— Не знаю. Я не могу ничего сказать. — Онодэра на мгновение представил себе лицо управляющего Есимуры, с которым расстался на заре. — Это, вероятно, зависит и от срока аренды… А вам надолго нужен батискаф?

— На полгода, а может, и больше, — на лице профессора появилось упрямое выражение, он и сам понимал нелепость своего желания. — Ты же видел, мы же вместе видели! Я хочу основательно, вдоль и поперек, обследовать дно Японского желоба.

— На полгода?! — Онодэра замотал головой. — Это совершенно немыслимо. Вас же не устроит, если вам будут давать батискаф, так сказать, в антрактах, между исполнением других заявок. Каждый раз придется подолгу ожидать.

— Но почему, почему в Японии только один-единственный батискаф, способный опускаться на десять тысяч метров?! — профессору изменила выдержка, он уже просто кричал. — Тоже мне морская держава! Смешно!

— Имеются батискафы, способные погружаться на две тысячи метров, есть такой и у нашей фирмы. А по всей стране их пять или шесть. Ведь нужда в сверхглубоководных батискафах появилась совсем недавно. Да и наш «Вадацуми», как правило, используется для обследования шельфов на глубине тысячи — максимум двух тысяч метров. Когда «Вадацуми-2» спустят на воду, станет легче. Но пока его будут испытывать, пройдет не меньше года, — мягко сказал Онодэра, пытаясь успокоить профессора. — А может быть, арендовать за границей? У РСТД, занимающейся морскими разработками вдоль Тихоокеанского побережья США, два судна класса «Алюминаут» и четыре класса «Триест». А если здесь ничего не выйдет, можно обратиться к французскому фонду Маланда, у них три судна класса «Архимед».

— Это я и сам знаю, — профессор бросил на стол лист бумаги. Это был список всех глубоководных судов мира. — Но я не хочу, понимаешь, не хочу арендовать иностранные суда! Любой ценой хочу получить японское. Почему? Потому что это исследование… в общем… очень деликатного свойства, теснейшим образом связанное с интересами Японии…

Профессор Тадокоро вдруг умолк.

— Господин профессор… — решился Онодэра. — Вы не могли бы мне сказать, что вы собираетесь исследовать? Что происходит на дне Японского желоба?

Тадокоро вскочил со стула, волосы его разметались, пылающие глаза впились в Онодэру.

— Что происходит?! — взревел он. — Не знаю! Совершенно ничего не знаю! Поэтому и нужно исследовать. Я собрал все имеющиеся данные, но самого главного не хватает! Так что пока ничего определенного сказать нельзя. Смотри!

Профессор щелкнул выключателем. За изображенной на прозрачной панели картой Японии засветилась еще одна, другая карта, многоцветная и многослойная словно мозаика…

— В общем, собрали все возможные данные и наложили их друг на друга. Здесь все: и метеорологические наблюдения, и почвенные изменения, и деятельность вулканов, и изменения береговой линии, и гравитационные колебания, и тепловые потоки, и подземное температурное распределение, и геомагнитные изменения, и годовые колебания геотока, и изменения и колебания морского дна, и движение магмы (насколько это было возможно), и землетрясения, и движение горных цепей, даже изменения в биосфере — все, все, что только удалось получить… Сюда вошли и изменения экологического характера, в частности данные о миграции рыб и перелетах птиц… Но прояснить ровным счетом ничего не удалось. Тогда я попытался вывести частное из общего, из каких-то глобальных явлений. Может быть, признаки чего-то и проглянули, но на этом основании нельзя сделать серьезных выводов. Мне нужно больше данных, больше… Необходимо собрать срочно все данные хотя бы о дне глубоководного желоба…

— Но почему так срочно?

— Этого… — профессор замотал головой. — Этого я не могу еще сказать. Но меня мучает одно опасение, оно и заставляет меня торопиться.

Профессор Тадокоро повернул выключатель. Его руки бессильно повисли вдоль тела. Сейчас он казался вконец измученным стариком.

— Извини. Раздражаюсь все время… — угасшим голосом сказал профессор. — Но, понимаешь, мне не хватает данных! Да и денег тоже, их понадобится страшно много. И срочно. Может быть, мои опасения ошибочны. Вероятность ошибки очень велика. Я даже допускаю, что это просто моя дикая фантазия. А чтобы разобраться, фантазия это или нет, требуются безумные деньги.

— Мне бы очень хотелось быть вам полезным… — сказал Онодэра.

— Да! да! Помоги мне, Онодэра! Я готов принять любую самую малую помощь. Если я сумею арендовать «Вадацуми», ты не будешь возражать против заявки на тебя в качестве штурмана?

