…Бутян проводил взглядом кувыркающийся в воздухе топор, глянул на отбитую руку. Если бы не наруч с кованными пластинами, переломилась бы как прутик. Благо, меч пришёлся плашмя. Был ли это расчёт, или ошибка русоволосого дружинника, рассуждать некогда. Молниеносно оценив ситуацию, Бутян собрался и метнул тело вперёд. Быстрота и напор не раз спасали его раньше. Пока противник радовался, увидав в руках у Бутяна сломавшийся меч или обрубок топорища, атаман живым вихрем врезался в грудь противника, и в мгновение ока ломал могучими ручищами неприкрытую доспехом гортань.
      На этот раз боги не были благосклонны к лихому батьке. Кулак Извека встретил его на полпути и, изменив направление полёта, откинул Бутяна в сторону. Громыхнув спиной о камни моста, атаман привычно перекатился через голову и… ощутил, что твердь под ним кончилась. Носки сапог скребнули по отвесным валунам, руки судорожно растопырились в поисках опоры, а тело уже начало движение вниз.
      Перед мысленным взором Бутяна пронеслись пики камней, поджидающие на дне ущелья. В брюхе всё сжалось в ожидании последнего полёта, в конце которого смерть. Однако в этот раз Ящер чем-то отвлёкся, а Перун не спешил получить в свою дружину воина с лошадиным лицом. В последний момент руки Бутяна встретили опору, и он повис над пропастью, как вяленый жерех над подоконником. Вверх, по источенным ветрами камням, тянулись белые полосы птичьего помёта. Чуть сбоку чернели прутья брошенного гнезда, а сверху появилась голова удачливого противника. Синие как небо глаза округлились, но тут же прищурились, встретившись с яростным взглядом Бутяна.
      — Да, — протянул Сотник. — Видать Несреча тебе нынче. Хотя нет! Всё-таки Среча, потому как камни внизу ещё чистые. Погодь маленько, за верёвкой схожу
      — Проваливай! — прохрипел Бутян. — Дальше не твоё дело.
      — Упрямый? — вздохнул Извек. — Ну как знаешь, хотя понимаю, сам такой: лучше смерть, чем милость. А жаль…
      Голова исчезла. Щёлкнул брошенный в ножны меч, затихли быстрые шаги. Скоро по мосту прогрохотали копыта и наступила тишина, нарушаемая лишь натужным дыханием атамана и посвистыванием ветра в скалах. Руки начинали неметь, особенно правая, отсушенная ударом. Бутян понимал, что если будет продолжать висеть, встреча с камнями — лишь вопрос недолгого времени. Пора выбираться. Он постарался покрепче утвердить непострадавшую руку. Осторожно отцепил правую, опустил, потряс, восстанавливая кровоток. Когда начал ощущать содранные в кровь пальцы, вернул руку на место, уцепился покрепче и повис, приводя в порядок левую. Глаза спешно ощупывали камень в поисках удобных зацепов. Как назло, видел лишь несколько глубоких вертикальных щелей, да дыры брошенных гнездовий, с мусором и трухой, грозящей осыпаться при первом прикосновении.
      Подтянув тело вверх, Бутян втиснул предплечье в трещину и заклинил его, сжав кулак. Перевёл дыхание, зашарил над головой свободной рукой. Тщетно. Голый камень лишь изредка выступал чешуйками не толще пальца, которые отслаивались и ломались, не выдерживая тяжести окольчуженного воина.
      Надежда на спасение уже сделала первые шаги прочь, но помедлила и в сомнении оглянулась. Бутян попытался забросить ладонь в дыру гнезда, но едва не потерял единственную опору. Из горла вылетел рык. По внутренностям пополз ледяной змей страха и досады. Мечты, что лелеял в последние годы, растворялись зыбким туманом. Видно не дожить ему ни до старости, ни до внуков. Дыхание вырывалось со стонами. Он посмотрел на оскалившееся камнями дно ущелья. Среди гранитных клыков то ли привиделись, то ли действительно лежали белые, отполированные дождями кости. В голове промелькнула злая мысль: не дожидаться, когда руки ослабнут окончательно и он бессильно полетит вниз. Не лучше ли оттолкнуться и самому сделать рывок в объятия смерти.
      Упавший на голову камушек только прибавил злобы, но донёсшийся вслед за этим голос Дрозда заставил вывернуть шею и глянуть вверх. Косой недоумённо хлопал глазами и опускал спасительный ремень.
