– Хорошая у тебя фигурка, Ваник! – довольно замечает Катя. – Все, что ни наденешь, сидит на тебе как влитое. И вот что странно, в отличие от моих моделей у тебя есть грудь, и ты ее носишь!
      – Смейся-смейся, – говорю я, рассматривая себя в зеркале. Да, то, что шьет Катя, не может сидеть плохо ни на какой фигурке.
      Такие мы с ней удачливые, такие красавицы, а воспитываем детей в одиночестве. То есть понятно, что от меня муж сбежал, а вот Катя сбежала от своего мужа. Приехала из самого Питера и первое время в основном скиталась по квартирам. Теперь она – женщина богатая, самые именитые горожанки в очередь стоят, чтобы Екатерина Григорьевна осуществила их очередную заветную мечту. Сшить наряд, которого ни у кого больше нет.
      Правда, Катя всех предупреждает, что наиболее удачные модели таки войдут в ее коллекцию и будут демонстрироваться в Европе.
      – В Европе – ладно, – соглашаются заказчицы, – в Европе – это же совсем другое дело, а у нас городок маленький, тусовка вся друг друга знает. В одном и том же платье на ней появляться нельзя.
      – Катя, – спрашиваю я ее о том, о чем еще вчера хотела спросить, – а что с тобой происходит?
      – Ничего, – пожимает она плечами и отводит взгляд.
      – Ты не больна?
      – Да ладно, чего уж там, хочешь знать – узнаешь. Я не привыкла от тебя что-то скрывать. Пошли! – командует она, помогая мне снять еще недошитый костюм. – В самом деле, чего это я все ношу в себе? Меня уже распирает от мыслей и переживаний.
      – Куда пошли-то? У меня всего час, а потом надо вернуться на работу – мне предстоит важная деловая встреча.
      – Часа нам вполне хватит. А заодно и поедим. Я со вчерашнего дня на сухомятке. А если точнее, не помню, что я ела и ела ли вообще.
      Мы идем с ней в кафе, которое почему-то называется VIP-кафе. Ничего «виповского» в нем нет. Так, небольшое предприятие общественного питания на пять столиков и меню с нерусским названием блюд вроде: лазанья, пучеро или вассершпатцен.
      Катя слышит мое негромкое фырканье – не можем мы без выпендрежа – и оправдывается:
      – А что, народу здесь немного, и девушки такие приветливые.
      Войдя в зал, я сразу понимаю, что если и говорить по душам, то никак уж не здесь. Шумная компания молодых людей, по виду студентов, расположилась посреди зала основательно и надолго: сдвинула вместе три столика и разобрала почти все стулья, так что остальные столики выглядят сиротливо.
      Я беру подругу за руку и веду к машине. Пять минут, и мы у ресторана «Венеция».
      Ресторан с виду претенциозный, но кормят здесь хорошо, а в зале не в пример тихо.
      Катя нервно оглядывается.
      – Ты чего?
      – Знаешь, все-таки в маленьком кафе всех видно как на ладони, а здесь... человек, которого не жалуешь, может подкрасться незаметно и навязать свое общение...
      Теперь я убеждаюсь, что с Катей и в самом деле не все в порядке. На щеках какой-то нервный румянец, руки подрагивают. А я-то! Целый час чирикала, все о своем, и ничего не видела. Разве что в последний момент прозрела...
      Катя как никто умеет слушать, так что ей хочется рассказывать о себе и рассказывать...
      – Девушка, – обращаюсь я к официантке, – можно сделать так, чтобы к нам за столик никого не подсаживали?
      – Конечно, – удивляется она, – зал-то пустой.
      – Вот видишь! – снисходительно замечаю я, когда официантка, приняв заказ, уходит. – Никто нам с тобой не помешает.
      – Ты не понимаешь, – тревожно шепчет Катя. – В город приехал мой бывший муж. Он меня разыскивает. Уже приходил на мою старую квартиру.
      – Давай поменяемся с тобой местами, – предлагаю я. И ее мучают застарелые страхи. Подумаешь, муж приехал! А она уже сама не своя, и нервничает, и дрожит.
      – Зачем?
      – Затем, что тебе будет виден вход в зал и ты наконец перестанешь озираться. Да и чего вдруг среди дня ему приходить именно сюда?
      – Он мог следить за мной.
