Мне явно не везет на подарки от конструкторов.
      Сообщили на завод. На следующий день заводской летчик пригнал новую машину.
      - Семен Алексеевич сам лично выбирал, - сказал он со значением.
      Все было готово к новым боям, Впереди ожидало огненное небо Курской битвы.
      Японские крепости
      Никогда в жизни не изменяли мне так нервы, не проявлял я такой невоздержанности.
      Уже, разгорались бои на Курской дуге, как вдруг приказали явиться на фронтовой КП командующего ВВС Красной Армии маршала авиации А.А. Новикова.
      - Вот что, товарищ Кондрат, - начал маршал, вертя в руке карандаш и пристукивая его тупым концом по столу. - Есть соображение перевести вас на Дальний Восток.
      - Зачем? - опешил я.
      - Зачем? - переспросил командующий и усмехнулся. - Везде есть авиация, и надо ею командовать. Будете командовать дивизией.
      "Товарищ маршал, - заволновался я, - разве мы плохо воевали? Под Ленинградом полк уничтожил около полусотни вражеских самолетов. Почему же такое понижение?
      - Странный человек, - вмешался член Военного совета ВВС генерал-полковник Шиманов, - ему дивизию дают, а он - понижение.
      - С фронта в тыл - значит понижение, - запальчиво возразил я.
      - Там тоже нужны знающие люди. Вы с фронтовым опытом, кроме того, на Дальнем Востоке служили - это важно.
      - Собственно, на вас сделан запрос, - маршал Новиков взял со стола две бумажки. Командующий ВВС на Дальнем Востоке Павел Федорович Жигарев знает вас лично и просил прислать в его распоряжение.
      - Не поеду!
      - Как это - не поеду?! - удивился он,
      - Я никогда не отказывался. В бои не отказывался, а в тыл не поеду.
      Командующий приподнялся, заговорил жестко, зло:
      - Мы за такие вещи снимем звезды с погон, и партийный билет положите!
      - Я их себе верну, товарищ маршал. Ни одного вылета не пропущу, ни одного боя - и верну.
      - Вот что, Кондрат, - спокойно вмешался генерал Шиманов. Он помнил меня по службе в Ростове, - ты далеко зашел. Давай договоримся: погуляй часок, поостынь и приходи.
      Погулял, поостыл, вернулся. Наметил такую линию: твердо и с достоинством стоять на своем
      - Пришел? - скупо улыбнулись оба, - Мы решили тебе помочь. Видим: трудно человеку принять решение, поэтому приняли его сами. Итак - едешь, распоряжение об этом передано кадровикам в Москву.
      Что поделаешь - такая она, военная жизнь...
      В Москве выпросил денек для свидания с семьей.
      Все светлое время пути простоял у вагонного окна. Вокруг зеленели поднимающиеся хлеба, вдоль железной дороги бежали узкие огородные полоски с молодыми упругими картофельными кустиками, ребятишки веселой стайкой шли по тропинке в школу - от всего веяло забытой довоенной жизнью. Глаза задерживались на этих картинах, а душа торопила их. Скорее мелькайте, телеграфные столбы, чаще проноситесь, рощи, леса, мосты, деревеньки!..
      И вот завизжали тормоза, залязгали вагонные буфера, и прямо против окна появился низенький невзрачный станционный домик с выцветшей надписью: "Сарапул".
      Я почти бегу. Останавливаю прохожих и долго не могу понять, куда мне сворачивать, каких примет держаться. Наконец - вот эта улица, вот этот дом...
      Во дворике, за непрочным, одряхлевшим заборчиком стоит Димка и смотрит на меня строгими глазами. И когда раздался счастливый вскрик Нилы, и когда ее мать поднесла платочек к глазам, и когда Димка, поняв все, запрыгал и зачирикал: "Папка приехал!" - что-то теплое пролилось внутри, согрело всего, и я подумал, что ради этого мига стоило часы, месяцы и годы терпеть испытания, что счастье сильнее любых лишений. А они никого из нас не обошли.
