Плухов поперхивается.
      — Сон-то цветной был? — интересуется Эныч.
      — Спрашиваешь! Как в кино! Дядя Петь, вы водички выпейте. Сразу кашель пройдет. А лучше водки.
      — Не надо, — говорит генерал. — Уже прошло.
      — Дядя Петь! Я сегодня рано поднялся, пошел в садик погулять. Хотел в бассейне поплавать — вода холодная. Возле бассейна с Сидором познакомился — интересный чудик. Мохнатый, щупо-лок много, а голова одна. Он мне сказал, что по ночам сырыми трупами питается. Весе-елый! Кто он, дядя Петь? Ваш садовник?
      — Садовник, — у генерала поднимаются уголки губ. — Понравился тебе, значит, мой Сидор?
      — Понравился, — Коля смачно чавкает. — Мы с ним за жизнь поговорили: он мне поведал как уши солить на зиму, а я ему про Володьку-солдата рассказал. Дядя Петь, хочешь, я тебя познакомлю с Володькой-солдатом? Мировой парень! Что угодно может достать. Тебе, дядя Петь, для дачи ничего не надо? Цемент, доски, кирпич…
      — Не надо, — бурчит генерал. — Уж как-нибудь сами… Появившийся в комнате Сидор расставляет перед генералом и Волохонским заказанные ими блюда.
      — Дядя Петь, ты не стесняйся. — Коля одним махом выпивает стакан. — Я так считаю: дают — бери, бьют — беги… А можно еще одну бутылку из бара взять про запас?
      — Возьми и закрой рот. Коля оказывается у бара.
      — Дядя Петь! Обманули! Недолив! — несет бутылку к столу Коля. — Погляди, Эныч, грамм сто не хватает, — он переворачивает бутылку вверх дном. — Какое там сто! Целый аршин заглотили!.. Пробка на месте… Как же они умудрились отсосать столько? Дядя Петь, это дело так оставлять нельзя. В ОБХСС команду дать надо!
      Коля ставит бутылку на столик и бежит к бару за другой.
      — Я получше выберу. Целую.
      Он по пояс влезает в бар и увлеченно гремит там бутылками.
      — Послушай, Эныч, — обращается генерал к Эну Эновичу. — Ты его давно знаешь? Он всегда такой? — Плухов вертит пальцем у виска. — Часто у него подобные заскоки?
      — Я Колю уважаю, — говорит Эныч. — Он парень шустрый. Мы с ним всегда вместе.
      — Понятно, — кивает Плухов и, проглотив кусочек жаркого, говорит — Эныч, мы с тобой завтра отправляемся в кругосветное путешествие. Побываем в Нью-Йорке, Лондоне, Париже. Выполним запланированную нами работу. Ну а заодно совместим полезное с приятным. Жить на свете и не побывать в Париже, Эныч, — это просто не жить.
      — В гробу я видел этот Париж, — угрюмо произносит Эныч, осушая фужер с темной жидкостью. — Меня дома жена ждет. Сын. И на работу пора.
      — Дядя Петь! — кричит покончивший с ревизией бара Коля. — А на фига нам в Париж? Поехали лучше к моей бабушке в Май-ли-Сай! Ты прикажешь в доме ей стены поставить, а она нас самогоночкой на махре за это попотчует.
      — Эныч, — строго говорит генерал. — Не распускай нюни. Это задание Родины. По возвращении тебя ожидает Золотая Звезда Героя Мира и недельный отпуск. А от работы на заводе я тебя освобождаю. Больше ты на свой литейный не пойдешь. Если же ты будешь упрямиться, то за невыполнение задания государственной важности понесешь суровое наказание.
      Эныч, насупившись, молчит. Вернувшийся за стол Коля наливает своему другу по полному стакану.
      — Коля, спасибо тебе, — тихо говорит ему Волохонский.
      — Это я себе налил, — прикрывает лапой стакан Коля.
      — Не за это, Коля. Спасибо, что очки мои сбейег. Это наша семейная йеликвия. Мне их папа подайил пейед кончиной.
