Места на скамеечке заняли два кровных врага, не могущие существовать друг без друга: театральный критик Требов и драматург Страдокамский.
      Требов - наш главный ортодокс, консерватор, ретроград и вообще болван. Служить Мельпомене начал в каком-то академическом театре суфлером. Голос у критика оглушительный и соответствует его ногам: случается и такое в жизни. Нижние конечности у Требова вызывают подозрение, что мама в раннем детстве посадила сына-малютку на водовозную бочку и связала ножки годика на два веревкой, в результате чего они замкнулись на круги своя. И голос у него как из чего-то круглого - бочки или иерихонской трубы. Говорят, глупость, чтобы не очень бросаться в глаза, должна быть оглушающей. И это у Требова получается.
      - Фашисты! Фашисты виноваты! Раскачали петровское наше болото бомбами в войну! Теперь воды Финского залива фильтруются к центру города. Вот достроим дамбу, и никакой подвальной самодеятельности не надо будет! Ни одного комара здесь не останется - орал театральный критик, тыча в драматурга Страдокамского тростью с набалдашником.
      - Это откуда вы такую ерунду высосали? - хладнокровно вопрошал его наш главный оппортунист, нигилист и вообще левак Страдокамский, задиристо потряхивая козлиной, меньшевистской бородкой. - Во всем до сих пор война виновата! А?! И комары у него от фашистов! Все дело в сибирских новостройках, если хотите знать. БАМ городят, пальба там, взрывы - и вполне закономерно насекомые покинули привычные сферы обитания.
      - Вы путаете комаров с лосями! - задыхаясь от смеха, протрубил ортодокс. - Отсюда видно, что у вас не божий дар, а яичница...
      Напевая старинную казачью песнь "Эх, комарики-комарики мои! Нельзя девушке по садику пройти!", возник из котельной детских яслей Митяй наш поп Гапон. Именно кочегар внушил нам мысль о том, что комары вылетают из подвала, в результате чего мы ему собственноручно подвал и вычистили. Митяй - единственный, радикально решивший проблему комаров, потому что не рвет связь с землей, деревней и каждое лето получает с родины десяток здоровенных жаб. Комары боятся жаб панически и облетают Митяя за добрый метр.
      И на лекцию он явился не только пьяным, как десять дореволюционных сапожников, но и с жабой в кепке. Покрутив ею над головой, Митяй посадил жабу обратно в кепку, возлег на травку возле беседки и мгновенно заснул, а жаба бдительно таращила глаза и изредка квакала.
      Царственно проплыла к голове бума и села на нее колоритнейшая старуха Мубельман-Южина. Она подрабатывает на "Ленфильме" в ролях графинь, которые торчат на заднике во время балов и обмахиваются там веерами. Это тяжелая работа, но дело в том, что, полюбив в Ташкенте душку военного и воспользовавшись сумятицей военного времени, она уменьшила себе в паспорте возраст на энное количество лет. Естественно, это привело затем к полной путанице в пенсионных делах. И вот в старости платит за безрассудную страсть, жарясь под прожекторами в съемочных павильонах, - сюжет, достойный пера Бальзака! В разговорах Мубельман любит подчеркнуть, что в детстве не знала никаких хлопот с лавровым листом. Лавры не покупали в бакалейной лавке, а просто надергивали нужное для обеда количество из венков, которые получал от поклонниц ее троюродный дядя Сумбатов-Южин.
      Удобно усевшись, Мубельман-Южина сказала глубоким, бархатным голосом:
      - Федя Шаляпин спел однажды Мефистофеля не стоя, а сидя на ступеньке лестницы к Маргарите, и в прессе сразу написали, что он был так пьян, что пел лежа, - и указала веером на спящего Митяя. - Нельзя ли убрать эту э-э-э... лягушку? Я их боюсь.
      - Пусть проспится. Это мелочи, - сказала хорошенькая техник-смотритель Аллочка, которая в беседке отмечала прибывающих по списку, одновременно нетерпеливо постукивая наманикюренным ногтем по золотым часикам. И где же этого лектора черт носит?
