Впрочем, не дожидаясь разрешения, которое так и не последовало, Минский стал открывать ложи явочным порядком, щедро раздавая высокие масонские степени своим новым знакомым. К этому времени относится знакомство Минского с выходцем из Лифляндии бароном Григорием Оттоновичем Мёбесом (родился в 1868 году в Риге) — наиболее серьезным и глубоким из оккультистов России.

Г. О. Мёбес после окончания в 1891 году физико-математического факультета Петербургского университета оставил мечты о карьере и всецело посвятил себя изучению «тайного знания». Глубокий ум, прекрасное знание древних языков (греческий, латинский, древнееврейский), не говоря уже о языках новых, а также солидная математическая подготовка позволили ему создать фундаментальный «Курс энциклопедии оккультизма» в двух томах (вышел в 1913-м) — наиболее серьезное пособие по этому предмету не только в русской, но и западноевропейской оккультной литературе того времени. В 1906 — 1917 годах Мёбес — преподаватель математики в Пажеском корпусе и Николаевском кадетском корпусе. Его женой была Ольга Евграфовна Нагорнова, с которой он порвал в 1912 году, что не помешало ей играть впоследствии видную роль в мартинизме.

Серьезное отношение Мёбеса к оккультизму и глубина его познаний в этой области произвели впечатление на Минского, и, недолго думая, тот предложил ему степень «Неведомого начальника» (полное мартинистское посвящение) и почетный диплом доктора герметизма Высшей герметической школы в Париже. В конце 1910 года Мёбес становится генеральным инспектором (секретарем) петербургского отделения ордена, Генеральной ложей (ложей-матерью) которого стала «Великая ложа Аполлония Тианского», объединявшая вокруг себя малые ложи. Другая ложа-мать — «Святого Иоанна», открытая отставным судебным чиновником П. М. Казначеевым (1854 — 1920) во Владимире, была затем перенесена в Москву. Существовала и третья мартинистская ложа — «Святого Андрея» в Киеве, которой руководил С. К. Маркотун. Известно также о существовании русской мартинистской ложи в Маньчжурии, которая, впрочем, скоро была «усыплена».

Широкая известность Ч. И. Минского привлекла внимание царя. Прибыв в октябре 1910 года по его приглашению в Царское Село, Генеральный делегат ордена, как и его предшественник, аббат Филипп, стал вызывать дух Александра III. Облачившись в ритуальные одежды мага и заключив царя вместе с присутствующими в магический круг, с мечом в руке Чинский силился вызвать потустороннюю силу, определяющую судьбу России. В конце концов ему это удалось, и дух предсказал Николаю II великую войну и невиданные потрясения империи. Когда же заинтригованный царь осведомился о собственной судьбе и стал настаивать на ответе, то, как вспоминал позднее Чинский, раздался страшный шум, потух свет, и магический алтарь опрокинулся. Царь был разочарован.

Это обстоятельство, а также скандальная слава, которую приобрел Чинский своими денежными аферами, привели к тому, что его выслали в 1911 году под гласный надзор полиции в Белозерский уезд Новгородской губернии, в собственное имение Ко-чево. Продав его вскоре, Чинский в декабре 1913 года покинул Россию. Воспользовавшись ссылкой генерального делегата ордена, Мёбес постарался избавиться от опеки парижских руководителей, объявив в 1912 году об автономии русского мартинизма. Впрочем, московские «братья» во главе с Казначеевым не поддержали «бунт» Мёбеса, сохранили верность Парижу и продолжали под его руководством свою работу вплоть до июня 1918 года.

Что касается петербургской ветви мартинистов во главе с Мёбесом, то они образовали в 1913 году особую автономную цепь О. М. О. Р. с ярко выраженной тамплиерской окраской. В 1916 году цепь была преобразована в «Орден мартинистов Восточного послушания». Управлялся орден «Невидимым магистром», или Отцом (Мёбес). Его официальным представителем стал его ученик генерал-инспектор И. К. Антошевский (посвятительное имя Гиацинтус). Летом 1917 года, когда Ан-тошевского убили, его сменил на этой должности другой ученик Мёбеса — В. В. Богданов. Капитул ордена состоял из семи лиц. Официальным печатным органом русских мартинистов был оккультный журнал «Изида».

Декларируемая русскими мартинистами цель ордена заключалась в том, чтобы, с одной стороны, подготовить идущего к Высшему посвящению (программа-максимум), а с другой — расширить среднее эзотерическое образование непризнанных достойными посвящения. Скрытная деятельность их продолжалась вплоть до 1925 года, когда ими всерьез заинтересовалось ОГПУ.

