Наташа проводила Валентина на вокзал – он уезжал вместе с Жюлем.
      Накануне Любавин позвонил ей в лабораторию, предложил поехать вместе – все же был рабочий день, – и Наташа согласилась.
      Не стесняясь окружающих, Валентин поцеловал ее и обратился к Любавину:
      – Анатолий Васильевич, увозите Рудину поскорей. Неделя – это вовсе не вечность, а всего семь дней.
      – Математик ты наш! – улыбнулся Любавин и предложил Наташе руку. – Если семь дней не вечность, то почему поскорей? Боишься расплакаться? Пойдемте отсюда, Наталья Петровна. Не будем махать платками вслед поезду, нас здесь не поняли.
      В машине Любавин взглянул на часы:
      – О, уже половина пятого. Идите-ка вы домой, Наталья Петровна. До конца работы осталось полчаса. Нет смысла возвращаться на фабрику.
      Он довез Наташу до дома и высадил у подъезда. Войдя, Наташа машинально проверила почтовый ящик – никто ей не писал, а потом поднялась на второй этаж и у своей двери полезла в сумочку за ключами.
      Случайно бросила рассеянный взгляд на дверь и замерла от неожиданности: дверь была не просто не заперта, она оказалась даже неплотно притворена. Разве они с Валентином не закрыли ее на ключ? Неужели настолько были заняты друг другом и предстоящим расставанием?
      Такое вполне могло случиться. Тогда почему Наташа медлит, боясь прикоснуться к дверной ручке, словно неизвестный злоумышленник подвел к ней ток?
      Но не стоять же столбом перед собственной дверью, не решаясь зайти. Может, позвонить соседям, попросить, чтобы зашли вместе с ней?.. И стать посмешищем всего города! В конце концов, что может с ней случиться? Чай не в Чикаго живет.
      Конечно, лучше бы она кого-нибудь позвала, потому что в ее квартире царил такой разгром, какой прежде она не смогла бы себе представить.
      Весь хрусталь, вся дорогая посуда, которую Наташа покупала еще с покойным мужем, – все было разбито вдребезги.
      Одежда, сброшенная на пол с полок шифоньера, повсюду валялась на полу, и погромщики, похоже, не стеснялись на нее наступать.
      Наташа без сил оперлась о косяк. Что делать? Вызывать милицию? Но, судя по беглому осмотру, ничего из вещей не пропало. Скорее всего органы правопорядка не станут даже заводить дело. У них с кражами хлопот невпроворот, а тут – обычное хулиганство.
      Возможно, у нее спросят, не подозревает ли она кого-нибудь. Подозреваю, скажет Наташа, это сделала женщина, у которой я увела мужа. Они пригласят Тамару, и выяснится, что она как раз в это время сидела на каком-нибудь совещании.
      Пальчевская из мести наняла хулиганов? Но во-первых, это очень трудно доказать, а во-вторых, что бы вы делали на ее месте?
      Теперь ей страшно было оставаться в своей квартире. Если незваные посетители так спокойно вскрыли оба замка – Наташа осмотрела дверь и не заметила следов взлома, – то что помешает им сделать это еще раз?
      – Почему у тебя дверь нараспашку?
      Эта простая фраза заставила Наташу подскочить на месте от страха. Она оглянулась. В коридоре стояла Тамара Пальчевская.
      – Что молчишь? Дверь, говорю, надо закрывать, тут тебе не Америка.
      Наташа опять не закрыла дверь? Оставила открытой на всякий случай. Вдруг придется убегать из собственной квартиры?
      Тамара стояла и ждала ответа, и Наташа кивнула на разгром, внимательно следя за выражением лица Пальчевской.
      – Ну и ну! Ты с кем-нибудь поссорилась?
      Причем сказала тоном, в котором не прозвучало ни грана фальши.