      - Холодный пепел мелочей гасит огонь души! - сказала Мубельман-Южина и царственно откинулась на ствол клена.
      Из безликой массы, пьющей на газоне из бидонов пиво, донеслось:
      - В народе говорят: словом комара не убьешь!
      - А тем боле лекцией!
      - Цыц! - сказала техник-смотритель. - Не в пивной сидите!
      Безликая масса примолкла.
      Тут подошел Михаил Германович и сразу крепко треснул меня по шее, зазвенев орденами и медалями, ибо был в мундире, при всем иконостасе.
      - Вы бы полегче, - сказал я.
      - Зато я ему впиться не дал, - объяснил генерал.
      - Убить хотели? - насмешливо вопросил ортодокс Требов. - О, святая простота! Если комара голой рукой бьешь, надо обязательно ладонь смачивать водой, - пояснил он.
      - "Смачивать водой"! - саркастически передразнил Требова генерал. Лейку с собой прикажете носить?! А плюнуть по-пролетарски на ладонь не годится, что ли?
      Тут мгновенно сорвался с цепи на помощь другу-врагу левак Страдокамский:
      - А когда вы свои противовоздушные истории сочиняете, тоже в ладонь плюете? - вопросил он Михаила Германовича.
      И пошла-поехала коммунальная заваруха.
      Безликая масса, попивающая на газоне пиво, отстраненно комментировала происходящее:
      - Если еще пятилетку войны не будет, все друг другу глотки поперерывают...
      - Раньше с керосинками и примусами братски жили, а теперь с газом друг другу смерти хотят...
      - Благосостояния много - вот корень где...
      - Точно. Цены низкие. Надо же: по пять кило курей сразу покупают...
      - Холодильники есть - вот и покупают...
      - А тут давеча видела, слив на лотке шестнадцать кило сразу тетка брала...
      - Серый волк тебе в трамвае товарищ...
      - Все ноги оттоптанные...
      - Тише тут! - цыкнула техник-смотритель. - Не на митинге!
      - Вы нам рот не затыкайте! - немедленно сменил объект атаки Страдокамский. - Товарищи обсуждают вполне корректный аспект проблемы. Речь о необходимости увлажнения кожного покрова ладони в целях уменьшения воздушной подушки перед ней. Эта подушка-прослойка отталкивает насекомое, с какой бы скоростью вы ни действовали. А смачивать руку можете хоть духами "Коти"! Но вы их и не нюхали!
      - А вот и нюхала! - сказала Аллочка.
      - На потолке их давить бесперспективно, - вмешалась в разговор Мубельман-Южина. - Надо сперва с потолка веником согнать. И убивать, когда они уже ниже на стенке сядут...
      В лучших традициях эстрады тридцатых годов на сцену, то есть в детскую беседку, ворвался лектор с портфелем-дипломатом, извинился за опоздание, объяснил его тем, что в субботу с такси стало очень трудно, достал конспект, надел очки и попросил тишины.
      Лектор был средних лет, в лакированных туфлях и производил приятное, интеллигентное впечатление.
      - Товарищи! Я буду брать быка за рога! - жизнерадостно начал он. Всех волнует вопрос снабжения мясомолочными продуктами. Как уберечь скот от вредного влияния окружающей среды? Над этим и бьется пытливая мысль ученых! На данный момент разработка методов сохранения бычьего семени в замороженном состоянии продвинулась далеко вперед. Большой вклад здесь внесли английские, американские и японские ученые. Однако, товарищи, приоритет в этих вопросах остается за Советским Союзом!
      - С фланга, издалека заходит! - заметил Михаил Германович.
      - Господи! И что делают!- жалостливо шепнул поэтичный Гуськов. Единственная радость у Буренки была, и ту...
      - Тише, товарищи! - цыкнула Аллочка.
      - Позвольте все-таки вопрос! - воскликнул, наставляя на лектора меньшевистскую бородку, Страдокамский. - При чем тут какое-то семя?
      - Не мешайте слушать! - прошипел Требов.
