Герай вспомнил тот сумрачный покой, где впервые увидел Инниру. Она подобна цветку лотоса в водах Евфрата, она как солнце и луна! Мог ли он, сын простого скотовода, мечтать о ней? Быть с Инниру – счастье. Но как забыть родину? Ему часто снились зеленые воды Моря Каспов, родные степи и горы. А тут, на Этеменигуре, он чувствовал себя как в темнице. Герай не знал, что Инниру помогла Иди-Наруму спровадить своего супруга к Энки. Племянник царя мечтал сделать ее своей женой и обещал избавить от чаши забвения. Но… коварная Инниру подкупила виночерпия, чтоб он дал Иди-Наруму вместо вина напиток смерти. И тогда она сама становилась властительницей Благодатной страны.

Лучи восходящего солнца коснулись храма на вершине зиккурата, и ваятель забыл обо всем. В который раз он залюбовался Этеменигурой. Наклонные стены, приподнятые края террас, мягкие изгибы, выпуклые стороны основания гигантской пирамиды – все рождало иллюзию, будто храм на вершине достигает неба и бог Энки может спускаться к молящимся прямо по лазурной тверди небосвода.

Тесно прижавшись плечом к Октему, ваятель сидел в ряду «друзей царя» – в главной камере погребения. Он все еще не верил, что друг снова с ним, что он здесь. Октем появился ночью, примерно за час до разговора Герая с Иди-Нарумом. Во мраке кельи ваятеля Октем будто возник из воздуха, так что Герай в испуге вскочил на ноги. Октем был в тунике жреца, каких много сновало по зиккурату. «Ты вернулся, друг? – прошептал Герай. – На Этеменигуре настали плохие времена. Ты говорил верно: бытие таит неожиданности. Внезапно умер царь! Или ты знаешь об этом?» – «Да, мне все известно, друг. Знаю и то, что тебе грозит смерть. Я помогу тебе». – «А как?». Октем молвил загадочно: «Увидишь! Только слушайся меня. А теперь иди. Скоро начнется… Я тоже буду там».

Иди-Нарум успел сообщить ваятелю: «Подойдешь к виночерпию. Он в жреческой тунике с черной каймой. Пей без страха! В кубке будет вино, не напиток забвения. Но ты сделай вид, что упал замертво. Потом мои жрецы вынесут тебя из погребения».

…В наклонную галерею вступила пышная процессия арфисток, певиц, танцовщиц, придворных дам, служанок. За ними – военачальники и телохранители царя, сановники. Рабы вели ослов и быков, которые тянули повозки и колесницы. Слуги внесли в главную камеру погребения утварь и сундучки.

Воины в полном снаряжении заняли свои посты у гробницы царя. Из полумрака царской камеры понеслись тихие звуки музыки, запел женский хор, закричали плакальщицы.

…И погребальный пир начался. Иди-Нарум высился у гробницы царя мрачным изваянием. Под ярким балдахином в своих носилках сидела Инниру. Драгоценности так усеяли ее алое платье, что нельзя было понять, из чего соткана ткань. Сверкали, переливались ожерелья, кольца, подвески, серьги из электрума и золота. На гордо вскинутой голове Инниру была корона из золотых венков под гребнем.

Рокотали арфы, глухо и скорбно звучали бубны. Изгибаясь, поплыли в танце молодые танцовщицы. У одной из них, словно приклеенная, держалась на бедре маленькая черная змея. Голосили придворные плакальщицы, им невпопад вторили телохранители – «быки», зорко наблюдавшие, чтобы никто из обреченных не избежал своего напитка. Вдруг на вершине Этеменигуры грозно запели трубы, потом настала тишина. Иди-Нарум высоко поднял тяжелый золотой кубок. Его обритая верхняя губа дрогнула, в глазах полыхнул мрачный огонь. В испуге глядя на него, замерли простые люди Ура, рабы, плотной стеной окружавшие место погребения царя. Хриплый от волнения голос Иди-Нарума прозвучал в тишине громоподобно:

