Наташа поперхнулась и не сразу смогла откашляться. Что он себе позволяет, этот попутчик?!
      – С моей помощью? – переспросила она хмуро.
      Но он ничуть не испугался ее недовольства, а тоже стал заводиться, как будто сам принимал непосредственное участие в этой истории.
      – Не с моей же!.. А как вы думали? Даже если ваш Валентин так слаб, как говорит о том его жена – кстати, у меня создалось такое впечатление, что вы ей поверили, – ему не понравится, что его футболят, словно мяч. Он живой человек и, судя по всему, любит вас по-настоящему. Ну вот, вернется он из командировки, полный самых радужных надежд, а ему сюрприз преподнесут: возлюбленная тебя перепродала. За б ольшую сумму.
      – Вы так говорите, потому что не все понимаете, – волнуясь, зачастила Наташа. – Никого я не продавала. Только свою квартиру...
      – Тогда почему именно ей, его жене? Хотели продать – могли сделать это как-то иначе. А так... Сумма этой сделки известна, а насколько я успел понять, ваша Тамара не брезгует никакими средствами...
      – Какая же она моя?
      – Теперь выходит – ваша. Вы с ней договорились, ее послушали, ей поверили.
      «Нет, это все не так, – лихорадочно думала Наташа. – Тамара просто защищала свою семью, а я решила ей в том не мешать. Она не станет говорить Валентину насчет купли-продажи, это было бы слишком жестоко...»
      Но собственные рассуждения казались ей жалкими. Тамара станет говорить, Тамара не станет говорить... Тамара скажет все, что надо и не надо, лишь бы опорочить Наташу в глазах Валентина. Доломает ему хребет?
      Что происходит? Почему Сан Саныч исполняет вовсе не ту роль, которая ему была отведена? Разве исповедники высказывают тем, кто к ним приходит, свое мнение и осуждение? Наташа уверила себя, что он одобрит ее поведение. Вот какая хорошая женщина Наташа Рудина! Она позаботилась не о себе, а о сохранении чужой семьи. И старалась отмахнуться от внутреннего голоса, который просто злорадно хохотал: «О чужой семье она позаботилась! О собственном спокойствии. Привыкла плыть по течению, а когда жизнь впервые потребовала руками подвигать, самой поплыть, предпочла просто пойти на дно...»
      От обиды на себя и на весь свет Наташа выпила полную рюмку коньяка, который до того лишь пригубливала, потом еще одну.
      Коньяк подействовал. Наташе стало жалко себя и даже захотелось плакать. К счастью, Сан Саныч опомнился и поспешно стал отползать с завоеванных позиций.
      – Наташенька! Простите ради Бога! Нашел кого винить – женщину, которая не смогла противостоять натиску оголтелого хамства.
      Она вымученно улыбнулась.
      – Вы были правы. Я трусливое, ничтожное существо...
      Теперь он уже испугался.
      – Наташа, я вовсе этого не хотел! Просто увлекся, представил себя на месте этого Валентина... Между прочим, моя бабушка говорила: что потопаешь, то и полопаешь. Почему он позволил сделать из себя жертву? На первый взгляд он не виноват в том, что случилось. О чем мы с вами только что говорили? Тамара виновата. Вы виноваты. А он вроде как ни при чем. И это мужчина!
      – Мужчина... – Коньяк разлился по жилам, зашумел в голове, настраивая Наташу на философский лад. – Я вдруг подумала, что если раньше мужчина сражался за женщину, то теперь идет война между женщинами за мужчину. А он в большинстве случаев самоустраняется и наблюдает со стороны, чем эта война кончится. Чтобы уйти к победительнице.
      – То есть, вы думаете, что он просто вернется к Тамаре?
      – Не знаю. – Она вздохнула. – Я совершенно окосела.
      – Ничего, – успокоил ее Сан Саныч, – сейчас вернемся в купе, поспите часок-другой и проснетесь свежей как огурчик.
      – Зеленой и в пупырышках, – грустно докончила она, поднимаясь из-за стола.
      Действительно, она легла на свою нижнюю полку и заснула, едва коснувшись подушки. И проспала не пару часов, а все шесть.
      Она проснулась оттого, что услышала, как Сан Саныч щелкнул замком своей дорожной сумки и, оглянувшись, посмотрел на нее с улыбкой.