      - Как при чем? - удивился лектор. - Появилась возможность получать потомство от лучших племенных оплодотворителей и после их смерти! Здесь лектор трахнул себя по лбу: комары не дремали, наступало их любимое вечернее время.
      Техник-смотритель Аллочка встала, сорвала лопух с газона и дала лектору.
      Из безликой массы донеслось:
      - Эт, однако, как понимать?! Ежели, к примеру, мужик сегодня помрет, жена еще десять годков от его может детей нести?
      - Да. Нынче этот вопрос технически решен, - сказал лектор, обмахиваясь лопухом. - Но остается моральная сторона. Здесь, правда, еще есть сложности.
      - Надо спасать только лучших людей, - вклинился нигилист Страдокамский, - сейчас в США, как известно, создан банк спермы лауреатов Нобелевской премии. А у нас как с этим вопросом?
      - Попрошу вопросы подавать в ручном виде, - сказала Аллочка. - Иначе, товарищи, мы здесь и до утра не закончим! - И постучала ногтем по часикам. (Девица явно опаздывала на свидание.)
      Лектор понес дальше:
      - Во многих странах созданы хранилища замороженного семени, но здесь мы немного отстаем...
      - Замолчите! Я - вегетарианка! - царственно заломив руки, вскричала Мубельман-Южина. - Умоляю! Замолчите! Где лекция "Комар - человек - общество"?! Вы перепутали аудиторию или тему!
      - Скорее всего, я перепутал и то и другое, - пробормотал лектор. Значит, вам о комарах? Так бы сразу и сказали!
      Дальше он проявил удивительную гибкость и ассоциативность мышления, ибо перешел на комаров, но и мяса не бросил.
      - Между комаром и говядиной существует прямая зависимость, товарищи! Во время массового лета комаров снижается не только работоспособность людей, но и у домашних животных резко падают надои молока и привесы мяса! - Продолжая говорить, он судорожно искал в портфеле новый конспект. - Итак, среди многочисленных насекомых ученые выделяют группу двукрылых. Их, в свою очередь, делят на длинноусых и короткоусых... Товарищи, может, прервемся, покурим? - вдруг предложил взмокший лектор: он не мог найти конспект.
      Закурившая лекционная группа на пленере двора по композиции напоминала некоторую смесь из "Завтрака на траве" Мане и бессмертных "Охотников на привале" Перова, хотя чесались все уже как самые вшивые павианы.
      Мимо проходили к мусорным бакам жильцы соседних дворов с мусором в пакетах. (Ныне модно выносить мусор не в ведрах, а в пакетах из рваной газеты.) Проходящие поглядывали с издевочкой, ибо квартал отлично знал о нашей подвальной самодеятельности и нынешней расплате за нее.
      Штук пять бесхозных кошек, проживающих в котельной, бродили вокруг, рассчитывая на то, что кто-нибудь погладит лишаи на их спинах. Коыки настырно лезли к ногам и начинали мурлыкать еще за метр, демонстрируя извечное у бездомных сушеств соединение наглости с подхалимством.
      Митяй на травке безмятежно посапывал. Жаба вылезла из кепки и сидела у него на груди.
      От всего вокруг веяло стабильностью и миром, если б только комары не вызванивали свои леденящие кровь симфонии.
      Лектор наконец нашел конспект и просто, по-домашнему, повел рассказ дальше. Было интересно узнать, что биомасса насекомых на планете значительно превосходит биомассу человечества и продолжает стремительно расти; что в Африке самые ядовитые комары выводятся в ямках от слоновых следов...
      - Слушай, ты, морда! - вылетело из безликой массы. - Ты нам про Африку не заливай! Чего делать с ними будете, морды?!
      Лектор легко и привычно перевел вопрос на культурный язык:
      - Вот тут спрашивают: "Что конкретно можно сделать с комарами?" Уже многое делается, товарищи! Не так давно в южные районы нашей великой страны завезли из Америки рыбку гамбузию, которая питается личинками комаров. Рыбок запускают на рисовые чеки - количество комаров уменьшается, гамбузии же отлично развиваются и, несмотря на незначительную величину, могут служить украшением любого стола! Но, товарищи, гамбузия может жить только в теплых водоемах, а мы с вами пока живем в Ленинграде...
