Когда в 1919 году эсеры организовали суд над известным Я. Блюмкиным по поводу его связей с ВЧК, «председателем суда, — вспоминал Г. Н. Максимов, — был выбран анархо-коммунист Карелин, человек исключительной общественной честности и чистоты своих идей, донесший их до глубокой старости без изменения… Он был членом ВЦИК и жил со своей женой в гостинице „Националь“. Заседания суда происходили в его комнате…».

В этом небольшом двухкомнатном номере, заваленном анархистской литературой, проходила большая часть жизни Карелина, особенно после 1923 года, когда обострившаяся болезнь резко ограничила возможности его передвижения. Здесь проходили заседания секретариата ВФАК, «Черного Креста», отсюда велась переписка, рассылалась литература по всей России. Здесь же с раннего утра до позднего вечера толпились рабочие, крестьяне, студенты, профессора, артисты, литераторы, политические деятели — все, кому нужно было излить душу, услышать умное слово. Работавший вместе с Карелиным член Секретариата Федерации И.Хархардин вспоминал «письмо, в котором какой-то крестьянин спрашивал, можно ли ему, анархисту, жениться с исполнением церковного обряда. В другом извещали о падеже коровы и тяжелом житье-бытье русского крестьянина. В третьем — спрашивали, что читать по анархизму, что сейчас делать, можно ли быть анархисту верующим…».

Но каким образом в этом человеке мог уживаться теоретик анархизма и глубокий мистик, каким он предстал перед близкими и посвященными? Член ВЦИКа, секретарь и председатель различных обществ, комитетов, федераций, он в то же время был «рыцарем Сантеем», посланцем древнего ордена тамплиеров, создававшим в России Восточный отряд рыцарей. Одновременно с произведениями анархистского содержания из-под пера Карелина выходили совершенно иные сочинения. Часть из них позднее появилась на страницах газеты «Рассвет», издававшейся в Чикаго, а часть так и осталась потаенной литературой, известной лишь в орденских кружках. Эти произведения, написанные в форме небольших пьес, Карелин называл «диалогами в стиле Платона». Их сценический характер способствовал образному восприятию изложенных идей.

Одни пьесы-диалоги Карелина, печатавшиеся в «Рассвете», связаны с идеей общинного обустройства общества («Сцены из жизни Господина Великого Новгорода», «Поморы», «Анархисты»), другие относятся к эзотерическим легендам христианства и орденской мифологии («Заря христианства», «Он ли это?», «Атлантида»).

Увлечение идеями «северных народоправств» (почерпнутыми Карелиным, скорее всего, у Н. И. Костомарова) получило развитие на основании его собственных наблюдений в среде старообрядцев, полагающих, что «все должны работать, тунеядцев-чиновников быть не должно. Хорошо жить так, чтобы все имущество свое общим сделали. Надо, чтобы у всех всего поровну было, но кто нуждается в большем питании — пусть больше ест, а кому надо благодаря большому росту больше одежды — пусть ее получит больше…». «Значит, коммунизм?» — спрашивает старообрядца собеседник. «Конешно, коммунизм, — отвечает тот. — У нас и киновиарх не имел больших прав: делал то, что собрание выбранных ему указывало делать…»

Совсем иным предстает Карелин в мистико-исторических произведениях. В них раскрывается вся широта и глубина его знаний в области христологической гносеологии. В сценах «Зари христианства» излагаются гностические легенды, история Ни-кодима и тайных учеников Иисуса, учение об Зоне и рассказ о Митре и митраизме. Здесь же Иегошуа, как называет Карелин Иисуса, возвещает, что через много веков придет Параклет (Утешитель). Он «объединит все религии в учении о безграничной свободе и беспредельном сострадании ко всему, что живет и чувствует», показав, что «грешно навязывать ближнему своему веру свою, что грешно судить его за то, что он не верит так, как его ближний верит, что высшая правда в том, чтобы с полной терпимостью относиться к верованиям чужим…».

