Интересно, погонятся они за мной? Вроде погони пока нет, но где гарантия, что из очередных кустов кто-то не бросится мне наперерез? Да, недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах... Только я начала привыкать к этой машине, как плохие люди вознамерились ее у меня отобрать.
Надо и мне прятаться в кусты. То есть уходить с оживленной трассы, чтобы посетить очередной сельский населенный пункт. Дело в том, что у меня появилась кое-какая мыслишка, которую я могу воплотить в жизнь вдали от пунктов ГИБДД и любопытных сыщиков...
Подходящий населенный пункт назывался «п. Черноморский». Ну что такое «пэ», я догадалась – по идее, это поселок. А вот Черноморский... Что за шутники назвали так населеный пункт, находящийся не в одной сотне километров от Черного моря? Может, это произошло от слов «Черный мор»?.. Ну о чем я опять думаю?!
Теперь мне вновь приходилось расспрашивать местных жителей. На этот раз: где у них универмаг?
«Десятку» я оставила недалеко от этого центра черноморской торговли, в глухом переулке. Даже с ключом зажигания. Если ее угонят, еще лучше. Может, кому-нибудь она больше пригодится, чем друзьям Рафика.
Универмаг – огромное двухэтажное здание. Вряд ли такой магазин был нужен поселку Черноморскому. Скорее это просто отрыжка все той же, еще советской, гигантомании: у кого выше клуб, у кого больше элеватор...
Здесь чего только нет. Наверное, надо сказать спасибо налоговой инспекции. Теперь она строго следит, чтобы оплачивался каждый квадратный метр площади магазина, так что лишнюю содержать становится невыгодным. Кафе соседствует с часовой мастерской, пошивочное ателье – с прачечной... Хорошо, хоть от самого универмага еще осталось два отдела, и оба функционируют.
На первый взгляд есть все, что мне нужно. Даже парик. А то я уже было подумывала, что мне придется менять цвет волос в парикмахерской. Каким путем я изменю свою внешность, не важно, основное условие – она должна быть изменена кардинально. Ибо до родного города мне еще долго добираться, а как иначе я могу уйти от бдительного глаза начальника угрозыска Могильного и мафиози Рафика?
Какое это, оказывается, удовольствие – примерять парик! Мама подобные порывы осуждала. Ненатуральные волосы оскорбляли ее чувство прекрасного. А я слушалась свою маму. Почти во всем.
Пробовал ли кто-нибудь из вас в один момент менять свою внешность? Ничто не делает это так быстро, как парик. Раз – и ты блондинка. А до того была шатенкой. И вот уже больше не узнаешь себя в зеркале. Джентльмены предпочитают блондинок!
– В нем вам дашь не больше восемнадцати, – польстила мне продавщица.
Восемнадцать не восемнадцать, а лет семь он точно мне сбрасывал. И как порой случается, в такой вот провинции парик удивительно хорошего качества.
Решено, парик мне идет. Зато вся остальная одежда теперь вступила в противоречие с ним. Как если бы голову приставили к другому телу.
Не попробовать ли примерить еще одну вещь, которую мне так и не пришлось носить, – мини-юбку! Наверное, никто не поверит, но пощеголять в мини мне почти не удалось. Замуж вышла рано, забеременела, а потом мама уверила меня в том, что замужней женщине не к лицу так оголяться. К тому же, по ее мнению, мини – мода простонародья, а мне больше идут классические вещи.
Теперь, поскольку я уходила в подполье, мне к лицу все, чего я прежде не носила. Иными словами, то, что не подходило Белле Решетняк, к лицу ее белокурому двойнику.
Когда я вышла из примерочной в мини-юбке, продавщица ахнула. Она уже поняла, что со мной ей повезло, и теперь полностью была на моей стороне. Иными словами, раз я хотела кардинально перемениться, она со всем тщанием приготовилась мне в этом помочь.
