Часам к шести такси через Куинсборо-бридж доставило меня в Манхеттен. Я вышел на углу 57-й улицы и 9-й авеню. Оставшиеся до дома Джоан на 54-й улице три с половиной квартала я решил пройти пешком. Такая предосторожность не была безусловно необходимой. Но я не хотел давать шоферу такси точного адреса, что позднее могло быть использовано против меня. Я довольно часто читал в газетах, как при сообщении о пропавшем человеке какой-нибудь шофер такси вдруг вспоминал, что доставлял некоего пассажира по адресу пропавшей, и при этом был в состоянии дать описание его внешности и сообщить, где и когда тот сел к нему в машину.
      Дойдя до 54-й улицы, я торопливо зашагал на запад по её южной стороне, хотя дом Джоан находился на противоположной.
      Темнело, слабый свет шел лишь от редких магазинов, ресторанов, от уличных фонарей, проезжающих автомобилей и сверкающей неоновой рекламы. Я опустил голову и постарался идти медленнее, чтобы не привлекать к себе внимания. Приблизившись к дому Джоан на другой стороне улицы, я осторожно осмотрелся, не видно ли знакомых лиц. Нельзя позволить быть кем-либо узнанным именно сейчас. К счастью, на улице народу было мало, вероятно из-за сырой, холодной погоды и ледяного восточного ветра, продувавшего насквозь. Во всяком случае, я не заметил никого знакомого.
      В окнах квартиры Джоан на четвертом этаже было темно. Я быстро оглядел улицу в обе стороны. Ни полицейской машины, ни подозрительных фигур перед подъездом.
      Тогда я поднял воротник пальто, надвинул на лоб шляпу, пересек улицу и вошел в дом.
      Тесный, мрачный вестибюль был пуст. Я подошел к старому, затхлому лифту. Светящаяся кнопка говорила о том, что он движется вниз. Чтобы никого не встретить, пришлось подняться пешком. Дойдя до третьего этажа, я услышал шаги сверху, спрятался за дверью коридора и подождал, пока человек пройдет мимо.
      Поднявшись на этаж Джоан, я осторожно заглянул в коридор и с ключом в руке поспешил к её двери. С минуту я прислушивался, нет ли в квартире подозрительных звуков, потом отпер замок, вошел в маленькую, совершенно темную прихожую и тихо закрыл за собой дверь.
      Здесь я остановился и опять прислушался. Ничего. Только сердце мое стучало, как барабан.
      Я открыл дверь гостиной. В свете уличных фонарей мебель отбрасывала на пол огромные тени. Я пересек комнату, опустил жалюзи, ощупью вернулся в прихожую и включил свет. Перчаток я не снимал.
      Не теряя времени, я достал из шкафа свой плащ и положил его на маленький столик в прихожей, чтобы, уходя, не забыть. Затем осмотрел гостиную, спальню, ванную и кухню в поисках каких-то своих вещей, которые мог когда-нибудь оставить. Но кроме плаща ничего не обнаружил.
      Затем я, начиная с ванной комнаты, с носовым платком обошел все помещения и протер всю мебель и каждый предмет, на которых мог остаться хоть один отпечаток моих пальцев. Передвигаясь по строгой системе, я постепенно приближался к прихожей.
      Так как Джоан в то последнее утро торопилась, и поскольку она не относилась к числу аккуратных хозяек, её вещи были разбросаны повсюду. Платье на стуле в спальне, пижама на неубранной постели, просыпанная пудра на туалетном столике, грязная чашка с блюдцем в раковине, полупустой кофейник на плите и окурки сигарет в каждой пепельнице. В квартире стоял затхлый запах. Я все оставил по-старому - это соответствовало моим целям. Беспорядок мог говорить о поспешном отъезде с какой-то таинственной целью, откуда она не вернулась.
      Половина работы была сделана, когда тишину в первый раз разорвал телефонный звонок. Он звонил и звонил, доводя меня до безумия. Каждый следующий звонок казался более пронзительным и угрожающим, чем предыдущий, почти оглушая в маленьком помещении. Неужели эта проклятая штуковина никогда не умолкнет? И тут звонок стих. Снова наступила тишина, только с улицы доносился приглушенный шум, да где-то вдали слышалось бормотание радио или телевизора.
