Эвил Эви был занят. Он внимательно и напряженно слушал тихий, подробный, но тщательно подобранный в словах доклад незнакомца только что прибывшего на измученной лошади. Все краски произошедших недавно в Рикане событий открывались для него по-новому в остром взгляде этого человека. Эвил уже знал, что произошло - важно было другое, Эви изучал психику незнакомца. Он всегда интересовался людьми разных эпох и две недели назад, когда они с Калугиным только прибыли на Дюрран, произнес ошеломляющий доклад об особенностях восприятия в позднем феодализме. Теперь он продолжал открывать для себя загадки души стоящего перед ним человека. По тому, как и что тот произносил, исходя из того, что он выделял как главное, что смазывал, а что считал себя в праве называть аморальным, Эвил делал новые выводы. Будучи крупным ученым, видным прогрессором и обладавший острым аналитическим умом для которого не существовало никаких преград, Эвил Эви хорошо понимал своего секретного эмиссара. Можно сказать: видел его насквозь. Но все же этот субъект был для Эви не просто интересен, он вызывал симпатию своим умением приспособиться к миру вокруг, но в тоже время быть верным самому себе и бороться с тем, что он видел как вредное и уродливое.
      - Я очень доволен, - произнес Эвил, обращаясь к незнакомцу.
      Он только что выслушал доклад и нашел его любопытно построенным.
      - Хорошо, что вы привезли мне все эти сведения, теперь полагаю, мы будем более осмотрительны. Кстати, а что вы думаете об этой крепости?
      Неизвестный, казалось, был удивлен таким вопросом. Он развел руками:
      - Не знаю. Я не силен в фортификации и потому судить не могу. Хотя, кое-какие соображения...
      - Это неприступная крепость, - настоятельно вмешался Риве, бывший полковник тяжелой кавалерии, после сражения у Ше ставший генералом. - Нам не удастся ей так легко овладеть как городами Глосерской долины. Достаточно просто посмотреть на ее расположение и становится ясно: тут можно поломать все зубы.
      Они втроем стояли на небольшом холме. Невдалеке, позади них, находился временно установленный шатер главнокомандующего. Там на посту стояло около десятка солдат. Чуть дальше можно было видеть раскинувшийся морем серого полотна военный лагерь. Из лагеря доносился шум армейской жизни: людские голоса, ржание лошадей, звуки металла и дерева. Маленькими фигурками двигались пехотинцы, кавалеристы, обозные телеги и артиллерийские упряжки.
      Был солнечный зимний день. Тонкий слой снега лежал на земле. Если посмотреть вперед, то на ближайших высотах можно было заметить, как артиллеристы сооружают батареи. Еще дальше, громоздясь высокими стенами и башнями, виднелась неприятельская крепость. Построенная на возвышенности и располагавшая сильной артиллерией, а также крупным, десятитысячным гарнизоном, она являлась той твердыней, овладение которой означало падение риканского владычества в приделах империи.
      - Знаете, что будет, если мы возьмем эту цитадель? - поинтересовался Эвил. - Нет? Перед нами откроются те земли, которые, будучи уже незащищенными, станут добычей тех, кто сумеет овладеть этим каменным монстром.
      - Думаю, старик канцлер заманил нас в западню, - заметил только что присоединившийся к троице генерал Гокер. - Этот Реке Нолузский просто бестия, он все рассчитал. Судите сами, сейчас зима и она продлится еще три месяца, но на юге она будет короче, вернее ее не будет совсем. Что это значит? Можно разобраться с нашими морскими друзьями за это время, а затем взяться за нас. А пока мы упремся в эту глыбу из камня, огня и мяса, и будем тут ломать свои кости. У риканцев теперь не так много солдат, мы их порядком переколотили в прошлом году, но если выиграть время, а потом, подавить мятежи на востоке империи, то можно разделаться и с нами.
      - Нужно еще вспомнить о кораблях, что они задействуют против нас. Ведь они могут сильно помочь Рикану в борьбе с республикой.
      - Плохи наши дела, если мы не возьмем эту крепость. А как мы ее возьмем? Она вон на холмах, а мы почти все в низине? Ну, как? - разводил руками Риве.
      - И времени то нет! - охнул старик Гокер.
      - Все это неважно, - заключил Эвил Эви, внимательно слушавший своих собеседников.
      Удивленные взгляды устремились на него, такого элегантного в своем небесно голубом камзоле с красивой перевязью, в высоких черных сапогах с серебряными шпорами.
      - Нам нечего переживать, все это я предвидел и сейчас вам расскажу. Но сперва давайте осмотрим наши батареи. Кстати! - воскликнул Эвил. - Вы уже не раз виделись, но так и не знакомы с этим человеком, - обратился он к своим генералам, явно давая понять, что речь идет о незнакомце, которому по непонятным для важных чинов причинам оказывалось столь высокое доверие. - Так вот, этот неизвестный вам человек мой родственник, он приходится мне кузеном. Не удивляйтесь тому, что я с ним вас знакомлю только сейчас. Это было необходимо, так как Мортис занимался нашей секретной дипломатией.
      Поскольку все смотрели на Эвила, то некто не заметил, как сильно был поражен словами главнокомандующего сам их виновник. Всегда скрытный и неуловимо осторожный он раскрыл рот, обнажив некрасивые верхние зубы. Его глаза бессмысленно, не находя вокруг опоры рассеянным мыслям, метались, он ничего не понимал.
      - Прошу любить и жаловать, мой двоюродный брат Мортис Эви.
      Незнакомец, который теперь стал Мортисом и даже видным аристократом севера империи Эви, справился наконец со своим шоком. И когда взоры удивленных полководцев обратились к нему, то никто не заметил, что эта новость для них была новостью и для самого Мортиса.
      Наступила минутная пауза, прервал которую Эви:
      - Господа не забывайте, что мы на войне и давайте, займемся делом. У вас еще будет время пообщаться с моим братом. Сейчас же нужно осмотреть наши позиции и неприятельские укрепления.
      Им подали лошадей и все четверо сопровождаемые сотней драгун отправились к ближайшей батарее.
      - Теперь посмотрите вон туда, - предложил Эвил своим спутникам, как только, проехав мимо окопов, они взобрались на небольшой холм у реки. Он протянул Гокеру свою подзорную трубу и, указывая пальцем в сторону неприятеля, заметил:
      - Только не сведущие в фортификации люди могут думать, что эта крепость безупречна. У нее есть слабые места. Эти ее слабые места в то же время есть и ее сильные места. Диалектика, - туманно прибавил он.
      - Я право ничего не понимаю, - произнес Риве.
      - Не волнуйтесь, мой брат сейчас все нам объяснит, - сказал Мортис, все еще пораженный, но уже начавший входить в роль.
      - Все верно. Я все вам сейчас объясню. Начнем? У Тогерна превосходные, прочные старые стены, он стоит на возвышенности и поэтому считается неприступным. Его не просто взять приступом или штурмом.
      - Так, - согласился Риве.
      - Почти невозможен, - заметил Гокер.
      - Однако, - продолжал Эвил, - что, по-вашему, является самым лучшим материалом для укреплений?
      - Камень конечно, - удивился вопросу Риве.
      - Так вот, нет. Лучший материал крепости это не камень, не кирпич и не цемент, а земля. Когда ядро попадает в прочный твердый материал - камень, то он разлетается в острые осколки. Он разрушается. С землей подобного не происходит. Она "впитывает" в себя снаряд, и в лучшем случае немного разлетается, - Эвил нежно улыбнулся мягкому зимнему солнцу, подняв лицо, чтобы поймать его луч. - Грунт не ломается как камень. Укрепление из него можно легко восстановить. Наши батареи без труда разнесут все эти вековые башни и стены, со всей их толстой кладкой и со всеми их мифами о неприступности. Вот здесь мы расположим сорок восемь орудий. Теперь возвышенности, на которых стоит такой неприступный Тогерн. В ходе недавних боев мы ведь не просто так, не щадя людей овладели вражескими позициями на высотах по этому берегу. Сейчас вся наша артиллерия, которая, кстати, отчасти изготовлена в Рикане, - тут он с уважением посмотрел на своего новоиспеченного брата, - насчитывающая 294 орудия, направит свой огонь по вражеским укреплениям.
      - Мы блокируем Тогерн, мы разрушим его стены артиллерийским огнем, но на это нужно время!
      - У нас есть время, неприятель выиграл его для нас. Риканский канцлер думал, что мы увязнем зимовать под этими стенами, а мы возьмем их еще до весны и снова выиграем войну. Думаю можно попробовать подвести подкоп под некоторые участки стены. Это может дать хороший результат.
      - Тихая сапа? - удивился Риве. - Зимой?
      - Да тихая сапа, - продолжал Эвил, - зима теплая, влажность низкая, мы подведем несколько подкопов под стены крепости и взорвем их. Вместе с огнем артиллерии защита будет сокрушена. На этом берегу предлагаю сосредоточить большую часть артиллерии и начать подвод двух подкопов в местах не совпадающих с точками артобстрела. Другой берег отдадим нашим саперам целиком. Там нет ни одного холма, и мы полностью в низине.
      - Большая работа, вести мину под огнем, - заметил Гокер.
      - На нашей стороне все силы природы и разума человека. Не так-то просто заложить контрмину, когда ты сидишь как идиот на холме, а под тебя копают. Конфуз. Зада не имеющая простого решения.
      - В будущем мы должны строить свои крепости так, чтобы подобные штуки враги не могли проделывать с нами. Предлагаю располагать укрепления в искусственных низинах, и строить их не из твердых материалов, а из грунта, и только облицовку - рубашки - выкладывать из камня или кирпича, - предложил Мортис. - Нашей конфедерации такое нововведение будет очень полезным.
      Эвил посмотрел на него с нескрываемой надеждой.
      Осмотрев все четыре батареи, побывав в окопах, посоветовавшись с инженерами, как и где лучше вести подкопы, раздав распоряжения, Эвил Эви, как только разъехались генералы, обратился к своему родственнику:
      - Вы превосходно выполнили все мои задания, вам удалось выбраться живым из всех трудных ситуаций. Я знаю, что вы не дворянин и уж совсем не богаты, хотя кое какие деньги вы смогли скопить на моей службе. Теперь вы мой родственник, это серьезное повышение, - усмехнулся он. - Более того, это беспрецедентное доверие, заслуженное доверие.
      - Я благодарен, но все же ничего не понимаю, - не стал ничего скрывать Мортис.
      - Это хорошо. Иначе как бы я заслужил ту добрую славу "Непредсказуемого". Вы умный, ловкий и в меру честный человек. Такое встречается не часто. Именно на таких людей я опираюсь в своих делах. Наш союз к весне упрочится, хотя некоторые склонны считать, что он расползется. Но, несмотря на все наши успехи, мы не сможем сокрушить Рикан.
      - Иначе союз распадется.
      - О, милый братец, вы даже еще умнее, чем я думал. Что же, буду откровенным до конца.
      - Через неделю соберется союзный совет. Он изберет новое правительство. Это будет не просто очередное собрание провинций, нет, произойдет реформа. Вы поедете туда, а депутаты будут голосовать за вас. Через неделю вас назначат министром иностранных дел конфедерации. Готовьтесь! Кстати, по дороге побывайте в своих владениях, я передаю вам половину всех моих земель. Вы теперь богаты и знатны. Мортис, решивший минуту назад больше не удивляться, снова был поражен. Эвил почувствовал его радостное недоумение и был польщен.
      - Вот необходимые бумаги. Вы свободны. Скорее собираетесь и выезжайте, там все уже знают, что вы мой брат. Дела, великие дела ждут вас.
      Они расстались, Эвил обнял Мортиса как брата. Но если бы внимательный наблюдатель заглянул поглубже в глаза Эвила, то за кроткой слезой родственной преданности, он заметил бы и тонкую ниточку живого, хитрого юмора.
      Полог шатра опустился.
      - Ты служил мне честно, но я вроде совершил ошибку? Сейчас ты мне благодарен, но месяца через четыре ты начнешь плести против меня заговоры и всячески оттеснять меня с поста главы конфедерации, который война преподнесла мне. Но ты умный человек, Мортис, и ты любишь, и понимаешь умных людей. К тому же ты не особенно то страдаешь аристократизмом, золото для тебя дороже, чем земля и именно на тебя я и возложу свою миссию прогресса. Из тебя получится великий политик, и лет через двести я с удовольствием буду читать о твоих делах, в каком-нибудь местном учебнике истории, ведь через пол года меня уже здесь не будет.
      Эвил сел за стол и погрузился в чтение сегодняшней почты.

* * *

      Проснувшись рано, Павел с любовью посмотрел на Реку. Удивительно хрупкая в соей наготе, она спряталась на его плече, завернулась в простынь и тихо спала. Она была необычной, он никогда в жизни не сталкивался с такой простотой отношений. Вчера, не желая больше слушать все его рассуждения, она прыгнула в постель, что-то промурлыкала и поцеловала его. Она была потрясающей любовницей, он боялся, был неуверен, но с первой минуты, когда они только еще обнялись, он почувствовал себя удивительно ровно. Ему было хорошо. Ощутив всю прелесть эмоционального контакта с Реку, он слился с ней физически. Она робко стонала от его ласк. Свившись ногами и смешавшись воедино, они со всей нежностью поглощали друг друга.
      Ночь была бурной и сейчас, когда уже приближался рассвет, Павел чувствовал, что за это короткое время многое изменилось в нем. До этого момента, казалось, он был гостем в этом мире, неким посетителем музея недозволенных редкостей, потом стал его жителем, но теперь, уже спустя многие месяцы работы, сперва на Перуло, затем здесь, и особенно после ночи с Реку, он почувствовал: этот мир стал его миром. Нет, он почувствовал больше. Он перестал быть собой и превратился во вселенную, теперь его домом было движение, теперь он был жизнью, а не щепкой в ее течение. Он хотел творить. Он любил и был счастлив.
      - Ты необычный, - сказала она ему. - Знаешь, ведь большой смелости требует жажда попробовать быть с человеком не твоего времени. Ведь ты с Земли, там у вас еще корпоративный капитализм, вы еще очень далеко от нас в развитии, но ты необычный, в тебе как будто есть что-то особенное. Наверное, ты как раз из тех людей про кого Эвил говорит, что они сами без нашей помощи могут перевернуть мир и поэтому мы просто обязаны им помогать.
      Павел улыбнулся и нежно прижал ее к себе. Она охватила его своими гибкими руками и поцеловала в грудь.
      - Знаешь, Павел, ведь я общалась с разными мужчинами, из разных эпох. На Перуло, я работаю с цивилизацией на Южном континенте, то есть Нелерском, и, в общем, я вчера сильно удивилась, когда почувствовала всю твою силу. Нет, я не про физическую силу. Кому это нужно? Нет, я говорю о твоей эмоциональной силе. Мне сразу стало с тобой хорошо и спокойно.
      Она еще сильнее прижалась к нему, потом потянулась и, ухватив его губы своими, едва коснувшись их, спряталась опять за его плечо. Павел был счастлив. Такого странного ощущения он не испытывал никогда.
      - Откуда оно? - подумал он, но не желая сейчас искать ответа, решил:
      - Черт его знает!
      И вдруг со всей неожиданностью летнего дождя пришла мысль, простая как белизна снега и легкая как подхваченный ветром лист.
      - Да все просто, я просто, совсем просто с этой девушкой, я никому ничем не обязан, я не должен никому ничего. Все будет так, как мы сами решим. Она не станет навязывать мне себя, напротив она будет свободна. Ведь Реку не привыкла думать, будто оказавшись рядом с мужчиной нужно связать с ним себя или, что еще хуже, навязать ему свои недостатки, как это постоянно делают женщины на Земле. Мы сделали выбор и выбрали друг друга и ничего больше мы не обязаны соблюдать. Долой дурацкие ритуалы, хватит нести бремя ненужных обрядов и делать всякую гадость, к которой принуждает нас общество. Да нас никто и не принуждает ни к чему. И именно поэтому мы сейчас вместе. Выбор свободных сердец.
      - Угу, - сказала она, снова выглядывая из-за его плеча.
      - Вчера мы были с Ноторимусомна берегу реки, там было полно детей. Это было для меня странно и интересно, я чувствовал, что ничего подобного прежде не замечал. Я смотрел на здешних детей и мне все больше нравились их отношения друг к другу. Я раньше вообще не обращал внимания на детей, даже думать о таких вещах мне было некогда.
      - Ты просто обретаешь свободу. Удивляешься? Ты можешь теперь делать все, что считаешь нужным. Ты свободен. Где бы ты ни был ты свободен. Никого не слушай зря и знай: самое главное в жизни это делать то, что действительно приносит людям пользу. От этой пользы ты будешь лучше, лучше себе и лучше другим. А твое ощущение это гармония, ты вступаешь в равновесие, противоречия в твоей психике, и те, что были подавлены, благодаря вашему обществу, и те, что остро требовали своего разрешения, все они уже разрешены. Ты стоишь на новой ступени. Иди вперед. Преобразуй себя. Становись лучше для мира, чувствуй себя единым с разумом.
      Павел слушал ее, затаив дыхание. Все это он уже давно чувствовал. С каждым днем в нем пробуждалось новое, но он не понимал что это. Он видел откуда это исходит, он испытывал всю тяжесть внутренней борьбы и ощущал, что больше уже не будет тем, кем два года назад он покинул Землю.
      - Важное дело, - сказала Реку. - Так жить нельзя. Поменяем интерьер? Закрой глаза!
      Но он не успел закрыть даже один глаз, так быстро все преобразилось вокруг. Комната в один миг стала другой. Исчезла вся обстановка в стиле барокко, даже огромная кровать вдруг растворилась в пространстве и теперь, окруженные цветом зеленого луга, укрытые чудесным летним небом, они лежали в каком-то совершенно новом душистом сне. Здесь было все: и щебет птиц, и шорох травы, и журчание ручья невдалеке. Одним словом, Павел чувствовал, что все вокруг настоящее. Тут было даже небо, бесконечно подымающееся в высь. Нежно обняв друг друга, радуясь своей любви, они смотрели в него. Им было удивительно хорошо.
      Небо бывает разным, оно то пугает нас своей чернотой грозящей молниями и потоком воды, то притягивает наш взор своей нежной голубизной. В этот теплый день для них обоих небо казалось прозрачным. Оно не было настоящим, но какое это имеет значение, если счастье зависит только от людей. Было светло, прохладно и горячо одновременно. Это были чрезвычайно важные минуты. Именно в них Павел нашел то, что так долго искал - гармонию. Он впервые в жизни мог доверять человеку до конца, быть с ним одним существом и одним миром. Его ощущение счастья дополнилось теперь чувством глубокого понимания торжества природы. Прежде он всегда без охоты отправлялся в лес или к реке, не изменил он своих принципов и на Дюрране. Все это было в прошлом, новым отныне был каждый дюйм вселенной. И он с рвением был готов открывать его день за днем. Теперь любовь и природа, счастье и жизнь стали для него единым целым.
      Павел снова уснул.
      Когда он открыл глаза, Реку сидела и играла у него в носу тонкой травинкой. Он чихнул. Она засмеялась.
      - Знаешь, Павел, - сказала она, - нужно скорее возвращаться к работе, я поговорила с доктором Ноторимусом, он согласился отпустить тебя. Там сейчас начинается серьезная борьба, ты должен быть там и я должна. Так что считай свой отпуск законченным...
      Павел не стал слушать дальше. Обхватив Реку за талию, он притянул нежное, трепещущее юностью теле к себе. Их губы слились, и они остались вместе в этой траве еще несколько часов. Блаженство любить не знает ничего. Даже потом, в корабле, уединившись, они провели вместе все время. Это был сон. Сон наяву.
 

 

 
      Таинство коронации риканского принца, которое все ждали, началось. Заполненный людьми город, уставший от казавшегося вечным напряжения прошлых лет, с трепетом ожидал бурного и безудержного веселья, яркого зрелища, ошеломительных церемоний, дармовых угощений и выпивки. Масса людей собралась посмотреть спектакль, о том, как государство обходится без них, выпить побольше дешевого вина и набить брюхо.
      - Скорей бы уж начинали, - перекатывалась с нетерпением толпа.
      Подобно бурному морю, загнанный в мертвые границы берегов, народ был защищен от права решать свою судьбу. Это были благовидные буржуа в своих лучших нарядах, скромные ремесленники, торговцы, бедные рабочие, подмастерья, совсем оборванные нищие и крестьяне. Он был зрителем.
      Впереди, по древней традиции, шли представители церкви. Все в синем, черном и сером. Они несли священные книги, ветхие расшитые золотом знамена и протяжно пели. Временами они останавливались и произносили громкие восклицания, прославляя имя бога и милость будущего короля. Следующими в процессии двигались высшие государственные сановники. Они сыпали во все стороны оттесненной толпы золотую и серебряную монету. Дальше можно было видеть красивых мальчиков и девочек. Они, пронося большие украшенные бантами корзины, выхватывали из них горсти лепестков и усыпали ими путь принца. И только за тем можно было лицезреть будущего короля: он ехал в карете и махал народу рукой.
      Ярко светило солнце. Блеск его лучей, отражаясь в роскоши шествия, слепил собравшихся зевак, и, поражая их ум не только всем великолепием, но и сами блеском звезды, заставлял прославлять корону. Плебс трепетал.
      Богато украшенная золотом карета с королевским гербом медленно двигалась по оцепленной улице. Ее сопровождали еще несколько, менее роскошных, экипажей и конный конвой: рота жандармов с малиновыми султанами, блестевших посеребренными доспехами, и ротой великолепно одетых "красных драгун" в серебряных кирасах. Жандармы восседали на крупных черных лошадях, драгуны - ехали на белых. Позади шли бертейские и риканские гвардейцы, одетые также роскошно, как и их товарищи из оцепления. По случаю торжества на них были надеты зеленые камзолы с золотым шитьем. На марионах и кабасетах громоздились большие черные султаны. У офицеров сверкали расшитые золотом голубые вальтрапы .
      Подъехав к собору Святого Пироно, где, веками происходили церемонии коронации, принц Мальв вышел из своей кареты и поднятый на скрещенных жандармами мечах был осыпан лепестками цветов и золотой монетой. Толпа пронзительно выкрикивала его имя. Затем, спустившись с этой импровизированной трибуны и получив приглашение войти в храм, принц, медленно, осыпая народ, золотом, серебром и надменными взглядами, и сам осыпаемый золотой пылью, под охраной бертецев взявших на караул, направился ко входу в святилище.
      Принцу было около тридцати лет. Он имел нескладное сложение: у него были длинные худые руки и ноги, кривая несколько сгорбленная спина. Его походка демонстрировала неуверенность и осторожность. Лицо будущего монарха выглядело непривлекательным. Большие, торчащие в стороны уши, длинный нос и глубоко сидящие глаза, вперемешку с толстым крупнозубым ртом не делали его красавцем. Всех этих недостатков не могли искупить ни дорогие одежды, ни роскошный конвой, ни слова прославляющих его величие подданных. Принц мало кому мог понравиться.
      - Да наш принц не особенно то красив, - заметила графиня Квития Риффи, обращаясь к стоявшей рядом с ней баронессе Булен, которая хотя и не была так же привлекательна, но все же слыла обольстительной.
      Обе эти дамы, роскошно одетые с большими крупноперыми веерами, украшенными золотой штамповкой, производили на толпившихся за железным лесом алебард зевак странное впечатление. Вместо того чтобы приклониться и с почтением отнестись к столь знатным особам люди ворчали:
      - Вот разрядились то, шлюхи поганые, небось, из-за их разврата наш король такой урод вырос...
      - Мерзкие гадины, - ворчала толстая торговка.
      - Да чего вы мамаша так на этих дамочек?
      - Ты сам то кто!
      Люди спорили, ругались, колотя друг друга локтями. Они отчаянно старались ухватить с земли хоть одну монетку из тех, что оставил принц, проходя тут. Всем хотелось хоть что-то урвать от торжества.