Однажды Иван Иванович встретился с дорогим человеком, на которого равнялся всю жизнь. Москва, Советский комитет ветеранов войны. В одном из его кабинетов сельского механизатора угощал чаем Алексей Маресьев. О многом говорили в тот день два человека схожей судьбы. Иван Иванович рассказал, как всю посевную проработал на "Кировце".
      - Тяжело управлять такой махиной? - поинтересовался Маресьев.
      - Вам признаюсь: тяжело. Да вот привык. Уже не смогу бросить. Правда, в тракторе хорошая гидравлика, на поворотах это здорово помогает. Да и жаловаться фронтовику не к лицу. Еще пожалуешься, а тебя спишут, как говорится, с корабля на берег.
      Вот она - гордая людская судьба. Судьба человека моей страны. В лихую для нее годину он взял оружие и стал воином. Занялся ратным боевым трудом. Дороги для него были эти два понятия - честь Отчизны и честь рода Ивановых.
      По сегодняшний день наши враги никак не могут уняться, все выискивают оправдательные причины поражения гитлеровских полчищ под Ленинградом. Особенно стараются бывшие гитлеровские генералы. В частности, один из них Вальтер Шаль де Болье. Я знаком с его книгой "Наступление 4-й танковой группы на Ленинград", изданной в ФРГ. Крутит, битый и моими бойцами генерал, когда пытается объяснить провал плана по захвату города в 1941 году "неясностью стратегической цели в начале войны", имевшимися у фюрера "колебаниями между Ленинградом и Москвой".
      Но буржуазным историкам явно мало прегрешений фюрера, так сказать, в стратегическом плане. Они пытаются вытащить на свет и другую затасканную идею: мол, и войск-то столько не стоило держать под Ленинградом, хватило бы и минимума, чтобы сломить находившихся в панике жителей города и обороняющие его войска. Эксперт по русским делам в США Леон Груз проявил прямо-таки сатанинскую энергию для того, чтобы хоть как-то убедить читателей, что осенью 1941 года в рядах Красной Армии "моральное состояние было крайне низким".
      Как участник тех событий, со всей ответственностью заявляю, что не выдерживают ни малейшей критики происки наших идейных врагов. Да, не скрою, нам было тяжело. Мы испытывали нужду в боевой технике, оружии, в боеприпасах. Но никогда не ощущалось недостатка в геройских бойцах, командирах, политработниках, в их сильном, необоримом духе.
      Нет, не наши, а фашистские солдаты испытывали страх. Об этом свидетельствовали многие факты. Гитлеровцы в панике оставили обороняемый участок, когда бойцы капитана Дубика по всем правилам военного искусства скрытно форсировали широкую Неву и дерзко атаковали сильно укрепленные вражеские позиции. Гитлеровцы долго не решались атаковать, считая недостаточными имеющиеся у них силы, наш десант. И это всего какую-то горстку бойцов без танков, достаточного количества артиллерии!
      Об их паническом настроении свидетельствовал и вот этот документ, обнаруженный нашими разведчиками у убитого фашистского офицера. Вот что он писал: "Началась вторая половина сентября 1941 года. Четыре дня ожесточенных сражений с русскими за переправу через Неву не дали желаемых результатов. Мы попали в настоящую мясорубку. Сотни наших солдат не нуждаются в похоронах, они покоятся на дне русской реки".
      Комментарии, как говорится, излишни. Хорошо обученных и до зубов вооруженных гитлеровцев умело, со знанием дела и конечно же с именем Родины на устах били наши бойцы, признававшие одну команду: "Ни шагу назад!"
      Я бережно храню в своем архиве подшивку дивизионной газеты "К бою готовы", выходившей на Невском пятачке. Сколько славных имен, сколько геройских подвигов вместили небольшие по объему страницы этой солдатской газеты!
      Дорогой читатель, давай вместе еще раз вернемся в те грозные дни, из скупых газетных строк попытаемся составить представление о некоторых смелых людях, которые не пустили врага за Неву.
