Саке Комацу
      Черная эмблема сакуры
      Мелькнула человеческая тень. Он машинально спустил предохранитель, прицелился и затаил дыхание. Впереди тихо покачивался колос мисканта. Высокая пожелтелая трава зашуршала, заколыхалась, и оттуда высунулся крестьянин плутоватого вида с обмотанной грязным полотенцем головой и вязанкой хвороста за плечами.
      Тогда он поднялся и шагнул навстречу старику, держа наготове карабин.
      Старик в ужасе шарахнулся. Испуганное лицо на миг исказилось злобой, но тут же стало непроницаемым. Тот подошел вплотную.
      - Жратва есть? - спросил он. - Я голоден!
      Тусклыми, точно высушенная солнцем речная галька, глазами крестьянин смерил его с головы до ног. Под гноящимися веками снова вспыхнул злобный огонек.
      Перед крестьянином стоял исхудалый мальчик в рваной, висевшей клочьями одежде. Его шею и тощие, как куриные лапки, руки покрывала чешуйчатая пыль.
      - Ты чего карабином тычешь! - сердито пролаял старик. - Не японец я, что ли?
      Парнишка опустил карабин дулом вниз, но на предохранитель не поставил.
      - Ты где живешь? - спросил мальчик.
      - Недалеко... за горкой, - ответил крестьянин.
      - Мне жратва нужна! Сейчас поесть и на дорогу.
      Лицо крестьянина снова нахмурилось. Он злился. Еще бы не злиться! Какой-то мальчишка ему угрожает, карабином в грудь тычет. Еще покрикивает. Героя из себя строит. Добро бы действительно солдат был, так не так уж обидно, стерпеть можно, а то сопляк какой-то!..
      - Ты что, один или с дружками? - спросил крестьянин.
      Мальчик покачал головой. Огляделся по сторонам.
      - Один я. Меня в разведку послали. Вернулся. А наших всех перебили. А кто жив остался, видать, в горы подался.
      - Всех поймали! - со злорадной усмешкой сказал старик. - Вон по той тропиночке спускались, задрав руки. Их лупили, подгоняли прикладами... даже раненых...
      - Не может быть, чтобы всех... кто-нибудь уцелел.
      - И ты зря прячешься... Все одно - рано или поздно схватят.
      Щелкнул затвор. Крестьянин прикусил язык и взглянул на мальчика затравленными, налитыми кровью, как у быка, глазами.
      - В Синсю проберусь к нашим, - упрямо проговорил мальчик, поджав губы. - Там еще крепко держатся.
      - В Синсю? - ехидно переспросил крестьянин. - А знаешь, сколько туда добираться? Все дороги охраняются.
      - Ничего, без дорог, лесами, горами проберусь.
      - Все одно сцапают, - тихо пробурчал старик и тут же, спохватившись, искоса взглянул на мальчика; потом добавил с осторожностью: - Сдавайся в плен... тебе же лучше будет.
      Мальчик вскинул карабин.
      Ну вот! Слова им не скажи - сразу на рожон лезут. Бешеные какие-то! Такому ничего не стоит пальнуть. И дают же им оружие в руки!
      - Пре-датель! - прошипел парнишка сквозь зубы. - Из-за вас проиграли!
      - При чем тут мы? - пробормотал старик и торопливо добавил: - И вы не виноваты... На их стороне сила. У них всего вдоволь. А у нас что? Ни одного самолета, ни одного...
      - Это не поражение, - упрямо повторил мальчик. - Умереть в бою, не сдавшись врагу... Наши в Синсю будут держаться до конца!
      - Тогда всех японцев перебьют.
      - А что, по-твоему, лучше холуем быть, лишь бы в живых остаться? - Он говорил таким тоном, точно отчитывал первоклассника. - Даже ребята вроде меня сражаются в смертном бою. Эх, ты!.. А еще взрослый!..
      - Старуха у меня парализованная да дочка на шее, - ворчливо ответил крестьянин, - а вы-то что жрать будете, если крестьяне работать перестанут?