      – Катерина, перестань! Знаешь, как это называется? Паранойя! Да и кто такой твой муж? Ты вроде говорила, он врач, но не киллер же...
      – Ничего смешного нет! – вспыхивает она.
      Катя старше меня на три года, но с самого начала нашей дружбы я веду себя как старшая. Приблизительно так же, как относится к своему другу Димке мой сын Михаил.
      Подруга – человек легковозбудимый. Она порой быстро переходит от хорошего настроения едва ли не к черной меланхолии, и такое впечатление, что она все время чего-то боится.
      – А почему ты решила, что приходил твой муж? Ты его видела?
      – Нет, но Стас, тот, что купил у меня квартиру, очень подробно его описал. Сомнений быть не может!
      Первая купленная Катей квартира была однокомнатной, но и ей, помнится, подруга радовалась как дворцу. Потом ее купил муж одной из старых клиенток, с которым та как раз развелась. Интересно, почему в адресном столе нет Катиного нового адреса? Подстраховалась? Заплатила, чтобы информация о ней стала закрытой?
      – Послушай, – высказываю я вдруг пришедшую в голову мысль, – а ты четыре года назад мне ВСЕ рассказала?
      – В том-то и дело, – вздыхает Катя, – что я рассказала тебе легенду. Я придумала ее, когда ехала сюда в поезде из Питера.
      Некоторое время от изумления я молчу, так как на ум ничего путного не приходит, кроме упрека: подруга называется! Легенду она мне рассказала. Можно подумать, мы обе в разведке работаем! А я-то перед ней выворачивалась! А я-то рассказывала не только то, что со мной происходило, но и самые потаенные мысли...
      – Надо же, а я сдуру считала, будто мы с тобой достаточно близки, чтобы быть откровенными, – жестко замечаю я.
      В глазах Кати появляются слезы.
      – Как ты не понимаешь! Я не могла тебе такое рассказать. Потому что это... стыдно!
      Теперь я уже точно ничего не понимаю. Катя, милая и улыбчивая, умница и вообще человек крайне порядочный, в чем я не раз имела возможность убедиться, оказывается, скрывает в своем прошлом нечто, чего стоит стыдиться!
      – Стыдиться?
      Раз дело идет к тому, что легенды развеиваются, неплохо бы услышать, что придет к ним на смену. Просто-таки на глазах изверг и садист – бывший Катин муж, от которого она единственно что и могла, так только сбежать, – выходит, лишается всех своих омерзительных черт?
      Но поскольку подруга не торопится откровенничать, мне только и остается, что приналечь на горячую закуску, потому что я не привыкла, как другие люди, начинать с холодных закусок. Мне сначала нужно что-нибудь посущественнее, чем салат с грибами или огурцы-помидоры, потому я легко управляюсь с хорошо прожаренным куском говядины и делаю вид, что не замечаю нравственных терзаний подруги. Глупая, она думает, что какие бы то ни было ее грехи в прошлом могут отвратить меня от нее! Как говорится, кто из вас без греха, пусть бросит в меня камень.
      – Я так много сделала плохого, – наконец произносит Катя, – что даже не знаю, с чего начать перечень.
      – Начни с того, что первым придет в голову, а я уж расставлю все по мере происходящего, – предлагаю я. – При том что я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты выворачивала себя наизнанку. Человек откровенничает с друзьями, испытывая в том необходимость, а если нет, стоит ли напрягаться?
      Катя некоторое время смотрит на меня, видно, размышляет, а не пойти ли и в самом деле по пути наименьшего сопротивления: оставить все как есть?
      – Дело в том, что в юности я была... наркоманкой. Наверное, не слишком запущенной, потому что при этом довольно успешно училась в институте, осваивала профессию модельера. Мои родители... довольно известные в городе люди...
      Везет же мне на детей известных людей! Сначала муж, теперь лучшая подруга. Что они находят во мне? Или меня подсознательно к ним тянет?
      – Так вот, мои родители поймали меня на горячем, ужаснулись, испугались – как так, в нашем роду и вдруг изгои, отбросы общества! – и запихнули в клинику, которой заведовал доктор Вениамин Аркадьевич Самойлов.
      Она выпивает залпом минеральную воду, словно водку, и даже морщится так же. Бедная моя подружка! Как же ее корежит! А я-то думала, что это только меня достают видения прошлого. И Катя обычно успокаивает меня, но ей-то самой откуда знать нравственные терзания. Подумаешь, от мужа убежала...