      ...Первыми форсировали реку бойцы роты коммуниста лейтенанта Михаила Скобелкина. Не все из них ступили на берег. Но те, кто зацепился за его кромку, об отступлении и не помышляли. Хотя враг все предпринял для этого: и ураган огня обрушил, и в рукопашные бросался на смельчаков. Метр за метром рота отвоевывала у захватчиков, подавляя их своей дерзостью. Вот застучал фашистский пулемет, к земле прижал огнем бойцов. Но ненадолго. Сержант И. Заболотников ворвался в гитлеровскую траншею, метнул гранату, разметавшую по сторонам расчет. Из трофейного пулемета сержант начал косить фашистов, поспешно покидавших траншеи. Двое суток подчиненные лейтенанта Скобелкина удерживали захваченный рубеж. Бомбежка с воздуха, частые артиллерийские и минометные налеты не сломили их мужества.
      "Отсюда, с плацдарма, ни шагу назад, стоять прочно, а потом - только вперед!" - эти слова приказа командира были для них законом жизни.
      ...На едва успевших окопаться бойцов фашистское командование бросило пехоту с танками. Вот впереди идущий танк изрыгнул длинную струю раскаленного пламени. Огнемет! С подобным оружием бойцы встретились впервые. Бронированное чудище направлялось на окоп, где находились красноармейцы В. Тихонов и И. Татор. Не взял их фашист на испуг. Смельчаки затаились, приготовив бутылки с горючей смесью. Татор энергично взмахнул рукой, и брошенная им бутылка угодила в двигатель танка. Вторую фашистскую машину поджег Тихонов.
      ...С неимоверными трудностями орудийному расчету, возглавляемому сержантом Г. Пономаревым, удалось переправить свою пушку на плацдарм. Ко времени сделали это артиллеристы. Фашистское командование, скопив большие силы пехоты, собиралось бросить их против нашей оборонявшейся роты. Пономарев приказал заряжать орудие осколочными снарядами. Через минуту наши пехотинцы обнимали сержанта Пономарева. Двумя меткими выстрелами артиллеристы разметали вражеских солдат. Но рядом упал вражеский снаряд. В живых остался только Пономарев. Контуженный, обессилевший, он еще долго посылал снаряд за снарядом, нанося гитлеровцам потери.
      ...Сержант Л. Силаев прибыл на пятачок вместе с пополнением в начале октября 1941 года. До этого он уже был дважды ранен в боях. Силаев появлялся со своими пулеметчиками во время боя в самых жарких местах и столь неожиданно для врага, что гитлеровцы метались в панике, а наши воины расстреливали их в упор.
      В одном из боев сержанта Силаева тяжело ранило. В строй он уже больше не вернулся. Через много лет я узнал о том, что он долго лечился, а потом, окрепнув, сел за книги, получил высшее образование. Сейчас Л. Г. Силаев народный артист Украинской ССР, много времени отдает военно-патриотической работе, поддерживает крепкую связь с однополчанами.
      Не могу не вспомнить и встречу с писателем А. Чаковским.
      Часы, которые я провел с ним, прошли в дружеской, непринужденной беседе. Чаковский внимательно слушал меня, просил повторить еще и еще отдельные эпизоды, характеристики командиров.
      А потом я прочитал его роман "Блокада". И, признаюсь, еще раз пережил встречу с мужественным командиром батальона капитаном Дубиком, многие черты которого я вижу в герое романа капитане Суровцеве. Да и других дорогих мне людей узнал я в персонажах "Блокады": капитанов Менькова и Раева, старшего политрука Черного, лейтенанта Павленко. Может, впервые так остро ощутил силу литературного образа.
      Уже после войны я как-то приехал в Ленинград, Собрались мы человек около десяти участников боев на пятачке и приехали в Невскую Дубровку, Встретили здесь группу ветеранов, воевавших на плацдарме в составе различных частей. Ко мне подошел мужчина и тихо сказал:
      - Здравствуйте, товарищ генерал.