– Пора в путь! Великий царь устал ждать нас!…

Не сводя с Инниру странного взгляда, он опорожнил кубок золотисто-красного напитка. С застывшей улыбкой отпила большой глоток и царица. Мгновение Иди-Нарум стоял недвижно, потом его зрачки расширились от ужаса, он выронил кубок, упал на колени, лег. А побледневшая Инниру, закрыв глаза, допила свой кубок и тоже медленно сползла на циновку, судорожно хватаясь пальцами за край погребальных носилок.

По лицам «друзей царя» катились крупные капли пота. Никто из них не дрогнул, не выказал малодушия: один за другим осушали они кубки, подаваемые жрецами в туниках с желтой каймой, и падали… К поникшей в смертной истоме Инниру подскочили служанки, подняли и бережно уложили в носилки.

Герай неотрывно смотрел в лицо Иди-Наруму и наконец увидел в его полуоткрытых глазах смертную тоску. Что же это? Ведь Иди-Нарум был уверен, что перехитрит всех. Тут Герая грубо толкнул в спину воин царя. Герай обернулся: по лицу «быка» было видно, что он уже испил чашу. Взгляд его тускнел.

– Где твой кубок, ваятель? Я не видел, чтобы ты…

Глаза воина еще жили. Опираясь на локоть, он пытался поднять меч. Тут в тунике жреца подошел Октем. Легко отвел оружие жезлом.

– Успокойся и умри с миром! – сказал он воину – Видишь? Я даю ему.

Он черпнул из медного котла поменьше, что стоял за большим.

– Испей, друг царя, за вечность, – громко сказал он и тихо добавил: – Не бойся, я проверил, это вино.

Оливковая кожа Герая стала почти синей от волнения. И все же он выпил. Октем навалился на него, зарычал:

– Падай! Будто мертвый. На нас смотрят те воины, что окружили гробницу царя. Э-э, а это что? Царь воскрес…

Все изменилось в мгновение ока. Только что прерывисто всхлипывала флейта; смертная тоска клонила молодого флейтиста к земле; вповалку лежали танцовщицы, жрецы Иди-Нарума, телохранители, арфистки и плакальщицы. И вдруг оцепеневшие от зрелища смерти рабы и горожане, окружившие погребение, загомонили, зашевелились. Такого не было и в преданиях! Почему царь вернулся? Бог Энки не принял его!?

Тишину рассек пронзительный крик царя:

– Я знаю, кто предал меня! Теперь знаю. Слава Энки, он спас меня… Эй, стража! Проверить всех! Колите их дротиками.

«Как же уцелел царь!? Выходит, он перехитрил всех. Избавился от племянника и неверной супруги», – молнией пронеслось в мозгу ваятеля. Царь взмахнул над головой сверкающим жезлом. Десятки воинов, притворявшихся мертвыми, вскочили на ноги. Остриями дротиков они кололи всех подряд. Вот ожили знатные друзья Иди-Нарума. Пробудились преданные ему жрецы. Никто из них не успел даже поднять головы. Их закололи мечами. А сам царь ткнул дротиком шею Иди-Нарума. Тот не шевельнулся. На толстом лице царя возникла гримаса изумления. Ему сказали, что Иди-Нарум выпьет вино, а не яд. А он мертв! Тогда царь бросился к носилкам жены. Широко раскрыв глаза, в которых была ненависть, она приподнялась, встала на колени, держась за край носилок, и крикнула:

– Кто помог тебе, проклятый!? О, если б знать… Сорвав с головы корону, Инниру с силой швырнула ее в царя. В руке царицы блеснул синий квадратный флакон. Спустя мгновение она, выдернув пробку, жадно выпила содержимое. И сразу сникла, упала на носилки.