Юбка, несмотря на свои крохотные размеры, оказалась дорогущей. Все-таки в один момент я не могла и внутренне перемениться в соответствии со своим новым обликом. Как говорила моя подруга Танька, меня жаба душила – платить такие бабки за кусочек материи. Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса – это уже цитата моего папы, – свобода дороже.
А к этому бесценному лоскуточку – тоже фирменную футболку.
– Это чистый коттон! – верещала над ухом продавщица.
Или она не знала, что такое «коттон», или ей резало слух отечественное слово «хлопок»...
Из чего они там в своих Европах делают этот коттон? Стоило нам с Темкой зарабатывать деньги, чтобы тратить их на средней паршивости тряпки! А к ним – босоножки на такой огромной платформе, что, упади с нее, поломаешь ноги.
Я поймала себя на внутреннем диалоге молодой модной женщины с жадной, сварливой старухой.
Продавщица прямо-таки порхала вокруг меня, предлагая модные аксессуары: сумку-рюкзак, которая по большому счету уже вышла из моды, дорогущие солнцезащитные очки, которые делали меня похожей на какую-то знойную женщину.
Все безумно дорого, и в другое время у меня бы таки дрогнула рука. В любое другое, но не сегодня. И я не колеблясь купила этот молодежный прикид.
Выходя из магазина, я бросила взгляд на зеркальную витрину. Там отражалась девица лет двадцати, этакая длинноногая герла. В самом деле, я и не подозревала, что у меня такие длинные ноги. Девушка-вамп! Интересно, бывают такие? Вот только держалась она чересчур скованно. Как-то не по возрасту. И не по модному прикиду. И руку все норовила опустить вниз, будто хотела одернуть задравшуюся юбку.
Наверное, мне всегда хотелось так одеваться, но все время мне в этом кто-то мешал. А потом прошло и само время. Или не прошло?.. Теперь взгляд понахальнее, спинку прямее, легко покачиваем бедрами... Нет, определенно в мини-юбке нужно родиться. Я родилась в макси. Но ничего не поделаешь, придется учиться. Такое впечатление, будто у меня ноги разные. По крайней мере правая нога явно косолапит.
Видел бы меня Артем! Интересно, такая девушка ему бы понравилась? Молодая, развязная, уверенная в себе...
Хороша я, хороша, да плохо одета... Нет, одета я неплохо, но вот машины у меня теперь нет. А я так к ней привыкла. Может, вернуться в этот переулок, доехать до шоссе и бросить ее где-нибудь в кустах? Кажется, эта мысль не из лучших.
Я так глубоко задумалась, что вздрогнула от резкого сигнала клаксона: шофер маленького автобусика упорно старался привлечь мое внимание.
– Бэби, тебе далеко ехать? – Он явно старался подражать героям кинобоевиков.
– До Мало-Степанца, мальчик!
Ну почему мальчик? Мы же, по легенде, с ним одногодки. Господи, я совершенно забыла, как они, молодые, друг к другу обращаются!
И потом, этот город. Чего ко мне так привязалось его название? Если уж на то пошло, мы в него даже не заезжали, объехали стороной. Но говорят, раз начал врать, нужно врать одно и то же.
– Жаль, – откровенно разочаровался шофер. – Я так далеко не езжу. Думал, ты к кому-нибудь в гости приехала. По Черноморскому я тебя подвез бы в любое место.
На мне и вправду одеяние недорожное. В таком приличные девицы не путешествуют. Дорожную сумку, куртку и прочее я оставила в универмаге, вроде невзначай затолкав все ногой под прилавок.
Кто подумает, что в моем псевдомодном рюкзачке куча денег, прикрытых газетой, поверх которой расческа, новенькое портмоне с несколькими купюрами и небольшой косметический набор?
– А до шоссе подбросишь?
Я так вошла в роль молоденькой девушки, что у меня даже голос соответствующий прорезался.
– До шоссе – садись! – оживился парень. – Я в соседний колхоз еду, а он как раз по другую сторону от центральной трассы.
