- Это по поводу нуль-упаковки?
      - Не совсем... Да только что толку, если они все заранее не верят. Готовлюсь вот. Да только одному мне не справиться. Помощь нужна. Человек надежный нужен. Тебя, Федор Михайлович, хочу просить.
      - Да что меня просить. Я согласен. Справлюсь ли только с помощью-то? Да и что нужно делать?
      - А сделать нужно вот что... Веру им свою показать... убежденность. Ты вот в макет моего универмана-то продолжаешь верить?
      - При чем тут вера? Тут знание.
      - Значит, все-таки до сих пор убежден, что был такое явление нуль-упаковка?
      - Я уже не одной комиссии это докладывал. Но могу и еще.
      - Вот и хорошо! - обрадовался Афиноген. Даже руки потер от удовольствия. -Это я тут по хозяйству. А мастерская у меня, знаешь, в сарае. Великое дело - сарай! И все-то в нем можно сделать. А в этих пятиэтажках и из квартиры-то не высунешься. Да не возражай, не возражай. Я не против твоих благоустроенных. Я только говорю, что сарай необходимость. Малюю вот там. Стучу. Пилю. И никому не мешаю. Так что, Федор Михайлович... А у тебя все без изменений?
      - Нормально у меня все.
      - Нормально и будет. А я вот некоторые свои холсты сюда перенес, сарай ведь не будешь все время отапливать.
      - Давно хотел посмотреть. - Я еще когда вошел, сразу же заметил три холста, висящие по стенам. Два из них были завещаны, один простыней, второй цветастой тряпкой. Афиноген словно устраивал выставку своих картин. Позволишь взглянуть?
      - Отчего не взглянуть. Смотри. Готовься.
      - К чему это еще мне готовиться?
      - А к встрече комиссии.
      Я не понял, что он имел в виду, пожал плечами н подошел к глухой стене, чуть ли не вовсю длину и ширину завешанной разноцветной занавесью.
      - Это напоследок, - сказал Афиноген. - Сначала вот...
      Он подвел меня к небольшой картине, висящей между окнами. На холсте было изображено лицо женщины... или нет. И не поймешь сразу. Какая-то галактическая туманность.
      - Модернизм? - на всякий случай спросил я.
      - Модернизм, экспрессионизм, абстракционизм? Глупость это. Картина и все. Не видишь, значит, не надо.
      Я не обиделся, потому что мало что понимал в живописи.
      - Да тут и не сразу поймешь!
      - А ты не понимай. Ты чувствуй! Здесь чувствовать надо! Поймешь, не поймешь, - забурчал Афиноген. Видно было, что он немного расстроился.
      Я чуть отошел, остановился... Лицо... галактика... и два глаза. Один зеленый, второй карий. Снова подошел ближе. Что-то получилось. И теперь, уже уверенно отойдя на два-три шага, я медленно пошел на картину, не отводя от нее глаз. У меня аж дух захватило на мгновение. Прекрасная женщина-галактика, вот что это было! Мать, материя, природа, первоисточник! И дух, струящийся через глаза, живые, разноцветные, дикие, непонятные.
      - Ну, Афиноген...
      - Почувствовал, - тихо выдохнул Афиноген.
      - Да что же это?! Ведь даже страшно, жутко. У тебя тут самая великая тайна природы! Женщина-галактика...
      - Можно и так назвать. А вообще-то - "Свет Вселенной". Да дело не в названии. Понравилось, значит?
      - Вот это да! Нет, Афиноген Каранатович, это тебе не рассказики клепать. Это настоящее...
      - Брось прикидываться, Федор Михайлович. Наслышан о твоих рассказах... Сегодня вот приходили. Сносить, говорят, барак будут. То никакого звуку, а то сразу - сносить. Да и по городу разные слухи ходят.
      - А ты слухам не верь. Показывай еще.
      - Смотри, коли интересно. Но экзамен ты уже прошел. А эти две я тебе покажу просто так. Афиноген сбросил простыню со следующего полотна. Я снова ничего не понял. Вернее, понял. Но тут же ничего и не понял. Картина была размером метр на два и располагалась вертикально.
