Метагалактиане дошли до великих истоков жизни и смерти, самую смерть отдельного человека они сделали началом новой жизни.

Вскоре я получил второе известие от Джирга. Оно было полно тревоги.

— Круги Многообразия спешно строят на верфях Дразы какие-то грандиозные механизмы, — сообщил он. — В то же время большая часть Познавателей покинула Острова Отдыха, вернее, Круги Многообразия заставили их оторваться от полусонной неги, прекратив подачу газа блаженства. В восточной сектор океана стянуты все лайнеры и плавучие энергостанции. Элц и его окружение что-то замышляют. Над Лезой патрулируют сторожевые катера. Подняться на поверхность океана нет никакой возможности. Свяжись с Виарой, сообщаю ее позывные.

Я поделился услышанным с академиком и Уо. По лицу метагалактианина пробежала молния. Он тотчас же включил систему причудливых аппаратов, скрытых в глубине ниши.

— Сейчас узнаем, — сказал он. — Я, кажется, догадываюсь. Это назревало в течение всех последних веков.

На мерцающем экране проектора появился огромный зал Кругов Многообразия, заполненный до отказа. По-видимому, происходило какое-то важное собрание. Председательствовал Элц в своем неизменном фиолетово-красном одеянии. Он что-то быстро говорил, но звуков его речи мы еще не слышали, пока Уо не повернул сектор на пульте перед двумя улиткообразными аппаратами. До нас явственно донеслись слова Элца, находившегося за тысячи километров.

— Гиганты закончили ремонт Загадочного Шара, — размеренно говорил он. — Их дальнейшие намерения неизвестны Кругам Многообразия. Возможно, они покинут Гриаду, и мы избавимся от потенциальной угрозы Гармоничному Распорядку Жизни. Хотя Гиганты за все время пребывания ни разу не предприняли враждебных действий и даже передали нам часть своих знаний, все-таки мы постоянно ощущаем их неведомую огромную мощь. Туманные сведения о могущественных пришельцах, которые требовали перестроить Гармоничный Распорядок Гриады, непонятным образом проникли в массы грианоидов, усилив дерзкие надежды и без того беспокойных обитателей подводных городов.

Все помнят, как гиганты погасили искусственное солнце, зажженное нами над Большим Юго-Западным Островом с целью заставить их передать нам свой Шар. Потом они сами зажгли неизмеримо более мощное солнце над южным полушарием Гриады, чтобы улучшить климат для обитателей Желсы. В спектре их Солнца онфосы — наши физики — не нашли знакомых полос излучения. Это говорит о том, что их солнце работало на совершенно иных источниках энергии. Гиганты ни разу не допустили Познавателей к Загадочному Шару, и онфосы до сих пор не могут разгадать их силовое поле.

Мы будем спокойны лишь тогда, когда на Гриаде не останется более могучих сил, чем сила Познавателей. Однако с уходом гигантов в Космос исчезнет невиданный источник знаний, до которых мы не дойдем еще за миллион кругов. Познаватели должны захватить Загадочный Шар и его обитателей!

— Не дадим улететь гигантам в Космос! — громогласным эхом пронесся по залу призыв тысяч Познавателей.

— У гигантов скрываются и земляне, — продолжал Элц, жестом успокаивая аудиторию. — Эти беспокойные существа ускользнули из Трозы в тот момент, когда биопсихологи должны были приступить к решающим экспериментам в изучении их мышления. Нам необходимы эти земляне для продолжения опытов, которые могут оказаться очень важными для развития Познавателей.

Щелкнул выключатель, и экран погас.

— Вот в чем дело, — удовлетворенно заметил Уо. — Они давно собираются завладеть нашим кораблем. До сих пор это им не удалось. Но сейчас они на что-то надеются. Тем хуже для них.

Наша дружба с метагалактианами крепла и развивалась. Это были в высшей степени обаятельные, мягкие и приветливые люди. Трудно нам было постичь их внутренний мир, но все же мы чувствовали, что их сердца безгранично открыты для всего доброго и справедливого, вмещая в себя целый океан чувств. Самый черствый человек, общаясь с ними, невольно проявил бы лучшие качества своей души, которые в иной обстановке, может быть, и не обнаружились бы.

Мы незаметно вошли в их удивительно размеренную жизнь, помогали, как могли, заканчивать настройку приборов и наладку механизмов волшебного «корабля пространства-времени». Каждый день Уо старался передать мне новую крупицу высших знаний, и я чувствовал, как неизмеримо расширяется мой кругозор, открывается удивительный мир новых вещей и понятий. С гордостью думал я о том времени, когда вернусь на родину; земляне-астронавты будут благодарны мне за то, что я принес им эстафету высочайших знаний метагалактиан, новые приемы преодоления Космоса.