      Я вновь принялся за дело и, волнуясь, старался закончить побыстрее. Почти добрался до прихожей, когда меня до полусмерти напугал новый звонок. Звонок в дверь. Я перестал тереть, застыл, как вкопанный и затаил дыхание. Этот звонок тоже дребезжал не переставая.
      Раздраженный мужской голос сказал:
      - Салли, перестань звонить. Ты же видишь, что она ещё не вернулась.
      Женский голос:
      - Я определенно что-то слышала там, внутри.
      - Послушай, милая, в этом клоповнике ты можешь услышать кого-нибудь даже двумя этажами выше. Идем же, наконец. Я голоден.
      - Но, Джордж, она вернулась! Я вижу свет под дверью.
      - Ради Бога, прекрати это, наконец. Горит свет, ну и что? Она только что вернулась и, возможно, вышла поесть. Почему бы нам не сделать то же самое? При всех "но" и "если", я умираю с голоду. Для чего, черт возьми, ты звонишь в пустую квартиру? Она ведь телеграфировала Майку, что вернется в понедельник.
      - Да, Джордж, но я волнуюсь. Вся эта история выглядит так необычно для Джоан. Просто взять и испариться, без единого слова, куда и зачем. И потом эта сумасшедшая телеграмма Майку. Тут что-то не так.
      - Да, да, у Джоан есть тайна, и ты сгораешь от любопытства. Послушай, милая, я ухожу есть и смотреть тот фильм с Питером Селлерсом. Идем же, наконец. Ты ведь можешь позвонить ей ещё раз после кино. К тому времени она наверняка вернется.
      Девушка позвонила ещё раз. Пауза.
      - Довольна? - спросил мужчина. - Или ты хочешь, чтобы я принялся ломать дверь?
      - Нет, я недовольна, но думаю, что тут ничего не поделаешь. Позвоню ещё раз из ресторана.
      Их шаги удалились, и я смог перевести дух. Рухнув в кресло, я не решался пошевелиться, не убедившись, что они ушли. Через несколько секунд со скрипом открылась и вновь закрылась дверь лифта.
      - Уфф, - простонал я.
      Счастье, что Джордж, очевидно, был голоден, как волк, и не относился к числу любопытных. Будь эта Салли одна, она наверняка стала бы выспрашивать соседей и, возможно, уговорила швейцара открыть дверь. Нет, очень удачно, что я послал телеграмму. Иначе они к этому времени давно бы вызвали в квартиру полицию.
      Хотя очень хотелось удрать оттуда, я заставил себя закончить работу и удостовериться в том, что я ничего не пропустил. Потому, уже закончив, я сделал ещё один, последний обход квартиры. Затем взял свой плащ и протянул руку к выключателю, но в последнюю минуту решил свет оставить.
      Это было сделано для тех назойливых гостей, которые могли, уходя, бросить последний взгляд с улицы на окна. Если свет пробивался сквозь жалюзи, и они, выходя, заметят, что он погас, она тут же потащит своего Джорджа обратно и застигнет меня прямо у двери квартиры. Может быть, мои опасения были преувеличены, но к тому времени я уже дошел до такого состояния, что боялся даже мухи на потолке.
      Я вышел в прихожую и прислушался у двери, нет ли какого шума в коридоре. Затем я осторожно открыл дверь, посмотрел в обе стороны и поспешил на лестницу, чтобы уйти так же, как и пришел.
      Прежде чем мне удалось покинуть дом, случилось ещё одно неожиданное происшествие. На втором этаже я увидел внизу поднимавшуюся мне навстречу по лестнице женщину. Я её уже несколько раз встречал в этом доме раньше. Наверняка и она меня не раз видела вместе с Джоан.