      - Вези гамбузию! Я ей валенки с галошами куплю, - вылетело из безликой массы, - и - под пиво!
      Последнее слово произвело на Митяя чудодейственное воздействие. Он проснулся, вскочил и обвел вокруг выпученными, как у своей жабы, глазами.
      - Не дам бить комариков! - заорал Митяй. - Мы не азиаты, чтобы живых тварей под корень из природы! Пущай азиаты мух душат, мать их, а мы нашего комара жалеть должны!
      С этими словами он схватил жабу, раскрутил ее над головой и запустил в небеса.
      И пока жаба не шлепнулась где-то на крышу, мы все, обомлев, хранили мертвую тишину, которой первым воспользовался Требов.
      - Некоторые нетипичные азиаты - товарищ прав - действительно передушили всех мух, - протрубил его иерихонский бас. - И что из этого вышло? Культурная революция у них вышла! И нам пора перестать делать из мухи слона! Да, у нас развелись комары! Да, они нас кусают! Но в США наводнение крыс! Крыса - это вам не комар! Она загрызет ребенка! В Чикаго за труп крысы власти выплачивают доллар! Один негр там заработал на крысах семьсот двадцать долларов за сутки! И Чикаго вынуждено было обратиться с просьбой о федеральной помощи к президенту! А нам стыдно распускать нюни, товарищи!
      - Кстати говоря! - с новой энергией, но жалостливым голосом понес лектор. - Вы когда-нибудь думали о том, что у комара, как и у каждого массового вида в природе, очень много врагов? Беззащитных личиночек и куколочек комариков хватают прожорливые водяные жуки и клопы! А едва комарик вылетит? И в воздухе его подстерегают смертельные опасности: днем - птицы, ночью - летучие мыши...
      - Эх, комарики-комарики мои! - истошно зарыдал Митяй и бухнулся на колени, стуча в жилистую грудь кочегарскими кулаками.
      Допившая уже давным-давно пиво безликая масса тоже закручинилась по комарам, из нее донеслось:
      - Много комаров - быть хорошему овсу!
      - Попы поют над мертвяками, комары - над живыми!
      - Все ясно!
      - Давай закругляйся!
      Лектор удовлетворенно начал собирать бумажки, защелкнул дипломат, поклонился и задушевно произнес:
      - А что до самих комаров, то тут секрет простой: надо научиться не обращать на них внимание, и тогда их словно не будет. Еще вопросы? Нет? Благодарю за внимание...
      - Каких наук вы доктор? - кокетливо спросила Мубельман-Южина.
      - А кто вам сказал, что я доктор наук? - спросил лектор.
      - Я! - торопливо покидая беседку, крикнула техник-смотритель. - А вы академик, что ли?
      - Товарищи, это недоразумение, - объяснил лектор. - Я просто доктор, врач. Обыкновенный психиатр. Без степени. Моя профессия - снимать у населения стрессы...
      - Подожди еще минутку, благодетель! - странно прорычал Михаил Германович. - Я тебя поблагодарить хочу!
      И тушу генерала как-то боком понесло к беседке. Поднявшись по ступенькам, он стал прямо против лектора и, бездарно теряя фактор внезапности, сказал:
      - Сними очки! Я тебя бить буду!
      Толпа загоготала.
      Толпа всегда готова принять намерение шутить за саму шутку. Даже больше. Толпа часто не оценивает шутку, если эта шутка не предварена явным намерением оратора вскоре пошутить. И вот этого именно намерения-намека массе вполне достаточно для гогота. Тут даже так получается, что саму шутку толпа чаще всего и не замечает, и над ней не смеется, ибо, чтобы оценить шутку, надо хоть чуточку, но подумать, а времени на это нет.
      Психиатр послушно снял очки, спрятал их в дипломат, потом зачем-то снял лакированные туфли и покорно подставил физиономию генералу.
