Глава восьмая. ПЛАНЕТА ИКС

Мне казалось, что это обычный сон. Встану сейчас, открою дверь, окно, и в комнату ворвется прохладный ветерок утра. Потом я вспомнил, что окна не открыть — его вовсе нет, понял, что меня разбудило реле времени, а значит, протекли годы и годы с момента погружения в анабиоз. Интересно, где мы сейчас находимся?

Я едва дождался конца цикла пробуждения и, накинув одежду, выскочил в рубку. На экранах, почти рядом — рукой подать — ослепительно сиял центр Галактики. Небесную сферу густо усеивали яркие крупные звезды.

— А где наша желтая? — спросил я Петр Михайловича, который, вероятно, давно находился в рубке.

— Прямо по курсу. И всего в полумесяце пути.

Искатель уверенно нацелился в желто-белую звездочку. Она светилась ярче остальных и уже показывала маленький диск. Очевидно, в мощный телескоп можно было бы разглядеть ее поверхность.

— Где-то теперь наше солнце?..

— Даже не ищите. Где-то на заброшенной окраине Галактики. Мы уже в центре ее, в столице, так сказать. Что нам за дело до каких-то окраинных обитателей!

Ровно пел свою мелодию гравиметр. Скорость держалась на уровне пяти тысяч километров в секунду. Да, здесь не разгонишься! Повсюду мощные гравитационные поля, и вместо нужной нам желтой звезды можно набрести на какую угодно другую. Интересно, есть ли жизнь на здешних планетах? А может быть, вообще органическая жизнь в этой части Вселенной существует только на двух-трех маленьких островках вокруг захолустного Солнца?

Я поделился с Петром Михайловичем своими сомнениями.

— Чушь, — уверенно сказал он. — Если Вселенная бесконечна в пространстве-времени, бесконечно и число обитаемых миров, пусть они разделены даже биллионами парсеков!

— Но в ближайших к Солнцу звездных системах ведь не оказалось разумных существ? И это несмотря на упорные поиски астронавтов в течение последних двухсот лет?!

Самойлов на минуту задумался.

— Это нисколько не противоречит философии диалектического материализма, — сказал он. — Действительно, в окрестностях Солнца не оказалось разумных существ, хотя и обнаружена богатая зона органической жизни в экосфере [Экосфера — область пространства вокруг звезды, в которой имеются условия, необходимые для развития органической жизни.] Сириуса, Шестьдесят Первой звезды Лебедя и Альфы Центавра.

…Но кто сказал, что разумные существа, высший цвет материи, должны быть именно в ближайших к Солнцу планетных системах?

— Этого никто не утверждал, — согласился я. — Скорее всего разумные существа не часто будут встречаться астронавтами Земли, даже если они обследуют все пространство вокруг Солнца радиусом до тысячи парсеков. Неужели мы не встретим их здесь, в центре Галактики? И будущим поколениям человечества придется лететь за биллионы световых лет, чтобы увидеть, наконец, своих собратьев по разуму?

— Сомневаюсь. Это все равно, что на Земле искать древнюю цивилизацию где-то в Антарктиде, а не в бассейнах великих рек теплого и умеренного климатов.

— Они, конечно, неизмеримо выше нас по развитию? — предположил я.

— Отнюдь нет! — живо возразил Самойлов. — Мы явимся к нашим предполагаемым галактическим собратьям далеко не бедными родственникам. Вот хотя бы наша «Урания»… Но поучиться нам, видимо, будет чему.

— Похожи ли они на землян? Неужели какие-нибудь медузы или насекомоподобные уродцы?

Я не мог сдержать отвращения.

— Вряд ли высокая организация живого существа совместима с подобным строением тела. Ты просто начитался фантастических романов. Скорее всего это будут существа, подобные нам. Или даже лучше, пожалуй.

— Почему лучше? — признаться, я не представлял себе ничего гармоничнее, красивее человеческого тела, и последние слова Самойлова поколебали это мое представление.

— Потому что Земля не есть лучший из миров для широкого развития разума, как сказал древний астроном Фламмарион.

— Что-то непонятно, — сказал я.