Заслуживают внимания тесные связи мартинистов с другими масонскими группами, в том числе и заграничными. Первым из киевских мартинистов был посвящен в Итальянское политическое масонство («Великий Восток Италии») Сергей Константинович Маркотун. Получили масонское посвящение и видные деятели московского мартинизма Петр Михайлович Казначеев, его сын Дмитрий, Леон Гольторп, Юрий Константинович Терапиано и др. К «Великому Востоку Италии» принадлежал один из руководителей петербургских мартинистов в 1918 — 1919 годах — Борис Кириченко (Астромов).

Прямой угрозы для устоев Российской империи деятельность оккультистов, конечно же, не представляла. Тем не менее верные своему долгу чиновники Департамента полиции пристально следили за происходящим в этой сфере. В Особом отделе Департамента масонская тема была даже выделена в особое производство: «Переписка о последователях различных сект и религиозных учений, деятельность коих носит противоправительственный характер» (более 3 000 листов).

Из нее, в частности, видно, что уже в 1906 году попали «под колпак» агентов охранки мартинист П. М. Казначеев (кличка Дряхлый) и его сын Д. П. Казначеев. Не остались без внимания полиции и такие известные масоны-оккультисты начала XX века, как Ч. И. Чинский, Г. О. Мёбес, Н. Н. Беклемишев, П. А. Чистяков, Варвара Авчинникова-Архангельская, М. М. Ковалевский и другие.

В 1908 году руководитель зарубежной агентуры Департамента полиции в Европе А. М. Гартинг сумел внедрить во французскую ложу «Жюстис» «Великого Востока Франции» своего агента — некоего Биттара-Моненана, продержавшегося в этом качестве около 5 лет, пока тот не был разоблачен В. Л. Бурцевым. Благодаря донесениям Биттара-Моненана Департаменту полиции стало известно о приезде в Россию в мае 1908 года двух масонских эмиссаров из Парижа — Р. Сеншоля и Ж. Буле — с целью официального открытия ими в Петербурге и Москве двух масонских лож: «Полярная звезда» и «Возрождение», находящихся под юрисдикцией «Великого Востока Франции».

Это был новый поворот в развитии масонства, поскольку, строго говоря, мартинисты, филалеты, розенкрейцеры, как и другие оккультные сообщества, несмотря на масонский характер их деятельности, формально масонами как таковыми (то есть входящими в союз Великой ложи Англии или Великих Востоков Франции и Италии) не являются. Да и политикой оккультисты в качестве особой, так называемой «духовной», ветви масонства интересуются мало. Совсем другое дело — «Великий Восток Франции», чисто масонская организация, огромная роль которой в политической жизни Франции того времени была очевидна для всех. Не скрывали французские масоны и своего отрицательного отношения к русскому самодержавию, которое они называли «стыдом цивилизованного мира». Отсюда — резко возросший интерес охранки к деятельности российских масонских лож и их французским связям.

Первая масонская ложа во Франции для эмигрантов из России («Космос») была открыта еще в 1887 году. Среди первых членов ее — писатель А. Амфитеатров, земский деятель В. Маклаков и др. Несколько позже была образована и другая русская ложа в Париже — «Гора Синай».

В 1901 году под контролем парижской ложи «Космос» была открыта русская Высшая школа общественных наук, проработавшая до 1904 года. Среди ее слушателей было немало будущих большевиков, в том числе и молодой А. В. Луначарский, получивший в эти годы посвящение в одной из лож «Великого Востока Франции». Среди преподавателей школы — проф. М. М. Ковалевский, Г. С. Гамбаров, Е. В. де Роберти, М. М. Винавер, которые и составили ядро возрождающегося русского масонства. Октябрьская амнистия 1905 года и введение политических свобод в России привели к тому, что масоны-эмигранты не только получили возможность возвратиться на Родину, но и включиться в активную политическую борьбу в стране.

В то же время было бы неправильно видеть в появлении масонских лож в России исключительно французское влияние. История кружка «Беседа» (1899 — 1905) и «Союза освобождения» (1904 — август 1905), участники которых: В. Я. Богучар-ский, П. Д. Долгоруков, С. А. Котляревский, А. М. Колюбакин, Д. И. Шаховской и другие — входили в цвет «Великого Востока народов России», показывает, что это не так.