В серии диалогов «Он ли это?» Карелин развивает идею прихода Утешителя. Учитель добра и равенства, социального переустройства мира встречает духов зла. Их задача — помешать его проповеди, исказить ее, подменив истинное учение ложным. Один из них говорит: «Провозгласим себя и наших истинными последователями Параклета и от его имени будем проповедовать это учение, как некогда инквизиторы и разные попы проповедовали учение Распятого. Не разберут глупые, где правда, а где ложь. Будем полны гнева против тех, кто якобы искажает учение его. <…> Будем гнать всех тех, кто будет придерживаться светлых сторон учения его. Не пройдет и трех поколений, как от учения Параклета ничего не останется, и наша власть будет господствовать на Земле, и власти этой не будет конца…»

Тема искажения евангельской истины официальной Церковью — характерная для всех религиозных реформаторов — получила развитие в работах ближайшего последователя и преемника А. А. Карелина — А. А. Солоновича. Что же касается самого Карелина, именно эта тема отмечает его переход с позиций политического революционера на стезю возвращения к истокам христианства, строительства «внутреннего человека». Карелин ставит и вопрос о происхождении мира, в котором мы живем. Его космогонические картины заимствованы из орденских легенд:

«Некогда, вернее тогда, когда не было времен, не было измерений, нами, людьми, воспринимаемых, был, не существуя, один только Великий — He-Сущий. Он захотел (я буду говорить не тонами, но людям свойственными понятиями) и квази-ото-двинулся. Тогда появилась бесконечность бесконечности, назовем ее „арния“, и бесконечное число таких арний появилось. Было создано то, что мы, люди, как пространство воспринимаем. Появилось сверхгигантское абсолютное Ничто, а так как оно было не тем, чем являлся Великий — He-Сущий, то Ничто гигантское таило в себе начаток зла, ибо все, что с высшей точки зрения всесовершенного несовершенно, является относительным злом. Тогда от Великого хлынул свет, то есть дыхание Его несказанное, хлынул свет несказанный и зазвучал в Ничто Великом. В тот момент, когда свет отошел не менее чем на одну миллиардную долю линии от Великого, свет перестал быть частью Великого, как свет от солнца или свечи горящей не является солнцем или свечой. Свет гнал перед собой мглу сверхгигантского Ничто, Бога лишенного, а в некоторых местах он пронизывал ее, не оставляя следа; в других местах сиял ярким светом, громадные пространства заливал и все дальше и дальше лил поток света ослепительного. Но чем дальше отходил свет от Первоначального, тем менее ярок был свет, все чаще и чаще раздвигавший и отодвигавший мглу небытия, мглу пустоты. В каждом скоплении света множество космосов появилось. И вот далеко-далеко от Него, Первоначального, в последний раз разлился свет Его, как скопления гигантские. В свете этом появились живые существа, ибо жизнь-родящим был этот свет. Часть света рухнула в низы глубокие и там с тьмой и мглой смешалась. Появились хаосы, из которых и наша вселенная, и вселенные, выше расположенные, родились. Но везде, и в верхах, и в низах, как река голубая, шла полоса света, с мглою не смешивающаяся. Сверху донизу имелись зеркала мистические и в них как бы особые космосы, особыми существами населенные, находились. Чем выше расположены космосы, тем большим числом чувств одарены существа, их населяющие, и на каждой ступени далеко не один космос был расположен, а много космосов, причем существа, их населяющие, имели одинаковое количество чувств, но разны были чувства существ в этих космосах, рядом друг с другом лежащих. Такова наша бесконечность, и в ней горят еще гигантские скопления света мистического, слабым отсветом которого наши солнца являются. Иначе сложились другие бесконечности, в нашей бесконечности бесконечностей сущие. А там, высоко в верхах, но далеко от Великого, там, где разлились скопления света гигантского, там находились те, одного из которых мы Элоимом называем и кто богом космосов нашей бесконечности является…»

Об Элоимах Карелин говорит и в «Атлантиде», состоящей из нескольких сцен-диалогов. Они повествуют о соединении атлантов с гиперборейцами, о научных знаниях и верованиях атлантов, о приближении всемирной катастрофы, о выходе на землю атлантов, сотни лет живших под водой, об атлантах в Египте и тайне египетского Лабиринта. Оказывается, что «Эло-имов больше, чем бесконечностей. Те из Них, которые не являются богами бесконечностей, в области Силы пребывают. Бесконечно велики и бесконечно мощны по сравнению с нами Элоимы: мы можем говорить о Них как о всесовершенных, всемогущих, всеблагих, всезнающих и пр. Мы правы, ставя Их превыше всего нам доступного, нами постигаемого. Но любое из живущих в любом из нас существ — на ионе, вокруг атома вращающемся — так же относится по мощности своей к Элоиму, как Элоим к Великому Богу относится…»