      Если я продолжу спуск, то придется пройти мимо неё недалеко от входной двери, где светлее, чем на лестнице, и она почти наверняка меня узнает. Я спустился на две ступеньки, повернулся к стене и поднял руку с плащом, таким образом прикрыв свое лицо. Женщине это должно было представляться так, что я, как джентльмен, уступаю ей дорогу на узкой лестнице. Так и произошло.
      - Благодарю, - сказала она, проходя мимо. Это прозвучало безлично, и я был уверен, что она меня не узнала.
      Я пробормотал "пожалуйста" и быстро сбежал вниз по оставшимся ступеням. Судя по тому, как шли дела до сих пор, я ожидал встретить в вестибюле целую толпу, кричащую "- Где Джоан?" и загораживающую мне выход. К счастью, этого не случилось.
      Беспрепятственно покинув дом, я торопливо зашагал в восточном направлении. Недалеко от Бродвея пришлось зайти в один из отелей для коммивояжеров. Хотя мне хотелось как можно скорее исчезнуть из этого района, но ещё больше мне хотелось чего-нибудь выпить. Я полагал, что в воскресный вечер бар в таком отеле будет относительно пуст, и оказался прав. Кроме бармена там никого не было.
      Я заказал себе двойную порцию чистого виски и отдельно воду. Потом взглянул на часы. Принимая во внимание, что мне довелось пережить, я был почти уверен, что дело идет к полуночи. Но часы показывали всего лишь без пяти семь. Я не мог в это поверить, и сверил свои часы с часами в баре. На тех было 19. 10.
      Бармен, наливавший мне виски, заметил, что я сверяю время.
      - Они всегда идут на пятнадцать минут вперед, - ответил он на мой взгляд на настенные часы. - Если мы закроем заведение раньше, пьяницы будут стоять под дверью.
      Я двумя глотками опустошил свою рюмку и запил водой.
      - Трудный выдался денек? - спросил бармен.
      Я кивнул.
      - Еще раз то же самое.
      - У меня есть для вас верное средство. Мой личный рецепт. Один глоток, и вы полетите, как на крыльях.
      Ему нужно было употребить именно слово "летать"!
      - Еще раз то же самое, - резко повторил я. - Просто двойной виски. Понятно?
      - Да, сэр. - Он поспешно налил и поставил передо мной рюмку, глядя, как я пью, на этот раз в чуть более умеренном темпе. - Разве здесь так холодно?
      - Что вы хотите этим сказать? - раздраженно спросил я.
      - Вы все ещё не сняли перчатки. Меня это удивляет.
      Моей первой реакцией было высказать ему все, что я о нем думаю. Но затем благоразумие взяло верх. Я находился ещё не так далеко от дома Джоан, и неизвестно, какой полицейский участок займется расследованием по поводу её исчезновения. Мне ни в коем случае не хотелось, чтобы потом этот бармен вспоминал об ужасно рассеянном незнакомце, поглощавшем один двойной бурбон за другим. Спокойнее, парень. Не было никакого смысла все портить теперь, когда я был в безопасности.
      Я с наигранным удивлением посмотрел на свои руки и стыдливо ухмыльнулся.
      - Совершенно забыл, - сказал я и снял перчатки. - Промерз просто до костей. Потому мне и понадобились эти двойные порции.
      Он понимающе кивнул.
      - Сегодня вечером жуткий ветер. Пейте, следующая бесплатно.
      - Спасибо, - сказал я, - но на этот раз одинарную. Я не хочу быть одним из тех пьяниц, что стоят под вашей дверью.
      Он рассмеялся. все опять было в порядке. Бармен занялся обслуживанием другого посетителя, который только что вошел, а я стал обдумывать свои ближайшие шаги. Я решил позвонить домой Френсис, сообщить, что вернулся и спросить, нет ли каких новостей. Бармен снабдил меня мелочью и показал телефонную будку в вестибюле.
      - Джефф! - воскликнула Френсис. - Как приятно слышать твой голос! Я только что сидела и вспоминала о тебе. Ты где?
      - В аэропорту, - соврал я. - Только что прилетел. Хочу здесь немного перекусить. Есть какие-нибудь новости?