      Но, увидев, что мальчик снова приходит в ярость, старик повернулся и, сказав: "Пойдем!", зашагал прочь.
      Одинокий дом в долине. Тощая, с торчащими ребрами корова щиплет траву, на морде у нее выражение полного безразличия и покорности. Поля вдоль ущелья давно убраны, всюду, как великаны, высятся скирды рисовой соломы.
      - А их нет? - подозрительно спросил мальчик.
      Старик отрицательно покачал головой.
      - Все до одного ушли... тут неподалеку... в соседней деревне, кажись, остался отряд...
      Голос крестьянина заставил мальчика еще больше насторожиться. С этим старым пугалом надо держать ухо востро.
      - Мать, это я! - крикнул крестьянин.
      Вблизи дом казался большим. По двору бродили куры. Пахло перегноем и свежей соломой.
      От одной мысли о яичнице рот переполнился слюной.
      В доме кто-то заворочался. Старик вошел внутрь и с кем-то заговорил вполголоса. Парнишка разглядел уставившиеся на него выцветшие старческие глаза. Старик успокаивающе говорил: "Ничего, обойдется", а старуха требовала гнать оборвыша в шею.
      Он сел, вытер пот. Еле сдерживался, чтоб не уснуть. Сон одолевал его.
      - Сейчас приготовлю поесть, - сказал старик приветливым голосом. Он прошел в кухню, неслышно ступая по земляному полу. - Дочери дома нет, я дам тебе пока холодного рису.
      - Ладно, все равно.
      Урчало даже в горле. Шутка ли сказать: вторые сутки ничего в рот не брал. Так и спятить недолго.
      - Замори покамест червячка, а к вечеру курочку зарежем. Переночуешь у нас, утречком уйдешь себе...
      - Оставь! Ни к чему это, - сказал мальчик, недоверчиво вслушиваясь в елейный голос старика. - Съем рис и на дорогу возьму немного. Курицу резать жалко!
      - Чего ее жалеть. Старенькая. А то еще им достанется.
      - "Им" достанется не за так, а в обмен на что-нибудь.
      Старик расхаживал по кухне и сладко ворковал:
      - Ты наедайся, наедайся, а то до Синсю не доберешься.
      Рисовая каша, тушеные овощи, яйца, вяленая рыба.
      Он знал, много есть опасно - расстроится желудок, так и умереть не долго, но остановиться не мог. Он отхлебнул зеленого чая, с трудом подавив в себе желание есть еще, набить желудок до отказа. Голод в нем сидел, как бес. Проклятый червь скребся не только в кишках, но и во всем теле, до кончиков пальцев.
      Послышались шаги. Мальчик машинально схватил карабин. Старик глянул искоса и процедил: "Это дочка моя!" Потом вышел во двор. Не выпуская из рук карабина, мальчик подкрался к окну. Со двора доносился женский голос и торопливый глухой голос старика. Говорили на местном диалекте. Казалось, о чем-то спорили.
      Вдруг на миг к окну прижалось плоское женское лицо и тут же исчезло. Легкие удаляющиеся шаги затихли за домом. Тяжелой поступью в комнату вошел старик, насупленный, мрачный, но, встретившись глазами с мальчиком, деланно улыбнулся.
      - Не слушает дочка отца... Да ты ложись, ложись, поспи...
      Даже из упрямства не было сил держать глаза открытыми. Желудок отяжелел, усталость сковала ноги, руки.
      - Поспи, а я пока баньку приготовлю.
      - Какую еще баньку? - нахмурился мальчик.
      - Помыться тебе надо, смотри, какой потный, грязный.
      - Ничего не надо. Понял?
      Веки слипались сами собой. Последним усилием воли он крепко сжал одной рукой карабин, другой - пистолет и заснул тяжелым свинцовым сном там, где сидел.
      Проснулся от боли в животе: это было возмездие за обжорство. Солнце зашло, в полумраке комнаты при свете угасающего дня виднелись очертания предметов. В кухне - никого, в комнате - темнота. Мальчик окликнул старика, хотел спросить, где уборная. Никто не отозвался, только в глубине комнаты заворочалась парализованная старуха.