Царь замычал от боли, нелепо тыкая жезлом в сторону рабов и горожан, застывших возле погребения, завизжал:

– Всех! Убить всех, кто видел!

Герай силился и никак не мог проглотить свинцовый комок, застрявший в горле. Что-то похожее на стон вырвалось из его груди. Он хотел вскочить на ноги, броситься к умирающей Инниру. Мощная рука Октема придавила его к циновке. Будто клещами, сдавил он плечо Герая. Левой рукой Октем нащупал в складках туники пакет-капсулу, включил блок антигравитации. Вместе с ваятелем непонятная для окружающих сила потащила Октема, помчала вверх по наклонному коридору. Воины, пытавшиеся преградить им дорогу, как пушинки, отлетали к стенам. Под рев и стоны людей, добиваемых воинами царя, под звон мечей и свист дротиков Октем и Герай вихрем неслись к Этеменигуре… Топот и крики преследователей остались позади. Вот и вершина зиккурата! Из-за угла храма на них налетел воин – «бык». Октем двинул его плечом, и воин покатился по ступеням. На мгновение тонкое пение блока затихло. Отдуваясь, Октем подтащил Герая к краю террасы, сказал:

– Прощайся с Этеменигурой! И покрепче держись за меня. Ваятель глянул вниз – зажмурился от страха, попятился назад. С такой высоты мечущиеся воины и люди в погребении казались букашками. Сюда не доносились стоны и хрипы умирающих. Снова запел мини-блок, Октем обнял ваятеля:

– Не бойся ничего!

Как раз в этот миг на вершину зиккурата ввалились шумно дышавшие воины царя… Они не верили собственным глазам: двое крепко обнявшихся людей медленно падают по дуге к водам Евфрата. «Великий бог Энки уносит кого-то в свои чертоги», – решили они.

Прижавшись к твердой груди Октема, ваятель едва дышал. Ему чудилось, что он и вправду выпил напиток забвения, а теперь парит в обители богов Благодатной страны. Однако небесная страна удивительно напоминала земную. Те же финиковые рощи вокруг царского погребения. По-прежнему внизу струится Евфрат, чуть правее высится Этеменигура. Обоняние ловило знакомые запахи трав, цветов, прохладной речной воды. Едва не касаясь верхушек пальм, унизанных тяжелыми гроздьями, беглецы долетели до Евфрата и пересекли реку. Мини-блок тянул на пределе нагрузки и неуклонно терял высоту. Герай различал испуганные лица царских рабов, которые пахали поля на черных быках с загнутыми внутрь рогами… Вскоре началась месопотамская степь, усыпанная яркими цветами: шариками голубого огня, золотыми соцветиями с узкими листьями, пурпурными звездами. Наконец Октем и Герай достигли грохочущих водопадами истоков Тигра–Идиглату, где шумели густые рощи кедров, черной сосны и дуба. Вот горные долины Киликии, заросшие гигантскими платанами и кипарисами… Октем повернул на северо-восток. Беглецы с трудом перевалили снежные горы Арьястана и к вечеру оказались на краю Большой соляной пустыни. А на следующее утро Герай узнал родные горы и холмы, увитые зеленым плющом. Ваятель чуть дышал от пережитого и, когда ощутил под ногами твердую землю, впал в забытье. Октем привел его в чувство, дав выпить какого-то настоя из трав, как показалось ваятелю. «Сколько же лун я не был в родных краях? – думал он, глядя на горы и холмы, на серо-зеленую предгорную равнину, переходящую, вдали в пески пустыни. – Да, время промчалось подобно стреле! И все-таки жаль, что все прошло так быстро. Прощай, Этеменигура!..».

– Не жалей ни о чем, – сказал Октем, прочитав его мысли. – Ты жив и дома – вот что главное!… Да, мне помешала эта мнимая смерть царя, принесшая много бед. Если бы не это, я показал бы тебе, как обещал, и стобашенный Мемфис, и пирамиды фараонов, – Октем задумчиво повертел в руках мини-блок антигравитации: – Вот эта штука едва вывезла нас. Теперь она истощилась. А мне ведь надо в Эриду!