      «Поссорилась. С тобой», – чуть было не сказала Наташа. Но в последний момент передумала. Именно такого объяснения Тамара и ждет. Чтобы в ответ сделать круглые глаза и сказать: «Неужели ты подумала, что мне будет не лень все это крушить и ломать?»
      – Послушай. – Наташа старалась говорить спокойно. – Зачем ты пришла? Полюбоваться?
      – Не говори ерунды. Для начала я помогу тебе убрать это.
      – Поможешь?! Ты мне уже помогла! Мать Тереза с жэдэ вокзала...
      – Не поняла, почему ты кричишь? Разве прежде я не помогала тебе? Хотя бы въехать в это самое жилище. Расставить по местам мебель. Разве я не доставала машину? Не приводила грузчиков? Тогда почему ты удивляешься, что я хочу помочь подруге... прошу прощения, бывшей подруге в трудную минуту?
      Не обращая внимания на отчужденность хозяйки, Тамара сняла шубу и повесила на вешалке в коридоре. Пристроила поближе к теплой батарее меховую шапку – намокла от снега – и пошла на кухню за веником и совком.
      Она слишком часто прежде ходила в эту квартиру и чувствовала себя в ней как дома. Нашла большой полиэтиленовый мешок для мусора и стала складывать в него черепки и осколки. Наташа, опустив руки, понаблюдала за ней и принялась укладывать в шкаф выброшенную одежду. Через полчаса в квартире был наведен порядок.
      Так же молча Тамара принесла из кухни большую салфетку, которую Наташа обычно использовала вместо скатерти на журнальный столик, нарезала хлеб, что-то достала из принесенного с собой пакета. В общем, когда Наташа, вымыв руки, вернулась в комнату, столик был накрыт как обычно, когда они вот так собирались поболтать, перемыть знакомым косточки.
      – Только не говори, что пить со мной ты не расположена, – с усмешкой проговорила Тамара, – нам есть что сказать друг другу, и предпочитаю делать это за столом.
      Наташа молча кивнула. Становиться в позу у нее не было сил.
      – Согласись, что я вела себя с вами по-джентльменски. – Тамара подняла рюмку водки, Наташа не захотела с ней чокаться, но та и не настаивала. – Давай пей, слушать то, что я тебе скажу, лучше в расслабленном состоянии, а ты слишком уж напряжена. Правильно делаешь, что не относишься легкомысленно к сложившейся ситуации.
      Она выпила водку не поморщившись, и, к своему удивлению, Наташа покорно последовала ее примеру. Расслабиться ей хотелось как никогда.
      – Так вот, – продолжала Тамара, – всю неделю вашего прелюбодеяния...
      Значит, она знала. Следила сама? Вряд ли. Скорее всего наняла кого-то. Как и с сегодняшним битьем посуды в квартире Наташи.
      А они с Валентином были так легкомысленны! Входную дверь закрывали всего на один замок, цепочкой не пользовались. Конечно, вряд ли их это бы спасло, вздумай сама Тамара или ее подручный ворваться в квартиру. Вон и два замка их не остановили...
      – На горизонте вашем я не маячила. Звонками и визитами не надоедала. Правда, не дала Пальчевскому развод, но это было бы уж слишком хорошо, что, если подумать, даже плохо. «Урок ваш выслушала я, сегодня очередь моя». Надо же, со школы помню. Отповедь Татьяны Онегину. По литературе у меня была пятерка, а у тебя?
      – Четверка.
      Та самая, которая не дала Наташе получить золотую медаль. А нужно было всего лишь поговорить по душам с учительницей литературы, как ни странно это звучит. Но она решила: пусть будет что будет.
      – Странно, я думала, ты была круглой отличницей. Такая примерная девица-красавица. Разлучница. Чужие мужья слаще, да?
      – Он же с тобой разводится.
      – Разводится и разведется – это, видишь ли, разные глагольные формы... И он стал со мной разводиться, не помнишь почему?
      – Потому, что не простил тебе ту дурацкую шутку с продажей.