      Чуть боком к зрителю сидел человек. Вернее, он ни на чем не сидел. Просто поза его тела соответствовала позе сидящего человека. Перед ним располагалась плоскость с нарисованными на ней квадратиками, треугольниками и другими фигурами, некоторые из которых были разорваны, но не более, чем в одном месте. У меня создалось странное ощущение, что эти фигурки живые, что они двигаются, мыслят. Даже какая-то растерянность чувствовалась в них, страх перед чем-то происшедшим. Человек держал одну из фигурок. И ясно было, что он взял ее из одного разорванного четырехугольника и намеревался перенести в другой.
      Вся картина была выполнена в чуть абстрактной манере.
      Отходить назад и возвращаться здесь было бесполезно. Это не помогло бы почувствовать картину. Я оторопел в смятении. На картину хотелось смотреть. Смотреть и молчать. И так продолжалось минуты три.
      - Хватит, - сказал Афиноген и попытался было закрыть картину.
      - Подожди, - попросил я. - Тут вот что у тебя... Это двумерный мир... Двумерные существа... Они способны воспринимать только длину и ширину. Но они у тебя явно разумны. Они чем-то обеспокоены. Я очень хорошо чувствую растерянность этих фигурок. Трехмерное существо - человек - выдернул из какого-то "помещения" одно из существ и сейчас перенесет его в другое. Ну да! Ведь для них исчезновение подобного им существа необъяснимо, невозможно! Так же, как его появление вот здесь.-Я показал пальцем на разорванный в одном месте квадрат, куда, по моему мнению, человек должен был опустить "двумерца". - Тут нужно только одно условие: двумерный мир должен иметь свойство отражать световые лучи, падающие на него извне. И тогда мы, жители трехмерного мира, сможем увидеть его. Мы увидим все, находящееся внутри любого двумерного закрытого вместилища. А если мы сможем из нашего трехмерного мира брать двумерные предметы, то схватим предмет, находящийся внутри закрытого двумерного вместилища. Для этого нам не нужно переходить через его границы. Достаточно поднять предмет над двумерным миром в третье измерение, а затем опустить в другое "помещение". С точки зрения "двумерцев", произошло бы необъяснимое чудо.
      - А ты, Федор Михайлович, кажется, действительно поможешь мне. Чую я.
      - Если смогу, так помогу... Только ты подожди - Успокоюсь я. - А в голове возникла мысль: а если из четырехмерного мира выхватить трехмерный предмет? Но и только. Дальше я еще ничего не понимал.
      Афиноген зашел за перегородку и выпил из кадки воды. В соседней комнате чему-то смеялись дети.
      - Хлебни, - посоветовал хозяин. - С мороза. Только что привез. У нас из скважины.
      Я хлебнул. У меня заломило зубы от ледяной воды, и я почему-то успокоился.
      - Теперь показывай дальше.
      Третье полотно занимало почти всю стену. Афиноген рывком сдернул с нее цветную тряпку.
      Я увидел стеклянный куб, нарисованный стеклянный куб. И больше ничего. Но это только вначале. Я оглянулся на Афиногена, тот смотрел на меня хитро и чуть выжидательно. Ладно, поразмышляем. Стеклянный куб... Я постоял некоторое время в задумчивости, покрутил слегка головой. Что-то получалось. Отошел шага на два, затем чуть в сторону. Куб исчез. Вернее, не исчез, а теперь я смотрел через одну его грань, перпендикулярно ей самой. На глазах куб из трехмерного превратился в двумерную фигуру, в проекцию куба на плоскость. Превращение было мгновенным и впечатляющим. Ай да, Афиноген! Вот какие чудеса он может делать на простом холсте? Но оказалось, что это еще не все. Ободренный успехом, я сделал несколько шагов в другую сторону. С кубом снова произошло превращение. В трехмерном кубе возник еще куб, меньшего размера. И какие-то линии или плоскости соединяли первое и второе тело. Я выбрал точку, с которой, как мне казалось, удобнее смотреть, и замер на несколько минут. Сначала ничего не произошло. Потом с пространством что-то случилось. Холст, сам холст стал вдруг трехмерным. Я уже не рассуждал, не удивлялся. Я стремился вперед. Мне хотелось, нестерпимо хотелось узнать, что там, что там за этим трехмерным холстом. И вот то, что я вначале принял за куб в кубе, начало оживать, обретать смысл, неожиданный и таинственный, но возможный, возможный! Там было что-то, что неудержимо влекло меня. Я протянул руку, кажется, даже успел заметить, что она как-то странно трансформировалась. Но тут Афиноген вернул меня к действительности.