      * * *
      В Хабаровске представился командующему ВВС генералу Жигареву. Был он, как и прежде, скупой в движениях, медлительно-чеканный в речи.
      - Положение у нас здесь не такое уж тыловое, как может показаться издали, - говорил он. - Хотя с Японией в сорок первом наша страна заключила договор о нейтралитете, но отношение врагов к договорам нам уже известно.
      - Кроме того, - продолжал генерал, - Япония все время наращивает силы в Маньчжурии. Увеличивает свою Квантунскую армию. Строит аэродромы. Словом, готовность нам здесь нужна постоянная и наивысшая.
      Сообщив, что мне предстоит ехать в 9-ю воздушную армию, где принять истребительную дивизию, заключил:
      - Задача: сделать ее боеспособной, как это должно быть с точки зрения, фронтовика.
      Оказалось, что вначале я слишком просто все понял. Думал, от меня требуется внести в налаженную жизнь дивизии фронтовой опыт. В первую очередь. Собственно, это и требовалось, но начинать пришлось совсем с другого.
      Это мне стало ясно уже в первый день. Один из беседовавших со мной летчиков вдруг побледнел, зашатался, отошел в сторону, прислонился к дереву.
      - Случается, - пояснил начальник политотдела. - От недоедания.
      - Разве так плохо кормят в столовой?
      - У нас ведь нормы довольствия совсем не те, что в действующей армии. На одного более-менее хватало бы, но семьи голодают, каждый стремится побольше от своей порции унести домой.
      Военный городок располагался в трех-четырех километрах от села. Но отдаленность ни о чем не говорила. Контрольно-пропускной пункт - КПП существовал для формы, целый день по городку ходила масса гражданских, тарахтели телеги.
      - Дивизия тут недавно, а перед тем городок некоторое время пустовал. Вот и заселились люди. Кто из села, кто приезжие...
      Да, начинать надо было "широким фронтом". Не случайно подряд состоялись две такие разные беседы. Первая - в конце дня с начальником штаба - о том, как организуем боевую подготовку, что изменим, что внесем нового, чтобы сделать учебу интенсивнее. Второй разговор был позже, дома.
      - Нила, придется тебе возглавить одно важное движение.
      - Сразу - важное! И сразу - возглавить? И целое движение? - засмеялась она, еще не подозревая, насколько все серьезно.
      - Понимаешь, людям-то голодно. Детишки страдают. И в то же время удивляешься: кругом столько земли, копай, выращивай - вот и будет тебе помощь.
      - Что же я конкретно должна делать?
      - Конкретно - взять огород, вскопать, посадить картошку, лук, чего там еще...
      - Нам ведь хватит и так.
      - Я не говорю нам. А для примера, и для всех.
      * * *
      Было 13 апреля 1945 года.
      - Несчастливое число, - пошутил командующий 9-й воздушной армией генерал Виноградов. Я представлял, как он там, на другом конце провода, морщится: - Только что была комиссия и вновь пожаловала. Ты там ближе всех. Возьми машину, съезди в город и тихонечко разузнай.
      Тихонечко не получилось. Эшелон действительно прибыл. По перрону деловито проходили туда-сюда командиры в полевой форме. Стояла охрана.
      - Мелькнула повязка дежурного. Направился к нему, назвал себя, объяснил: мне поручено узнать, кто прибыл.
      - Вот и прекрасно, - ответил он, выслушав. А мы вам только что звонили. Авиационное начальство интересовалось вами.
      Пока шли к вагону, размышлял: почему интересовались именно мной? Успокоился на мысли, что, видимо, причина та же: наш гарнизон ближе других.
      В вагоне лысоватый человек в пижаме читал какие-то бумаги. Я назвал себя.
      - А я - командующий 9-й воздушной армией генерал Соколов.
      Новый командующий?
      Он вышел и через какое-то время явился в форме.