      – Небось говоришь и сама не веришь. Он прощал мне куда большие прегрешения. Это серьезная причина развода – не простил жене шутку? Скажи кому-нибудь другому. Ты просто не хочешь взглянуть правде в глаза: Валентин ушел из семьи по твоей вине! Ты разрушила наш брак. А потом еще и решила обидеться на меня за то, что я пытаюсь его сохранить. Какая же ты подлая! Я видела, как ты льнула к нему на вокзале. До чего дело дошло! Жену вынудили наблюдать за отъездом мужа из-за угла!
      Наташа молчала. От слов Тамары все происшедшее с ней будто становилось с ног на голову. В один момент – вот она, сила слова! – ее отношения с Валентином, такие нежные и романтичные совсем недавно, показались пошлыми и взаправду представали именно прелюбодеянием.
      – Валентин тогда, за столом, шепнул мне: «Наташа, купи меня, не пожалеешь!» – растерянно пробормотала она. – Я и согласилась. А до того момента такая идея и не приходила мне в голову.
      Это называется – растерялась? Так сильно, что походя закладывает Валентина. И кому? Его врагу.
      – Вот именно, Валентин брякнул спьяну, а ты решила, что это и есть самый настоящий торг...
      Тамара опять разлила водку по рюмкам.
      – Что бы ты себе ни напридумывала, я – его законная жена, а Валентин – мой муж. Пока ты рядом, он выпендривается, доказывает тебе, какой он самостоятельный. Не будет тебя, он вернется ко мне, и будем мы с ним жить, как жили.
      – И куда же я денусь? – поинтересовалась Наташа.
      – Уедешь. В свой родной город. Разве сравнить краевой центр с нашей дырой? Сорок тысяч жителей. Меньше, чем в любом районе вашего города. Там у тебя будут совсем другие возможности. Ты молода, красива, одна не останешься.
      – А если я не уеду?
      – Ну зачем тебе это надо?
      Тамара взглянула ей в глаза, и Наташа испуганно содрогнулась: это только говорится, что любящая женщина сильнее всех. Наташа чувствовала, что в такой вот житейской схватке она намного слабее.
      – Может, нам больше не стоит демонстрировать друг другу свои возможности?
      «Нам». Выходило это у Тамары даже по-товарищески. «Нам»!
      – Все равно ваши отношения ничем хорошим не кончатся. Валентин – тряпка, слабак. А иначе, не будь он слабым, разве позволил бы ТАК с собой обращаться? И тебя он бросит, если я нажму посильнее. Не веришь?
      Наташа могла бы сказать «не верю», но самое страшное было в том, что такой веры у нее не было. Слишком долго она наблюдала, как складывались отношения супругов Пальчевских. И вдруг в момент Валентин переменился? Из-за любви к Наташе? Да была ли между ними эта самая любовь?
      – На чужом несчастье своего счастья не построишь, – прорвался через ее мысли голос Тамары.
      Это было уже из какой-то другой оперы. Слишком по-бабьи, на Тамару не похоже. На мгновение Наташа подумала, что Пальчевская вовсе не так уверена в себе, как хочет это представить, но она уже поплыла. То есть сдвинулась с якоря, где до сих пор стояла в уверенности, что их с Валентином чувства и отношения крепки и надежны.
      И что самое смешное, говорила это женщина, которая именно таким способом стала его женой.
      – Что же мне делать? – вырвалось у Наташи.
      Она вовсе не спрашивала об этом Тамару, просто размышляла вслух, но та ей ответила. Положив при этом на стол небольшую пачку долларов:
      – Продай мне свою квартиру.
      – Зачем она тебе?
      – Пригодится. Добавим к нашей двухкомнатной и поменяем ее на трехкомнатную квартиру. Жилье никогда не бывает лишним... Здесь три тысячи баксов. По меркам большого города, не много, но в нашем захолустье однокомнатные квартиры больше двух с половиной тысяч не стоят, а попутно я тебе компенсирую моральный и материальный ущерб. Ну, соглашайся.