      — Батько! Будя висеть-то! Цапай за пряжку и пойдём наверх!
      Перед носом Бутяна раскачивался конец перевязи боевого рога. С другого конца перевязь продолжалась шёлковым поясом, снятым когда то с толстобрюхого ромейского купца. Косоглазый тогда немало повеселил атамана, наматывая алую полосу ткани, в три слоя, поверх рубахи. Теперь же пояса едва хватило, чтобы намотать вокруг запястья и свесить ремень вниз.
      Бутян стиснул зубы, чтобы не закричать от полыхнувшей в сердце радости. Медленно, боясь сделать неверное движение, поднял побелённую пташьим помётом руку, вытер ладонь о жесткие волосы и бережно поднёс к чеканной пряжке. Прикинув длину перевязи, зажал узорчатую пластину между пальцами и сделал оборот. Рука оказалась в плотной петле. Бутян осторожно подтянулся и, почти с удовольствием, ощутил боль от врезавшегося в ладонь ремня. Рот открылся в бесшабашном оскале.
      — Гожо, воробышек, полезли помаленьку.
      Дрозд потянул на себя. Связка заколыхалась струной, приняв дрожь руки. Лицо Дрозда порозовело. Вытянув пояс на два вершка, перехватил пониже и сдвинул батьку ещё на вершок. Бутян зашлёпал свободной ладонью по камням. Нащупав трещинку, уцепился пальцами, выдал слабину. Косоглазый мгновенно подобрал пояс, лицо из розового стало пунцово красным, заблестели бусины пота, и атаман сдвинулся вверх на пядь. Теперь Бутяну удалось найти зацепку поглубже. Утвердившись на ней, он ещё подался вперёд, вывесив пол-локтя спасительной связки. Заметил, как налились кровью косые очи Дрозда, подмигнул, натужно прохрипел:
      — Не торопись, орёлик, нам внизу вдвоём делать нечего. Передохни малость, к вечеру всё одно выберемся.
      — Ага, — прошипел Дрозд. — Если не замёрзнем по дороге.
      Он перекинул провисший пояс через шею, натянул шёлк и перехватил как мог дальше. Пальцы побелели и пояс сдвинулся на локоть. Носки Бутяновых сапог скребнули по камню, рука нашла очередную зацепку. Дрозд, улучив момент, продёрнул пояс по шее. Глаза заблестели радостью: атаман уже мог помогать ногами.
      — Сдюжим, батько! Видят боги, сдюжим!
      — Сдюжим… — отозвался Бутян и зажмурился.
      В глаза упали капли пота, сорвавшиеся с носа Дрозда. Бутян потряс головой, на сухой камень полетели брызги, в глазах щипало. Преодолев ещё полтора локтя, кое-как закрепил ноги на стене, и уже спокойней намотал на запястье пару оборотов. Сверху капало всё чаще, но мутный пот был приятней весеннего дождя. Глаза Дрозда лезли из орбит, но он всё чаще перехватывал пояс и тянул с таким остервенением, что атаман едва успевал цепляться за выбоины.
      Наконец, тяжело дыша, повисли нос к носу. Запалившийся Дрозд сипел, раздувал ноздри и таращился в смеющееся лицо Бутяна. Тот медленно отодрал руку от камня и, почти ласково, смахнул с лица подручного крупные капли.
      — Ну что, свиристель, отдыхай, дальше я сам.
      Дрозд прикрыл глаза и бессильно уронил голову. Атаман отёр об одежду мокрую руку и вцепился в плечо подручного. Придавив его к мосту, приподнялся над краем, сбросил с руки перевязь и, опершись о камни, перевалился на ровную поверхность. Дрозд не двигался.
      Бутян перевернулся на спину, закрыл глаза и захохотал, давясь воздухом, кашляя и размазывая по лицу пот. Отдышавшись, поднялся на четвереньки, подполз к лежащему ничком Дрозду, уцепил за мокрую рубаху и потянул от края злополучного моста. Перевернув вверх лицом, заглянул в счастливые глаза, похлопал по вздымающейся груди.
      — Выходит погуляем ещё! Ой, погуляем, и к бабке не ходи!
      — Не пойду! — выдохнул тот и тоже зашёлся каркающим смехом.
