— Считаешь, я должна верить слухам?
      — А что слухи говорят?
      — Говорят, и в самом деле кое-что можешь.
      — Юмористка! Кто ж в таких делах на слово верит?.. Слушай, да ты вся дрожишь!
      — Я замерзла.
      — Конечно, легкая курточка, а под ней — синтетический свитерок.
      Он бесцеремонно расстегнул ее и в самом деле легкую куртку и проверил. Затем, сбросил с себя что-то теплое, на меху, и набросил ей на плечи.
      — Пойдем поближе к огню, а то простудишься.
      Он раздвинул толпу людей и подвинул Тоню к костру, придерживая за плечи. Она не стала вырываться, как когда-то, а без сопротивления дала себя обнять.
      И вдруг вспомнила Людмилу — ту, к которой недавно ходил Костя. Где ее-то дом? Вверху, внизу.
      «Хорошо бы внизу, да?» — съехидничал внутренний голос.
      И тут же она увидела Людку. Та смотрела на них с Костей с другой стороны костра. Костя, оказывается, тоже ее видел, но не отодвинулся от Тони ни на миллиметр.
      — Что, прошла любовь, завяли помидоры? — развязнее, чем хотелось бы, спросила Тоня.
      — Не может пройти то, чего не было, — прямо в ухо сказал ей Костя, отчего по телу Тони побежали жаркие мурашки. — Не наезжай на меня, Тошка… Ничего, если я тебя буду так называть? Ты можешь оказать мне милость и в честь моих сегодняшних заслуг считать все мои прежние похождения — болезнью, которая закончилась без особых осложнений?
      Откуда-то с перевала донесся звук сирены.
      — Что это, «скорая помощь»? — спросила Тоня.
      — «Скорая», — кивнул Костя.
      — Кому-то стало плохо?
      — Нет, кто-то вылез из грязи. Надо же, есть такие люди, которые нигде не тонут.
      — Ты так говоришь… Тебе совсем не жалко?
      — А чего я должен его жалеть, если он тебя чуть не погубил!
      — Так ты хочешь сказать, что это…
      Тоня дернулась под его рукой.
      — Я должна помочь.
      — И без тебя помогли. Твоя подруга с этим… ясенем!
      — А почему ты меня не позвал?
      Она почувствовала, как он пожал плечами, но потом, подумав, потянул ее прочь от костра.
      — Ну ладно, хочешь непременно на него взглянуть? Пошли! Пока «скорая» сюда доедет, у тебя будет минут пять.
      Михаил лежал совсем недалеко от нее, на широкой лавке, приколоченной прямо к забору, накрытый какими-то ватниками и одеялами. Он был мокрый, какой-то желто-бледный в свете стоявшего у его изголовья, видимо, Костиного фонаря.
      — Миша, это я, — сказала она и взяла его за руку. Совсем мраморно-холодную, будто неживую.
      Тоня думала, что он без сознания, но Михаил вдруг заговорил:
      — Тато, я идиот! Зачем я сюда приехал? Ведь все было за то, что тебя нужно оставить в покое. Мне даже цыганка говорила, чтобы я в горы не ездил, представляешь? Я никого не стал слушать.
      — Тебе, наверное, нельзя говорить? — обеспокоенно сказала она, удивленная его многословием. Может, у него начинается горячка?
      — Сейчас мне уже все можно.
      — Как тебе удалось выбраться?
      — Это тебе удалось, а мне не удалось. Что-то отбито у меня внутри.
      — Ничего у тебя не отбито, — сказала Надя, до того молча стоявшая у его ног. — Иначе ты бы не смог столько проползти.
      — Наверное, я хотел жить, — попытался улыбнуться он. — Но меня пару раз чувствительно долбануло таким огромным камнем… Хорошо, что как раз поблизости оказался фонарный столб. Его забетонировали основательно. Я был так близко от пропасти, от той черной дыры, куда меня тащила страшная сила… Бог меня наказал! Я вот здесь лежу и думаю, что все дело в моей глупости. Нельзя пугать женщин. Тот американец попробовал напугать Надежду — поплатился, я пугал Антонину — и вот лежу, раздавленный…
      — Ты считаешь, это я виновата? — жалобно спросила Тоня.
      — Да при чем здесь ты! — мрачно отозвался он.