      Мальчик, взяв карабин, поплелся во двор. Обогнул дом. В глубине заднего двора нашел отхожее место. Пронесло страшно.
      "Если старик к ужину зарежет курицу, все равно буду есть. Подумаешь, понос! Идти, правда, будет нелегко, но ничего, от курятины не умирают. Куда же делся этот старик?"
      Мальчик вышел. Вдали слышался гул. Не придав этому значения, мальчик обследовал дом с задней стороны. В пристройке горел свет. Проходя мимо, мальчик взглянул в окно. Мелькнуло что-то розовое и красное. Он задержал на минуту взгляд. На стене висели два платья: розовое и красное.
      Сидевшая перед зеркалом девушка испуганно повернула голову. Сильно напудренное лицо, подведенные брови, накрашенные губы. Девушка смутилась, точно застигнутая врасплох, отвела взгляд. Она хотела улыбнуться, но при виде его сурового лица еще больше смешалась.
      В углу комнаты стояла раскрытая коробка. А в ней аккуратно сложенные вещи: пачки сигарет, лимонная эссенция, печенье. Из довольствия врага.
      - Вы... - девушка запнулась, голос у нее был хрипловатый.
      - Так вот кто сюда шляется! - прошипел парнишка.
      Девушка, точно приняв какое-то решение, прервала его:
      - Уходите! Сейчас же!!! Сегодня они не собирались приходить, но отец... мог...
      Не докончив фразы, она прислушалась.
      - Значит, ты любовница врага! - вырвалось у него.
      Он был слишком молод, чтобы делать различие между мужчинами и женщинами. Его мать покончила с собой, перерезав горло. Сестра скорее всего погибла при бомбежке. Единственное исключение он делал для солдат, попавших в плен ранеными. Ведь с ним это могло случиться. Но женщина, позволившая врагу осквернить себя, ничего с собой не сделавшая после этого, не наложившая на себя руки... Он выхватил пистолет, сам не зная еще, решится ли на что-нибудь. Девушка побледнела, глядя, как он судорожно и бездумно ищет пальцем предохранитель. И вдруг она разразилась гневом:
      - Дурак! - крикнула она.
      Эта неожиданная вспышка заставила его отступить. Он дрожал от ярости, однако, натолкнувшись на ответную ярость, на секунду поколебался. На миг он сопоставил светлый образ матери, по его мнению, идеал женщины, с этой девкой, которая, точно взбесившаяся корова, обрушила на него свой гнев.
      Вдруг послышался шум мотора. Парнишка испуганно оглянулся. Затарахтели выхлопы, заскрипели тормоза, и машина остановилась. Чужая, режущая слух речь смешалась с тяжелой поступью многих ног. Девушка одним прыжком очутилась в углу комнаты, схватила коробку с довольствием и сунула мальчику.
      - На! Беги! - сказала она. - Леском можно пробраться в горы!
      Он побежал. Сзади раздался крик. Мальчик обернулся: возле окна пристройки стоял старик, указывая рукой ему вслед, другой рукой старик держал за шиворот дочь и тряс ее. Прежде чем прожектор нащупал мальчика в темноте, он обернулся и разрядил пистолет. Девушка, словно мешок, осела рядом со стариком. Тут же ударила автоматная очередь. Мальчик спрыгнул в неглубокую ложбинку и пополз в сторону. Он сунул пистолет в кобуру и сдернул с плеча карабин. Сорвал гранату, подвешенную к плечу, зубами рванул предохранитель.
      - Come out! [Выходи! (англ.)]
      В промежутках между очередями автомата орали чужие сытые глотки.
      - Не уйдешь! Стой! Сопротивление бесполезно! Выходи!
