Генералу Плухову не по себе. Раздражает затылок шофера. За окнами тоже черт-те чего. Генерал вынужден разглядывать зеленого резинового чертика, болтающегося над волосатым ухом водителя. Не думается. Но думать надо.
      Логика — мать мудрости. Приходилось пасти свиней. Ходить за плугом. Бывал в ночном. Потом повезло: попал в училище НКВД. Война. Осколок в области лопатки. Лазарет. Будущая жена — медсестра Галя. Ласка. Чистота. Ножки-бутылочки. Жив. СМЕРШ. Третий Украинский. Четвертый Прибалтийский. Трудно. Но можно облегченно вздохнуть — победа.
      Живем хорошо. Много, конечно, желающих совершить антиобщественный поступок. Но с ними справляемся. Есть еще порох в пороховницах. Много пороха. Очень много.
      Никак не укладывается в голове. Невозможные вещи. Давит воротничок. Генерал расстегивает пуговицу. Да-а-а, с таким встречаться не приходилось. Все началось с утра. Позвонил майор Сте-панчук, сообщил о диверсии на чугунолитейном заводе. Неизвестное лицо или лица вывели из строя центральную трубу. И как! Главное, как!.. Далее. В город из Москвы на матч с местным «Ураном» летели футболисты «Спартака», а прибыл означенным рейсом переполненный дерьмом самолет. Далее..
      Ход размышлений генерала прерывается осторожным покашливанием шофера. Неподвижен резиновый чертик.
      — Кажется, приехали, Петр Сергеевич. У вашего дома стоим. Плухов хмурится, тянет на себя дверную ручку.
      — Ладно, Вася. Пока свободен.
      В подъезде тихо. Бесшумный лифт доставляет генерала на третий этаж. Щебечет звонок. Приходится ждать. Плухов вновь нажимает на кнопку. Оживает, наконец, глазок, слышится звяканье цепи. Дверной проем заполняет шелковый торс жены.
      — Ты вечно забываешь, Петро, использовать твой ключ. Плухов указывает на цепь:
      — А это?
      Жена обиженно поджимает губы и удаляется в комнаты. Генерал снимает пиджак, приглаживает перед зеркалом поседелые во л осы, пытается восстановить последовательность произошедших за день событий. Идет в кабинет. В столовой нога погружается в мягкое. Плухов резко отдергивает ее. Поздно. По барабанным перепонкам бьет собачий визг. Из столовой в гостиную уползает приплюснутое белое существо. Из гостиной в столовую, наоборот, врывается жена Галя.
      — Если уж ты такой умный, изволь не наступать на нашу Изольдочку. Она беременна, между прочим!
      — От кого? От Святого Духа что ли? — генерал поддевает ногой ослизлую рыбью голову. — Пакость всякую только по квартире растаскивает.
      — Девочке, может быть, фосфора не хватает, мучитель бессердечный!.. Маруся! Маруся! Уберите это скорее!
      Плухов запирается в кабинете. Привычная обстановка постепенно успокаивает. Телу удобно в трофейном кожаном кресле. Рука поглаживает подлокотник. Глаза генерала находят дорогой сердцу бронзовый бюстик.
      — Что будем делать, товарищ? — генерал вбирает в грудь воздух, ощущает прилив новых сил. — Искать и находить. Клубок необходимо распутать.
      Плухов открывает доставленную курьером папку, перебирает листы донесений. Задумчиво поглядывает на телефон яичного цвета. Басовито гудит, однако, рубиновый. Прямой, из Центра. Прочистив горло, генерал поднимает трубку:
      — Плухов.
      — Здравствуй, Сергеич, — звучит знакомый голос. — Что это у тебя там за чудеса происходят? В решете. Я только вчера из командировки, а меня тут радуют…
      — Добрый вечер, Юрий Дмитриевич…
      — Куда уж добрей. Некуда, — перебивает Плухова голос. — Кто-то успел в ЦэКа капнуть. Не твой ли гусь Степанчук вместе с твоим другом Борисовым постарались?
