Какона от удара развернуло и бросило на землю. Он поднялся на четвереньки, мотая головой и отплевываясь.
      — Надо, раз спрашиваю.
      — Твою мать! — Какон кое-как встал на ноги.
      — Сам расскажешь, или мне выбить из тебя все, что знаешь? — Ташу уже надоело ждать, когда он сообразит, что с ним не шутят.
      Это Какон все-таки сообразил.
      — Да не знаю я, откуда она! — Зло пробурчал он. — Мне ее какой-то старик по дороге сюда продал.
      — Что за старик?
      — Да не знаю я! По виду нездешний. Одет хорошо. Сказал, что внучка.
      — Внучка? А чего ж продал?
      — А я почем знаю? И вообще, оно мне надо? Меньше знаешь, лучше спишь.
      — Ну, это когда как. А она что говорила?
      — Да ничего! — Рявкнул Какон, уже выходя из себя. — Можно подумать, я ее спрашивал!
      — Да, конечно, ты ее сразу кнутом! — Таш много кого ненавидел в этой жизни. Но тех, кто вот так вот… Он ненавидел особенно.
      — Не сразу! — Воспылал Какон праведным гневом. — Я хотел по-хорошему! А она…
      — И что она? Съездила тебе по роже? Надеюсь, хоть ногой?
      Тот ощетинился, как пес.
      — По роже? Да я на тебя посмотрел бы, если бы тебе баба три раза подряд по яйцам коленкой проехалась! Ну, ничего, она тебе еще покажет! Ты думаешь, невинную овечку купил? Ага, щас! Да я такой суки в жизни не встречал! Да она же полная… в…! Да я бы ее…на……! Ее надо на цепи держать, чтобы… потом…!
      Таш, по лицу которого всегда сложно было понять, о чем он думает, неожиданно сделал шаг скользящий вперед и вбок, потом всего одно движение руками. Раздался хруст, и Какон тяжело рухнул на землю, так и не успев закрыть рот.
      Таш брезгливо отряхнул руки и вернулся к костру.
      — Родственники или другие желающие отомстить есть?
      Таких не нашлось, и Таш, не торопясь и не оглядываясь, пошел с базара, провожаемый испуганными и ненавидящими взглядами.
      К сожалению, далеко не все взгляды, провожавшие Таша, были такими безобидными. Уже уходя с рынка, он краем глаза заметил две закутанные в плащи мужские фигуры, стоящие у одного из шатров, и его чутье сразу ощетинилось недобрыми предчувствиями. Хотя бы потому, что смотрели они на него спокойно и явно оценивающе. А еще, один из них, хотя и был одет, как грандарец, к самим грандарцам имел такое же отношение, как Таш к местной княжеской семье. Таш сам был родом из Грандара, и соотечественников своих был способен узнать когда и где угодно. Национальную же принадлежность второго определить вообще не представлялось возможным, хотя его бритая голова заставляла предположить, что он долгое время жил в Вандее, а это знающего человека могло только насторожить, потому что Вандея — это вам не Ольрия.
      Таш развернулся и направился к незнакомцам, чтобы пообщаться на предмет того, что эти ребята ищут в законно принадлежащей ему и его братьям Ольрии, но они говорить с ним не пожелали, быстро и профессионально растворившись между шатрами. Таш не стал их догонять, хотя и мог бы. Но… В общем, не царское это дело. Просто взял на заметку и решил послать своих, чтобы выяснили, что за чужие шляются у них под носом.
      — Нет, ну надо же было такому случиться! — Нервно повторял совсем молодой еще человек, один из тех, кто так не понравился Ташу своими неуклюжими попытками изобразить из себя грандарца. Он сидел за грязным столом в дешевом кабаке, расположенном неподалеку от рынка, и находился в самом неуравновешенном состоянии духа.
      Второй, по виду постарше и поопытней, философски заметил, медленно потягивая пиво из глиняной кружки:
      — Это должно было случиться.
      — Да почему обязательно должно? — Возмутился первый. — Все так хорошо шло! Она была почти уже на том свете! И тут такой облом!
      — Да, облом знатный! — Согласился второй. — Но только неужели ты, правда, думал, что у нас все пройдет, как маслу?
      — А чего? — Ощетинился первый. — Конечно, думал. Хозяин же сказал!
      — А ты их побольше слушай, жрецов этих! Они тебе еще не то наговорят!
      — Слушай, Багин, — первый с подозрением уставился на собеседника, — а ты случаем не того? Что-то мне твое настроение не нравится!