      Михаил Германович сокрушительно замахнулся.
      Лектор подпрыгнул, перевернулся в воздухе и врезал генералу пяткой левой ноги в лоб. (Таких номеров нашему Октавиану и не снилось!) Это была великолепная демонстрация смеси самбо с джиу-джитсу. Оказалось, психиатр был из тех международных мастеров этой штуки, которым категорически запрещено использовать в деле кулаки, голову и правую ногу. А левой ногой - в целях допустимой самообороны - можно пользоваться, но без ботинка, то есть голой, мягкой пяткой.
      В результате Михаил Германович добрался на седьмой этаж (лифт не работал) самостоятельно, с самой незначительной моей помощью. После каждого марша, правда, он садился на ступеньку и щупал лоб.
      Конечно, я не мог оставитъ все это безобразие без соответствующей реакции. Всю ночь писал статью в газету "Советская экология". Назвал "Комаринская". Статья получилась страстной, гневной, честной - в лучших традициях отечественной публицистики. По жанру где-то между "Не могу молчать!" Толстого и "Что делать?" Чернышевского.
      И вот здесь, в Певеке, получил свою гневную статью обратно с сопроводиловкой: "Наш журнал комарами не занимается. Рекомендуем адресовать Ваше произведение в "Вопросы философии"".
      СЦЕНАРИСТЫ И РЕЖИССЕРЫ В МОРЕ
      Началом киноэпопеи можно считать момент, когда режиссер Георгий Данелия, знаменитый ныне фильмами "Я шагаю по Москве", "Не горюй! ", "Тридцать три", "Совсем пропащий", и режиссер Игорь Таланкин, знаменитый ныне фильмами "Чайковский" и "Дневные звезды", отправились вместе со мной в путь к причалу арктической бухты Тикси.
      Вернее, в далекий путь отправились тогда только Таланкин и я. Неважно, по каким обстоятельствам, но Гия обострил отношения с бортпроводницей и за минуту до старта покинул самолет полярной авиации в аэропорту Внуково. Конечно, мы могли бы договориться со стюардессой, но гордыня забушевала в режиссерской душе с силой двенадцатибалльного шторма, и он выпал из самолета с высоко поднятой головой, оставив в моем кармане деньги и документы, в багажном отделении вещи и в хвостовом гардеробе теплую полярную одежду из реквизита "Мосфильма".
      Было 03.09. 1960 года.
      В Москве было жарко.
      Мы взлетели. И я увидел внизу на огромной пустыне столичного аэродрома маленькую фигурку в ковбойке. Фигурка не махала нам вслед рукой.
      Мы с Таланкиным мрачно молчали, ибо чувствовали себя предателями. Вероятно, нам следовало покинуть борт самолета вместе с Гией.
      Мы с Таланкиным как раз работали над сценарием фильма о мужской дружбе. О том, как товарищ спешит к товарищу по первому зову на противоположную сторону планеты. А в нашем собственном поведении явно сквозило некоторое двуличие.
      С Внуковом удалось связаться только через сутки с Диксона. Радисты сообщили, что на трассе Великого Северного пути обнаружен странный грузин. Он собирал хлебные огрызки на столах летной столовой то ли в Амдерме, то ли в Воркуте. Но не это потрясло полярников. Их потрясло, что грузин пробирался через Арктику в рубашке.
      Обратите внимание: Георгий Николаевич не вернулся домой, чтобы прихватить деньжат и пальтишко. Он продолжал демонстрировать вселенной неукротимую гордыню. Возможно, правда, что короткое возвращение домой и неизбежная встреча с мамой по разным причинам не устраивали молодого, но уже знаменитого режиссера. Отступать он не любит. Он одиноким голодным волком догонял нас.
      Уже тогда я понял, что работать над сценарием с Данелией будет трудно, что он будет держаться за свои точки зрения с цепкостью лемура, который вцепился в кочку.
      Мы воссоединились в Тикси.
