В дверь резко позвонили. Павел протер глаза и, не нащупав на стене выключателя, вышел в коридор. Тут было проще. Он зажег свет и спросил:
      - Кто?
      - Свои, - ответил знакомый голос.
      - Кто это может быть? - попытался сообразить Калугин. - Алексей Николаевич спит, может Артур или Серов?
      Он открыл дверь.
      Внезапный свет телекамеры врезался в глаза и Павел отступил, закрывая лицо руками, и соображая, что стоит перед телевиденьем в одних трусах.
      Последним в комнату вошел Серов.
      - Удивились, - спросил он?
      - Конечно, - пробурчал Олехов.
      - А я НТВшников привел.
      - Молодец, - подметил Калугин, натягивая на себя одновременно брюки и пиджак.
      Гости прошли на кухню и принялись устанавливать оборудование. Предстояло дать интервью.
      Еще вчера познакомив своих руководителей с обнаруженными и уже известными бумагами, а заодно поделившись полученной от Артура информацией по делу прокурора, Павел заметил, что сами руководители мало что могли ему поведать. Правда Олехов сообщил, что фальсификаций не будет, все меры приняты, а вернее они не понадобятся. Серов же вообще ничего не сказал. Но, по-видимому, уже тогда, сразу решил связаться со СМИ.
      - Hasta la victoria siempre! - произнес Павел, обращаясь к оператору, на майке которого красовался Че Гевара.
      - Угу, - буркнул тот, видимо не поняв испанской фразы.
      - Всегда до победы, - уточнил Павел.
      Оператор улыбнулся.
      - Меня зовут Сергей, - вмешался в их скромный диалог молодой человек в модном костюме. - Мы час назад прилетели. Сразу в машину и к вам. Тут говорят, такое творится! Расскажете?
      - Конечно, - признался Павел.
      На кухне он пока был один. Олехов одевался, а Серов засел в туалете. Павел ухмыльнулся, пощупал рубашку и застегнул оставшиеся пуговицы.
      - Начнем, - предложил Сергей, когда все трое уже сидели за столом.
      Ярко слепил свет.
      Начал Серов. Но от его путаных речей, а он и без того всегда чем-то взволнованный теперь вообще растерялся, было мало толку. Олехов все время ссылался на закон о выборах, мотал головой. Из его слов мало что можно было понять. Только Павел, возможно, это была его профессиональная - журналистская, черта смог дать связанный и даже острый рассказ. Про автобусы и комиссию все уже было сказано, поэтому Калугин решил поведать о странных расписках. Это действительно вызвало интерес. Налицо, как отметил Павел, был серьезный заговор с целью устранить от голосования нелояльных избирателей, административно выстроить робких и слабых, и тем самым добиться высокого процента за действующего главу администрации. Все это приобретало особый смысл, если добавить сюда и то, что в городе действующий губернатор был особенно непопулярен.
      - Снято, - уточнил Сергей и яркий свет погас. - По-моему, все здорово получится. Материал обалденный! Сенсация. Выборы и заговор...
      - Только вы там, где я в трусах дверь открываю, не показывайте, - попросил Павел.
      Все расхохотались.
      Завтракать пришлось пельменями. Их купили килограмм и из-за отсутствия холодильника съесть решили сразу. Хотя пельмени были хорошие, но ситуация усугублялась еще имевшимся килограммом помидор, а едоков было только двое.
      - Ну и деньки, Павлик, - пошутил Олехов.
      - Ага, Алексей Николаевич, меня вот ночью еще никогда не снимали, - согласился Павел. - Прямо какое-то путешествие в зазеркалье.
      - Наверное, уже началось голосование, - заметил Олехов. - Сколько времени?
      - Девять, Серов обещал в полдесятого нас забрать.
      Серов не опоздал. Вместе с тучным, резким, с повадками гонщика шофером он прибыл ровно в назначенное время.
      - Поехали все вместе по избирательным участкам? - предложил он.