      В этот момент на свет костра подъехала «скорая помощь», и женщина в фирменном медицинском комбинезоне с чемоданчиком решительно подошла, сопровождаемая каким-то пареньком.
      — Петя, посвети фарами! — крикнула она водителю. — А то здесь какой-то тусклый фонарь…
      Костя рядом с Тоней обиженно фыркнул.
      — Лавр! — позвал товарища Михаил.
      Тот склонился над ним.
      — Возьми у меня в кармане доллары. Они, конечно, мокрые, но я думаю, что вполне платежеспособные. И поезжай со мной, хорошо? Наверняка понадобится кому-то заплатить. Денег не жалей.
      О Тоне он даже не вспомнил, весь погруженный в заботы о спасении.
      Водитель «скорой» и двое добровольцев осторожно переместили Михаила на носилки и загрузили в машину. Лавр тоже полез в фургон, пошептавшись с Надей.
      — Сейчас еще «скорые» подъедут, — сказал Костя, — будем заниматься спасением тех, кого еще можно спасти.
      Он вложил Тоне в руку ключ.
      — Погоди-ка… — Он ненадолго отошел и вернулся с фонарем. — Вот. Идите с Надеждой ко мне домой и ложитесь спать.
      — Может, мы пойдем ко мне? — робко спросила Тоня.
      — Не говори глупости, вначале мы твой дом осмотрим, какие там разрушения, мало ли. Огромный кусок скалы на дорогу упал. Кто знает, как это на жилых постройках отозвалось?
      — Костя, скажи, почему ты так обо мне заботишься? — спросила она.
      — А ты до сих пор не поняла?
      Он осторожно поцеловал ее.
      — Иди. Ничем вы здесь помочь не сможете. Район бросает к нам такие силы! Специалистов. И перестань себя есть поедом за то, чего ты не совершала и сделать не сможешь! Михаил, как видишь, жив. А помочь тем, кого накрыл сель, ты попросту вряд ли сможешь. Считай, что я буду заниматься спасением… тех, кого еще можно спасти… за нас двоих.
      Он оглянулся на одиноко стоявшую Надю.
      — За троих. Так что идите и отдыхайте.
      Тоня подошла к Наде и обняла ее за плечи.
      — Пошли, подруга, наш мужчина сказал, что мы можем отдохнуть, пока он будет геройствовать здесь с МЧС и медиками.
      — Лавр сказал, что вернется, как только устроит Михаила… Он рассказывал, как полз по грудь в воде и пару раз его чуть не смыло…
      — Я слышала.
      — А потом, говорит, когда выполз на сухое место, все равно какое-то время еще полз, боялся, что следующая волна окажется выше и накроет его… Тебе Михаила не жалко?
      — Жалко.
      Тоня продолжала идти вперед, подсвечивая им с Надей под ноги, чтобы не оступиться.
      Едва Тоня открыла калитку, как ей навстречу бросился Джек, жалобно поскуливая. И все тыкался ей в руку, просил, чтобы она его погладила.
      — Ты испугался? — Тоня присела перед ним. — Думал, что я оставила тебя насовсем?
      — Пошли в дом, — устало сказала ей Надя, — потом нацелуешься со своим Джеком!
      — И в самом деле! — Тоня отодвинула от себя собаку. — Прости, Джек, сейчас не до тебя.
      Но тот уже успокоился и привычно улегся возле крыльца.
      Тоня отворила дверь и, быстро разувшись, прошла в гостиную.
      — О, а свечи так и горят. Ну что, будем укладываться?
      — Как ты можешь вести себя так спокойно?! — вдруг взорвалась Надя. — У тебя муж, возможно, инвалидом останется, а с тебя как с гуся вода. Целуешься со своим любовником на глазах у всего поселка!
      А Костя еще беспокоился, что Тоня все так близко к сердцу принимает. Она, может, и не хотела бы, да добрые люди помогают.
      — Ну вообще-то он вовсе не мой любовник. Вернее, он вовсе мне не любовник.
      — А мне любовник, но вовсе не мой! — передразнила ее Надя.
      — Драться хочешь? — спросила ее Тоня, ни разу в жизни не поднявшая ни на кого руку.
      — С кем драться, с тобой, что ли? — пренебрежительно фыркнула Надя.
