- И с каким же номером я буду выступать?
      - У тебя должно быть телешоу при пуске УР с телевизионной головкой. Понятно, одно беспокоит. Как бы предыдущий участник не устроил мне дымовую завесу, иначе у ракеты голова "ослепнет".
      - А вот об этом ты и позаботься на месте, - закончил разговор начальник.
      Надо признать, что Главком П.С.Кутахов за длительный период командования ВВС действительно много сделал для технического переоснащения авиации, своевременно используя новые возможности промышленности. По прибытии на полигон я представился заместителю Кутахова, генералу Л.Супрану, с которым был хорошо знаком до этого.
      - Весь полигон закамуфлирован, - разъяснил обстановку генерал, - под естественный зелёный цвет. Мы хотим проверить наше оружие в условиях, близких к реальным. Тебе необходимо уничтожить самолёт, находящийся внутри капонира. Эту ракету мы ещё не видели в действии. Как думаешь, в ворота попадёшь?
      - Не гарантирую, испытания пока не закончены, надо ознакомиться с полигоном.
      Выполнив полёт, я убедился, что мне здесь делать нечего: всё было зелёным, даже ворота моего капонира, который я, кстати, не успевал обнаружить визуально на требуемой дальности до пуска. А моя "голова" гуляла по весенней зелени, упрямо не желая задерживаться там, куда я её направлял. Вернувшись на аэродром, я популярно объяснил генералу:
      - Эта "голова", как женщина, не любит однообразия и "воротит нос" от всякой пыли и дыма.
      - Что же ты предлагаешь?
      - Покрасьте ворота в другой, контрастный, цвет.
      - Покрасить не проблема, а как объяснить Главкому? - засомневался Супран.
      - Ничего не поделаешь, такой у неё принцип действия. На следующий день генерал отвёл меня в сторону и сообщил заговорщическим тоном:
      - Лети спокойно. Ночью всё сделали, как ты хотел, ворота будут жёлтыми.
      Начался показ, и я с лёгким сердцем пошёл к самолёту. В точно назначенное время вышел на боевой курс и принялся искать жёлтое пятнышко в левом углу полигона. Влажный майский воздух был таким плотным, что солнечные лучи, рассеиваясь в нём, создавали экранный эффект, сильно уменьшающий видимость. На скорости 800 км/ч дальность таяла на глазах. Наконец заметив светлое пятно, броском "кидаю" на него прицельную марку и нажимаю кнопку "Привязка", а сам лихорадочно ищу на экране это пятнышко. Вот оно! Жму на "Захват" - не держит. Ещё раз. Крестик слегка дёргается на пятнышке, но не "ползёт". Ждать некогда. Пускаю ракету и, отворачивая вправо с набором, продолжаю наблюдать, как увеличивающееся изображение пятна превращается в ворота капонира. И тут вижу - крестик побежал по ним вниз, к земле, затем по земле по какой-то жёлтой дорожке. Мощный взрыв на том месте, где он оказался, закрыл дымом весь целёхонький капонир. До самой посадки летел и недоумевал:
      наваждение и только, с этой дорожкой. И откуда она могла взяться? Всё разъяснилось на земле. Встретивший меня у самолёта Супран развёл руками:
      - Извини, работники полигона хотели как лучше...
      - И что же они сделали?
      - Насыпали от ворот целую дорожку песка, чтобы легче было обнаружить капонир. Беспокоились за тебя.
      - Ну, тогда передайте им от меня привет, - и я показал, какой именно. Сейчас передо мной опять капонир. После "захвата" отчётливо наблюдаю на экране тёмное пятно его ворот. "Прямо как в сказке", - обрадованно подумал я и произвёл пуск. Железная "тигрица", весом около тонны, с утробным рыком срывается с пилона так, что маленький бомбардировщик "от возмущения" заводил носом. "Тигрица" сделала "свечку" и скрылась из глаз, чтобы потом с огромной скоростью обрушить сверху свой смертоносный груз. Её "голова", не переставая, передавала мне на борт изображение цели так, как она её видела в каждую секунду полёта. На короткий миг, перед самым взрывом, я всё же успел заметить, как она "вошла" в капонир. В это же время на большой скорости и предельно малой высоте я уходил подальше от того места и поближе к тому, где меня ждали.