— Это очень просто объясняется. Дело в том, что царь и венец творения — homo sapiens — тратит большую часть своих усилий на приобретение средств к существованию. По астрономическому положению Земля — не очень выгодная планета. Ось ее вращения наклонена к плоскости эклиптики под острым углом в двадцать три с половиной градуса, обусловливая резкую разницу в климатах. Это не совсем благоприятно для развития человечества.

Мне стало немного обидно за нашу прекрасную Землю. Возвращаясь к ней после скитаний в холодных, безжизненных просторах Космоса, я всегда испытывал буйный восторг, погружаясь в ласковую, теплую атмосферу Земли, залитую солнечным светом, и вдыхая опьяняющий воздух ее просторов.

Петр Михайлович с легкой улыбкой посмотрел на мое, вероятно обиженное лицо.

— Чем продолжительнее годы и чем меньше отличаются друг от друга времена года, тем условия существования животных и растений более благоприятны, — продолжал он тоном лектора. — Если, например, ось вращения планеты перпендикулярна к плоскости ее орбиты движения вокруг звезды, — одно и то же время года будет царствовать везде. На каждой широте будет своя, постоянно одинаковая температура, а дни всегда равны ночи. Можно себе представить, как плодородна такая привилегированная планета, как удобна для материальной и нравственной жизни разумных существ! На такой планете жизнь должна проявляться в высших формах, согласно большим удобствам обстановки.

— Да есть ли такая планета где-либо в небесных пространствах? Ведь все это пока теория…

— Конечно, есть, — убежденно подтвердил Петр Михайлович. — И мне кажется, что здесь, в центральных зонах Галактики. Может быть, та самая планета Икс, которую мы разыскиваем.

— Как интересно было бы познакомиться с другими разумными существами! — размечтался я. — Намного ли они опередили нас в развитии? Легко ли дается им познание окружающего мира? Общим ли для всех разумных существ является путь развития науки?

— Вряд ли, — отвечал ученый. — Наш путь развития науки — не самый лучший. Для нас, землян, процесс познания есть долгий и трудный процесс. Такими уж создала нас природа. Но могут быть разумные существа, которые обладают такими тонкими чувствами и таким сильным разумом, что чудеса и законы природы постигаются ими невольно и почти сразу.

Я недоверчиво покачал головой.

— Что же, у них будет восемь глаз или шесть рук?

— Ну зачем так грубо… — Петр Михайлович поморщился. — А впрочем, я уверен, что у них не пять органов чувств, как у нас, а больше…

— Это уж сказки! — запальчиво возразил я. — Ведь законы развития природы общие для всей Вселенной, и не может быть каких-то фантастических вундеркиндов!

Их существование не противоречит законам природы, — возразил Самойлов. — Большее число органов чувств неизмеримо расширяет возможности познания мира. Кроме того, их наука может развиваться совершенно иными путями, в то же время правильно отражая единые для Вселенной законы бытия. Вот, например, математика — основа человеческого знания. Из основных аксиом математики мы на Земле последовательно вывели все правила и теоремы арифметики, геометрии, алгебры, тригонометрии и высшего анализа, начиная с первых теорем Евклида до тензорного анализа. Однако это не значит, что на других мирах разумные существа построили точно такое здание математики. Ничто не доказывает, что наши методы счисления были единственно возможными и что путь, пройденный нами в науке, был единственным, открытым для разума. Может случиться, что их математика дошла до методов, которые мы себе и представить не можем…

Я невольно заслушался. Петр Михайлович увлекся, его голос звучал почти торжественно, глаза блестели: академик сел на любимого конька. У меня в голове тоже стали зарождаться фантастические идеи.

— Скажите, — робко начал я, — могут ли быть существа, воспринимающие кривизну пространства-времени так же наглядно и конкретно, как мы воспринимаем свет или пейзаж?

Самойлов одобрительно посмотрел на меня.

— Браво, браво!.. Ты начинаешь размышлять. Это очень интересный вопрос. По моему, такие существа возможны.

Мы долго молчали, размышляя о затронутых вопросах каждый по своему. На экранах загадочно светились далекие и близкие миры, на одном из которых, возможно, есть удивительные существа, воспринимающие недоступные пока нам свойства материи.