      Я еще непонимающе и потрясенно хлопал ресницами, когда в квартиру вошла жена Афиногена, Зоя Карповна. Она подозрительно посмотрела на мужиков, но, кажется, ничего не обнаружила.
      - Соображаете? - спросила она.
      - Соображаем, - пробасил Афиноген, - да только совсем не то соображаем.
      Из второй комнаты прибежали дети, полезли в хозяйственную сумку. Мать, наверное, ходила в магазин.
      - Чай пить будем, - сказала хозяйка.
      - Нет, спасибо, - отказался я. - Домой пора.
      - Отчего же...
      - Мы еще в сарай сходим, - сказал Афиноген.
      - Да, да, - обрадовался я. - Нам еще в сарай надо.
      - Он там рисует, - пояснила жена Афиногена. И по тому, как она это сказала, стало ясно, что занятие это она очень и очень одобряет. Может, и не понимает, а одобряет. Ведь как изменился Афиноген после того случая с фирменным поездом... Слава богу! Ведь совсем пропадал человек. И я, кажется, не вызывал у нее особых подозрений. Ну выпьем когда, так в меру. А не пить после таких Фениных запоев, это значит держаться волевым усилием. А Феня не держался, он просто не хотел. А ведь это совсем не одно и то же. Мы пошли в сарай.
      Я почему-то представлял себе сарай захламленным и пыльным, но увидел перед собой настоящую мастерскую, пусть и без естественного дневного света, да ведь все равно была зима. Здесь стоял верстак для столярных работ, стол, заваленный листами латуни, различный инструмент, несколько стульев и табуретов. Дощатый пол был чисто подметен. В углу стояла остывшая печь, сооруженная из железной бочки. В сарае было холодно, но все же не так, как на улице.
      - Садись - предложил Афиноген. Но я сначала походил, дотрагиваясь руками до разных предметов. У Афиногена было свое место. Свое! Он мог здесь уединиться, работать, творить!
      - Хорошо тут у тебя, Афиноген Каранатович, - сказал я.
      - Не жалуюсь. Ты садись. - И не дожидаясь, пока я усядусь, продолжил. - Сделал все, как хотел. Ну, насколько было возможно. А ты представляешь себе свою квартиру, свой кабинет?
      - Какой кабинет! - вскричал я,
      - Да ты постой, постой... В мечтах, во сне....
      - А... Там-то представляю. Тихо. Стол. Книги. Окно. И главное, я никому не мешаю. Никому.
      - Страдаешь?
      - Бывает.
      - Что уж там - бывает. Страдаешь вовсю!
      - Из моей души, Афиноген Каранатович, страдание исчезает, если я нахожу слово высказать его.
      - Подробнее не расскажешь о своем кабинете, о жилплощади для фантаста?
      - Я все сказал.
      Афиноген отодвинул мольберт. За ним оказалась еще одна дверь, не гармонирующая со всем остальным. Словно Афиноген вырвал ее из какой-то стандартной многоэтажки и поместил сюда.
      - Попробуй открыть, - попросил Афиноген.
      Я подошел и взялся за ручку.
      - Хватит, - остановил меня Афиноген. - Завтра приезжает комиссия. Ты уж помоги мне, Федор Михайлович.
      - Да чем же?!
      - Приходи сюда вечерком и все.
      11
      "...Эксперименты не шли. Как говорили в группе, кто-то путал научных сотрудников, сбивал их, направлял в тупик. На некоторое время можно было выключить аппаратуру, заняться пока обработкой таблиц, построением графиков, осмыслить полученный материал.