— Конечно, я с радостью… Но я хотел сказать, если я могу быть вам полезным и в чем-то другом…

Раздались шаги со стороны лестницы. Приват-доцент Юкинага и в такую жару был при галстуке и в пиджаке. На его строгом, правильном лице не было и следа испарины.

— Привет! — улыбнулся Онодэра Юкинаге.

— Давайте уж вместе пообедаем, — сказал профессор. — Пойдем куда-нибудь? Или сюда закажем?

— Мне, право, все равно…

— Постой, — профессор стал нажимать кнопки интерфона. — Никто не отзывается. Опять наверху никого нет. Подождите тут. Я сейчас принесу чего-нибудь холодного. Выпить…

Профессор так быстро взбежал по лестнице, что его не успели остановить.

— Хороший человек, — сказал Онодэра, улыбнувшись.

— Да, простой и непосредственный. Редкость в наше время… — серьезно произнес Юкинага со вздохом. — Гений, бросающийся в дело очертя голову. Поэтому у нас в научных кругах его ценят гораздо меньше, чем за рубежом…

Онодэра прекрасно понял смысл этих слов. Его внимание привлек какой-то прибор в углу компьютерской, и он стал его рассматривать.

— Хорошая лаборатория, — сказал он. — Правда, внешне неказистая…

— На ее устройство ушло около пятисот миллионов иен, — пояснил Юкинага. — А чего стоит ее содержание. Вы же знаете, с какой безумной энергией работает профессор. Как бы не экономили, никаких денег не хватает, ведь профессору до всего дело. Да к тому же еще цены все время повышаются, ну и, само собой, зарплата сотрудников…

— А откуда у профессора такие средства? — спросил Онодэра. Все последние часы он думал именно об этом.

— От ОМО — Общины Мирового океана, есть такая религиозная организация, — усмехнулся Юкинага. — Новоявленная религия, получившая всемирное распространение. Ловко придумали, а? Культ солнца, культ животных существовали издавна, но превратить в предмет культа океан, это уже совершенно новый ход! В эту организацию входят люди всех национальностей, от рыбаков и до судовладельцев, короче говоря, все, чья работа так или иначе связана с морем. Во многих странах есть дочерние организации. Связь всемирная. Говорят, центр ОМО находится в Греции и будто бы организацию субсидирует судовладелец-миллиардер. В общем, страшно богатая религиозная организация.

— Новоявленная религия в роли покровителя науки… — Все, что угодно, но этого Онодэра не ожидал.

Культ Мирового океана? В таком случае, может быть, и его фирма имеет к этому какое-то отношение?

— Ведь наш профессор неуправляемый, — продолжал Юкинага. — Как ученый он не только вне школ, но и вне правил и вне традиций. Если что-то требуется для науки, он у самого сатаны выудит деньги и постарается сделать так, чтобы к нему на удочку не попасться. Тут он стоит твердо. Конечно, ортодоксы от науки его просто не в состоянии принять…

На верху лестницы появился профессор Тадокоро. В правой руке он держал запотевший чайник, в левой — поднос с перевернутыми вверх дном чашками.

— А вы, господин Юкинага, в каких отношениях с профессором? — шепотом спросил Онодэра.

— Я посещал, правда недолго, его лекции, он почетный профессор нашего университета. Вот, собственно, и все. Но я часто встречался с ним в бистро возле общежития — профессор квартировал где-то поблизости. Знаете, я люблю его… У него диапазон гения, а какая хватка!.. Говорят, раньше такие ученые не составляли редкости — широта, размах мышления… Нынешние ведь все больше смахивают на служащих или чиновников.

— А откуда он родом?

— Из Вакаямы. Интересная провинция. Не знаю, может быть, это влияние Кинокуния Бундзаэмона, так сказать, традиция, но из этих мест порой выдвигались ученые большого масштаба, такие, как Кумакусу Миаката или Хидэки Юкава…

— Что вы тут шепчетесь, а? — профессор уже спустился с лестницы. — Небось, меня ругаете?

— Наоборот, хвалим!

— Ну, если это говоришь ты, Онодэра, тогда верю. Ты ведь человек искренний. Послушай Юкинага, что ты будешь есть? Суси? Креветки с рисом? Яичницу с курятиной и рисом? Или что-нибудь из европейской кухни?

— Мне все равно, — сказал Юкинага. — У меня к вам, профессор…

— А ты раньше реши, что будешь есть. А ты, Онодэра?

— Яичницу с рисом и курятиной, — сказал Онодэра.