      На земле, как всегда, ждала группа военных и гражданских специалистов. Я смотрел в эти нетерпеливые, ждущие с тревогой и интересом, глаза и... не спешил. Как передать им в нескольких словах то самое главное, что я вынес из полёта? Как объяснить им моё ощущение радости от сделанного и одновременно тревоги за то, что Он становится не столько летательным аппаратом, сколько орудием Смерти. Орудием смерти для кого?
      XIX
      Говоря о МиГ-27 нельзя не вспомнить о командировке, связанной с продажей этого самолёта для одной из дружественных нам стран.
      Это было весной 1982 года. Во главе группы военных специалистов по МиГ-27М я был командирован в Среднюю Азию, где около г.Фрунзе (сейчас Бишкек) находился Центр по подготовке лётчиков из стран Индокитая, Африки и Ближнего Востока. Туда же прибыла и делегация Индии, возглавляемая начальником индийского испытательного Центра с группой авиационных инженеров. Вместе с ним был и лётчик-испытатель этого Центра Р.Шарма, ставший через два года первым космонавтом своей страны. Лидера делегации все звали "Командором". Сухощавый мужчина лет пятидесяти, он окончил школу лётчиков-испытателей в Англии, летал на истребителях Франции, США и, естественно, СССР. Ему было что сравнивать. Представитель Управления по экспорту вооружения объяснил нам нашу задачу: убедить покупателей, что предлагаемый самолёт не модификация, а совершенно новый тип.
      - Но это невозможно, - возразил я, - у них уже есть МиГ-23БН.
      - Таковы указания, мы должны продать этот самолёт как можно дороже.
      Целую неделю мы читали лекции по конструкции, системам и вооружению самолёта, которого даже не показывали. Пожелания Командора вначале взглянуть на это "чудо", были отвергнуты со словами: "Начнёте летать увидите".
      - Вы уж слишком не усердствуйте, - говорил я своим специалистам, - мы за политику не отвечаем, но краснеть от стыда тоже не хочется.
      Чувствуя, что им "вешают лапшу на уши", индусы уже не верили тому, что им рассказывали. Моё слабое знание английского языка всё же позволяло кое-как общаться с индусами без переводчика. Через некоторое время между нами установились, можно сказать, дружеские отношения. Мне удалось убедить Командора, что не всё так уж плохо, что этот самолёт имеет определённые преимущества перед его предшественником. Я с волнением ждал первого выезда на аэродром, понимая, что индусов ждёт некоторое разочарование. Однако они показали себя настоящими интеллигентами. После того как с самолёта были сброшены чехлы, воцарилось всеобщее молчание. Командор, обойдя вокруг него, только и сказал, усмехаясь:
      - Он очень похож на МиГ-23БН.
      Лётчикам была предложена небольшая программа переучивания из трёх полётов. Слетав с каждым на учебно-боевом самолёте МиГ-23УБ, я показал в воздухе уменьшение скорости до нулевой при выполнении фигур "колокол" и "поворот на горке", чем лётчики были в немалой степени удивлены и восхищены.
      В период этой встречи я убедился, насколько мы все воспитаны в какой-то сверхсекретности и сверхбдительности, доходящих до смешного. Например, на мой вопрос, где базируется в Индии испытательный Центр, Командор без колебаний указал мне его место на карте. Я же, отвечая на аналогичный вопрос, задёргался, как рыба на крючке и пробормотал что-то, упомянув Москву. Однажды к нам прилетел А.В.Федотов, и Командор завёл с ним разговор о МиГ-29, желая услышать от шеф-пилота что-нибудь новое, интересное. И надо было видеть, как всемирно известный пилот всемирно известной фирмы, бледнея и краснея в присутствии представителя ГРУ, пытался объяснить, что ему ничего не известно об этом самолёте.