      - У меня документы фальшивые, то есть я не член территориальной комиссии с совещательным голосом, у меня просто представление, а удостоверения нет, - признался Павел. - Я вчера, правда и с их помощью шорох наводил, но зато теперь не знаю что делать. Ведь не может же быть два одинаковых члена комиссии от компартии. По закону не положено.
      - Ладно, кто там разбираться будет, - заметил Олехов.
      - Конечно, - согласился Серов. - У нас тут народ темный, а особенно председатели участковых комиссий.
      В первой же комиссии, где они устроили переполох (просто одного визита было достаточно), Павел заметил, как небрежно председатель относится к избирательным бюллетеням. Эти важные документы, за потерю которых грозил солидный срок заключения, лежали пачками на всех столах, так что он даже подумал стащить десяток-другой этих ценных бумажек.
      - Простите, а вы кто такой? - обратился к Калугину председатель Комиссии, когда, тот указал ему на небрежное отношение к документам.
      Павел предъявил свое представление и уточнил:
      - Я член территориальной комиссии с правом совещательного голоса.
      - Ага, вижу, - признался председатель, в чьей некомпетентности больше не приходилось сомневаться. Никаких крупных нарушений не было замечено. Только одно бросилось сразу в глаза: на каждом участке сидели наблюдатели от завода - представители руководства и тщательно фиксировали, кто из их сотрудников пришел проголосовать.
      - Вот собаки, - заметил Серов.
      - Административный ресурс? - спросил Павел.
      - Именно так, - подтвердил Олехов. - Тут попробуй не проголосуй или неправильно проголосуй, лишишься работы мигом. Страшно оказаться в шкуре простого человека. С работы выгнали, денег нет, семья голодная, тут хочешь, не хочешь "правильно" проголосуешь.
      Результат был заранее известен. Партия проиграла, ее кандидат получил большинство голосов только в крупных городах, поровну было в небольших городках. В деревне поражение было полным. Измученные безденежьем, нищетой, тяжелым трудом сельские жители не во что не верили и рады были отдать свой голос любому, кто хоть что-то пообещает. Одним словом, выборы были проиграны.
      Но это стало известно только на следующий день.
      Старенький автомобиль все с тем же ворчливым резким шофером увозил Олехова и Калугина на вокзал.
      - Не верят нам люди, - ворчал шофер. - А все потому, что идеологии у нас нет. Вождь что хочет то и лопочет, с попами якшается, газеты наши мерзкие, читать их нельзя. Пишут всякую чушь, тухлые новости и те там никуда не годятся. Такого чтобы за душу брало - нет! Хуже всего - молодежь к нам не идет, да и одна ли только молодежь? Рабочие запуганы, крестьяне обнищали настолько, что совсем разум потеряли. Некоторые думают, что во всем только телевидение виновато. Так я вам скажу, нет! Люди у нас дураки безвольные, народ - скотина, вот за границей, мы ее все клянем да клянем, там чуть только налоги поднимут или цены, или зарплату понизят, так сразу все выходят на демонстрации, митинги. Забастовки устраивают. Одним словом люди! Джек Лондон, как писал: "Жизнь это преодоление препятствий". А наши перед этими препятствиями пасуют. Но главная наша беда, тут может, я повторюсь, это идейная убогость нашей партии. Что мы предлагаем людям? Что? Государственный патриотизм, клянем олигархов, а о всесторонней сущности капитала молчим, а она повсюду. Поднимаем крик о внешней угрозе, а хоть кто-нибудь предложил сократить рабочий день? Нет. За такой тухлой спичкой никто не пойдет! Вот отсюда и все наши беды.
      Сказать на это было нечего.

* * *

      В университете оказалось полно народу. Все заканчивали учиться, штурмовали библиотеки, сдавая горы нечитанных книг, прогуливали пары последние и наполняли бурлящими молодыми телами коридоры и аудитории. Надвигалась сессия. Именно здесь в этих стенах и договорились встретиться Калугин и Белкин. Евгений опаздывал. Павел, скучая, он всегда приходил раньше времени, шарил глазами по робко суетящимся девушкам. Некоторые ему нравились.