Петр Михайлович круглыми сутками пропадал в библиотеке метагалактиан. В свободное время и я забирался в Информарий корабля, пытаясь понять теорию тоннеля пространства-времени и законы перехода к электронно-мезонной форме движения. Однажды мне попалась в руки катушка магнитной записи, которую, вероятно, случайно забыл академик. Эта запись была сделана недавно: катушка выглядела совсем новой. Я не удержался и заложил ее в анализатор. Зазвучала вдохновенная исповедь беспокойного ученого:

"В библиотеке гигантов я нашел то, что превосходило самые дерзкие мечты землян. Даже беглый просмотр заглавий метагалактианских памятных лент — «Строение материи», «Происхождение и развитие Вселенной», «Выражение четырехмерности Космоса в элементарных функциях», «Восприятие кривизны пространства-времени», «Законы движения в поле Син» — обещал чудесные страницы из Великой Книги Бесконечного Познания.

Вчера состоялась очень важная для земной науки беседа с вождем метагалактиан Уо. Он пришел в Информарий в тот момент, когда я силился понять условия перехода из четырехмерного в пятимерный мир, изложенные в книге «Многомерность физических пространств во Вселенной». Уо сел напротив меня и после продолжительного молчания заговорил:

— Я прочитал микрофильмы, записанные тобой, и понял, что ты был на Земле ученым, стремящимся проникнуть в сущность того, что вы называете пространством-временем. Однако в твоих выводах много ошибок и заблуждений.

— Много?! — воскликнул я, чувствуя, что мое авторское самолюбие уязвлено.

— Да, — подтвердил Уо. — И это естественно: нужны миллионы лет познания, чтобы широко распахнуть дверь в необозримые глубины материи. Нам это почти удалось. Ты тоже стремишься к вершинам познания. Мы понимаем это и зовем тебя вперед. Только там, в нашей Метагалактике, ты познаешь новое пространство-время и, может быть, вместе с нами проникнешь в другие, еще более удивительные пространства-времена. Ты хочешь этого?

Меня охватило глубокое волнение. Жажда познания, которую я не смогу, вероятно, утолить до последнего часа жизни, потушила слабые огоньки воспоминаний о Земле, о братьях землянах, во имя счастья которых я, собственно, и предпринимал утомительные изыскания и путешествия.

— Хочу ли я углубляться в вечную и бесконечную природу? — воскликнул я. — Конечно!

Метагалактианин удовлетворенно улыбнулся.

— А как твой друг? Он тоже стремится к познанию?

— Виктор? — неуверенно переспросил я. — Видите ли, он… астронавт. Его страсть — астронавигация и космические корабли. Ради этого он полетит на край Вселенной, хоть до самого конца бесконечности.

Потом разговор перешел на сугубо научные темы. Когда я стал излагать свою теорию пространства-времени-тяготения, то заметил, что полубог из другой Метагалактики иронически усмехнулся, услышав о полете «Урании» со скоростью больше скорости света.

— Явное заблуждение! — резко прервал он меня.

Одухотворенное лицо метагалактианина отразило мгновенный бег мыслей. Лучезарные глаза, устремленные в пространство, отражали гигантскую работу мозга. Для метагалактиан характерна сложнейшая система логического мышления. На включенном биоэкране я видел, как мысли Уо спиралями поднимались к недосягаемым вершинам обобщений и абстракций. И тогда я переставал что-либо понимать. Как сверхточный струнный гальванометр, Уо мгновенно реагировал на изменения окружающего мира, отражая их в виде точных формул и закономерностей. Это было гармоничное слияние природы и разумного существа, в котором материя предельно близко подошла к познанию самой себя. Это был тот могущественный разум, о котором мечтал Лаплас в своей книге «Опыт философии теории вероятностей». С пугающей тоской я понял, что никогда не успею познать того, что видел сейчас метагалактианин перед своим умственным взором.

— Явное заблуждение, — повторил Уо. — И ошибка заключается в том, что закон взаимосвязи массы и энергии гораздо более сложен, чем думаете вы. Формулы вашего ученого Эйнштейна не совсем точны. Существует особое поле сопротивления движению света, недоступное вашим приборам, но проникающее весь видимый мир. Это особое состояние материи, которое мы называем поле Син. Оно невероятно усложняет вид всех математических уравнений, описывающих движение частиц-волн. И скорость света в этом поле сопротивления никогда не превышает трехсот тысяч километров в секунду, считая вашими земными мерами.

— Почему скорость света недостижима для тел, обладающих массой? — продолжал рассуждать Уо. — Не только потому, что требуется затрата бесконечно большой работы для разгона тела до этой скорости. Все дело в свойствах поля сопротивления. Если бы вам удалось нейтрализовать это поле — вот тогда «Урания» достигла бы суперсветовой скорости. Но вы не умеете его нейтрализовать и, вероятно, не сможете этого сделать еще десятки миллионов лет. О поле Син не подозревают и гриане.