Здесь нашло отражение оригинальное представление о «микрокосмосах» (возможно, его породили знания о сложной структуре атома). «Каждый ион нашего тела, камня, дерева является своеобразной солнечной системой, — писал Карелин, — солнцем, окруженным землями, на которых живут миллиарды мыслящих существ, иногда по своему умственному и нравственному развитию нас превышающих. Важнее сказанного то, что внизу (считая низом малые величины) такая же бездна, как и вверху…»

На двух этих моментах — орденской космогонии и учении о добре, сострадании, протесте против угнетения — концентрировал внимание слушателей и читателей Карелин. Когда он начал свою орденскую проповедь? К сожалению, точно определить это пока не представляется возможным. Среди арестованных ОГПУ в сентябре 1930 года мой отец и Ю. А. Завадский (не считая Солоновича и анархистов) были первыми рыцарями ордена. О времени знакомства с Карелиным они говорили неопределенно («на одной из его публичных лекций», «в тот период моей жизни, когда я <…> обращался к мисти-ко-идеалистической философии»).

В показаниях Ю. А. Завадского о встреченных им у Карелина лицах отсутствуют имена Эйзенштейна и М. А. Чехова, что согласуется с признанием Эйзенштейна в своих воспоминаниях о потере интереса к «розенкрейцерству» и об увлечении Чехова антропософией и Р. Штейнером. Появление же у Карелина Ю. А. Завадского и его сестры объясняется тем, что в начале 20-х годов В. А. Завадская стала женой П. А. Аренского, разделив его увлечение мистикой и заинтересовав ею брата.

Вместе с тем в следственном деле есть показания Н. А. Ладыженского, которые позволяют предположить, что практические шаги по реализации орденской идеи на русской почве были предприняты Карелиным значительно раньше.

Н. А. Ладыженский еще по екатеринбургской гимназии был приятелем Н. К. Богомолова — ближайшего помощника Карелина. (Ладыженского арестовали 7 августа 1930 года в Сочи, по делу сочинской группы анархо-мистиков, там же допросили, а затем доставили в Москву в качестве свидетеля обвинения.) Ладыженский жил в Свердловске (Екатеринбурге), изредка приезжал в Москву, останавливался у Богомолова, и тот, как можно понять, снабжал его оккультной литературой. Интерес к мистике у Ладыженского носил практический характер: он хотел «развить в себе внутренние силы» и «узнать тайные древние знания». Поэтому он не скрывал своего разочарования, когда, встретившись в мае 1930 года с тамплиером Н. И. Проферансо-вым, услышал от него, что подобными знаниями никто из них не обладает: «Мы стараемся перевоспитать человека на принципах первоначального христианства, ты же просишь чуда, а у нас чудес нет».

Обида и разочарование Ладыженского были тем сильнее, что еще в 1926 году Богомолов (категорически это отрицавший) посвятил его «походным порядком» в орден тамплиеров. Рассказ о ритуале посвящения не представляет особого интереса, поскольку резко расходится с тем, что дружно показывали другие арестованные рыцари ордена (к тому же Ладыженский почти ничего не понял и рассказывал весьма путано). Впрочем, принадлежал ли сам Богомолов к ордену? Если «да», то, скорее всего, ни о каком действительном посвящении речи не было. Важно другое. По словам Ладыженского, Богомолов еще весной 1919 года познакомил его с Карелиным. Во время этого свидания (при котором присутствовал и Солонович) Карелин высказал мысль, что при всеобщем упадке нравов «дальнейшую анархистскую работу нужно проводить через какой-либо Орден». Ладыженский сопоставил известные ему факты — слова Карелина, «черный цвет флага тамплиеров, напоминающий анархистский», «сказочки» (легенды), которые ему давал Богомолов, отсутствие «тайных знаний», — и, передавая следователю содержание своих разговоров с арестованными (в пересыльной камере Бутырской тюрьмы), заключил: «Из разговора с этими лицами я вынес полное убеждение, что организация Ордена тамплиеров является делом рук этих лиц и никакого существенного значения не имеет, кроме как средство для проповеди анархизма среди масс».