      - Странно, - улыбнулся Командор. - А у нас, в Индии, на каждом углу можно купить журнал с фотографиями МиГ-29 и его лётно-техническими характеристиками.
      Федотов вынужден был смущённо развести руками.
      Несмотря на разные интересы "продавцов" и "покупателей" мы по-человечески тянулись друг к Другу, проявляя интерес к жизни, обычаям и культуре другого народа.
      Однажды утром я вошёл в зал, где все уже завтракали, раскрасневшийся от быстрой ходьбы. Командор, с любопытством глядя на меня, спросил:
      - Вы, наверное, по утрам бегаете? Не удержавшись от соблазна немного разыграть наших гостей, я ответил:
      - Нет, я только что из бани.
      Из бани, - медленно протянул Командор с таким растерянным и удивлённым видом, что у меня еле сил хватило, чтобы не улыбнуться. - Вы что же, по утрам ходите мыться в баню?
      Почему же по утрам? Я иду вечером, после ужина, - с невозмутимым видом, усаживаясь за стол и оглядывая всех присутствующих, ответил я. Индусы смотрели заинтересованно, а наши инженеры отворачивали лица, чтоб не расхохотаться.
      - Вы хотите сказать, что паритесь в бане всю ночь?! - изумлённо воскликнул Шарма.
      - Я вырос в Сибири. И отец мой, и дед - сибиряки, а они любят попариться от души, - пояснил я своему новому другу.
      - А как же Вы летаете, если ночью не спите? - недоверчиво спросил Командор.
      - Почему не сплю? Попаришься, кружку пива выпьешь, часок отдохнёшь и снова идёшь париться. Так ночь и проходит. Зато утром и силы, и бодрость, и аппетит, - закончил я, всем своим видом демонстрируя правоту своих слов.
      - Мы слыхали, что русские любят париться, но чтобы всю ночь... больше с удивлением, чем с недоверием произнёс Шарма.
      Мне показалось, что я убедил индусов, но не до конца. После ужина, когда я стоял и разговаривал с Командором, мимо прошёл лётчик с серийного завода, выпускавшего МиГ-27.
      - Ты когда придёшь в баню? - спросил он на ходу.
      - Готовь веник, я долго не задержусь.
      Объяснив собеседнику, что мне пора идти париться, я взял в номере полотенце и, провожаемый всё ещё удивлённым взглядом индуса, торопливо ушёл.
      Мы действительно парились каждый вечер и возвращались поздновато, когда уже все спали. На следующее утро я проспал и прибежал в лётную столовую, когда уже все завтракали. Открыв дверь, увидел обращённые ко мне весёлые и восхищённые глаза индусов.
      - С лёгким паром, - еле выговорил по-русски с сильным акцентом Шарма.
      - Спасибо. Хочешь попробовать?
      - Хочу, но боюсь, - чистосердечно признался будущий космонавт, - дома буду рассказывать - никто не поверит.
      - Но у тебя же есть свидетель, - с улыбкой показал я на главу делегации. Командор утвердительно закивал головой.
      Через несколько дней мы расставались, не зная, что через два года встретимся снова на подмосковном аэродроме Кубинка. Я - чтобы выполнить показательный высший пилотаж для делегации Индии на МиГ-29. Командор чтобы впервые слетать на этом самолёте и дать своё заключение о закупке первой партии.
      В тот день мы встретились после того, как каждый из нас сделал своё дело. Этот суховатый и сдержанный по характеру человек шёл ко мне с открытой радостной улыбкой, жестом остановив двинувшегося к нам на помощь переводчика.
      - Не нужно, это мой старый учитель. Мы хорошо понимаем друг друга.