      Наташа попыталась вывернуться из жесткого захвата:
      – Но я не готова... это слишком неожиданно... мне нужно время.
      Но самой себе она напоминала упрямого Фому из детской книжки: «Из пасти у зверя торчит голова, а к берегу ветер доносит слова...»
      – Какое там время, ничего тебе не нужно! – снисходительно улыбнулась Тамара, проглатывая ее целиком. – И с руководством фабрики не будет никаких препятствий. Я говорила с директором, он сказал, что отпустит тебя без отработки...
      Значит, и Любавин против нее! А совсем недавно ей казалось, что он на их с Валентином стороне... Еще в гости приходил, за столом сидел...
      – Без меня меня женили, – усмехнулась Наташа, в момент почувствовав себя одинокой и всеми брошенной. – Значит, ты была уверена, что я соглашусь?
      – Не была, – скривилась Тамара, – но все же надеялась на твое благоразумие. Поверь, там, вдали, рядом с близкими людьми, все случившееся покажется тебе дешевой мелодрамой.
      Как всегда, она была права. На зыбкой почве стоял их с Валентином любовный замок. Не было у него основного – фундамента. Если столь реалистический символ можно применить к миру чувств. Вот и закачалось все строение при первом же толчке.
      Дешевая мелодрама. Так назвала их роман Тамара. Наташа взяла деньги со стола и медленно пересчитала. Хотя больше всего ей хотелось просто взять и порвать их не считая. Но это было бы глупо. В конце концов, должна же была она согласиться ради чего-то. Пусть Тамара решит, что ради денег.
      – Я уеду послезавтра, – сухо сказала она.
      – Меня это устраивает, – кивнула Тамара. – Документы на квартиру оформим завтра.
      Назавтра Наташа зашла в администрацию парфюмерной фабрики.
      – Решила уехать, – понимающе кивнул директор. – Возможно, так будет лучше для всех. И Валентин Николаевич наконец определится, не будет метаться между вами...
      Он не смотрел ей в глаза, а все время будто невзначай отводил взгляд в сторону.
      – Спасибо, – сказала ему Наташа, – я очень рада, что вы так глубоко вникли в проблему. Билет я возьму на завтра, распорядитесь, пожалуйста, чтобы в отделе кадров мне выдали трудовую книжку.
      – Ничего, – Любавин наконец взглянул ей в глаза, – ты женщина молодая, красивая, долго в одиночестве не будешь.
      Да что ж это они успокаивают Наташу одними и теми же словами, будто дебилку какую!
      – Жалко, фотограф не успел с тобой поработать. Ты ведь у нас была главной претенденткой на рекламу новой туалетной воды.
      Он уже ее отсек от фабрики, вообще от здешней жизни. Как просто: только что был человек, и уже нет человека.
      Наташе захотелось расплакаться, но она решила: не дождетесь! И сказала, вспомнив вдруг единственного человека, который о ее отъезде пожалеет.
      – А вы Нелю Новикову возьмите. Со склада готовой продукции.
      – Новикову? Думаешь, подойдет? – директор что-то черкнул в своем блокноте.
      – Подойдет. Она хорошенькая. И лицо фотогеничное.

      Уволилась с работы и собралась в дорогу Наташа так быстро, словно сам город выталкивал ее прочь, как случайно попавшее в его нутро инородное тело.
      Искренне огорчились только девчонки-лаборантки да Неля Новикова, которую Наташа навестила на рабочем месте.
      – Наталья Петровна, – прямо спросила она, – а как же Валентин Николаевич?
      Наташа лишь пожала плечами: никто точно не знает как. Тамара считает, что он вернется в семью и будет жить, как жил. А раз так, ей здесь больше делать нечего.
      Неле о том знать было незачем. Она сказала ей:
      – Ты запиши мой адрес, вдруг на юге окажешься... Например, пошлют тебя за чем-нибудь. Или проездом.
