Как ни странно, первым поддержал Наташу тот самый полковник милиции, с которым Тамара хотела ее познакомить. Было ему на вид лет сорок пять, и Наташе показалось, что мужчина для нее староват. Не было в нем и некоей искры, которая делает привлекательными для молодых женщин мужиков среднего возраста. Ну ничего в ней не отозвалось, когда они в первый момент знакомства переглянулись с попыткой узнавания.
Полковник так смешно пожал плечами в ответ на некоторую ее растерянность, мол, что поделаешь, нет так нет, что Наташа рассмеялась.
Теперь он перегнулся к ней через стол и сказал негромко, но все услышали:
– Давай, детка, покажи этой хвастливой бабе, что хорошего мужчину надо ценить.
Наташа пошла к вешалке, где висел ее полушубок, достала из кармана кошелек и вручила деньги Тамаре. На мгновение показалось, что в глазах подруги мелькнула растерянность, но отступать – и уступать – ей больше не хотелось. Такой у нее сегодня был день – агрессивно-авантюрный. В конце концов, Пальчевская первая начала.
Но перед гостями Тамара растерянности не показала. Взяла деньги, показала сидящим за столом.
– Наташа – моя лучшая подруга – покупает у меня Валентина. Я продаю – она покупает. Все честно. Плохому человеку я своего мужа бы не доверила, а лучшей подруге – с дорогой душой.
При этом Тамара делала нажим в словах «лучшая подруга», «с дорогой душой», и теперь Наташа на своей шкуре ощутила, как чувствуют себя другие под словесным огнем людей, что ради красного словца не пожалеют и отца.
Гости оживились. Одно дело, когда о таком со сцены рассказывают. Или Ирина Муравьева поет: «Покупайте, девки, бабы, мой товар – мужичок не слишком стар...» А тут наяву. Расскажешь кому – не поверят. Но тут столько свидетелей! Не отопрешься. Продавать мужа. Ох и выдумщица эта Тамарка! С такой не соскучишься.
– Петя, – между тем обратилась Тамара к мужчине, который спиртного не пил вообще и потому в компаниях вечно кого-то отвозил или что-то привозил, – Петя, вот тебе деньги. Привези ящик водки. За такое дело грех не выпить.
Посланец вышел, а Тамара медовым голосом поинтересовалась у мужа:
– Валюшенька, а ты, значит, не возражаешь?
– А кто меня спрашивает? – ответил муж.
Ответил нейтрально. Не задирался. Принял как должное, и гости оценили.
Кричали:
– Золотой мужик у тебя, Тамарка! Покладистый.
И она отвечала:
– Что есть, то есть.
Но сейчас – хотя с ее лица и не сходила довольная улыбка – она все же старалась что-то выяснить у него. Что-то пошло не так, как она ожидала. И продолжала расспрашивать Валентина:
– Что же, выходит, тебе все равно?
Он один из всех присутствующих понял ее растерянность и так же незаметно усмехнулся.
– Балуете вы меня, госпожа. Проводите анкетирование среди рабов. Кто же вам правду скажет?
– Смотри, пожалеешь.
Но эти слова никто уже не слышал, потому что за столом поднялся гвалт. Гости наперебой стали выкрикивать какие-то двусмысленные шутки. Женщины хохотали. Мужчина по имени Андрей, которого Наташа впервые видела в компании, приговаривал:
– Купите и меня, бабы, я хороший!
И смех его жены:
– Нет, миленький, я тебя так дешево не продам. Ты у меня дорого стоишь!
Водку привезли, что вызвало еще большее оживление среди присутствующих. Спиртные напитки на столе и так имелись в избытке – Тамара всегда накрывала столы с размахом, но это была особая водка. Полученная хозяйкой квартиры за особый «товар».
Кто-то предложил даже крикнуть «горько», на что Наташа возразила:
– Я купила Валентина, это правда. Но почему обязательно в мужья? Может, я ему свободу дам.