— А мне все-таки очень хочется посмотреть мир вечной весны… — нарушил молчание Петр Михайлович.

— Скучный мир, — сказал я.

— А вам нужны ураганы, наводнения, морозы?.. — Он скептически усмехнулся.

— Мне нужна жизнь. Мне недостаточно только познавать мир. Я хочу еще и помериться с ним силами. Земная цивилизация возникла не на райских островах, и первобытный человек, впервые взявший в руки дубину и первым добывший огонь, чтобы спастись от голода и холода, стоит у ее истоков… В конце концов мы открываем этих счастливых небожителей, а не они нас. Пока они нежились под своим превосходным небом, человек Земли покорял стихии, пересекал океаны и нехоженые континенты, проливал кровь и приносил неслыханные жертвы, чтобы построить новый мир и стать господином земной природы. И вот поднялся теперь к центру Галактики!

После этого разговора меня почему-то еще сильнее потянуло на Землю, пусть и не лучшую, как уверяет академик, планету, но где все соответствует моим понятиям о правде, красоте, разуме. И где меня ждут…

Грандиозный путь близился к концу, но только к какому? Этого мы не могли знать. Ракета приблизилась к звезде-солнцу Самойлова. Затаив дыхание я не отходил от астротелевизора. Снизив скорость до обычной космической — пятьдесят километров в секунду, — «Урания» мчалась прямо к центральному светилу. Чужое солнце, ослепительно яркое и горячее, светило на правом экране. Оно было удивительно похоже на наше Солнце. Казалось даже, что мы, напрасно пространствовав в Космосе бездну лет, описали замкнутую кривую и возвратились к родным пенатам. Слева закрыл четверть неба шар неведомой планеты, сияя холодным блеском.

— Это она! — воскликнул я. Долгожданная планета Икс!

Самойлов улыбался. Планета Икс оказалась там, где ей предназначалось быть по расчетам. Это была победа разума ученого, триумф тензорного анализа и научного предвидения.

Самойлов вдруг толкнул меня в бок.

— Кажется, туземцы не подозревают, что их сейчас откроют.

Серебристый диск чужой планеты заполнил все экраны. Самойлов повернул масштабную ручку, и сквозь дымку атмосферы проступил лик планеты, ее материки и океаны непривычной конфигурации. Синева океанов сгустилась, казалось, до фиолетового оттенка. Я выключил гравиметр и искатель траектории, ненужное теперь гудение которых лишь отвлекало. Вот и приборы показали неожиданный скачок температуры корпуса корабля: очевидно, мы коснулись атмосферы. Я плавно развернул астролет на полуэллиптическую орбиту и все внимание сосредоточил на уравнителе скоростей. Тормозные двигатели густо пели успокаивающую мелодию нормального режима замедления.

Самойлов включил автоматический газоанализатор.

— Атмосфера почти земного состава, — обрадованно сообщил он. — Только больше, чем в земной, кислорода — двадцать пять с половиной процентов. Довольно значительно содержание благородных газов. Аргона, например, около четырех процентов, а водорода полпроцента. В общем жить можно!

Вскоре «Урания» превратилась в искусственного спутника планеты Икс, и мы начали ее широтный облет. Интересно, есть ли здесь жители? С такой высоты еще ничего нельзя было рассмотреть. На экранах мелькали какие-то расплывчатые, смазанные полосы. Иногда мерещились группы зданий, которые вполне могли оказаться нагромождением мертвых скал. Впрочем, планета под нами казалась такой приветливой и уютной, что хотелось верить в лучшее. Открытие необитаемого мира или планеты, населенной жучками и букашками, было бы сомнительной наградой за долгий и опасный путь. Здесь что-то есть, я уверен. Может быть, впервые за все путешествие я почувствовал радостное волнение галактического первооткрывателя.