Этот неутешительный для искателя чудес итог возвращает нас к вопросу о миссии Карелина. Мне представляется, что он был одинаково искренен и перед анархистами, и перед интеллигенцией. Они требовали разных подходов и столь же разнились в целях и задачах, которые ставили перед собой. Карелину было много проще создать в 1918 году Федерацию, чем начать объединение интеллигенции, которую не устраивали (и не могли устроить!) никакие партии, федерации, союзы и прочие формальные организации. Между тем, в отличие от большинства политиков, Карелин понимал, что развитие и судьба общества зависят именно от интеллигенции, которая, пожалуй, была с середины XIX века главной движущей силой общественного прогресса и единственным залогом его устойчивости.

Трагедия русской революции в том, что интеллигенция, которая ее активно готовила, была отстранена от участия в событиях. На сцену вырвались стихийные силы, подменившие идеи свободы и справедливости физиологией насилия и разрушения. Эти силы слишком долго находились под гнетом социального рабства и невежества, они не успели подняться на должный уровень духовной эволюции. Страна была отброшена на много веков назад — как в хозяйственном, так и в культурном отношении. А теоретики революции, планируя будущее общество, забыли о человеке. События открыли им глаза на трагическую ошибку, но время было упущено.

Касаясь последних лет жизни П. А. Кропоткина в Дмитрове, мне уже приходилось писать и говорить об эволюции взглядов «апостола анархизма» и о причинах, по которым он посвятил эти годы завершению своей «Этики». Будучи — теоретически — сторонником крайней революционности и уравнительного распределения, Кропоткин столкнулся в России с практическим осуществлением своих идей. И — ужаснулся, отказавшись признать в насильниках, грабителях и убийцах своих примерных учеников. Вместо «светлого будущего» потрясенный старец увидел страну, залитую кровью невинных жертв, наполненную злобой, разрухой, освещаемую не электричеством, а пламенем пожаров, уничтожавших культурное наследие веков.

С очень большим запозданием ему (как и многим другим революционерам, большую часть жизни проведшим в казематах или эмиграции) открылась та истина, что, прежде чем разрушать окружающий мир «для всеобщего счастья», надо подготовить к этому счастью человека, спросить, нужно ли ему такое разрушение. Ведь зло, как скоро выяснилось, коренилось не в дворянских усадьбах, не в предметах искусства и библиотеках, а в неразвитости самого человека. Со злом следовало бороться, меняя не мир, а взгляд на этот мир, который гораздо лучше, чем порой представляется нам…

Мысли о том, что «революция пошла не по тому пути, какой мы ей предназначали», что теперь на первый план выступают вопросы нравственности, по-видимому, неоднократно высказывались П. А. Кропоткиным; кое-что было даже записано им самим. Соблазнительно думать, что здесь сказалось влияние Карелина, но такими данными я не располагаю. Более определенно можно говорить о его влиянии на В. Н. Фигнер. Не без его рекомендации она была в 1921 году избрана председателем Комитета по увековечению памяти П. А. Кропоткина. Фигнер выступала против террора, смертной казни, подчеркивала нравственную высоту христианской проповеди и самой личности Христа. В апреле 1925 года, в канун очередного гонения на анархистов, она писала в газете «Рассвет» о необходимости новой революции, которая не должна походить на предыдущие, когда менялись лишь властители, но не система государственного угнетения личности. Надо сначала измениться самим, как можно скорее «начать серьезную воспитательную работу над собою и звать к ней других». Анархистам предлагалось заняться тем, чем уже занимались рыцари в орденских кружках.

