* * *
После того, как они поели и Сильвия снова ушла в гостиную, он открыл атташе-кейс и выложил на кухонный стол «книги мертвых». Перед ним стояла бутылка «Генри Вейнарда», но сигарет не было. Босх не хотел курить в доме. По крайней мере, до тех пор, пока Сильвия не спит.
Открыв первую папку, он разложил по всему столу пачки документов по одиннадцати жертвам. Держа бутылку в руке, он встал рядом со столом, чтобы увидеть их все сразу. Сверху каждой стопки бумаг находилась фотография останков той или иной жертвы – в том виде, в каком они были обнаружены. Перед Босхом лежали одиннадцать фотографий. Некоторое время он размышлял, а затем пошел в спальню и проверил костюм, в котором ходил накануне. Поляроидный снимок «цементной блондинки» все еще лежал в кармане.
Босх принес фото на кухню и положил на стол рядом с другими. Двенадцатый номер. Это была жуткая галерея изломанных, измученных тел, под мертвыми глазами которых губной помадой были нарисованы жизнерадостные улыбки. Слепящий свет полицейских фотовспышек заливал беспомощные обнаженные тела.
Босх отхлебнул из бутылки и продолжал глядеть на стол: читал имена погибших и даты их смертей, рассматривал лица. Пропавшие ангелы в городе ночи[19]. Когда Босх заметил, что в кухню вошла Сильвия, было уже слишком поздно.
– Боже мой, – прошептала она, увидев разложенные на столе фотографии, и отступила на несколько шагов назад. В руке у нее была работа одного из учеников, другую руку она непроизвольно поднесла ко рту.
– Извини, Сильвия, – произнес Босх. – Я должен был предупредить тебя, чтобы ты не заходила.
– Это и есть те самые женщины?
Он кивнул.
– Что ты делаешь?
– Сам не знаю. Наверное, жду какого-то озарения. Я подумал, что, если посмотрю на них всех сразу, у меня может появиться какая-нибудь идея относительно того, что же все-таки происходит.
– Но как ты можешь на это смотреть? Ведь ты просто стоял тут и разглядывал все это!
– Я должен.
Сильвия взглянула на листок в своей руке.
– Что это? – спросил он.
– Да так, ничего особенного. Это написала одна из моих учениц, и я хотела тебе прочитать.
– Давай.
Он подошел к стене и повернул выключатель над кухонным столом. Фотографии и сам Босх погрузились в темноту, только Сильвию освещал свет, падавший сквозь дверной проем из гостиной в кухню.
– Давай.
Сильвия развернула листок и сказала:
– Это девочка. И вот, что она написала: «Уэст предсказал тот момент, когда благопроцветанию Лос-Анджелеса придет конец. Он увидел, как город ангелов превращается в город отчаяния, место, где под напором обезумевшей толпы вдребезги разбиваются надежды. Его книга явилась предупреждением».
Сильвия посмотрела на Босха.
– Она написала много, но я хотела прочесть тебе именно это место. Она еще только в десятом классе, занимается по усиленной программе, но в этой работе она схватила что-то очень важное.
Босх поразился, насколько Сильвии не свойствен цинизм. Сам-то он первым делом подумал, что девчонка у кого-то списала. Откуда, к примеру, ей взять такое слово, как «благопроцветание»? Но Сильвия этого не замечала. Она видела в вещах только красоту. Он – только темные стороны.
– Здорово, – сказал Босх.
– Она чернокожая. Ездит в школу на автобусе. Одна из самых умных, и я очень волнуюсь за эти ее автобусные путешествия. Она сказала, что поездка в один конец занимает у нее семьдесят пять минут, и за это время она успевает сделать все уроки, которые я им задаю. Но я все равно за нее волнуюсь. Она кажется такой чувствительной… Гораздо больше, чем следовало бы.
– Подожди немного, и у нее на сердце тоже вырастет мозоль. Так со всеми бывает.