– Э, нет, так не пойдет, – запротестовала Тамара. – На свободе подобные особи не живут. Для них неволя – естественная форма существования. Ты ведь его не как птицу пожалела, а как моего мужа. Вот и покажи нам, какой женой нужно быть, чтобы такому мужу соответствовать. А выгнать... это каждая сможет!
– Отпустить.
– Хорошо, отпустить – тоже много ума не надо. Отпустишь, а он бомжевать начнет или сопьется. Как же такому да без твердой руки?!
И тут гости принялись пить водку как в последний раз. Наверное, потому, что все как один чувствовали неловкость от происходящего. Шутка дурно пахла. И Наташа, и Валентин, прежде в питье умеренные, тоже не отставали от других.
Потому, когда всей компанией их проводили до дверей Наташиной квартиры, оба уже не ощущали неловкости, а чувствовали даже некий спортивный азарт. Вот, мол, мы какие отчаянные, такую хохму отмочили.
Но когда со смехом и шуточками Наташу и Валентина втолкнули в квартиру и, постояв и погалдев под дверью, разошлись, молодые люди виновато взглянули друг на друга и будто в момент протрезвели.
– Надо подумать, – сказала Наташа, проведя Валентина в гостиную – она же кабинет, она же спальня, поскольку единственная – и усаживая в кресло.
Сама хозяйка по привычке забралась на диван с ногами, не думая о том, в каком виде она перед Валентином предстает.
– О чем ты хочешь подумать? – поинтересовался Валентин, откидывая голову на спинку кресла с таким видом, словно он ужасно устал. – Как поделикатнее меня выпроводить? Не бойся, я шутки понимаю.
– Я вовсе не это хотела сказать, – смутилась Наташа, хотя такой вариант освобождал ее по крайней мере от головных болей: ушел, ну и ушел. – Как нам с тобой из этой ситуации выпутываться? Для начала давай выпьем чаю покрепче, потому что из-за водки до десерта так и не добрались.
– А торт был вкусный, – проговорил Валентин. – Томка от души постаралась. Она у меня мастерица торты печь...
Сказал и осекся.
– Прости, Наташа.
– За что же прощать? – откликнулась она. – За то, что ты любишь свою жену?
– Это не любовь, – медленно проговорил он, – это привычка, которая порой держит сильнее любви...
Он заметил, что Наташа пытается возразить, выставил вперед руки, точно она бежала, а он пытался ее остановить.
– Я говорю не о том. Волнуюсь, наверное. Глупая история, правда?
Он встал с кресла и прошелся по комнате, глубоко засунув руки в карманы, машинально осматривался. Он ни разу не был у нее в квартире. Правда, и особого интереса не выказал.
– У тебя удивительно покойно.
– Покойно – от слова «покойник», – неловко пошутила она.
– Покойно от слова «покой». У нас почему-то принято стесняться этого слова. Мол, оно только для стариков. Хотя молодым чаще всего не хватает именно покоя. Нельзя же все двадцать четыре часа в сутки находиться во вздернутом состоянии.
Свою одну, но большую комнату – целых двадцать квадратов – Наташа как бы перегородила. Ребята из мебельного цеха сделали ей стеллаж от пола до потолка, который в ширину занимал примерно половину комнаты, а разросшиеся на нем цветочные горшки со всякими плющами да лианами заплели его так, что стоявшая за ним кушетка с другой стороны стеллажа не просматривалась.
По другую же сторону стоял диван-кровать, на котором Наташа обычно и спала. Он был ближе к батарее, и спать здесь было теплее.
– Если не возражаешь, я постелю тебе на кушетке, – сказала Наташа.
– Я могу спать и на коврике у двери, раз уж тебе навязался.
– Никто никому не навязывался, – строго сказала она. Достала из шкафа футболку Константина – зачем-то Наташа его вещи хранила, словно покойный муж мог явиться с того света, – и дала ее нечаянному гостю. – Надевай. Чего ж тебе дома в праздничном костюме расхаживать.