      - Почти ничего. Звонили несколько друзей, спрашивали о тебе и о родителях Эллен, но это все. А у тебя есть что-то новое?
      - Нет, - сказал я. - Ничего.
      - Ты сейчас поедешь домой?
      - Да, - сказал я. - Мне очень туда не хочется, но нужно взять кое-что из одежды.
      - Конечно, - согласилась она, и судя по голосу, была готова заплакать. - Джефф, когда ты будешь здесь, зайдешь на несколько минут ко мне? Я так убита, и ты, должно быть, тоже. Нам нужно поговорить друг с другом, это должно помочь.
      - Ну конечно, - сказал я. - Но сначала я зайду домой и переоденусь. До скорого.
      Я вернулся в бар, допил оставшуюся порцию и заказал ещё одну. Потом спросил бармена о его лучшем рецепте от похмелья, позволил рассказать одну из его любимых историй, сказал, что я из Чикаго и живу в отеле "Плаза", и расстались мы в прекрасных отношениях, особенно когда он увидел мои щедрые чаевые.
      В соседней закусочной я взял несколько сандвичей и черный кофе.
      Выйдя снова на улицу, я остановил проезжавшее мимо такси и дал водителю наш адрес в Крествилле, убедившись в том, что он прибудет на место приблизительно в то же время, за которое я мог бы добраться из аэропорта.
      Оказавшись один на заднем сиденье такси, я впервые с пятницы снова вздохнул свободно. Боже мой, неужели все действительно началось только в пятницу? Мне казалось, что прошел год с тех пор, как я сидел перед летним домом в Вермонте. Впервые с тех пор, как я закопал Эллен, у меня вновь появилась уверенность в себе.
      Я очистился от всяких подозрений в связи с Джоан. Теперь пусть полиция заявляется туда. Смерть Джоан тоже была оправданна.
      Я спасся во второй раз за два дня.
      19
      От выпивки и радости, что успешно завершена изматывающая нервы работа в квартире Джоан, я чувствовал себя значительно лучше, торопливо выходя из такси перед нашим домом. Я был рад тому, что мне не нужно постоянно быть настороже и шарахаться от каждой тени. Теперь мне было безразлично, кто меня увидит. Я был дома и имел на это право.
      Но открыв дверь квартиры, я опять был ужасно напуган. Я как будто оказался на сцене, залитой светом. В прихожей, в гостиной, в холле, везде горел свет.
      На миг я остановился в дверях и прислушался: ничего не слышно. Тогда я закрыл дверь и вошел в гостиную. На углу сервировочного столика посреди комнаты лежала маленькая записка. Когда я её читал, мои пальцы дрожали, но затем меня охватило облегчение, как нежный бриз в душный день. Записка была от Френсис.
      "Думаю, тебе будет приятнее войти в освещенную квартиру. Мартини для тебя смешан. Все приготовлено, кроме льда. Об остальном - когда ты зайдешь. Френсис."
      Ну, конечно! У Френсис был ключ. Она же мне сама говорила. Я бросил лед в шейкер и сильно взболтал, чтобы преодолеть собственную дрожь.
      "- О, Френсис! - подумал я. - Ее добросердечность когда-нибудь меня убьет!"
      Не помню, чьи это слова: "С врагами можно бороться, но упаси тебя Бог от друзей", но полностью с ними согласен. Я в самом деле не хотел таких сюрпризов, даже если она это сделала из лучших побуждений. Моя дорога в ад уже была вымощена достаточно хорошими намерениями.
      Со стаканом в руке я пересек прихожую и вошел в свою спальню, принял душ, побрился и переоделся. Горячая вода взбодрила меня и сняла напряжение. В будущем мне следовало лучше владеть собой. Дело не только в том, что я нервничал при виде любого света или тени, которые не мог сразу объяснить себе. Плохо то, что я и дома не могу освободиться от таких стрессов. Но я должен научиться жить с этим - по меньшей мере, какое-то время.