      Он знал английский настолько, чтобы разгадать значение слов, хотя у преподавателя в гимназии было скверное произношение. Не переставая ползти, мальчик на глаз измерил расстояние до солдата с прожектором. Расстроенный желудок выматывал силы. Улучив момент, когда прожектор направили в другую сторону, он размахнулся и швырнул гранату. В тот самый момент, когда прогремел взрыв, он спрыгнул с небольшого обрыва и бросился бежать к лесу у подножия горы. По ту сторону холма бешено застрекотали автоматы. Добежав до леса, он юркнул в бурьян. Перевел дыхание. В животе урчало, началась резь. Коробку с довольствием он где-то обронил. Голоса и выстрелы отдалились, воздух наполнился гудением насекомых.
      ...Ни одного утешительного сообщения. Ни на одном участке ничего не обнаружено.
      - Участок 1805! - вызвал начальник департамента.
      Из усилителя послышался неясный голос:
      - Пока никаких новостей.
      - Поторопитесь! - приказал начальник, стиснув зубы. - Надо спешить, пока не случилось беды. Трагедия может повториться!
      - Есть спешить!
      - Людей вам подбросить?
      - Нет, обойдемся.
      Голос умолк. Начальник нервно похрустел пальцами. Сумасшедший продолжает нагромождать одно преступление на другое. А они даже не знали, где он, этот бешеный.
      Вдруг вспыхнул сигнальный огонек вызова. Начальник вскочил с места.
      - Важное сообщение, начальник! - объявил голос.
      Послышался нарастающий гул мотора. Парнишка уткнулся в траву. Здесь, в горах, она редкая, короткая - ничего не стоит заметить человека сверху. Он выпрямился и одним махом юркнул за выступ скалы. Из сырой расщелины выползла огромная сколопендра. Схватив ее двумя пальцами возле головы, парнишка размозжил ей голову камнем. Жаль, масла нет, из нее получилось бы отличное лекарство.
      Над головой с диким ревом пронесся темно-зеленый самолет. До него было метров пятьдесят, не больше. Выхваляется, сволочь! На крыльях четко вырисовывались белые звезды, рыло тупое, точно лоснящийся жирный нос. Самолет сделал круг над вершиной и повернул обратно. Неужели засек?
      Пролетая над вершиной, самолет накренился, вот-вот коснется скалы. Был виден летчик в желтом шлеме, он смотрел вниз, высунув за борт сияющее розовое лицо. Казалось, до него можно дотянуться. Руки крепче сжали карабин. У, гад! Пальнуть бы по нему! Но если промах, тогда конец! На голой горе нигде не укроешься. Вспомнилось, как обучали стрельбе из карабина по самолетам. Можно со смеху лопнуть!.. Целься в небо - ха! точно по воробьям стрелять учили...
      Самолет с авианосца педантично готовился сделать новый круг. Тонкий стройный корпус, уходящие назад, как у чайки, крылья - самолет класса "корсиа". У изгиба крыла устрашающе чернело дуло двухдюймовой автоматической пушки, а под брюхом висела бомба килограммов на двести пятьдесят... Гад, гад, гад!.. Хоть бы один свой истребитель... Самолет, круто задрав нос и сверкнув ярким лезвием фюзеляжа, взмыл вверх, туда, где плыли перистые облака. Вдруг отчетливо донеслось пение птицы. Мальчик поднялся и сделал шагов сто к седловине вершины. В горле пересохло, кружилась голова. Стоял ясный, погожий день бабьего лета. Даже зло брало, какая тихая погода!
      Достигнув вершины, мальчик присел на камень, вытер пот, сделал последний глоток из фляги. Болел живот, все еще несло. Интересно, сколько осталось до Синсю? Мальчик сдвинул брови, прикинул в уме. Он случайно взглянул за седловину, перед глазами блеснуло море. Откуда море? Верно, озеро?
      Нет. Все-таки море; чуть ниже горизонта скользил черный длинный силуэт - авианосец!
      Разумеется, вражеский. Все японские военные корабли, и "акаги", и "танкаку", и "секаку", и "синано", давно пущены на дно. У островов японского архипелага не осталось и следа от боевых кораблей императорского военно-морского флота, некогда приводившего в трепет весь мир. Ходили слухи, что несколько покалеченных легких крейсеров скрывается в Японском морс, но их тоже потопят - это вопрос времени.