      Все вышли покурить. Но дверь на улицу возле курилки была открыта. Работники какой-то лаборатории таскали упакованное в огромные ящики оборудование. Волны холодного воздуха неслись по коридору. Покурить можно было и возле своей комнаты. Мгновение все еще молчали, потом кто-то сказал: "Послушай...", и начался обычный в таких случаях научный треп.
      Федор медленно, бочком отошел в сторону, постоял возле лестницы. Вниз идти было уже незачем. Неуверенно сделал он несколько шагов вверх. На площадке между первым и вторым этажом распахнулись двери актового зала. Там сейчас было ветрено и холодно. Федор это знал точно. Его несло вверх все быстрее. Между вторым и третьим на маленькой дверце, которая вела в кинобудку, висел пудовый амбарный замок. Антикварный. Федор уже бежал. Он помнил, что там, выше, есть еще одна дверь. Аппендикс библиотеки и актового зала был высотой всего в два этажа. Между четвертым и пятым стена была сложена из стеклянных кирпичей. А на высоте пояса приклеилась маленькая глухая дверца, которая никуда не вела. Это знали в институте все, ну, во всяком случае, многие, и никому не приходило в голову открывать ее. Здесь можно было лишь вывалиться с огромной высоты. Дверь не запиралась. На ней не было никаких замков ни висячих, ни врезных.
      Федор перевел дух. Его непреодолимо тянуло открыть дверь, словно звали его и нельзя было отказать. Вверх и вниз по лестнице сновали люди. А при них лезть в дверцу было почему-то неудобно. Но и ждать бесполезно: тут ходят целый день. Он принял непринужденную позу, но так, чтобы в любое мгновение рвануть ручку.
      - Папаня! - донеслось снизу. Это, задыхаясь от спешки, кричала Ольга. - Ну зачем ты туда? Ведь снова...
      Федор не дослушал, легко распахнул дверцу и, зажмурившись от яркого света, шагнул. Последнее, что он услышал, было тихое:
      - Папаня...
      Под ногами был твердый пол. Стены огромного зала дугами уходили вверх. Свет струился отовсюду. Все было просто и красиво, даже изящно, но ничто не останавливало взгляд, лишь где-то вдалеке, диссонансом, чернела точка, притягивающая к себе, как магнит. Федор пошел вперед, уже зная, где он очутился. Это и страшило его, и манило, звало. Противиться зову было нелепо, да и не хотелось.
      Федор шел и точка, увеличиваясь в размерах, превращалась в стол и сидящего за ним человека. Человек ждал Федора, аккуратно сложив руки на пустой столешнице.
      - Здравствуйте, - сказал Федор.
      - Здравствуйте, - ответил человек. - Меня зовут - Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть Приклонов-семнадцать. Садитесь, пожалуйста.
      Федор продолжал стоять.
      - Что же вы? - удивился Приклонов-17. - Ах, да... Ну да уж потерпите. Или, быть может, имеете сильное желание сесть на мое место?
      Федор промолчал.
      - На вас, уважаемый, поступила жалоба от писателя Федора-десять в девятой Михайловича-два на десять во второй, в квадрате, попросту, Приклонова-сто. Фантаста, между прочим... Что вы имеете сказать в свою защиту? Ах да... презумпция невиновности... Простите, простите... Начнем, пожалуй, со следующего. Автор "Фирменного поезда" это ведь вы и есть?
      - Я, - согласился Федор и почувствовал, что голос его дрогнул.
      - Любопытная вещица, ничего не скажешь. И долго вы ее писали, если, конечно, это не профессиональный секрет?
      - Четыре часа. Пока в поезде спал Артемий Мальцев. Писать нужно было именно, когда он спит.
      - И что же, вы всегда так быстро пишете повести?
      - Нет. Но тогда очень нужно было. А Артемия...
      - Ах, - отмахнулся Приклонов-17. - Знаю, знаю про Артемия, Артемахуса, Артемида, Артюшу и прочая и прочая. Но очень хотелось бы знать, как вы сами считаете: можно ли было написать такую большую, между прочим, повесть за такой короткий, откровенно говоря, срок? Да еще в условиях эмоционального стресса.
      - Все что-то делали, старались... Я - тоже. А повесть я потом дорабатывал. Даже урезать пришлось. Редактор категорически потребовал.