      — Выясним, Юрий Дмитриевич, — заверяет Плухов. — Во всем разберемся. Ты же меня знаешь.
      — Знаю. Отвечай, куда футболисты делись.
      — Ищем спартаковцев, Юрий Дмитриевич. Только утром…
      — Ты понимаешь, чем это пахнет? — голос в трубке становится строже. — Ты что, не знаешь, что у нас половина Динозавров — болельщики «Спартака»? Тут не до шуток. Чтобы завтра нашел.
      Плухов теребит кудрявый телефонный провод.
      — Юрий Дмитриевич, позволь вопрос. В Москве-то они в самолет точно садились? Рейс ведь беспересадочный…
      — Садились, Сергеич. В том-то вся и загвоздка. В воздухе они пропасть не могли, так что ищи их у себя. А что еще там с заводом? Поподробнее.
      — Ты знаешь, Дмитриевич… — Плухов прикрывает трубку, по вторно прочищает горло. — Трудно поверить. Труба забита… — генерал невольно переходит на шепот, — членом. Мужским. Натуральным. Небывалой величины.
      — Ну, ты даешь! — в трубке смешок. — А яйца как же?
      — А что яйца? Они наверху остались. За них-то мы и тащили. Вертолетом. Два троса лопнули. Временно брезентом это дело накрыли.
      — Ну, хватит, — в голосе Юрия Дмитриевича появляются металлические нотки. — Ты, знаешь, цирк свой кончай. И-и… вот еще что… Я к тебе, пожалуй, группу содействия подошлю. Встречай в четыре ноль-ноль. Все.
      Плухов, послушав некоторое время пустую трубку, осторожно опускает ее на рычаг. Поднимается, ходит по кабинету, курит.
      Не верит, стало быть, Юрбан-Барабан старому другу. А ведь когда-то Плухов ему отдал последнюю печеную картофелину. Вот так и бывает. Засядет человек в Москве и становится хряком.
      Плухов подходит к бюстику. И ты не веришь? Обжигает пальцы сигарета. Нет. Ты веришь. Ты не можешь не верить. Это — главное.
      Но все же обидно. С Барабаном освобождали Венгрию. Чехословакию. А раньше, в войну, нога к ноге спали. Не верит мне. Ладно. Сам убедится.
      Стрекочет желтый телефон.
      — Да, — бросает генерал в трубку.
      — Петр Сергеевич! Степанчук беспокоит.
      Плухов морщится. Ему представляются белесые ресницы, бегающие глаза, потные ладони и качающееся под тяжестью бульдожьей челюсти спичечное тельце майора. Генерал непроизвольно расплющивает пятерней лежащий у телефона пустой коробок. Что-то больно колет в ладонь.
      — Не тяни, — выдавливает Плухов. — Докладывай.
      — Новые события, товарищ генерал. Почерк прежний.
      — Еду. Будь в управлении, — генерал кладет трубку. Выходит из кабинета.
      В столовой обиженная жена, сидя на пуфике, поедает лукум. Генерал поглаживает ее по плечу, успокаивает:
      — Будет, Галина. Побереги себя. Я — по делам.
      Через несколько секунд из прихожей доносится истошное визжание собаки Изольды.
      У сейфа, постукивая по его металлической стенке нервными пальцами, стоит майор Степанчук. Майор зол. «Ах ты козел старый, — думает он. — На моем горбу в рай хочешь въехать?! А кто тебе сделал дело о вредительстве на водоочистительной станции?! Кто в Брюховцы и Лопатино ездил при утечке реактора, а потом перед Москвой все замял?.. Кто тебе, наконец, надежную связь с Молекулой отладил?.. В семикомнатной квартире живешь?! Дочке, вобле своей хвостатой, кооператив для бардаков отгрохал?! Жена с собакой одни за два города мяса сжирают?! Мало все, мало?! А сам палец о палец не ударишь и всю ответственность — на меня?! Произойди что в городе, так один Степанчук расхлебывай?! Комод вонючий. И рыбку хочешь счесть и…» Входит генерал Плухов.