      - Ну, все, сдал все зачеты, - сообщил Женя. - Теперь надо о сессии подумать, попробую опять все на отлично сладить.
      - Молодец, - похвалил товарища Павел.
      Нельзя было сказать, что они подружились, но отношения у них были нормальные - товарищеские. Хотя Белкин по прежнему не нравился Павлу. Что-то в нем чувствовалось не то, какая-то фальшь.
      Не раз, разговаривая с Белкиным на серьезные темы, как правило, об идеологии, стратегии и тактике развития комсомольской организации, Павел замечал, что тот его не слушает, не хочет слушать. Это казалось странным. Но, так или иначе, уже несколько месяцев они работали вместе. Общее дело заставляло отбросить глупые предчувствия, хотя Павел продолжал присматриваться к этому человеку.
      - Пока вы с секретарем ездили в этот южный городок, мы с Датовым в той же области побывали в Дамбовке. Вот это было действительно забавно, - похвастался Белкин. - Знаешь, мы там настоящий переполох устроили. Датов все время фотографировал, а я записывал. Так в комиссиях, они агитацию прямо в день голосования на стенах участка повесили, паразиты, просто паника была. Красиво сработали!
      - Молодцы. Жень, а вот Виктор рассказывал, что там мало мужчин, в этом городе, а в основном женщины и, причем доступные.
      - Да ладно тебе, - смущенно усмехнулся Белкин и Павел уловил, что мимика у него немного заторможенная.
      - Похоже, эмоциональная подавленность, да и уровень интеллекта не очень высокий, - отметил про себя он. - Подавление сексуальности, сразу видно сильное. Жаль человека.
      - Врать не стану, правда. Там девушки не особенно робкие. Что поделаешь, если все парни пьют, инстинкт. Вот они и кидаются на всех подряд. Виктор, конечно, теперь такое любит, но только не я. Разврат это плохо, надо чтобы по любви и для создания семьи. А так за бутылку пива... Разве это правильно? Вот нас мужики и запихали сразу в машину, прямо с поезда, да и говорят: "Из дома никуда, а то вас эти мегеры быстро совратят, глазом моргнуть не успеете, как останетесь в нашем городе жить". Так и сказал "мегеры".
      - Слова секс избегает, не любит, - подметил Павел. - Странно, что он вообще о таком говорит, обычно ведь просто тему меняет, стесняется. Наверное, не хочет выглядеть закомплексованным, ведь об их путешествии Виктор уже всем рассказал.
      Еще до поездки Павел включился в работу комсомольской организации. Изучил ее сильные и слабые стороны, обнаружив, что последних гораздо больше. В короткие два месяца он познакомился с левой молодежью. Картина, как он сразу и предположил, оказалась запутанной: с одной стороны все более ощущался интерес к марксизму, к революционному опыту левых других стран, с другой - в умах большинства незыблемо господствовал национал-патриотизм. Калугин решил: менять ситуацию нужно сразу по идеологическому и практическому направлениям. Конкретного плана у Павла не имелось.
      Природа просыпалась. Не замечать этого было нельзя. Даже в городе, влажном и грязном, чувствовалось пробуждение жизни, наступление весны.
      - Давай обойдем это болото с той стороны дома, - заметил Женя, указывая на огромную лужу, раскинувшуюся посреди улицы.
      Павел согласился. Он кивнул головой и подумал, что стоило выбрать другой маршрут. Но он знал, что Белкин любил короткие маршруты. Философия дороги была ему непонятна. В отличие от Павла он всегда ходил быстро, не обращая внимания на окружающий мир.