      Я ответил на приветствие и стал внимательно вглядываться в лицо незнакомца.
      - Григорьев моя фамилия, - таким же тихим голосом представился незнакомец.
      Ну да, Григорьев, конечно же это он, Григорьев! Тот самый боевой командир взвода, с которым нам вместе пришлось спасать положение в одном из боев на Карельском перешейке, а потом не раз встречаться на Невском пятачке...
      ...Взвод старшего лейтенанта Н. Григорьева по десять дней не выходил из боев на плацдарме. А в первой рукопашной схватке с гитлеровцами он сошелся в 300 метрах от невской воды. Бойцы у него подобрались рослые, крепкие, хорошо обученные штыковому бою. Поорудовали в той схватке они на совесть. Сам командир бросился за убегавшим фашистом, размозжил ему голову прикладом, а очередью из автомата положил еще нескольких вражеских солдат.
      Это его бойцы А. Семенов и В. Терентьев захватили гитлеровский пулемет с большим запасом патронов. Трофейный пулемет здорово пригодился взводу в последующих боях. А они следовали один за другим, и во взводе всякий раз прибавлялись раненые. Вот пуля задела сержанта И. Семина. Ему предложили эвакуироваться на правый берег, а он наотрез отказался, сказав: "Сердце пока еще бьется, значит, могу бить фашистов".
      При отражении очередной атаки был серьезно ранен в левую руку и командир взвода. Пуля раздробила предплечье. В землянке старшему лейтенанту оказали первую медицинскую помощь, а-с наступлением темноты переправили на правый берег.
      И после выздоровления Григорьев сражался за Ленинград, был еще несколько раз ранен. Самое тяжелое было шестое ранение. Долго после него лечился, получил инвалидность первой группы. Остался жить в Ленинграде. Учился. Сейчас работает начальником отдела стройматериалов и промышленных конструкций, в плановой комиссии исполкома Ленгорсовета. Много встречается с молодежью, рассказывает ей о своих боевых товарищах.
      В отважных и смелых бойцах я всегда выделял одну характерную черту высокую дисциплинированность. Ни в какой ситуации такие люди не пасовали, не оставляли в беде товарищей. Казалось, сама смерть их остерегается. Во всяком случае, в этом меня убеждали многие факты.
      Как-то я с группой командиров возвращался с плацдарма. Попали под жестокую бомбежку. Когда налет закончился, я увидел вокруг себя страшную картину: земля была искорежена, от стоявшего неподалеку строения не осталось и следа. Рядом с нами двое бойцов руками разгребали землю.
      - Что вы там ищете? - спросили мы их.
      - Да вот товарища в окопе завалило...
      Откопали они друга. Это был боец Черных. Дали ему глоток воды, отогрели и через несколько часов едва-едва отошедший от потрясения красноармеец снова пошел в бой.
      Алексей Семенович Черных после этого еще дважды считался погибшим. Но назло всем смертям он выплывал из бурлящей от разрывов Невы, выбирался из заваленной фашистским танком траншеи. Ходил опять в атаки, яростно мстил гитлеровцам. Дошел до Берлина. И, уже штурмуя фашистское логово, 1 мая еще раз был серьезно ранен. Встречаюсь я с ним и диву даюсь: сколько же жизненной силы заключено в этом человечище, если он после таких испытаний остается неугомонным, работящим, вездесущим. Ну скажите мне после этого, на что рассчитывали генералы фюрера, когда затевали войну с такими сильными и несгибаемыми бойцами, как Алексей Семенович Черных?
      Героями в боях на Невском пятачке становились люди самые обыкновенные. Их не выделяли среди других ни богатырский рост, ни какие-то особые заслуги. Порой совсем юные, не успевшие получить военного образования бойцы стояли насмерть, преграждая путь фашистским воякам.
      На пятачке из уст в уста передавалась легенда об экипаже тридцатьчетверки, состоявшем из курсантов танкового училища В. Логинова, И. Юденко и К. Котова.