      Аэродром там был далеко от поселка, машину из капитана морского порта было не выбить, к самому прилету Гии мы опоздали, в аэропортовском бараке его не было, и мы уже собрались уезжать, когда выяснилось, что вокруг давно пустого самолета кто-то бегает. Бегал Гия - согревался: снежные заряды налетали с Ледовитого океана.
      Он сразу, но сдержанно высказал в наш адрес несколько соображений. Затем замкнулся в себя и в привезенную нами меховую одежду.
      07.09. 1960 года на ледокольном пароходе "Леваневский" мы отправились в Восточный сектор Арктики, с целью снабжения самых далеких на этой планете островных полярных станций.
      Редкий для меня случай - в рассказе "Путь к причалу" у главного героя боцмана Росомахи существовал прототип. Это был мичман Росомахин. Мы плавали с ним на спасателе в 1952 - 1953 годах. Мы с ним не только плавали, но и тонули 13 января 1953 года, у камней со скупердяйским названием Сундуки в Баренцевом море, на восточном побережье острова Кильдин, севернее рейда с веселым названием Могильный.
      Мы спасали средний рыболовный траулер 1 188. Но тень "Варяга" витала над этим траулером. Он спасаться не пожелал. Он нормальным утюгом пошел на грунт, как только был сдернут с камней, на которые вылетел.
      Аварийная партия разделилась на две неравные части. Одна часть полезла на кормовую надстройку, другая на задирающийся к черным небесам нос траулер уходил в воду кормой. Я оказался на кормовой надстройке и наблюдал оттуда за волнами, которые заплескивали в дымовую трубу. Рядом висел на отличительном огне мичман Росомахин.
      Температура воды - 1deg., воздуха - 6deg., ветер 5 баллов, метель, полярная ночь, огромное желание спасти свою шкуру любой ценой.
      И когда подошел на вельботе капитат-лейтенант Загоруйко, я заорал и замахал ему. Я решил, что первыми надо снимать людей с кормовой надстройки, ибо нос будет дольше торчать над волнами. Я очень глубоко замотивировал решение. В корме - машина, наиболее тяжелая деталь - раз; чем глубже уходит в волны корма, тем труднее снять с нее людей, так как вокруг надстройки куча разных шлюпбалок, выгородок и другого острого железа - два; в носовом трюме нет пробоин, и там образовалась воздушная подушка - три, и т. д. и т. п.
      И тогда прототип моего литературного героя спас мне душу. Он заорал сквозь брызги, снег, и ветер, и грохот волн, что я щенок, что командиры аварийных партий и капитаны уходят с гибнущих кораблей последними. Если бы не его вопль, я попытался бы отбыть с траулера одним из первых, как нормальная крыса, и навсегда потерял бы уважение к самому себе, не говоря уже об уважении ко мне следователя и прокурора.
      Таким образом, каждое предложение Данелии по изменению чего-то в боцмане Росомахе ранило мою спасенную когда-то Росомахиным душу. Кто это собирается что-то изменять в моем рассказе? Режиссер, человек, который видел море только с сочинского пляжа? Человек, который даже не знает, где остров Кильдин и где Гусиная земля? Какое право он тогда имеет снимать фильм о погибшем в море спасателе?
      Я, конечно, не показывал своих чувств Гии, но он о них догадывался. И, кроме того, как настоящий режиссер, понимал необходимость войти в материал самому.
      И тогда было принято решение отправиться на судне в Арктику и писать сценарий в условиях, наиболее близких к боевым.
      На "Леваневском" мы оказались в одной каюте. Гия на верхней койке, я на нижней. И полтора кубических метра свободного пространства возле коек. Идеальные условия для проверки психологической совместимости или несовместимости. Плюс идеальный раздражитель, абсолютно еще не исследованный психологами, - соавторство в сочинении сценария.
      Если в титрах стоит одно имя сценариста, то - по техническим причинам. Мы на равных сценаристы этого фильма.
      Уже через неделю я люто ненавидел соавтора и режиссера. Кроме огромного количества отвратительных черт его чудовищного характера он приобрел на судне еще одну. Он, салага, никогда раньше не игравший в морского "козла", с первой партии начал обыгрывать всех нас - старых, соленых морских волков!