      Бутян тяжело поднялся, встряхнул руками, развёл плечи и притопнул, стряхивая усталость. Протянул руку, взгромоздил подручного на ноги и, глубоко вздохнув, снова пустился притоптывать. Дрозд, гакнув во всё горло, затопотал рядом, то и дело, потряхивая головой, приподнимая руки и резко бросая их вниз. Когда бойцовская плясовая вернула телу силы, Бутян оглянулся, отыскивая глазами коней. Жеребцы дожидались у начала моста. Атаман кивнул на терпеливых скакунов.
      — Веди, поскачем за путником. Дюже спознаться охота.
      Дрозд припустил за конями, атаман же направился в противоположную сторону. Когда по мосту зацокали копыта, он уже склонился над дорогой, врубая в память нечёткие следы Вороновых подков. За спиной послышалось сопение на три голоса. Держа коней в поводу, Дрозд заглядывал через плечо батьки, щурился: тоже запоминал каждую особенность копыт чёрного скакуна.
      — Кован по-киевски. — определил Бутян. — Однако, подковы особняком гнуты, не блинами, как у наших, вытянутые.
      — Не спутаешь, — согласился Дрозд и, помедлив, невпопад спросил. — А как с войском? Дорога не близкая, коли возьмёмся выслеживать…
      — Не пропадут, чай не дети. Да и сколь того войска осталось. Думаю дождутся. А не дождутся, так начнём сначала. Крепкий мужик ещё не перевёлся, время есть. Если сегодня сам Ящер утёрся, то пока поживём.
      Бутян оглянулся на Дрозда. Тот уже заново опоясался, пригладил взлохмаченные волосы, рог по прежнему висел через плечо и только мокрые концы шёлка напоминали о случившемся. На батьку поглядывал скривившись, будто в облике Бутяна что-то не нравилось. Наконец хлопнул себя по лбу и поволок из-за пояса кривой клинок.
      — Держи, батько, так сподручней будет, а я и рожком обойдусь.
      Он похлопал по окованной серебром, узкой стороне рога, больше похожей на витую рукоять. Атаман кивнул, сунул оружие в пустующую петлю топора и прыгнул на коня.
      — Выдвигаемся, пока в памяти!
      Пока подбирал повод, Дрозд тоже взлетел в седло и расправил грудь. Глаза горели в предвкушении дикой погони. Кони, чувствуя настроение хозяев, мощно рванули в галоп, рассекая мордами горячий полуденный воздух. Горная тропа уводила от отвесных круч, постепенно спускаясь к беспорядочным россыпям камней. Встречный ветер быстро высушил лица, но вскоре скачка вновь осыпала лбы и носы мелким бисером пота. Вырвавшись на пологий склон, всадники придержали коней. Две пары глаз заметались по расстелившемуся вниз плоскогорью. Руки одновременно взметнулись туда, где в голубой дымке жаркого воздуха, среди зеленых пятен медленно ползла чёрная букашка.
      Бутян с Дроздом без слов пришпорили коней. Солнце, начавшее валиться к скалам, продолжало нещадно палить и людей, и лошадей. На удилах замученных животных снова повисла жёлтая пена. Бутян знал, чем грозит такая гонка, но страшась потерять цель из виду, торопился взять след на податливой земле.
      Наконец, деревья приблизились настолько, что стали различимы желтоватые стволы и ветви, покрытые длинной хвоей. Кони пошли медленней и вскоре выехали на прогал со свежими следами. Бутян спрыгнул с шатающегося коня, уткнулся взглядом в землю с сухонькой, вмятой через равные промежутки, травой. Рядом взбили пыль сапоги Дрозда. Косоглазый рыскнул носом по земле, тряхнул головой, разбрызгивая пот, и замер, как пёс над медвежьим следом.
      — Теперь уж не упустим.
      — Не должны. — согласился Бутян.
      Поглядев в сторону уходящих следов, взял мокрого коня под уздцы и двинулся вперёд. Дрозд скользнул глазами по сторонам, заторопился следом. Мелкие рощицы быстро сменились просторным сосняком. Кони остыли и мягко ступали по жёлтому хвойному ковру. Скоро следы Ворона свернули вбок, где путь перегораживала полоса сочной зелени. Дыхнуло прохладой. Кони, почуяв близость водопоя, оживились, ускорили шаг. У ручья почти вырывали узду из рук. Растолкав стебли могучего хвоща, опустили морды и запыхтели, жадно втягивая ледяную воду.