И сколько же до нее ехать? На «десятке» этот отрезок пути я проскочила так быстро, что и не заметила. Но ничего, пусть паренек поедет даже очень медленно. Мне как раз нужно время, чтобы адаптироваться к новому образу.
В компенсацию за оказанную любезность я разрешила парню подержаться за мою коленку. Денег-то он наверняка не возьмет. За десять лет супружества я так далеко отошла от привычек и запросов молодежи, что сейчас мне заново предстоит открывать для себя этот мир. Ведь для полного соответствия образу, я чувствовала, мне будет не хватать именно мелочей.
Наша молоденькая корректорша, помнится, говорила: «Я никогда не плачу тем, кто сам предлагает меня подвезти!» Значит, и мне об этом разговор заводить не стоит.
– К кому-нибудь в гости приезжала или так, проездом? – больше из вежливости поинтересовался мой водитель.
– В гости, – решила схохмить я, – к Могильным.
– Это к каким же? – отчего-то решил уточнить он и руку с колена убрал.
– Гаврилыча знаешь?
– Дядю Витю, брата Льва Гавриловича? Кто же их не знает! Но я и не подозревал, что у них есть такая родственница.
– Я – дочь их друзей.
– Тогда понятно, – кивнул он, но руку на колено класть больше не пытался.
Кажется, Могильных здесь побаивались. Но не из-за фамилии же!
– Слушай, крошка, а хочешь, я тебе прикольный музон поставлю? – предложил водитель. – Братан из города привез, отпад!
Он посмотрел на мое незаинтересованное лицо и осекся. И слегка сник. Я и без слов поняла, что он стушевался: чем он захотел удивить городскую телку? Небось она и покруче диски слушала!
Пришлось срочно снизойти, а то из-за своей озабоченности я едва не выпала из образа. Что, мне трудно закатить глаза в восторге, продолжая думать о своем, и выдохнуть что-нибудь вроде: «Офигеть!»
Водитель автобуса расставался со мной не без сожаления.
– Эх, закатиться бы с тобой куда-нибудь, на море там или в горы, отвиснуть недельку-другую... И хорошо бы, дядя Витя об этом не узнал.
– А что, у тебя репутация плохая?
Парень расхохотался:
– А ты, сразу видно, девчонка классная. Не гордячка, – он спохватился, – ну я, в натуре, тормоз! Даже не спросил: как тебя зовут?
Я чуть было не ляпнула свое настоящее имя, которое прозвучало бы как вымышленное. Нет, надо было что-то попроще. Я только открыла рот, как парень остановил меня:
– Подожди, дай я попробую угадать...
Как матрона зрелого возраста, я вдруг подумала: «На чем воспитывается наша молодежь? Это же наверняка он песню вспомнил, этакую блатную-жиганскую: “Как вас зовут, вы мне не говорите, сейчас я сам вам имя подберу!”»
Но, поймав себя на этих возвышенных мыслях, я посмеялась над собой, а вслух сказала:
– Угадаешь с первого раза, я тебя поцелую.
Парень оживился:
– Почему с одного, всегда же говорят, с трех.
– Так то в сказках или в спорте, а у нас с тобой суровая проза жизни.
Он несколько озадаченно взглянул на меня и неуверенно проговорил:
– Марина.
Я чмокнула его в щеку и ступила на землю.
– Эй, а почему в щеку, а не в губы?
– Потому что! Извини, не угадал.
И помахала ему рукой. Шофер медленно закрыл дверцу и так же медленно поехал прочь. Кстати, я тоже не узнала, как его зовут.
Теперь я стояла на обочине дороги. Голосовала. Недолго, но за это время произошло событие, которое заставило меня собрать в кулак все свои силы, чтобы не поддаться охватившей меня панике.
Мимо меня промчалась темно-вишневая «девятка», которую совсем недавно я видела в поле лежащей вверх колесами после столкновения с нашей фурой. Я бы не обратила на нее никакого внимания, если бы на переднем сиденье не торчал тот самый водитель, которого я заставила выпрыгнуть из белых «Жигулей» и кому я придумала кличку Уазик.