      - Сейчас мы с вами пройдем в следующий вагон. Провел меня через охрану, зашли в просторный вагон и генерал доложил:
      - Товарищ командующий, прибыл командир 249-й дивизии полковник Кондрат.
      Хозяин вагон-салона, генерал-полковник, пил чай. Сразу бросилось в глаза: широкоплечий, с полноватым круглым лицом, волосы гладко зачесаны назад и набок. Запрокинул голову вверх, вглядываясь. Поднялся, протянул руку, весело говоря:
      - Будем знакомы. Генерал-полковник Максимов. И посмотрел пытливо в глаза.
      Есть люди, которые не меняются. По-моему, он не изменился даже с того времени, когда я видел его в Испании.
      - Но ведь...
      - Ни слова! - спокойно прервал. - Я генерал-полковник Максимов. Понятно?
      Передо мной стоял маршал Мерецков.
      - Присядем, - предложил он и, обращаясь к Соколову, продолжал: - Это, Иван Михайлович, тот самый летчик, бой которого я наблюдал под Ленинградом. К Герою мы его тогда представили, а он до сих пор без Звезды.
      - Два года прошло, - уточнил Соколов.
      - А Золотую Звезду я вам привез, - повернулся ко мне. - На днях вручу. Очень рад был видеть и поздравляю с повышением. Теперь немножко о делах.
      Вопросы были в упор: каков уровень боевой готовности дивизии, какие еще, на мой взгляд, есть слабые места, что надо сделать, чтобы быстро их ликвидировать.
      Когда вышли, я спросил:
      - Как же мне доложить генералу Виноградову?
      - Так и доложите...
      Едва телефонистки соединили с генерал-майором Виноградовым, он нетерпеливо спросил:
      - Узнал! Ну кто там приехал? Чего откашливаешься, как перед лекцией?
      - Прибыл командующий 9-й воздушной армией со своим штабом.
      В трубке установилась тишина. Наконец кашлянули и там, и генерал спросил, удивленный:
      - А я кто же?
      - Сказали, что вам все завтра объяснят.
      Объяснили, правда, не все. Сообщили только, что Приморской группой войск руководить теперь будет генерал-полковник Максимов. Тут же генерал-майор Виноградов узнал, что он отныне заместитель командующего 9-й воздушной армией.
      С приездом нового, закаленного фронтом командования и началась у нас подготовка к будущим военным действиям против Японии. Они ехали под чужими фамилиями, в знаниях ниже своих собственных. С ними прибыли и их фронтовые штабы, с которыми сливались наши.
      Еще через два дня меня вновь пригласили в вагон генерал-полковника Максимова. Здесь собрался Военный совет, многие были известны мне по Волховскому фронту. Уселись за накрытые столы. Кирилл Афанасьевич, вручив мне Золотую Звезду, очень тепло поздравил. Все стали вспоминать тот бой, который был виден с командного пункта фронта, и как потом приехали на наш аэродром...
      Жизнь в наших краях резко изменилась. Шли постоянные учения, смотры, проверки, сборы командного состава. Однажды во время оперативно-тактических сборов генерал-полковник Максимов вдруг быстро вошел, лицо радостное, и сказал:
      - Товарищи, победа! В Берлине принята капитуляция...
      В тот вечер торжественно отмечали долгожданное великое событие.
      Но все понимали: еще предстоят бои.
      Наступил день, когда вновь собрали командный состав. Появился, уже в форме маршала, К. А. Мерецков и начал свою речь волнующим словом:
      - Завтра...
      * * *
      Жду телефонного звонка. Днем состоялся короткий разговор с генерал-полковником Соколовым.
      - Назавтра вам предстоит особое задание. Кроме того, подготовьте две эскадрильи к перебазированию. Погоду обещают.
      - Ясно. Разрешите узнать, в чем будет состоять задание?
      В трубке какое-то мгновение шелестит телефонная тишина.