      Бутян, не торопясь утолять жажду, приблизился к прогалу в зелени, присел у чётких глубоких следов и, оглянувшись на подручного, осклабился. Зачерпнул в ладони воды, плеснул себе в лицо, посидел с довольной улыбкой, плеснул ещё и только потом, набрав полную пригоршню, медленно выпил. Рядом мощно хрустнули сочные стебли. Дрозд, как подрубленное дерево, плашмя рухнул в ручей и долго пил, погрузив всю голову в воду. Наконец приподнялся на руках, отфыркнулся, подышал с затуманенными от блаженства глазами и опять плюхнулся в ручей. Бутян ещё раз неторопливо попил и, подождав немного, потащил подручного из ручья. Косоглазый досадливо утёрся, с сожалением поглядел на кристально чистую воду и нехотя поднялся. Бутян ухмыльнулся.
      — Коням оставь, а то весь ручей выхлебаешь.
      — Могу, — кивнул Дрозд и громко чихнул. Шагнул к лошадям, поймал уздечки, двинулся за атаманом через ручей. На другом берегу стащили сапоги, вылили воду и, забравшись в сёдла, тронули коней шагом. Через сотню шагов Бутян оглянулся на горы и, щурясь на заходящее солнце, негромко пробормотал:
      — Дадут боги, скоро узнаем, куда наш приятель путь держит.
      — Ага, — поддакнул Дрозд. — И к кому. И зачем.
      — И почему. — добавил атаман задумчиво.
      Не мешкая, поспешили дальше, сквозь рощицы, что постепенно сбивались в могучий сосняк. Колонны жёлтых стволов вздымались в небо, оставляя внизу просторный ковёр опавшей хвои. Кое-где темные пятна потревоженной земли являли путь проехавшего всадника. Между ровных исполинов, всё чаще стали попадаться кусты и невысокие лиственные деревца, которые постепенно сгуртовались в тесный перелесок. То и дело слышался треск лопающейся паутины, ветви назойливо цеплялись за плечи и ноги, пока впереди, среди листвы, не забрезжили клочки синего неба. Когда же за перелеском во все стороны раскинулась равнина, пришпорили коней. Следы Ворона вывели к огромному оврагу, с высокими склонами. По самому краю тянулась, похожая на звериную, тропка. Бутян пригнулся к земле, всматриваясь в следы, нахмурился. Пока что всадник на чёрном коне всё время ехал на полдень. Свернуть должен был на закат и, объехав провал, продолжить путь в сторону киевских земель. Вот только следы сворачивали на восход, вдоль заросшего цепкими кустами склона, где стёжка утекала к окоёму и ныряла в дремучий лес. Атаман поскрёб тяжёлый подбородок, поглядел вдоль оврага.
      — Сдаётся мне, сокол мой певчий, что знаю я, куда этот бродяга путь держит.
      — К хозяину Чёрной Горы? — неуверенно предположил Дрозд.
      — Похоже. Больше не к кому. Дорожка в ту сторону одна, — на лице батьки обозначилось недоумение вперемежку с недоверием. — Хотя, дурней дорожки даже без башки не выберешь. Сам направляется в гости к тому, кто за его голову золотые горы посулил. Чудно!
      Атаман помолчал размышляя, тряхнул головой, снова потёр густую щетину на подбородке.
      — А не перехватить ли нам того молодца чуть раньше?
      — Как? — не понял Дрозд. — Да в этой стёжке загибов на три дня верхом, а коник у хлопца не чета нашим. Выпереживать никак не способно.
      Бутян одобрительно посмотрел на памятливого подручного. Единственный раз Дрозд с атаманом ездил по этим местам, год тому. Но память на пути-дороги была особой гордостью косоглазого.
      — Верно! Верхом как раз три дня. А пешим денёк с гаком и перехватим.
      Глянув ещё раз в оба конца дороги, он пустил коня к краю оврага. Внимательно рассматривал противоположный склон, определяя подходящее место. Дрозд остановился рядом. Собрав брови в кучу, молчал, угрюмо перетирал мысли. Наконец не выдержал, искоса глянул на Бутяна.
      — Коней значит бросим? Волкам на радость?
