Убедившись, что «Леопольд Первый» в полном порядке, он отплыл с пятьюдесятью китобойцами к берегам Шпицбергена.
В этом году было крайне важно заблаговременно прибыть в район промысла, в те места, где водилось особенно много китов, — ведь шотландцы, баски и голландцы тоже не дремали. Добыча оказалась богатой: более пятидесяти китов удалось загарпунить и разделать. А поскольку в этих заполярных широтах летом солнце не уходит за горизонт, гамбургские китобои старались тратить как можно меньше времени на сон и отдых. В конце августа были задраены последние люки доотказа набитых трюмов, и китобойная флотилия стала собираться в обратный путь.
За время их отсутствия ситуация успела обостриться. Под давлением императора и курфюрста Бранденбургского Гамбург был вынужден выслать французского посланника, правда, отцы города при этом выразили ему свое глубочайшее сожаление и принесли искренние извинения, ссылаясь на необходимость подчиниться высочайшему соизволению. Посланник, в свою очередь, дал понять, что Гамбургу в скором времени придется, возможно, раскаиваться в этом решении. Тогда владельцы китобойных судов и некоторые из старейшин капитанской гильдии потребовали от адмиралтейства выслать навстречу «Леопольду Первому» и китобойной флотилии подмогу. Но где ее взять? «Герб Гамбурга» еще не вернулся из Испании, а Томас Утенхольт лишь разводил руками: его конвойный фрегат «Пророк Даниил» ушел с «россиянами» в Архангельск, остальные стояли на ремонте, который в лучшем случае потребует нескольких недель. Утенхольт посоветовал обратиться за помощью к бранденбуржцам.
Скрепя сердце, Рихард Шредер и Дидерих Моллер послали за господином фон Герике. Однако тот отнесся к просьбам о поддержке весьма холодно.
«При всем желании Бранденбург в настоящее время не имеет возможности оказать вам помощь, — сказал фон Герике, — поскольку его милость курфюрст сам нуждается сейчас в военных кораблях, даже в тех, что в настоящее время крейсируют возле Штральзунда.»
Тем временем китобойная флотилия в сопровождении «Леопольда Первого» шла вдоль норвежского и датского побережья, держа курс зюйд. Над морем висело серое, пасмурное небо. Крутой норд-вест гнал волну в устье Эльбы.
Корабли китобойной флотилии шли сомкнутым кильватерным строем; справа по борту вздымались крутые гранитные скалы Гельголанда, как бы прикрывавшего караван с запада. Пенные гребни волн перехлестывали через фальшборты и растекались по просмоленным доскам палубного настила. Хотя гамбуржцы и промокли до нитки, это обстоятельство не портило им настроения: в Северном море погода была похуже. Все предвкушали близкое завершение плавания, еще более приятно было возвращаться домой с полными трюмами. Завтра они смогут забыть холод, шторм и льды полярных широт, получат причитающееся им жалованье и неплохие премиальные. Уже сегодня ночью, идя с приливом в фордевинд, они увидят фарватерные огни Эльбы.
На следующее утро фор-марсовый окричал: «Прямо по курсу башня нового бастиона! «
Спустя несколько минут раздался новый крик:
— Парус прямо по курсу!
Вскоре с палубы «Леопольда Первого» можно было разглядеть пять парусников, лавировавших против ветра возле самого входа в устье Эльбы на большом расстоянии друг от друга. Карфангер разглядел в подзорную трубу флаги с лилиями на топах мачт. До сих пор конвойный фрегат шел только под малыми парусами: иначе неповоротливым и медлительным китобойцам было бы за ним не угнаться. Теперь Карфангер приказал поднять все паруса, и фрегат, вспенивая форштевнем воду, помчался навстречу противнику. Под напором ветра корабль сильно кренился, волны то и дело захлестывали его бак. Из темноты орудийных портов грозно глядели жерла пушек. Мачты, стеньги и реи гнулись и скрипели.