      - Есть два вида ходьбы, - вспомнил Павел. - Первый из них - обычный, когда путник движется из пункта А в пункт В. Цель прибыть из пункта А в пункт В. Значит главное скорость. Второй способ - индейский. Здесь цель не прибыть, а двигаться из пункта А в пункт В. В таком виде ходьбы теряет значение и время, и расстояние, смысл обретает ощущение мира и себя в нем. Движение здесь осуществляется как бы нелинейно. То есть не в пространстве, а в понимании пространства.
      Эту теорию изложил еще несколько лет назад Литвин. Павлу она сразу понравилась. В те дни он много думал над ней и не мог насладиться всей глубиной мудрости первобытного человека.
      - Ведь если ты не замечаешь того, что вокруг тебя, не видишь предметов и людей, разве можешь ты успешно постичь мир? - продолжал он свои беззвучные рассуждения. - Познание должно быть непрерывным, не отчужденным, свободным.
      Уже полчаса Калугин вместе с Белкиным шел по как-то неожиданно расплавленному жарким весенним солнцем асфальту пыльной дороги по направлению к Клоповой роще. Там, в кругу сумасшедших приятелей-коллекционеров он собирался уничтожить, как он сам говорил, несколько часов времени и приобрести какую-нибудь приятную и бесполезную вещь. Белкин же преследовал более конкретную цель и возможно потому торопился больше обычного. Ему нужно было, пользуясь помощью знавшего всех в этих местах Павла купить сотню пионерских значков.
      В роще было полно народу.
      Они долго рылись в монетах, значках, старых дисках, иконах, разных наградах и таких же древних книгах. Евгений утомительно не решался купить какой-то советский значок, пионерских фетишей он к тому времени уже набрал больше нужного. Он ходил кругами, сомневался, все время звал Павла и спрашивал его: "Стоит или нет?" Получив утвердительный ответ, он продолжал сомневаться. Так тянулось примерно полчаса, пока, наконец, Белкин неожиданно не купил его за пять рублей.
      - Неужели нельзя было решиться сразу? - подумал Павел. - Вот странный человек?
      Пока Женя терзал себя и всех вокруг колебаниями, Павел не терял время. Он выбрал себе значок с изображенным на нем доброго вида вампиром в профиль, затем проворно сменял его, прельстив хозяина с большими висячими по-польски усами значком депутата молодежного парламента, которым месяц назад стал от комсомола. Надпись на приобретенном Калугиным значке гласила: "Демон".
      - Подарю кому-нибудь, - решил он. - Подарю и спою песенку: "Где ваши руки? Бейте в ладоши, суки!" Получится совершенно банально. Белкин такие композиции не любит, ему больше советские 30-50-х нравятся. Кому что.
      - А я тебя видел, парень, - неожиданно обратился к нему продавец военных аксессуаров, - ты по телевизору про выборы рассказывал. Только у тебя теперь другая внешность: прическу изменил, да и борода исчезла. Но я в разведке служил, так что сразу тебя узнал.
      Павел улыбнулся, признавшись, что это действительно был он.
      - Иногда бывает приятно почувствовать себя телезвездой, - ехидно подумал он и сам себе улыбнулся уже во второй раз. - Конспиратор хренов, сколько имидж не меняй, тебя все равно кто угодно узнает.
      - Смотри, сколько я пионерских значков набрал, - ворвался в тишину его мыслей Белкин. - Можно сто сорок пионеров принять!
      - Молодец, - иронично похвалил Павел, прекрасно понимая, на какое бесполезное дело пойдут все эти блестящие предметы.
      Пионеры были особым местом комсомольской работы. Постоянно общаясь с Виктором, Павел знал, что никаких пионеров на самом деле нет, а есть только публичный ритуал приема в пионеры. Действовала даже формула: "один пионер - одна шоколадка". Эта формула реализовывалась так: детям церемониально, под щелчки фотокамер и гудение горна, повязывали галстук, цепляли значок, одним словом принимали в пионеры и давали шоколадку. Пионеры сжирали шоколадки на месте. Дальше дело не шло, некому было с ними возиться.