      Что за чушь! Откуда здесь море?.. Неужели он сбился с дороги? После того как его чуть не накрыли в доме крестьянина, он шел только с наступлением темноты. Ночи стояли безлунные, ориентироваться приходилось по звездам, но какой они ориентир в горах: он постоянно сбивался с пути. Горы тянутся на восток, значит море на юге. Что же это за море? Придется поискать какое-нибудь человеческое жилье и узнать. Пожалуй, на этот раз лучше припрятать карабин и прикинуться бездомным сиротой. Обидно все-таки! Прятаться в своей собственной стране! На петлицах его формы еще имеются черные эбонитовые знаки отличия - цветок сакуры. А это значит, что он боец императорского отряда обороны. Он потрогал значок рукой и посмотрел на небо.
      Стояла осень. В воздухе носились паутинки. Кончался октябрь. Еще месяц, и все покроется инеем. До этого необходимо добраться до Синсю. Это самая гористая местность Японии. Там еще сражаются десять дивизий. Главная ставка уже давно перенесена туда, в город Нагано, и его величество там.
      - Все равно доберусь! - сказал мальчик вслух.
      Слова тут же унесло ветром. Вдруг его охватило чувство дикого одиночества. Желтые, соломенные лучи солнца, горные массивы, расцвеченные багряными кленами. И уходящая в бесконечную даль горная цепь с поблескивающим в проемах морем. И он один, сбившийся с пути, голодный, измученный, между небом и землей, на вершине какой-то безымянной горы, открытый солнцу и ветру.
      - Обнаружен! - кричал начальник департамента в трубку всем членам поисковой группы, рассеянным по разным участкам.
      - Всем бригадам, начиная от бригады DZ и до бригады MU включительно, переправиться на участок LSTU-3506! Остальным бригадам оставаться на местах и продолжать поиски. Как только все бригады, от DZ до MU, прибудут на место, установить взаимную связь и объявить осадное положение.
      - Докладывает бригада QV... - раздался едва слышный голос. - Участок XT-6517 реагирует на сигналы.
      - RW! Алло! RW! Окажите помощь QV! Повторяю, окажите содействие QV!
      - Говорит RW, говорит RW! Вас понял!..
      Итак, дело подвигается. В двух местах уже засекли. Интересно, есть ли еще где-нибудь? На участке LSTU обнаружили совсем случайно, благодаря сообщению внеучасткового сотрудника. Кто мог предположить!.. Значит, надо искать всюду... Этот психопат черт его знает что может натворить, если не обнаружить его самого.
      - До сих пор никак не найдут! - уже вслух проговорил начальник.
      Примерно 10 августа пронесся слух, что война проиграна. О применении нового смертоносного оружия - сверхмощной бомбы - слышали все. Об этом с осторожностью сообщалось в газетах. Говорилось, что такую же бомбу бросили в Хиросиме, но она не взорвалась и теперь изучается военным ведомством.
      14 августа налета не было. Под палящими лучами солнца мальчики шли из общежития на завод, где производилось новое оружие. Ребята гордились, что участвуют в создании нового оружия, хотя ничего о нем не знали, кроме названия: человек-торпеда. К вечеру пошли слухи, что завтра в двенадцать часов ожидается важное сообщение и выступление по радио самого императора. Газеты подтвердили этот слух, и учитель с подобающей такому случаю торжественностью сообщил им об этом.
      15 августа опять выдался жаркий день. Снова ни одного налета. Незадолго до двенадцати часов возле огромного станка в цехе собралась толпа: под станком находилось бомбоубежище, правда не очень надежное. Радиоприемник трещал, ничего нельзя было разобрать.
      В двенадцать часов две минуты голос диктора произнес:
      - Назначенное на двенадцать часов выступление его императорского величества, - тут защелкали каблуки: все вытянулись по стойке "смирно", ввиду особых обстоятельств переносится на четырнадцать часов. Не отходите от приемников - сейчас будет передано важное сообщение.