Неужели после такого столкновения машину просто поставили на колеса и поехали дальше? «Жигули» не повело, нигде не заклинило, или у них под рукой не было никакой другой машины?
А как вообще он успел так быстро встретиться со своими? Может, до места встречи их подвез Лев Гаврилыч на своей милицейской машине?.. Ну и шутки у вас, боцман!
«Девятка» мчалась как на пожар. Или на захват? Никто из ее пассажиров не обратил внимания на одинокую фигуру девушки в мини-юбке, которая добиралась куда-то автостопом. Определенно, мой ангел-хранитель – или кто там у меня есть? – вовремя подсуетился, заставив меня зайти в универмаг и так основательно изменить свою внешность.
Я еще провожала взглядом своих преследователей, когда возле меня остановилась легковушка, которую я вовсе не останавливала. Просто от удивления я замерла с протянутой рукой: стремительно мчавшаяся погоня произвела на меня прямо-таки гипнотическое действие.
Отчего-то я медлила садиться – то ли никак не могла отойти от своего столбняка, то ли сочла для себя опасным ехать в машине с тремя незнакомыми мужчинами.
Конец моим сомнениям положил прямо-таки залихватский голос с заднего сиденья машины, принадлежащий молодому мужчине, – он гусарским жестом распахнул передо мной дверцу и проговорил:
– Садитесь, девушка, не бойтесь. Мы не едим таких юных леди.
И я села. В крайнем случае у меня с собой пистолет. Тот самый, реквизированный. Вряд ли он не заряжен. В примерочной универмага, где я меняла свой облик, я наскоро его осмотрела. Только для того, чтобы найти предохранитель. Остальное, подумала, придется постигать, что называется, по ходу пьесы.
«Макаров» я положила на дно своего рюкзачка – тяжеловат он для меня. Конечно, и тот, что полегче, я вряд ли смогла бы вытащить быстро, но я уже успела понять, что раз подобного от меня не ждут, то на меня вполне может сработать так называемый фактор неожиданности: много ли «юных леди» носят в своих сумочках боевое оружие? Тут вам не Америка!
Кажется, я на глазах становилась круче и круче, как смазанное бленд-а-медом яйцо.
Между тем сидящие впереди мужчины тоже кивнули:
– Не едим мы девушек, не едим. Мы их любим!
Еще не хватало мне попасть в руки сексуальных маньяков! Я невольно взялась за ручку дверцы.
– Не пугайте детей! – шутливо прикрикнул на них мой сосед и обратился ко мне: – А вы очки хоть на ночь снимаете?
– Снимаю. А разве уже ночь?
– Да, нашей молодежи палец в рот не клади!
– Оставь в покое человека! – отозвался мужчина с переднего сиденья. – Хочет ходить в очках, пусть ходит. У нас свободная страна.
– Ты прав, – проговорил мой сосед. – Мы так рьяно боролись за демократическую свободу, что теперь ею хоть подавись!
– Только попрошу на политику опять разговор не переводить! – потребовал водитель машины, и отчего-то его голос показался мне странно знакомым.
Мало ли на свете знакомых голосов! Я вовсе не собиралась напрягать свои извилины в попытках вспомнить, где я его слышала. Разве мало у меня своих забот? И то хорошо, что мои попутчики вовсе не пытались ко мне приставать или говорить пошлости... В конце концов очки я сняла. Перед ними маскироваться мне было незачем.
– А глаза-то у вас... – пытливо заметил мой сосед.
– У меня что-то с глазами?
– Глаза красивые, ничего не скажу... Но как бы это поточнее выразиться, не по возрасту мудрые.
Что поделаешь, для глаз ничего, кроме очков, не придумали. Впрочем, может, сделать соответствующий макияж? Гримируют же в театрах актрис под молоденьких девочек... Но я учту на будущее... На какое такое будущее? Неужели и впредь я собираюсь участвовать в каких-либо аферах?