Дома! Какого дома? Ее, но не его. Однако Валентин сделал вид, что не заметил ее оговорки. Себе она постелила на своем обычном месте. Думала, что от пережитых волнений не сможет заснуть, но глаза ее будто сами собой закрылись, и проснулась она уже под утро, чтобы на цыпочках пройти мимо Валентина в туалет.
Спал он или не спал, она не знала. Когда проходила мимо, скосила на него глаз. Он лежал с закрытыми глазами.
Если бы не вчерашнее происшествие, Наташа сейчас блаженствовала бы, лежа в постели. В воскресное-то утро. Они еще с Томкой радовались, что Валентин так удачно родился – в субботу, можно гулять без спешки и без оглядки, все равно на другой день выспятся. Погуляли!
Ей и не лежалось, потому что совсем рядом, за символической перегородкой из живых цветов, спал чужой мужчина, чего в этой квартире у нее никогда не было.
Впрочем, спал ли? Может, он за всю ночь и глаз не сомкнул, а Наташа... Что же это она такая твердокаменная – легла и отрубилась. Захрапела... В самом деле, а вдруг она после приема алкоголя заснула на спине с открытым ртом и храпела, не давая своему гостю сомкнуть глаз... Господи, какая дурь в голову лезет!
Она быстро оделась, сложила диван и легла на него с книжкой. И только тут ее достали мысли о случившемся.
Что они натворили! Разве можно так шутить? Валентин все-таки не игрушка, а они – обе как идиотки, одна продавала, другая покупала! Позволили себе так легкомысленно отнестись к его чувству собственного достоинства...
Минуточку, разве не сам Валентин подбодрял ее: купи, не пожалеешь! Да это с его подачи она побежала за своим кошельком!
И потом. Оставила у себя Пальчевского как само собой разумеющееся. Томка еще подумает... Неужели она подумает, будто между ними что-то было?!
После такого случая о какой дружбе может идти речь? Одним движением руки вычеркнула из жизни подругу. Можно подумать, Наташа и в самом деле хотела оставить Валентина в своей квартире.
Нет, это заразно, такое отношение к мужчине. Оставить его у себя, как приблудившегося котенка!
А он тоже хорош! Зачем позволяет так с собой обращаться?! Это же черт знает что! Мужчина, который говорит: купи меня, не пожалеешь. Поневоле увидишь его с рабским ошейником на шее...
И как теперь открутить все назад? Может, позвонить Томке и сказать: приходи ко мне, посидим, чайку попьем – кстати, не забудь свой тортик принести – и поставим все на свои места. Повеселили гостей, слегка встряхнули город от зимней спячки, и будет.
Голова у Наташи казалась воспаленной, как горло при фарингите. Если не больно глотать, то больно думать.
Ах, как все плохо!
Она не жалела о тех деньгах, что выложила за ящик водки. Попалась на Томкину удочку – плати за глупость! Да и мысль о деньгах была какая-то вялая, будто больная. Ковыляла себе по всклокоченным мозгам, опираясь, как на костыль, на другую мысль: до зарплаты еще восемь дней!
Скажи кто-нибудь Наташе всего пару дней назад, что она способна участвовать в таком невероятном предприятии, она ни за что бы не поверила. По крайней мере до сих пор она считала себя женщиной рассудительной, не способной на авантюры.
Со стороны кушетки по-прежнему не раздавалось ни звука, и Наташа подумала, что, пожалуй, стоит пойти на кухню и приготовить завтрак. Валентина она будить не станет, он сам проснется, когда услышит, как из кухни вкусно пахнет.
И в это время в дверь позвонили. Наташа любила свой звонок. Она долго выбирала в магазине такой мелодичный, со звуком «летающей тарелки», чтобы всякий раз ему радоваться. Но сейчас звонок не звенел, а вопил от возмущения, так давил на него кто-то раздраженный и злой.
Наташа открыла дверь, не заглядывая в глазок. На площадке стояла ее подруга Тамара.
Глава третья
—Войти можно? – спросила Тамара.
– Ты будто к незнакомой пришла, – с обидой сказала Наташа; она, конечно, виновата в том, что произошло вчера, но ведь не только она! – Сама же говорила, дверь к друзьям нужно открывать ногой.