      — Волкам? — весело переспросил Бутян. — Нету их тут. Лисы разве что. Волки дальше. Там, куда наш молодец поехал. Тут, скорее, люди добрые подберут. Ежели бедные, то хорошо. Такие кони всегда в хозяйстве пригодятся. А коль богатые, то ещё лучше. Рано или поздно встретимся, денежку за лошадок возьмём, ежели к тому времени на лучших ездить не будем.
      — Или ежели, к тому времени, костями на обочине не забелеем! — в тон ему добавил Дрозд.
      — Чёт ты нынче какой-то грустный? — атаман заглянул в косые очи подручного. — Будет печалиться! Иногда надо всё в жизни бросить и начать заново! С новой силой, старой злостью и накопленными мозгами. Так что не горюй. Чую, впереди нас ждёт что-то… ну, совсем уж несуразное. Неужель не любопытно глянуть?
      Дрозд погладил коня, потянул с понурой головы уздечку, жалостливо вздохнул.
      — Ну, тогда пусть уж лучше бедные найдут. Бедным нужней. Может разбогатеют. — он помолчал и рассудительно добавил. — Тут мы их, богатеньких, и ошкурим.
      — Бедные так бедные. — согласился Бутян.
      Кони, чувствуя расставание косились на хозяев.
      — Хотя, какие тут люди… — пробормотал атаман спрыгивая с коня.
      Вынув клинок, широко размахнулся и швырнул на дно оврага. Дрозд же перекинул рог на спину, примотал поясом потуже и подошёл к краю. Оба помедлили, убеждаясь, что на пути нет кустов с острыми сучками. Глубоко вздохнув, шагнули с обрыва и закувыркались по песчаному склону. Кое-как остановились. Отплёвываясь помотали головами, вытряхивая из ушей песок. Поднялись, отряхнулись, как два мокрых пса, и направились к противоположному склону. Подобрав клинок, Бутян вгляделся в обрыв, ткнул остриём, указывая подходящее для подъёма место.
      Поднимались гораздо дольше, чем спускались. Дрозд поначалу несколько раз срывался и, с кучами песка, сползал к подножью. Бутян же уверенно карабкался, то цепляясь за сухие кусты, то втыкая лезвие в осыпающийся склон. Выбравшись наверх, сбросил клинок подручному. Сам улёгся на живот и ухмылялся, наблюдая за восползающим Дроздом. Наконец, подцепил подручного за шиворот и, втащив на травку, хлопнул по плечу.
      — Я уж подумал, ты там жить останешься. Правильно, что не остался, окромя песка, там жрать нечего, и пить тоже. Ладно, пойдём, пока не передумал.
      Косоглазый пропустил шутку мимо ушей, с тоской оглянулся на оставшихся лошадей и двинулся за атаманом.
      До позднего вечера топали по равнине, голой и бугристой, как темя Ящера. Уже в темноте растянулись на разогретой за день земле и провалились в глубокий сон. Разбудила предрассветная прохлада, но быстрый шаг скоро вернул телу тепло. К полудню начали почёсываться от засыпавшегося за шиворот песка. Солнце, взгромоздившись на вершину небесного насеста, клевало в маковки нестерпимым полуденным зноем. Давно хотелось пить. Оба щурились, облизывая сохнущие губы, не подозревали, что жажда иссушит горло так скоро. Глаза постоянно утыкались в голый окоём, из-за которого лениво выползала голубоватая полоска леса. Сапоги отмеряли сажень за саженью и покрывались толстым налётом пыли. Время от времени, она отваливалась серыми ошмётками, освобождая место для новых слоёв.
      — Плюнуть бы на все дела, да куда-нибудь к девкам. — мечтательно вздохнул Дрозд.
      На все дела? переспросил Бутян. На дела можно, лишь бы не в колодец и не против ветра.
      А где ты тут колодец видел. косоглазый вытаращился ошпаренным раком и завертелся по сторонам. Убедившись, что колодца не видно, вновь обернулся к атаману:
      А против ветра почему?
      Обидится, рассеянно отозвался атаман, вглядываясь в далёкую полоску леса. Против ветра, с плевками не попрёшь. А ежели попрёшь, так сам же с оплёванной рожей и останешься.
      Дальше шли молча. Взгляд Бутяна вычленял из массы леса пятна сочной зелени и особенно густые кроны, под которыми мог притаиться родник или ручей. Дрозд топал следом, озирался по сторонам, слюнявил палец, выставлял над головой и разочарованно шёл дальше.