      - Расход не велик, зато можно рапортовать по инстанции или хвастать где-нибудь на съезде, мол, у нас в области 8000 пионеров. Ну, или еще поболее, - про себя уточнил Калугин. - Белкин такое любит, одно слово фетишист.
      Павел усмехнулся.
 

 
      Летний комсомольский лагерь уже прошел. Воспоминания о нем были неприятны. Каждый год, всякое лето, молодежная организация партия устраивала недельный пикник на природе. Это мероприятие не имело почти нигде того смысла, который в него вкладывали. Попросту это была пьянка. Нет, здесь не было теоретических семинаров, не было спортивных эстафет. Одним словом, не было всего того, что должно было быть.
      - Датов, ты что? Какой пример ты подаешь! - кричал Павел на изрядно захмелевшего друга. - Подумай!
      Несколько пьяных комсомольцев у костра орали старые советские песни. Не было никакого смысла трясти сейчас Витьку.
      Павел сплюнул. Горячо развернувшись, он пошел к одному из домиков, в которых жили комсомольцы.
      Здесь тоже пили. Он сел на крыльцо и задумался. В который уже за многие месяцы раз задумался о том, как можно победить, идя таким сложным, противоречивым путем. Литвин сел рядом.
      - Злишься, Пашка, - спокойно заметил он.
      - Как можно сочетать одно с другим? - пламенно возмутился Павел. - Зачем устраивать все это? Зачем декларировать работу и просто пить? Какого дьявола все это делать? Почему Виктор тоже...
      - А что ему делать? Вот я согласен с тобой и уверен завтра он будет согласен, но что делать? Как его поймут товарищи, если все это не устроить?
      - Не знаю.
      - Никто не знает. Сейчас такое время. Уверен, через год все прояснится. И изменится тоже. Уверен изменится.
      - Куда изменится Мишка? Куда?
      - Не знаю. Все говорят выборы, скоро выборы - парламент, ГосДума. Вождь обещал победу - 51% голосов за партию.
      - Сколько? Мы наберем не больше 14%. Кто станет голосовать за таких вот комсомольцев? А как работает партия, да и молодежная организация, это же позор. Разве можно так? Никакого внимания к людям, никаких отношений с профсоюзами кроме предательства. Ты знаешь, что наше руководство, со всем его патриотизмом, ухитрилось помочь "красным директорам" раздавить за полгода целых два профсоюзных комитета? Как это можно терпеть? Как? У нас на все один ответ: "Партия знает куда идет, вождь видит". Но это не ответ!
      - Ладно тебе, ты еще коммунистов не видел.
      - Не коммунистов, а членов партии, - успокаиваясь, поправил друга Павел.
      - Да какой черт разница...
      Павел сердился. Он не рассчитывал, что события смогут вывести его из себя. Ему казалось, что трудности можно преодолеть. Теперь он видел: в них можно просто увязнуть. Нужно было какое-то решение? Какое-то действие, вслед за которым можно было, наконец, взяться за умы нового поколения. Но какое?
      - Нужно искать выход, иначе мы так все дело погубим. Вот ты, почему в партии, почему ты коммунист? Скажи?
      - Я хочу жить при коммунизме, хочу быть свободным, быть счастливым, хочу видеть счастливыми всех людей. Не могу терпеть несправедливость, не могу переносить человека товарно-денежного. По-моему должен быть только один человек - человек творец. Именно поэтому я коммунист.
      - Вот и я так. Так в каждом должно быть. Как огонь должно в сердце гореть. Гореть, каждой буквой отдаваясь в мозгу. И еще, не знаю, замечаешь ты этого или нет, но большинство наших товарищей стесняется того, что они коммунисты. Понимаешь? Стесняются, вот ты гордишься, и я горжусь, а им стыдно.
      - Понимаю.
      Павел не все мог пока высказать главных своих сомнений. Но просто наблюдателем он уже не мог оставаться. Оценки, резкие на вид, но сдержанные по содержанию сами вырывались наружу.