– Нет, не со всеми, Гарри. Именно поэтому я за нее и волнуюсь.
В темноте она посмотрела на него долгим взглядом.
– Извини, что помешала тебе.
– Ты никогда мне не мешаешь, Сильвия. Это ты извини меня за то, что я притащил все это сюда. Если хочешь, я сейчас соберусь и уеду домой.
– Нет, Гарри, я хочу, чтобы ты оставался здесь. Может, сварить кофе?
– Нет, спасибо.
Она вернулась в гостиную, а он снова включил свет и еще раз оглядел страшную галерею. Хотя после смерти женщины и выглядели одинаково из-за грима, наложенного убийцей, все они различались по тем или иным признакам: размеру, расовой принадлежности, цвету и так далее.
Как в свое время растолковал следственной бригаде Лок, это объяснялось тем, что убийца являлся просто неразборчивым хищником. Тело само по себе для него было не важным – просто получение новой жертвы для своей «эротической программы». Не имело значения, белая у жертвы кожа или черная, главное – вцепиться в нее, причем так, чтобы этого никто не заметил. Он кормился ближе к дну. Он плавал на той глубине, где попадавшиеся ему женщины превращались в жертв задолго до встречи с ним. Это были женщины, которые уже подарили свои тела нелюбящим рукам и глазам чужих мужчин. Когда он появлялся, они уже ждали его. Теперь Босх понял, что вопрос заключался в следующем: происходил ли и сам Кукольник из этой среды?
Сев на стул, он вытащил из кармана папки карту Западного Лос-Анджелеса. Когда, развернув карту, он положил ее на стол, в нескольких местах сгибов она лопнула и разошлась. На ней до сих пор сохранились круглые черные наклейки, отмечавшие места, где были найдены трупы. Рядом с каждым черным кружочком были написаны имя жертвы и дата ее обнаружения. Следственной бригаде не удалось выявить между ними никакой взаимосвязи по географическому признаку – до той поры, пока не был убит Черч. Тела обнаруживались на всем пространстве от Сильверлейк до Малибу. Кукольник засрал весь Вестсайд. И все же по большей части трупы находились ближе к Сильверлейку и Голливуду. Только один был обнаружен в Малибу, а другой – в Западном Голливуде.
«Цементную блондинку» нашли ближе всех к южной границе Голливуда. Она также была единственной, которую похоронили. Лок сказал, что она была погребена убийцей именно в этом месте только из соображений удобства. После смерти Черча это казалось похоже на правду. Четыре жертвы были брошены в пределах мили от его квартиры в Сильверлейке, еще четверо – в восточной части Голливуда, тоже не особенно далеко оттуда.
Даты убийств ничего не говорили следователям. Сначала интервалы между страшными находками становились все короче, а потом стали колебаться самым непредсказуемым образом. Прежде чем нанести очередной удар. Кукольник выжидал то пять недель, то – две, то – три. Ни к каким умозаключениям тут прийти было невозможно, так что сыщики просто перестали обращать на это внимание.
Босх двинулся дальше. Он стал перечитывать сведения о жертвах, имевшиеся в каждом деле. Большинство описаний их печальной жизни были короткими – на двух-трех страничках. Одна из женщин, работавшая по ночам на Голливудском бульваре, посещала в дневное время школу красоты. Другая посылала деньги в Чихуауа в Мексике, где жили ее родители. Они думали, что их дочь работает экскурсоводом в знаменитом Диснейленде. Между некоторыми жертвами обнаруживались странные совпадения, но ничего такого, что помогло бы разгадать головоломку.
Три шлюхи с Бульвара еженедельно посещали одного и того же доктора, делая у него уколы от венерических болезней. В течение двадцати дней следственная группа вела за ним наблюдение. Но в одну из ночей, пока следили за доктором, Кукольник взял на Сансет проститутку и на следующее утро ее тело было найдено в Сильверлейке.