      Все ждали. Минуты три длилось молчание, потом в приемнике снова затрещало, и из него полились бравурные звуки "Песни ударного отряда": "Врагов десяток тысяч я выведу из строя и жизнь отдам взамен". Потом исполнили "Песню мобилизованных студентов" и "Марш победы".
      - Простите, что заставили напрасно ждать. Передача важного сообщения переносится на четырнадцать часов. Просим в четырнадцать часов включить радио.
      Все взволновались. Работа не ладилась. О предстоящем сообщении высказывались самые противоречивые мнения. Учитель ходил по рядам, подгоняя мальчиков, но и это не помогало. Все вдруг поняли: работать бессмысленно. Это было страшнее всего. Сборочный цех разбомбили, токарный засыпало битым кирпичом. Правда, из литейного потоком шло литье, но в станочном не было станков: ни двенадцатифутовых токарных, ни фрезерных, ни револьверных, так что обрабатывали одну мелочь. Обработанные детали складывали прямо во дворе, ведь сборочного цеха больше не существовало.
      Передачу перенесли с двух часов на три.
      В три почему-то заиграли "Марш скорби": "Выйдешь в море - трупы в волнах..." Все растерялись. Перед тем как высочайший голос прозвучит в эфире, надлежало исполнять государственный "Кимигайо".
      - Простите за вынужденное ожидание. По особым обстоятельствам выступление его величества отменяется. Слушайте важное сообщение. Сегодня на рассвете во время экстренного заседания Тайного Совета в результате несчастного случая погибли и получили тяжелые ранения члены кабинета министров, старейшины: премьер-министр генерал Кантаро Судзуки...
      Далее следовали имена погибших и раненых.
      - Это конец! - тихо произнес кто-то.
      Все обернулись. Сзади стоял призванный по трудмобилизации рабочий лет сорока, он был бледен.
      Погибли министр военно-морского флота Йонай, министр двора Кидо, председатель Информационного бюро Ситамура и многие другие. Остальные были тяжело ранены.
      - На заседании присутствовал его величество император, - продолжал диктор, - но благодаря милости небес высочайшая плоть не пострадала.
      Все заволновались. Самые легкомысленные восторженно закричали "банзай", человек десять подхватило, но без воодушевления. Потом голоса стихли.
      - Полномочия премьер-министра временно взял на себя военный министр Анами. Сегодня ночью будет сформировано новое правительство... Через минуту вы услышите речи временного премьера генерала Анами, а также начальника Главного штаба военно-морских сил Тоета.
      Премьер-министр Анами заговорил скорбным голосом. Священная родина богов непобедима, послужим ей, исполним свой великий сыновний долг, дадим решительный отпор врагу на нашей территории. Подданные, сплотитесь еще теснее, будьте готовы принять смерть у подножия трона высочайшей особы его величества.
      Выступивший вслед за премьером Тоета сказал: для того чтобы дать врагу решительный бой, необходимы сплочение всех сил, мобилизация всех ресурсов. Все данные и расчеты свидетельствуют о неукоснительной и обязательной победе войск его величества.
      По выступлениям можно было догадаться, что именно произошло. Не случайно ведь остался невредимым военный министр. Не случайно уцелел и император. Почти весь народ догадывался о причине происшедшего. Догадывался, о чем сказал бы в своей речи его величество. Народ, приученный не протестовать, как всегда, молчаливо принял новый кабинет министров. Народ запел "Реформа Сева". Песня эта была в моде лет десять назад. Теперь ее вспомнили и запели. Ее можно было понять двояко: и как одобрение нового правительства и как осуждение его. И свыше был дан указ запретить петь эту песню. И все же нет-нет да кто-нибудь замурлычет ее в перерыве.
      16 августа возобновились бомбежки. Массированные и длительные. Весь промышленный район приморья был полностью уничтожен, шесть крупнейших городов Японии, за исключением Киото, превратились и руины.
      Работать было негде. Заводов не стало.