      На самом деле Кате приходится куда хуже. В моих воспоминаниях плачет моя оскорбленная гордость, а в Катиных – и страх, и ненависть, и бог его знает что еще...
      – И ты вышла за него замуж?
      – Не сразу, конечно, – бледно улыбается Катя. – Хотя, по мнению моих родителей, должна была немедленно броситься на шею человеку, который не только вылечил меня, но и богат, хорош собой, пусть и не первой молодости...
      – Можно подумать, ты сама страшна как смертный грех и никто не взял бы тебя замуж!
      – Дело не в этом. Ты же понимаешь, я находилась в группе риска. Как обезьяна с гранатой, никто не знал, в какой момент я возьмусь за чеку... Потому неудивительно, что мои родители мечтали о том, чтобы передать меня с рук на руки надежному человеку. И тогда они больше могли не бояться, что у меня наступит рецидив. Муж – он ведь на то и муж, чтобы приглядывать за своей женой... Хорошо хоть институт дали мне закончить. Да и то на занятия со мной ходил нанятый мужем телохранитель – он следил, чтобы у меня не было больше опасных контактов с другими наркоманами.
      – Катя, перестань. – Я касаюсь ее руки, потому что, кажется, еще минута, и у нее начнется истерика.
      Но она так возбуждена, что не замечает этого моего жеста.
      – Ты не знаешь, наркоманы – они же хитрые, как и алкоголики. Их закрывай, не закрывай, они все равно выберут момент и сбегут.
      – Ты же сказала, что муж тебя вылечил.
      – Вылечил. Но повадки-то остались. Да и жизнь взаперти, согласись, не большое счастье. К тому же я вдруг забеременела, хотя никаких детей не хотела. И родила Димку. Вот перед кем я виновата, вот за что я буду гореть в аду!
      Мне становится не по себе. Страшно наблюдать за тем, как близкого человека терзают демоны и он корчится и истекает кровью...
      – Катюша, ты наговариваешь на себя! Нет более нежной и внимательной матери, чем ты.
      Она опять всхлипывает и лезет в сумочку за платком.
      – Да, а ты разве не видишь, какой мой сыночек худенький и слабый? Он всего боится, постоянно хнычет, часто болеет, а я, вместо того чтобы днями сидеть у его постели, нанимаю для этого нянек. Неизвестно, какие из них воспитатели!
      Глаза у нее наполняются слезами, и она начинает рыдать, но как-то задавленно, беззвучно и оттого страшно.
      Наверное, права она была в том, что почти ничего о своем прошлом мне не рассказывала. Невольно у меня появляется к ней какая-то жалость, как у человека стопроцентно здорового к безнадежно больному.
      Я никогда не интересовалась наркотиками. И к наркоманам испытывала скорее брезгливость, чем какие-то иные чувства. Мне было непонятно, как они тянулись к тому, что заведомо есть самоуничтожение. Это все равно что, прочитав на столбе «Не влезай, убьет!», пытаться влезть. Всякое любопытство должно иметь предел, ограниченный инстинктом самосохранения.
      Теперь я пыталась напомнить себе, что Катя – моя подруга и, если разобраться, кроме меня, у нее никого нет. И я пытаюсь ее успокоить:
      – Ничего, скоро я возьму над твоим Димкой шефство. Буду его и Мишку водить в бассейн.
      Она глубоко вздыхает, словно для того, чтобы втянуть в себя слезы, и жалко улыбается:
      – А он тогда вообще из болячек не будет вылезать.
      – Хорошо, давай я буду преподавать им самбо...
      – И он тут же что-нибудь себе сломает!
      – Ну что ж, тогда пусть болеет и хнычет.
      – А ты жестокая, – как будто делает открытие Катя, исподлобья взглядывая на меня.
      – А ты – дура!
      Не знаю, почему вдруг это оскорбительное слово срывается с моего языка. Я с самого начала видела, что Катя воспитывает Димку будто хрупкий оранжерейный цветок, а не мальчика, будущего мужчину. Теперь, как выясняется, так тщательно оберегая его, она вроде как замаливает свою вину перед ним. Какая-то забота наоборот. Между прочим, пусть я по специальности и учитель физкультуры, тренер, но все же педагог, и Катя могла бы к моим словам прислушаться.