Я должен был проявить все свое профессиональное мастерство, чтобы правильно выбрать место предстоящего «приземления». Нужно было рассчитать посадку так, чтобы не причинить вреда здешним обитателям, если они, конечно, есть. Высаживаться на поверхность планеты мы собирались отнюдь не на «Урании». Ведь у нас была замечательная миниатюрная атомно-водородная ракета весом в двести тонн, уютно покоившаяся пока в носовом ангаре. Она специально предназначалась для посадки на небесные тела. Вообще говоря, мы могли бы посадить на планету и «Уранию». Но поднять потом в Космос восьмидесятитысячетонную громадину — это не шутка. Для взлета пришлось бы израсходовать ровно половину всего гравитонного топлива. А еще неизвестно, удастся ли где-нибудь пополнить его запасы.

Вдруг, почти пересекая наш путь, беззвучно пронеслось большое, отсвечивающее в солнечных лучах эллипсоидальное тело. Метеорит? Нет, это не мог быть метеорит: слишком правильная форма, да и траектория была иной, чем у метеора.

— Видел! Нет, ты видел?! — возбужденно сказал академик. — Спутник!.. Искусственный спутник! Их должны быть здесь десятки, если так быстро встретился один из них!

Последние сомнения исчезали. Здесь есть разумные существа! Необходимо удвоить осторожность: неизвестно еще, как нас примут неведомые собратья по разуму. Удастся ли вовремя втолковать им цель нашей миссии?

Наконец при очередном пролете над экваториальной зоной планеты я заметил обширную равнину, пригодную для посадки.

Ну, что ж… — хриплым то волнения голосом сказа я и вопросительно посмотрел на академика. — Будем собираться на планету?

Он кивнул головой, торопливо рассовывая по карманам микрофильмы, магнитофон, электроанализатор и даже портативную электронную вычислительную машину размером с саквояж.

В последний раз мы тщательно проверили программу корректировки орбиты, по которой «Урания» будет послушно вращаться вокруг планеты, дожидаясь нас. В случае возмущений ее орбиты робот-пилот, повинуясь программе, возвратит астролет на правильную траекторию.

— Пошли, — решительно произнес Самойлов и сделал несколько шагов к люку, ведущему в ангар атомно-водородной ракеты.

И тут началось непонятное. Астролет вдруг стал резко замедлять движение, вследствие чего мы кубарем покатились на пульт. Зазвенело разбитое стекло прибора: я угодил в него головой. Хорошо, мы были в скафандрах! Вслед за тем страшный рывок сотряс весь корабль. «Урания» дважды перевернулась вокруг поперечной оси и неподвижно повисла в пространстве носом к планете. Меня больно защемило между стойками робота-рулевого.

— Что это?! Что происходит с нами?! — крикнул я, цепляясь за механические руки автомата и поручни пульта.

Петра Михайловича швырнуло в угол — к счастью, на мягкую обивку стены. Он шарил по стене руками, пытаясь встать. Его «телескопы» валялись у моих ног. Однако ученый не потерял своего неизменного спокойствия, и я услышал, как он пробормотал:

— Нас, кажется, не желают принимать.

Все плыло и дрожало перед моими глазами. Я лихорадочно всматривался в экраны обзора, надеясь открыть причину происходящего. Но экраны словно взбесились: они то пылали всеми цветами радуги, то потухали, и их черные зловещие овалы мрачно давили на сознание. Астролет продолжал висеть в пространстве. Странно, почему он не падает на планету?

— Куда же пропало тяготение планеты? — глухо спрашивал меня Самойлов, близоруко всматриваясь из своего угла в цветную шкалу гравиметра.

В довершение ко всему, мы не только не падали на планету, а наоборот, стали удаляться от нее прочь, в мировое пространство. Что же делать? Я раздумывал лишь одно мгновение. Потом бросился к главному сектору управления и включил гравитонный реактор. Из дюзы вырвался сверхмощный сноп энергии. Но тщетно! Двигатель пронзительно завизжал, словно ему что-то мешало в работе, а корабль ни на йоту не продвинулся к планете. Я осторожно переводил квантовый преобразователь на все большую и большую мощность — и все же «Урания» медленно ползла «вверх»! Мы походили на неумелых ныряльщиков, которых вода выталкивала обратно.

Тогда двигатель был включен на полную мощность, и я чуть не потерял сознание от сильнейшей вибрации. Академик совсем ослабел: он сидел, уронив голову на грудь.