Для чересчур приметливого попутчика я произнесла:
– Заботы одолевают.
– А не можем ли мы облегчить вашу тяжкую ношу?
– Увы, – фальшиво вздохнула я, если уж так врать о том, что ты хорошо знаешь, – зарубежную литературу все равно придется изучать мне.
– Ой, ребята, да мы с вами студентку подобрали. Вон какие они у нас нынче... ладненькие!
– А где вы учитесь? – не поворачивая головы, спросил водитель.
– В университете. На филологическом.
Мы проезжали через какой-то населенный пункт, и когда остановились на очередном светофоре, водитель повернулся ко мне и сказал:
– Здравствуй, Белла!
Это до какой же степени нужно углубиться в свои проблемы, чтобы не узнать Глеба Винярского, с которым мы учились в одной группе целых пять лет! Глеб – наш лучший студент – после окончания университета поступил в аспирантуру и теперь преподавал там же. Да, тесен мир!
– Здравствуй, Глеб! – вынуждена была расконспирироваться я. – Выходит, меня легко узнать? А я-то думала...
– Вовсе не легко! – успокоил он; то есть он не думал, что успокаивает, но его слова именно так на меня подействовали. – Но если помнишь, я был в тебя влюблен, а любящее сердце вещее... Однако ты теперь одеваешься так экстравагантно!
Понятное дело, что Винярский моему прикиду удивился. Он был всегда так консервативен, а навязанный мамой стиль моей одежды в полной мере соответствовал его представлениям о том, как должна была одеваться студентка тех лет.
Потому Глеб нравился моей маме. Был безразличен мне. И совсем не нравился Артему. Но уже совсем по другой причине.
Как бы то ни было, перед Глебом я могла не скрываться.
– Хочу тебе признаться: мое нынешнее одеяние – не что иное, как маскарад.
– Слава Богу, ты сняла груз с моей души, – откровенно высказался Глеб и представил меня своим спутникам: – Знакомьтесь, парни, это Белла Решетняк – первая красавица нашего факультета.
– Что? – не поверил мой сосед. – Это юное создание – твоя однокурсница? И почему я не пошел на филологический?!
– А это мои друзья, – продолжал Глеб. – Тот, что рядом с тобой, Костя Левченко, мой коллега по университету, доцент, преподает химию. А рядом со мной писатель из Санкт-Петербурга Витя Круглов.
– Нет, на нашем курсе таких студенток не было, – продолжал сокрушаться Левченко.
– Это в Москве, где ты учился, не было, а в нашем городе, как видишь...
Писатель Круглов тоже повернулся, чтобы получше меня разглядеть. И кивнул самому себе, как если бы ему становилось понятным, почему так оживился их общий друг Костя Левченко.
– Главное, подкатываться к таким девушкам он научился. Ишь, засыпал Беллу комплиментами. Можно подумать, не науку химию в вузе изучал, а науку обольщения...
– Ребята, прекратите ёрничать, – прервал их словопрения Глеб. – Мне сдается, у Беллы трудности, а вам бы только поржать... Нельзя ли полюбопытствовать, ты догоняешь или убегаешь?
– Убегаю, – вздохнула я.
Но если они ждали от меня дальнейших откровений, то им пришлось разочароваться. Я вовсе не собиралась взваливать на Глеба и его товарищей свою нелегкую ношу.
Что поделаешь, это сильнее меня. Сама я нарушила не одну статью российского Уголовного кодекса, но я знала, из-за чего рисковала, а эти молодые люди... Зачем такой риск им?
У меня не было сомнений в том, что расскажи я откровенно о своих бедах, и они тут же возьмутся помогать. Женщина самой природой организована так, чтобы прежде всего думать о последствиях своих шагов, а мужчины чаще всего идут на поводу минутного порыва. Как сказал Жванецкий, одно неосторожное движение – и ты уже отец.