– Да кто тебя знает, может, ты теперь и общаться со мной не пожелаешь.
Тамара была обижена. И ее можно было понять. Хороши шуточки, если муж дома не ночевал. Наверное, впервые за все восемь лет их супружеской жизни. Причем сама супруга отдала его своей подруге при многочисленных свидетелях.
Прежде Наташа думала, что Томка Валентина не любит. Потому и унижает при всех, считая, будто лучшего достойна. А на самом деле это у нее любовь такая... А иначе как можно все объяснить, если она примчалась с утра пораньше?
– Не говори глупости. – Наташа обняла ее за плечи. – Будем считать, что наша шутка кончилась благополучно, никто не пострадал. Физически.
Тамара сбросила ей на руки шубу и недоверчиво взглянула в глаза.
– Где Валька, ушел, что ли?
– Нет. Но когда ты позвонила, я его будить не стала. Мимо на цыпочках прошла. Вроде спал. Может, еще рано?
– Семь часов, – сухо сказала Тамара, с вновь проснувшимся подозрением оглядывая подругу, но, кажется, ничего этакого в ее облике не обнаружила и спохватилась: – Ты извини, мне самой стыдно за вчерашнее. Веришь, в половине пятого проснулась, не могу сообразить, где мой муж. А как вспомнила, аж в жар бросило: ни фига себе шуточки! Слушай, надо с алкоголем завязывать, а то как-нибудь утром проснешься и саму себя не найдешь.
Наташа не стала поддакивать, потому что алкоголь не любила, а если случалось пить, старалась побыстрее опрокинуть в себя рюмку и запить чем-нибудь: соком или водой. Отказываться и не пить вообще она почему-то не могла. Такая вот конформистка. Старалась быть как все. Не любила выделяться из толпы или каким-то образом воевать за свои права.
И еще она была не согласна, что всему виной был алкоголь. Она могла представить и совершенно трезвую Тамару, которая сделала бы именно этот жест: могу продать его тебе...
Тамара пошла в комнату, а Наташа на кухню. Поставить чайник да бутербродов горячих приготовить. Она уже стала успокаиваться. Вот сейчас Тамара все исправит, и они втроем будут сидеть за столом, завтракать и хохотать над случившимся.
О чем и в каких тонах шел разговор в комнате, Наташа не прислушивалась, но у нее не такая уж большая квартира, чтобы в ней можно было от других отгородиться. Кроме, конечно, ванной и туалета.
Да в кухне и двери-то нет. Бывшая хозяйка зачем-то ее сняла. Наташа собиралась дверь купить, но все как-то не получалось, находились более важные траты... Вместо того чтобы купить дверь, она поставила над плитой импортную вытяжку. А дверь, что же, дверь можно купить и потом. Когда живешь одна, так ли это важно? Потому сейчас она не могла не слышать, разве что заткнуть уши пальцами.
– Доброе утро, Пальчевский, – говорила Тамара. – Разоспался? Ты вроде не из сонь. Вот мы вчера набрались, да? Когда это было, чтобы ты дома не ночевал?
Опять она повторяла свою версию про алкоголь. Мол, он во всем виноват, а раз так, то и ей, Тамаре, не в чем себя винить. Наверное, этого следовало ожидать. Никто и никогда не давал ей отпора, вот Томочка и перешла все границы...
Наташа поймала себя на том, что думает о подруге с раздражением, и удивилась. Ей-то что? Неприятно слышать о Валентине, который ей симпатичен, всякие гадости? Так он не маленький мальчик. Может, ему это нравится? Может, он мазохист какой? В самом деле, если бы он давал своей жене отпор, она бы побоялась всякий раз так нагло на него наезжать.
– Пустяки, – спокойно ответил Валентин. – С кем не бывает.
Тамара хрипло и как-то неуверенно засмеялась. Видно, Валентин реагировал на ее слова вовсе не так, как она ждала. Как было привычно. И тогда она стала злиться.