      XX
      Качество проведения испытаний и их конечный результат во многом зависят от сплочённости испытательной бригады, от взаимопонимания между её членами, особенно между инженерным и лётным составом. Как стало модным говорить - от "человеческого фактора". Лётчиков в бригаду выделял соответствующий командир, но нередко можно было увидеть сцену, когда ведущий инженер уговаривал лётного начальника выделить ему именно того, кого он хотел. И не от того, что его протеже умел делать в воздухе то, что от него требовалось. Конечно, профессиональные качества были не на последнем месте, однако хорошо подготовленных лётчиков в то время было достаточно, а вот умения работать с инженерами в тесном душевном контакте не у всех хватало. Эта "наука" не каждому даётся одинаково. В моей памяти сохранились тёплые чувства ко многим и многим инженерам, с которыми в разное время пришлось дышать в одном ритме и жить одним делом. Среди них есть и те, что дослужились до генеральского звания, и те, которых относят к скромным "работягам", но от этого добрые чувства к ним не ослабевают. Я обязательно вспоминаю об одном из них, когда речь заходит об испытаниях бомбового вооружения. Боже мой, сколько бомб пришлось побросать на нашу многострадальную Землю! Меня никогда особенно не привлекали испытания вооружения, хотя по молодости и возникало мальчишеское чувство азарта, когда наблюдал точное попадание в цель. С годами, "наигравшись" всевозможными смертоносными "игрушками", я пришёл к грустному выводу. Мы, люди, занимаемся бесполезным делом: разрываем горы, добываем руду, а затем металл, из которого делаем разные "штуки", и бросаем сверху опять на землю. Приходилось бомбить и с высоты 50 м, и с двадцати километров, на малых скоростях и на скоростях в два раза превышающих скорость звука. Бомбил и обычными "классическими", и специальными, начинёнными воспламеняющейся жидкостью или отравляющими веществами, бомбил разовыми кассетами, полными всяких шариков, иголок и т.д. Бомбил с самолётов, которые "с рождения" даже не предназначались для этого и не имели на борту прицельных систем для бомбометания. Видимо, "стратеги" в Генеральном штабе делали ставку на этот вид оружия, тем более что (у меня сложилось такое мнение) чего-чего, а бомб в Союзе хватало. На испытаниях не всегда использовались практические бомбы, применялись и инертные, без взрывателя, но что сброшено, то уж брошено. А причин для полётов с бомбами было предостаточно: тут и боевая эффективность, и точностные характеристики, и достижение максимальных скоростей или высот, и предельное маневрирование, и безопасность отделения, и даже просто необходимость максимально утяжелить самолёт для взлёта, чтобы потом, перед посадкой, сбросить уже ненужный вес.
      Майор И.Минаев - человек весёлый, оптимистичный, с добродушным характером и чуткой душой, влюблённой чуть ли не в каждого лётчика. Провожая очередного из них на задание со своим "грузом", он неизменно говорил:
      - Не беспокойся, они у меня смирные.
      Иван сильно переживал за нас, особенно после одного случая, когда "его" бомбы взорвались непосредственно внутри самолёта Ту-22М2 при подлёте к полигону. Экипаж чудом сумел катапультироваться.
      Из-за очередного кризиса на Ближнем Востоке неожиданно поднялся рейтинг обычных бомб среднего калибра. Требовалось количество, а не мощность взрыва. Началась работа по созданию многозамковых бомбодержателей и их применению на разных самолётах, в том числе на МиГ-27 и Су-17М2. Один из них. принадлежавший Липецкому Центру боевого применения, дооборудовали под многозамковые держатели, и мы с Минаевым были командированы туда для оценки возможности и безопасности бомбометания. Уже поздно вечером, прилетев на место, сели обсуждать детали утреннего полёта на МиГ-27.
      - Ваня, а бомбы у нас инертные? - поинтересовался я, слушая, как за окном шумит осенний ветер с дождём.
      - Нет, практические, здесь нет инертных.
      - А что, если вдруг они "посыпаются" с самолёта на земле?
      - Не посыпаются, - уверенно ответил инженер.
      - Ну а если по какой-то причине, - не отставал я, - сработают электроцепи сброса, бомбы взорвутся?