      Ребят погнали строить укрепления на побережье. Тем временем Советская Армия ураганом пронеслась с севера на юг Маньчжурии и отрезала Квантунской армии путь к отступлению у маньчжуро-корейской границы. Через несколько дней из гимназистов сколотили особый отряд обороны империи, и началась муштра. Каждому хотелось, чтобы отряд назывался "Бяккотай", но так назывался отряд юношей, выступивших за сегунат, против императора [речь идет о событиях 1868 года, так называемой "Революции Мейдзи", японской буржуазной революции; сегунат, военно-феодальная диктатура, столп феодализма в Японии, был свергнут, "восстановлены" права императора; к власти пришла буржуазия, договорившаяся с крупными аристократами-земледельцами; "Бяккотай" ("Отряд белых тигров") - один из отрядов добровольцев-юношей, выступивших на стороне сегуната]. И назвали его отряд Черной Сакуры.
      В отряд брали только добровольцев от пятнадцати до восемнадцати лет. Большей частью тут были пятнадцатилетние. Ведь им представлялась возможность принять участие в настоящей войне, с настоящим оружием.
      - Иди! - решительно сказала ему мать. - Сын военного должен быть достоин имени отца.
      В эвакуации они жили в чьем-то доме, на втором этаже. В полумраке комнаты на фоне домашнего алтаря лицо матери казалось особенно торжественным. Отец погиб на войне, не дослужившись даже до майорского чина, но зато мать была дочерью генерал-майора.
      - Сын мой, за меня ты можешь быть спокоен.
      Она достала меч, оставшийся после отца, изделие древних мастеров Сосю.
      - В критическую минуту... я думаю, ты и без меня знаешь, как тебе следует поступить с собой.
      В первом же ночном бою из восьмидесяти человек вернулись живыми семнадцать. Меч так и не пришлось ни разу вытащить из ножен: его разнесло в щепки осколками снаряда. На душе полегчало, словно с нее свалился камень. К тому же этот чертов меч уже давно не воспринимался как память об отце. Видимо, еще раньше в нем самом что-то умерло. Единственное, что осталось в душе, это нежелание свыкнуться с мыслью о поражении, - думать об этом было слишком уж горько.
      В начале сентября между полуостровом Сапума и южным побережьем Сикоку показались американские корабли. Значительно раньше, чем их ожидали. В "нихякутока", в двести десятый день года, время, когда над Японией проносятся ураганы, уничтожающие посевы, на корабли противника налетели истребители-смертники. Однако под защитой превосходящих воздушных сил вражеские корабли спокойно отступили на запад, затем, когда опасность для них миновала, вернулись.
      В середине сентября у города Теси появились другие корабли американцев, пришедшие с Гавайских островов. Они разделились на две группы: одна направилась в Токийский залив, другая - к берегам Идзу.
      Ребята молча смотрели, как истребитель с иероглифами "као" на фюзеляже поднялся в воздух и исчез в южном направлении. Вероятно, в этой машине, словно специально предназначенной для самоубийства, их старший товарищ, уже безразличный ко всему, шел навстречу смерти. Всякий раз с появлением в воздухе этих самолетов-смертников с авианосца противника в небо взмывало звено истребителей. И на глазах мальчишек японский сигарообразный самолет, изрыгая рыжее пламя, накренялся и падал вниз. Прежде чем он врезался в воду, раздавался взрыв, поднимался высокий столб воды.
      Иногда со стороны моря доносился далекий гул орудий, похожий на отдаленный гром.
      - Должно быть, бомбардировка с кораблей, - произносил кто-нибудь в окопе.
      Остальные молчали, сжавшись в комок.
      Они были вооружены карабинами устаревшего образца да двадцатью патронами. Окопы были защищены мешками с песком. Но останется ли что-нибудь от этих позиций? В какую кашу превратятся эти десять шестидюймовых гаубиц, пять восьмидюймовых полевых орудий да несколько станковых пулеметов и противотанковых ружей, если по ним шарахнут шестнадцатидюймовые корабельные орудия "Миссури" или "Айовы"?
      Мальчишки сидели, сжавшись в комочек, не высказывая своих опасений. Говори не говори - ничего от этого не изменится. Они потеряли всякое представление о войне, о смерти, о возможных потерях, и не было у них сил представить себе все это. Знали одно: сегодня обед состоит из комочка риса с соевым жмыхом да двух ломтиков горькой редьки.