      — О чем задумался, Степанчук? Выкладывай. Давай разбираться.
      Степанчук поскрипывает зубами. Переходит от сейфа к столу, придвигает бумаги.
      — Обстоятельства, товарищ генерал, таковы. Час назад поступили с разницей в пять минут два сообщения. Первое: в Парке Культуры «Освобожденный труд» некто Тульский занимался извращением на приделанном к скульптуре ученого члене. Второе: у больной, поступившей сегодня в клинику имени братьев Рождественских, помимо возбудителей венерических заболеваний, обнаружена холерная палочка.
      Генерал садится. Нахмуривается.
      — Что сам-то думаешь по этому поводу? Степанчук разводит руками.
      — Пока трудно делать конкретные выводы.
      — Какие приняты меры?
      — Тульский доставлен к нам. Вместе со скульптурой.
      — Почему со скульптурой? — Плухов приподнимает бровь. — В качестве улики, что ли?!
      — Он от нее не отделяется, товарищ генерал.
      — Странно, Степанчук. Ну ладно. Что еще?
      — Допроса не снимали. Задержанный в шоке.
      — А что там с холерой?
      — Осипова Наталья Яковлевна, пятьдесят Шесть лет, пенсионерка, персональная, проживает по улице Кастагоновской, пятьдесят шесть, сто девятнадцать; доставлена в венерологическую клинику в четырнадцать часов; реакция Вассермана положительная, и вообще там целый букет. Повторный же анализ позволил обнаружить холерную палочку. Больная изолирована. В клинику мною отправлен для выяснения обстоятельств лейтенант Евсюков.
      — Почему Евсюков? — вырывается у генерала.
      Этого Плухов не ожида-ал. Ай да Степанчук! Уже просек. Прыток, подлец! Или Евсюков, болван, палку перегнул, засветился на чем-то. Надо было старика Волохонского к этой бульдожьей морде приставить. Ему хоть и пятьдесят с гаком, а он все землю роет, капитаном хочет стать. Толковый мужик. Одно плохо — босой…
      Генерал отводит от Степанчука взгляд, опасаясь, что не сумеет скрыть неприязнь.
      А может, Евсюков и не под колпаком вовсе, случайность…
      — Я считаю лейтенанта Евсюкова, — отвечает Плухову Степанчук, — одним из наиболее способных наших работников, потому и дал ему это задание.
      «Ну что? Съел? Старый пень. Небось теперь Волохонского в дятлы метишь?»
      Глаза майора перебегают с одного генеральского уха на другое. Плухов достает портсигар.
      — Что показал анализ экскрементов с самолета? Обнаружены там холерные палочки?
      — Нет, не обнаружены.
      Генерал в задумчивости разминает сигарету. Степанчук подходит к нему, щелкает зажигалкой.
      — Петр Сергеевич, я тут любопытное совпадение обнаружил.
      — Ну?
      «Баранку гну, — думает Степанчук. — Ишь, разлетелся на готовенькое, тетерев». И говорит:
      — На той же Кастагоновской, в том же доме и даже в том же подъезде загажена еще одна квартира под номером семьдесят три. Холерной палочки не обнаружено и там. Однако, мне пришла в голову мысль проверить кал из этой квартиры на предмет идентичности с предыдущим образцом.
      Генерал кривится.
      — Разумно ли это? Как испражнения из квартиры могли попасть в летящий самолет?
      — И все же я думаю, что экспертиза уместна, — говорит Степанчук. — Появление в разных, причем, в самых неподходящих местах большого количества человеческих экскрементов — да еще в один и тот же день — наводит на подозрение о взаимосвязи данных фактов.
      — Ты, стало быть, полагаешь, — усмехается генерал, — что все это сотворил один человек? Что-то в истории таких прецедентов не наблюдалось. Разве что Гулливер в нашей Лилипутии поднатужился.
      Майор, поскрипывая зубами, возвращается к столу.
      — Когда же будут готовы твои анализы на идентичность, Степанчук?
      Степанчук придвигает телефон, снимает трубку и набирает номер лаборатории.