      — А я не красная девка, чтобы нравиться! — Огрызнулся Багин. — А только я на свете поболе твоего живу, и чую, когда все нормально пройдет, а когда дерьма ждать нужно. Так вот, с этой девкой дело так просто не кончится, это я тебе точно говорю!
      — Да чего в ней такого особенного? Может, пристукнем по-тихому, и домой, а? Никто и не узнает, а, Багин?
      — Совсем рехнулся, Зойт? — Зашипел на него Багин. — Тебе что приказано, придурок? Сделать это дело чужими руками! Чужими, въезжаешь? Ты кого обмануть хочешь, скотина? Думаешь, жрец тебя так просто с поводка спустит? Ты лучше вспомни, как он тебя на него поймал!
      Зойт затравленно замолчал.
      Через некоторое время Багин встал.
      — Ладно, Зойт, кончай сопли на кулак наматывать! Пошли, нам еще информацию о том хмыре, который ее купил, собирать! Да не расстраивайся ты так! Судя по тому, как он лихо нашего торговца пришиб, то этот еще почище Какона будет! Прибьет ее за милую душу, и нам с тобой делать ничего не придется!
      — Или продаст! — Обрадовано захихикал Зойт, вставая. — Какому-нибудь другому хорошему парню, вроде себя!
      Таш действительно отсутствовал всего часа два, а когда вернулся, то обнаружил лекаря спящим прямо за столом. Причина же этого, в виде пустого кувшина из-под вина, обнаружилась здесь же, на столе. Вздохнув, Таш взвалил друга себе на плечо, благо, что роста он был небольшого, да и жира накопил не слишком много, и отнес в одну из пустующих комнат. Там стояла кровать нарочно для таких случаев. В который раз он убедился в верности пословицы: если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо — сделай его сам. Уложив пьяного лекаря, Таш пошел к его пациентке.
      Он сразу заметил, что рабыне стало хуже. Вся раскрасневшаяся, она металась по подушке и что-то бормотала. Таш прислушался, но язык, на котором она говорила, был совсем незнаком ему, что его очень удивило. За свою долгую и богатую событиями жизнь ему много где довелось побывать, и он мог с большой долей уверенности сказать, что язык, на котором бредила его рабыня, на материке не встречался. Но задумываться над этой загадкой ему было некогда, надо было как-нибудь помочь ей. Таш попытался было разбудить лекаря, но тот только мычал, так что Ташу пришлось взяться за дело самому.
      Почти всю ночь он просидел рядом с ней, как нянька, то, давая ей воды, то, прикладывая мокрую тряпку к горячему лбу. Жар спал только под утро. Она заснула, наконец, спокойно, а Таш вырубился прямо у ее кровати, положив голову к ней на подушку.
      Тем не менее, он увидел сон, что случалось с ним нечасто. И в этом сне он увидел себя маленьким. Ему было лет шесть, и он воровал яблоки у соседей. Потом мама позвала его обедать. Он был счастлив во сне, как может быть счастлив только ребенок. И при этом он понимал, что это сон, что мамы давно уже нет в живых. Он помнил, какой страшной смертью она умерла, и помнил, какой страшной местью он за нее отомстил. Но сон все равно продолжался. Ворованные яблоки были необыкновенно вкусными, а мама гладила его по голове.
      Таш вздрогнул и проснулся с ощущением, что на него кто-то смотрит. Его вчерашняя покупка сидела на кровати и рассматривала его своими ясными глазами странного нежно-зеленого цвета. Он протянул руку и дотронулся до ее лица. Жара не было.
      — Как ты себя чувствуешь? — Хриплым ото сна голосом спросил он.
      — Нормально. — Ответила она.
      — Ну, как, ничего не вспомнила?
      Она сосредоточенно нахмурила темные брови, но потом покачала головой.
      — Нет.
      — Да и ладно. — Не стал настаивать он. — Тебе какое имя нравится? — Надо же ее как-то называть.
      Она пожала плечами.
      — Не знаю. Может, вы что-нибудь придумаете?
      После своего утреннего сна Таш мог предложить ей только одно имя.
      — Ну, скажем, Арилика. Хочешь, чтобы тебя звали Арилика?
      — Арилика. — Проговорила она, словно пробуя его на вкус. — Ничего, мне нравится.
      — Ну, вот и славно. Одну проблему решили.
      — А как вас зовут?