– Раз пустяки, тогда и говорить не о чем. Одевайся, домой пойдем.
– Не понял.
– А что тебе понимать? Погулял, и будет. Домой, говорю, пора. Столы надо сдвинуть, поставить на место.
– Попроси Николая, – посоветовал Валентин, – я в прошлое воскресенье помогал ему шкафы двигать, пусть и он тебе поможет.
– А ты что?
– А меня больше нет.
– Не поняла. Ты что, и в самом деле решил у Наташки остаться?
– Какая тебе разница, где я останусь? Найду где. Мир не без добрых людей.
– Валик, я тебя прошу, перестань выделываться. – Тон у Тамары и в самом деле был просительный. – Пойдем домой и забудем об этой глупой шутке. Пожалуйста! Хочешь, на колени перед тобой встану?
Наташа тихо ахнула про себя. Что происходит? Пальчевские поменялись ролями? Эта фраза настолько не шла Тамаре, словно ее проговорил вообще другой человек.
– Я была не права. Я злилась, и ты знаешь почему. Ты сам в этом виноват. Я вовсе не из тех людей, которых устраивают подачки. А ты мне кинул кость и решил, что этим я обойдусь...
Боже, что происходит?! О чем она говорит? Наташа ничего не могла понять. Подачка, кость... И к Валентину эти слова тоже никак не могли относиться.
Послышался какой-то стук. Видимо, Тамара таки упала на колени.
– Вот. Я прошу у тебя прощения. Доволен?
Наконец он отозвался:
– Недоволен. Вернее, недоумеваю, зачем ты пришла?
– Как это – зачем? Домой тебя забрать.
– Забрать? – повторил он. – Слова-то какие ты для меня подбираешь. Забрать! Будто в камеру хранения вещь сдала, а теперь за ней пришла... Но кто тебе выдаст чужую вещь? Ты меня продала, забыла? За ящик водки. И теперь я отсюда никуда не уйду. Я знаю, ты начнешь давить на Наташу, она меня прогонит, но я и тогда не вернусь. Буду ходить за нею, как бездомный пес. И спать на коврике у двери. Она теперь моя хозяйка.
– Пальчевский, ты сбрендил? Хватит, я уже все осознала. Обязуюсь больше не опускать тебя при всех.
– Осознала? Я рад за тебя. Если мой преемник будет пользоваться твоим уважением, он дольше продержится. Ты его тоже не станешь опускать при всех... Меня, значит, ты, по собственному признанию, опускала? По зековской терминологии – делала из меня педика. То есть евнуха. Человека без мужских половых признаков.
– Так я жду. Кончай трепаться, а? Все равно тебе некуда деваться.
– Я прошу тебя выйти из комнаты. Мне надо одеться, а я не могу делать это при посторонней женщине.
– Ах, вот как, я уже посторонняя?! А Наташка – нет?
– Прошу тебя, Наташу не тронь. Она меня от позора спасла. Взяла с помойки, куда ты меня без сожаления выкинула...
Наташа сидела ни жива ни мертва. Только этого ей не хватало. Их маленький городок ничем не отличается от деревни. Как говорится, на одном краю чихнули, на другом говорят «будьте здоровы!». Она тут же попадет в скандальную хронику, чего прежде никогда не было. Наташа Рудина – и скандалы? Наташа Рудина – и сплетни? Тихая, спокойная женщина, о которой никто не смог бы сказать ни одного худого слова!
«Хочешь не хочешь, – сказал ей внутренний голос, – а время упустила. События покатились, как ком с горы. Покуражиться ей захотелось. Вот и получай!»
В комнате между тем разгорались страсти.
– Пальчевский, ты меня знаешь!
– Имел возможность узнать.
– Учти, я устрою такое, будет тошно и тебе, и ей! – Она передразнила: – «Наташу не тронь!» Еще как трону! Идиллию развели. По мне, если хочешь знать, вот ТАКОЕ – хуже физической измены. Там – мужик штаны надел и обо всем забыл. До другого раза. А здесь – сю-сю, вздохи, томные взгляды... Я эту хренотень вам поломаю!