      - Да никакие они не коммунисты. Просто патриоты какие-то непонятные. А большей частью вообще фашисты, только и кричат, что евреи их погубили. Спорят о сионизме, мировой закулисе, каких-то мифических заговорах. Потерялись они во времени, их место в прошлом, а они в настоящем болтаются. Не место им тут. Не место, а уж тем более таких уродов в будущее брать нельзя.
      - Павел, я все понимаю. И согласен я с тобой, но не вижу я пока другого пути, не вижу. Поэтому вступай в партии и думай, вместе давай думать.
      - Рад, что ты понимаешь. Датову надо объяснить. Он умный, честный, надо чтобы тоже все понял и нам помогал. Нельзя ему поддаваться этой гнилой субкультуре. Необходимо заново выстраивать отношения внутри организации. Выстраивать так, чтобы изменялась, тянулась вверх вся суть движения.
      Было уже совсем темно, только яркие огни костров делали наступившую ночь похожей на день. Горланившие песни комсомольцы стихли. Многие ушли спать.
      Литвин взял гитару и предложил:
      - Споем? Пусть мир идет к черту!
      Это была настоящая песня настоящего - свободного человека.
      Они не легли спать. Сидели у огня. Утро пришло само.

* * *

      - Повестка нашего сегодняшнего дня будет такая, - начал секретарь райкома. - Во-первых, мы рассмотрим итоги выборной кампании. Во-вторых, обсудим ситуацию с подпиской на газету "Трудовые будни народа". В третьих...
      Павел сделал усилие, чтобы не закрыть глаза.
      - Рок-н-ролл мертв, - постулировал он.
      - И последний пункт повестки - "Разное", - живописно продолжал косноязычный секретарь. - Говоря об итогах прошедшей предвыборной компании и самих выборных процессов, хочу вам всем сообщить, что дело это наше непростое. Мы с вами, товарищи, еще десять лет назад тому вступили в борьбу, и теперь нам отступать незачем...
      Пожилые партийцы слушали, внимательно наморщив лоб и насупив брови. Почти все члены самой крупной в районе первичной организации были пенсионерами. Молодых лиц здесь Павел еще не видел. Было грустно, так как он уже бывал на партсобраниях. Сегодня его должны были принять в партию.
      Внезапно пожилая, горячая женщина с невротическим выражением лица перебила секретаря:
      - Петр Викторович, а как же вопрос о взносах! Некоторые товарищи не платят взносы уже много месяцев. Усилия партийной дисциплины требуют от нас быть суровыми. Мы...
      - Спасибо, я знаю, - в свою очередь перебил ее секретарь райкома, который сейчас был председателем этого заседания. - Мы проголосовали уже повестку, поэтому предлагаю этот вопрос рассмотреть в "Разном". Теперь давайте товарищи внимательно поработаем над вторым вопросом...
      Председатель почему-то пропустил первый вопрос. Его никто не поправил.
      - У нас сложилась прямо-таки сложная ситуация с подпиской на нашу газету...
      - Газета дрянь, - заключил про себя Павел. - Кто ее читает? Она ведь омерзительно сверстана, в ней нет ни одной фотографии, а уж статьи вообще отвратительные. Не удивительно, что никто на нее не подписывается. Мертвое издание.
      Зал закопошился. В нем было человек сорок.
      - Областной комитет поставил нам ряд задач увеличить число подписчиков и тем самым расширить поле наших сторонников - патриотов и беспартийных коммунистов. Именно благодаря нашей работе мы смогли одержать победу на прошедших выборах в городской совет, - перешел к первому пункту повестки секретарь райкома. - Вот если не пользоваться нашими агитационными материалами, то невозможно вообще никаких голосов не собрать. Когда в Великую Отечественную войну враг, тот, что сейчас захватил нашу страну, стоял под стеной, мы смогли поднять народ и победить. Если мы и сейчас не сможем поднять народ, то тогда даже наши враги смогут развалить государство. А это, я вам скажу не просто государство, мы его с вами создавали, наши отцы и деды. Так что наоборот нельзя и нужно вести настоящую борьбу...