Все ближе французские корсары. Их корабли размерами уступали гамбургскому фрегату, однако вполне могли состязаться с ним в маневренности и мощи орудийного залпа. Самый крупный из пяти парусников нес не менее тридцати шести пушек. Карфангер внимательно следил за тем, как французы, лавируя длинными галсами, борются с ветром и течением.
Он задумал атаковать корсарские фрегаты поодиночке, чтобы не дать им объединить силы: в этом случае их перевес по корабельной артиллерии был бы подавляющим. Канониры «Леопольда» уже стояли возле пушек наготове; готлангеры раздували мехи горнов, в которых докрасна калили ядра. Такелажный мастер собрал своих подручных на главной палубе и давал им последние наставления:
— Ребята, не подкачайте! От вас зависит, насколько хорошо «Леопольд» сможет маневрировать.
— Ясно, мастер! — дружно гаркнули в ответ подручные.
Карфангер отдавал последние приказания своим офицерам, готовясь к предстоящему сражению:
— Таранить — только в самом крайнем случае! Фрегат должен оставаться боеспособным до тех пор, пока последний китобоец не войдет в устье Эльбы.
Тем временем два корсарских фрегата, описав широкую дугу, вышли на траверз «Леопольда Первого» и теперь неслись в фордевинд. Над круто выгнутыми парусами реяли белые флаги с золотыми лилиями Бурбонов. Из борта шедшего первым метнулся сноп пламени, облачко порохового дыма пронеслось вдоль корабля. Перед самым форштевнем конвойного фрегата ударилось об воду ядро, запрыгало, словно мячик, по поверхности и исчезло в волнах: французы требовали убрать паруса, спустить флаги и сдаться на милость победителей.
В следующий момент «Леопольд Первый» отвернул на несколько румбов.
Француз быстро приближался, пока еще не подозревая, что мчится навстречу гибели. Грянул бортовой залп гамбургского фрегата — и почти все ядра угодили точно в ватерлинию корсарского корабля. Его ответный залп пришелся в такелаж «Леопольда», крепкий бриз засвистел в продырявленных парусах, некоторые из них лопнули. Рвались тросы, хлопая, словно мушкетные выстрелы.
Французский фрегат тонул; но с противоположного борта уже подбирался другой. Настало время действовать такелажному мастеру и его подручным.
Словно кошки, карабкались они по вантам наверх, сплеснивали разорванные концы, рубили болтающиеся на ветру; рядом с ними хладнокровно и сноровисто работали матросы, менявшие порванные паруса на новые. Давно уже им не приходилось так быстро управляться, тем не менее, когда другой француз подошел на расстояние пушечного выстрела, такелаж был отремонтирован.
Новые залпы прогремели над волнующимся морем, раскаленные ядра вгрызались в дубовую обшивку фрегатов, поджигая дерево, сея смерть и разрушение. В зияющие пробоины со зловещим шипением устремлялась солоноватая вода. Град картечи хлестал по палубам «Леопольда Первого», сцепленные ядра в клочья рвали только что поставленные новые паруса.
Призывая на головы французов все кары небесные, такелажник с подручными вновь полезли на ванты. Они были еще на полпути, когда одно из ядер перебило брам-стеньгу; увлекая за собой парус и такелаж, она с треском и грохотом рухнула на бак.
— Руби концы!! — что было сил завопил такелажник. — Руби!!
Адмирал по-прежнему спокойно стоял на квартердеке, командовал сражением, изредка поглядывая в сторону китобойцев, которые, подняв малые паруса, устремились, было, в устье Эльбы, но три остальных французских фрегата помчались им наперерез.
— Идем на них! — коротко бросил Карфангер своему лейтенанту; тот приказал поворачивать. Оставив французский корабль, из орудийных портов которого уже валил черный дым, фрегат тяжело развернулся, уваливаясь под ветер. В этот момент у француза взорвались крюйт-камеры, столб пламени взметнулся к небу адская сила пороха разворотила палубу, и разбойничий фрегат вскоре скрылся под водой.