Заметной личностью среди русских «братьев» был в эти годы бывший профессор Московского университета известный социолог Максим Максимович Ковалевский, уволенный с работы за проповедь в своих лекциях конституционных идей. Он долгие годы (с 1887 по 1906 год) провел за границей, встречался и вел переписку с К. Марксом и Ф. Энгельсом и был одним из основателей Международного социологического института. Возвратившись в 1906 году в Россию, этот давний член французской ложи «Верные друзья» не только основал здесь «прогрессис-тскую партию», но и, победив на выборах, прошел в депутаты I Государственной думы. Ему же принадлежит инициатива организации в России в конце 1906 года первых временных «кадетских» масонских лож — «Возрождение» (Москва), которая была открыта 15 (28) ноября (члены: М. М. Ковалевский, В. А. Маклаков, Н. Н. Баженов, Е. В. Аничков, В. И. Немирович-Данченко, С. А. Котляревский, В. А. Маклаков) и «Полярная звезда» (Петербург, декабрь 1906 года). Московская ложа была создана в основном на бумаге. Настоящее ее открытие произошло только в январе 1908 года. Мастером-наместником московской ложи был выбран врач-психиатр Н. Н. Баженов, первым братом-наставником — князь С. Д. Урусов, оратором — адвокат С. А. Балавинский.

Совсем иная картина была в Петербурге, где «Полярная звезда», хотя и открылась в качестве временной ложи, сразу же оказалась в эпицентре политической жизни России. Уже через несколько месяцев она насчитывала 19 человек: князь Д. И. Бебутов, адвокат В. А. Маклаков, писатель и журналист В. И. Немирович-Данченко, адвокат М. С. Маргулиес, А. М. Ко-любакин, историки П. Е. Щеголев и Н. П. Павлов-Селиван-ский, другие представители петербургской интеллигенции. Большинство принадлежало к кадетам или сочувствовало им. Мастером-наместником «Полярной звезды» стал Ковалевский.

Видную роль в становлении русского политического масонства первых лет его существования сыграл князь Давид Иосифович Бебутов.

"Во время выборной работы в Первую Думу, — вспоминал позднее князь, — со мной очень осторожно заговорил Е. И. Кедрин о масонах. Заметив, что я очень заинтересовался, он признался, что сам масон и что имеются еще масоны в достаточном числе, чтобы принять новых членов. При этом он заявил мне, что и другие масоны уже обратили на меня внимание и если бы я захотел вступить в масонство, то согласны были бы принять меня, если выдержу установленный экзамен. (Речь идет о французской ложе «Космос», русские члены которой получили право самостоятельного пополнения своих рядов в России. — В. Б.)

Прием мой был назначен на 23 апреля (1906 года. — В. Б.). В этот день заседал еще третий кадетский съезд. Мне было назначено явиться в редакцию газеты «Страна» на Невском, д. 92, ровно в 2 часа. В передней встретил меня Кедрин, чтобы я не мог больше никого видеть, и провел через коридор в одну из последних комнат. Я знал, что прием в масонство сопряжен с тайным ритуалом, но в чем он состоял, мне не было объяснено, так как это составляет тайну для всех. Рассказывают про масонов всякие сказки о приеме, все это чистый вздор. Напротив: прием, должен сказать, производит сильное впечатление и основан на очень логическом принципе. Он совершается тайно, вступающий не знает до последней минуты, пока он не принят, кто такие другие масоны и кто его принимает. Это чрезвычайно важно на случай, если кто не принят, чтобы он не мог никого назвать. Самый прием имеет целью узнать человека, вызывая его на полную откровенность. Оставив меня одного, Кедрин удалился и, вернувшись, передал мне лист бумаги, на котором были написаны вопросы. Когда ответы мои были готовы, просмотрены и найдены удовлетворительными, то мне были завязаны глаза и какие-то двое увели меня в другую комнату. Проделан был весь ритуал приема, который отнял два часа. Должен сказать, что самый допрос производит страшно сильное впечатление, получается какое-то особенное настроение, какое-то желание отвечать на все с полной искренностью. Настроение такое приподнятое, что разве совершенно испорченный может кривить душой и не будет искренним в своих ответах. Словами этого нельзя выразить, это надо самому испытать, чтобы понять, что происходит с человеком. Такое же мнение я слыхал от других, когда они принимались.

Объявив и поздравив меня, по положенному ритуалу, со вступлением в масонство, каждый из присутствующих трижды поцеловался со мною. Когда я увидел близко знакомые лица, то был удивлен, ибо по голосам не мог никого узнать. Принимал меня профессор М. М. Ковалевский в качестве мастера-наместника, а затем присутствовали доктор Баженов, Кедрин, проф. Котляревский, проф. де Роберти, Маклаков и доктор Лорис-Меликов.

С открытием Первой Государственной думы и клуба кадетов все так были заняты, что о никакой организации не приходилось думать, и это, надо признаться, большая ошибка, что никто о дальнейшем не думал. Я твердо решил тогда, когда все наладится и войдет в нормальную колею, заняться серьезно организацией масонства. Мне всегда представлялось, и сейчас я в этом убежден, что только при надлежащей организации масонов и, конечно, при твердом решении участвующих подчиниться масонской дисциплине возможно достигнуть каких-нибудь реальных результатов".