      Танкисты первыми ворвались на позиции фашистов. И. тут сильный взрыв подбросил боевую машину. На некоторое время воинов оглушило. Когда они пришли в себя, осмотрелись, то поняли, что атака захлебнулась. Не видно было наших танков, пехоты - отошли. А их машина стала неподвижной.
      Гитлеровцы решили пленить экипаж. Но только приблизились к танку, как попали под губительный огонь пулемета. И так было еще несколько раз.
      С наступлением темноты Логинов и Юденко вылезли из машины и внимательно осмотрели ее. Фашистская мина повредила взрывом ходовую часть с левой стороны и разорвала правую гусеницу.
      Состоялось короткое совещание уже внутри танка. Было два предложения. Прикрываясь темнотой, можно уйти к своим вместе с раненым Котовым. Но останется танк. А он стоял очень выгодно, держа под прицельным огнем огневые точки, блиндаж фашистов. И если наши повторят атаку, то тогда танкисты окажут им большую помощь.
      Ни ночью, ни весь следующий день нашей атаки не последовало. Фашисты не донимали атаками. А экипаж продолжал бороться. Танкисты зорко всматривались в передний край противника, засекали его орудия, готовили данные для стрельбы.
      Третьи сутки были на исходе. Логинов и Юденко, пользуясь темным временем, прямо под носом у гитлеровцев ремонтировали гусеницу. Ее удалось исправить. На левую ни сил, ни возможностей не оставалось. Так и порешили, что попробуют уйти к своим на одной гусенице.
      Котову удалось завести двигатель. Как только танк тихо сдвинулся с места, Логинов прицелился и выстрелил по вражескому блиндажу, а следующие выстрелы направил в фашистские орудия.
      А тут прикрыли огнем наши артиллеристы, понявшие намерение экипажа тридцатьчетверки. Танк встретили с ликованием. Мужественных танкистов обнимали, угощали самым вкусным из немудреных солдатских запасов.
      Весь экипаж был награжден за этот подвиг. А механик-водитель К. Котов подучил орден Ленина. Эта дружная тройка всю войну не расставалась, отважно громила фашистов, довела свой танк до радостного Дня Победы.
      Бои на Невском плацдарме сплотили вместе пехотинцев и танкистов, саперов и связистов, моряков и медиков. "Железная" земля на берегах Невы явила миру подлинные образцы героизма наших людей. На пятачке сражались храбрейшие из храбрых. Это они сегодня обращаются к нам, живущим, с гордыми, исполненными великого смысла словами, выбитыми на монументе, что установлен на легендарном плацдарме: "Вы, живые, знайте, что с этой земли мы уйти не хотели и не ушли, мы стояли насмерть у этой темной Невы, мы погибли, чтобы жили Вы".
      В заключение хочу высказать свое мнение о значении Невского плацдарма в битве за Ленинград.
      На фоне последующих успешных операций бои на Невском плацдарме кажутся второстепенным эпизодом. Там мы понесли серьезные потери и почти не добились территориального успеха. Тем не менее Ставка Верховного Главнокомандования и командование фронта придавали большое значение Невскому плацдарму. Он сыграл немаловажную роль в обороне Ленинграда. В частности, после отражения штурма фашистов с юга у Пулковских высот центр тяжести боев осенью 1941 года переместился на Неву. (Это был один из важных узлов обороны Ленинграда.)
      Невский плацдарм был захвачен для того, чтобы отсюда развить наступление и разорвать кольцо блокады. Но у нас было слишком мало сил. Первоначальный успех развить было нечем. Резервные соединения фронта, прибывшие в конце октября и введенные в бой, не справились с поставленной задачей по ряду причин.
      Широкая река не давала возможности маневрировать живой силой, своевременно переправлять боевую технику. Личный состав, изнуренный многодневными боями, к тому же получал очень слабый продовольственный паек, который к тому же попадал на плацдарм с перебоями. Пища доставлялась на пятачок только в ночное время.