      - Сколько их у вас на счету "особых заданий"? - Командующий уходит от ответа. Угадывается шутливая интонация вопроса. Сам же он и уточнил: - Два. Вот в таком же духе что-то придумаем и на этот раз. И уже серьезно:
      - Ждите. Вечером позвоню. Жду.
      - Слышь, Юра! - обращается к собеседнику в смежной комнате мой адъютант Гаранин. - Был я на КП армии и видел там карту. Представляешь, с запада отмахали уже километров пятьсот, с нашей стороны - почти триста. Это за какую-то неделю и по такой-то местности!
      - Не помогли японцам их крепости.
      - Куда там! Хотя некоторые, рассказывают, долго и упорно держались.
      Встает и перед моими глазами оперативная карта того времени, оживает, напоминает. 9 августа, после того как нашим правительством было сделано Заявление, с запада - со стороны Монгольской Народной Республики и с востока - с Приморья ударили в извилистые линии границы красные стрелы, навстречу друг другу. Забайкальский и 1-й Дальневосточный фронты. И с севера - 2-й Дальневосточный. С трех направлений стали вгрызаться они в трудную землю Маньчжурии, где сосредоточены основные силы Квантунской армии. Трудную с запада - безводными, жаркими, бескрайними степями, пустыней Гоби, Большим Хинганским хребтом; с востока и севера - мощными таежными дебрями, топями, скалами, бездорожьем. И со всех сторон - упорной обороной японцев.
      Здесь, с нашего направления, у японцев сплошная линия дотов. Мощнейшие сооружения из мертвого бетона, с бронещитами, тяжелыми орудиями. Перед ними проволочные заграждения в несколько рядов, рвы, минные ловушки. Пришлось поработать и летчикам тяжелыми бомбами, и артиллеристам главным калибром, и саперам своими взрывными приспособлениями, и пехотинцам в рукопашных. По узким дорогам устремились танки с десантом, вонзаясь в тайгу, карабкаясь по осыпающимся камням в ущельях, выскакивая к городам, перерезая магистрали, встречая шквальный огонь врага.
      В первый день бомбардировщики совершили налеты на крупные военные объекты в глубине Маньчжурии. Я наблюдал встревоженное лицо их командира корпуса - много машин не вернулось.
      Мы прикрывали бомбардировщики и наземные части. Знакомая фронтовая карусель: одни уходят в воздух, другие возвращаются, третьи заправляются.
      Войска продвигались быстро. Потом произошла заминка. Перед Муганьцзяном японцы сильной контратакой связали наших танкистов. К этому времени у них как раз заканчивалось горючее.
      Вот тогда от генерал-полковника Соколова было получено первое "особое задание": слетать в освобожденные нами города Мулин и Мулинсян, посмотреть, нет ли там японских запасов горючего.
      Конечно, при бездорожье, а оно усугубилось еще и обрушившимся перед тем ливнем, быстро разведку можно совершить только на самолете. Это было очень важно - найти горючее для наступающих танков, так разве мог я доверить выполнение задания кому-то?
      В Мулине подошел ко мне полковник. Познакомились. Солнце после дождей заботливо обсушивало землю, от нее шел приятный запах освеженной травы. Полковник снял фуражку, наслаждаясь ласковой теплынью утра. Увидев, что я с любопытством разглядываю капониры, усмехнулся. В них и кое-где в открытую на поле стояли деревянные макеты самолетов.
      - Хитрецы, - сказал полковник, повернувшись в ту сторону и щурясь от солнца. - Но наши не бомбили - разгадали.
      - Давно вы здесь?
      - Недавно, но уже обживаем, - полковник сделал рукой широкий жест, словно приглашая приглядеться.
      И точно - в зарослях поодаль дымила полевая кухня, за речушкой светлели палатки полевого госпиталя, солдат с автоматом стоял на посту у свежевыструганного шлагбаума.
      Выслушав о моем деле, полковник с готовностью шагнул, поманив меня приглашающим кивком светловолосой головы.