      — Как дела? Кладет трубку.
      — Обещают поторопиться.
      …Стрелки настенных часов находятся на правой стороне циферблата. Плухов, помешивая резной мельхиоровой ложечкой кофе, рассуждает:
      — Завод у нас с тобой, Степанчук, самое уязвимое место. Несомненно, действует организованная группа хорошо обученных врагов. А насколько циничны методы их работы! И в каком только парнике они такую штуковину отрастили? Нет, без Штатов здесь дело не обошлось. Они на подобные выдумки мастера, хотя и изнутри — пустотелые. Итальяшки всякие или французишки — мелкота. У англичан тоже кишка тонка. Я их хорошо знаю. Еще с Австрии, с сорок пятого, знакомство пошло. Трусы они. Мы у них тогда думали вырвать хоть пару сотен изменников Родины. Для показательной расправы. Так они нас ими по уши завалили… А немцы? Ребята трудолюбивые, но туповаты. Они бы просто весь завод взорвали, и все. Еще японцы вроде бы остаются. Изобретательные головы, но не в области половых выкрутасов. Не их это профиль.
      Генерал отхлебывает кофе, ставит чашку.
      — Хорошо еще, про наш завод в ЦэКа не узнали. Вони не оберешься. Подлей-ка коньяку, Степанчук.
      Майор подливает.
      — Вони, Петр Сергеевич, у нас и без ЦэКа хватает. Прикрывает белесыми ресницами глаза.
      «Вот змей! Неужели допер? Кто-то, верно, в обкоме меня застучал!»
      Стучат в дверь. Входит широкоплечий, с маленькой головой, атлет. Это лейтенант Евсюков.
      — Разрешите доложить, товарищ генерал.
      — Докладывайте.
      — По распоряжению майора Степанчука… — головка Евсюкова чуть наклоняется в сторону Степанчука.
      — Знаю, лейтенант. Говорите о главном.
      — Гражданка Осипова утверждает, что после развода с мужем, имевшем место четырнадцать лет назад, не вступала с мужчинами в половые контакты. В медицинских документах записей о каких-либо венерических заболеваниях гражданки Осиповой до сегодняшнего дня не было. Родственников за границей, как она утверждает, не имеет и сама там никогда не бывала. Утверждает также, что за последние семь-восемь дней не употребляла в пищу ничего, кроме хлеба и воды, хотя по ее объему, этого не скажешь. Ссылается на то, что пенсии хватает якобы только на две-три недели. Вчера утром — точное время гражданка Осипова не помнит — она, приняв солнечную ванну, возвращалась домой со двора, где повстречала в подъезде своего соседа Энова, который ее толкнул. Далее Осипова заявляет, что по лестнице следом за Эновым — как ей показалось, догоняя его, — бежал гражданин в белом плаще с надвинутым на лицо капюшоном, который сорвал с Осиповой очки. Через минуту, когда практически ослепшая гражданка Осипова пыталась нащупать ногой следующую ступеньку с целью добраться до своей квартиры, кто-то напал на нее сзади и вошел с ней в половой контакт. Больше гражданка Осипова по существу данного дела сообщить ничего не может, так как потеряла сознание и пришла в себя только в венерологической больнице.
      Наступает молчание. Слышен напряженный ход часов.
      — Евсюков, вы свободны, — произносит, наконец, генерал. Евсюков уходит. Плухов неторопливо допивает свой кофе. Покручивает в руке ложечку.
      — Мне думается, Степанчук, что никакого контакта не было.
      — Это была инъекция, — соглашается майор, — тем более, что никаких следов мужского семени не обнаружено. Старая женщина, долгое время не имевшая интимных отношений, могла и ошибиться.
      — Наверняка ошиблась. Ну-ка, представьте мне досье на этого Энова.
      — Оно уже здесь, в сейфе.
      У генерала приподнимается бровь.
      — Владельцем загаженной квартиры на Кастагоновской, Петр Сергеевич, и является как раз Энов Эн Энович. А работает он, — Степанчук выдерживает паузу, — на чугунолитейном заводе.