      — Э, нет, — говорит Коля. — Шалишь, дядя Лука. Я эти очки еще в прошлом году у Володьки-солдата купил. Пятьдесят рублей отдал. Как сейчас помню, одной бумажкой. Да еще бутылку поставил в придачу. Вот, гляди. Видишь, нацарапано: «Коля». Так что если это и вправду твоя реликвия, то гони пятьдесят целковых. И пузырь сверху. Любил, чай, папу?
      Волохонский нахохливается. Отрезает крошечный кусочек печенки. Плухов, расправляясь с омлетом, улыбается.
      — Петр Сергеич, — Сидор наливает генералу кофе, — птички не пережарились? Изюмчик не суховат? Омлетик не подгорел? А газетки свежие я наверх отнес, в ваш кабинет…
      — Газетки? — Плухов поднимает голову. — Любопытно… Их что, почтальон доставил?
      — Почтальон, батюшка. Прапорщик Патрикеев. Как всегда.
      — И как же он выглядит?
      — Ужасно, Петр Сергеич! Под глазами мешки вот такущие, панцирь в нескольких местах помят, и гребень надорван. Поди пьет, подлец, горькую! Но газетки привез все, я проверил.
      — Ладно, — говорит генерал. Потирает висок. — Почитаем.
      Плухов открывает дверь кабинета. Появление генерала приветствует, звонкой трелью блестящий пузатенький телефон. Плухов подходит к столу. Снимает трубку. Молчит.
      — Алло. Алло. Это дача Плухова? — говорит в трубке энергичный голос. — Алло. Кто у телефона? Почему молчите? Алло.
      — Плухов, — глухо выдавливает генерал. — Кто говорит?
      — Говорит первый наместник Президента Глебов…
      — Что? — не понимает генерал. — Какой наместник? Какого Президента?
      — Разве вам не сообщили? Час назад из Москвы пришло постановление Президента о смещении Борисова и назначении меня, Глебова Леонида Антоновича первым наместником всего Центрально-Восточного региона.
      — Что за бред? Что за ахинею вы порете? — Плухов в недоуменной растерянности смотрит на трубку правительственной связи. — Да кто вы все-таки такой, черт побери?..
      На другом конце телефона какое-то время молчат, затем абонент генерала, выдержанным ровным голосом говорит:
      — Не к лицу человеку с таким большим жизненным опытом прибегать к подобным приемам — зарывать голову в песок, — в трубке легкое покашливание, — хотя я вас и понимаю… Нелегко на вашем месте воспринять всю эту новую действительность, а тем более найти в ней свое место. Но ведь держать-то себя в руках все равно надо. Согласитесь, Петр Сергеевич.
      Генерал слушает. Пощипывает кончик носа.
      — И для меня все было не просто, — продолжает звучать доброжелательно трубка, — тоже со своими выкрутасами. Перестройку я поначалу не принял, душа не могла воспринять ее негативы: огульное охаивание и очернение всего нашего, в принципе, славного прошлого, падения многих моральных и нравственных ориентиров, жуткая материально-экономическая поляризация всех слоев населения, разбазаривание национальных природных богатств и утечку мозгов, ужасающий, неконтролируемый рост преступности, ну и всего остального… — в трубке крякают и продолжают — Однако по ходу дел, мне стало ясно, что без демократии со всеми ее минусами и потрясениями нам не обойтись. Ничего лучшего, как говорится, еще не придумано. А когда в августе путчисты попытались повернуть колесо истории вспять, я уже знал, где мое место на баррикадах. И потому ликвидацию нашей партийной гидры под названием КПСС и развал нашего чудо-юдо под названием СССР, воспринял достаточно стойко…
      У Плухова начинает подергиваться веко, колет в лопатку, давит воротничок рубашки. Он дергает ее за ворот, отрывая пуговицу.