— Ну, тогда и мне тоже… — усмехнулся Юкинага. — Но я, профессор, хотел поговорить с вами конфиденциально…

Тадокоро, не обращая внимания на его слова, крутил телефонный диск. Заказал две порции яичницы с курятиной и рисом и жирные креветки, поворчал, что в креветках всегда мало соуса, и закончил назидательно: — Не жалейте соуса!

Онодэра, дослушав телефонный разговор, отошел в дальний угол лаборатории и сделал вид, что рассматривает аппаратуру.

— Онодэра! — тут же раздался густой бас профессора. — Иди сюда. Не уходи. Юкинага, он человек надежный. Я только что просил его о сотрудничестве, и он обещал свою помощь, в пределах возможного, конечно.

— Да, но…

— Никаких «но». Надежный! Разве ты сам этого не понял после нашего совместного плавания? Он чувствует природу, знает море. Его сердце открыто великой Вселенной. А такие парни, хотя и знают о существовании всяческих махинаций и интриг, сами в них не участвуют.

Онодэру тронули слова профессора. Он даже покраснел. Чутье не обмануло профессора. Но почему такого человека не приемлют в научных кругах, думал Онодэра. Может быть, именно оттого, что слишком остро и глубоко проникает он в душу человеческую?

— Я понял вас, профессор… — сказал Юкинага, слегка смутившись. — Онодэра, вы, пожалуйста, не обижайтесь на меня.

— Ну вот, опять говоришь чепуху! Неужели ты не можешь понять, что он на такие вещи органически не способен обидеться?

Да, он говорит все, что думает, с полной откровенностью. Интересно, он со всеми так, или только с теми, кому доверяет?

— Вы, профессор, как всегда, строги… — сказал Юкинага. — Позвольте, я расскажу вкратце. Дело в том, что мне недавно позвонил бывший мой однокурсник, мой друг близкий, который работает секретарем в канцелярии премьер-министра.

— В канцелярии премьер-министра? — профессор Тадокоро нахмурил брови. — Чиновник?

— Да. Члены кабинета министров хотят в приватном порядке выслушать мнение ученых относительно участившихся в последнее время землетрясений. И по этому случаю он просил меня помочь ему в выборе участников встречи.

— Он поручил это тебе полностью?

— Думаю, что нет. Последнее слово наверняка будет принадлежать начальнику канцелярии премьер-министра. Я думаю, по этому вопросу они обратились не только ко мне.

— Узнаю чиновника! — резко сказал профессор. — Они никогда никому не верят. Ни ученым, ни народу. Никому не верят! Болтают, что хотят привлечь все выдающиеся умы, а у самих нет ни наблюдательности, ни чутья, чтобы хоть какой-то ум угадать или увидеть. В результате только и думают, как бы не промахнуться, как бы сохранить равновесие сил. Они ведь постоянно озабочены одним — как бы чего не вышло! Они никогда не рискуют, а потому и не могут предвидеть, что произойдет в будущем. Мальчишки, несмышленыши, молоко на губах не обсохло, а туда же! Взвешивают на весах мудрецов, пользуясь данной им властью! Да не водись ты с ними!

— Но, профессор, я ведь тоже государственный служащий! — рассмеялся Юкинага. — Мне кажется, профессор, вы в чем-то недооцениваете чиновников. Каким преимуществом для общества оборачивается их реализм, способность к решению насущных сиюминутных проблем, соблюдение формальностей, следование системе! Ведь и сами государственные учреждения не что иное, как система распределения чрезмерной для одного человека ответственности по управлению гигантским организмом — обществом, организованным в государство, в котором в свою очередь переплетается бесчисленное множество сложных и запутанных систем. Поэтому-то чиновники более всего подходят для создания стабильности в организации, именуемой государством. Организационный принцип политических деятелей, так же как и деятелей так называемого полусвета, зиждется на человеческих чувствах, в первую очередь на чувстве долга и на добровольном, но обязательном подчинении тому, кто находится выше. Вот и получается в самый раз, когда этот принцип переплетается с равновесием сил, свято почитаемым чиновниками. Бюрократическая мысль развивается, совершенно избегая риска и сохраняя баланс при выборе; сохраняя равновесие сил на уровне нуля. Иначе говоря, чиновники — это племя, наиболее подходящее для организованной системы.