Казалось бы, именно теперь я должна хвататься за любую руку, которая вытащит меня из многочисленных бед, обрушившихся на мою голову. Это и раненый муж, оставленный мною вдалеке от дома, в больнице, брошенный под присмотр чужих людей. Это и бандиты, которые неслись за мной в погоню...
И все же во всем этом было одно «но». Наш с Артемом частный интерес. Это ради него мы рисковали своими жизнями. И все наши неприятности были связаны с тем, что мы вознамерились иметь побольше денег. А раз мы хотели обогатиться, нам самим за то и расплачиваться!
Вот если бы мы выполняли какой-то гражданский долг, то призывать на помощь соотечественников нам бы сам Бог велел. А так... Видел ли свет подобную дуру?
Как-то на третьем курсе сам же Глеб говорил мне:
– Решетняк, у тебя явно вывихнуты мозги. Так, как ты, рассуждали энтузиасты двадцатых годов. Или женщины-декабристки...
Знай он сейчас мои дела и мое нежелание доставлять ему неприятности, небось опять покачал бы головой и сказал:
– Решетняк, за эти годы ты ничуть не поумнела!
И он был бы прав.
– Вы направляетесь домой? – спросила я у Глеба.
– Домой. Мы с Константином ездили на научно-практическую конференцию в Питер, а Виктор приурочил к нашей встрече свой отпуск и теперь едет с нами на юг.
– На конференцию – на своей машине? Так далеко?
– А что, не хуже, чем на поезде. Машину мы вели по очереди. Ночевать пришлось дважды, но у нас на примете были неплохие мотели.
– Так что вы – своего рода легковые дальнобойщики, – посмеялась я. – И попутчиц берете.
Чуть не брякнула: плечевых!
– Хоть ты на себя и не была похожа, а юношеская память, видимо, сработала... Ты так и живешь с Артемом?
– Так и живу.
– Серьезный мужик. Морская пехота. Не чета нам, гнилым интеллигентам... Помнится, твоя мама об этом очень сокрушалась.
– Она и сейчас сокрушается.
Друзья с Глебом в наш разговор не вмешивались, но слушали с интересом.
– Что-то я тебя из виду потерял. Ты сейчас где работаешь?
– Там же, где и работала, в издательстве «Южные зори». Наверное, ты меня не очень искал.
– Работа, суета... Засасывает, – сконфузился Глеб.
Мы ехали, балагурили, вспоминали студенческие годы, но напряжение никак не хотело меня покидать. Мчавшаяся на большой скорости темно-вишневая «девятка» все стояла у меня перед глазами. Похоже, эти волки не собирались упускать то, что они считали своей добычей.
На очередном пункте ГИБДД мы пристроились к целой веренице машин.
– Опять кого-то ловят, что ли? – ни к кому не обращаясь, спросил Виктор; он с Глебом недавно поменялся местами под предлогом того, что я отвлекаю водителя посторонними разговорами, водитель все время на меня оборачивается, а он, Виктор Круглов, не написал еще единственного романа своей жизни, потому решил еще немного пожить. – Пойду послоняюсь, может, узнаю, что к чему.
Он вернулся быстро, взбудораженный, и, едва открыв дверцу машины, принялся говорить:
– Что делается на свете, люди! У нас сериалы снимают: «Бандитский Петербург», то да се, а у вас делишки покруче завариваются! Я, грешным делом, думал, что кто-то опять из армии с оружием удрал или зеки в побег ударились. А слуги закона какую-то женщину ищут...
Он сделал многозначительную паузу.
– И что эта бедняжка натворила? – весело поинтересовался Глеб.
– Машину угнала! – торжествующе объявил Виктор и многозначительно усмехнулся. – Мужика-шофера выкинула из машины под угрозой применения оружия и умчалась. «Жигуль», говорят, новехонький! Экспортный вариант... Словом, приготовьте документы! Подозревают, что она переоделась мужчиной.
– Мужчиной? Чего только не придумают! Летом переодеваться мужчиной себе дороже! – Я фальшиво засмеялась.