      Впрочем, хотела ли она прислушиваться? И приглядываться. Разве она не видела детской комнаты Мишки? И шведскую стенку, и канат, подвешенный к потолку. Я уже давно понемногу дозирую Мишке физическую нагрузку. Видела бы Катя, как он держит «угол» на канате. А при случае вполне может дать сдачи мальчишке гораздо старше его.
      – Прости.
      – Ладно, – Катя нехотя улыбается, – еще не хватало нам разругаться. Начали за здравие, а кончили за упокой.
      – Как раз здравия в нашем разговоре и не было. Ты начала свой рассказ с того, что боишься своего бывшего мужа... Ты хоть развелась с ним?
      – Нет, – говорит Катя и краснеет. – Как бы я это сделала? Тогда он бы сразу меня нашел.
      – А так – не сразу, – все же не выдержав, ехидничаю я.
      Что-то и в самом деле я сегодня разболталась. Катина нервозность действует на меня не лучшим образом. Кроме того, подруга поворачивается ко мне другой, прежде неизвестной стороной, и я невольно напрягаюсь в ожидании, что за откровения я сегодня еще услышу.
      Потому честно и признаюсь:
      – Не обращай на меня внимания. Сама не знаю, чего вдруг стала на тебя вызверяться. Просто я не ожидала от тебя таких признаний и удивлена, почему ты до сих пор молчала. Неужели твоя откровенность заставит меня по-другому относиться к тебе?
      – Не спеши, Ванесса, это далеко не все. Добавь к прежним откровениям еще одно: твоя подруга – воровка!
      – Катя!
      – Нет уж, теперь ты меня не останавливай! Хотела – получи... Два года, что я с Димкой сидела дома, я только тем и занималась, что воровала у мужа деньги под любыми предлогами и складывала их в огромного плюшевого медведя, из которого, подпоров швы, потихоньку вынимала его содержимое. Вечерние платья я покупала самые дешевые – ведь при этом мы же с мужем должны были появляться на всяких там тусовках, а потом с помощью машинки и какой-то матери... понятное дело, своей фантазии, я создавала чудеса моделирования. Как нечистая на руку домработница я обсчитывала его на чем только можно. Благо он меня не особенно и проверял... Что ты на меня не смотришь с укоризной?.. А на самом деле едва сдерживаешься, чтобы не рассмеяться!
      И тут я расхохоталась. Но ведь совсем не было смешно. Голову мне, что ли, во время сна подменили?!
      Катя сначала смотрит на меня недоуменно, а потом, заразившись, тоже начинает смеяться.
      – Те, которые бегут из казематов, сушат сухари, – отсмеявшись, говорю я, – а ты сушила... баксы, наверное?
      – Конечно, – соглашается она, – бежать в никуда... то есть ни с чем мне не хотелось. Я всегда мечтала открыть собственное ателье. Но не думай, что всю сумму мне удалось получить с мужа. Я написала письмо отцу. На конверте приписала: лично, – чтобы прочел только он. Такое слезливое-слезливое. Мол, когда я увлекалась наркотой, я задолжала одному мафиози десять тысяч баксов, и теперь он шантажирует меня, угрожает украсть Димку, а мужу об этом я сказать боюсь... Отец повелся. Позвонил Вениамину Аркадьевичу: мол, он хочет со мной встретиться, если тот не возражает. Конечно же, Самойлов не возражал. Даже своего телохранителя со мной не послал, потому что отец обещал и увезти меня, и привезти обратно. Мы с ним посидели в ресторане, и он тайком от присутствующих передал мне конверт с баксами.
      – Ты летела сюда на самолете?
      – Вначале. Билет взяла до известного тебе областного центра, потом на двух электричках доехала до крупной железнодорожной станции и только тогда пересела на поезд до нашего города. Здесь у меня жила школьная подруга. Правда, ее я так и не нашла, она куда-то уехала, но у меня с собой были деньги, так что найти квартиру не составляло труда. А два года назад...
      – Ты купила квартиру, – договариваю я.
      – А потом другую. И машину. И вообще стала на ноги.
      – Ну так и в чем проблема?
      – В том, что Самойлов может отобрать у меня Димку. Я ведь на учете состояла в Питере. Как наркоманка. И думаю, нигде не отражено, что я больше дурью не увлекаюсь... Если он отберет у меня сына, мне незачем будет жить!