      Психологи придумали адскую штуку для того, чтобы выяснить психологическую совместимость. Вас загоняют в душ, а рядом, в других душевых ваши друзья или враги. И вы должны мыться, а на вас льется то кипяток, то ледяная вода - в зависимости от поведения соседа, ибо водяные магистрали связаны.
      Так вот, посади нас психологи в такой душ, я бы немедленно сварил Георгия Николаевича Данелию, а он с наслаждением заморозил бы меня.
      И это при том, что и он, и я считаем себя добрыми людьми! Почему мы так считаем? Потому, что ни он, ни я не способны подвигнуть себя на каторгу писательства или режиссерства, если не любим своих героев. У Гии, мне кажется, нет ни одного Яго или Сальери. Его ненависть к серости, дурости, несправедливости, мещанству так сильна, что он физически не сможет снимать типов, воплощающих эти качества.
      Гия начинал в кино с судьбы маленького человеческого детеныша, которого звали Сережей. И в этом большой смысл. Полезно начать с детской чистоты и со светлой улыбки, которая возникает на взрослых физиономиях, когда мы видим детские проделки. Знаете, самый закоренелый ненавистник детского шума, нелогичности, неосознанной жестокости - вдруг улыбается, увидев в сквере беззащитных в слабости, но лукавых человеческих детенышей.
      При всей сатирической злости в Данелии есть отчетливое понимание того, что сделать маленькое добро куда труднее, нежели большое зло, ибо миллионы поводов и причин подбрасывает нам мир для оправдания дурных поступков.
      Когда я писал о боцмане Росомахе, то любил его и давно отпустил ему любые прошлые грехи.
      Когда Гия решил делать фильм по рассказу, перед ним встала необходимость полюбить боцмана с не меньшей силой. Но поводы и причины любви у меня и у Гии были разные, так как люди мы разного жизненного опыта. Надо было сбалансировать рассказ и будущий фильм так, чтобы мне не потерять своего отношения к меняющемуся в процессе работы над сценарием герою, а Гии набрать в нем столько, сколько надо, чтобы от души полюбить.
      Сбалансирование не получалось.
      Уже на восьмой день плавания мы перестали разговаривать. В каюте воцарилась давящая, омерзительная тишина. И только за очередным "козлом" мы обменивались сугубо необходимыми лающими репликами: "дуплюсь!", "так не ставят!", "прошу не говорить с партнером" и т. д.
      Точного повода для нашей первой и зловещей ссоры я не помню. Но общий повод помню. Гия заявил в ультимативной форме, что будущий фильм не должен быть трагически-драматическим. Что пугать читателей мраком своей угасшей для человеческой радости души я имею полное право, но он своих зрителей пугать не собирается, он хочет показать им и смешное, и грустное, и печальное, но внутренне радостное...
      - Пошел ты к черту! - взорвался я. - Человек прожил век одиноким волком и погиб, не увидев ни разу родного сына! Это "внутренне радостно"?!.
      Он швырнул в угол каюты журнал с моим рассказом.
      - Это тебе не сюсюкать над бедненьким сироткой Сереженькой! - сказал я, поднимая журнал с моим рассказом. - Тебе надо изучать материал в яслях или в крайнем случае в детском саду на Чистых прудах, а не в Арктике...
      Вокруг "Леваневского" уже давно сомкнулись тяжелые льды.
      Гия взял бумагу и карандаш. Когда Гия приходит в состояние крайней злости, он вместо валерьянки или элениума рисует. Он рисует будущих героев, кадрики будущего фильма или залихватски танцующих джигитов. В хорошем настроении он может набросать и ваш портрет. Все мои портреты, сделанные Гией, кажутся мне пародиями или шаржами. Правда, я никогда не говорил ему об этом. Я просто нарисовал его самого с повязкой - бабским платочком - на физиономии. Получилось, на мой взгляд, очень похоже, хотя один глаз я нарисовать не смог.
      Происхождение повязки таково.