      - Хорошо, хорошо, хорошо! - всплеснул руками Приклонов-17. - Верю, верю, верю. Но доказательства... Где доказательства? Ах, простите, совсем забыл. Снова эта проклятая презумпция! Вы, естественно, можете не защищаться, пока мы не предъявим вам доказательства вашей вины.
      - Предъявляйте, - сказал Федор.
      - Вы ведь знакомы с фантастом Федором?
      - Нет, не знаком.
      - Ну как же! С фантастом Федором Михайловичем Приклоновым!
      - Я - Федор Михайлович Приклонов.
      - Ну вот видите! А говорите, что незнакомы. Нехорошо с самого начала.
      - Я не могу быть знаком с самим собой. В этом случае понятие "знаком" теряет свой смысл.
      - Теряет? Хм... Согласен. Это вы хорошо сказали: теряет свой смысл. Надо запомнить. И все же... Я имею в виду Федора-десять в девятой Михайловича-два на десять во второй, в квадрате, то есть, Приклонова-сто. Только не путайте его со мной.
      - Нет, не знаю, - заявил Федор. - Насколько я понимаю, он, да и вы из двадцать третьего века?
      - Совершенно верно. А уж если говорить точнее, то из самой середины, середки, сердцевины двадцать третьего... Все равно - нет?
      - Не имел чести.
      - Смотрите, вам виднее. Но ведь придется очную ставку...
      - Любопытно познакомиться.
      - Ах, даже любопытно! И что же, ни тени трепета, страха перед содеянным?.. Фу, прошу прощения... Все забываю. Начнем, пожалуй.
      - Валяйте, - согласился Федор.
      - Прощу возникнуть истца! - торжественно сказал сидящий за столом.
      Чуть толкнув Федора плечом, так что тому даже пришлось попридержать возникшего, рядом сделался, образовался, появился фантаст Федор-109.
      - Прошу, так сказать, прощения, -чуть нервно сказал он. - Спят, что ли, там? Не могут "возникнуть" меня нормально. Все с выкрутасами, шаляй-валяй, за что только время получают?!
      Федор, сидящий за столом, терпеливо ждал, когда возникший поостынет.
      - Вы успокоились? - спросил он через некоторое время. - Учтите, что банк может опротестовать этот вклад и тогда ваше время тю-тю, в трубу вылетит.
      - Мое время священно! - заявил Федор-109.
      - Да, да, конечно, - согласился сидящий за столом. - Никто не спорит.
      - Вор! - вдруг грубо сказал Федор-109. - Вором был, вором и остался!
      - Будьте взаимно вежливы, - попросил Федор-180.
      - Конечно, - внезапно согласился Федор-109. - Прошу, так сказать, прощения. Но Федор - вор!
      - Объясните же наконец! - потребовал Федор.
      - Один момент! Один момент! Вот заявление фантаста Федора, - сидящий за столом показал двум другим пустую ладонь, - в котором истец обвиняет Федора Михайловича Приклонова в плагиате.
      - Что? - удивился Федор.
      - Да, да. В плагиате. В ваше время уже было известно выражение "плагиат"?
      - Было. Что же это я у него украл?
      - А повесть-то! - заявил Федор-109 и, чуть отодвинувшись, уставил руки в бока. - А "Фирменный-то поезд "Фомич"!
      - Но позвольте! - заволновался Федор.
      - Не позволим! Всею массою времени не позволим! - внезапно взвизгнул обворованный.
      - Позвольте... Как я мог украсть повесть, если жил на триста лет раньше вас? Кроме того, я ведь писал о том, что произошло со мной и моими друзьями. Так что ваше предположение полностью ошибочно.
      - Хм, - сказал сидевший за столом, - он что, правда жил на триста лет раньше?
      - Ну, конечно, - заулыбался Федор.
      - Экая безделица ! - заорал Федор-109. - Что же тут особенного. Пропутешествовал во времени и баста!
      - Да мы еще не можем путешествовать в будущее, - заверил Федор. - Мы еще и в прошлое-то только на пятнадцать лет.
      - Вы не можете?! Ха-ха! А кто, по-вашему, может?