      У генерала приподнимается вторая бровь.
      «Вот так-то, — думает майор Степанчук. — Это тебе не свиней пасти».
      Результаты экспертизы, говорящие об идентичности образцов кала, и группа содействия из Москвы прибывают с интервалом в четыре минуты.
      — Капитан Дельцин, — представляется среднего роста шатен с пронзительным взглядом.
      — Капитан Ландсгербис, — называет себя стоящий справа от Дельцина блондин. Брюнет, стоящий слева, говорит:
      — Джугашхурдия.
      Глаза генерала Плухова теплеют.
      — По чашечке кофе? — предлагает он. — Наверно, устали с дороги?
      — Спасибо, не надо кофе, — капитан Дельцин делает короткий отрицательный жест. — Товарищи мои действительно устали и не прочь немного отдохнуть, а мы с вами сейчас же приступаем к работе, генерал. Время торопит.
      Генерал нажимает на кнопку. Входит прапорщик.
      — Проводите людей в отведенные для отдыха помещения. Ландсгербис, Джугашхурдия и прапорщик выходят.
      — Хочу представить вам майора Степанчука. Он — мой первый заместитель.
      — Да-да. Мне это известно, — капитан поправляет галстук. — А что касается кофе, генерал, беру свои слова обратно.
      — Присаживайтесь, — Плухов указывает капитану на кресло. Садится сам неподалеку от него. Исподтишка поглядывает на Дельцина.
      «Шустер. Такому палец в рот не клади. Чувствуется железная хватка. Барабан знает, кого прислать. Ну и попрыгает у меня Степанчук».
      Степанчук разливает кофе. Думает: «Расселся. Хорек московский. Еще кофе его пои. Ладно. Посмотрим еще чья возьмет… Стоп! А Плухову-то в Центре не доверя-яют…»
      В течении получаса капитан Дельцин входит в курс дела, уточняя детали. Затем предлагает допросить Тульского.
      …Аркаша, лежа на боку, часто моргает. За спиной у него, вдоль тела, помещается скомканная арматура.
      — Снимали его с этой штуки еще в парке. Потом здесь, — поясняет Степанчук. — До половины она из зада выходит, дальше никак. Возвращается. Отбили гипс. Электросварку применить пока не решились. Попробуем после допроса.
      — С позиции научного материализма, — отмечает генерал, — здесь и на чугунолитейном заводе действуют одни и те же физические законы.
      Капитан Дельцин неопределенно кивает.
      — Приступайте, майор, — говорит Плухов.
      — Что же вы, гражданин Тульский, на статую полезли? — начинает допрос Степанчук. — В диссиденты записались? Или как?
      Аркаша моргает.
      — Плохо вам разве раньше жилось?.. Такой симпатичный молодой человек. Подстрижены. Не носите бороды. По-моему, в свое время и в институте учились? И даже, кажется на пятом курсе, поисками Дяди всерьез занялись?.. Нашли?
      Аркаша перестает моргать.
      — Родители у вас хорошие люди. Честные труженики, — продолжает майор. — Отец погиб на производстве, у станка. До сих пор на доске почета висит. Мать — неглупая женщина. Работает уборщицей в Трегубовском гастрономе.
      Глаза Аркаши наполняются влагой.
      — Может быть, вас кто-то обидел? Или неправильно понял?.. Почему вы не отвечаете?
      Майор склоняется над Аркашей. Дельцин смотрит на часы, это не ускользает от внимания Степанчука.
      — Не хочешь, значит, с нами на чистоту? Тогда придется поговорить с тобой по-другому.
      Он выходит и тут же возвращается с человеком, который накануне был прислонен к опоре под Парусами.
      — Знаешь его? — Степанчук тычет пальцем в Аркашу.
      — С ним вчера тот, которого фотографию вы мне показывали.
      — Что «тот, которого»?
      — Разговаривал. Ни с кем до этого словом не перемолвился. А этот болтун весь день по павильону ходил, как тот ему слово сказал, сразу ушел.