У двух других женщин тоже был общий врач – специалист по пластической хирургии, который имплантировал им силиконовые груди. Эта находка весьма вдохновила следственную группу – ведь хирург этого профиля изменяет внешность женщин, руководствуясь, видимо, теми же соображениями, что и Кукольник, когда тот раскрашивает свои жертвы. «Пластик», как прозвали его копы, был тоже взят под наблюдение. Но он ни разу не сделал ни одного подозрительного шага и казался олицетворением семейной добропорядочности, живя с супругой, которую перекроил по собственному вкусу. Когда Босх получил телефонную наводку, после которой последовал выстрел в Нормана Черча, за Пластиком все еще следили.
Насколько Босху было известно, ни один из врачей не подозревал о том, что находился под наблюдением. В книге, написанной Бреммером, они были названы вымышленными именами.
Только когда Босх прочитал две трети справок и дошел до седьмой жертвы – Николь Нэпп, он заметил, что внутри одной схемы существует еще и другая, которую он раньше не заметил. Которую не заметили они все – следственная бригада, Лок, журналисты. Они классифицировали все жертвы по одной общей схеме: шлюха, еще шлюха и еще одна шлюха. Но между этими шлюхами существовали различия. Одни были уличными, другие находились ступенью выше и выступали в роли «эскорт-девочек». Были среди них и танцовщицы, а одна даже стриптизерка по вызовам. Еще две жили за счет порнографии, как, например, самая последняя из жертв – Бекки Камински, не отказываясь в то же время и от работы по вызовам.
Босх взял со стола документы и фотографии седьмой жертвы – Николь Нэпп – и одиннадцатой – Ширлин Кемп, которую на порнографическом небосводе уважительно величали Святой Наставницей и Нагревателем-Кончателем.
Затем он стал листать одну из папок, пока не нашел отчеты о той, единственной, которой удалось сбежать от Кукольника. Она тоже была порноактрисой, выезжавшей одновременно по вызовам похотливых клиентов. Звали ее Джорджия Стерн. В мире видео ее звали Бархатной Коробочкой. Эта женщина отправилась в мотель «Звезда Голливуда» по вызову – она рекламировала свои услуги в местных желтых секс-газетенках. После того, как она приехала, клиент велел ей раздеться. Женщина повернулась к нему спиной, разыгрывая девичью скромность и думая, что это может понравиться клиенту, как вдруг ее шею захлестнул кожаный ремешок от ее же сумочки и клиент принялся ее душить. Видимо, как и все остальные жертвы, она начала бороться, но оказалась удачливее: ей удалось двинуть локтем по ребрам нападавшего, а затем, развернувшись, ударить его в пах.
Женщина выбежала из комнаты совершенно голой, начисто позабыв о своей недавней застенчивости. Когда в гостинице появилась полиция, нападавшего уже и след простыл. Сообщение об этом случае дошло до следственной бригады лишь через три дня после инцидента. К тому времени номер, в котором произошло покушение, использовался уже десятками других постояльцев – «Звезда Голливуда» сдавала свои номера, исходя из почасовых расценок – и искать там какие-либо вещественные доказательства было пустым занятием.
Читая теперь отчеты об этих событиях, Босх понял, почему портрет, нарисованный полицейским художником с помощью Джорджии Стерн, так отличался от внешности Нормана Черча.
Это был другой человек.
* * *
Через час Босх открыл последнюю страницу в папке – здесь содержались телефоны и адреса людей, принимавших участие в расследовании. Подойдя к висевшему на стене телефону, он набрал домашний номер доктора Джона Лока. Босх надеялся, что за последние пять лет телефон доктора не изменился.
Лок поднял трубку после пятого гудка.
– Извините, доктор Лок, я знаю, что уже поздновато. Это Гарри Босх.
– Как поживаете, Гарри? Жаль, что нам не удалось сегодня побеседовать. Я понимаю, это был не самый удачный день для вас, но я…
– Послушайте, доктор, у меня кое-что есть. Это связано с Кукольником. Я хотел бы показать это вам и обсудить. Могу я к вам подъехать?