      - Пошли посмотрим.
      В складских помещениях из красного кирпича, обведенных по контурам окон и фундамента белой краской, находились ящики с галетами, рыбные консервы, много других запасов, все такое сухое и соленое, что могло пролежать, казалось, хоть сто лет.
      Нашли и бочки с бензином.
      - То, что нужно, - оценил полковник. - С маслом разведут - и порядок.
      Поднял голову к небу, спросил, показывая на пару истребителей:
      - Чего крутятся?
      Пара была моя. Я приземлился, они остались охранять,
      - Мало ли что, вдруг налетят и разобьют на земле - это проще простого. Хоть и найдешь горючее, а не вернешься, не сообщишь.
      - Верно, - согласился полковник. - Как говорится, трудно угадать, с какой стороны ждать.
      - У меня к вам просьба. Прилетят Ли-2, будут этот бензин брать. Так вы им покажете.
      - Организуем, - коротко пообещал он. - А сейчас пойдемте, интересную покажу штуку.
      Прошагали немного по бетону взлетной полосы, и тут сбоку, из бурьяна, ударила очередь. Мы пригнулись, упали.
      Но только он уже не поднялся...
      Сопровождавшие нас бойцы, выпустив в то место, откуда стреляли, по полдиска, быстро, срывая дыхание, понесли полковника через речушку к палаткам госпиталя. Вышел навстречу врач, посмотрел на лицо светловолосого полковника, тронул его безвольную руку, поморщился, как от боли, сказал со вздохом:
      - Неживой он уже, ребята.
      Это всегда потрясает: вот был рядом человек, говорил, с тобой, по-детски счастливо щурился - и вдруг в один миг его нет, ни его голоса, ни улыбки - ничего. И к этому никогда не привыкнуть.
      Его тело бережно, будто он живой, пронесли еще метров тридцать и положили крайним в длинном ряду погибших. Таких же прошедших долгие годы войны с гитлеровцами, счастливо улыбавшихся в конце: "А мы, видишь, выжили!", пересекших после победы всю страну, чтобы прибыть сюда и - так им выпало - умереть. Их лежало здесь много. Наверное, сносили, всех, кто погиб в бою за этот город.
      Неподалеку стоял китаец. Невысокий, худенький, в одноцветном ветхом облачении, рубашка поверх брюк, с длинной жиденькой бороденкой. Глаза его слезились - не знаю, от старости ли, от грустной ли этой картины. Никто не обращал на него внимания, и он теперь ни на кого не смотрел - только на убитых. Может, пришел поблагодарить освободителей да попал на их горе, так и окаменел здесь, возле мертвых, молчал, не благодарил - слишком очевидным было, что даже самая маленькая радость теперь неуместна, а самая большая благодарность все равно не возместит утраты...
      * * *
      В раскрытую дверь постучали, и начальник особого отдела майор Борбот начал с порога:
      - Так что счастливое вы место выбрали, товарищ полковник.
      Собственно, это он напоминает о втором "особом задании" генерала Соколова. Тогда генерал вызвал меня к себе.
      - Возьмите карту. Видите этот город? Он стоит на реке, ее подпирает плотина. Просили помочь наши разведчики. У них есть сведения, что возле плотины сконцентрирована белогвардейская группа. Когда наши будут брать город, они рассчитывают взорвать плотину, затопить город, его жителей и наши войска. Надо отыскать площадку, где бы можно было посадить самолеты с десантом. Ясно? Выполняйте.
      Со штурманом дивизии майором Разиным вылетели на По-2. Такой площадки, чтобы посадить транспортный самолет, не оказалось. Но мы внимательно все изучили с воздуха - и плотину, и подходы к ней, и ближайшие строения, прикинули, где лучше выброситься с парашютом, как передвигаться.
      Теперь майор Борбот возвращает меня к той истории:
      - Парашютисты хорошо приземлились. А группу взяли за преферансом. Рассказывают, они так обалдели при виде невесть откуда взявшихся наших, что пошевелиться не могли.