— А вам удается нейтрализовать поле сопротивления?

— Чтобы преодолеть скорость света, — не отвечая на мой вопрос, Уо повернулся к экрану, — надо пробить в поле сопротивления тоннель, затратив для этого громаднейшую энергию в бесконечно малый промежуток времени в строго рассчитанном ритме. Но однажды пробитый тоннель все время сопровождает корабль. Надо лишь поддерживать его небольшим расходом энергии — около ста миллиардов киловатт в минуту.

«Вот это небольшой расход энергии! — подумал я. — Это почти столько же, сколько давал в XXIII веке каскад волжских гидростанций за год!»

Затем Уо вызвал на экран целый лес математических символов и стал объяснять мне сущность поля сопротивления. Я незаметно потрогал свои виски и лоб. От умственного напряжения трещала голова. Закрыв глаза, я чуть не заплакал от мозгового бессилия, от несовершенства человеческого разума, которое отмечали когда-то Эйнштейн, Менделеев, Лобачевский, Энгельс.

Разочарование и досада охватили меня:

— Почему же приборы «Урании» показывали скорость больше световой? И почему нас забросило в межгалактическое пространство, на миллион световых лет в сторону от центра Галактики?

Уо снова усмехнулся:

— Это сказывались парадоксы пространства-времени плюс накладывающееся действие поля сопротивления. Огромное выделение энергии, которого вы добились на «Урании», повлекло за собой — по закону преобразования — гигантскую концентрацию эквивалентной массы. Масса породила грандиозное поле тяготения, сильно искривившее пространство вокруг ракеты. Она стала двигаться по кривой кратчайшего пути в этом пространстве, то есть по геодете. А противодействие поля Син вызвало искажение показаний приборов. Вот почему вам казалось, что скорость света превзойдена. Та же причина — искривление пути ракеты — забросила вас в другую область пространства.

После этой беседы я испытал глубокое разочарование, обиду, горечь… Всю жизнь я посвятил изучению свойств пространства-времени-тяготения, а оказалось, что ничего не знаю и далеко не полно, неточно представлял себе картину мира. Как никогда раньше, я понял, что разумные существа во Вселенной подобны пылинке в золотом луче, пробивающемся сквозь ставень. Покружившись один миг, они пропадают во тьме. Поэтому нет в жизни ничего более высокого и прекрасного, чем поглощать глазами, головой, сердцем этот бессмертный скользящий луч! Счастлив тот, кто хоть раз испытал радость познания!

С тяжелым сердцем я перечеркнул свою несовершенную теорию пространства-времени-тяготения и несколько дней бездумно бродил по залам и отсекам метагалактического корабля. Надо было воссоздавать новую теорию на основе неисчерпаемых знаний, накопленных метагалактианами. Я твердо решил посвятить этому остаток своей жизни, чтобы довести учение о пространстве-времени до глубины, которая на Земле едва ли будет достигнута даже за миллионы лет. Ради создания этого учения, которое поможет братьям землянам, я готов лететь с Уо в другую Метагалактику…"

Здесь запись обрывалась. Порывшись, я нашел еще несколько катушек, сложенных академиком в пустом ящике Информария, и наугад поставил одну из них. Снова зазвучал мягкий баритон Петра Михайловича:

"Изучая величайшие достижения метагалактиан, я все больше убеждался в великой общности законов развития материи во всех уголках Вселенной. В силу этой общности высочайшая цивилизация гигантов оказалась для меня частично понятной. В огромных хранилищах Голубого Шара я обнаружил тысячи метров синеватой ленты из неизвестного вещества. В нем как бы окаменели электромагнитные колебания, записанные когда-то по ту сторону Вселенной. С помощью Уо я научился развертывать эти записи на экранах памятных машин.

Вот я вкладываю в электронный аппарат ленту из серии «Эволюция планет», и на экране проходят картины истории далекого мира. Я узнал, что эволюция жизни на планетах Авр тянулась неимоверно долго — тридцать пять миллиардов лет! В пять раз дольше, чем на Земле! Целых полтора миллиардов лет среди первобытных оранжевых лесов Авр, шумевших на экране, бродили предки нынешних метагалактиан, напоминавшие огромных двуногих барсов. Восемьдесят миллионов лет тому назад эти млекопитающие выделились из царства животных, начав историю разумной жизни.