— Подумаешь, это я и сам знаю!.. — неожиданно легко согласился профессор. — Знаю, что, появись у всех чиновников творческое начало, определенные стороны нашего мира, где причудливо и яростно переплетены взаимно противоположные интересы, придут в полнейшее расстройство. Но когда человек выбивается в люди, варясь в утробе этой гигантской организации, образовавшейся на основе чудовищно огромных многовековых наслоений, в большинстве случаев он теряет человеческое обличие. Конечно, порой среди таких попадаются по-своему выдающиеся люди, но и они мне не симпатичны как личности. Особенно мне несимпатичны талантливые высшие чиновники центрального государственного аппарата. При всех своих достоинствах они отличаются от обыкновенных смертных лишь тем, что считают себя самыми умными и самыми выдающимися. Они думают, что их незаурядность определяется их рангом в учреждении. Они не способны общаться с людьми, как все другие люди. Что такое просто человек, природа, они…

— Я все понял, профессор. — Юкинага устало покачал головой. — Но я должен в течение сегодняшнего дня или в крайнем случае завтра дать ответ. Могу ли я надеяться, что вы согласитесь присутствовать?

— Я? — профессор выпучил глаза. — Ха! Чтобы я! Нет, немыслимо! Присутствовать будут, по-моему, только Такаминэ из Центра защиты от природных бедствий, Нодзуэ из Управления метеорологии, Кимисима из Комиссии по прогнозированию землетрясений при министерстве просвещения, Ямасиро из Т-ского университета, да, пожалуй, еще Оидзуми из К-ского университета…

— Удивительно!.. Как вы точно угадали! — Юкинага судорожно проглотил слюну. — Вы попали почти в точку.

— А ты думал, я ничего не соображаю, что ли? Если государственное учреждение надумало собрать ученых, то есть людей непонятного ему мира, то учреждение захочет пригласить именно таких представителей этого мира. Может быть, еще пригласят Накагавара из Я-ского университета, если только его кандидатуру подскажет Нодзуэ. Все знаменитые, авторитетные. Каждый по-своему талантлив. Каждый в своей области имеет выдающиеся научные заслуги. Однако все это люди с узким кругозором — ни шагу за порог своей области! Они будут очень осторожны в высказываниях. Ведь их больше всего беспокоят отклики на их выступления. Они будут предельно сдержанны, когда им придется говорить перед членами кабинета, которые в вопросах науки полнейшие дилетанты. Это следствие долголетнего обитания в научном мире. А что такое наш научный мир? Та же бюрократическая система, точная копия государственной. Ученые всегда ходят в шорах, волей-неволей им приходится втискивать свою деятельность в определенные рамки. Они научились высказываться строго и сдержанно потому, что только тот, кто не выходит за эти рамки, продвигается наверх. Они в этом даже не виноваты, но тем не менее они таковы. Если кто-нибудь как истинный ученый попытается выйти за определенный предел, его затопчут всем миром. Вот так их бьют и дрессируют. Противно, конечно! Но они привыкают. Это становится их второй натурой, и они постепенно теряют способность к широкому творческому мышлению, охватывающему все области знаний. Они закисают в этих узких рамках, теряют жизненные силы и…

— Именно поэтому, профессор, прошу вас принять участие!.. — не преминул воспользоваться словами профессора Юкинага. — Вы расскажете о том, чем сейчас занимаетесь…

— А чем я сейчас занимаюсь?! — закричал профессор, вскочив со стула. — Чем занимаюсь я сейчас? Говорить об этом? А какой толк! Опять назовут безумцем, превратят во вселенское посмешище. У меня ведь еще нет точных данных. Я отчаянно борюсь, чтобы добыть их. Но на данном этапе, когда мне самому все кажется туманным и неопределенным, какой толк что-либо рассказывать? Если я поделюсь своими домыслами, повторяю, пока еще только домыслами, это может повлечь за собой всего лишь ненужные волнения в обществе. А из меня сделают сумасшедшего, фанатика, одержимого сумасбродными идеями. С меня хватит! И еще одно. Мое присутствие исключит участие некоторых ученых. И Нодзуэ, и Ямасиро присутствовать откажутся. Ведь они считают меня шарлатаном, авантюристом, которого просто стыдно называть ученым. Получаю субсидии от подозрительной новоявленной религиозной организации. Не ношу костюмов от хорошего портного. Не умею даже как следует завязать галстук. Порой даже не бреюсь. Ору. На официальных собраниях кого угодно могу обругать. Не сижу в рамках своей узкой специальности. Смотри, и тебе рекомендация моей кандидатуры не пойдет на пользу. Подумай о своем будущем. Да и твой друг, пожалуй, может пострадать, потеряет авторитет. Нет, я не буду участвовать! Ни за что!