      — Таш. — коротко ответил Таш.
      — Таш. — Повторила она. — А чем вы занимаетесь, Таш? Или мне лучше называть вас господин Таш?
      — Да, на людях господин Таш. А когда мы вдвоем, можно и просто Таш.
      Она чуть улыбнулась.
      — Заботитесь о своей репутации?
      — Скорее о твоей.
      Улыбка стала шире.
      — О, вы хотите сказать, что у рабынь бывает репутация?
      Таш внимательно посмотрел на нее.
      — Я не знаю, где ты жила раньше, но только в Ольрии репутация есть у всех. И для тебя самой будет лучше, если ты сразу станешь это учитывать.
      Арилика сникла под его взглядом.
      — Я буду учитывать.
      — Ладно, не бери в голову. Я тебе потом все расскажу. Давай лучше посмотрим твою спину. Поворачивайся.
      На это предложение Арилика отреагировала очень странно. Она изо всех сил прижала одеяло к груди и затравленно посмотрела на него.
      — Не надо! Может, лучше, потом?
      — Что за капризы, Рил! — Имя легло на язык так естественно, как будто он уже век называл ее так. — Давай, поворачивайся. Можно подумать, я тебя не видел!
      — Когда это вы меня видели?
      Таш замялся. Не рассказывать же ей, как он ее купал.
      — Ну, я имею в виду, что видел твою спину. Я мазал ее вчера мазью, которую оставил лекарь.
      — Ну, ладно. — Рил повернулась к нему спиной и немного опустила одеяло, по-прежнему крепко прижимая его к груди. Таш потянулся за склянкой с мазью, а потом решительно потянул одеяло вниз, чтобы открыть ее спину. Она ойкнула, но осталась сидеть, как сидела. Таш убрал волосы со спины, как будто невзначай проведя пальцами по ее шее. Родинка, о которой говорил ему Заген, обнаружилась у самого основания шеи и действительно была похожа скорее на татуировку, чем на родинку, и, тем не менее, Таш мог бы поклясться, что это родинка.
      Мазь у Загена и правда была хорошая. Большинство ран уже покрылось коркой, и воспалений нигде не было видно.
      — Теперь ногу давай. — Сказал Таш, закончив со спиной.
      — Ногу? — Удивилась она. — Какую ногу? Зачем?
      — Ту ногу, которую ты браслетом натерла.
      — А, ну да.
      Рил выпростала из-под одеяла левую ногу. Рана на ней была, но она уже почти затянулась. Таш стал мазать ногу, стараясь не смотреть на рабыню, мучительно покрасневшую от смущения. Ее нога выглядела в его руках, как игрушка. Не удержавшись, он провел пальцами по подошве. Рил от неожиданности дернулась, а потом расхохоталась.
      — Щекотно! — И вырвала ногу из его рук, тут же упрятав ее под одеяло.
      Таш посмотрел, как она смеется, и понял, что пропал. От смеха она хорошела неимоверно. Непрошенный жар, возникший в груди, волной прокатился по телу, отчего он на секунду почувствовал себя беспомощным. Это было странно, и Таш замер, не зная, как на это реагировать.
      Заметив, что он не смеется, Рил смутилась и замолчала. Ее хозяин сделал над собой усилие и отвернулся. Потом встал с пола и направился к стоящему в углу сундуку. Вытащив из него одну из своих рубах, он бросил ее на кровать.
      — Надевай пока это, потом куплю что-нибудь. Ты есть хочешь?
      Она кивнула.
      — Хочу.
      — Пойду поищу. — И Таш направился к дверям, но Рил окликнула его.
      — Господин Таш! А можно задать вам вопрос?
      Он остановился.
      — Ну?
      Она с отчаянием посмотрела на него.
      — Что вы собираетесь со мной делать?
      Он пожал плечами.
      — Да ничего. Живи, да и все. Будешь помогать моей служанке. Продавать, кому попало, я тебя не буду, а захочешь замуж выйти — держать не стану. Приданое дам и присмотрю, чтоб не обижали. Еще вопросы есть?
      Вопросы были.
      — А разве рабыня может выйти замуж? — С безмерным удивлением спросила Рил.
      — Это же Ольрия! Здесь может.