Интересно, кто заявил об угоне машины? Неужели Рафик? А что же Могильный? Дал его заявлению ход? Я, конечно, могу лишь домысливать, как все было. Скорее всего в розыск машину подал сам Лев Гаврилович. Тогда он должен был знать, что я ее угнала. А от кого?
Рафик мог при этом не светиться. Выдвинул в качестве истца своего подельника Уазика.
Опять не сходится. Ничего у нас в государстве не делается быстро. В том числе вряд ли так споро дали бы ход заявлению частного лица. А у него – то есть Уазика – попросту не было времени. Он мчался за мной в погоню вместе с другими.
В любом случае показывать милиционерам свой паспорт я не могу. Иначе для чего я так тщательно уничтожала всякую похожесть на его обладательницу?
А если бандиты догадались, что я жена Артема? Тогда тем более паспорт показывать нельзя. Не может быть, чтобы среди слуг закона у банды Рафика не было своих людей...
Я не спеша взяла свой рюкзачок, надела очки.
– Будет лучше, ребята, если я от вас уйду.
– Ничего подобного! – запротестовал первым Константин, обнимая меня за плечи. – Если кто-то поинтересуется, знайте: это моя невеста, а паспорта мы как раз сегодня сдали в загс. Для оформления.
– А что, неплохо придумано, – согласно кивнул Виктор, продвигаясь в очереди вслед за другими машинами. – Хотя скорее всего никто не станет спрашивать документы у вас.
– Прямо детектив какой-то, – натянуто улыбнулась я. – Глеб, объясни своим друзьям, что твоя бывшая однокурсница Решетняк слишком прагматична для того, чтобы...
Я успела увидеть краем глаза, как к нашей машине приблизился молодой человек в форме лейтенанта дорожной милиции и, козыряя, попросил предъявить документы.
Но Константин не дал его рассмотреть. Сгреб меня в объятия и надолго приник к моим губам. Я почувствовала, как тронулась машина – не голова ли моя пошла кругом? – потом поехала быстрее, быстрее, и вскоре мы опять мчались по шоссе.
Константин с видимой неохотой отпустил меня.
– Глеб, когда следующий пост ГИБДД? – спросил он как ни в чем не бывало.
– Теперь не скоро. Только под Мало-Степанцом, – ответил Глеб.
Глава двенадцатая
Легковая машина – это все-таки не большегрузная фура, так что в родимый город мы добрались хоть и поздно вечером, но в тот же день.
Дети наши были по-прежнему в лагере отдыха. Мама с папой скорее всего на даче. Словом, домой мне ехать не хотелось. Я чувствовала, что после перенесенных волнений мне будет невмоготу одной слоняться по пустой квартире, потому и попросила Глеба подвезти меня к дому, в котором жила моя подруга Татьяна.
Его друга Константина мы высадили раньше, а Володя сидел рядом с Глебом, опять уступив ему руль, – наш город он знал плохо.
Поскольку Глеб учился с нами в одной группе, он, естественно, хорошо знал мою закадычную подругу Татьяну Шедогуб. Мне достаточно было сказать ему:
– Подбрось меня к дому Татьяны, – и он, не спрашивая куда, направил машину к ее дому.
Танька, пожалуй, единственный человек, кроме самых близких родственников, к которой я могу прийти со своими печалями в любое время дня и ночи, не размышляя, прилично это или неприлично.
Глеб и Татьяна отчего-то всегда недолюбливали друг друга и все пять лет учебы только тем и занимались, что вышучивали каждый поступок неприятеля, каждый жест. Глеб первый стал звать ее Татьяна Душегуб. А молодые авторы каким-то образом узнали про эту кличку. И, озлясь на критикессу, реанимировали ее. Татьяна, не мудрствуя лукаво, именовала Глеба Хлебом Вонярским.
– Душегуб во второй раз замуж не вышла? – высаживая меня у дома подруги, небрежно поинтересовался Глеб.
– Не вышла. Ждет, когда ты с женой разведешься, – пошутила я. – Поняла, что без тебя все ее замужества обречены на провал.