      Превосходство в живой силе и технике было на стороне противника. Враг имел авиацию, танки, большое количество артиллерии и минометов. Расположение боевых порядков позволяло ему маневрировать своими частями, местность способствовала ведению оборонительного боя и успешным контратакам.
      Но, несмотря на чрезвычайно трудные условия боев, моральный дух и стойкость наших воинов были высокими.
      За первые полтора месяца мы провели десять - двенадцать наступательных боев и с 4 ноября по 25 декабря пуд руководством штаба 8-й армии - еще до десяти. Подразделения, сражавшиеся на плацдарме, отражали почти ежедневные контратаки врага.
      На Невском плацдарме была разгромлена 7-я фашистская авиадесантная дивизия, большие потери нанесены четырем пехотным, танковой и моторизованной дивизиям. Фашисты были измотаны непрерывными боями и вынуждены перейти к обороне. По показаниям пленных, потери в их частях составляли от 50 до 70 процентов личного состава. Противнику не удалось добиться ни одной из своих главных целей - он не сумел отбросить наши части с плацдарма или потеснить их. И надо полагать, противник совсем не ожидал, что упорные действия наших частей надолго свяжут его значительные силы на Неве, сорвут многие далеко идущие планы.
      Бои на Неве осенью 1941 года и позже имели специфический характер. Некоторые склонны думать, что их можно было не вести в таких масштабах. Скованный блокадой город должен был бороться ожесточенно и дерзко. Нам был дорог каждый километр, каждый клочок земли.
      Успех ленинградской обороны в том, что она была активной. Мы навязывали врагу свою волю, повсюду проявляли боевую инициативу и не пропустили врага к Ленинграду:
      Не гитлеровцы форсировали Неву, а мы вели бой на захваченном нами левом берегу. В тылу большой вражеской группировки, наступавшей на Ленинград, оказался плацдарм, с которого, не предприми он необходимых мер и усилий, можно ждать удара. Враг не рисковал снимать отсюда войска для штурма ближних подступов Ленинграда с юга.
      Ставка Верховного Главнокомандования придавала большое значение Синявинской операции. После неуспеха из-за отсутствия необходимых сил в сентябре новая Синявинская операция, проведенная в октябре с целью овладеть станцией Мга и освободить участок железной дороги Ленинград - Волхов, т. е. с целью прорвать блокаду, была прекращена в связи с обострившейся обстановкой на тихвинском направлении.
      Бои на Неве, хотя и не привели к освобождению территории, сковали большие силы врага, предназначенные для штурма Ленинграда. Наши воины много сделали, чтобы исключить возможность соединения немецких и финских войск.
      Бои на Невском плацдарме были большой школой воинского мастерства, в них проявился массовый героизм наших воинов. Защитники плацдарма отражали в день по 12-16 атак, на них обрушивалось до 500 тыс. снарядов, мин и авиабомб в сутки. Тяжелые уроки этих боев пригодились, когда войска Ленинградского я Волховского фронтов тщательно и всесторонне готовились к прорыву блокады на этих же невских берегах. В январе 1943 года при осуществлении операции по прорыву блокады с Невского плацдарма наступала 45-я гвардейская стрелковая дивизия генерала А. А. Краснова.
      Уже 3 ноября в Невскую Дубровку стали прибывать и офицеры штаба 8-й армии. Прибыл начальник штаба генерал-майор П. И. Кокорев.
      В течение двух дней мы с ним обошли район переправ, отдельные оборонительные участки правого берега, с наблюдательного пункта я ознакомил его с плацдармом.
      Приехал и командующий армией генерал-лейтенант Т. И. Шевалдин. Он был сориентирован в обстановке штабом фронта.
      Все части и соединения были переданы по ведомости боевого и численного состава.
      Войска Невской оперативной группы вошли в состав 8-й армии. Командиры штаба были отозваны в распоряжение фронтового командования и назначены на другие должности. Я и начальник штаба группы генерал Н. В. Городецкий направились самолетом в Москву в распоряжение Главного управления кадров.