      Для меня было необъяснимо, как кто-нибудь вообще может стать профессиональным убийцей. С меня было достаточно и одного раза. Не говоря уже о том, что поначалу у меня и в мыслях такого не было, не вынуди меня Эллен. Но если у меня хватит самообладания, я тоже смогу выйду сухим из воды.
      Позже, завязывая перед зеркалом галстук, я рассмотрел свое лицо. За исключением глубоких теней под слегка припухшими глазами, что для других должно быть вполне объяснимо, волнения этих трех последних ужасных дней не оставили на нем никаких следов. Я совершенно определенно не походил на убийцу, и не чувствовал себя таковым. Совесть меня не мучила. Возможно потому, что я вообще не считал себя убийцей. Я действовал исключительно в целях самообороны. Джоан мне было искренне жаль, но в ужасном несчастном случае с ней я совершенно невиновен. Джоан точно так же, как и я, боролась за свою жизнь и при этом, к несчастью, её потеряла. Тот факт, что я все несколько преувеличивал и представлял в более мрачном свете, чем это выглядело фактически, я, вследствие своего собственного бедственного положения, рассматривал как законную привилегию.
      - Порядок, Моррисон, - одобрил я свое отражение в зеркале. - Ты сделал это. Ты сделал то, на что имел полное право.
      Я выключил свет и вышел в прихожую, когда мне бросилось в глаза, что дверь в комнату Эллен приоткрыта, и там тоже горит свет.
      Что, черт побери, побудило к этому Френсис? Как только она могла подумать, что у меня появится хотя бы малейшее желание войти в комнату Эллен?
      Я открыл дверь пошире, наклонился вперед и хотел выключить свет, когда мне бросилось в глаза нечто блестящее на туалетном столике Эллен, и кровь ударила в голову. Там, среди её многочисленных флакончиков с духами и баночек с косметикой, лежало решающая улика. Ее бриллиантовая брошь!
      - О, Боже! - простонал я. - Талисман Эллен!
      Она получила эту брошь в подарок от своей бабушки, чьей любимицей была. Украшение было семейной реликвией, передававшейся из поколения в поколение. Подарок бабушки Эллен был связан с просьбой, чтобы Эллен всегда носила её, особенно по торжественным случаям - "Тогда с тобой всегда будет происходить только хорошее".
      Эллен называла эту брошь своим "бриллиантовым талисманом". Без неё она никуда не выходила. Если та не подходила к ситуации, или к её платью, она прикалывала её в незаметном месте или брала с собой в сумочке. Несомненно, она взяла бы брошь и в эту поездку.
      Я ударил кулаком в дверь, и она с треском захлопнулась. Закрыв лицо руками, я зарыдал.
      - Нет! Нет! И ещё раз нет!
      Сколько же, в сущности, может выдержать человек? Неужели этому никогда не будет конца? Неужели я был обречен сносить один за другим удары ниже пояса до тех пор, пока не буду сломлен окончательно?
      Когда я задушил Эллен, эта брошь лежала прямо передо мной. Она была в поле моего зрения, когда я в то утро разговаривал по телефону с Френсис. Я не видел ее; ни разу не подумал о ней. Я был настоящим идиотом. Как я мог о ней забыть!
      И что теперь? Когда я несколько успокоился, моей первой реакцией было где-нибудь спрятать брошь, пока не представится возможность отделаться от нее.
      Я схватил её, но в последний момент удержался. Возможно, кто-нибудь видел её лежащей здесь. Например, Френсис, когда в роли заботливой соседки устроила по всей квартире иллюминацию? Она могла её заметить и удивиться, почему Эллен оставила её дома.
      А прислуга, которая в пятницу утром убирала комнату Эллен? Несомненно, она тоже была поражена тем, что Эллен оставила свой талисман. Она работала у нас достаточно долго, чтобы знать о значении этой броши. Если они обе как-нибудь вспомнят о броши, а затем окажется, что та внезапно исчезла, это, мягко выражаясь, покажется странным. А у меня слишком много на совести, чтобы ещё позволять какие-то странности.