Со всей скоростью, какую только позволяли изорванные паруса, «Леопольд Первый» летел к каравану, настигая корсарские корабли. Поняв, что им не уклониться от схватки с конвойным фрегатом, французы оставили первоначальный замысел наброситься на беззащитный караван и повернули свои корабли против гамбургского флагмана.
Солнце перевалило зенит. Карфангер и его люди сражались уже несколько часов, и силы их были на исходе. Такелажник со своей командой все еще возился с фок-мачтой, приводя в порядок стоячий такелаж. Самый крупный из оставшихся тридцатишестипушечный французский фрегат попытался занять выгодную для атаки наветренную сторону и на несколько секунд повернулся к «Леопольду» своей широкой кормой. Залп пушек правого борта конвойного фрегата последовал незамедлительно; восемнадцатифунтовые ядра ударили прямо в кормовые окна француза, но он уже завершал маневр и через минуту открыл по гамбуржцам огонь из всех стволов левого борта. Карфангер мог ответить только залпами легких орудий с верхней батарейной палубы.
Подбежал такелажник и доложил, что фок-мачта в порядке. Карфангер приказал немедленно поворачивать, чтобы ударить по французу из орудий левого борта. Однако тот благоразумно решил прекратить схватку с «Леопольдом Первым», тем более что два других легких фрегата держались поодаль и явно не собирались искушать судьбу.
— Видать, им не по себе стало оттого, что мы отправили на дно двоих из ихней компании, — сказал Михель Шредер.
— Нам тоже досталось как следует, — отозвался Карфангер. — У меня такое чувство, будто с кораблем творится что-то неладное.
Словно услышав его слова, появился старший боцман в промокшей насквозь одежде и доложил, что фрегат получил три пробоины ниже ватерлинии и в трюме полно воды.
— Что вы предприняли? — спросил адмирал.
— Пробоины мы залатали, но воды в трюм попало столько, что помпы не успевают откачивать.
Карфангер приказал взять курс на Ритцебюттель. Когда с последними лучами заходящего солнца «Леопольд Первый» бросил якорь в ритцебюттельской гавани, на берег перенесли двух погибших и пятерых раненых гамбуржцев.
Китобойная флотилия, воспользовавшись попутным ветром на всех парусах ушла вверх по течению Эльбы, в сторону Гамбурга. «Леопольд» не мог последовать за ней. Вначале предстояло откачать всю воду из трюма: иначе корабль не прошел бы по мелководному фарватеру Эльбы. Потребовались целые сутки, прежде чем конвойный фрегат наконец ошвартовался в родном порту.
Весть о победе Карфангера над каперами в устье Эльбы, принесенная китобоями, с быстротой молнии разнеслась по городу. Толпы народа повалили в порт, встреча победителей вылилась в подлинный триумф.
Зал городской ратуши. Под высокими готическими сводами стоят Карфангер и его офицеры; первый бургомистр вольного города Гамбурга держит речь. Однако он ничего не говорит о блестящей победе над французскими корсарами, о той славе, которую принесли отважные гамбургские моряки родному городу и всей империи. В словах бургомистра слышится скорее завуалированный упрек в адрес Карфангера, который-де своими опрометчивыми действиями может навлечь на город беду.
— Кажется, не видать вам второй золотой цепи, — прошептал Михель Шредер своему адмиралу. — А жаль, в этот раз вы ее заслужили, как никто другой.
— Отставить разговоры, лейтенант! — так же шепотом одернул его Карфангер.
Иоханн Шульте вручил адмиралу Карфангеру «за выдающиеся заслуги при спасении китобойной флотилии» награду — триста талеров.
Это было неслыханно! Триста талеров за пятьдесят китобойных судов с полными трюмами, за несколько сотен моряков, благополучно возвратившихся в родной город? Победу над французскими корсарами отцы города оценили всего лишь в триста талеров?
После окончания торжественной церемонии адмирал и офицеры с «Леопольда Первого» отправились обратно к месту стоянки конвойного фрегата, сопровождаемые ликующей толпой.