      - Не взорвутся. Взрыватель может сработать только через две секунды время, необходимое для уборки механического упора. Да ты не беспокойся, они у меня смирные.
      На следующее утро, когда я подъехал к самолёту, там уже заканчивала пюдвеску бомб большая группа солдат и офицеров. Все четырнадцать были налеплены на аппарат, как мухи. Усевшись в кабину, я привязался, осмотрел внутри своё "хозяйство" и после запуска двигателя дал команду технику вынуть из взрывателей наземные предохранительные чеки. Любопытных поглазеть на "ежа" собралось достаточно много. Перед выруливанием я ещё раз глянул на переключатели предварительного включения электропитания цепей сброса. "Включить сейчас, как по инструкции, или после взлёта, по пути на полигон? - в нерешительности размышлял я. - Погода неважная, полигон незнакомый, топлива в обрез - можно и забыть", - подсказывал внутренний голос. Поколебавшись ещё мгновение, включил оба тумблера и тут же услышал целую серию глухих ударов. Первое изумление сменилось догадкой: бомбы! Поднял голову и, не успев ещё осознать, что же теперь делать, увидел разбегавшихся во все стороны людей. Непроизвольно я и сам рванулся вперёд в страстном желании оказаться вместе с теми, убегавшими, но тут же откинулся назад привязная система удерживала меня гораздо крепче, чем хотелось бы. "Не успеваю!", - обмякнув в кресле, подумал я и проводил взглядом "счастливцев". И вдруг - что я вижу! Впереди всех местных специалистов бежал "мой", самый крупный специалист по испытаниям этих бомб. Я не удержался от улыбки, вспомнив наш вчерашний разговор. Иван, будто почувствовал это, остановился и медленно повернулся в мою сторону. Я поманил его пальцем, как бы говоря: "Иди, дорогой, ко мне". Не поднимая головы, он побрёл обратно. Выключив двигатель и открыв фонарь, я с невинным видом произнёс, глядя в его смущённые глаза:
      - Ваня, а ты вчера оказался прав, - и показал на валявшиеся вокруг бомбы.
      Был вечер. Я сидел в гостиничном номере, терпеливо ожидая своего друга, с неприятным холодком в груди. В это время на пустынном аэродроме Минаев работал за сапёра: с величайшей осторожностью, один за другим выкручивал из бомб взрыватели. Наконец открылась дверь - на пороге стоял Иван и смотрел на меня усталым, но счастливым взглядом. На мой молчаливый вопрос он ответил, когда усаживался за стол.
      - У одной бомбы взрыватель был почти взведён.
      - Почему? - невольно вырвалось у меня.
      - Она упала сначала на верхний щиток колеса, покаталась на нём, а уж затем шлёпнулась на бетон. Механический упор удерживал от срабатывания на самом кончике, так что сегодня нам всем повезло, не грех и выпить, закончил он.
      А я думал о том, что пережил мой друг, пока вывинчивал взрыватели. Он ещё долго мучился в душе, недоумевая, как мог забыть всё, увидев падающие бомбы. Я, в свою очередь, боялся себе представить, что могло бы произойти, если бы не уступил своему внутреннему голосу и выполнил предварительное включение после взлёта. В тот день взлёт был в сторону города.
      Говорят, сердцу не прикажешь - любить или не любить. Насколько прохладно я относился к испытаниям вооружения и разного рода оборудования, настолько, даже в гораздо большей мере, меня тянуло к полётам, связанным с устойчивостью, управляемостью и манёвренностью самолёта. Я понял это сразу, стоило мне только приступить к выполнению подобных полётов, и в дальнейшем с надеждой ждал их и искал, как ищут самое необходимое, без чего тускнеют все краски жизни. И не важно было, на каком типе лететь. Важен был сам "характер" данного истребителя, что я о нём знаю, насколько он непредсказуем и как "тесно" с ним удастся сблизиться. А знакомство иногда сопровождалось борьбой, борьбой двух "существ", одно из которых пытается выяснить тайны другого. Впервые я почувствовал "сладость" таких испытаний на второй год работы, когда участвовал в научных исследованиях по перехватчику Як-28П. Мы искали такое положение переставного стабилизатора, при котором эта "телега" сравнительно неплохо бы управлялась в околозвуковой зоне. В зоне, которая была недостаточно изучена в своё время там, где волновой кризис и аэродинамические скачки уплотнения, меняя своё место при незначительном изменении скорости, приводят к резкому изменению продольной балансировки летательного аппарата. В зоне, где, неожиданно для пилота, самолёт "взбрыкивает", задирая нос на кабрирование или вдруг упрямо нагибая "голову", стремится перейти на пикирование. В этой "зоне" я тогда потерял покой на всю оставшуюся лётную жизнь.