      Девушка аккуратно записала адрес, телефон, заметив при этом:
      – Кто меня куда пошлет, Наталья Петровна, кроме как туда, куда обычно посылают. Небось сами не верите, что такое может быть.
      – Да будет же у тебя отпуск, в конце концов! – рассердилась Наташа. – Вот и приезжай.
      Посмотрела в сострадательные глаза девчонки и пожалела, что уезжает, навсегда расставаясь с этой чистой душой.
      Но ошиблась, потому что на следующий день Наташа поехала на вокзал, вызвав домой одно из восьми такси, которые имелись в городе, – у нее неожиданно оказался большой багаж.
      Никто ее не провожал. Был обычный рабочий день, никто ради нее не стал отпрашиваться с работы.
      Но нет, она ошиблась. Едва подошла к своему вагону и пристроилась к небольшой очереди стоявших у вагона пассажиров, как услышала:
      – Наталья Петровна!
      Она оглянулась и обомлела: к ней бежала Неля с большим пакетом в руках.
      – Наталья Петровна, я нарочно отгул взяла, чтобы вас проводить. Пирожков напекла в дорогу. Чуть не опоздала.
      – Пирожков? – переспросила она.
      – У нас бабушка всегда пекла в дорогу пирожки, – зачастила Неля. – Вот эти с капустой, а эти с картошкой.
      Она перечисляла, а когда подняла голову, испугалась.
      – Наталья Петровна, вы плачете? Вас кто-то обидел?
      – Жизнь меня обидела, Нелинька, – со вздохом сказала она, сглатывая слезы. – Я уж думала, меня никто провожать не придет.
      – Мало кто знает, – успокоила ее та, – а так бы народ пришел. Вас многие любят.
      – Спасибо, успокоила, – улыбнулась Наташа, забирая пакет.
      – Я тут еще пепси-колу положила. Может, вы не любите, а я очень люблю.
      Теперь Наташа ехала в поезде, ела пирожки с картошкой и капустой и запивала их пепси-колой.
      Воспользовавшись приходом Нели, она вручила ей текст телеграммы и попросила:
      – Отправь моим родным, пусть встретят.
      – Обязательно отправлю, – заверила ее Неля.
      Наташа и сама бы добралась. До дома с вокзала ходит обычный трамвай, но брат в последнем письме сделал приписку: «Надумаешь домой приехать, сообщи, я встречу!»
      Наташа догадывалась, что Валерий скорее всего купил долгожданную машину и ему не терпелось похвастаться перед старшей сестрой.
      Мама писала, что он директорствует в какой-то фирме и зарабатывает неплохие деньги. Что ж, Наташа порадуется за младшенького. С чем она сама едет домой после шести лет отсутствия? А ни с чем: ни мужа, ни детей, ни сбережений... Если не считать тридцать сребреников. То есть три тысячи долларов.
      – Здорово же вас, наверное, обидели, – проговорил сидящий в купе напротив нее мужчина.
      – А, что? – очнулась от раздумий Наташа.
      – Неприятности, говорю?
      – Есть немного, – нехотя ответила она.
      – Надеюсь, не со здоровьем?
      Она чуть было не нагрубила ему. Кому какое дело, о чем она думает, но в последний момент спохватилась, ответила:
      – Нет, что вы, со здоровьем пока тьфу-тьфу... А почему зашла речь о здоровье? Я так плохо выгляжу?
      – Вы выглядите прекрасно. Но в вашем возрасте и с вашей внешностью неразрешимой проблемой может стать только это, – уверенно сказал он.
      – Надо же, а я и не знала, – ей все же хотелось ему дерзить, – выходит, остальные проблемы вроде как и не проблемы?
      – Решаемые проблемы, – уточнил он. – Вы в город в командировку едете?
      – Домой, – сказала она и вздохнула.