      Нет, дать ей исчезнуть было бы неверным решением. Мне нужно было подумать, и требовалось подходящее средство, чтобы успокоить нервы. Я вернулся в гостиную, налил себе выпить - на этот раз чистый двойной бурбон. Если этот проклятый кризис кончится не скоро, то я на верном пути к тому, чтобы стать алкоголиком.
      Потом я набросал план действий. Вернулся в комнату Эллен, положил брошь в карман пиджака, выключил свет и, воспользовавшись черным ходом, так как тот был ближе, отправился к дому Френсис, расположенному всего в нескольких шагах.
      20
      По дороге я подумал о том, что, в сущности, должен быть благодарен Френсис за ту иллюминацию. Иначе я никогда не обнаружил бы брошь, и тот факт, что Эллен оставила её здесь, просто захватил бы меня врасплох. В смятении я либо не смог бы ничего сказать, либо сказал что-нибудь не то. Теперь у меня, по крайней мере, появилась возможность придумать правдоподобную версию, и я надеялся, что мне удастся это сделать, но всерьез задавал себе вопрос, сколько ещё препятствий мне предстоит преодолеть.
      Когда Френсис открыла мне дверь, я изобразил на лице самое скорбное выражение.
      - О, Джефф! - воскликнула она. - Джефф! - Она обняла меня и уткнулась головой в плечо, судорожно вздрагивая и сдерживая рыдания. Потом подняла мокрое от слез лицо. - Джефф, что я должна тебе сказать?
      - Ничего, - ответил я и нежно пригладил её волосы. - Это лучше всего. Постарайся ничего не говорить.
      Она повела меня в квартиру, где, не проходя прихожую, попадаешь прямо в гостиную. Квартира была куда меньше нашей, но обставлена уютно и со вкусом и дышала теплом и спокойствием. Френсис указала на кресло и исчезла в кухне, чтобы принести выпить. Нельзя сказать, что сейчас мне это было необходимо, но я далек был от мысли отказаться.
      Я сел на диван перед круглым кофейным столиком и, когда она вернулась, демонстративно выложил брошь на его стеклянную поверхность.
      Френсис заметила её сразу же, как только поставила поднос.
      - О, - вздохнула она, и глаза её снова наполнились слезами. - Значит, тебя это тоже поразило.
      "- Попал в самую точку, Моррисон, - поздравил я себя. Отлично сработано." Я взял брошь и держал её перед собой между большим и указательным пальцами. - Да, Френсис, хотя должен признаться, что меня это не так уж поразило, как тебя. Я уже знал, что она там осталась.
      Я задумчиво и печально рассматривал брошь со всех сторон и добавил с точно рассчитанной долей пафоса:
      - В конце концов, возможно, в этом талисмане действительно что-то есть.
      - И я подумала точно так же, - голос у Френсис дрогнул. - Я была там, приготовила тебе выпить и написала записку. Уже собралась уходить, когда мне пришло в голову, что ты, может быть, захочешь зайти в комнату Эллен, и тебе будет немного легче, если там тоже будет гореть свет. Я чуть было не умерла, увидев брошь.
      Она остановилась, чтобы вытереть слезы, а когда заговорила вновь, в глазах её появился странный блеск.
      - Когда я её увидела, меня вдруг охватило странное чувство... что Эллен вовсе не садилась в самолет и в любой момент может войти и взять свою брошь... или ей что-то помешало... Знаю, это безумие, но я просто не находила никакого объяснения, как она могла её оставить.
      Я счел за лучшее положить конец опасным разговорам. Мурашки бегали по коже при мысли о том, какой опасности я избежал, обнаружив брошь и сумев приготовить этому объяснение.
      - Она не забыла её, Френсис, - сказал я. - Во всяком случае, не совсем забыла. Она хватилась её на Уайтстоун-бридж, по дороге в аэропорт Кеннеди. Я предложил вернуться, но она боялась опоздать на самолет. Пришлось пообещать отправить брошь на следующий день авиапочтой. Я ещё предложил вернуться прямо после её отлета и сразу же выслать её, но Эллен сказала, что будет не поздно, если она получит её до своего обратного вылета. Ты же знаешь, как она деликатна по отношению к другим...