Экраны вдруг «прозрели»: слева стал вырастать колоссальный ребристый диск километров двадцати в диаметре — вероятно, искусственный спутник. Чудовищная сила неумолимо влекла нас к диску, словно смеясь над двигателем, извергавшим миллиарды киловатт энергии. Так продолжалось несколько часов…

Внезапно наступила тишина: умолк громоподобный гул работавшего на пределе реактора. Я стоял, опустив руки, и с ужасом смотрел на стрелку прибора, измерявшего запасы гравитонов. Она показывала ноль! Астролет опять перевернуло. Я не мог сообразить, диск ли наплывал на нас, или мы притягивались к нему.

Вот мне показалось, что сейчас неминуемо столкновение с диском — и тотчас астролет отбросило назад: очевидно, реактивная тяга «Урании» долго сдерживала страшный энергетический напор извне.

Дальнейшее происходило без нашего участия. Астролет описал замысловатую кривую вокруг диска, перевернулся еще несколько раз, точно его перебрасывали гигантские руки, и, подчиняясь неведомой силе, снова притянулся к диску. Только сейчас я разглядел, что поверхность спутника не ребристая, а безукоризненно отшлифована и прозрачна. Словно в гигантском аквариуме, внутри спутника вырисовывались длинные переходы, каюты, лаборатории, сложные установки, эскалаторы, движущиеся между этажами. Как будто я рассматривал океанский корабль в разрезе!..

— Не вздумай включать двигатель, — хрипло шепнул пришедший в себя Самойлов. — Мы находимся в сильнейшем искусственном поле притяжения… Астролет, кажется, хотят уложить в колыбель.

Я открыл рот, чтобы сказать ему, что все гравитонное топливо «вылетело в трубу» в результате неравного поединка с чужой техникой, но Петр Михайлович вдруг вытянул руку:

— Смотри, сейчас нас будут пеленать!

Я увидел, как в днище диска раскрылись гигантские створки: в них свободно уместились бы два таких астролета как наш. Словно игрушка, «Урания» была взята в створки, которые беззвучно сомкнулись под ней. Наступила непроницаемая темнота.

Глава девятая. СОБРАТЬЯ ПО РАЗУМУ

Не кажется ли вам, Петр Михайлович, что мы в плену?

— М-да, — сконфуженно согласился академик. — Туземцы оказались более расторопными, чем можно было ожидать. А ты заметил, какие у них энергетические возможности? Остановить «Уранию» в пространстве! Ни за что бы не поверил этому раньше.

— Того ли еще надо ожидать, — угрюмо предположил я. — Если когда-нибудь мы и выберемся из этой космической ловушки, то лишь затем, чтобы попасть в здешний зоопарк. Представьте себе: клетка номер один — академик первобытной цивилизации Земли Петр Михайлович Самойлов! Мне придется довольствоваться соседней клеткой, менее комфортабельной, сообразно моей широко распространенной по Вселенной профессии звездоплавателя.

— Ты слишком мрачно смотришь на вещи, — не сдавался Самойлов. — Никогда не соглашусь, чтобы столь высокий интеллект — а о нем свидетельствует уровень их техники — сочетался с подобным варварством в обращении со своими собратьями.

— Можете не соглашаться. Это ничего не меняет в нашем положении.

Вдруг стены астролета стали прозрачными, и в него хлынул голубоватый свет. Я быстро выключил освещение салона. Наступил полумрак, но с каждой секундой он все более рассеивался. Наконец стены точно растаяли, и мы увидели себя в центре огромного цирка не менее двух километров в диаметре. До самого купола цирка амфитеатром поднимались ложи, заполненные существами, напоминавшими людей, одетых в свободные одежды нелепой для нашего глаза, если не сказать безвкусной, расцветки. Множество холодных глаз рассматривало нас с оскорбительной бесцеремонностью. Я внутренне возмутился, но тут же съежился, встретив взгляд высокого старика с черно-бронзовым лицом. Его огромные фиолетово-белесые глаза, беспощадно-внимательные, изучающие, спокойно разглядывали меня, словно букашку. Громадный череп старика, совершенно лишенный волос, подавлял своими размерами. Лицо, испещренное тончайшими морщинами, было бы вполне человеческим, если бы не клювообразный, почти птичий нос и необычные челюсти, состоящие, вероятно, всего из двух костей. Это было непривычно для земного человека и отталкивало. Но глаза! Они скрашивали черты его лица. Бездонные, как Космос, настоящие озера разума, в которых светилась мудрость поколений, создавших эту высокую цивилизацию.