Раздумывая над непомерно длительным сроком эволюции метагалактиан, я, наконец, понял, в чем причина: дело в том, что в их мире не было той побудительной силы — оледенений, резкого изменения в условиях существования, — которая на Земле заставила первобытную обезьяну взяться за дубину и приобщиться к труду. Эволюция жизни на планетах Авр облегчалась и в то же время задерживалась астрономическим положением планеты: ее ось вращения была почти перпендикулярна к плоскости орбиты.

Угол наклона равнялся восьмидесяти девяти с половиной градусам. Этот наклон и обусловил золотой климат планеты. Миллионы лет неслышно пролетали над ней, дни следовали за днями, годы за годами, совершенно равные друг другу по продолжительности. Ни тропического жара, ни полярного холода, ни излишней сухости или влажности, ни резких скачков температуры. Вечно чистое небо, удивительно ровный климат, постоянная температура благотворно сказались на интеллектуальном развитии метагалактиан, никогда не отвлекавшихся на борьбу с враждебными организму стихиями природы".

И еще одна короткая запись:

"Невероятно! У метагалактиан насчитывается восемь чувств! Кроме обоняния, осязания, зрения, слуха и вкуса, еще три органа чувств. Насколько я понял, они имеют органы, воспринимающие ультрафиолетовые и инфракрасные лучи, ультразвук и рентгеновские колебания! Они ощущают пространство-время так же, как мы пространство. Метагалактиане смутно приближаются к пониманию миров, в которых материя имеет, кроме пространства-времени, и другие формы существования, что для меня — полная загадка.

Специальный орган чувств, драгоценный дар природы, позволяет им слышать процессы роста в клетках различных живых организмов.

— Мы воспринимаем процессы роста, как определенные мелодии, — пояснил мне Уо. — Ведь и у вас есть приборы, электромагнитные понизители частоты, позволяющие слышать процессы роста. У вас это искусственные приборы, а у нас естественные органы. Мы слышим, как растет трава, слышим трение воды в растениях, работу клеток, тончайшие процессы в мозгу и нервах. Вот почему мы можем разговаривать мысленно, без помощи слов, но только друг с другом. Вам это пока недоступно.

Беседы с Уо были для меня волшебной повестью о Недостижимом. Однажды он позвал меня к большому аппарату, оказавшемся квантовым микроскопом, и сказал:

— Вот как выглядит Микровселенная.

Картина микромира, развернувшаяся передо мной, оказалась неизмеримо более сложной, чем та, которую представляли себе ученые на Земле. Даже электрон, эта мельчайшая частица материи, оказался сложной системой, состоящей из вихреобразных сгустков энергии, окруженных десятками взаимопревращающихся материальных частиц, наименьшие из которых имели диаметр десять в минус восемнадцатой степени сантиметра! Одна миллиард миллиардная доля сантиметра! И тут я вспомнил слова величайшего мыслителя Владимира Ленина: «Электрон так же неисчерпаем, как и атом».

Но это уже был предел дробления материи. Затаив дыхание я наблюдал, как на экране проектора медленно вращалась сложнейшая внутриэлектронная Микровселенная. Киноаппарат как бы замедлял быстротекущую жизнь Микровселенной в триллион миллиардов раз…"

Внезапно меня сильно ударили по плечу. Я вздрогнул и покраснел. Позади стоял неслышно подошедший Самойлов.

— Ты что тут делаешь? — спросил он подозрительно осматривая меня. Увидев катушку, заложенную в анализатор, он нахмурился: — Нельзя заглядывать без разрешения в чужие записи.

Чтобы скрыть смущение, я пробормотал:

— Петр Михайлович! Так вы собрались лететь в страну Уо?

Его лицо разгладилось, и он спросил:

— А ты разве не хотел бы полететь туда?

Полет на машине пространства-времени по фантастическому «тоннелю» в поле сопротивления, в другую Метагалактику! Разве я не был пилотом межзвездных кораблей?

Какие могут быть сомнения!

— Конечно! — воскликнул я.

Но тут "кнуло мое сердце.

— Только прежде я хотел бы возвратиться к Солнечно системе, чтобы сообщить землянам о себе, о наших открытиях.

— И забрать Лиду, хочешь ты сказать, — продолжил за меня академик.

Я смущенно опустил голову.

— Ведь она одна там, в Пантеоне Бессмертия. Если мы не вернемся, реле времени разбудит ее через миллион с четвертью лет. Она окажется в невероятно далекой от нас эпохе, среди землян… пусть прекрасных, но без родных и знакомых. Ей будет тяжело! Очень тяжело!

Впервые Петр Михайлович не стал подшучивать надо мной.

— Ты прав, серьезно сказал он. — Мы обязаны возвратиться на родину, чтобы донести весть о Гриаде, о высочайшей цивилизации метагалактиан. Тем более что полет к Земле для гигантов не сложнее легкой загородной прогулки.

Я крепко обнял моего дорогого наставника и друга.