      Вообще, можно сказать, шла и еще одна война, скрытая - борьба, с диверсионными группами, с остающимся в освобожденных районах японским, гоминьдановским, белогвардейским подпольем.
      Майор Борбот ушел, и я вновь услышал негромкий разговор Гаранина со своим приятелем. Говорили они теперь о недавнем событии, о нем мы узнали не сразу, и не сразу оно привлекло внимание. 6 и 9 августа американцы сбросили атомные бомбы на японские города Хиросиму и Нагасаки,
      - Неужели может быть такая бомба, чтоб сразу целый город снести? спрашивал товарищ Гаранина.
      - Ты же слышал, - напомнил Гаранин о беседе, которую проводил начальник политотдела.
      - Зачем было им бросать? Тем более вот так - на города. В них и военных-то объектов, думаю, почти не было. Выходит, уничтожили стариков, женщин, детей. Как же это расценить?
      - Я и сам необходимости в этом не вижу.
      Вначале никто у нас особого значения сообщению об атомных бомбардировках не придавал. Во-первых, было не до того, собственные дела захватили полностью. Во-вторых, подробностей еще не знали. Даже не произносили такого слова "атомная". Говорили о какой-то очень мощной бомбе, но никто просто представить не мог, что мощь так колоссальна, что она не укладывается в понятия, к которым люди привыкли. Когда позже стали доходить известия о действительных размерах трагедии - люди были потрясены таким непонятным, ненужным шагом союзников, какой-то бессмысленной варварской жестокостью.
      Но смысл-то, оказывается, во все это был заложен: так в недрах войны горячей начиналась будущая война "холодная", отсюда побежали ее волны на десятилетия вперед...
      Но пока что никто из нас этого не знает.
      Шелестит над головой дождь...
      Звонит телефон. Генерал Соколов неторопливо развивает задачу:
      - Значит, так. В Харбине уже наши десантники. Посылайте туда две эскадрильи, обживайте аэродром. Самому вам придется проделать еще такую работу. В районе Харбина, по-видимому, есть подземный авиационный завод. Вам лично проверить, верно ли это, каково его состояние, обеспечить сохранность. Отступая, японцы взрывают важные объекты. На аэродроме к вам подойдет представитель нашего командования.
      Мы вылетели сразу же.
      Пока самолеты приземлялись, пока мы с командиром полка майором Моисеевым решали, куда их поставить, как расположить, есть ли на месте горючее, как-то не обратили особого внимания на то, что поодаль, у низенького приаэродромного здания, собралось немало людей. Они махали нам руками, приветствовали. Чуть в стороне косили траву: кто продолжал работу, а кто, облокотившись на древко косы или граблей, пристально смотрел в нашу сторону, кто вообще бросил занятие и подошел совсем близко к взлетной полосе.
      Только потом я обратил внимание, что китайцев тут только, пожалуй, половина. Остальные лица - привычные, европейские.
      - Мирно у вас, - сказал я старшему лейтенанту из десанта, который разыскал меня сразу и доложил, что несет тут с несколькими бойцами охранную службу.
      - Да, товарищ полковник, - согласился он. - Почти мирно. Не ожидал. Обстановка оказалась в нашу пользу.
      - Что вы имеете в виду?
      - Ну как же! - его молодое, еще не потерявшее юношеского румянца лицо посерьезнело. - Местное население страшно ненавидит японских захватчиков. И потом в Харбине ведь насчитывается несколько десятков тысяч русских.
      - Как относятся к нам? - мне было любопытно.
      - Те, что враждебны, притаились или сбежали. А основная масса встретила хорошо. Сами посудите, большинство ведь - это простые люди, обманутые и сагитированные белогвардейцами бежать сюда, приведенные в ту пору в составе своих частей. Да и живут тут они в основном бедно.
      Он на мгновение задумался, вспоминая что-то. Наверное, то, о чем ему самому недавно рассказали.