      Первое знакомство с новым аппаратом всегда было во многом определяющим. Вначале стремишься понять, какая техника пилотирования ему больше "нравится", что он может и кто он такой вообще - "сельский мерин" или "степной скакун". Затем, прощупав с разных сторон, выясняешь, где он " недоделанный", а где - "хорош собой". У самолётов, как и у людей, существуют свои, индивидуальные особенности, но есть и общие черты, объединяющие их. Возможно потому, что их делают люди, с одной стороны каждый в стельности, с другой - целый коллектив. К примеру, все самолеты фирмы Сухого имеют спокойный, уравновешенный "характер", реагируют на отклонения рулей плавно и мягко, а "мигари" все более быстрые, нервные и даже своенравные.
      Лётные методики по определению проблем устойчивости и управляемости содержат в себе целый набор приёмов, с помощью которых опытный датчик-испытатель и инженер имеют возможность разобраться "характере" любого летательного аппарата от взлётно-посадочных режимов, до предельно-допустимых скоростей полёта. Тут "дачи" и "импульсы" рулями, и перекладки элеронов, и установившиеся скольжения, и, наконец, виражи-спирали, по качеству выполнения которых можно сразу судить о лётном искусстве того или иного испытателя.
      Именно в таких полётах инженеру, пишущему полётное задание, нужно хорошо представлять не только то, как оно будет практически выполняться в воздухе, но и то, для кого он пишет, его характер, его динамизм управления самолётом. Каждый инженер стремится "втолкнуть" в задание побольше, и каждый лётчик хочет выполнить его полностью, но один при этом "задыхается", а другому только "в радость". В любом случае, когда задание написано "под лётчика", это не полёт - песня. Налётном пути немало встречалось "сильных" аэродинамиков, благодаря которым выполнялись успешно самые сложные задания, но чаще вспоминаю об одном - Иване Колованове. Да, везло мне на Иванов. Уж так повернула Судьба, что, при всём своём стремлении стать лётчиком, ему пришлось после аэроклуба заканчивать военное авиационно-техническое училище и служить техником самолёта. Но через определённое время, закончив академию, он прибыл в институт уже в качестве инженера-аэродинамика. Одинаково любимая работа соединила нас в одно целое. Более двух лет в одной бригаде мы занимались испытаниями на штопор МиГ-23, МиГ-27, Су-17М2 и М3. Никто не писал "под меня" таких заданий, как он, готовый тратить на них целые ночи. Зато утром, ознакомившись с заданиями, я при всём желании не мог ни изменить в них что-то, ни добавить.
      - Ваня, как тебе это удаётся? - спросил я однажды.
      - Ты, видимо, не заметил - я летаю вместе с тобой. Мысленно, конечно, - ответил тот с грустью.
      Его желание летать было настолько сильным и постоянным, что смогло победить и осторожность командиров и бюрократическую стену наших "нельзя" и "не положено". Он убедил всех: инженер-аэродинамик должен иногда летать на спарке современного истребителя, чтобы в воздухе видеть, как лётчик выполняет его задание. Занявшись строительством собственного автожира, он не выдержал требуемых для этого значительных затрат времени и построил дельтапланер, который мы и облетали на единственной в степи горе Богдо.