Карфангер приказал построить всю команду фрегата на берегу. Фейерверкеры и канониры-наводчики, матросы и юнги, боцманы и мааты, солдаты и барабанщики, подручные такелажного и парусного мастеров… Адмирал прошел вдоль строя, вглядываясь в лица своих людей. Затем он обратился к ним со словами благодарности за проявленные в бою отвагу и сноровку, без которых победа над численно превосходящим противником была бы невозможна.
— Я желал бы всем немцам, — сказал он напоследок, — отныне и навсегда держаться сообща и горой стоять друг за друга так, как эта делает команда «Леопольда Первого». Только тогда империя сможет одолеть всех врагов и на суше, и на море!
Затем адмирал сообщил о полученной им награде в триста талеров. Сгрудившаяся на берегу толпа зашумела: большинству из этих людей никогда не приходилось держать в руках больше шиллинга, для них это было целое состояние. Но последние слова адмирала повергли в изумление всех без исключения:
— Всего на борту «Леопольда Первого» нас двести пятьдесят человек, и каждый внес свою лепту в победу над корсарами, каждый сделал все, что мог. Поэтому награду совета города следует разделить на всех.
С этими словами Карфангер взял из рук корабельного писаря, исполнявшего одновременно и обязанности казначея, большой кожаный кошелек и пошел вдоль строя, вручая каждому, невзирая на чины и возрасты, по серебряному талеру. Оделив таким образом всех, он сунул серебряный талер и в карман своего синего камзола, а изрядно опустевший кошелек вернул писарю со словами:
— Остальное разделите поровну между семьямибоих погибших в бою!
Толпа гнула дружное «Ура! „, «Виват адмиралу Карфангеру! « — кричали матросы «Леопольда Первого“. Михель Шредер тут же пробил найденным на пирсе гвоздем отверстие в своем талере, продел сквозь него кусок каболки троса и повесил талер, словно медальон, на шею.
Увидев это, Венцель фон Стурза проделал то же самое со своим талером.
— Ну хорошо, раз уж вам так хочется, — махнул рукой Карфангер. — Только прошу вас — носите его под колетом, иначе кое-кому это может показаться вызовом.
На пирсе появилась Анна, ведя за руки детей, и Карфангер поспешил им навстречу.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Тихая и прохладная апрельская ночь. Высоко над Эльбой в звездном небе повис яркий месяц. Посреди фарватера стоит на якоре «Леопольд Первый»; все огни на корабле давно погашены. Из кормовых окон светится лишь одно
— широко распахнутое окно адмиральской каюты. Тишину нарушают лишь мерные шаги караульного, расхаживающего по верхней палубе.
Адмирал Карфангер вновь и вновь подходит к окну и устремляет взгляд в сторону устья Эльбы: где-то там уже стоят на якоре готовые к отплытию китобойцы. Наступила полночь. Возле левого берега реки из темноты начали проступать очертания паруса, медленно двигавшегося вверх по течению.
Карфангер закрыл окно, задернул занавеску и поднялся на кормовую надстройку. В этот момент к фалрепу «Леопольда» подошла небольшая шлюпка.
— Кто идет? — прокричал караульный. — Пароль?!
— «Дельфин» и «Малыш Иоханн», — ответил снизу приглушенный голос.
— Поднимайтесь!
Широкоплечая фигура начала взбираться по фалрепу.
— Петер Эркенс, это вы? — спросил Карфангер, перегнувшись через релинг.
— Да, господин адмирал.
— Милости прошу!
Они спустились в адмиральскую каюту. Наполнив вином два высоких бокала, Карфангер спросил о причине столь позднего визита.
— Почему вы не пришли попросту ко мне домой? — допытывался он. — Это возбудило бы гораздо меньше подозрений даже днем.
— Как только я расскажу вам, что произошло, вы все поймете, — ответил Петер Эркенс, протягивая адмиралу через стол письмо.
— От моего капитана Янсена? — спросил тот, мельком взглянув на почерк. — Где вы с ним встретились? Неужели в Лондоне, куда он ушел вместе с Юргеном Таммом? И вы сами тоже прибыли оттуда?