      – Вас там не ждут?
      – Почему не ждут, ждут.
      – Что же вы тогда вздыхаете? Любимые и любящие родители, муж...
      – Муж у меня погиб. – Наташа помрачнела.
      С этого начались у нее и все остальные проблемы, которые, как уверяет сосед, вовсе не проблемы.
      – Простите дурака, что полез со своим любопытством. Я раньше этим не грешил. Видно, измаялся без дела. Еду из самого Санкт-Петербурга, откуда прежде летал только самолетом. Поездом пришлось отправиться поневоле. Нелетная погода...
      – Бывает.
      – В таком непривычно долгом безделье начинаешь философствовать. И приставать с расспросами к молодым женщинам. Ведь нам, старикам, кажется, что печалиться вам просто не о чем.
      – Старик – это вы о себе? – улыбнулась Наташа; сосед выглядел моложавым и подтянутым, наверняка в него еще влюбляются девчонки.
      – А что, хочется иной раз пококетничать. Чтобы тебя утешали, говорили, что ты вовсе не старик. Да и в глубине души ты себя таковым не чувствуешь.
      – А мои родители, по-моему, решили не обращать на свой возраст никакого внимания. По утрам бегают, купили себе навороченный тренажер. Я, правда, его еще не видела, но брат написал – крутой!
      – А сколько им лет?
      – По пятьдесят.
      – Я так и подумал, что вполне мог иметь такую дочь, как вы.
      – Что-то этому помешало?
      – Поздно женился. Сыну и дочери соответственно шестнадцать и восемнадцать.
      – Похоже, и мне придется поздно заводить детей, – пробурчала Наташа.
      Это вообще ни в какие ворота не лезло. Чужой человек, опомнись! К чему этот моральный стриптиз? А он будто чувствовал, что достаточно ткнуть пальцем в наболевшее, как из его попутчицы тут же полезет откровенность.
      – Разве это не в ваших руках?
      – Получилось, как ни странно это звучит, не в моих, а в руках совсем другой женщины.
      – Судя по ожесточению, с которым вы это сказали, уступили без борьбы? Или просто решили, что соперница изначально сильнее?
      – А надо ли бороться за то, что тебе не принадлежит? – Наташа стала заводиться от собственного рассказа. – Мне так и видится мужчина, которого в разные стороны тянут две женщины. И в чем здесь выразится борьба? В том, у кого сильнее руки?
      – Насколько я могу представить, мужчина тоже что-то при этом ощущает, он же не бесчувственный болванчик.
      Наташа невольно оглянулась на приоткрытую дверь купе. Двое других попутчиков – молодая пара – были заняты только друг другом. Они или лежали, переговариваясь, на верхних полках, или, как теперь, стояли, обнявшись, в коридоре и смотрели в заснеженное окно. Что они могли разглядеть интересного в этом унылом пейзаже? Может, они, как и Наташа, невольно ждут, когда поезд въедет в другую зону, где снега уже нет? В ее родном городе конец января случался без снега, с промозглой сыростью и дорогами, обледеневшими к вечеру и расквашенными к полудню. В последнем письме мама об этом писала. Но сырые зимы так же плавно переходили в снежные, когда недели на две таки падал снег и термометр опускался до минус десяти...
      Судя по нескольким фразам, которыми Наташа обменялась с молодыми людьми, они ехали в тот же город, что и она, проведя две недели на солнечном Кипре.
      Наташа вдруг остро позавидовала им, словно впереди у нее самой уже ничего не могло быть и ей не двадцать восемь лет, а, например, шестьдесят восемь...
      Почему она не удалась в своих родителей, оптимистов и легких на подъем людей, которые в свое время немало поколесили по стране и сейчас, как бы трудно ни было, не отказывали себе в житейских радостях? Брат пошел в них, веселый, уверенный в себе человек, а Наташа удалась скорее в бабушку, флегматичную, трудно забывающую, консервативную донельзя.