      - Ваня, у него слишком задняя центровка, - сказал я ему, - в сильном потоке может забросить на большие углы - не удержишь. Надо переделывать. Он нехотя согласился, но душа стремилась в небесный простор наперекор здравому смыслу. Поехав в санаторий подлечить желудок, Колованов прихватил и своё крыло. В обнимку с ним его и нашли в горах Кавказа, упавшего с большой высоты.
      XXI
      Околонулевые скорости. Что это такое и с чем их "едят" ? До 1970-х годов в боевой авиации такого термина даже не существовало, и говорить о каком-либо маневрировании на этих скоростях не приходилось. Это сейчас почти весь мир привык к тому, что на авиашоу вытворяют наши лётчики на российской технике, выписывая, словно в замедленном кино, акробатические фигуры пилотажа. Среди них "колокол", "поворот на горке" и знаменитая "кобра Пугачёва". Да что там "кобра", если появились новые сверхманёвры на Су-37: "разворот на кобре", "чакра Фролова" и т.д. Но это сейчас, а в те годы военные лётчики и даже испытатели летали с соблюдением одного главного правила - не допускать в полёте скорости меньше минимально допустимой. Считалось, что на этих скоростях самолёт не держится в воздухе, а тем более не маневрирует. Мало того, Инструкция определяла пилоту повышенную, так называемую эволютивную, скорость, обеспечивающую самолёту минимальные эволюции в воздухе. Однако командиры рассматривали её для своих "соколов" как ограничение, как предел, за который нельзя и шагу шагнуть. Нарушить значит совершить "предпосылку" к лётному происшествию. Допустившие её наказывались в дисциплинарном порядке и по партийной линии, поэтому лётчики "бежали" от малых скоростей, как "чёрт от ладана". Немудрено, что в таких условиях трудно было стать настоящим воздушным бойцом. Ну а как же быть, если не хватило объёма внимания? Когда пошёл на вертикальный манёвр, не рассчитав скорость ввода, или опоздал с выводом; когда в воздушном бою того и гляди потеряешь "противника" из виду и вдруг чувствуешь, что скорость уже "за" и продолжает падать? Вот тут и появляются поспешные действия, и замирает сердце в ожидании неизвестного. И хорошо, если всё обходится только этим.
      В 1973 году командование ВВС поставило перед ГК НИИ ВВС задачу: обследовать на МиГ-21 режимы вертикальных манёвров, связанных с очень малыми скоростями, определить возможность эксплуатации на них силовой установки и методы управления истребителем. Что же послужило толчком к такому решению? Увы, не что иное, как война. На сей раз сирийские лётчики, не скованные "сверху" бюрократическими запретами и воспринимавшие нашу Инструкцию не как догму, а как основу для творческого использования, в воздушных боях с израильскими истребителями успешно применяли на МиГ-21 вертикальные манёвры до полной потери скорости, уходя таким образом из-под атак "Миражей".
      Трудно забыть тот день, когда ты возвращаешься из полёта окрылённым и радостно-удивлённым от того, что почувствовал себя в воздухе полностью раскрепощённым, не озадаченным тем, что нет скорости. Ну совсем нет! Там, где до сих пор "находился" обрыв в штопор, ты продолжаешь лететь и управлять самолётом. Как лететь и как управлять - другой вопрос. Но, замирая неподвижно в вертикальном положении, как бы упёршись носом в голубой купол, а затем начиная падать назад, на хвост, когда сопло двигателя превращается в воздухозаборник, и чёрный дым несгораемого керосина пролетает мимо стёкол кабины вверх - испытываешь восторженное чувство, чем-то напоминающее то, что испытывает ребёнок, впервые подбрасываемый вверх. Или на той же крутой вертикали, оставшись почти без скорости, управляешь чуть заметными и непонятными с первого раза, отклонениями рулей, разворачивая самолёт на сто восемьдесят градусов и через несколько секунд висения в невесомости начинаешь пикировать к земле, набирая скорость для вывода. "Как можно было летать, не зная этого! удивлялся я сам себе. - Ты же не летал, а носился в воздухе, боясь потерять скорость". С того дня прошло некоторое время, и я убедился, будучи в командировке на одном из авиационных заводов, длительное время выпускавшем МиГ-21, в огромной значимости таких режимов для лётчика. После полёта со мной на спарке немолодой уже испытатель военной приёмки, зайдя в лётную комнату, снял с головы защитный шлем и в сердцах швырнул его на диван:
      - Старый дурак, двадцать лет на них летать, облётывать каждый самолёт, сошедший с конвейера, и только сейчас узнать, на что он способен!