      — …Ну а сейчас, Петр Сергеевич, время-то какое! — бодро звучит трубка. — Для людей нашего с вами круга — просто сказка. Это вам не восьмедисятый год, поспевай только!.. Да при вашем положении, Петр Сергеевич, с вашей головой, энергией, да при нашей поддержке и взаимопомощи — вы еще горы свернете!.. Вон, наш общий знакомый, протеже вашего ведомства — Голицин-Мо-лекула, в этом году не только две Нобелевские премии получил по экономике и правам человка, но и стал первым Главным банкиром всего мирового сотрудничества. Так что к работе, к работе, Петр Сергеевич! Жду вас завтра в десять утра на совещании Акционерного общества ^бывшего министерства Внешэкономторга! Не опаздывайте!..
      В трубке раздаются короткие гудки.
      Некоторое время Плухов рассеянно смотрит на трубку, опускает ее и, налив в стакан воды из сифона, медленно пьет.
      Выпив и поставив стакан на место, генерал принимается ходить по комнате, время от времени постукивая портсигаром по подбородку. Задержавшись около стопки газет, лежащей на столе, но, так к ним и не прикоснувшись, Плухов замечает торчащий из-под газетной стопки уголок конверта. Вытащив конверт и распечатав, он вынимает листок бумаги в линеечку, исписанный прыгучим, напоминающим детский, почерком.
      «Дарагой, Петр, Сергеевичь. Спишу саабщить Вам что Ваша супруга Плухова-Буннир, Галина, Грегоривна наченая со вчираш-нега вечира имела, интимные сведания, в розличных частях Вашей квортиры. Пиричисляю. Вспальне с лейтинантами Сычовым, Орловым, Коневым, Мыкыртычанам, Шахуновичом и какимто бу-сурманином весь в парше. Патом с худым как апора змиим бес зотылку. В гастиной с ваеным каминдантом, ево дружками аищо с батюшкай всия Руси имя грех напесать и октриской Вешалкой. Ввашем кобинете с низнакомыми, мне, людми. В прочих комана-тах спрочими. Один из гастей напившись до биспамятства перибил сваим, извяняйте мяня, дядьком весь хрусталь, в буфетя. На кухни устроили драку сострельбой. Там ваша жина атдалась ночаль-нику милиции, какомуто лысаму таксисту каторый набезобразнечял в холодильник и прапорол клыком газовую плету. В уборной запирлась с обнажонными жинихами Вашей, дочири. В прехожей ее паимели прапарщики Патрикеев и Галадэнка. Жина Ваша со всех брола всякими падарками. Всиму этаму ни ведать канца. С увожением. Благажилательница, Маруся».
      Генерал, шевеля губами, аккуратно складывает листок и убирает его в карман.
      — Это уж совсем какая-то чушь, — произносит он вслух. — Просто ни в дзу-дзу, ни в Красную Армию.
      Генерал решается. Берет со стола «Правду». На первой странице видит большую фотографию: на палубе большого, разрезаемого сварщиками на три части, военного корабля сгрудились различного вида монстры. Под фотографией Плухов прочитывает: «Севастополь. Встреча глав СНГ на борту флагмана Черноморского флота — атомного авианосца „Варяг“. Плухов, засунув в нос палец, просматривает передовицу, несколько статей и задерживает взгляд на поздравительной телеграмме, адресованной новому Президенту Всемирного Человеческого Движения доктору Ока и подписанной Премьером Административного совета КНДР Юр Ким Задом. Генерал запускает палец в другую ноздрю и разворачивает газету. Пробега глазами по странице с международной информацией, натыкается на фотографию, сделанную в зале заседаний Совета Безопасности ООН. На фотографии причудливые козявки слушают карлика с параллепипедной головой, вывалившего на трибуну волосатые принадлежности. Из надписи явствует, что идет выступление общеевропейского представителя по поводу… Плухов отбрасывает „Правду“, берет следующую газету. В ней находит почти такие же фотографии и статьи. На последней странице видит снимок, который вызывает в нем нервический смех.
      „Счастливая мать… — читает генерал. — В бухарском лепрозории-питомнике… родила… восьмерых…“
      Плухов, трясясь всем телом, опускается на пол. Повторяет:
      — Ока… Совет Безопасности… СНГ… Счастливая мать… мать… мать… вашу мать…

13