      – Я бы извинился, Наташенька, за то, что разбудил вас нечаянно, но думаю, что вы и сами меня бы не поблагодарили: через полчаса конечная станция, а вам еще нужно собраться.
      Она виновато спохватилась:
      – Я проспала все на свете!
      – Ничего страшного, – успокоил он, – лучше спать, чем не знать, как заснуть. Я выйду в коридор, а вы не спеша собирайтесь. И давайте ваше постельное белье, я отнесу, а то проводники все равно не дадут вам покоя.
      Влюбленной пары, как и их вещей, уже не было. Они же вроде собирались ехать до конца? Передумали, пока она спала?
      – На станции, где мы стояли сорок минут, наши молодые встретили каких-то своих друзей и перешли в их купе, – пояснил Сан Саныч в ответ на ее удивленный взгляд.
      Он понимает все, ему ничего не нужно объяснять. И коньяк он заставил ее выпить нарочно... Но не вливал же в рот! Не скоро, должно быть, придет к ней спокойствие. А спать придется вот так: хлобыстнула коньячку, и глаза сами собой закроются.
      И вид у нее был, наверное, еще тот: спала с открытым ртом, да еще храпела.
      Наташа нарочно рисовала себе такую неприглядную сцену, потому что была зла на себя. Вот еще один показатель ее бесхребетности. Налили – выпила. Наравне с мужчиной. Может, даже перепила его, потому что совершенно не помнила, сколько пил Сан Саныч.
      Она быстро собралась, привела себя в порядок и открыла дверь купе, все еще чувствуя себя не в своей тарелке.
      – Пустое, Наташа, – улыбнулся он, – не отводите взгляд. Поспали, и хорошо. Я любовался вами: во сне вы выглядели совсем молоденькой и обиженной. Как ребенок.
      – Как ребенок... после полбутылки коньяка!
      – Ну-ну, надо давать и отдых своей нервной системе. А насчет случившегося я не прав. Во-первых, после драки кулаками не машут. Случилось то, что случилось. А во-вторых, если Валентин – ваша судьба, вам все равно быть вместе.
      – Вы фаталист? А как же изречение о том, что человек – кузнец своего счастья?
      – Как и многое из человеческой мудрости, мы ухитрились, в основном в советское время, приспособить к своей идеологии и этот афоризм. Всей страной кинулись ковать те самые ключи. А точнее, один ключ на всех. Разве можно к счастью индивидуальному идти толпой? Вроде в то время вы были еще девочкой, а вот поди ж ты, и в вас проросли отростки тех представлений. Сохранить чужую семью отречением от собственного счастья... Видите, и я не удержался от красивостей. Счастье, сказал кто-то из великих, кажется, Толстой, есть удовольствие без раскаяния. Значит, вы пока к счастью не готовы. Успокоил, да?
      Он рассмеялся, и Наташа вместе с ним. Ей отчего-то стало легче.
      Сан Саныч полез в карман и достал визитку.
      – Вам все придется начинать сначала: работа, квартира. Если чего-то не заладится, обращайтесь. Я хоть и далеко на первый взгляд, но из Питера достаю до вашего города одним нажатием кнопки. В общем, если что-то пойдет не так, как хотелось бы, обращайтесь.
      Наташа не читая опустила визитку в сумочку: кто бы ни был Сан Саныч, а все же он не Господь Бог. Вряд ли она станет когда-нибудь к нему обращаться. Но поблагодарила:
      – Спасибо, непременно воспользуюсь.
      Жаль, что прозевала момент, когда кончились сугробы и по обеим сторонам дороги зачернела свободная от снега земля. Через неделю февраль, а там бывает такая теплынь, что земля полностью оттаивает и садоводы в это время сажают картошку.
      За окном появился свет вокзальных огней. Девятый час вечера. Поезд прибывал без опозданий.
      – Я могу подвезти вас, – предложил Сан Саныч. – Меня ваш вице-мэр встречает. Может, заодно познакомитесь с высоким начальством.
      – Спасибо, – отказалась Наташа, – меня тоже должны встретить.
      Он поцеловал ей руку и помог сойти с поезда. Тут же к попутчику подлетели сразу несколько человек, из чего Наташа заключила, что он – человек непростой, но потом она и сама попала в объятия младшего брата, а за ним и родителей, потеряв своего Сан Саныча из виду.
      – Наконец-то ты вернулась! – сказала Наташина мать и заплакала.
      Отец как-то суетливо прижал ее к себе – он тоже соскучился, но стеснялся переполнявшего его чувства.