      - А сторожилы из русских здесь - это те, что еще работали на КВЖД Китайско-Восточной железной дороге. Россией ведь она и была построена. В девятьсот третьем. Много русских строили ее и потом работали на ней, да так и остались. Ну а кроме всего, выросло уже и новое поколение.
      Видно, решал свою задачу десантник со знанием дела.
      - Бои были?
      - Перестреливались. Вы же знаете, уже через неделю началась капитуляция. Но одни части капитулировали, другие продолжали сражаться - до этих приказ о капитуляции еще не дошел, третьи, хотя им передали, фанатично вели борьбу. Даже и сейчас сопротивляются кое-где. Так что будьте осторожны.
      Решив самые неотложные дела, мы с майором Моисеевым и его замполитом майором Пирожком подошли к группе людей, Китайцы, монголы, русские разных возрастов, много женщин и детей. Чуть подальше один продолжал косить. Был он крепок, с копной взлохмаченных волос, бородат - типичный дореволюционный крестьянин. Черные штаны, такая же рубаха, разодранная на спине, с каймой белесой соли по краям широкого мокрого пятна.
      Он делал свое дело, будто ничто его не касалось. К нему-то и потянуло меня.
      - Что, батя, такой хмурый?
      Остановился, внимательно посмотрел из-под густых бровей. Махнул рукой - решился.
      - Эх, жизнь сволочная! Было плохо, а теперь еще хуже станет,
      - Отчего же хуже?
      - Плохо было с японцами, а красные, говорят, и то, что имеешь, отберут.
      Нас обступили, в толпе тихим неодобрительным говором обсуждали смелость старика, китайцам торопливо переводили разговор.
      - Кто так говорит?
      - Все говорят, - хмуро ответил старик.
      Начинаем беседовать. Вокруг командира полка, замполита тоже толпятся, слушают. Выясняется, как одурачивали этих людей. С жадностью ловят слова о войне с гитлеровской Германией, о нашей советской жизни, о теперешних событиях.
      Подошел старший лейтенант десантник, поманил за собой.
      Среднего роста, плотный, крупноголовый человек с седеющим ежиком, в хорошем гражданском костюме, назвал себя:
      - Генерал-майор Шелахов.
      На него, я знал возложена миссия по организации порядка в городе. Генерал прибыл вместе с десантом, а то, что в гражданском, - так, видно, ему надо было.
      Выслушав меня, сказал:
      - Машину вам раздобудем. Поезжайте. А вечером прошу в гостиницу, там командный пункт.
      "Виллис" с шофером, капитаном, китайцем-переводчиком, двумя автоматчиками и мной пробежал с десяток километров, подкатил к ангарам и строениям.
      - Тут и есть завод, - сказал переводчик,
      Из-за здания вытягивался строй японских солдат, но переводчик был спокоен.
      - Остановись, - сказал я шоферу насторожившись.
      Подойдя, остановился и строй, офицер дал команду. Все были при оружии. Офицер отрывисто заговорил, обращаясь ко мне.
      Переводчик пояснил:
      - Генерал, командир дивизии докладывает, что ведет свою дивизию капитулировать. Это одно из подразделений...
      Строй потянулся дальше, а мы стали наблюдать. Японцы прошли к бетонной рулежной дорожке, перестроились. Прозвучала команда, солдаты начали чистить винтовки.
      Завод был неподалеку, правда, оказался он не подземным и не очень мощным, просто сборочный завод. В цехах и ангарах - идеальный порядок.
      На обратном пути мы еще раз остановились там, где дивизия совершала акт капитуляции. Все выглядело странно для нас. Казалось, это не поверженная армия, на лицах солдат которой должны бы отразиться естественные для такого случая чувства. Нет, все было иначе. Подразделения проходили старательным строевым шагом, по команде останавливались, поворачивались, наклонялись, клали оружие... "Направо"!.. "Смирно"!.. "Раз-два"!.. Словно сотня оловянных солдатиков... Другая сотня. Третья... Винтовки выложены на бетоне идеально ровными рядами, блестели свежей смазкой. В строжайшем порядке, в определенном удалении от приклада, располагались масленка и принадлежности для чистки оружия. На все это о недвижно взирал наш капитан из десанта, неожиданно, видать, вынужденный принимать такой необычный парад, и в глазах его застыло выражение непроходящего изумления.