— Нет, из Копенгагена.
— Из Копенгагена? И там вы виделись с Яном Янсеном?
— Да, к сожалению. Господин адмирал, ваши корабли не дошли до Лондона. Бранденбуржцы захватили их и доставили в Копенгаген в качестве призов…
— Захватили?! — Карфангер подался вперед. — Бранденбургские каперы захватили мои корабли?
— Да, господин адмирал. Как нарочно, именно ваши…
— Мои или кого-нибудь другого — это не меняет дела! — Даже если бы это были корабли Томаса Утенхольта… Нет, это — выпад против города.
Он резким движением распечатал письмо и принялся было за чтение, но тут же снова поднял глаза на Петера Эркенса.
— Но вы-то как попали в Копенгаген? Неужели на одном из каперских кораблей?
— Нет, я служу теперь не во флоте курфюрста, а у корабельных дел мастера Пекельхеринга из Кольберга. Он и послал меня в Копенгаген присмотреть хороших плотников. Дня через три я приеду с такой же миссией в Гамбург. В Копенгагене, куда привели оба ваших корабля, мне не составило труда встретиться с капитаном Янсеном — ведь я бранденбуржец. Получив от него это письмо, я немедленно отправился в Альтону, откуда послал слугу известить вас.
— Ваш слуга умеет держать язык за зубами?
— Ручаюсь, что он будет нем, как рыба.
— Хорошо.
Карфангер погрузился в чтение письма. Янсен писал, что им с Юргеном Таммом ничего не стоило бы дать каперам достойный отпор: их легкий фрегат «Берлин» имел на борту всего шестнадцать орудий, из которых самые тяжелые были четырехфунтовыми. О «Принце Людвиге» с его восемью двухи трехфунтовыми стволами и говорить нечего. Однако они посчитали, что окажут адмиралу Карфангеру медвежью услугу, угостив бранденбуржцев парочкой хороших бортовых залпов или послав на их палубы неутомимого Венцеля с десятком-другим крепких ребят. В конце Янсен выражал надежду, что все обойдется и корабли Карфангера вскоре смогут вернуться в Гамбург.
Адмирал сложил письмо и проговорил с горькой усмешкой:
— Вот до чего дошли немцы: лишь благодаря хладнокровию и осмотрительности капитана Янсена удалось предотвратить кровопролитие. Бог свидетель
— мне и в дурном сне вряд ли привиделось бы, что такое может произойти с гамбургскими торговыми кораблями.
— Поговаривали, будто бы Гамбург задолжал курфюрсту сто пятьдесят тысяч талеров и отказывается…
— Да-да, я знаю. Сам не раз предупреждал совет, сенат и парламент.
После того как французы напали на нас у самого устья Эльбы, отказ от выплаты субсидий начинал уже походить на игру с огнем.
— Я слыхал об этом, — отозвался Петер Эркенс. — Значит, теперь за гамбургскими судами охотятся еще и бранденбуржцы. Помимо «Берлина» и
«Принца Людвига» в море крейсируют еще четыре фрегата, капитанам которых приказано захватывать гамбургские корабли. Обычно они поджидают добычу у самого входа в Английский канал. У Шетландских островов находятся «Наследный принц» и «Леопард», в районе Гельголанда — «Красный лев» и «Принцесса Мария».
Эркенс вскоре попрощался; Карфангер еще долго смотрел вслед удалявшейся шлюпке, пока ее очертания не растворились в призрачном лунном свете. Посвежело; адмирал поплотнее закутался в плащ и повернулся в сторону города. Внезапно его охватило какое-то странное чувство: ему стало казаться, будто он не то изгой, не то чужак, которому приходится дожидаться утра, когда откроют городские ворота. Кого в этом городе он мог еще назвать своим другом? Там жили Анна и дети, но это совсем другое.