Я с удовлетворением отметил, что во всем остальном это были именно люди. Однако «собратья» сохраняли странное спокойствие, молчали и сидели неподвижно, точно изваяния.

— Попробуем представиться, — шепнул Петр Михайлович.

Он с достоинством выпрямился и внятно произнес:

— Мы — люди, жители Земли. Так мы называем свою планету, расположенную в конце третьего спирального рукава Галактики.

И он включил карту-проектор Галактики на задней стене рубки.

— Мы прилетели оттуда…

Палец ученого пустился в путь от окраины Галактики к ее центру.

Существа, как говорится, и ухом не повели. Ни звука в ответ. Огромная аудитория продолжала молча рассматривать нас.

— В конце концов, — рассудил Самойлов, — никто нас не держит. Мы можем подойти к ним поближе и попробовать растолковать что-нибудь на пальцах.

Я тотчас решил сделать это и, выйдя из астролета, направился к ближайшим ложам. Но в двух-трех шагах от астролета пребольно стукнулся головой о невидимую стену. Чудо да и только! Стена была абсолютно прозрачная, но тем не менее существовала! Теперь я понял, что все привычные предметы вокруг нас стали до нереальности прозрачными, а видимым остаются только центр рубки да салон со столом и креслами.

— Да… это тебе не клетка, — растерянно пробормотал академик.

— Чего они уставились на нас? — возмутился я.

Академик покачал головой.

— Странный вопрос! На их месте мы делали бы то же самое, рассматривая на Земле внезапно появившихся собратьев.

Внезапно на куполе амфитеатра возникли замысловатые значки и линии.

— Ага! — с удовлетворением сказал Петр Михайлович. — С нами, кажется, пожелали объясниться.

Несколько минут он пристально вглядывался в непонятные знаки. Потом широко улыбнулся.

— Нам предлагают какую-то математическую формулу или уравнение. Судя по структуре, она напоминает закон взаимосвязи массы и энергии — этот универсальный закон природы.

— Ну, не ударьте лицом в грязь, — взмолился я. — Предложите им что-нибудь посложнее, чтобы и они призадумались.

Самойлов быстро включил проектор: подчиняясь его команде, электронный луч написал сложнейшее тензорное уравнение.

В ответ замелькали целые вереницы новых знаков, таких же непонятных, как и предыдущие.

— Такие приемы объяснений ни к чему не приведут, — в раздумье сказал Петр Михайлович. — Ни мы их, ни они нас не поймут… Стой-ка! Напишем им лучше нашу азбуку.

И электронный луч принялся выписывать на экране алфавит. Академик отчетливо, громким голосом называл каждую букву.

На куполе тоже сменились значки. Они стали несколько упорядоченнее. Очевидно, это была их азбука. Ничего себе! Букв не менее сотни — в два раза больше, чем в нашей азбуке.

Значки под куполом поочередно вспыхивали, и громкий звенящий голос, очевидно механический, отчетливо произносил звуки. Похоже было, что мы сидим за школьными партами и учимся читать по складам.

Затем купол померк, стерлись и лица сидевших в амфитеатре, зато явственно проступили очертания знакомой обстановки астролета. Мы снова остались вдвоем в салоне, и родные стены сомкнулись вокруг нас.

— Как вам нравится такая демонстрация? — сердито сказал он. — Homo sapiens в роли приготовишки!..

Но Петра Михайловича это не смутило.

— Любопытно, как они достигают полной прозрачности предметов.

Я пожал плечами.

— Давай откроем люки и выйдем из астролета, внезапно предложил Самойлов.

Включили экраны. Однако нас встретила непроглядная тьма. Где же амфитеатр и существа? Или это была галлюцинация?