      Брат хлопнул по спине, точно парня.
      Так, поддерживаемую всеми тремя, Наташу повели к стоящей поодаль иномарке.
      – Ого! – сказала она.
      – Да уж, – неопределенно проговорил отец, и было непонятно, разделяет он восхищение дочери или чем-то раздражен.
      Папа недоволен успехами сына? Нет, здесь крылось нечто большее. Человек, который надолго уезжает из семьи, неизбежно попадает в ситуацию, когда недостаток информации не позволяет делать однозначные выводы о происходящих в ней изменениях.
      Пока же Наташа отметила лишь проступившее на физиономии братца самодовольство. Он и машину вел небрежно, а одной рукой постоянно что-то делал: то искал кассету и вставлял ее в японскую магнитолу, то щелкал переключателями и интересовался, не жарко ли Наташе и не выключить ли печку...
      – Валерий, я хотел бы доехать до дома без приключений, – сухо заметил сыну отец; человек, который прежде никогда не был ни занудой, ни педантом.
      Между ней и Валеркой всего три года разницы, но Наташа уехала, и родители свой воспитательский азарт, кажется, полностью переключили на младшего брата. Если он и в самом деле директор фирмы, то как терпит-то.
      – Хорошо тебе, Наташка, – словно подслушав ее мысли, заговорил брат. – Ты далеко, тебя не так просто достать, а меня пилят в две пилы.
      – Давай, Валерик, пожалуйся, – засмеялась мама, и Наташа по тону поняла, что она по привычке спускает на тормозах возникшее напряжение.
      Ну ничего, теперь Наташа приехала, и маме будет легче. Две женщины в семье против двух мужчин.
      Однако как приятно вернуться в родимый дом после нескольких лет отсутствия!
      Прямо перед их калиткой стайка ребятишек – Наташа уже не знала, кто из них чей – играла в какую-то игру, а считалку, как ни странно, декламировала ту же, из Наташиного детства:
 
До-ре-ми-фа-соль-ля-си,
Ты, собака, не форси,
Шляпу набок не носи,
Что украла, принеси!
Я украла колбасу,
Завтра утром принесу!
 
      Словно открылась вдруг дверь в далекое беззаботное детство с приглашением: давай входи, и станешь жить там, где за тебя все решат другие...
      Она даже головой встряхнула: не сносит ли крышу у Наташи Рудиной?
      Большой стол в гостиной был уже накрыт белоснежной скатертью. Мать, как обычно, не признавала никаких клеенок. Почему-то вдруг выплыло из памяти лицо Нели Новиковой и ее пристрастие к белым скатертям. Они бы с Наташиной мамой нашли общий язык. Только чего в их городе появляться Неле Новиковой?
      – Напоминают мне клеенки общепит, и все тут, – бурчала мама, когда кто-то из нечаянных гостей советовал ей не слишком церемониться.
      Она частенько вспоминала – в узком семейном кругу – одну свою подругу, которая в шкафу держала стопку скатертей и ни разу ими так и не воспользовалась. Каждый раз, видимо, рисовала себе картины, как белую скатерть заливают вином или чем-то еще трудно отстирываемым, и махала рукой: а ну ее, эту скатерть!
      – Мы так привыкли жить кое-как, что и не стремимся свой быт хоть сколько-нибудь улучшить, – говорила мама. – Человек вначале себя не любит и соглашается на всевозможные упрощения, кожзаменители и фальсификацию чувств, а потом в очереди готов соседу горло перегрызть.
      – Ну у тебя, мать, и аналогии, – удивлялся отец, – от скатерти к людской злобе.
      – Так ведь злоба от чего идет, – развивала свою мысль мама. – От того, что человек себя красоты лишает, не хочет подле себя мусор разгрести, а вываливает все тут же у порога.
      Наташа одобряла мнение матери. И то, что в доме были в ходу льняные скатерти и салфетки, и то, что в подсвечниках горели свечи. Не только по праздникам, а просто по вечерам. И немыслимой сложности салаты, просто так, под настроение. Устраивали себе маленькие праздники, от чего и жизнь даже в самые мрачные периоды не казалась безнадежной. Одобряла, а сама чуть не отвыкла от скатертей, привыкая к клеенке как к символу чего-то примитивного и заурядного.