Прежде чем ответить, Лок долго молчал.
– Это как-то связано с новым делом, о котором писали газеты?
– Да, и с ним, и кое с чем еще.
– Так-с, давайте посмотрим. Сейчас почти десять часов. Вы уверены, что дело не может подождать до завтрашнего утра?
– Завтра с утра я должен быть в суде, доктор. Целый день. Это очень важно. Я был бы чрезвычайно признателен, если бы вы смогли уделить мне немного времени. Я приеду около одиннадцати и уеду от вас не позже двенадцати.
Пока Лок молча размышлял, Босх подумал: то ли доктор с мягким голосом его боится, то ли не хочет, чтобы коп-убийца появлялся в его доме.
– Кроме того, – сказал Босх в молчавшую трубку, – я полагаю, это будет весьма интересно и для вас.
– Ну, ладно, – произнес Лок.
Получив от него адрес, Босх сложил все бумаги обратно в папки. Помявшись у двери и убедившись, что все фотографии убраны, на кухню вошла Сильвия.
– Я слышала ваш разговор. Ты поедешь к нему ночью?
– Да, прямо сейчас. В Лоурел-Кэньон.
– Что стряслось?
Босх закончил свои торопливые сборы, зажав обе папки подмышкой.
– Я… Ну, я кое-что упустил. И следственная группа тоже. Мы запутались. Теперь я думаю, что их было двое, но понял я это только сейчас.
– Двое убийц?
– Думаю, да. Хочу поговорить об этом с Локом.
– Ты сегодня еще вернешься?
– Не знаю. Будет уже поздно. Я думал поехать домой. Надо послушать автоответчик, переодеться.
– Не очень-то удачный уик-энд, а?
– Что? Ах, да… Лоун Пайн… Ну, я, э-э-э…
– Да ладно, не переживай. Но я, может быть, поболтаюсь у тебя дома, пока они будут тут все осматривать.
– Конечно.
Сильвия проводила Босха до выхода и отперла дверь, попросив быть поосторожнее и позвонить ей на следующий день. Конечно же, он обещал позвонить. Уже выйдя на крыльцо, Босх замялся.
– Знаешь, – сказал он, – ты была права.
– В чем?
– В том, что ты говорила про мужчин.
Глава 14
Лоурел-Кэньон – это продуваемая ветрами расщелина в горах Санта-Моники, соединяющая Студио-Сити, Голливуд и Сансет-Стрип. На южной его части, где Малхолланд-драйв и четырехполосная скоростная магистраль переходят в две узкие крошащиеся дорожки, чреватые приключениями, каньон трусливо и постепенно превращается в Лос-Анджелес. Голливудские бунгало сорокалетней давности лепятся рядом с выстроенными на разных уровнях ультрасовременными стеклянными особняками, тут же торчат аляповатые пряничные домишки. Здесь, на покатых склонах, построил себе дворец Гарри Гудини. А Джим Моррисон жил в деревянном домике рядом с маленьким рынком, который является теперь единственным торговым местом в каньоне.
Каньон – это то место, где решили поселиться нувориши: рок-звезды, писатели, актеры и торговцы наркотиками. Они презрели его периодические грязевые потоки, моментально останавливающие уличное движение, только ради того, чтобы назвать Лоурел-Кэньон своим домом. Лок жил на Лукаут Маунтен-драйв – круто забирающем в гору ответвлении бульвара Лоурел-Кэньон, взбираясь на которое казенному «капрису» Босха пришлось изрядно потрудиться. Он не мог пропустить дом Лока, поскольку на его фасаде синими неоновыми буквами мигал адрес, который чуть раньше доктор сообщил полицейскому по телефону. Гарри припарковался у тротуара позади разноцветного микроавтобуса «фольксваген», которому было, по меньшей мере, лет двадцать пять. Таким был весь Лоурел-Кэньон – искривлением времени.