      И, оставив свою рабыню размышлять о странностях ольрийской жизни, Таш направился на кухню. Последние два года у него была служанка, и он совсем отвык от готовки, хотя раньше обслуживал себя сам. Но теперь он то ли все забыл, то ли у Дорминды были иные принципы ведения хозяйства, но найти поесть было невозможно. Его улов был беден. Кроме куска вареного мяса, хлеба, яблок и кувшина кваса он ничего не нашел. Он сложил все это на тарелку, надеясь, что Дорминда скоро появится и не даст им умереть с голоду, и пошел обратно. Он не знал, чем кормил ее Какон, но только Рил обрадовалась даже такой еде. Правда, съела она, на взгляд Таша, совсем немного. Так, поклевала чуть-чуть, а после этого ее стало клонить в сон. Таш заметил и хотел уйти, но она опять остановила его в дверях.
      — Господин Таш, можно еще вопрос? Тот человек, у которого вы меня купили, может, он знает что-нибудь обо мне? Ну, хотя бы, откуда я и как меня зовут. — Она замолчала, не решаясь попросить его об услуге.
      Таш, не поворачиваясь к ней, спокойно ответил:
      — Может, он и знал что-то, но сказать это он уже не сможет. Он вчера умер.
      Рил открыла рот, чтобы опять что-то спросить, но он уже вышел. А еще через минуту она спала.
      А Таш пошел будить Загена. Нечего дрыхнуть, рассвет уже. И так проспал все на свете, старый алкаш. Кое-как растолкав своего друга, Таш потащил его на кухню и налил еще вина. Тот выпил и постепенно стал приходить в себя. Мутные глаза прояснились, а руки перестала сотрясать дрожь.
      — Ты извини, Таш, я, кажется, вчера перебрал. — Просипел он.
      — Да уж. — Вынужден был согласиться Таш.
      — Как там твоя рабыня, спит?
      — Да, теперь уже спит.
      — И что ты собираешься с ней делать? Для себя оставишь или продашь?
      — Нет, продавать не буду. — Покачал головой Таш. — Да и себе тоже не возьму. На кой мне эта головная боль? Я слишком старый для таких дел. Она же девчонка совсем. Нет, пусть так живет. Я ее замуж выдам за приличного парня.
      Заген не поверил своим ушам.
      — Таш, ты совсем спятил или притворяешься? Просто так отдать такое?
      Таш усмехнулся.
      — А что, могу себе позволить! Она обошлась мне всего в тридцать монет.
      — Нет, ты окончательно рехнулся на старости лет! — Возмутился Заген.
      — Предлагаешь взять ее себе и дожидаться, когда она сбежит с каким-нибудь сопляком? После меня он на ней, ясное дело, не женится и, скорее всего, дорога ей будет в бордель. Ты этого хочешь?
      — Нет, но ведь можно же как-нибудь по-другому?
      — Интересно, как?
      — Продай ее кому-нибудь богатому в содержанки.
      — И что бы потом, когда она ему надоест, он продал ее в бордель? Нет, Заген, ты сам понимаешь, что все это ерунда.
      — А просто так, неизвестно кому отдать такое чудо, это не ерунда?
      Таш покачал головой.
      — Нет, я уже решил. Пусть живет, как сама захочет. Ты прав, она действительно чудо. Грех ее ломать. Я тебя вот о чем хочу попросить, Заген. Если она решит замуж идти, то ей девственность нужна будет. Сделаешь ей?
      — Еще чего! — хмыкнул Заген. — Ничего я ей делать не буду.
      — Это почему еще? Только не говори, что не умеешь! Все знают, что к тебе за этим постоянно девки бегают.
      — Ну, всем делаю, а ей не буду.
      Таш помрачнел.
      — Я заплачу, сколько скажешь.
      — Дурак ты, Таш! — Скривился Заген. — Я не буду ей ничего делать потому, что ей это не нужно. У нее все на месте.
      — Шутишь? — глаза у Таша полезли на лоб. — Этого не может быть. Ты бы видел ее прежнего хозяина!
      — Ладно, Таш, — сказал лекарь, поднимаясь из-за стола, — про ее хозяина тебе лучше знать, а я за свои слова отвечаю. Ну, мне пора. Я зайду к ней попозже.
      Заген ушел, а у Таша размышлять над этим времени тоже не было, потому что пришла его служанка. В нескольких словах он рассказал ей, что произошло, и объяснил, что ей делать с его новой рабыней. Дорминда внимательно слушала и кивала. Несмотря на свою вечную болтовню и ворчание, она была женщиной надежной, и Таш мог на нее положиться. Со спокойным сердцем он оставил на нее Рил, а сам отправился по делам.

Глава 2