– Передай, чтобы не ждала. Скажи, я ее благословляю, так что теперь ей повезет.
– Передам.
Почему между людьми без причины возникает неприязнь? Между теми, кто не сделал друг другу ничего плохого. Татьяна всегда была девушкой видной. Статная, русоволосая, с глубокими зелеными глазами. На мужчин она нападала с яростью дикой кошки. Не потому, что была, как теперь говорят, склонна к нетрадиционной половой ориентации, а потому, что считала их всех похотливыми кобелями и первым делом принималась оттачивать на них свой острый язычок, создавший ей впоследствии славу самой язвительной и злой журналистки края.
Литературный мир шутил, что Татьяне надо было вручать не «Золотое перо» – ежегодный приз лучшему журналисту, а «Золотое жало».
Каким образом ее бывшему мужу удалось склонить Татьяну к браку, остается только гадать. Потому, что он и был как раз тем самым кобелем, и это моментально понимали все, кроме такой умной и проницательной Шедогуб.
Супруги разошлись, но, кажется, Вадим – ее бывший – продолжал по-своему любить Татьяну. Правда, на этот раз безо всякой надежды. Шедогуб, как говорят французы, уходила уходя.
Специально для Таньки я надела свои новые очки и позвонила в дверь. Долго и нахально. Как молодой автор, не сомневающийся в собственной гениальности. Татьяна курировала городскую ассоциацию молодых журналистов.
Подруга открыла на звонок дверь и посмотрела на меня с профессиональной строгостью:
– Девушка! Я принимаю в рабочее время, в редакции газеты. Кто вам дал мой адрес?.. О Господи, Решетняк! У тебя что, крыша едет?
– Переночевать пустишь? – Я решила не обращать внимания на всякие гнусные инсинуации.
– Дай сначала закрыть рот, а то я, кажется, вывихнула челюсть. «Мария Ивановна, как вы могли стать валютной проституткой?» – «И не говорите, девочки, повезло, наверное!»
– Анекдот с бородой, Шедогуб!.. Тебе привет от Глеба Винярского. Просил передать, чтобы ты его не ждала и выходила замуж.
– Ты подружилась с Вонярским?
– Он подвез меня к твоему дому.
– А... Ну Бог с ним! Лучше скажи мне, чего это ты так вырядилась?
– Вот и Глеб удивлялся.
Я хотела наклониться, чтобы снять с себя новые босоножки на высоченном каблуке – знак моего нового имиджа, как в это время что-то больно укусило – или ужалило? – меня в ногу. От неожиданности я села прямо на пол в Танькиной прихожей, а прямо над моей головой кто-то громко захохотал грубым мужским басом:
– Ха-ха-ха!
– Петька! Немедленно скройся с моих глаз! Что за гнусная птица...
– Птица? – спросила я слабым голосом.
– Да попугай же! – досадливо пояснила Татьяна, помогая мне подняться. – Понимаешь, не терпит голые женские ноги и клюется, как глупый петух!
Ах да, недавно один знакомый Танькин журналист уехал на постоянное жительство в Америку и подарил ей своего попугая ара по кличке Петька. В прошлый свой приход я была в брюках и потому избегла нападения птицы. Кстати, похожей на желчного старика пенсионера. Наверное, по причине того, что почти все его когда-то роскошные перья выпали, и он имел весьма облезлый и совсем непрезентабельный вид.
– Может, тебе отдать его куда-нибудь в живой уголок?
Петька отчетливо возмущенно фыркнул.
– Не обращай на него внимания, – махнула рукой Татьяна.
– Петька – глупый петух! – очень похоже на Танькин голос передразнил ее попугай. – Вор-рона!
– Ты доболтаешься! – пригрозила Танька. – Отдам тебя Марату.
Марат – огромный соседский дог, которого, по-видимому, боялся Петька. Он улетел в коридор и продолжал оттуда бурчать:
– Марат! Марат!