Босх вылез из машины, бросил сигарету на асфальт и наступил на нее. Вокруг было тихо и темно. Он чувствовал, как остывает двигатель «каприса», из-под капота шел запах перегревшегося моторного масла. Протянув руку в окно машины, Босх взял с сиденья папки.
Чтобы добраться до Лока, ему понадобилось больше часа, и за это время Босх успел разобраться в своих мыслях относительно существования схемы внутри схемы. Он понял также, что есть реальная возможность подтвердить это.
Лок открыл дверь, держа в руке бокал с красным вином. Он был босиком, в джинсах и зеленой хирургической рубахе. На его груди висел кожаный ремешок с большим розовым кристаллом.
– Добрый вечер, детектив Босх. Заходите, пожалуйста.
Он провел Босха через холл в большой зал, служивший одновременно гостиной и столовой. Прозрачная раздвигающаяся стена-дверь выходила в отделанный кирпичом патио[20], внутри которого синим цветом светился бассейн. Босх обратил внимание на то, что розовый ковер, пожалуй, грязноват, но в остальном жилище было вовсе недурным для профессора и автора книг по сексу. Он также заметил, что вода в бассейне была неспокойной, словно в нем только что кто-то плавал. И еще Босху показалось, что он ощутил слабый запах марихуаны.
– Чудесный дом, – сказал Гарри. – Знаете, мы ведь почти соседи: я живу по другую сторону холма. На Вудро Вильсон.
– Неужели? Почему же вы так долго добирались?
– Откровенно говоря, я приехал не из дома. Я был у друга в Бакет-Кэньон.
– А, у подружки? В таком случае понятно, почему мне пришлось ждать сорок пять минут.
– Извините, что заставил вас ждать, доктор. Почему бы нам не перейти сразу к делу, чтобы я не задерживал вас дольше, чем нужно.
– Да, пожалуй.
И он знаком предложил Босху положить папки на обеденный стол. Лок не предложил Босху ни бокал вина, ни пепельницу.
– Извините за вторжение, – сделал Босх еще один реверанс. – Я постараюсь покороче.
– Вы это уже говорили. Я уже жалею, что согласился. Из-за вызова в суд мой график исследований и работы с рукописями был нарушен на целый день, и сегодня вечером я собирался наверстать упущенное.
Босх заметил, что волосы доктора были сухими. Возможно, он действительно работал, а в бассейне плескался кто-то другой.
Лок уселся за стол, и Босх последовательно изложил ему подробности расследования дела «цементной блондинки», показав предварительно копию новой записки, подброшенной в отделение в понедельник.
Говоря о деталях последнего убийства, Босх увидел, что в глазах Лока зажегся интерес. После того, как детектив закончил, психолог сцепил руки, закрыл глаза и произнес:
– Прежде чем мы продолжим, позвольте мне все это обдумать.
Он сидел совершенно неподвижно. Босх ждал, не зная, что думать, однако через двадцать секунд все же не выдержал:
– Пока вы думаете, я, с вашего позволения, воспользуюсь телефоном.
– Телефон на кухне, – сказал Лок, не открывая глаз.
В списке, подшитом в папке, Босх нашел телефон Амадо и набрал его номер. Он был уверен, что разбудил медэксперта.
Назвавшись, Босх сказал:
– Извини, что разбудил, но события по этому новому случаю с Кукольником развиваются очень быстро. Ты читал об этом в газетах?
– Да. Но они писали, что еще нельзя сказать наверняка, что это работа Кукольника.
– Правильно. Как раз над этим я и работаю. У меня к тебе вопрос.
– Валяй.
– Вчера на суде ты рассказывал про «комплекты изнасилования», которые собирают с каждой жертвы. Где они теперь? Я имею в виду улики.
Прежде чем Амадо ответил, в трубке воцарилось долгое молчание.