      - Да пока еще никто.
      - Никто! - взревел Федор-109. - Никто, говорите! А товарищ Обыкновеннов?! Пришелец с планеты Ыбрыгым!
      - Что товарищ Обыкновеннов? - струхнул почему-то Федор.
      - Ведь товарищ Обыкновеннов очень даже запросто может путешествовать во времени туда, прошу прошения, и сюда.
      - Не знаю, - пролепетал пораженный Федор.
      - А я знаю. Знаю, что вы перед тем, как написать свою, если только можно так выразиться, повесть, вели приватную беседу с товарищем пришельцем!
      - Да какой он пришелец? Обыкновенный человек.
      - Не скажите! О чем вы в таком случае беседовали, если не секрет? ехидно спросил Федор-109.
      - Да так... О том, о сем... О жизни... Очень умный человек товарищ Обыкновеннов.
      - Еще какой умный! Ведь это он вам и передал мою рукопись, - зловеще заключил обворованный фантаст.
      - Ничего он мне не передавал! Слышите! Я сам написал эту повесть!
      - О-хо-хо! - сказал сидящий за столом. - Вас послушать... И чем только люди занимаются. А еще говорят, что время - время.
      - Не понял, - сказал обиженный фантаст, - не понял вас, Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть.
      - Да что же тут непонятного? Сядьте на мое место, все и поймете.
      - С удовольствием, - еще не веря, сказал Федор-109.
      - А фантастика? - растерянно спросил Федор.
      - Какая еще фантастика? - оскорбился Федор-109. - Тьфу! Вот вам ваша фантастика? - Он как-то осторожно обходил стол, пританцовывая, похлопывая его ладонями.
      - Зад немного размять, - сказал сидящий за столом, с трудом встал и действительно начал разминать свой костлявый зад, тоже похлопывая его ладонями.
      Фантаст тотчас же занял его место и великая озабоченность выступила на его лице.
      - Я вас слушаю, - осторожно сказал он.
      - Вменить в обязанность! - вдруг взорвался разминавший зад. - Чтобы не ерепенился! Не сомневался. А брал без размышлений!
      - Вменим, - пообещал Федор-109. - Возьмет! Как миленький возьмет, да и еще раз возьмет! А пока маленький презент, так сказать, от будущего. Фантаст открыл дверцу стола, выдвинул ящик, вынул из неге что-то блестящее и позванивающее. - Самозашелкивающиеся... - пояснил он. - Не каждому, не каждому такое счастье выпадает. Ловите!
      Федор машинально подставил ладони и на его правом запястье щелкнул замок изящного, прочного кольца. С кольца свешивалась пятисантиметровая цепочка. Второго кольца не было. Заметив недоумение Федора, сидящий за столом пояснил:
      - Все нормально. Все правильно. Это кольцо Мебиуса, только не в пространстве, а во времени. Как только вы возьмете... заметьте: как только вы возьмете, оно защелкнется и на второй руке. И тогда уже ваша взяла! Прекрасная вещица. С гарантией на один миллион лет.
      Браслет не жал и даже был не виден на руке, если опустить ее вниз.
      "Дома распилю", - подумал Федор и спросил:
      - Больше у вас тут нечего посмотреть?
      - Мы не для того вас вызывали! - заорал тот, что теперь сидел за столом. - Не на смотрины! Ах, да! Прошу прощения. Вы в официальном учреждении, между прочим. Прошу помнить. Так что он там отказался взять?
      - Один момент. Может, уважаемый Федор Михайлович недопонял-недопонял! Но о нуль-упаковке-то, надеюсь, имеете какое-то представление? Так ведь?
      - Так, - согласился Федор. - Имею.
      - И Афиногена знаете?
      - Знаю Афиногена Каранатовича.
      - И чем он сейчас занимается, знаете?
      - Что показывал, то знаю.
      - Знает он, все знает! - закричал сидящий за столом. - В бараний рог!
      - А дверь-то, дверь-то он вам показывал, - осторожно спросил тот, который стоял.
      - Показывал, - ответил Федор.
      - И жилплощадь фантасту нужна?
      - Ох, нужна жилплощадь, - чистосердечно признался Федор.