      Павел потерял смысл рассуждений.

* * *

      - Давай создадим революционную организацию из проституток, - предложил Литвин. - Помнится, Дзержинский в Варшаве смог создать такую, и она принесла большую пользу РСДРП.
      - Мишка, ну ведь она не из проституток была, а из модисток.
      - Да какая разница?
      Они только что познакомились на набережной с тремя девушками и сразу догадались по их речи и поведению, к какой профессии относятся барышни. Да они и не скрывали особо. Но Белкин, который гулял с друзьями, этого так и не понял, полагая, что это просто обычные девчонки. Ну и что, что пьют, как лошади? Теперь он ждал товарищей в компании трех немного кривоногих дам, развлекая их своими рассуждениями.
      Литвин только вчера приехал. Павел по нему сильно соскучился, да и впечатлений была масса.
      Они купили запланированную выпивку и закуску, и повернули к роще, где их ждала вся компания. Собственно, это Павел познакомил всех с девушками. Сперва они не пожелали общаться, но потом сами пригласили молодых людей присоединиться.
      - Ты Белкину не доверяй, - неожиданно сказал Литвин и прямо посмотрел в глаза Павлу.
      - Почему?
      - Он в финансовых вопросах ненадежен. В прошлом году сильно этот "друг" меня подвел. Любит он деньги и сильно любит. Вообще говорили, он несколько человек кинул в серьезном деле. Из-за денег. Ручаться не могу, но будь осторожен.
      - Странно, мне он казался неплохим парнем, - наивно соврал Павел. - Может, я ошибаюсь?
      - Ты его мало знаешь, да и Датов тоже неосторожно его выдвинул в секретари. Я в людях разбираюсь настороже надо с ним быть, настороже. Идейно он тоже тяготеет совсем не в ту сторону. Если мы стараемся подталкивать организацию влево, то он тянет ее вправо. Поближе к партийной линии и подальше от Маркса.
      Женя встретил их перепуганным взглядом закомплексованного моралиста. Оставшись наедине с девчонками, он, наконец, понял: какому роду ремесла они принадлежат. Вернее не понял, а поинтересовался, так чтобы поддержать разговор. Немного притворно смущаясь, они ему все рассказали. Белкин побелел и теперь смотрел на вернувшихся друзей отчаянными глазами.
      Парторганизацию, да и вообще организацию, из проституток создать не удалось. Получилось просто откровенное общение, простое и добродушное, если не считать потерявшего язык Белкина. Бесперебойный болтун в других ситуациях, в этот день Евгений ничего не мог произнести.
      - Надо было сказать им, что при коммунизме у публичных домов будет самоуправление, - признался потом Ливин.
      - Миша ты что шутишь? При коммунизме будет свободная любовь и никакой проституции не будет. Любовь перестанет быть товаром, а подавление сексуальности исчезнет. Незачем людям врать, - заспорил Павел.
      - Знаешь... А ведь ты прав, Калугин. Ребята понравились девушкам, кроме, конечно, напряженного Белкина. Расслабляться он не умел, хотя временами крепко пил. Но никакого продолжения из их знакомства не последовало. Они просто расстались в метро.
      - Не люблю продажных женщин, - проворчал Белкин. - Надо непременно запретить проституцию.
      - Лечить в концлагерях, - передразнил Литвин. - У тебя ведь одно решение.
      - Ты что, думаешь, это они от хорошей жизни на панель пошли, - возмутился Павел, уже составляя в уме план статьи, беспощадно бичующей капитализм, конечно бичующей скрытно, ведь писать приходилось в буржуазную прессу.
      Белкин молчал, сделав несогласное выражение лица.