      Сказано это было с такой горечью и обидой, как будто его жестоко обманули на всю оставшуюся жизнь. Испытания МиГ-21 подтвердили возможность выполнения отдельных видов маневрирования на околонулевых скоростях при условии сохранения углов атаки в определённых пределах, не допускавших сваливания самолёта. Двигатель стойко выдерживал не предназначенные для него режимы эксплуатации. Вслед за этим последовал целый цикл испытаний разных типов истребителей, растянувшийся на несколько лет. В программах испытаний исследовались и вопросы боевого применения с использованием новых режимов полёта, подтвердившие расширение возможностей истребителей при атаках воздушных и наземных целей. Оказалось, что все они, с теми или иными индивидуальными особенностями в реакции на отклонения рулей, кто послушно, кто нехотя, а кто изредка и дёргаясь куда-нибудь в сторону, выполняли волю своего "хозяина". Даже тяжёлый перехватчик МиГ-25, для которого петля Нестерова не была предусмотрена Инструкцией, выполнял её спокойно у земли с начальной скорости всего 500 км/ч. А лёгкий бомбардировщик Су-24, изящно выполнив над целью "поворот на горке", наносил удар с крутого пикирования 50-60 градусов.
      Лето 1979 года. Готовлюсь к перехвату цели, вернее, имитированной цели (ИМЦ), "летящей" на высоте 27 км, информация о которой поступает на борт МиГ-25 от наземной автоматизированной системы наведения (НАСУ). Это был один из заключительных полётов в конце программы испытаний перехватчика на около нулевые скорости. Сидя в кабине, я тщательно проверил высотно-спасательное снаряжение и поинтересовался у техника:
      - Систему запуска двигателя в воздухе проверил?
      - Конечно, обоих. Всё в порядке, а что, придётся запускать?
      - Обязательно.
      После взлёта, набрав высоту десять тысяч метров, я включил форсаж и приступил к разгону скорости для дальнейшего выхода на "опорную" высоту 15000 м, от которой мне предстояло "оттолкнуться". Система наведения работала исправно, и я стремительно приближался к той точке, в которой должен был получить на индикаторе РЛС команду "горка". А пока оба двигателя с максимальными оборотами и бушующим пламенем в форсажных камерах продолжают увеличивать кинетическую энергию моего самолёта. Собственно, полёт на истребителе и состоит из непрерывных переходов одного вида энергии в другой, но лётчик об этом в обычных полётах не думает. В обычных, но не в этом. Плотно пристёгнутый ремнями, я внимательно смотрю на приближение стрелки воздушной скорости к предельному значению - 1250 км/ч. Необходимая скорость достигнута, а команды на ввод в "горку" всё нет и нет. Пришлось частично задросселировать форсажный режим. "Хорошо, что так, а не наоборот", - с удовлетворением подумал я о качестве наведения. И тут высветился сигнал, которого я ждал с таким нетерпением. Устанавливаю РУДы на упор полного форсажа и уверенно отклоняю ручку управления "на себя" до упора. На больших числах М эффективность стабилизатора значительно падает, поэтому я не удивился тому, что самолёт плавно, не торопясь, увеличивает угол тангажа. Достигаю угла 40°, фиксирую его и бросаю взгляд на высотомер. Большая стрелка неслась по кругу как бы одним взмахом, отсчитывая всё новые километры высоты: восемнадцать, девятнадцать, двадцать.