      Тупо, равнодушно смотрели они, как на небесной глади поблескивали эскадрильи Б-29, направлявшиеся бомбить города. Забыв жару, усталость, голод, ребята упивались этой суровой и строгой красотой. Вдруг небо прорезала полоска белого дыма. Дым еще таял в небесной лазури, когда донесся глухой отдаленный треск и один бомбардировщик Б-29, перекувырнувшись в воздухе, стал падать. Началось сдержанное ликование. Кто-то сообщил, что это и есть ракетный снаряд "сюсуй". Всем хотелось узнать о нем поподробней, но толком никто ничего не знал.
      А как-то раз, когда над ними кружили вражеские самолеты с авианосца и мальчики, прижавшись к земле, сидели в замаскированном окопе, вдруг кто-то завопил:
      - Самолет задом наперед летит!
      Все посмотрели вверх. Самолет с уходящими далеко назад крыльями, с ярко-красным изображением солнечного диска на фюзеляже скользил в воздухе, почти касаясь земли. Долетев до моря, он круто взмыл вверх. Имея преимущество в скорости и маневренности, он в одиночку вступил в бой со звеном "граманов". И тут же сбил двоих. На этот раз все завыли от восторга. Все в один голос повторяли одно слово: "Классически!" Сбив две вражеские машины, этот невиданный самолет, словно поддразнивая врага, отказался преследовать остальные машины и исчез.
      Некоторое время только и было разговоров, что о новом самолете. Каждый день ждали его появления в воздухе. Думали, вот-вот мелькнет его быстрая, стремительная тень. Но вместо этого пришли вести о флотилии неприятеля, продвигающейся на север к Суйдо.
      Как всегда, эскадрилья шла под прикрытием истребителей. Возле Суйдо навстречу им поднялись два истребителя-смертника. Вероятно, тыловой аэродром был уже основательно разгромлен.
      Все застыли в своих береговых укреплениях, когда вражеские корабли проходили мимо. Затаив дыхание, побледнев от страха, смотрели они на линкоры класса "Айова", тяжелые крейсеры и суетливо вертевшиеся вокруг них эсминцы.
      "Кто же атакует вражеские корабли, какие самолеты - "сакурабана", "татибана" или "кайтэн"? Но атаки не было: флотилия беспрепятственно прошла мимо и исчезла. Вскоре издалека донесся глухой грохот, к небу поднялось множество белых облачков. Корабли бомбардировали город О.
      Когда вражеская флотилия на обратном пути проходила мимо, с холма по ней ударило орудие. Кто-то крикнул: "Идиоты! Что делают!"
      Вытянувшись в цепь, корабли развернулись бортом к берегу. От первого же залпа двух линкоров батарея умолкла. Корабли врага, точно забавляясь, повернулись другим бортом и ударили двумя перекрестными залпами: слева направо и справа налево. Снаряды легли где-то сзади, но от взрывной волны мальчишки оглохли и ослепли. Когда они подняли свои землисто-серые лица, флотилии и след простыл. Стояла гробовая тишина. Лишь слышно было, как кто-то, не то раненый, не то тронувшись от пережитого, заунывно плакал высоким детским голосом.
      Не успели передохнуть, как был получен приказ выступать: километрах в пятидесяти на безлюдном побережье высадился вражеский десант и теперь находился в тридцати километрах от них.
      Мальчик поднялся и стал спускаться по выступу седловины. Должна же где-то быть тропинка! Надо было найти человеческое жилье и набить желудок. Солнце клонилось к закату, но жара не унималась. Коснувшись ногой выступа скалы, парнишка случайно взглянул на свои башмаки и похолодел от ужаса: они вот-вот развалятся. Долго им не выдержать!
      - Второй, третий, четвертый взводы, вперед!
      - Третий взвод, в цепь!
      На холмы, возвышавшиеся по обеим сторонам белеющего шоссе, втащили станковый пулемет и противотанковое орудие. Трясущимися руками спешно маскировались.