      Я сделал паузу, чтобы подчеркнуть эту последнюю фразу, прежде чем пустить в ход свой козырь. В моем голосе теперь прямо-таки звучало раскаяние.
      - Эллен, должно быть, гораздо больше беспокоилась за отца, чем мы думали, Френсис. Помнишь, тебя это поразило накануне её отъезда?
      Френсис печально кивнула.
      - В пятницу утром она была в таком состоянии, в каком я её ещё никогда не видел, - продолжал я. - Рассказывала, что вечером никак не могла заснуть. Она пыталась это сделать с помощью аспирина и горячего молока, в конце концов вспомнила о снотворном, которое ей месяц назад прописал доктор Геллер, и приняла две таблетки, вдвое больше назначенной дозы. После этого она заснула так крепко, что даже не услышала будильника у своей кровати. Через некоторое время я зашел к ней в комнату. Она лежала как мертвая.
      Я сделал ударение на слове "мертвая", и Френсис вновь расплакалась.
      - Когда я её растормошил, она никак не могла прийти в себя. Я дал ей время одеться, но когда через некоторое время вернулся, она опять спала. Да, она была в то утро, как в дурмане. Постоянно искала то одно, то другое, и не могла найти. Пришлось уложить чемодан за нее. Когда она, наконец, немного пришла в себя, то стала возбужденно метаться по квартире, чтобы наверстать потерянное время - очень боялась опоздать на самолет. У неё даже не было времени поговорить с тобой по телефону, помнишь?
      Френсис кивнула и утерла платком глаза.
      - Я совершенно не думал о броши, - добавил я. - Когда я разговаривал с тобой, то видел её лежащей на туалетном столике. Но потом пошел вниз, чтобы приготовить машину, пока Эллен занималась макияжем. Вспомни я о ней, конечно, позаботился бы, чтобы Эллен её в конце концов приколола... Но бедняжка была так несобранна и рассеянна, что совершенно о ней забыла.
      Я закрыл глаза рукой и опустил голову, изображая убитого горем мужа, лишившегося сил. На самом деле я с нетерпением ждал реакции Френсис. Окажет ли мой вымысел нужное действие?
      Мне не понадобилось долго ждать. Френсис подошла к дивану и села рядом, с состраданием положив руку мне на плечо.
      - Джефф, бедняжка, каким мучением это должно быть для тебя. Я помню, как было непереносимо, когда умер Брюс...
      Я кивнул, не поднимая головы, и теснее придвигаясь к ней. Она источала такой чудесный аромат и была такой мягкой и теплой... Приглушенным, сдавленным голосом я произнес:
      - Отец Эллен чувствует себя виноватым, ведь он эгоистично настаивал на том, что она должна его навестить. Я сам упрекаю себя, что не уговорил её вернуться, чтобы взять брошь. Потом она бы улетела следующим рейсом и сидела сейчас живойздоровой у родителей, вместо того, чтобы...
      - Джефф! - воскликнула она, - ты не должен так думать. Тут нет твоей вины. - Она успокаивающе прижала меня к себе.
      Конечно, я был подлецом, и знал это. Но должен же я, в конце концов, спасать свою проклятую Богом шею!
      Хочу сказать ещё кое-что. Больше всего в тот момент мне хотелось обнять её, разложить на диване и переспать с ней. Женщина была мне нужнее, чем все остальное, а я уже говорил, что Френсис была очень привлекательной женщиной. Я не знал, какова она в постели, но имел большое желание это выяснить.
      Усилием воли пришлось укротить свое страстное желание. Я знал, что симпатия Френсис проистекала совсем из других побуждений, чем нужно было для осуществления моих намерений. Ласки её не были чувственными. Она утешала, как полагала, убитого горем друга и мужа своей лучшей подруги, и не могла догадываться, что у меня, в моем положении, могут быть какие-то задние мысли.
      В следующий миг все эти мысли как ветром сдуло. Раздался звонок в дверь, и я вздрогнул, как от удара по голове. Френсис понимающе улыбнулась и успокоила.