Может быть, секретаря адмиралтейства Рихарда Шредера? Дидерих Моллер, Иоахим Анкельман и старый шкипер Клаус Кольбранд в лучшем случае неплохо к нему относились, не более того… Зато завистников и противников во главе с Томасом Утенхольтом и Лоренцом Ворденхоффом — хоть пруд пруди.
О каком-либо возмещении убытков за потерю кораблей не стоило даже и заикаться. Эти господа не упустили бы случая язвительно спросить, какое отношение ко всему этому имеют городские власти? Пусть адмирал Карфангер обращается в морскую страховую контору. Там сразу же примутся озабоченно вертеть так и сяк статьи договора и, конечно же, не обнаружат в них ни слова насчет обязанности страховой кассы уплатить ему хоть талер. Ведь его корабли не погибли в шторм, не попали в руки берберийских пиратов, не наскочили в тумане на мель и не стали добычей ни французских корсаров, ни шведских каперов. А от нападения бранденбургских каперов они не были застрахованы.
Или может быть, они наконец оторвутся хоть на минуту от своих счетов, гроссбухов и сундуков с талерами? Может быть, почувствуют, что пора занять твердую позицию в борьбе за общее дело всех немцев, всей империи?
Но где она, эта империя! Во что превратилась война, которую она ведет?
Франции удалось расчленить коалицию своих противников: в августе французы подписали в Нимвегене мир с Нидерландами, в декабре — с Испанией.
Совсем недавно Австрия тоже нашла общий язык с Францией, начались переговоры и с Бранденбургом. Опять получалось, что каждый заботился лишь о своей выгоде.
Бранденбург все еще воевал со Швецией и успел отбить у нее все крепости в Восточной Померании, а этой зимой шведы были выбиты и из Пруссии. Неужели отцы города снова рассчитывают на торговлю с Францией, сильной теперь, как никогда?
Карфангер даже поежился, и причиной тому была не только утренняя свежесть. Небо на востоке начинало алеть. Посвистывая крыльями, над Эльбой проносились дикие утки. Пронзительно кричали чайки, ссорясь из-за добычи. Утренний ветерок доносил запахи ворвани, сельди и разогретой смолы.
Клочья тумана медленно относило в сторону города, откуда уже доносился звон колокола на сторожевой башне. Каким станет этот новый день, начало которого он возвещает?
Карфангер кликнул караульного и приказал спустить на воду шлюпку.
Прежде чем рассказать о ночном визите Михелю Шредеру и Бернду Дрееру, он хотел сам услыхать, что говорят обо всем этом в Гамбурге, а заодно и посоветоваться с Анной.
День прошел, наступил вечер. Когда городская стража уже запирала ворота, капитан «Леопольда Первого» возвратился на свой корабль и собрал всех офицеров в капитанской каюте. Серьезное выражение лица адмирала позволяло догадываться, что речь пойдет не о повседневных делах.
Карфангер разъяснил офицерам намерения отцов города. В целях защиты от бранденбургских фрегатов «Леопольд Первый» будет сопровождать китобойную флотилию только до Шетландских островов, затем вернется обратно, чтобы крейсировать между устьем Эльбы и входом в Ла-Манш, охраняя торговые караваны, идущие в Англию и Голландию. Помимо «Леопольда Первого» на днях выйдут в море два частных конвойных фрегата под командованием Петера Поймана и Иоханна Кестера со ста пятьюдесятью солдатами на борту каждый. Кроме того, совет города намеревался отозвать из Испании «Герб Гамбурга», отправив, туда вместо него частный конвойный корабль.
Адмирал не сказал ни слова о своих собственных заботах.
— Теперь-то мы посчитаемся с Бранденбургом! — воскликнул Михель Шредер.
— Ни в коем случае! Я сделаю все, чтобы пушки не заговорили, — возразил Карфангер.
— Но ведь мы получили приказ оборонять наших «купцов» от бранденбургских каперов, — вмешался Бернд Дреер. — Как же заставить их считаться с нами, если не пустить в дело пушки?