– Они, наверное, до сих пор хранятся на складе вещдоков. Коронер всегда сохраняет улики в течение семи лет после закрытия дела. Сам понимаешь: на случай апелляций или еще чего-то такого. Но учитывая, что твой подозреваемый мертв, хранить это барахло так долго не имело смысла. Правда, чтобы очистить тот или иной ящик с вещдоками, необходимо распоряжение медэксперта. Остается надеяться, что медэксперты не успели его отдать за время, прошедшее с тех пор, как ты, э-э-э, убил Черча. У нас слишком много бюрократии, чтобы все работало как надо. Думаю, «комплекты» все еще там. Что же касается смотрителя склада, то сам он обращается за такими распоряжениями только через семь лет после прекращения дела.
– Замечательно, – сказал Босх, не скрывая радости. – А в каком, ты думаешь, они состоянии? Их можно еще использовать как улики? Или для проведения анализов?
– Я думаю, с ними ничего не случилось.
– Работы много?
– У меня ее всегда навалом. Но ты меня заинтриговал. Что там происходит?
– Мне нужно, чтобы кто-нибудь вытащил «комплекты» по седьмой и одиннадцатой жертвам. Это Николь Нэпп и Ширлин Кемп. Запомнил? Седьмая и одиннадцатая – как название магазина[21].
– Понял. Семь – одиннадцать. А что потом?
– Сравнительный анализ лобковых волос. Надо поискать у обеих женщин посторонние волосы одинакового происхождения. Сколько времени это займет?
– Дня три-четыре. Нам придется отослать все это в лабораторию управления юстиции. Я, конечно, могу поставить гриф «срочно» – тогда, возможно, получится быстрее. Можно тебя кое о чем спросить? Зачем нам все это нужно?
– Думаю, помимо Черча был кто-то еще. Подражатель. Он «сделал» седьмую, одиннадцатую и ту, которую нашли на этой неделе. И я надеюсь, он был не так умен, чтобы обриться как Черч. Если найдешь одинаковые волосы у обеих жертв, значит, так оно и есть.
– Что ж, я и сейчас могу тебе сказать кое-что интересное про этих двух – седьмую и одиннадцатую.
Босх затаил дыхание.
– Перед тем, как давать показания в суде, я освежил все в памяти. Помнишь, я говорил, что у двух жертв были сильные повреждения – влагалищные разрывы? Так вот, это как раз и есть седьмая и одиннадцатая.
На несколько секунд Босх задумался. Он услышал, как из столовой его позвал Лок:
– Гарри!
– Иду, – откликнулся он и ответил – уже Амадо: – Интересно.
– Это означает, что второй парень, кем бы он ни был, гораздо круче Черча. Эти две женщины пострадали больше других.
И тут в мозгу Босха что-то щелкнуло. Что-то такое, что не уложилось в его сознании во время выступления Амадо в суде, встало теперь на свои места.
– Презервативы, – сказал он.
– А что с ними такое?
– Ты же говорил, что в упаковке, где должно было быть двенадцать, оставалось только три.
– Точно! Использованы девять. Убрать из списка жертв седьмую и одиннадцатую – останется девять! Все сходится, Гарри. Отлично! Завтра утром первым делом займусь именно этим. Дай мне три дня, не больше.
Они повесили трубки, и Босх подумал – удастся ли Амадо уснуть этой ночью?
Лок уже успел еще раз наполнить свой бокал, но Босху, когда тот вернулся в столовую, вина так и не предложил. Детектив сел за стол напротив Лока.
– Я готов продолжать, – сказал доктор.
– В таком случае начнем.
– Вы говорите, что на последнем найденном теле присутствовали все признаки того, что это – дело рук Кукольника?
– Совершенно верно.
– За исключением одного: это первое тело, которое было погребено. Его спрятали, тогда, как остальные, наоборот, выставлялись на всеобщее обозрение. Все это крайне интересно. Что еще?