Приходилось пассивно ждать развязки событий.

Время тянулось нестерпимо долго. О нас точно забыли. Нельзя было даже определить, движется ли наша тюрьма, или повисла неподвижно в пространстве.

Вдруг мы ощутили легкий толчок, будто «Урания» с чем-то столкнулась. Вслед за тем с экранов полился ласковый солнечный свет. Мы остолбенели: оказывается, «Урания» была уже на поверхности планеты. Как это случилось? Я поднял глаза на проектор верхнего обзора и увидел, что спутник-диск, медленно смыкая створки «колыбели», в которой незадолго до этого покоился астролет, по спирали уходил ввысь, на прежнюю орбиту движения вокруг планеты.

— Нет, ты представь себе только! — поразился Самойлов. — Какая грандиозная сила должна быть приложена, чтобы свободно опустить нас на поверхность планеты! Сколько энергии надо, чтобы удерживать или передвигать в любом направлении громадину спутника в поле тяготения планеты. Вот это, я понимаю, техника!

Нам задали новую загадку. Астролет находился на огромной пустынной равнине. Она поразительно ровная и гладкая, точно зеркало. Отполированная поверхность тускло отражала лучи солнца. Ясно, что это было искусственное поле — вероятно, космодром. Но почему не видно служебных и стартовых сооружений, эстакад, матч радиотелескопов и локаторов? И вообще как это нас не побоялись оставить одних?

Я тщетно ломал голову, а чувства между тем впитывали окружающий мир. Чужое небо — нежно-фиолетовое, неправдоподобно глубокое и чистое — вызывало в моей душе целую бурю. Сами посудите: десятки лет мы ничего не видели, кроме мрачной черной сферы. И вдруг это ласковое, почти земное, небо, удивительно напоминающее родину.

Мы открыли нейтронитные заслоны всех иллюминаторов и, прильнув к стеклам, жадно всматривались в даль. Искусственная равнина уходила за горизонт, который здесь был чуть ближе, чем на Земле: вероятно, размеры планеты были несколько меньше земных. Далеко-далеко, там, где небо сходилось с «землей», неясно мерещились какие-то деревья — вернее их причудливые кроны. Возможно — это был лес…

— Надо начинать разведку, — сказал Петр Михайлович. — Хотя состав атмосферы благоприятен для жизни, но кто его знает, может быть, в ней имеется какой-нибудь ядовитый для нас компонент. Выпустим вначале животных.

И академик отправился в анабиозное отделение, где в специальных сосудах «грезили» в анабиозе кролики, мыши и даже шимпанзе.

Через полчаса он «оживил» наш зоопарк, подкормил пару мышей и, соблюдая все меры биологической защиты, выпустил их на волю.

Мы прильнули к иллюминаторам, наблюдая за «разведчиками». Мыши побегали, побегали, потом остановились. Их, очевидно, смущала полированная «почва». Одна из них подняла мордочку вверх и деловито понюхала воздух.

«Сейчас лапки кверху и — конец», — предположил я.

Но мышь как ни в чем не бывало побежала под корабль.

Потом мы выпустили кролика и, наконец, шимпанзе.

Вот кому должны по праву принадлежать лавры первооткрывателя планеты Икс, — пошутил Петр Михайлович. — Они первые вступили на ее почву, а не мы.

Шимпанзе, жадно нюхавшая воздух, вдруг опрометью бросилась к входному люку астролета и, жалобно крича, стала царапаться, словно просила впустить обратно.

— Чего она испугалась? — удивился академик.

Неожиданно откуда-то сверху в поле нашего зрения появился летательный аппарат, представлявший собой яйцо — да, огромное яйцо с прозрачными стенками. Внутри него находилось «человек» пять существ весьма ученого вида. Они сидели в мягких удобных креслах вокруг овального стола, на котором стояли различные непонятные приборы. Часть яйца была занята какой-то установкой, напоминавшей нашу высоковольтную подстанцию в миниатюре, — очевидно, это был двигатель. Аппарат неподвижно повис в полуметре от «земли». В нем открылась дверь, и существа не спеша вышли наружу.