      - Это всего лишь Миллзы, - сказала она. - Я пригласила их, так как подумала, что тебе нужно немного отвлечься..
      - Ты очень предупредительна, Френсис. Я так тебе благодарен...
      Следующий час мы провели вчетвером за разговорами о том и сем. Миллзы и Френсис были так любезны, внимательны и тактичны, и так чертовски порядочны, что меня постепенно даже стала мучить совесть. Я сам был озадачен, как легко мне давалась роль убитого горем супруга.
      Пока Эллен не вынудила меня принять крайние меры, я считал себя средним человеком, не лучше и не хуже других. Я был слаб, но разве многие другие не такие же? Я стремился добиться успеха, пойдя самым простым путем, но разве многие не поступают так же? Я никогда не думал, что ненависть и страх за одну ночь могут превратить меня в хладнокровного, расчетливого убийцу. И тем не менее, это произошло.
      Мы говорили, среди прочего, о панихиде по Эллен, которую я обещал, будучи у Вильямсов. Я предложил некоторое время не беспокоить родителей Эллен, чтобы прошло первое потрясение, и отложить дней на десять богослужение в епископальной церкви Крествилла, прихожанами которой мы считались. Френсис вызвалась от моего имени поговорить со священником и составить список тех, кто должен присутствовать на траурной церемонии.
      Я ещё дополнил образ безутешного вдовца тем, что позволил уговорить себя поехать домой к Миллзам и переночевать у них, чтобы не возвращаться в опустевшую таким трагическим образом квартиру и не оставаться один на один со своими воспоминаниями о счастливых годах, которые мы там провели. О, Боже!
      21
      На следующее утро я появился в конторе, хотя на это никто не рассчитывал, тем более не ожидалось никаких совещаний или переговоров с моими клиентами. Я пришел сюда из тех соображений, что это может произвести хорошее впечатление на коллег. Всегда при них сохранять самообладание и, несмотря ни на что, высоко держать голову. Я пришел ещё и потому, что мне не оставалось ничего другого, как выжидать - ждать окончательных результатов с места гибели самолета и событий, связанных с исчезновением Джоан.
      Я знал, что должен терпеливо переносить личные или телефонные выражения соболезнования от всех коллег и друзей, но решил как можно скорее покончить с этим, особенно потому, что со своей стороны не испытывал ни горя, ни скорби. Только беспокойство, связанное с чувством страха и вины, которые могли легко меня выдать.
      Должен сказать, что каждый стремился покончить с этим как можно скорее и остерегался сентиментальностей. Не знаю, говорила ли с ними Френсис, или это происходило само собой. Во всяком случае, я перенес все гораздо легче, чем ожидал.
      Днем я попросил Френсис связать меня по телефону с начальником службы гражданских полетов в Солт-Лейк-сити. Тот сообщил, что лишь нескольких из ста восьми пассажиров сумели опознать, и Эллен в их число не входит. Он сомневался, что будут найдены ещё трупы. "Остальные превратились в прах и пепел."
      Я бормотал в трубку какие-то слова, выражавшие покорность судьбе, но внутренне чертовски радовался. Мне также доставило удовлетворение узнать, что теперь будут заниматься преимущественно поисками обломков самолета, в надежде определить причину катастрофы. Так как это меня ни в малейшей степени не касалось, мне было безразлично, что там обнаружится.
      Все же, положив трубку, я почувствовал, как вспотели мои руки. Я поспешно вытер их и промокнул лоб носовым платком. Неужели это нервное напряжение никогда не кончится?
      А когда через несколько минут вошла Френсис и осторожно сообщила, что звонит мистер Вильямс и хочет со мной поговорить, у меня снова выступил пот. Я вскочил со стула, как ужаленный.
      - Какого черта ему нужно? - едва не проревел я. Виной тому было участливое выражение лица Френсис. Обычно она сообщала мне о телефонных звонках через переговорное устройство, не вставая из-за своего письменного стола. Я ринулся к телефону, но сдержался, заметив её испуг.