Тамара выскочила из комнаты и примчалась в кухню к Наташе.
– Сидишь радуешься? Довольна, что семью поломала?
Что называется, с больной головы на здоровую. Наташа была ошеломлена и не сразу ответила. Но поскольку Тамара нависала над ней в ожидании, то мяукнула первое пришедшее в голову:
– Ты считаешь меня во всем виноватой?
– Считаю. На фиг ты сунулась со своими деньгами? Милые бранятся – только тешатся. Свои собаки грызутся – чужая не мешай! Ты бы на водку деньги не дала, посмеялись бы и забыли. Или ты такого момента и ждала?
– Тамара, что ты несешь?!
– Несу то, что взяла! Не думаешь же ты, будто я тебе своего мужа вот так и отдам, за здорово живешь? На твои проклятые деньги!
Она бросила Наташе под ноги купюры, так что они разлетелись веером по всей комнате, и отошла, чтобы видеть и Наташу, и вышедшего из комнаты Валентина.
– А теперь слушайте меня, голубки! Я даю вам полчаса. Слышите, полчаса на то, чтобы прийти в себя и осознать, что нет Ассоль, капитана Грэя, а есть женатый человек и одинокая женщина, возжелавшая чужого мужа...
– Да не желала я никого!! – закричала Наташа.
Она и в самом деле никогда прежде не воспринимала Валентина иначе, кроме как женатого человека, мужа своей подруги. Думала, конечно, что Тамаре повезло: муж у нее хороший, добрый, разве что несколько флегматичный. Вот и все мысли о нем.
Но теперь Тамара своими инсинуациями направила ее мысли в иное русло. То есть Наташа подумала о том, почему столько лет Валентин живет в унижении, с женщиной, которая ему совершенно не подходит... Причем от своей крамольной мысли даже не ужаснулась. Наверное, потому, что была зла на подругу. Дружба еще не предлог для хамства. Или Пальчевская просто демонстрирует свою суть, которую Наташа старалась прежде не замечать?
Если подумать, она всегда ни с кем не считалась. Да и с Наташей тоже – пока не сталкивались их интересы. И пока можно было время от времени собираться на девичник и трепаться о том о сем...
– Возможно, я тебе и поверю, – между тем продолжала Тамара. – Если ты исправишь ошибку, которую совершила.
Опять этот тон! Если они обе виноваты, то почему Тамара игнорирует свою вину, а все сваливает на Наташу? Думает, и она должна ее бояться, как Валентин?
– Вообще-то, я думаю, ты не врешь, – с издевкой продолжала та, – но Валик отчего-то решил, что может остаться с тобой. Иначе со мной не стал бы ссориться. И знаешь почему?
– Почему? – растерянно переспросила Наташа.
– Потому что ты дала ему надежду.
Надежду? Это же надо такое придумать! В чем это выразилось? В том, что Наташа оставила его ночевать? И постелила ему на этой узкой кушетке? И собиралась накормить завтраком?
Тамара сняла с вешалки куртку Валентина и бросила ему:
– Одевайся!
Куртка так и упала на пол, а Валентин спокойно покачал головой и проговорил:
– Ты торопишься. У нас с Наташей есть еще тобой подаренные полчаса.
– У вас с Наташей? – с нажимом повторила Тамара, словно не могла поверить в услышанное.
– У нас с Наташей.
За Тамарой с громким стуком захлопнулась дверь, и в квартире настала прямо-таки оглушительная тишина.
Наташа вернулась на кухню и собрала валявшиеся на полу деньги. Ну вот, а думала, придется до зарплаты занимать! И ничуть не обеспокоилась, в каком виде предстала перед Валентином: ползает по полу, деньги собирает...
А он немного постоял и пошел в комнату складывать белье, которое она ему постелила.
– Это куда можно положить?