      Когда сплошная кайма леса раздробилась на отдельные деревья, под ноги начали попадаться клочки заморенной травы. Скоро над землёй затопорщился робкий кустарничек, повеяло влагой, а подошвы тихо зашуршали по мягкому изумрудному ковру. Налетевший порыв ветра колыхнул волосы и бросил в лицо свежие ароматы леса. Бутян с удовольствием втянул знакомый лесной дух. Странный звук за спиной заставил оглянуться.
      Подручный торопливо утирал рукавом забрызганную морду.
      Действительно, против не попрёшь. тоскливо скривился Дрозд.
      А ты сомневался? Эт тоже самое, что топор вверх кидать. Как сильно ни забросишь, всё время возвращается и башку продырявить норовит. Только лучше не пробуй, — хохотнул Бутян, снова заметив в косых глазах глубокую задумчивость. — Просто так поверь.
      Оказавшись в тени деревьев, вздохнули с облегчением, побрели, жадно вынюхивая влагу. Скоро заметили клочок буйной зелени. Ускорив шаг, почти подбежали к маленькой лужице, на дне которой трепыхался фонтанчик песчинок. Боясь замутить неглубокий источник, осторожно опустились на траву и припали пересохшими губами к ледяной воде. Несколько раз прерывались, чтобы перевести дух и снова пили, пока в раздутых животах не забулькало, как в степняцких бурдюках. Распустив пояса, продолжили путь. Подобревший Бутян бодро вышагивал между деревьев, уверенно выбирая направление. Дрозд же тащился следом, с такой кислой физиономией, что Бутян вскоре сморщился, будто грызанул дикое яблоко.
      — Что случилось со славным и могучим Дроздом? — воскликнул он, останавливаясь. — Неужто, пока я отвернулся, волчью ягоду успел сгрызть? Или тебя с голоду так перекосило?
      Подручный поднял на атамана два озера тоски. Не зная что ответить, отрицательно потряс головой. Видя ожидание батьки, вновь потупил косые глаза и негромко, но твёрдо произнёс:
      — Зря мы всё-таки коней бросили. Когда ещё таких добудем…
      — А я уж испугался, — облегчённо протянул Бутян. — Думал, тебя какая-то немочь пухотная прохватила.
      Улыбка быстро сошла с тонких губ и атаман, задумчиво, прислонился к дереву.
      — Думаешь мне не жалко?
      Дрозд пожал плечами.
      — А знаешь, — вдруг оживился Бутян. — Зря я тебя за собой потащил. Надо было назад отослать. Остальных успокоить, приглядеть за ними до моего возвращения. А теперь уж и не знаю, не поздно ли? Назад одному ещё день тащиться. А там опять в горы, да по горам…
      — А отпустишь? — в глазах подручного блеснула робкая надежда. — Я б бегом враз добрался. Ночью бы шёл, только бы коняжки далеко не убрели.
      — Так я и не держу! — расхохотался атаман. — Ломись, коли силы чуешь. Думаю, толк в этом будет. Передай хлопцам, чтобы носы держали по ветру, батька жив, здоров. А пока залижите раны и выдвигайтесь обходом к Чёрной Горке. Я там обожду.
      Оживший Дрозд рванулся было прочь, но через несколько шагов остановился и растерянно оглянулся. Хохочущий атаман бросил ему клинок. Видя удивлённо вытягивающееся лицо, поспешно замахал рукой
      — Беги, я себе дубинушку отыщу, а прощаться не будем.
      Рука подручного ловко пихнула оружие за пояс, и он скрылся в зарослях, треща кустами, как стадо испуганных лосей.

 
      Сотник прикидывал направление. Выходило, что ехал правильно. Ещё раз вспомнил добрым словом дядьку Селидора. Многие дни и ночи Синий Волк гонял юнца, пока тот не научился верно чуять направления и длину переходов. Теперь память Извека сама отмечала точку отправления, и в голове день за днем откладывалась пройденная дорога. Нынешний же путь почти свернулся в кривую петлю и почти вывел к тем местам, где Кощей дал свое поручение.
      Тропа пошла вверх, выбираясь из болотистых низин, кишащих комарами. Извеку казалось, что остервенелые звенящие твари выжили из этих мест всю живность от леших до мышей. Лягушки же наоборот: водились в изобилии, были довольные и откормленные, как полугодовалые цыплята. Сотник лишь жалел, что кроме золы да кислицы, нечем приправить нежное белое мясо.