«Карелин рассказывал легенды, а потом слушавшие задавали вопросы и беседовали, — показывал во время одного из допросов Ю. А. Завадский. — Содержание легенд мне не по силам передать, оно туманно, путано, сложно. Их общий смысл был обращен к духовному подъему человека через признание личного достоинства („рыцарства“), признание понятия объективного „добра“ и „зла“ в человеке. <…> Эти мысли представлялись мне верными и приложимыми в жизни…»

Уверенность в невозможности четко передать содержание орденских легенд характерна для показаний всех тех арестованных, кто хоть в какой-то мере признал свою причастность к ордену. На первый взгляд это кажется попыткой уйти от прямого ответа на поставленный вопрос. Но по мере изучения материала мнение мое менялось. Большинство арестованных действительно было неспособно объяснить то, что не несло определенной «информации». А приведенные выше примеры из «диалогов» А. А. Карелина (основанных на орденских легендах) в самом деле дают представление о символах ярких и красочных, но не наполненных осязаемым содержанием. Это образы-знаки, рассчитанные скорее на эмоциональное, чем логическое восприятие.

«Бесконечности», «космосы», разноцветные «солнца», грандиозная иерархия духов, безграничные пространства времен, а вместе с тем настойчивые попытки воспроизвести картины жизни и даже быта иных миров — все это должно было оставлять в сознании многих неподготовленных слушателей растерянность и смятение, поскольку каждый образ-символ требовал пояснений.

«В ряде бесконечностей имеется одна, представляющая собой более чем гигантский шар, поверхность которого является границей данной бесконечности. Кое-где этот шар почти соприкасается с другими бесконечностями, тоже являющимися в виде шаров, а в местах, где образовались конусообразные пространства между шарообразными бесконечностями, имеются миры, представляющие собой как бы пирамиды или конусы, три стороны которых и основание представляют собой вогнутые поверхности. На одном из таких архигигантских шаров живут высокоодаренные существа, которых вы можете называть людьми, хотя они только отдаленно напоминают людей. Некоторые их жилища напоминают пальмы, другие — гигантские грибы или исполинские цветы, к дверям которых поднимаются на специальных машинах или аэропланах. <…> Встречаются и более странные обители: как будто столб дыма поднимался длинной и широкой спиралью, а в ее пустотах с большим комфортом жили люди. Все они питались разнообразной пищей, приготовленной из неорганических веществ того мира, причем пища легко извлекалась из земли и воздуха и в крайне малых количествах поглощалась ими. Люди одевались в великолепные, приготовляемые из минерала, похожего на горный лед Земли, ткани. Ничего похожего на нужду или бедность они не знали. Эти люди располагали всевозможными машинами, всем сообща принадлежащими, и молодые люди охотно работали на них, изготовляя все нужное или желательное. <…> Все охотно работали, даже пожилые охотно брались за работу по выделке продуктов. Общежитие шло навстречу любому спросу, и на этой гигантской полосе земли не было, кажется, людей, плохо удовлетворяющих свои материальные потребности…»

Комментируя такие легенды, руководители кружков отмечали, что это лишь незначительная часть преданий Атлантиды. Атлантам их рассказали Леги (ангелы — ближайшие к человеку духи, способствующие его развитию и подъему в высшие миры). Со временем легенды были приспособлены к восприятию атлантов — хоть и осиянных духом, но все же людей. В дальнейшем изложение все более упрощалось, и хотя в нем «что-то еще оставалось от духовного начала, но последнее было подавлено обычным бытийным восприятием человека».

Отсюда следовал вывод: слушатель может воспринять рассказ как «игру художественной фантазии», может попытаться найти в этих образах символы тайных знаний, а может просто взять их за основу для медитации, чтобы из глубин сверхличной памяти вызвать ответный импульс. Каждое восприятие закономерно, ибо зависит от способностей и возможностей человека. Простой толчок к размышлению может открыть путь к глубинным пластам подсознания или помочь прикоснуться к более высоким сферам духа, чтобы познать и себя, и мироздание. I

Как я уже говорил, посвящение сопровождалось изложени-ем легенд о жрецах Древнего Египта, рассказом о сокровенном | знании посвященных, которое было получено от атлантов. Те,; в свою очередь, были обязаны этим знанием Легам, которые искупали на Земле свою вину перед мировым порядком: неког-да они поддержали порыв Сатанаила подняться по ступеням Золотой Лестницы одним своим желанием, а не постепенным совершенствованием. Они нарушили закон жертвенности и взаимной поддержки в развитии всего сущего и теперь, во искупление, поднимали из тьмы к свету людей, которые стояли на более низкой, чем они, ступени Золотой Лестницы.