      На другой день произошли два события. На ангары, занятые нашими самолетами и людьми, напали. Я стоял метрах в пятидесяти от ближнего ангара, разговаривал со вчерашними своими собеседниками, и старик в черной разодранной рубахе, который вчера был не очень-то разговорчивым, больше всех забрасывал вопросами.
      Неожиданно поднялась стрельба, послышались крики.
      За ангаром, пока я добежал, все стихло. Лежало несколько трупов в японской форме. Один японец, без оружия, стоял спиной к ангару, настороженно, словно загнанный зверь, бросал взгляды по окружающему его полукольцу наших бойцов.
      - Хотели на нас напасть, - говорил механик Свешников, тяжело дыша и не спуская глаз с японца, а пальца - с курка автомата. - Да вот заметили мы их раньше...
      Кто-то шагнул к тому солдату. Глазом моргнуть не успели, как он рванулся, сделал быстрое движение рукой, переломившись в пояс, словно ударили под дых, и, скрючившись, поджав ноги, упал.
      - Харакири, - произнес Свешников непривычное слово.
      Он отошел и принес нож, взятый у одного из застреленных. Стали с любопытством разглядывать. Толстое, длинное острое лезвие, массивная тяжелая ручка.
      - Смотрите, бляхи какие-то на груди. С черепом.
      Это были солдаты специальных войск, из бригады смертников. Солдаты, заранее обреченные на гибель, идущие на нее с мыслью, что их отличили высочайшей избранностью, священным долгом перед богом и божественным императором.
      - Надо же! Носить нож, чтобы самому себе кишки выпускать, - не переставал удивляться Свешников.
      К полудню над аэродромом появились два японских самолета. Зашли одновременно на посадку, подрулили к заправочной машине. Свешников потом рассказывал:
      - Я ближе всех стоял. Гляжу, катит самурайский самолет. Совсем рядом. До этого не обращал внимания, а тут смотрю - японский! И летчика вижу: глаза выпучились, а лицо прямо-таки перекосилось. Секунду, другую вглядывался он в меня, а потом как даст по газам, и сразу на взлет, и второй тоже.
      Иного быть не могло: летчики не знали, что аэродром уже в наших руках. Ведь наземные советские войска были еще далеко. Поднялись самолеты, долетели до края поля и резко, один за другим, врезались в землю.
      - Еще одна разновидность харакири, - прокомментировал Свешников и уточнил по-своему: - Авиахаракири.
      Он смотрел туда, где, едва различимые, дымились обломки. Плечи его сдвинулись, на лице гримаса удивления как это бывает, когда человек сталкивается с нелепостью.
      Нас предупредили: прилет японских самолетов возможен и впредь. Дело в том, что японскому командованию оставлены на какое-то время все средства связи, с тем, чтобы оно могло оповестить свои войска повсюду о капитуляции.
      Вскоре появился еще один самолет. Сел, подрулил. Выбрался наш подполковник-артиллерист, за ним летчик-японец.
      - Нужно заправиться, - сказал подполковник.
      - Куда это вы с ним? - полюбопытствовал я.
      - Облетываем их части, где еще наших нет.
      - А как ведет себя? Подполковник засмеялся.
      - Исправно. Его начальство поставило задачу - и он как часы.
      Они улетели...
      Все время прибывали на самолетах то еще одна наша рота, то командование, то доставили тяжелую радиостанцию.
      Сотрясая землю, подошли танки...
      Вечером, направляясь, в свою гостиничную комнату, я повстречал генерала Шелахова.