      - Знаешь, каково это? - рассердился Михаил. - Может, они первый раз в жизни вот так с обычными парнями общались? Одна из них, конечно, была уже смирившаяся, вернее сломленная, но две другие совсем не плохие: Катя и, кажется Ира. Они ведь люди! А их жизнь ставит в такое положение, будто они не люди, а животные. Это ведь ужасно. А самое главное для них знаешь что? То, что мы к ним как к людям отнеслись, а не как к шлюхам, не как к товару.
      Белкин не стерпел и что-то буркнул.

* * *

      Ропот в зале вырвал Павла из воспоминаний вчерашнего дня, оборвав нить такого трогательного времени. Пожилая бедно одетая женщина что-то шепнула ему в ухо. Он поморщился. Смысл произнесенных слов невозможно было разобрать.
      - Теперь, товарищи, давайте серьезно и существенно поговорим о приеме в нашу партию молодого коммуниста. Его фамилия Калугин, зовут Павел. Он уже несколько месяцев работает с нашей первичкой и в комсомоле, - продолжал секретарь. - Рекомендации этому горячему смене поколения дали: наш коммунист Михаил Литвин и Первый секретарь обкома комсомола Виктор Датов. Вот значит их рекомендации...
      Дальше безжалостно уничтожая время, были зачитаны все рекомендации, заявление Калугина, его автобиография и еще какие-то бумаги. Все это, возможно, имело бы смысл в иное время и при других условиях.
      Павел встал и представился. Нудная процедура ответов на вопросы началась. Он ждал ее предупрежденный и готовый рассказать о своем понимании программы партии, поделиться знанием устава и выразить готовность работать вместе со всеми.
      Но ничего не произошло. Его не спросили о том, что такое коммунизм, капитализм или классы, никому не было интересно его мнение и знание либо незнание устава. Павла спрашивали о совершенно ненужных вещах: где и когда работали родители, где он учился, как учился, женат или нет. В общем, задавали совершенно лишние для определения убеждений человека вопросы. Но видимо этого и не требовалось. Для себя Калугин решил, что "церемония" больше походит на прием нового члена в дворянский круг. "Простите, от какого колена Карла Лотаря вы ведете свою родословную?",- мысленно сострил он.
      Когда истомленный ответами Павел сел, то сразу задумался о судьбе этой странной "коммунистической" партии. "Что же это, получается? Почему все, что я вижу вокруг, совсем не кажется мне подходящим для реального сопротивления режиму? Ни партия, ни ее молодежное крыло не производят хорошего впечатления. Старшее поколение выглядит сектой для которой ритуалы гораздо важней реальности. Молодежь засорена карьеризмом. Идеология коммунизма размыта, нет даже просто растворена в неком державном патриотизме. Причем партийные секретари еще и гордятся этим. Им кажется, или они так говорят, что это и есть "многообразие точек зрения". Вождь партии утверждает, что наша великая нация не должна оставлять своих исторических корней: религии и общинности. Какое это имеет отношение к революции? К идеалам борьбы? К ее классовому содержанию? Почему средневековый хлам заполняет нашу прессу, а реальные принципы коммунизма отброшены. Вместо утверждения власти народа и президент, и наш вождь предлагают выбрать "хорошего президента" с "сильной командой", чтобы навести порядок. Какой путь нужно избрать мне? Как противостоять разъедающим бациллам старого мира, страх отношений? Сможем ли мы перебороть все негативные тенденции хотя бы в среде молодежи",- думал он. Из размышлений его не вывело даже голосование по поводу его приема в ряды "бескомпромиссных борцов".
      - Большие беды ждут нашу организацию. Мартовский принцип формирования партии непременно принесет вред. Нельзя считать членом партии человека имеющего просто билет, но не понимающего сути борьбы, да и не участвующего в ней, - думал он. - Ленинский тип партии совсем другой, здесь членом партии считается тот, кто работает в ней, а ведь большинство этих людей уже давно ничего не делает. Я уже не говорю о том, что многие из них вообще даже на собрание не ходят, взносы не платят, наконец. Но все это только признаки - причина проблемы должна быть в чем-то ином и решение может быть связано только с ней.