И все же легенды о Египте и Атлантиде, по-видимому, не были первыми, что узнавал посвящаемый. В «приготовительных» кружках (которые, как показал Ф. Ф. Гиршфельд, вел А. А. Солонович) закладывались основы духовного понимания эволюции общества и формировалась психология будущего рыцаря. В записи одной из бесед есть предупреждение каждому, кто встает на путь познания, о неизбежной встрече с четырьмя врагами. Это наставление может служить напутствием не только последователю любой религии, но и каждому вступающему в жизнь человеку.

Первый враг — страх. Человек, начинающий учиться, не представляет себе трудностей, которые его ожидают. Он больше думает о наградах, чем о препятствиях, а сталкиваясь с ними, склонен их преувеличивать, преуменьшая свои силы. К тому же то, что ему открывается, обычно не соответствует тому, что он представлял раньше. Трудности растут, познание оказывается полем битвы, и познающий натыкается на боязнь непонимания и собственного бессилия.

Однако подлинная опасность — не в самом испуге, а в том, что человек может остановиться. Если он продолжает двигаться вперед, значит, он победил страх, и этот враг уже не властен над ним. Поняв это, он обретает ясность мысли. Это награда, рассеивающая страх, поскольку человек начинает осознавать свои цели и пути к ним. Но вместе с ясностью мысли он обретает нового, более коварного врага: укрепившееся сознание на первых порах рождает не только уверенность, но и самоуверенность. Ему кажется, что все для него ясно, все открыто и однозначно.

Если, уверившись в этом, человек воспользуется ясностью мысли для действий — он навсегда положит предел дальнейшему росту своих внутренних сил. Чтобы преодолеть нового врага, следует научиться воздерживаться от скоропалительных действий, используя ясность мысли для того, чтобы тщательно взвешивать все «за» и «против», прежде чем сделать шаг. Когда человек поймет, что ясность мысли рисует окружающий мир лишь в одной плоскости, он одержит победу над вторым врагом и приобретет подлинное могущество, ибо научится управлять своей волей и своими желаниями.

Но могущество — это и третий враг на пути познания. Сила окажется слабостью, если человек привык уповать только на себя, не догадываясь, что источник силы — вне его. И сила, и ясность мысли, и бесстрашие даются человеку для того, чтобы он использовал их во благо семье и другим, причем использовал мудро, с величайшей осторожностью. Только в том случае, если человек достигает глубины познания, он может во всеоружии встретить четвертого врага, приходящего вместе с мудростью, — старость.

Победить старость нельзя, однако можно заставить ее отступить на время. Человек уже освободился от страхов, от самоуверенности ясной мысли, научился управлять своей волей — но его преследуют усталость, желание отказаться от дальнейшей работы… Уступив, человек снова превращается в слабое, безвольное существо, не властное над прежними врагами. Но если он и теперь найдет в себе силы победить коварного врага — пусть на краткий миг, чтобы до конца пройти отмеренное судьбой, — в этом случае он станет поистине «человеком знания».

Читая протоколы допросов, я не мог отделаться от ощущения, что следователей меньше всего интересовала эта сторона деятельности анархо-мистиков (для нас, пожалуй, наиболее существенная). Возможно, в распоряжении органов ОГПУ были практически все материалы, которые мы восстанавливаем по крохам и намекам. А может быть, в органах все же понимали, что мировоззрение — не предмет уголовного разбирательства, и им требовалось нечто более осязаемое. С другой стороны, я видел, что легенды и их толкование у большинства анархо-мистиков еще не переплавились в мировоззрение или учение. Однако такие попытки делались и в те годы, и позднее уцелевшими рыцарями ордена. К сожалению, сейчас невозможно определить, что в этом осмыслении принадлежит самому Карелину, а что появилось в процессе передачи привезенных из Франции легенд. Как бы то ни было, сохранившиеся записи представляют собой зародыш учения, которое стремится свести воедино образы и символы гностицизма и данные о мире, которыми оперировала наука первой четверти XX века.

Я постараюсь изложить эти взгляды так, как — вероятно — комментировались легенды в орденских кружках старшими рыцарями.