      За столом говорили в основном о Наташином будущем. Имени погибшего зятя старались не упоминать. Опасались рецидивов того темного времени, когда Наташа так глубоко ушла в себя, что жила как бы по привычке и целых два года не приезжала домой.
      А когда на третий год приехала, то начинала плакать при любом упоминании о Косте и ее семейной жизни, ночами не спала, так что матери пришлось повести ее к врачу, который выписал ей снотворное.
      – Привыкну к таблеткам, вообще без них спать не смогу, – ворчала Наташа.
      – Я выписываю вам таблетки, – не согласилась врач, – чтобы вылечить у вас нарушение сна, а вовсе не для того, чтобы вы пользовались ими постоянно.
      Ведь есть же люди, которые быстро забывают свои невзгоды. Включая смерть близкого человека. Пережили, месячишко поплакали и пошли себе дальше, не оглядываясь. Странно, что только теперь Наташа нашла своему поведению объяснение. Ее страшила опять все та же боязнь перемен: а как она сможет жить одна, а как станет привыкать к кому-то другому? А вдруг на этот раз жизнь не сложится? Смешно требовать от жизни гарантий, словно в часовой мастерской, но Наташа хотела именно этого.
      Родные снисходили к этой ее слабости, но не понимали, почему она не такая, как они? И все хотели перетянуть ее на свою сторону. Научить забывать, что ли.
      – Сестрица, ты, помнится, неплохо рисовала, – тормошил ее за столом Валерка.
      – Мало ли, художником я все равно не стала бы.
      – А вот визажистом могла бы. Со своим знанием косметики. Знаешь, сколько они зарабатывают!
      – Еще чего, – посуровел отец. – Для этого, наверное, и высшего образования не нужно. Любая малограмотная девчонка такую специальность освоит.
      Он гордился, что оба его отпрыска имели дипломы инженеров.
      – На фиг ей диплом? Мне мой что-то дает? Я работаю совсем в другой области. Начал сначала и, между прочим, стал профессионалом. И Наташке можно всего лишь закончить курсы.
      – Куда ты ее толкаешь, куда? В ту же яму, в которой сам сидишь?
      – Ни в какой яме я не сижу! – в свою очередь, закричал брат. – А сбой может в любом деле произойти.
      – Ага, потом таких сбившихся находят в подъездах с пулей в голове!
      – Чего это они? – шепотом спросила Наташа у матери.
      – Да тут как-то приходили по Валеркину душу двое бритоголовых. Отец тогда за него так переволновался, до сих пор забыть не может. Мол, на госпредприятии его бы никто преследовать не стал. А Валерка сказал, что никогда не будет работать на государство, которое не только не считается с его правами гражданина, не платит ему долги, а при случае вообще может без штанов оставить. Отец стал спорить, доказывать, что такое случается во всех странах. Что и в Америке было в тридцатые годы. На что Валерик отвечал: теперь понятно, что от Америки мы на семьдесят лет отстали. Отца ты же знаешь, он вообще не допускает мысли, будто какая-то Америка лучше нас. В общем, они поссорились и месяц не разговаривали.
      Месяц не разговаривали, что творится! Раньше в семье никогда такого не было. Могли дуться друг на друга, но не больше одного-двух часов...
      Наташа дала себе слово отца с братом помирить. Раз и навсегда. Кто-то же должен быть умнее. Или снисходительнее...
      Надо же, она собралась родных мирить. Раньше просто перемолчала бы, подождала, пока само наладится. Может, у нее стал меняться характер? Не поздно ли – человеку под тридцать? Вечный непротивленец, трусиха и кисейная барышня. Травоядное животное, которое начало отращивать клыки?
      Вот как, о себе уже в среднем роде. Давай, Наташенька, унижай себя, ползай, если летать не можешь!
      – У нас, между прочим, тоже есть в городе парфюмерная фабрика, – заметил отец.
      – Да знаю я, – сказала Наташа, – ты забыл, я на ней практику проходила.
      – Пусть отдохнет человек, – вмешалась мама. – В кои веки дома очутилась, а вы оба сразу про работу. Небось не объест!
      – Да я вообще-то не с пустыми руками приехала, – похвалилась Наташа, чем вызвала нешуточное возмущение родных.
      Громче всех распинался брат, который обещал кормить ее до пенсии, если паче чаяния сестра не найдет себе хорошую работу. А свои деньги пусть себе оставит.
      Деньги. Будь прокляты эти деньги! Она бы даже хотела поскорее их истратить, чтобы не вспоминать, каким образом они ей в руки попали.