      Севернее Новосибирских островов в Восточно-Сибирском море есть островок Жохова. Это около семьдесят пятого градуса северной широты. На островке полярная станция, свора псов и два белых медвежонка, принятых в собачью компанию на равных.
      Два года к острову не могли пробиться суда. Станция оказалась на грани закрытия. "Леваневский" пробился. Началась судорожная, торопливая выгрузка. Конечно, работали и Данелия, и Таланкин. Работали как обыкновенные грузчики. Только выгрузка была необыкновенная. Судно стояло далеко от берега.
      Ящики с кирпичом, каменный уголь, мешки с картошкой, тяжеленные части ветряков из трюмов переваливались на понтон, катерок тащил понтон к берегу среди льдин, затем вывалка груза на тракторные сани, оттаскивание грузов к береговому откосу... Работа и днем, и ночью при свете фар трактора.
      Понтон не доходил до кромки припая. И часто мы работали по пояс в месиве из воды, измельченного льда и песка со снегом.
      Покурить удавалось, только когда понтон застревал во льдах где-нибудь на полпути к острову. В эти редкие мииуты мы собирались у костров, собаки и мишки подходили к нам, мы играли с ними, возились, фотографировались с медвежатами. И каждому хотелось оказаться на фотографии поближе к зверюгам.
      Быть может, оттуда, с далекого острова Жохова, мы привезли острейшее желание вставить в сценарий какого-нибудь зверюгу. И в фильме появился мишка, но сейчас не о том.
      Работая в береговом накате, Гия простыл и получил здоровенную флегмону несколько ниже челюсти. О своем приобретении он молчал, продолжая выволакивать из ледяного месива ящики с печным кирпичом.
      Он, по-видимому, получал мрачное наслаждение от сознания, что вскоре умрет от заражения крови, а я весь остаток жизни буду мучиться укорами совести, ибо не понял его тонкой лирической души. Оснований для возможной смерти было больше чем достаточно. На судне не было врача. Был только косой фельдшер. До ближайшей цивилизации - бухты Тикси или устья Колымы восемь градусов широты, то есть четыреста восемьдесят миль. Никакие самолеты сесть на остров или возле не могли. О вертолетах не могло идти и речи. А флегмона на железе под подбородком не лучше приступа аппендицита.
      Когда она по размеру достигла гусиного яйца, температура самоубийцы достигла сорока градусов Цельсия. Кажется, я ночью услышал, что мой враг-соавтор бредит или стонет сквозь сон.
      Занятная сделалась мина у фельдшера, когда мы с Игорем Таланкиным приволокли к нему Гию и он увидел эту жуткую флегмону. Резать надо было немедленно. Новокаина не было. И в отношении антисептики дело обстояло хуже некуда. Чтобы перестраховаться, фельдшер засадил в центр опухоли полный шприц какого-то пенициллина, и я с трудом удержал в себе сознание и устоял на ногах.
      Гия сидел в кресле ничем не привязанный и молчал, только побелел и ощерился. И все время, пока фельдшер тупым скальпелем кромсал его, он продолжал молчать. А после операции решительно встал с кресла, чтобы самостоятельно идти в каюту. Ему хватило ровно одного шага, чтобы отправиться в нокдаун.
      Старший помощник капитана Гена Бородулин (сейчас он капитан, и дай ему господь всегда счастливого плавания!) выдал пациенту стакан спирта, хотя на судне уже давно, даже в дни рождений, пили только хинную настойку.
      А на следующее утро, выволакивая из ледяного месива очередной мешок с мукой, я увидел рядом перебинтованного режиссера, запорошенного угольной пылью, под огромным ящиком с запчастями ветряка...
      Вы думаете, Гиино геройство помогло нам найти общий язык? Черта с два! Я не какой-то там хлюпик. Конечно, я высказал в общей форме похвалу его мужеству и умению терпеть боль, но когда на Земле Бунге мы отправились на вездеходе охотиться на диких оленей, я захватил единственный карабин, а ему досталась малопулька. Я вцепился в карабин, как молодожен в супругу. И на все справедливые требования стрелять в оленей по очереди отвечал холодным отказом.