Учение ордена прежде всего раскрывает беспредельность мироздания, где «конечное» и «бесконечное» не противостоят друг другу, а находятся в диалектической связи, могут характеризовать один и тот же объект — все зависит от точки зрения. В бесконечности можно допустить предельность, а в конечном — найти беспредельное. Бесконечность не является суммой конечных объектов, но включает все их количественное и качественное многообразие. Они непрестанно движутся и развиваются или распадаются в пространстве и времени. Само их взаимодействие является фактором непрестанного движения как одной из форм существования нашего мира четырех измерений, который движется, изменяясь, среди миров иных измерений.

Учение о многомерности миров, как мне кажется, испытало влияние математических открытий XIX века. Пожалуй, наиболее интересным в нем является утверждение о невозможности физического перехода в миры большей или меньшей сложности. Причина — в качественном отличии их структур.

«Особенностью мировой структуры, — писал неизвестный мне комментатор, — является то, что все миры, все космосы, независимо от определяющего их числа „измерений“, находятся в одном и том же месте, как говорится в учении, „применительно к человеческому пониманию и к той же бесконечной замкнутости“. Но между мирами разных измерений существуют преграды, преодолеть которые и, таким образом, приобщиться к жизни иного мира можно, только получив (или выработав) то количество чувств и те качества, которые такому миру свойственны. Поэтому, когда говорится о событиях в мире иного числа измерений, чем наш, не надо представлять себе, что это происходило или происходит в каком-то пространственно далеком месте. На самом деле все происходит здесь же и одновременно, только мы не способны воспринять множественную одновременность. В силу того, что тот или иной мир в своей структуре имеет особенности, не свойственные мирам иных измерений, сущности, населяющие его и обретающиеся в нем, сохраняя присущие им особенности или не приобретя необходимых новых качеств, не могут входить в общение с сущностями иных миров. Этот закон в учении предстает в образах „стражей порога“. Под таким названием можно понимать или свойства структурной особенности космоса, элементы которого отбрасывают все, что ему чуждо, или индивидуальные сущности — кому как больше нравится…»

Обширная цитата раскрывает, мне представляется, один из краеугольных камней мистики вообще — как индивидуального опыта познания. Кроме того, здесь утверждается мысль о бесконечности параллельных миров, сходящихся в одной пространственной точке Вселенной. Переход в другой мир возможен, однако для этого надо переступить порог, который связан с потерей тела данной мерности. Такой переход именуется смертью. Если эманации иных миров попадают в данный мир, то они воспринимаются здесь не в своей истинной сути, а в формах данного мира, которые только и доступны его обитателям.

Значит, чем сложнее структура мира, тем больше шансов для его обитателей отразиться в сознании мира меньшей сложности, тогда как подъем в более высокий мир возможен только в результате долгой духовной эволюции. Вот почему в легендах (и не только орденских) учителями человечества оказываются существа более высокого порядка сложности, которые спускаются для руководства и передачи знаний. Тамплиеры полагали, что над развитием духовной и душевной субстанции человека работает не только он сам (в различных воплощениях), но и космические силы — возвышающие его или тормозящие подъем.

В какой-то мере характер этих сил определяется структурой «космоса». Наиболее совершенны те миры, у которых количество измерений определяется квадратической прогрессией (2x2, 4x4, 16x16, 256x256 и так далее) и у которых их элементы находятся в причинно-следственной связи (это «гармонизированные» миры). Между ними — «промежуточные» миры, которые отличаются неопределенностью, нарушением причинно-следственных связей. В них постоянно происходит то, что обитатели гармоничного мира воспринимают как чудо. Однако для жителей промежуточных миров это крайне неудобно: никогда нельзя достоверно предсказать результат своих действий. Наиболее же упорядочены миры, в которых число измерений кратно четырем.

Что повлияло на эту концепцию? Каббала с ее математической магией, точные науки XX века или математика начала нашего столетия? Возможно, последний фактор сыграл решающую роль при записи и обработке легенд в 20-х годах в России, поскольку в этой работе важное место принадлежит математику А. А. Солоновичу. В любом случае идея эта мне представляется достаточно плодотворной. Если принять постулат о множественности взаимопроникающих миров, то наличие в такой вселенной стабильных, математически однозначно определяемых структур требует допустить существование и менее устойчивых образований.