– После свидетельских показаний на процессе, я полагаю, мы можем исключить Черча из подозреваемых в одиннадцатом убийстве. Свидетель представил в суде видеозапись, где Черч веселится на вечеринке в то самое время, когда был убит одиннадцатый номер. Запись вполне убедительная.
Лок кивнул, но продолжал хранить молчание. «Хоть глаза не закрывает, и то хорошо», – подумал Босх. Психолог задумчиво поскреб отросшую на подбородке щетину. Босх автоматически повторил его жест.
– Теперь – о номере семь, – продолжил он.
Он рассказал Локу об информации, полученной от Черроне – о том, как сутенер узнал голос звонившего.
– То, что он узнал голос, судом в качестве доказательства принято не будет, но, учитывая отсутствие улик, и на том спасибо. Это связывает «цементную блондинку» с нашей седьмой жертвой. Видеопленка дает Черчу алиби в случае с одиннадцатой. Амадо – парень из службы коронера, уж не знаю, помните ли вы его, – говорит, что у седьмого и одиннадцатого номеров были идентичные повреждения – такие, каких не было у других. Еще одна вещь, о которой я только что вспомнил, это косметика. После того, как Черч умер, в его квартире на Гиперион обнаружили косметику, помните? Было установлено, что она принадлежала девяти жертвам. Но там не было косметики, принадлежавшей еще двум…
– Седьмой и одиннадцатой.
– Верно. Таким образом, у нас становится все больше ниточек, которые связывают два эти случая – седьмой и одиннадцатый. Теперь по касательной выявляется их связь с последним – двенадцатым – телом, найденным на днях. Связь эта выражается в том, что сутенер узнал голос звонившего клиента, и становится еще прочнее, если мы взглянем на образ жизни трех этих женщин. Все они снимались в порнофильмах и одновременно работали по вызовам.
– Я вижу здесь одну схему внутри другой.
– Уже теплее. Добавим к этому единственную уцелевшую женщину, которая тоже снималась в порнофильмах и работала по вызовам.
– И по описанию которой напавший на нее не имел ничего общего с Черчем.
– Точно. Поэтому я и думаю, что это был не Черч. Скорее всего три убитых и одна уцелевшая – это набор жертв одного преступника. Оставшиеся девять – набор жертв другого преступника, Черча.
Лок встал и принялся мерить шагами ковер вдоль обеденного стола. Одной рукой он задумчиво держался за подбородок.
– Что-нибудь еще?
Открыв одну из папок, Босх вынул из нее карту Лос-Анджелеса и лист бумаги, на котором он загодя выписал даты убийств. Он осторожно развернул карту и, разложив ее на столе, склонился над ней.
– Смотрите. Давайте условно разобьем жертвы на две группы: девять жертв – группа А, и еще три жертвы – группа Б. На карте я обвел кружками те места, где были обнаружены жертвы группы А. Как видите, если убрать с карты группу Б, получается идеальная географическая концентрация. Жертвы группы B были найдены в Малибу, Западном Голливуде и Южном Голливуде. Но те, кто входит в группу А, были сконцентрированы здесь, в Западном Голливуде, и Сильверлейке.
Босх чертил пальцем круги на карте, показывая зону, где бросал трупы Черч.
– А вот здесь, прямо в центре этой зоны, находится улица Гиперион, штаб-квартира убийцы.
Разгладив лист бумаги, он бросил его поверх карты.
– Это список дат, когда были совершены одиннадцать убийств, первоначально приписанных Черчу. Посмотрите, какая четкая система интервалов между убийствами: тридцать дней, тридцать два, тридцать восемь, тридцать один, тридцать один. Но вдруг эта схема летит к чертовой матери. Помните, как нас это ошарашило?
– Конечно, помню.
– Теперь у нас – двенадцать дней, затем шестнадцать, двадцать семь, тридцать и одиннадцать. Схема развалилась на куски. Но разделите даты убийств в группах А и Б.