      Катя опускает голову в совершенном отчаянии.
      – А зачем ты мне все это рассказала?
      Я нарочно так говорю, чтобы сбить Катерину с толку и с этой ее истерической ноты.
      – Подумала, а вдруг ты сможешь мне помочь?
      – Вот именно, вдруг я смогу помочь? И вот я еще и сказать-то ничего не успела, а ты уже в панику ударилась. Для чего на свете существуют друзья, как ты думаешь?
      – Неужели ты и в самом деле можешь мне помочь?
      – Естественно! – залихватски отвечаю я, с удовольствием отмечая, как в ее глазах загорается надежда.

      Ну вот, теперь она уставилась на меня и не дает куска проглотить!
      – Ты зачем меня в ресторан-то позвала? – нарочито возмущаюсь я.
      Катя смущается и тоже берется за вилку.
      – Я думала, заодно и поедим.
      – Правильно. А могу я есть, когда на меня смотрят с такой жадностью? Может, ты считаешь, что одной порции тебе не хватит?
      – Прости, – извиняется Катя, но все равно смотрит на меня и ждет, когда я начну говорить.
      – У меня есть только одна просьба, – мычу я с набитым ртом, – если ты четыре года молчала, еще пятнадцать минут помолчи, а?
      – Хорошо, – соглашается подруга. И начинает машинально жевать.
      Я незаметно за ней наблюдаю. Вот она на мгновение остановилась, будто прислушиваясь. Кивнула то ли своим мыслям, то ли ощущениям и принялась наконец жадно есть. В какой-то момент мне опять стало смешно: сколько же времени собственные страхи мешали ей как следует питаться? Показалось, что все не так уж плохо, и она стала есть. Что и требовалось!
      Под шумок я заказываю по рюмке хорошего сухого вина. Мы обе за рулем, но вряд ли от такого небольшого количества алкоголя мы утратим навыки вождения.
      – Ну что, ты наелась? – наконец спрашивает Катя.
      – Наелась. – Я притворно вздыхаю: мол, надо же, и пятнадцати минут не могла подождать! На самом деле я давно научилась есть быстро, особенно когда меня ждут дела. – Ладно, не буду больше тебя мучить. Начнем. Во-первых и даже во-вторых, ты не знаешь, зачем он вообще приехал...
      – Я же тебе говорила.
      – Это твои домыслы, а я говорю о егопланах.
      – Так ты считаешь, что мне необходимо с ним встретиться?
      – Конечно! А иначе любой тебе скажет, что твои страхи – беспочвенны. Что за привычка зажмуриваться, когда нужно смотреть с открытыми глазами!
      – Это ты говоришь не как подруга, а как телохранитель! – обижается Катя. – Зачем иначе он бы стал меня разыскивать?
      – А откуда вообще ты взяла, что он тебя разыскивает? Он элементарно узнал твой адрес, например, побывав в адресном бюро или зайдя в твое ателье.
      – Никто из моих родственников не знает, что у меня есть ателье. Я даже с родителями не общаюсь!
      – Молодец, – говорю я, – совсем как в стишке, который я Мишке читаю:
 
Длинноногий страусенок
Очень-очень грустный был,
Потому что он с пеленок
Очень солнышко любил.
И сейчас оно сияло,
Купол неба был высок,
А мама сына заставляла
Прятать голову в песок...
 
      – Что у тебя сегодня за настроение? – сетует Катя. – То смеешься ни с того ни с сего, то детские стишки декламируешь... Да, я прячу голову в песок! А что бы ты стала делать на моем месте, живя одна с ребенком и не имея права на защиту закона?
      – Все, больше никакого смеха, – соглашаюсь я. – Начнем с самого начала, а именно с того, что тебе необходимо встретиться со своим мужем и наконец поинтересоваться, что ему от тебя нужно?
      – Где же я его найду? – теперь удивляется Катя.
      Ох уж эти нервные натуры! Вместо того чтобы осмотреть проблему со всех сторон, они впадают в истерику, едва увидев небольшой кусочек.
      – Видишь, стоит взглянуть на проблему с другого конца, как вырисовываются совсем другие аспекты. Уже не он тебя разыскивает, а ты прямо-таки мечтаешь с ним встретиться. Или ты не очень хочешь его видеть и поручаешь это мне?