      Глава VII.
      Танки ведут бой
      Замечено давно, что старые солдаты, бывая вместе, редко говорят о героизме. Собираясь на месте минувших боев, мои боевые друзья, например, чаще вспоминают смешные бытовые сценки, а когда речь заходит о подвигах, рассказывают не о себе, а о товарищах. Вот недавно мы собрались на месте высадки нашего десанта на левом берегу Невы. Кто-то из моих спутников поднял ржавый осколок граммов 30-40 весом. Рассматривали, передавали его друг другу. Дошел он до меня. И тут выдержка мне изменила. Предательская слеза выдала чувства, которые теснили сердце, бередили память.
      ...Тогда, в конце ноября 1941 года, меня срочно отзывали в Москву. С кем мог, я попрощался. Комиссар дивизии Федецов задержал меня на берегу Невы, дав возможность еще раз посмотреть на то, что с этими некогда красивыми местами сделала война. Потом он поднял осколок и тихо сказал: "Вместо талисмана возьми, Фомич, останемся живые - покажешь".
      Всю дорогу до Москвы это прощание с комиссаром, эта чуточку мистическая сцена не выходила у меня из головы. Никто еще за время войны не дарил мне талисманов. Посмотрим, что он принесет...
      В Главном управлении кадров Наркомата обороны мне сообщили, что я направляюсь в распоряжение заместителя Наркома обороны СССР - начальника Тыла Красной Армии (он же начальник Главного управления тыла Красной Армии) генерал-лейтенанта А. В. Хрулева, пропуск к нему уже заказан.
      Меня так и подмывало спросить: а почему в распоряжение начальника Тыла, я ведь строевой командир? Но генерал, беседовавший со мной, всем своим видом показал, что разговор наш закончен.
      И вот я в кабинете генерала А. В. Хрулева. Невысокого роста, неторопливый в движениях, начальник Тыла внимательно оглядел меня с ног до головы, любезно пригласил сесть.
      - Товарищ Коньков, - тихо начал он, - надеюсь, вы уже поняли, почему именно ко мне направлены. Вы назначаетесь начальником тыла 30-й армии. Ваш предшественник генерал Василий Иванович Виноградов назначен начальником тыла Калининского фронта.
      Что и говорить, назначения такого я не ожидал.
      - Понимаете, двадцать лет пробыть на командных должностях, а теперь в тыл, - с горечью в голосе сказал я.
      - Товарищ Коньков, сейчас многие строевые командиры, подобно вам, вынуждены переквалифицироваться, обстановка заставляет, мы формируем из опытных командиров армейские и фронтовые органы тыла. Надеюсь, оправдаете наши надежды, 30-я армия должна иметь надежный, боеспособный тыл, завтра же и выезжайте в район Клина.
      То, что произошло в кабинете начальника Тыла Красной Армии, меня не обидело, но, признаюсь, крепко задело самолюбие. Медленно шел я по коридору и никак не мог отделаться от назойливой мысли: "Вот, Коньков, дослужился". В мирное время тыловую службу именовали интендантской. Сам я не очень-то в ней разбирался, старался требовать с интендантов по всей строгости.
      Первые месяцы войны показали, что наш тыловой организм нуждается в перестройке. И в августе 1941 года вышел приказ Народного комиссара обороны СССР об организации Главного управления тыла Красной Армии, управлений тыла фронта и армий и Положения об этих управлениях. Этим приказом учреждались должности начальника Тыла Красной Армии и начальников тыла фронтов и армий; На фронтах и в армиях начальники тыла являлись заместителями командующего и одновременно подчинялись начальнику Тыла Красной Армии. Мера была принята своевременно. Она предусматривала сокращение состава фронтового и армейского тыла, улучшение управления им в целях придания большей мобильности. Тылы приближались к войскам.
      Все это я понял сразу и воспринял как новое, разумное. Но вот сразу не смог смириться с назначением. Все-таки во мне жила командирская натура.