— Подумаешь, мое будущее! Великое дело! — терпеливо возражал Юкинага. — Вам ли обращать внимание на ветры, дующие в научном мире? Вы же давным-давно, по вашему же признанию, все это постигли. Для чего же вы занимаетесь сейчас своими исследованиями? И право, вы сами на себя не похожи, профессор, когда говорите подобные вещи? Ведь дело касается чрезвычайно серьезной для Японии…

— Япония… Да, Япония… — лицо профессора вдруг сморщилось, казалось, он вот-вот заплачет. — Япония… Подумаешь… Да наплевать мне на такую страну! Юкинага, дорогой, у меня есть Земля! Она за миллиарды лет породила столько живых существ, вывела их из океана на сушу и в конце концов сотворила человека… И несмотря на то, что человек — ее драгоценное детище — изгадил всю поверхность матери-земли, она продолжает ткать свою судьбу, свою историю… Огромная — хотя во вселенском масштабе не более, чем песчинка… Моя звезда… У меня есть Земля, создавшая сушу, горы, наполнившая моря, одевшаяся в атмосферу, водрузившая на себя ледяные короны, полная удивительных все еще не разгаданных человеком тайн… Мое сердце… сердце мое принадлежит Земле! Юкинага, дорогой! Может, я странно выражаюсь… Эту теплую, мокрую, бугристую планету… Черт ее знает… какая-то нежная, ласковая планета… Она сумела защитить свою поверхность от ледяного вакуума Вселенной, полного радиации, пустоты и мрака, влажной атмосферой… Потом умопомрачительно долго растила почву, зеленые деревья, всяких букашек… Единственная планета в Солнечной системе, сумевшая понести ребенка во чреве своем… Земля, может, в чем-то и жестока. Но бороться против нее не имеет особого смысла. У меня есть Земля. И что бы там ни случилось с этой самой Японией, этими крохотными островками, вытянувшимися словно по веревочке…

— Но, профессор, вы же японец… — спокойным голосом произнес Юкинага. — Вы любите Землю. Нежную, удивительную планету, но в тайне, вы так же любите и Японию. Если это не так, то скажите, почему вы не пошлете все собранные вами данные в Общину Мирового океана? И почему вы ничего не публикуете, молчите о своих гипотезах, избегаете газетчиков и всяких там типов из еженедельных журналов, любителей сенсаций и скандалов?

— Стой! — вдруг резко остановил Юкинагу профессор.

— Откуда тебе известно, что я скрываю данные от тех, кто меня субсидирует?

— Это я наугад, профессор. Виноват, конечно, но попробовал на пушку взять, — Юкинага опустил газа, потом поднял их. — Но мне всегда казалось странным… Понимаете, я почти никогда не просматривал докладных записок ОМО, ведь вы мне все сами рассказывали. А совсем недавно мне попалась на глаза одна из них. В ней было что-то нелепое. Ваш превосходный английский язык, профессор, стал в ней на удивление тусклым. Да еще вы приводили подробные данные о биомире морского дна и о кораллах — то есть данные, которые сегодня вас вовсе не интересуют… А намек на что-то страшное, который я почувствовал из ваших рассказов, в этой записке вообще отсутствовал. Я перечитал все еще раз и понял, что вы затратили немало сил, составляя эту записку с предельной осторожностью. Конечно, если предположить, что читающий кое-что знает, тогда все это может представиться в ином свете, но ни о чем не зная, ни о чем и не догадаешься. Вы уж постарались. Даже специально отвлекли внимание от этого…

— Н-да. Помнится, ты рассказывал, что еще в гимназии прочитал в подлиннике всего Шекспира… — профессор Тадокоро помотал головой. — А я и забыл о твоих успехах в английском…

— Так вот, профессор, где-то в глубине души вы беспокоитесь о Японии, не правда ли? — продолжал настаивать на своем Юкинага. — Что-то касающееся Японии вы хотите скрыть от других стран и от центра ОМО тоже… Разве не так?

— Что ты знаешь об Общине Мирового океана? — въедливо спросил профессор.

— А почти ничего… — сказал Юкинага. — Центр, говорят, где-то в Греции. Но, вероятно, ветви его в каждой стране достаточно независимы? Организация страшно богатая, но чрезвычайно любительская…

— Юкинага… — вдруг совсем другим тоном сказал профессор. — Я согласен, я приду на это самое собеседование, или как его там. Конечно, в том случае, если твоя рекомендация возымеет действие. Когда оно состоится?

— Еще точно не решено, но, я думаю, дня через три-четыре, — Юкинага облегченно вздохнул. — Давайте же есть! — Ведь совсем остынет…