      – Поручаю, – помедлив, соглашается Катя.
      – Вот и славно, а я попробую его найти, памятуя, что в нашем городе не так уж много гостиниц, чтобы в течение двух часов нельзя было их все обзвонить...
      – Наверное, ты права, а то у меня от волнения голова совсем плохо соображает.
      – Вот еще что. – Я подумала: а что, если Катины страхи не напрасны? – Поскольку ты все же почему-то своего мужа боишься, и не только из-за Димки, думаю, тебе стоит воспользоваться услугами моей фирмы.
      – В каком смысле?
      – Как раз сегодня у меня кончается контракт с одним из клиентов и освобождается девушка, которую звать Ира. Такая славная девушка, высокая, стройная, на мордашку симпатичная. Пусть она возле тебя пару дней побудет, пока мы с твоим Самойловым все вопросы не решим. Все-таки хотелось бы видеть тебя не такой взбудораженной.
      Катя оживляется. Видимо, все мои прежние оптимистические речи не произвели на нее должного впечатления, а конкретная помощь именно сейчас – то, что нужно.
      – Только давай сразу договоримся, – решительно заявляет она, в момент превращаясь в известного модельера, который без твердого характера не смог бы в столь короткий срок пробиться на таком рынке, как мода. – Дружба дружбой, а денежки врозь. Ты мне выставляешь счет, и я его оплачиваю. Нужно контракт составить, составляй, я подпишу... А теперь, если не возражаешь, я возвращаюсь к себе.
      – А я часа через два пришлю к тебе Иру с готовым контрактом.
      Мы быстренько доедаем десерт, расплачиваемся по счету, одинаковым жестом вкладывая в меню по тысяче рублей, и, посмеиваясь, разъезжаемся в разные стороны.
      Я возвращаюсь к себе в офис и сажусь за телефон. Пора наконец взять в штат секретаршу, да все руки не доходят. А ведь именно она сейчас бы сидела и обзванивала гостиницы с вопросом: не поселился ли у них Самойлов Вениамин Аркадьевич, приехавший из Санкт-Петербурга?
      Мне везет. Я нахожу его с третьего звонка. И даже узнаю телефон номера, по которому тут же перезваниваю. Сегодня явно мой день, потому что Вениамин Аркадьевич оказывается в номере. И соглашается со мной встретиться. В ресторане гостиницы, куда я должна подъехать через двадцать минут.
      – Вы – подруга моей жены?
      Навстречу мне из-за столика поднимается моложавый подтянутый мужчина, на вид лет сорока пяти, с глазами опытного сердцееда.
      Если бы Катя не успела мне рассказать подробности о своей прошлой жизни, я бы не поняла удивления, прозвучавшего в голосе Самойлова.
      – Подруга, подруга, – киваю я, присаживаясь на стул за его столиком.
      Еще бы, уж на наркоманку я никак не похожа, а Самойлов небось нафантазировал себе, что жена без него совсем пропала.
      – Это хорошо, что вы мне позвонили. А то я вчера приехал, а сегодня только и успел, что побывать у Катерины на квартире, – той, которую она купила, видимо, недавно, потому что этого адреса нет даже в адресном столе... То есть я вначале искал ее по тому адресу, что мне дали в «справке», а потом уж хозяин ее бывшей квартиры подсказал мне, как мою жену найти... Ее не было дома. Уже в девять часов! – В голосе его звучит неприкрытое удивление.
      Что же тут странного, если ее ателье открывается в девять часов, а Катя, как его владелица, приходит и вовсе минут на сорок раньше остальных.
      Наверное, в своей прежней жизни Катя утром подолгу спала, вот муж и удивляется.
      – Так вот, на квартире я ее не застал и направился в ателье, где никто не знал местонахождения Катерины. Я уже начал опасаться того, что мне придется гоняться за моей женой по всему вашему городу, и даже подумывал обратиться в милицию...
      Он говорит это со значением. Мол, имей в виду, я ни в коем случае сдаваться не намерен.
      Едва войдя в зал ресторана, я сразу вычислила Самойлова, прикинув, кто из немногочисленных посетителей ресторана может выглядеть как бизнесмен, имеющий наркологическую клинику.
      – Вы – юрист? – интересуется он, по моему знаку наливая мне в бокал минеральную воду.
      – Нет. А для вас это принципиально?