      Ехал в штаб армии, готовился к встрече с ее командующим генерал-майором Д. Д. Лелюшенко. Мы были с ним знакомы. Вместе служили в Московском военном округе, нередко встречались на различных совещаниях"
      - А, старый знакомый, - пожимая мне руку, громко приветствовал он, слышал, слышал, что к нам назначен. Ну что ж, входи быстрее в курс, в войска чаще наведывайся, денька через два зайди ко мне.
      Я познакомился с работниками штаба армии, изучил задачи, которые она решала, уяснил тыловую обстановку. Вопросов набралось много. С ними и пришел к Д. Д. Лелюшенко.
      - Вовремя явился, - лицо командарма было озабочено, - надо срочно побывать у танкистов полковника Ротмистрова, изучить, как они готовы к предстоящим боевым действиям. По пути загляни в подвижной отряд к генералу Чанчибадзе.
      И закрутились мои дороги. Я понимал, что командующий посылал меня в эти горячие точки не ради праздного любопытства. Придирчиво, скрупулезно вникал на местах в организацию своей службы, изучал людей, от которых во многом зависели наши общие успехи. Уже первые наблюдения, полученные у Ротмистрова и Чанчибадзе, оставили приятное чувство. Соединения были обеспечены в основном нормально, жалоб, серьезных нареканий в наш адрес у командиров не было.
      Обо всем этом и доложил командующему, когда вернулся в штаб.
      В начале декабря наша армия перешла в наступление на клинском направлении, стала подчиняться штабу Калининского фронта. События раскручивались с молниеносной быстротой, обстановка менялась в день несколько раз. И важно было не упустить ничего существенного в такой ситуации, постоянно знать обеспеченность частей и соединений горючим, боеприпасами, продовольствием.
      Поехал в те дни в передовые наши подразделения. Сам того не замечая, оказался в роте, готовящейся к атаке. Здесь увидел генерала Д. Д. Лелюшенко. Он удивленно вскинул бровь.
      - Товарищ командующий, - доложил я, - выполняю ваше приказание. Бойцы и командиры одеты, обуты, накормлены, всем по норме обеспечены.
      - Теперь срочно поезжай в тыл, но там не засиживайся, наведывайся чаще в войска, - распорядился он.
      Я недолго пробыл в 30-й армии. Однажды получил распоряжение от начальника тыла Калининского фронта генерала В. И. Виноградова срочно прибыть к нему. Встретил Василий Иванович меня дружелюбно. В подробности при беседе не вдавался. Чувствовалось, положение дел он знал хорошо, был обо всем информирован. Сообщил, что есть приказ о моем назначении в 39-ю армию к генералу И. И. Масленникову.
      ...О Василии Ивановиче Виноградове у меня остались самые хорошие воспоминания. В тыловую службу он пришел с командной должности. Строгость, пунктуальность, высокая требовательность так и остались в его характере. Обстоятельства сложились так, что после войны я некоторое время работал под его началом.
      Генерал Виноградов возглавлял Тыл Советской Армии, а я в его аппарате занимал должность начальника управления службы тыла Министерства обороны. Припоминается такой случай. Василий Иванович срочно потребовал от начальника управления снабжения горючим данные о том, как снабжены горючим войска Дальневосточного военного округа. Тот не смог дать самые свежие данные, поскольку звонить в Хабаровск из-за большой разницы во времени не было смысла. Естественно, мой коллега попал в неприятное положение.
      Я решил как-то смягчить обстановку. Пользуясь добрыми товарищескими взаимоотношениями с генералом Виноградовым, пришел к нему и рассказал о сложившейся ситуации.
      - Значит, защитником решил стать? - миролюбиво спросил он. - Лучше бы научил этого начальника выполнять свое дело...