Герай встрепенулся, с мольбой сказал:

– Оставайся со мной! Люди Песков примут тебя, как брата!

Октем не ответил. Как объяснить ваятелю поручение Центра? Дул теплый ветер с гор, синело небо и шелестели густые травы на равнине. До поздней ночи рассказывал Октем о странствиях по Древнему Востоку, и в мозгу ваятеля плыли живые картины, навеянные Палеохроном. Герай будто перевоплотился в Октема – так ярко переживал виденное. В знойном мареве вставал Мемфис на границе африканских пустынь… Лес мачт и парусов теснился в оживленных портах Дилмуна. Затем посреди вод океана поднялся огромный гористый остров.

– Что за земля? – прошептал Герай, ушедший в созерцание неведомых стран.

– Солнечный остров, – ответил Октем. – На нем живут большие обезьяны, ростом с тебя, друг! Они имеют длинный пушистый хвост, а ходят на двух ногах. Зовут их лемурами.

– И ты был на острове!?

Вместо ответа ваятель вдруг как бы очутился на зеленой поляне, среди редкого кустарника. Вдали чернел высокий лес. Огненные жуки летали в сумраке ночи, звонко стрекотали цикады, заглушая резкие крики лемуров… Видение исчезло, Герай открыл глаза. Октем по-прежнему был рядом – грустный, озабоченный.

– Ты счастливец, – вздохнул Герай. – Как хочется побывать там, где был ты.

Октем молчал, думая о своем. «Меня простят в Центре палеокультур. Да, я не прибуду на корабль, он напрасно прождет меня. Зато я спас для будущего гения искусств, брата и друга! Я знаю, Герай не зря проживет свой век. Семена добра прорастут в его сердце, наполнят душу – он еще создаст немало шедевров. Его стелы, рельефы – память о тех, кто во тьме веков противостоял силам угнетения и зла».

Снова в мозгу ваятеля встали «видеокадры» воспоминаний Октема… Царь Ура повелел превратить неоглядные топи нижнего течения Евфрата в плодородные нивы. Близился месяц ава – пора, когда все живое прячется в тень. Воздух накалился, зной валил с ног. А на царской барке, куда под видом гребца проник Октем. плотная ткань навесов защищала от губительного солнца. Опахала и ручные водометы создавали на палубе приятную прохладу. Но вот справа и слева потянулись топи, кишевшие гнусом. Там по пояс в воде и грязи трудились тысячи людей. Они яростно рыхлили землю мотыгами, углубляли каналы, по которым лениво стекала желтая гнилая вода.

– Такова Этеменигура без прикрас… – с горечью заметил Октем.

С барки долетали звуки арф и пение: «О, власть любви, о, волшебство…». Герай со злобой слушал песнь и думал: «Нет, не до любви тем несчастным, кому нечем прикрыть голову от нестерпимого солнца. Не до любви рабам, чья кожа покрыта рубцами от ударов бича! Зло, ты еще торжествуешь, ты цветешь ядовитым цветом!…».

Еще раз настало забытье. «Спи до утра, – внушал Октем. – Теперь я скажу, откуда ты родом, я бывал там. В устьях реки Аму-Бешеной живет твое племя. Отец твой – Урсэт, охотник, мать – Озерная Лилия. Они любили друг друга, но старый вождь разлучил их – послал отца добывать меха в лесах полуночных, где «белки идут дождем, а соболя скачут черной метелью». Странствуя по лесам, отряд Урсэта вышел к Неведомой реке – Волге. Ясноглазые, русые люди приветили его, дали много вкусной рыбы. Далекие потомки тех рыбаков создадут в будущем с народами пустынь и степей Страну свободы…» и Герай увидел на берегу Аму дом своего племени – огромную каркасную хижину. «Взгляни на мать», – шепнул Октем. Юная гибкая девушка собирала на отмели ракушки. У нее милое лицо, карие глаза. «А вот твой отец». Юноша-богатырь в драной оленьей шкуре сказал вождю:

«Я вернулся, добыл мех. Ты доволен?». Старик прячет блеклый взгляд, цедит: «Ладно. Иди». Октем поясняет: «Пока не было Урсэта, он увел к себе Озерную Лилию. Та не покорилась, ее кинули в темницу. Ночью Урсэт освободил ее и бежал с ней на дальний речной остров. Вскоре родился ты. Но вождь отыскал их! В коротком бою Урсэт убил вождя и двух родичей, остальные скрылись. Озерная Лилия не убереглась: ее пронзила вражеская стрела».

И Герай видит умирающую. Ее губы шепчут: «Ищи меня в стране предков, Урсээт. А сын в корзине, за кустом»… Горит костер, факел огня и дыма закрывает Озерную Лилию.

…На плоту – Урсэт, меж колен – корзина с малышом. «Отец плывет по Узбою», – сказал Октем. Ночами плот у берега, а днем Урсэт плывет, сосредоточенно высекая резцом на халцедоне образ Озерной Лилии. Скорбны черты ее лица – и невыразимо прекрасны. «Здравствуй, оте-ец, – шепчет Герай, – где же найти тебя?»… Но не доплыл Урсэт к Морю Каспов: ночью схватили его люди в овечьих шкурах, он отчаянно дрался и был убит. «О боги зла, за что?..» – простонал Герай… Через пустыню идет караван ослов. На одном – та корзина. Караван идет быстро – спешит доставить с Узбоя в Уркат свежую рыбу.

А глубокой ночью, стараясь не разбудить крепко спавшего Герая, Октем встал. С грустью смотрел он на ваятеля: «Прощай, брат и друг! Не сердись на меня. Я ухожу совсем». Он впечатал в мозг Герая телепатему: «Оставляю тебе свою частицу – Зеркало будущего. Храни его крепко! Оно очень нужно людям моей родины. Но чтобы Зеркало пришло к ним, сделай так: замуруй его в какую-то стелу, которую ты создашь. Стелу закопай глубоко у стены родного города. Тогда Зеркало попадет в будущее, откуда приходил я. Прощай! Будь счастлив!». Октем неслышно вскрыл псевдобелковый череп, отсоединил Палеохрон от системы и вложил в руку Гераю. Тот сладко причмокнул во сне. Затем Октем отступил в темноту и ринулся вниз по склону холма: он торопился уйти как можно дальше, пока не включился автомат самораспада. Еще шаг, другой – и Октем упал. Во мраке ночи полыхнула зарница лилового света. К звездам умчался поток излучений. Последним растаял блок распада.

…Все, чему были в Уре свидетелями Октем и Герай, произошло за тысячу девятьсот лет до Навуходоносора и падения Вавилона – наследника цивилизации шумеров.

«Ашхабад. Центр палеокультур. 25 июля 20… г.

В районе новейших археологических раскопок найдена так называемая «стела Герая из Урката». Логическая ЭВМ произвела дешифровку загадочных орнаментальных рисунков на стеле и выдала странный текст на шумерском языке: «Будущие люди Страны черных песков! Я высек это в память о друге, которого потерял. Его зовут Октем, он мудрец из Ашхабада, но я не знаю такого города. Октем сказал: «Он еще будет». Я, Герай из Урката, много пережил. В священном Уре я украшал чудо мира – Этеменигуру, видел погребение царя Благодатной земли. И Зеркало, которое оставил мне бесследно исчезнувший Друг, поведает вам обо всем. Оно спрятано в тайнике под рельефом. Молю вас: отыщите его!

Итак, я исполнил волю друга Октема. Привет вам, люди! Живите в мире».