      - Тогда все в порядке! - заключил сидящий за столам. - Все, все вам прощается. Более того, вот тут передо мной сидел Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть Приклонов-семнадцать... Так я вам по секрету скажу, что это не он сидел, - шепотом добавил Федор-109.
      - Нет, нет, не он, - быстро согласился Федор-180.
      - Это вы, извиняюсь, сидели... Вы...
      - Я? - удивился Федор. - Никогда я там не сидел. Да и желания сидеть нет.
      - Да будет, будет желание. Все будет. В нашем мире все возможно. Слава, почет, уважение, банкеты, издания вне плана.
      - А что же вы?
      - Господи, боже мой! Да мы - это вы и есть. Все, все преотлично. У истца больше нет претензий? - спросил он сам у себя и сам же ответил: Надеюсь, что нет.
      - Какие могут быть претензии к Федору Михайловичу Приклонову? Мы же его любим!
      - Любим? - переспросил сидящий за столом. - Ах, да... Любим. Ну, конечно, любим! Как же нам самого себя не любить! Любить надо. Обязательно надо.
      - Все. Идите и берите. И комиссию убедите, что нуль-упаковка существует.
      - Какую еще комиссию? - не понял Федор.
      - Да ту, что сегодня должна посетить Афиногена Каранатовича. Нам все, все известно, хе-хе...
      - Да в чем же я ее должен убедить?
      - Ну вот. Снова да ладом! Ведь вам жилплощадь нужна?
      - Нужна.
      - А Главный распорядитель абсолютными фондами пока не дает.
      - Возможности, значит, пока нет.
      - Ну, конечно, пока. Не дает, не дает, да вдруг даст, - забегал вокруг Федора Приклонов-17. - Только когда это еще будет? С бригадным подрядом вот никак не могут наладить дело. То да се. А тут сразу. И, уверяю, Афиноген Каранатович не поскупился. Квартирка у него получилась, что надо. Любо-дорого! Тишь, да гладь, да божья благодать! Сиди пописывай. Теща-то ведь здорово храпит? Ну вот... Конечно, почему бы ей и не похрапеть в свое удовольствие? Да только вам, насколько я знаю, это мешает. Мешает, мешает, не отпирайтесь! А здесь у вас все будет. И номера... не какие-нибудь там десять в девятой... об этом и подумать-то неприятно... а единицу присвоим. Федор-один Михайлович-одни Приклонов-один. А то - десять в девятой!
      - Между прочим, - заметил сидящий за столом, - это вы сейчас Федор-десять в девятой.
      - Как это я? Я Федор-сто восемьдесят.
      - Был да сплыл!
      - Позвольте!
      - Нет, не позволю!
      - Да я вас силой!
      - А я ручками, ручками уцеплюсь!
      - Оторву, оторву паршивые руки неудавшегося фантаста!
      - Так ведь фантаст-то теперь вы?
      - На!
      - Хра!
      Бац! Грох!
      Оба Федора Михайловича Приклоновых, и тот, что сто восемьдесят, и тот, что десять в девятой, клубком покатились по блестящему скользкому полу. И разобрать, кто есть кто, теперь уже было невозможно.
      Что-то недосказанное было в этом разговоре. Что-то от Федора хотели недостойного, подлого. Подчиняясь какому-то внутреннему порыву, он подошел к креслу и сел в него. И сразу же все стало ясно.
      - Эй вы! - грубо окликнул дерущихся Федор. - Поработали и хватит, пора отдохнуть!
      Подействовало. Федоры с порядковыми номерами расцепились, встали, наскоро привели себя в порядок, обратились в слух.
      - Вот что, - сказал Федор. - Вы тут, насколько я понял, ерундой занимались. Кто из вас пойдет к Афиногену Каранатовичу? Что? Даже желающих нет? Странно. Кто же убедит комиссию? Великое изобретение Афиногена не должно пропасть во времени? Что вы без него? Так... Нуль без палочки. Ты, Федор-десять в девятой?
      - Это не я, это он - Федор-десять в девятой!
      - Нет, не я, а ты! Я - сто восемьдесят!