      После полудня комаров стало меньше. Лес посветлел и сменил мрачные чащобы на светлый сухой подлесок. Сквозь зелёный полог стали пробиваться струнки солнечных лучей. Чем дальше, тем чаще они собирались в густые пучки и пронизывали листву брызгами чистого света. Вскоре тропа выбежала на пригорок и последние комары, утомившись долгой погоней, наконец отстали. Впереди, в кронах деревьев, светились большие бело-голубые прорехи. Лес кончался. Близился и конец пути, когда предстояло отдать дорожные чудеса и получить обещанное. Сотник тронул каблуками бока Ворона. Тот, почему-то, пошёл ещё медленней и через несколько шагов вообще остановился, не доходя до опушки. Глаз сверкнул белком, уши настороженно замерли. Извек вгляделся в расстилавшуюся за деревьями равнину, пустую, словно стол перед открытием корчмы. У самого окоёма из туманной дымки вырастали три знакомые горы.
      Слева от тропы ершился жиденький прозрачный кустарник. Чуть дальше, темнели макушки валунов. Всё казалось умиротворённым и безопасным, как огород бабки Агафьи: кузнечики в траве запиливали что-то тонкое и бесконечно длинное, а над головой разливала трели мелкая неутомимая пичуга.
      — Покойно, как в вирые, — шепнул Извек Ворону. — Только тут не вирый, а мы не…
      Он не договорил. У одного из валунов выросла человечья голова. Сотник разочарованно вздохнул:
      — Эх, до чего ж не люблю…
      Сдвинув меч поудобней, хлопнул коня по крупу. Убедившись, что хозяин всё видит, Ворон медленно подался дальше. Когда до камней остался бросок копья, странная голова поднялась, обнаруживая под собой крепкое тело. Человек вышел на тропу и, показав пустые руки, остановился. Сотник уважительно хмыкнул, узнав недавнего поединщика, оставшегося висеть на мосту. Придержав коня, удивлённо развёл руками.
      — Никак ты, уважаемый, летать научился?
      — Пришлось, — кивнул Бутян. — Иначе бы так и расстались, не поговорив.
      — А надо?
      — Думаю да! Потому, что если бы давеча с моста слетел ты… то нынче бы тут ехал я! А доехав вон до той горки, получил бы золота. Телеги две, а может и три.
      — А-а, — протянул Сотник понимающе. — Тады, конечно, надо бы поговорить. Две телеги — не хвост собачий.
      Спешившись, выжидающе посмотрел на атамана. Бутян, присел, приглашающе кивнул на глыбу напротив себя. Рассмотрев его осунувшееся лицо, Извек потянул с Ворона перемётную суму. Едва на свету показалась фляга, глаза атамана ожили. Бережно выкрутив пробку, Бутян приложился к баклажке. Пил долго, с наслаждением закрыв глаза. Оторвавшись, выдохнул и повертел флягу в руках.
      — Обыкновенная фляга, — пожал он плечами и осмотрел Извека с головы до ног. — Да и меч, вроде простой, доспех не богат, сума не мудрёная, разве что у коня… слух хороший. Ума не приложу, с чего бы это столько золота за твоё добро предлагать?
      — А это и не моё вовсе. Коник, правда, мой, а всё остальное везу хозяину отдавать.
      — Ага-а, — протянул Бутян понимающе. — Тогда ясно. Значит плата за твою голову, а остальное для отвода глаз или как подтверждение, что тебя нет.
      Сотник промолчал. В груди появилось нехорошее предчувствие, непонятное и потому ещё более настораживающее. Бутян же охотно продолжал рассуждать.
      — И правильно предупреждал, чтобы всем войском тебя ловили. Да вишь, не сдюжили, на авось пронадеялись. Да и я дурень верил, что слажу.
      — Может и сладил бы, коли всё так просто было. — заговорил Извек. — Токмо, мечик этот Кладенцом зовётся, в баклаге вина не меряно, всё твоё войско упоить можно, да и в сумке еды на всю жизнь хватит. Так что твоему хозяину было о чём печься.
      — У меня нет хозяина! — холодно проговорил атаман, но видя, что дружинник не хотел его унизить, миролюбиво продолжил. — Просто иногда оказывал ему услуги, когда надо было кого сыскать в белом свете. Мне не в тягость, а с оплатой… старичок не скупился.