— Если пастух силен и полон решимости защитить свое стадо, то к нему не сунется ни один волк, — отвечал Карфангер. — Поэтому давайте постараемся не разжигать войну, а уладить дело мирным путем во имя достоинства и благополучия всей страны.
Он подозвал корабельного священника и попросил его подготовить к следующему дню проповедь и прочесть ее перед всей командой, прежде чем корабль выйдет в море.
— А что будет с «Дельфином» и «Малышом Иоханном»? — спросил Михель Шредер. — Есть ли надежда вернуть их обратно?
— Это волновало бы меня менее всего, если бы не их команды, оставшиеся без куска хлеба, — ответил Карфангер и пожелал своему лейтенанту спокойной ночи. Михель Шредер понял, что адмирал хочет остаться один, подозвал боцмана, велел ему взять фонарь, и они вдвоем отправились осматривать корабль, проверять, везде ли погашены лампы и свечи, не балуется ли кто-нибудь в носовом кубрике трубочкой виргинского табаку на ночь. Однако повсюду царили тишина и покой: на баке, на батарейных палубах между орудиями, в подвесных койках крепко спали матросы и солдаты.
Еще два дня простоял «Леопольд Первый» у бастионов Гамбурга. Наконец все было готово к отплытию. Напоследок Карфангер посовещался с капитанами Иоханном Кестером и Петером Нойманом — и конвойный фрегат снялся с якоря и вместе с китобойной флотилией ушел вниз по течению Эльбы.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Несколько недель подряд крейсировали они между устьем Эльбы, Гельголандом и Ла-Маншем, однако за все это время им не попался ни один бранденбургский фрегат. Зато ветер и бурное море так потрепали корабли, что Карфангер в конце концов принял решение идти в Ритцебюттель, чтобы починить там поврежденные бурей рангоут и такелаж.
Совет города воспринял это решение неодобрительно. «Леопольду Первому» надлежало оставаться в море и быть готовым в любую минуту дать отпор бранденбуржцам.
— Через два дня опять отплываем, — сказал Карфангер Михелю Шредеру.
— Вы полагаете, что к тому времени шторм утихнет? — спросил тот и с сомнением покачал головой. — В такую погоду легкие бранденбургские фрегаты обычно предпочитают не покидать гавани.
— Не они причина моей поспешности, — возразил адмирал. — Уж лучше я буду сражаться с ветром и волнами, чем с этими канцелярскими крысами.
— Тут я целиком разделяю ваше мнение, — заверил его лейтенант.
И опять «Леопольд Первый» бороздил бурное море, держа курс на Гельголанд. Время от времени на горизонте появлялись частные конвойные фрегаты Кестера или Ноймана, сопровождавшие возвращавшихся домой «англичан» или
«голландцев». Но по-прежнему нигде не показывались мачты, увенчанные флагами с бранденбургским орлом. Карфангер начал уже понемногу склоняться к мысли, что каперы получили от курфюрста приказ не трогать гамбургские корабли. Прошло уже три дня с тех пор, как шторм наконец стих.
И лишь на четвертый день из «вороньего гнезда» на фок-мачте донеслось:
— На траверзе справа три бранденбуржца!
— Ого! Может выйти недурной перепляс! — обрадовался Михель Шредер.
— Предпочел бы обойтись без него, — возразил Карфангер. — Давайте-ка лучше разглядим их как следует.
Адмирал долго не опускал подзорную трубу, досконально изучая каждый из трех кораблей, их парусность и вооружение. Затем обернулся к лейтенанту и сказал, протягивая ему подзорную трубу:
— Если не ошибаюсь, первым идет тридцатидвухпушечный «Наследный принц», за ним — двадцатидвухпушечный «Красный лев», а замыкает строй
«Берлин», на котором всего шестнадцать орудий. Итого получается семь десятков стволов против наших пятидесяти четырех.
— Однако залп «Леопольда» весит чуть ли не вдвое больше. Не забывайте о калибре наших орудий…
— Полно, лейтенант, — прервал его Карфангер. — Или вы запамятовали как двухпалубники де Рюйтера расправились с трехпалубными монстрами англичан? Этим бранденбургскими фрегатами командуют голландские капитаны, поэтому боюсь, что ваши расчеты слишком прямолинейны.