      — Может, ты на Лавре остановишься, а? — жалобно поинтересовалась Тоня.
      — Да я вот о том же думаю.
      Надя наклонила голову и подперла ее кулаком.
      — Два отвергнутых человека, нашедших тепло в объятиях друг друга.
      Прозвучало это не слишком весело.
      — А с другой стороны… — Надя помедлила, — уж лучше пусть он достанется тебе, чем Людке.
      — Но ты же целовалась с Лавром, я видела! — возмущенно сказала Тоня. — Хотела на двух стульях усидеть?
      — Думаешь, Костя тебе будет верен? — откликнулась Надя вопросом на вопрос.
      — Да ни о чем я сейчас не думаю! — отмахнулась Тоня. — Вернее, думаю — неужели твои двести тысяч пропали?
      — Конечно, пропали. Они теперь лежат под тоннами грязи, из которой, как ты правильно заметила, я выползла голышом!
      — Слушай, Надюха, но вода же не останется навсегда, она сойдет. И грязь… ее же можно вывезти.
      — Ты хочешь сказать, еще не все потеряно?
      — Конечно. Во-первых, твои деньги заложены в книгах. Могут промокнуть, а могут — нет. А во-вторых, даже мокрые деньги можно высушить…
      — Слушай, Тоха, а ты молодец! Я как-то сразу сникла, решила, что осталась голая и босая. Еще твое гадание вспомнила…
      — Ну так я все правильно говорила, ты из грязи так и вылезла без ничего. В том смысле, что твой дом, теплицы… может, и нельзя восстановить, но клад, свой собственный, вполне можно отрыть.
      — Лавр и слушать не хочет, чтобы здесь остаться.
      — Но он же не знает, что его может ждать под развалинами твоего дома!.. Если ты скажешь ему, сколько он может получить за какую-нибудь неделю работы на раскопках… Пусть даже и месяц!
      Надя обняла ее и прижала к себе.
      — Прости, подружка, за злость, за ревность, за зависть…
      — Ну а завидовать-то мне в чем?
      — Не важно, я знаю в чем… Где-то я читала, что испытания очищают. Может, и мне надо было очиститься?.. Вот только Лавр… Он же всю жизнь будет считать меня убийцей!
      — А ты его обмани. Скажи, что Грэг на самом деле жив-здоров, потому что ты всего лишь дала ему немножко снотворного…
      — Соврать?
      — А кто знает, может, это правда. Отчего-то я думаю, что Мишка ничего толком не знал и все придумал, чтобы тебя еще больше напугать… Да и я обещаю, что больше никогда никому об этом не скажу. Пусть под слоем грязи все прошлое и останется.
      — Прошлое страха?
      — Пусть будет так.
      Надя легла спать на диване, а Тоня, за неимением других спальных мест, пошла в соседнюю комнату, где стояла по-солдатски застеленная деревянная кровать. Она не стала раздеваться. Отогнула краешек одеяла, кое-как накрылась и провалилась в сон, как в яму.
      Проснулась она от того, что ее обнимали.
      — Кто это спал на моей кровати и помял ее? — пропел ей Костя в ухо нарочитым басом. — А почему ты не разделась? Белье на постели чистое.
      — Да как-то неудобно, — ответила Тоня, пытаясь подняться.
      — А вот это вы, леди, напрасно, — сказал он насмешливо. — Заманить женщину в свою постель, чтобы дать ей ускользнуть? Вы плохо обо мне думаете!
      — Костя! Пусти, ты устал. Небось столько пришлось работать!
      — Пришлось. — Он сразу ее отпустил и лег на спину. Даже в начинающемся рассвете за окнами было видно, как он хмур. — Бедные люди!.. Еще одна бригада МЧС приехала, военные. Вода сошла, но дома — все, что вниз по улице от твоего дома, — оказались разрушены. Столько труда, столько собственности пропало!
      — А Надюшкины теплицы?
      — Смеешься?! Какие теплицы! Но человек так устроен: погорюет, погорюет, да опять за инструменты возьмется — жилье восстанавливать, жизнь налаживать.
      — Думаешь, и нашу с тобой жизнь можно наладить? — с долей ехидства спросила Тоня. Она имела в виду женщин поселка, которые побывали в его объятиях и с которыми им обоим придется встречаться каждый день.
      Но Костя не ответил. Спал.