      - Прекратите, - вдруг устало попросил Федор. - Не хотите, не надо. Мне иногда приходит в голову, что ваш нуль-упакованный мир нужно уничтожить. Он нуль, хотя и упакованный. Нет в нем ни добра, ни фантазии. Бред собачий! Страшно, но надо. На этом и порешим. Никто не пойдет к Афиногену. Никто! А другого случая не представится, потому что Афиноген уже не перенесет этого. Он и держался-то только надеждой, что ему поверят, помогут этой верой, человеком сделают. Жаль Афиногена Каранатовича. Но никто из нас троих этого уже не увидит. Конец! Простимся, что ли, Федоры Михайловичи Приклоновы?
      - Нет! - заорал один.
      - Нет! -заорал другой.
      - Я! - согласился первый.
      - Мы! - согласился второй.
      - Не позволю! Никуда вы не пойдете!
      - К чертовой матери! - завопил один и бросился бежать.
      - К чертям собачьим! - загундосил второй, догоняя первого.
      - Глупцы! Ведь тот, кто поможет Афиногену... - Федор вдруг смутился... - Ведь тот и станет основателем этого "будущего". Стойте!
      Федор выскочил из-за стола. Догнать, догнать, во что бы то ни стало догнать. Задержать! Зубами! Ногтями!
      Но все-таки слаб был Федор, хотя и бросил давно это прилипчивое занятие - питье. Да и суставы пальцев ног взмолились от боли. Мешал бежать и браслет с цепочкой. Нет, не догнать ему было шустрых двойников. Но среди тех, уже на бегу, снова разгорелась борьба. Кто-то из Федоров подставил ножку другому. Тот упал, успев схватить первого за штанину. И покатились они по чудному полу. Тут снова один вырвался и пробежал в лидерах метров сто. И снова свалка. Хоть и секунду длилась она, но Федор успел приблизиться.
      Давайте, давайте, еще, еще поборитесь, мысленно упрашивал их Федор.
      Догнал он своих двойников у самых стеклянных кирпичей. Федор-109 уже рвал ручку двери. Оттаскивая то одного, то другого, Федор окончательно измотался. И в какой-то момент пропустил бросок наиболее шустрого из двойников. Дверь распахнулась.
      "Что я наделал?" - успел подумать Федор, и тут блестящий дворец будущего со сверкающим полом, уходящими ввысь арками и неизвестно откуда льющимся светом, рухнул. С карниза, срываясь, падал Федор-109.
      Федор очнулся на крыше актового зала. Все кости болели, глаз распух, губы разбиты в кровь. Завывал ветер, и Федор почувствовал, что он замерзает, но не было сил даже пошевельнуться. Откуда-то сверху раздались крики, потом перед уцелевшим глазом проплыла веревочная лестница, чьи-то сильные руки приподняли его и передали в другие.
      Федор с досадой подумал, что этот проклятый фантаст из двадцатого века все-таки спер у него фантастическую повесть, и захрустел зубами. Стало теплее и чуть темнее. Он уже лежал на носилках.
      - Ты лежи, папаня, лежи, - сказала Ольга. - У нас занятия санитарной дружины. Никто не хочет изображать из себя раненого. А нам баллы срежут.
      - Ладно, - прошептал фантаст и подумал, как хорошо, что в институте есть санитарная дружина.
      Его куда-то понесли, но не особенно осторожно, потому что в носилках лежал совершенно здоровый человек с поломанным ребром, распухшим глазом и разбитой губой".
      12
      - Папаня! - ахнула Ольга. - Кто это тебя разукрасил?
      - Да пустяки, - отмахнулся я.
      - О, горе мое, - вздохнула Валентина. - На тебя бодяги не напасешься. И чем вы только на заводе занимаетесь?
      - Тензометрические усилители настраиваем. Конец месяца. Кто-то из заказчиков приехал и давай требовать: оттарируйте им усилитель на консольной балке, и все тут. А у нас же новая методика настройки. Балки давным-давно метровым слоем пыли покрылись. Ну... приволокли, датчики проверили, какие оборвались - заменили, нагружать стали. А одна балка возьми да и сломайся. Меня вот и шарахнуло.