Наташа машинально взяла из его рук стопку белья, подушку, одеяло и отнесла в шкаф. Двигалась по своей вдруг ставшей тесной квартирке и все недоумевала: как могла ее тихая обитель стать ареной такой ожесточенной жизненной битвы? Наташа никогда не была воином. Рыть окопы – это пожалуйста, но брать в руки винтовку...
А Валентин между тем спокойно пошел на кухню. Не хотел мешать Наташе наводить в комнате порядок. И в самом деле, идиллия. Два любящих супруга проснулись в воскресное утро. На работу идти не нужно, и поэтому оба не торопятся.
Интересно, зачем Валентину эти полчаса? Решил над женой покуражиться, попугать ее?
Она тоже побрела на кухню. Отчего-то Наташе представлялось, что Валентин сидит, схватившись за голову, и на его лице написано отчаяние.
Ничего подобного. Ее нечаянный гость налил в чашки чай себе и ей и теперь резал хлеб для бутербродов. Как он может?! В такое время думать о каких-то бутербродах! Да еще так аккуратно, не торопясь, намазывать на хлеб масло!
Наташа никак не могла успокоиться. Ее бросало из стороны в сторону. Вернее, ее мысли. То есть думала она то о распоясавшейся Тамарке – в конце концов, чья это квартира и что она себе позволяет: врываться, предъявлять какие-то ультиматумы, кричать на хозяйку. То о Валентине, который расположился у нее дома, как будто Наташа и вправду дала ему какую-то там надежду. Он что же, думает, будто она и в самом деле оставит его у себя? Чтобы вся фабрика и весь город на нее пальцами показывали?
– Это ничего, что я у тебя хозяйничаю? – будничным тоном поинтересовался он.
– Пожалуйста, – пожала плечами Наташа, изо всех сил старавшаяся так же, как и он, выглядеть спокойной.
Она присела на краешек табуретки, будто не у себя дома, а у него в гостях.
– Я положил тебе три ложки сахара.
– Обычно я кладу две.
– Ничего, сегодня тебе нужно побольше глюкозы, – пошутил он и без перехода спросил: – Переживаешь? Решила принять поставленные условия?
– Думаешь, ты мог бы остаться?
Она имела в виду, что Тамара не позволит. Но он не думал о жене, а интересовался именно ее мнением.
– Если бы ты позволила.
– Но зачем? Из этого все равно ничего не выйдет.
– Почему?
Наташа смутилась. Что ему на это сказать? «Ты мне не нравишься»? Или: «Ты не в моем вкусе»? Но это неправда – если бы Валентин был свободен... Вот именно, в этом все дело, и нечего делать вид, будто от решения Наташи что-то там зависит.
Нет, мелькнула на мгновение мыслишка: а что, если плюнуть на Тамару... Но Наташа задавила ее в зародыше. Почему? Да потому, что Валентин оказался в ее квартире и в ее жизни... по-дурацки, ненормально, непорядочно! Никто ее поступка не одобрит. И если Наташа оставит Валентина, то ей придется принять удар на себя. Он-то как бы уже отстрелялся. Тамара потребовала, чтобы супруг вернулся домой, но Валентин отказался.
Тамара отступилась от него на время, потому что она прекрасно знает, кто в противостоящей обороне слабое звено. И сейчас все свои полки она направила именно туда. То есть напала на Наташу.
Что она может сделать Валентину? А ничего. Он пострадавшая сторона. Его унизили, а он ответил. Если на то пошло, многие его одобрят.
А вот на сторону Наташи вряд ли кто встанет. Решат, что она всего лишь воспользовалась ситуацией. Тут Тамара права...
Валентин по-своему истолковал ее молчание.
– Все правильно. Даже если бы ты меня оставила, – пробормотал он, когда молчание уже стало тяготить обоих, – Тамара с таким положением никогда не смирится. Тут, как говорится, к бабке не ходи. И не потому, что без меня не может, а потому, что кто-то посягнул на ее собственность...
– Ты так спокойно говоришь – собственность. Валентин, ты хоть понимаешь, во что себя превратил? Даже я, по натуре конформист, и то не выдержала. Встала на твою защиту. Теперь вот получаю за свою слабость по полной программе.