Босх расправил ранее сложенный вдвое лист, и на нем обнаружились две колонки цифр. Лок тоже наклонился над столом, чтобы лучше видеть. На макушке его лысого и морщинистого черепа Босх заметил тонкую линию шрама.
– Теперь в группе А у нас возникает система, – продолжил он. – Четко прослеживаемая система интервалов между убийствами. У нас получается тридцать дней, тридцать два, двадцать восемь, тридцать один, тридцать один, двадцать восемь, двадцать семь и тридцать. В группе в два преступления разделяют сорок два дня.
– Лучше справляется со стрессами.
– Что?
– Интервалы между воплощением в жизнь абнормальных сексуальных фантазий зависят от силы стрессов. Я уже говорил об этом в суде. Чем лучше убийца справляется со своими стрессами, тем дольше интервалы между преступлениями. У второго убийцы это получается лучше. Или, по крайней мере, получалось.
Глядя, как Лок рыскает по комнате, Босх вынул сигарету и закурил. Доктор на это ничего не сказал.
– Я хотел бы знать: возможно ли такое? – спросил Босх. – Известен ли вам какой-нибудь похожий прецедент?
– Конечно, это возможно. Черные сердца не бьются в одиночку. Даже не выходя за рамки собственного опыта, вы можете убедиться в том, что такое вполне вероятно. Вспомните Душителей с холмов. Про них даже была написана книга – «Двое одинаковых». Обратите внимание и на то, как похожи были методы, которыми действовали Ночной Сталкер и Душитель из Сансет-Стрип в начале восьмидесятых. Коротко на ваш вопрос можно ответить так: да, это возможно.
– Мне известны все эти случаи, но тут все же нечто другое. Я работал по некоторым из этих дел и знаю, тут – по-другому. Душители с холмов работали вдвоем. Они были двоюродными братьями. Двое других действительно походили друг на друга, но и между ними были значительные отличия. А тут появился кто-то и стал в точности копировать Кукольника. Настолько точно, что мы не уловили никакой разницы и ему удалось ускользнуть.
– Двое убийц, которые действуют порознь, но совершенно одинаковыми методами…
– Вот именно.
– И снова я повторюсь: возможно все, что угодно. Еще один пример: помните Убийцу с шоссе, который в восьмидесятые годы действовал в округах Орандж и Лос-Анджелес?
Босх кивнул. Он не работал по тем делам и потому мало что знал о них.
– Ну так вот, однажды копам повезло, и они поймали вьетнамского ветерана по имени Уильям Бонин. Им удалось повесить на него несколько убийств, и они решили, что он сгодится в качестве обвиняемого и для всех остальных. Его приговорили к смертной казни, но убийства продолжались. Продолжались до тех пор, пока патрульный офицер не задержал парня, которого звали Рэнди Крафт – он ехал по шоссе с трупом в багажнике. Крафт и Бонин не были знакомы друг с другом, но получилось так, что на протяжении некоторого времени они делили один и тот же псевдоним: Убийца с шоссе. Каждый орудовал в одиночку, но по ошибке их принимали за одного человека.
Это было уже ближе к разработанной Босхом теории. Лок продолжал говорить, больше не переживая из-за позднего вторжения детектива.
– Знаете ли, в команде, приводящей в исполнение смертные приговоры в тюрьме Сан-Квентин, у меня есть знакомый охранник – еще с тех пор, как я проводил там свои исследования. Он сказал мне, что в настоящее время смертной казни дожидаются четыре убийцы-маньяка, включая Бенина и Крафта. И эти четверо ежедневно играют в карты. В бридж. Всем вместе им предъявлено обвинения в пятидесяти девяти убийствах. А они играют в бридж. Но суть в том, что, по его словам, Крафт и Бонин мыслят настолько одинаково, что играя в карты на пару, они практически непобедимы.
Босх принялся складывать карту. Не поднимая головы, он спросил: