Весна была настоящей. Она радовалась, она ликовала наивными лозунгами, она начинала новую жизнь. Она бурлила, кипела страстями пробудившихся масс. Все это плыло перед глазами Евгения яркими непонятными красками, пугая и истощая его. Но он еще чего-то ждал, надеялся и все верил, что старая зима снова вернется.
      Почему-то пошел снег. Это было нелепо, но маленькие, быстро тающие снежинки прорывались сквозь прозрачный шелк танцующих под порывом ветра занавесок и сыпались на гладкий деревянный пол. Евгений стоя ловил их руками и пытался не дать им растаять. Но они таяли.
      Биржа рухнула. Обвалились все ценные бумаги. Превратились в ноль все его акции. Это произошло вчера, правительство Райского, куда вошли и некоторые видные либералы, ничего не смогло сделать. Оно было бессильно. Вся часть мира, что по праву, как Белкин считал, принадлежала ему, погибла, оставив его одного с этой квартирой, нелюбящей женой, детьми, которые не смогут учиться заграницей и пустотой внутри. Он был разорен и труд его жизни был уничтожен. Если это действительно был труд.
      Пальцы сами сплели веревку и руки, дрожа и прячась от глаз, замотали ее вокруг французской позолоченной люстры. Он принес стул. Но ноги отказались подняться на него, и он упал. Судороги ужаса охватили его, пронеся перед застывшим мозгом мрачные картины дел прошлого. Ему не было больно - ему было страшно.
      Пролежав так немного, он встал и сходил в кабинет. Принеся пистолет, и с трудом убедившись, что он заряжен, Евгений прислонил его к виску. И не выстрелил. Ему вновь стало жутко. Но смысла жить не было, и Белкин это знал. Трагедия лишившая его всего не оставляла за ним смысла оставаться дальше в этом мире. Он вдруг подумал об этом, и неожиданно осознав, что он уже мертв, стал невротически повторять одни и те же слова:
      - Зачем я скитаюсь? Зачем? Меня больше нет. Я мертв, Все, чем было я, ушло. Меня больше нет. Я уже умер. Умер...
      Он снова обошел всю свою пустынную квартиру, где каждая вещь была ему знакома и дорога. Он любовался, но если раньше все вокруг, при одной только мысли что эти вещи его, успокаивало, то теперь все было наоборот. Это было страшно. Он вдруг совсем перестал что-либо понимать, лишь временами чувствуя как припадок жадную муку потерянного. И вдруг Евгений увидел балкон. Дверь была открыта, и он сделал шаг. Воздух здесь был еще более холодным, чем в открытой сырости улицы, но закрытой небу квартире. Снежинки продолжали свое монотонное падение куда-то вниз. Евгений, несмотря на желание посмотреть туда поднял глаза вверх, и голубая высь приблизилась к нему. Он увидел в ней добро и сделал несколько маленьких шагов вперед, пока не уперся коленями в холодный металл ограждение. Тогда он остановился. Легкий ветер ударил ему в лицо, и глаза зажмурились от настоящего солнца.
      Вдруг, неожиданно для самого себя, он наклонился и, чувствую последнюю радость, оторвался ногами от пола. Он бросился туда - вниз на встречу другому, живому миру.
      Падение было недолгим.

* * *

      Город ожил в первые же после восстания дни. Теперь в бывшем здании мэрии было еще больше людей. Помимо штаба Национальной гвардии здесь расположились еще и руководящие органы Народных советов. Их создание шло по всей стране с первых дней революции, и теперь они охватывали своим влиянием многие хозяйственные структуры.
      Заседание центрального комитета Национальной гвардии, остававшейся основной военно-политической силой революционной столицы началось час назад. Оно проходило без руководителя организации. Калугин опаздывал. Он проводил ряд встреч с представителями профсоюзов. Заседание было расширенным, на нем присутствовали некоторые руководители компартии только что освобожденные по всеобщей политической амнистии. Также в работе участвовал председатель конфедерации профсоюзов Ярослав Воронцов.
      Зал заседаний в апартаментах мэра мало изменился с той поры, как его старые хозяева исчезли в один момент. Как это произошло? Почему? Они и сами не поняли, но люди, молчаливые и угрюмые многие годы, вдруг больше не захотели видеть мир вокруг прежним. Такой была причина. И старые, сытые, всем довольные и пьяные собой ушли. Сгинули, оставив эти просторные кабинеты тем, кого не пускали прежде и на порог. Пришли новые люди, избранники побеждающего народа. Так словно под удар вызванного древними богами грома этот тихий зал с красивыми экзотическими растениями и дорогой голландской отделкой сменил своих хозяев.
      В этот прекрасный весенний день, коих немного дарит неожиданный апрель, на заседании ЦК Национальной гвардии докладывал Марк. Все были спокойны и внимательны. Революция шла в гору.
      - Экономическая ситуация в стране продолжает ухудшаться. Несмотря на все меры правительства, старая система больше не работает. Акционерные общества, частные предприятия перестали существовать де-факто, хотя Райский продолжает свою борьбу против нас за их сохранение. Создаваемые профсоюзами демократические структуры управления уже приступили к работе, практически вытеснив старую управленческую систему.
      Снежинки робко кружились за окном, словно напоминая людям, что весна это еще только конец зимы, долгой и холодной зимы, а вовсе еще не начало лета.
      - Введение всеобщей политической амнистии заметно расширило число наших активистов. Всего выпущено на свободу около 1500 тысяч человек. Причем многие из них были упрятаны старым режимом в застенки за различные выдуманные уголовные преступления...
      Улица была грязной. Мокрый пух, прислоняясь к ней в свой последний миг полета, смешивался с чем-то серым и, превращаясь в липкую мягкую субстанцию, замирал в ожидании, чьих-нибудь колес или ботинок. И все-таки эта весна была прекрасна.
      Старый автомобиль, въехав в ворота, со скрипом остановился. Не отрывая глаз от часов, Павел выбрался из него, поднялся, а вернее взбежал по лестнице и стремительно направился по коридору к залу заседаний ЦК Национальной гвардии. Калугин спешил. Он несся как ураган, и в отличие от разыскиваемого уже несколько недель президента не в его обычаях было опаздывать. Но, когда Павел вошел в комнату, Марк уже закончил свое выступление и садился. Калугин быстро, извиняясь, пробрался на свое место.
      Теперь можно было перейти к главному вопросу повестки дня - к вопросу о власти. Именно ради него собрались здесь сейчас все эти деятели революции.
      Павел, восстанавливая ровный такт своего дыхания, сидел по левую сторону большого длинного стола, за которым рядом с ним умещалось еще девять человек. Остальные располагались напротив. Всего в Центральный комитет входило 15 человек. Помимо них на заседании присутствовало еще несколько приглашенных.
      - Патриотическое правительство Райского по какой-то волшебной логике все больше и больше превращается в либерально-патриотическое правительство Райского-Юсада, - начал изложение своих мыслей Михаил, его недавно выпустили по амнистии, но он уже был в курсе всех дел и неустанно кипел в них, и вместе с ними. - По имеющимся у нас данным ЦРУ начало свою игру в нашей революции. И сущность этой игры в том, чтобы, спекулируя на государственном патриотизме правых "лево"-консерваторов подвести дело к созданию надежного либерального в сущности правительства. В этом процессе постепенно снимается буржуазно-патриотическая сущность самоназначенного Думского правительства, которое все больше начинает реализовывать проамериканский, прокорпоративный курс.
      - Михаил, - обратилась к Литвину Ольга, не переставая при этом играть тонким пластиковым карандашом, - что ты думаешь на счет отсутствия президента?
      - Ничего не могу сказать, разве что вполне возможно мистер президент прячется в каком-нибудь из иностранных посольств. Но то, что его нет в посольстве Евросоюза это точно.
      - Хорошо, какие будут еще мнения по ситуации? - спросил председательствующий на заседании Датов.
      Он тоже, как и Михаил был освобожден совсем недавно. Из массы вышедших на волю людей процент "профессиональных революционеров" был не велик - большинство бывших заключенных получило сроки за стихийные выступления.
      Павел поднял руку.
      - Мы сделали первый шаг. Можно смело констатировать, что буржуазно-демократическая революция в стране произошла. Консервативный, авторитарный режим свергнут, есть ярко выраженное двоевластие. Есть мы, и есть они. Есть Народные советы, Национальная гвардия, профсоюзы, армия, есть Райский, есть Юсада и есть Государственная Дума. Между нами идет борьба. Кто победит в этой борьбе? Перевес в соотношении сил с самых первых дней схватки все время меняется в нашу пользу. Мы добились всеобщей политической амнистии, нами фактические осуществлен переход экономики на коллективное управление, правда, еще сырое. Прежняя форма собственности не ликвидирована юридически. Мы вооружили народ, национальная гвардия насчитывает 12 миллионов человек, при нашей поддержке создана общероссийская система Народных советов. Но все это еще не Социалистическая Революция, это только ее первые шаги. Шаги уверенные, но еще не окончательные. Что мы еще не успели сделать? Многое. Во-первых, у нас под носом сидит буржуазное правительство, которое мешает каждому революционному движению. Во-вторых, а это вытекает из первого, мы еще не произвели подлинное обобществление собственности. Что это означает? Мы должны преодолеть двоевластие и ликвидировать буржуазное правительство.
      - Что ты предлагаешь Павел? - спросила Ольга, стараясь не открывать сейчас всю глубину своих чувств.
      - Нам необходимо новое восстание.
      - Мы уже ведем социалистическую пропаганду в таких масштабах, в каких не вели ее никогда. Мы уже контролируем всю финансовую деятельность правительства. Даже банки под нашим контролем, - заметил Марк.
      - Мы реализуем политику сокращения рабочей недели, она составляет теперь 25 часов, - бодро сообщил Воронцов. - Но рабочий класс, главный класс революции требует ее развития. Мы должны теперь перейти не к частичной национализации, как предлагает Райский, а к подлинному обобществлению средств производства. Заводы должны, наконец, перейти в руки трудовых коллективов, при этом необходимо создать демократическую систему общеэкономического управления. А все это задачи уже социалистической революции.
      - Согласен этого мало, - заметил Виктор. - Нужно двигаться вперед, больше нельзя стоять на месте. Революция должна развиваться.
      - Тогда что еще?
      - Средства массовой информации. Те, что еще в руках либерального правительства. Кстати вы слышали заявление Райского на Втором канале, о том, что он всегда был и остается сторонником социализма?
      - Да, - согласился Литвин. - Но это просто еще раз подчеркивает то, как быстро мы должны брать власть в свои руки.
      - Необходимо ускорить подготовку восстания, - резюмировал Хрисовул, который тоже, как и Павел, сегодня опоздал, но все-таки пришел раньше Калугина. - И само восстание нужно провести не просто так, а тщательно подготовив его, сделав этот наш необходимый шаг понятным.
      - Конкретней Алексей, - попросил Михаил. - Поясни.
      Слушая все эти высказывания, и не теряя из них ни единой мысли, Павел думал. Он думал о том, как хорошо, что можно говорить свободно, можно говорить обо всем, можно бросать самые смелые слава и знать, что никакая гидра закона больше не подстерегает тебя. Было приятно и одновременно грустно. Радовала побеждающая свобода. Печалило то, что стоила она очень дорого. Павел помнил, что эту цену Земля отдавала сама, без посторонней помощи. В этом, безусловно, была основа для гордости, но в этом же одновременно имелось место и для сожаления. Калугин по себе знал, что означает терять.
      - Мы должны организовать и провести восстание не просто как вооруженное выступление. Необходимо выбрать благоприятный момент и даже более того сделать выбранный момент благоприятным, а первый шаг к этому - провозглашение необходимости свержения правительства Райского. И еще нам важно постараться не допустить потери ни одной человеческой жизни. Ведь люди наше главное богатство, наш высший исторический потенциал. Один мой приятель начинал работать в компании, где его начальник-индус говорил: "Самое дорогое в нашем деле - это люди. Вот на них-то мы и будем экономить". Это не наш путь. Задача революции состоит не в том, чтобы что-то сберечь за счет людей, а в том, чтобы сохранить что-то для самих этих людей. И сохранить жизни этих людей - в первую очередь. Настолько, насколько это возможно.
 
       Глава 6. Необходимость победить
 
      Революция развивалась. Не все знали, понимали и принимали это. Но от подобного мало, что изменялось вокруг. Бурление перемен продолжалось и их волны одна за другой сносили обветшалые преграды старого. Казалось, событиями никто не управлял, и они шли сами собой. Но мысль такая, если она возникала, не была абсолютно верна, потому что все эти дни стихия масс организовывалась и осмысленно боролась за свои права против явной и скрытой реакции. Революция развивалась и в этом была ее историческая судьба.
      Кортеж премьер-министра остановился. В нем прохожие насчитывали около десяти автомобилей. Все машины были выполнены на заказ еще для старого правительства. Один за другим отличного качества "Мерседесы" и БМВ застывали прекратив синхронное движение. Группа охранников в темно-синих пиджаках выбежала из нескольких автомашин и, оттеснив толпу зевак и национальных гвардейцев, очистила дорогу главе правительства.
      Погода в этот день была отменная. Ярко и при этом, как-то не щемя глаза, светило солнце и зелень, там, где она была, радовалась своему пробуждению. Было тепло.
      Сергей Андреевич тучно протиснулся в приоткрытую дверцу и с легким щелчком тонко-подошвенных полированных туфель выбрался на свет. Он элегантно поправил костюм и, не обращая внимания на происходящее, звучно зашагал к парадному входу. Вслед за ним, нелепо и старомодно до ужаса размахивая посохом, засеменил маленький толстый и бородатый человек в черных одеждах.
      Райский приехал не один. С ним в этот важнейший и судьбоносный день его жизни, как считал сам новоявленный премьер, прибыл и могущественный духовный глава православной церкви - патриарх Сергий.
      Национальные гвардейцы из бывших красных скинхедов, с Калашниковыми, в тертых куртках, высоких тугих ботинках и с подвернутыми джинсами охранявшие парадный вход в Государственную Думу пропустили знатных гостей без особых церемоний и, не произнеся ни слова. Премьер, патриарх и несколько министров не спеша поднялись по лестнице в зал заседаний. Всюду они встречали любопытные взгляды в которых, это было непривычно, не чувствовалось ни трепета, ни почтения.
      Резная дверь туго скрипнула, и Райский увидел полный народа зал. Здесь его появления с нетерпением ждали уже полчаса. Он величаво проследовал к своему месту и поднялся на трибуну. Многие зааплодировали. Патриарх вместе с группой важнейших чиновников страны, среди которых можно было легко узнать и Татьяну Юсада, видного деятеля либеральной оппозиции прошлого, а теперь министра экономики, поднялся в президиум. Заседание вел Алексей Хрисовул.
      - Сергей Андреевич, мы ждали вас и теперь от лица представителей народных избранников: от революционных комитетов, до Государственной Думы, рад приветствовать вас на нашем объединенном заседании, - обратился к прибывшему главе кабинета Хрисовул.
      Вмиг стал тихо. Все ждали, что скажет премьер. Райский ничего на это не ответил. Он медленным немного дрожащим взглядом обвел зал и не найдя здесь ничего вредного или опасного для се6я оперся на трибуну и начал:
      - Многие думают, что революция победила. Мне тоже хочется так думать, но я слишком многое знаю и потому не могу все же считать так, - он на мгновение остановился не то, переводя дыхание, не то, любуясь собой со стороны. - Что мне мешает? Во-первых, революция это всегда бедствие и кризис, даже если она несет в себе самые великие перемены и закончить революцию означает умиротворить общество. Но сделать это нужно так, чтобы не навредить тем здоровым силам, что не только вели революционные массы, но и организовывали их труд, в прежнее время, подготавливая тем самым экономическую базу новой эпохи. Мы еще не смогли добиться этого. Экономика висит над пропастью, финансы расстроены, ценные бумаги обесценены, биржа рухнула. Все это бедствия имущих слоев. И многим из нас, казалось, нет до этого дела. Но разве мы забыли, что сами страдаем от каждого удара болезненной судороги по нашему общему, пускай и основанному на собственности хозяйству? Что я хочу сказать? Мы все связаны, без руководства компаний нет функционирования этих компаний, без функционирования компаний миллионы людей остаются без работы. А это уже общая беда. Вот почему социальное единение, ради которого я сюда пришел должно произойти. Все экономические, и общественные силы должны объединиться и завершить революцию.
      По залу пробежал легкий ропот, но в тоже время в разных местах раздались уверенные и бодрые аплодисменты.
      - Ну, уж на это мы не пойдем, - услышал слева от себя чей-то шепот Калугин. - Значит, собака ты хочешь, чтобы мы директорам подчинялись, хозяевам? Нет!
      - Вот и я говорю, что нет.
      - Сами справимся, без вашей биржи.
      Калугин чувствовал, что накопленное в народе за многие годы раздражение не просто было растопить райскими речами. Привычный уклад экономической жизни изменялся посредствам вторжения миллионов людей в процессы управление и распределения. Изменялся сам смысл существования хозяйственных структур. Попыткам повернуть вырвавшийся на волю поток было нелегко. Стихия людской массы больше не была статичной. Но это было не все. Павел понимал, что у хранителей прежнего порядка есть еще возможность взять верх.
      - Во-вторых, - продолжал Райский. - Против кого и чего мы боремся? Наш главный враг бывший президент, этот чудовищный диктатор, его министры и его депутаты. То есть вся эта свора из "Старой России". Все те кто, причиняя всему народу невыразимые страдания, заставил нас сделать свой жестокий и смелый шаг к свободе. Но можем ли мы тут сказать, что революция победила? Нет. Почему? Еще не находятся в наших руках все носители зла прошлого. Я лично издал указ о поиске и задержании бежавших вождей контрреволюции и взял под контроль его выполнение. Но много ли сейчас в наших руках наших врагов? Нет, из разыскиваемых 900 человек мы арестовали пока только 100! И наш самый главный враг - президент, не в наших руках!
      Снова по залу прошла шепчущаяся волна. С мест раздались голоса.
      - Где же этот проклятый президент?
      - Почему он не арестован?
      - Надо что-то делать!
      Все эти возгласы, как заметил Павел, исходили из разных мест и, по-видимому, принадлежали сторонникам Райского. Впрочем, среди них были и возгласы подлинного недоумения.
      Премьер продолжал:
      - Мы видим, что революция еще не закончена. Мы знаем, что у нас еще недостаточно сил для ее завершения. Но мы твердо убеждены в необходимости победить и закрыть трагическую страницу нашей истории, установив в стране новый конституционный порядок. Но пока в наших руках нет злейших врагов справедливости и свободы, разве можем мы говорить о своей победе?
      Райски отпил из стакана немного минеральной воды и, слушая застывший без единого звука интерес в зале, снова открыл рот:
      - Теперь главное. Что мы должны сделать? Нации чтобы победить и выжить должна объединиться, забыв о своих классовых раздорах. Наш враг на свободе, он опасен, он плетет заговоры, и он крадется к нашим завоеваниям с занесенным над ними ножом. Мы не должны допустить убийства революции, она должна жить! Но как это сделать?
      - Поистине превосходный демагог, - отметил про себя Павел.
      Калугин ощущал, насколько внимательно слушает зал выступление премьера. Он понимал, что сейчас вся страна слушает его с не меньшим вниманием, чем собравшиеся. Трансляция заседания шла по всем каналам.
      - Нам нужно сильное правительство из проверенных борцов. Нам нужно правительство народного доверия, но нам нужно не правительство радикальных внутренних войн. Нет. Это должно быть подлинно общее, подлинно народное, объединяющее все силы революции правительство. Вы можете сказать, и это будет справедливо, что у нас уже есть основа такого правительства, это нынешнее патриотическое правительство революционной России. Но я, соглашаясь с вами, отвечу вам. Мы слишком слабы, мы не можем решить все то множество проблем, что стоят сейчас перед нами, у нас не хватает сил, у нас не хватает власти. У нас не хватает того, что можете дать нам только вы, только ваше доверие и ваша преданность делу революции.
      Теперь Райскому аплодировало уже гораздо больше людей, и он, замечая как быстро растет поддержка его идей продолжал:
      - Мы просим... Нет, по-революционному, во имя общего нашего дела, требуем передать в наше распоряжение все органы власти. Дать нашему правительству право сформировать суды, органы надзора за порядком. Нам так же необходимо чтобы все части национальной гвардии находились временно в нашем подчинении и могли на деле помочь нам в поимке злодеев заговорщиков и прячущегося президента. Нам нужно чтобы народные советы признали себя частью подчиненной Государственной Думе и тем самым позволили парламентаризму в стране принять четкие подлинно народные формы. Нам так же необходимо, чтобы вооруженные силы республики находились под управлением правительства, а не неизвестно кого, поскольку угроза интервенции в нашу страну продолжает сохраняться. Более того, мы располагаем сведениями о том, что США уже готовят для подрыва нашей революции специальные группы. Не исключаю, что скоро нам придется показать империализму зубы, чтобы сохранить нашу независимость и нашу свободу. Вот для чего нужны все эти меры. Вот во имя чего идет борьба и поэтому, уверен, мы сможем пройти этот непростой этап в нашей великой революции, и выйдем из схватки с внешними и внутренними врагами победителями!
      На очень многих, как видел Павел, эта напыщенная речь произвела сильное впечатление. Ликующий гул и звуки аплодисментов не смолкавшие минуту явно говорили о том, что Райский сумел убедить многих.
      - Наверное, стоит передать большую часть полномочий стихийных органов революции в руки правительства, - шепнул ему незнакомый сосед.
      - Не за что, - коротко ответил Павел.
      - Кто готов выступить по данному вопросу? Пожалуйста, следующий, - обратился к присутствующим Хрисовул. На трибуну не спешно поднялся маленький грузный человек в черной рясе и высоком, таком же черном и нелепом, как и все во что он был одет, головном уборе.
      - Дети мои, - обратился патриарх Сергий к собравшимся, - в эту тяжелую годину для всего русского народа, всех православных и представителей других конфессии важно сохранить в своем сердце частицу добра и любви к ближним и господу нашему. Именно об этом говорил брат наш и верный слуга народный Сергей Андреевич Райский. Именно в его словах, в его мыслях и чувствах увидели мы верность честности и подлинно христианскую справедливость. Добро, терзаемое из года в год на нашей земле должно, наконец, победить, открыв сердца наши радости. Поэтому, дети мои, я обращаюсь к вам от лица всей нашей церкви, поддержите в эту годину наше правительство, ибо оно и есть то христово, народное воинство, что бьется за светлое царство и подлинное земное счастье.
      - Воистину, - кто-то шутливо перекрестился в зале.
      Павел лукаво улыбнулся и огляделся по сторонам. Он заметил, что не всем была приятна нелепо пафосная речь этой исторической ветоши в рясе. И уж совсем мало было тех, кто по истине считал себя сыном этого маленького, толстого, бородатого человека и его бога. Спонтанный атеизм, затаенный многие годы, сейчас, казалось, вырывался наружу, сметая в своем порыве все преграды ветхой, ограниченной мысли. Даже процветавший долгие годы под видом обывательского православия "новый протестантизм" рассыпался в прах. Религия абсолютно оказывалась не у дел.
      - Пожалуйста, товарищ Оверский, приготовиться Воронцову, - не теряющим самообладания голосом произнес Алексей. И Марк и Ярослав в своих выступлениях жестко ударили критикой по предложениям Райского. Но как бы они не осуждали преступность антирабочей и антипрофсоюзной политики, поддержки капиталистов во имя всеобщего единения и как бы не возмущались требованием передачи под "райское крыло" Народных советов и Национальной гвардии, их слова не смогли разгромить позицию внешней и внутренней угрозы для революции, на которой спекулировал премьер. Однако позиции главы правительства после этих выступлений заметно пошатнулись, и слово взяла единственная в "левом" министерстве женщина.
      - Нас критикуют за многие вещи, - обратилась к присутствующим Татьяна Юсада, - но те, кто бросают в нас камни обвинения забывают, что для нашей страны сохраняется не только угроза справа - президентский фашизм, но и угроза слева - коммунистический, сталинский тоталитаризм. Мы хорошо помним уроки истории и знаем что все это не шутки. Теперь об экономике, нас тут еще попрекнули тем, что мы защищаем права собственников - капиталистов, как любят выражаться некоторые ультра. Это не совсем верно, так как мы защищаем не столько само право собственности, сколько право сохранения эффективных механизмов управления в интересах всего народа...
      Внезапно по залу пробежал какой-то шепот, и Павел, повернувшись, заметил, что откуда-то появились национальные гвардейцы и стали раздавать присутствующим какие-то листки. В это же момент, получив невидимый сигнал, спустился из президиума и, теребя снова отпущенную им густую черную бороду, вышел из зала Алексей.
      Шум возрастал и вместе с ним зал все больше и больше наполнялся людьми. Теперь здесь уже не было не только ни одного свободного места, но даже на балконах, за огромной плотно сжатой бездной людей нельзя было разобрать приделов человеческой массы. И все это бурлило и переливалось голосами, не давая больше ни одному звуку выступавшего министра долетать до ушей
      Спустя минуту, когда и до Павла, сидевшего в третьем ряду добрались вездесущие листки, Хрисовул вернулся на свое место. Но теперь повсюду было полно людей, многие из них были вооружены и имели нашивки Национальной гвардии на одежде.
      - У меня есть экстренное сообщение, - сурово обратился, прорываясь через бормотание потерявшей связь с залом Юсада, Алексей. - Татьяна, прошу вас освободить трибуну, а так же прошу членов правительства не покидать зал. После этих слов установилась гробовая тишина.
      Хрисовул медленно спустился к центральной трибуне и, обращаясь к громадному теперь уже не умещавшему всех желающих залу начал:
      - Только что мне сообщили, что патруль национальной гвардии задержал автомобиль американского посольства, в котором находился закованный в наручники, низложенный революцией президент России. Экс глава государства на первом же допросе, прошедшем полчаса назад, признался, что во время восстания он пытался укрыться в посольстве Евросоюза, но получил отказ. Тогда он обратился к послу Соединенных Штатов, и ему было обещано политическое убежище взамен за сотрудничество. Однако как только он вступил на порог посольства, морские пехотинцы взяли его под конвой.
      Взгляд Алексея горел. Свет всегда добрых голубых глаз придавал чернобородому лицу выражение еще большей искренности и природной честности. Все знали эту его черту и потому, даже противники левых сейчас сидели молча, в недоумении ожидая того, что же будет дальше.
      - Это не все, - продолжал Хрисовул. - Дело гораздо интересней и существенней. Бывший президент быстро стал разменной картой в колоде американцев, и они не желая развития нашей революции, ее победы предложили эту карту в помощь господину Райскому и его друзьям. Мистер президент, человек которого ненавидит весь наш народ, должен был стать "трофеем эффективности" для либерально-националистического правительства, которые некоторые лицемеры называют "левым". Этот подарок успешной работы министерства должен был укрепить правый кабинет, обмануть народ и подтвердить слова господина премьера о том, что для организации победы ему нужна вся власть. Другими словами, через несколько дней, попав в руки "правопорядка" незадачливый президент должен был стать доказательством того, что только правительство, только господа Райский и Юсада, а также этот толстобрюхий пастор могут справиться с кризисом в стране и довести дело свободы до конца. То есть убить его. Вот почему от лица всех передовых сил нашей борьбы, я говорю: "Революция в опасности!"
      - Предательство! - раздались повсюду голоса разгневанных людей. - Измена! Долой буржуазный кабинет! Долой либералов! Националисты предатели!
      Павел, да и весь зал не мог видеть сейчас лица Райского, но Хрисовул с трибуны хорошо различал то выражение, что покрывало теперь лицо премьера. Это был ужас и полная растерянность. Сидевший недалеко от премьера патриарх тоже имел сейчас жалкий вид. Он трепетно прижимал к себе посох и бросал в стороны испуганно-невротический взгляд. Сторонники власти чьи голоса тоже звучали в зале потонули в общем потоке.
      Только Татьяна Юсада сохраняла дрожащее, но уверенное выражение лица. Он гордо держало голову и, скрестив руки на худой груди, смотрела в лицо неизвестному.
 
       Глава 7. Мы новый мир
 
      Павел встал и зная, что пришел его момент, стал пробираться к трибуне. Его охотно пропускали, узнавая в рослом уверенном и сейчас суровом человеке командира Национальной гвардии. Новые лица в общественной жизни быстро, на волне широкой волны событий уже вытеснили старые образы "серьезных респектабельных политиков". Менялась не только страна - менялись сами ее вожди.
      Понемногу шум стих.
      - За что мы боремся и боролись? - начал свое выступление, разминая помятые плечи, Калугин. - Ради каких принципов, ради какого общества идет наша борьба? И кто наши враги? Попробую начать свой ответ с последнего вопроса, так как сейчас он больше всего волнует нас. Буржуазия, капиталистические собственники и эксплуататоры и есть наши враги. Чиновники: судейские и армейские, полицейские и милицейские - тоже наши враги. Почему? Потому, что, объединяясь вокруг своих партий, они стремятся и сейчас отобрать у нас плоды наших первых побед, прикрываясь при этом звучными "революционными" лозунгами. При этом они не останавливаются не перед какими подлостями и готовы договориться хоть с богом, хоть с дьяволом, лишь бы добиться своего.