– Да-а... Сто раз скажи человеку свинья, и он хрюкать начнет. Добровольное унижение не проходит бесследно: у человека образуется психология раба...
– Тебе не надоело? – сказала Наташа, наверное, с долей раздражительности.
– Изображать из себя раба?
– Именно.
– Я заигрался, – согласился он, – и погрузился в это болото по самую шейку. Если никто не протянет мне руку...
Что это, он шутит? Ему смешно! Будто так и надо. Мужчина, сильный пол, а она, видите ли, должна протягивать ему руку!
– Иными словами, ты ждешь, что кто-то начнет выполнять за тебя твою работу. Именно как ты и хочешь: вытаскивать из болота, брать на поруки, вытирать слезы, делать за тебя нужные телодвижения. А если что-то не получится, ты сразу объяснишь: «Это ты во всем виновата».
Наташа выплескивала ему в лицо рубленые фразы, как пулеметные очереди, и смотрела, как на глазах становится растерянным его лицо. А что он хотел? Полного единения. Наташа, по его мнению, должна была встать рядом с ним как соратница? Перед лицом разгневанной супруги.
– У нас нет друг перед другом никаких обязательств, – продолжала говорить она, – и я всего лишь подруга твоей жены, сгоряча совершившая дурацкий поступок. Хорошо, что все благополучно кончилось и я смотрю Тамаре в глаза почти с чистой совестью. Вот что я могу для тебя сделать. Выйти и извиниться перед ней за свою дурацкую шутку. И тогда она простит тебя за вольные речи и уведет из этого вертепа, где ты чуть было не погряз в грехе!
Вот это она разошлась. Хорошо же ее зацепили супруги Пальчевские.
– Разве я просил что-то делать для меня? – Он внимательно посмотрел на нее. – Для меня одного? Честно говоря, я надеялся, что ты и я – теперь МЫ.
– Мы?! – Она чуть не захлебнулась от возмущения. – Разве я дала повод тебе думать, будто готова разрушить твою семью из-за какой-то ерунды? Разве у меня настолько широкие плечи, что я спокойно могу взять на них такой тяжелый груз?
Он снял очки и протер их чистым – выстиранным Тамарой! – платком.
– Теперь я понял, почему ты так нервничаешь. Для тебя все случившееся – неожиданность. Действительно, я же никогда не говорил тебе о своей любви и о том, что с самого первого раза, едва тебя увидел, мечтал, что, возможно, когда-нибудь мы сможем быть вместе... Нет-нет, я не желал Костику ничего плохого. Я просто думал: а вдруг вы перестанете любить друг друга и разойдетесь... Выходит, иной раз мечты сбываются, но за них приходится слишком дорого платить... Теперь ты меня, наверное, возненавидишь. Если и в самом деле мысль материальна, то, может, именно мое желание быть с тобой лишило жизни Костю...
– Не говори глупости, – резко сказала Наташа, – ты же не желал ему смерти.
Он сразу за ее слова ухватился и продолжал говорить быстро-быстро, словно боясь, что Наташа его прервет:
– Не желал! Но я желал, чтобы ты была свободна.
– Я свободна уже три года, – медленно проговорила она, мысленно ужасаясь: что происходит? Выходит, она намекает, что надо было ему раньше обо всем сказать?
Но прежде Наташа ничего такого не замечала. И он тут же озвучил эту ее мысль:
– Ты никого и ничего не видела. Все эти долгих три года. Я потому не заговаривал с тобой о своих чувствах...
Как Наташа ни была оглушена его признанием, она все же мысленно возразила ему: нельзя говорить слова любви одной женщине, продолжая жить с другой.
С одной стороны, послушаешь его – романтик, а с другой – голый материалист. Жил с Тамарой и выжидал, когда у Наташи откроются глаза. Такая обнаженная правда шарахала почище оголенного провода и заставила Наташу посмотреть на Валентина совсем другими глазами.
– ...Но вот теперь я сказал, и что, ты готова к моему откровению?