      Хорошо бы заодно истратить и память, чтобы не вспоминать ни о Валентине, ни о той роковой субботе его дня рождения.
      Увы, как впоследствии оказалось, от него ей осталась не только память.

      Наташа все-таки послушалась брата. Пошла на курсы визажистов. Училась с удовольствием, по словам преподавателей, хватала все на лету.
      Никогда она прежде не знала, какое это удовольствие, когда под твоими руками человек получает как бы новое лицо.
      Причем среди клиентов у нее появились не только женщины, но и мужчины, кое-кто из которых стал за ней ухаживать.
      Значит, правы философы, утверждая, что никогда не поздно начать жизнь сначала.
      Прежде всего, увлеченная учебой, она стала заниматься еще самообразованием, покупая книги по своей новой профессии.
      А как-то в один из дней услышала, как отец с удовольствием говорит матери:
      – Наташа-то, заметила, как изменилась? Будто от тяжелой болезни оправилась. Все-таки, знаешь, Константин на нее давил своим пессимизмом. Оказалось, это очень заразительно. И неуверенность в собственных силах, и желание довольствоваться малым. С одной стороны, вроде хорошо, а с другой... Когда еще и стремиться к большему, как не в молодости?
      Она никогда прежде не слышала, чтобы отец говорил хоть что-то неодобрительное в адрес Константина. Наоборот, когда она с мужем какое-то время еще жила с родителями, тот же отец говорил:
      – Мой зять – очень положительный человек.
      Наташа, кстати, тоже не задумывалась о том, что супруг предложил уехать в маленький городок, а не в большой. Ее друг детства Данька Шустов уехал в Москву, не подумав о том, что в столице труднее пробиться, – он просто поставил себе цель, на взгляд того же Кости, недостижимую, но ведь добился же!
      А почему Наташа никогда не задумывалась об этом? Она просто шла за Костей, и все. Позвал замуж – пошла, позвал уехать в провинцию – поехала... Тамара предложила ей уехать домой – уехала. Нет, это уже из другой оперы! Или из той же самой?
      Надо ли оглядываться назад? Наверное, ненадолго можно, но не на три года погружаться в прошлое, как она сделала.
      Нет, прошлое нужно нам для анализа ошибок, для сравнения достижений, для легкой ностальгии. Но прошлое не должно тянуть назад и заедать настоящее...
      Смешно сказать, Наташа так увлеклась новым ритмом жизни, что вспомнила о том, о чем молодой женщине забывать вовсе не стоило, лишь посмотрев по телевизору рекламу новых прокладок.
      Однако она «пропустила» уже второй месяц! А не беспокоилась до сих пор, потому что пока ни с кем у нее не было интимных отношений. В браке с Костей она не беременела все три года. Вот и расслабилась.
      Наташа купила тест на определение беременности, все еще несерьезно относясь к своему самочувствию. Мало ли, перемена климата, стресс, говорят, все это может повлиять на обычный цикл... Результат теста ее ошеломил: Наташа ждала ребенка... от Валентина!
      Тут впору было не то что расстроиться – завыть в голос. В законном браке не могла забеременеть, и Костя ушел в небытие, не оставив после себя наследника, а теперь... Всего неделя, проведенная с чужим мужем, так в ней отозвалась! Где справедливость? Или это наказание?
      Наказание, Наташенька, наказание! Он был не просто чужим мужем – да в ту пору уже и не был, – он был человеком, далеко тебе не безразличным. Неужели Наташа думала, что можно просто так уехать и обо всем забыть? И ни за что не отвечать?
      Несколько дней она ходила, оглушенная этой новостью. Конечно, для современной медицины беременность не такая уж проблема. Немного неприятных ощущений, и ты опять свободна как ветер.
      Но перед глазами Наташи стоял пример маминой подруги Веры, которая сделала первый аборт и на всю жизнь осталась бесплодной.
      Вера имела все: элитную квартиру в центре города, богатого мужа, возможность лечиться в лучших санаториях страны и зарубежья – бесполезно. Детей она так и не заимела.
      Теперь ее примером матери пугали своих подрастающих дочек, как пугают непослушных детей милиционером.
      Но ведь Наташа не так юна, чтобы не догадываться о последствиях отношений между мужчиной и женщиной. Почему она-то попалась на том, чего с успехом избегают совсем молоденькие девушки?