Некоторое время бранденбуржцы шли параллельным курсом, затем внезапно повернули на встречный. Орудийные порты их фрегатов открылись, из них показались жерла пушек.
— Понятно! Они задумали проскочить у нас за кормой и занять наветренную сторону, — определил Михель Шредер.
Карфангер тоже отдал приказ поворачивать; одновремно с маневром на мачте заполоскался сигнал «К бою! „, канониры и готлангеры бросились выкатывать пушки. „Леопольд Первый“ вновь оказался на наветренной стороне, чего бранденбуржцы явно не ожидали. Карфангер приказал держать на реях ровно столько парусов, чтобы в любом случае не дать противнику опередить себя и всякий раз оставлять его на подветренной стороне. Бранденбуржцы очень быстро поняли тщетность любых попыток занять выгодное для атаки положение, привели фрегаты к ветру и отправили к «Леопольду“ шлюпку с двумя офицерами и несколькими солдатами.
Карфангер облачился в парадный мундир, опоясался серебряной шпагой и надел на шею золотую цепь испанского короля. Когда он вновь появился на палубе, шлюпка с бранденбуржцами уже подошла к фалрепу фрегата.
— Лейтенант, идите встречать гостей, — приказал адмирал, — и передайте господам офицерам, что я рад приветствовать их на борту моего корабля. Солдаты же пусть лучше остаются в шлюпке.
На борт «Леопольда Первого» поднялись Корнелис Реерс, капитан «Берлина» и одновременно вице-адмирал эскадры, которой командовал Корнелис Клаас ван Беверн, и лейтенант Мартин Форс. В полном соответствии с морским уставом они передали гамбургскому адмиралу приветствие от командующего бранденбургской эскадрой.
— Весьма сожалею, господин адмирал, что наша встреча произошла при столь фатальных обстоятельствах, — добавил капитан Реерс. — Я никогда не забуду усилий, которые вы приложили к тому, чтобы воспрепятствовать бегству каперского фрегата «Дюнкерк» в альстерскую гавань.
Карфангер пригласил гостей в свою каюту.
— Должен вам заметить, дорогой капитан, что вы весьма странным образом отблагодарили меня за эти усилия, — заговорил он, обращаясь к Корнелису Реерсу. — Ведь вы отлично знали кому принадлежат захваченные вами корабли.
— Уверяю вас, господин адмирал, если бы все зависело только от меня, никто бы и пальцем не тронул «Дельфина» и «Малыша Иоханна». Во всем виноват капитан «Принца Людвига» — этого игрушечного фрегатишки, — который никак не мог смириться с тем, что его отдали под мое начало, хотя он гораздо старше меня годами, — оправдывался Реерс.
— Можете не извиняться, капитан, — остановил его Карфангер, — кто-кто, а я-то уж хорошо знаю, что такое — иметь завистников. К тому же все мы в конечном счете солдаты, а дело солдата — исполнять приказ независимо от того, нравится он ему или нет.
— Тем не менее рад сообщить вам, — продолжал Реерс, — что уполномоченные его милости курфюрста уже ведут в Гамбурге переговоры с целью уладить этот неприятный инцидент.
— Надеюсь, эти переговоры завершатся итогом, устраивающим обе стороны, — ответил Карфангер. — Прошу вас засвидетельствовать мое почтение командующему бранденбургской эскадрой.
Гости откланялись и покинули гамбургский фрегат.
— Ловко он выкрутился, этот Корнелис Реерс, — проворчал Михель Шредер, глядя вслед удаляющейся шлюпке с бранденбургским вице-адмиралом, и добавил: — Или вы полагаете, господин адмирал, что он действительно пропустил бы ваши корабли, если бы никого не было поблизости?
— Безусловно, — уверенно ответил Карфангер, — со своими шестнадцатью пушчонками он не рискнул бы в одиночку даже приблизиться к моим кораблям.