      Свое дело... Очень точно сказано. Нет, пожалуй, в нашей жизни такой сферы деятельности людей, где бы точность, строгость и порядок были в столь огромной цене, как в армии. Порой и один человек может запутать дело, нанести непоправимый вред огромному коллективу людей. К нашему большому сожалению, такое случалось и на войне. Из-за неразберихи, порожденной неаккуратностью, несерьезностью отдельных товарищей, создавались двусмысленные ситуации, на распутывание которых, как мы знаем, война не отводит времени.
      Что-то подобное мне пришлось испытать, когда я прибыл в 39-ю армию. Положение к тому моменту в районе Ржев - Ярцево создалось для армии напряженное. Продвижение ее вперед застопорилось. Части оказались втянутыми в своеобразную горловину и были зажаты с трех сторон противником. И многое для активизации боевых действий наших сил должен был сделать штаб тыла со всеми его службами.
      Штаб я разыскал в Андреаполе. Тут же располагалась станция снабжения. Познакомившись с подчиненными командирами, поинтересовавшись их планами, поспешил через Нелидово и Белый в штаб армии. С трудом его отыскал. Представился командарму генерал-лейтенанту И. И. Масленникову.
      - Как вы нас разыскали? - искренне удивился он. - А мы ждем вас, постарайтесь поскорее вникнуть в наши нужды и завтра зайдите ко мне.
      Генерал Масленников был спокоен. Ни суетливости, ни раздражительности я не уловил в его поведении. Он коротко, толково отдавал распоряжения, пытаясь найти выход из возникших сложностей.
      На следующий день командарм сказал мне, что о всех трудностях в обеспечении частей и соединений горючим, продовольствием, боеприпасами он доложил в Москву генералу А. В. Хрулеву. Вот-вот оттуда должен приехать представитель. Командарм пожаловался на то, что его по рукам и ногам, связывают находившиеся в армии в большом количестве лошади. Их нечем было кормить.
      - Товарищ командующий, - обратился я к Масленникову, - мы и своими силами многое можем сделать.
      Я не был раньше знаком с генералом Масленниковым. И мало что-либо слышал о нем. Но с первой же минуты проникся к нему симпатией. Худощавый, ниже среднего роста, он ровно держался с окружающими. А вы себе представьте картину тех дней. Впереди тебя, справа, слева вражеские войска. Они активно действуют, ведут огонь, делают все, чтобы смять наши ряды. Согласитесь, нужно иметь большую выдержку, недюжинную силу воли, чтобы не сбиться на грубые окрики, не запаниковать.
      Услышав, что я предлагаю что-то новое, обещающее хоть какое-то облегчение в нашем положении, он оживился, велел выкладывать все.
      Я настаивал на том, чтобы перевести штаб тыла из Андреаполя в Нелидово. Это было разумно в той обстановке. Все наши довольствующие службы должны были приблизиться к ведущим боевые действия частям, чтобы эффективней помогать им, в конце концов, лучше знать нужды тех, кто сражался на передовой.
      Требовалось срочно отремонтировать отрезок дороги, соединяющий Нелидово со станцией снабжения. Мы брались сделать это своими силами, использовав на работах оставшееся местное население. В Нелидове предлагалось организовать перевалочную базу, куда бы мог прибывать войсковой транспорт.
      При штабе армии необходимо было иметь постоянную оперативную группу из офицеров штаба тыла. Я с начальниками служб должен был находиться в Нелидове, организуя и обеспечивая бесперебойную работу живительного конвейера перевалочная база - передовые части.
      После этого короткого доклада командарм посмотрел на члена Военного совета корпусного комиссара А. Я. Фоминых, на начальника штаба армии полковника П. П. Мирошниченко. Те согласились с моими доводами.
      - Товарищ Коньков, поторопитесь все это как можно быстрее выполнить, распорядился командующий.
      Мы поработали на совесть. Нашли и корм для лошадей. На это пошла солома, которой были покрыты крыши домов и сараев. Поток машин и конных повозок с грузами на передовую увеличился. Об этом пронюхало гитлеровское командование. Вражеская артиллерия стала интенсивно, обстреливать, минировать участки дороги.