В Петербурге Бебутов снял на Французской набережной дом, первый этаж которого был отдан им под клуб кадетской партии, а второй — под собрание масонской ложи. В январе 1907 года в нее был принят граф А. Орлов-Давыдов, оказывавший масонам большую финансовую поддержку. «Громадного роста, тучный, неуклюжий, Орлов-Давыдов, типичный дегенерат, отличался феноменальной глупостью, — отмечал Бебутов в книге „Русское масонство XX века“, — страшный тяжелодум и при этом имел привычку свое умственное мышление излагать громко и при всех». Терпели его в ложе, главным образом рассчитывая на его, как принято сейчас выражаться, «спонсорство».

Большинство масонов как в Москве, так и в Петербурге высказывалось за то, чтобы принадлежать к влиятельному в политических кругах Парижа «Великому Востоку Франции». Ковалевский, однако, был против и настаивал на присоединении к «Национальной ложе Франции» шотландского ритуала. Дело было, разумеется, не в том, что «Великий Восток» допускал в свои ряды атеистов, а «Национальная ложа» — нет. Главное, чем не устраивал шотландский ритуал русских «братьев», — незначительное политическое влияние этого направления в масонстве. Политическая власть, а отнюдь не нравственное усовершенствование рода человеческого волновало петербургских и московских «братьев».

В начале февраля 1908 года на квартире М. М. Ковалевского состоялось общее собрание русских масонов, на котором он вместе со своими ближайшими соратниками (Ю. С. Гамбаров, Е. В. Аничков, Е. В. де Роберти) вынужден был покинуть «Полярную звезду» и основать собственную ложу — «Космос» шотландского ритуала. С этого времени Ковалевский перестает играть сколько-нибудь заметную роль в русском политическом масонстве. Эта же участь постигла и доктора Н. Н. Баженова, возглавлявшего в 1906 — 1911 годы московскую ложу «Астрея», которая, надо полагать, тоже придерживалась шотландского ритуала.

В феврале 1908 года Бебутов и Баженов выезжали в Париж просить «Великий Восток Франции» об официальном открытии масонских лож в России. Встретили их там хорошо.

«Заявление наше, — вспоминал Бебутов, — было принято с большим вниманием, и Верховным Советом решено было командировать двух членов Верховного Совета гг. Буле и Сен-шоль (Boulet, Sincholl). Расходы по поездке мы обязались уплатить, по тысяче франков каждому. Одну тысячу принял на себя граф Орлов-Давыдов, а другую тысячу петербургская и московская ложи взяли на себя. Мы были представлены Верховному Совету. Гроссмейстером в то время был депутат Лафер — лидер радикалов в парламенте. Баженова и меня сразу возвели в 18-ю степень и очень с нами носились. Все поздравляли нас и желали успеха в наших начинаниях. Мы имели случай присутствовать на масонской свадьбе и видеть весь обряд венчания. Надо сказать, что самый церемониал и весь обряд чрезвычайно интересен и торжествен. Приезд французов в Россию был назначен на 8 мая того же 1908 года. Мы торжествующе вернулись: я в Петербург, а Баженов в Москву. По моем возвращении снова начались регулярные заседания и прием новых братьев. На первом же заседании, ввиду выбывшего Ковалевского, вновь были произведены выборы должностных лиц. Мастером-наместником решили выбрать Орлова-Давыдова, в надежде, что это понудит его давать широко на нужды масонов… Секретарем и казначеем снова был выбран я, оратором Маргулиес, первым наблюдателем Кедрин, вторым — барон Майдель. Заседания ложи происходили исключительно у меня. Все ведение дела поручено было мне, составление списков, выдачу денег и всякие сношения должен был делать я. Вновь вступающий должен был видеть только меня, и я должен был делать первое наставление и вводить на прием. Из осторожности я не имел дома никаких списков. Все имена я старался всегда держать в памяти, а пометки о взносе каждого делал в старой телефонной книжке и не против фамилии, а по заглавным буквам фамилии. Каждые три месяца я отчитывался, чтобы не трудно было запоминать всякую мелочь».

Наконец прибыли долгожданные посланцы «Великого Востока Франции» «братья» Сеншоль и Буле. Встречавшие их на вокзале Д. И. Бебутов и А. А. Орлов-Давыдов отвезли французов в гостиницу «Англетер». Напившись здесь кофе и дав Сеншолю и Буле возможность переодеться, они повезли их затем в «Кресты», в камеру к сидевшему там «брату» Мануэлю Маргулиесу, чтобы совершить над ним сокращенный ритуал посвящения высоких степеней.

«В три часа в этот же день, — вспоминал князь, — было назначено торжественное заседание для легализации и установления ложи. Когда мы вернулись из тюрьмы, то пришел в гостиницу Баженов. Завтракали мы в гостинице. После завтрака я поехал делать нужные приготовления, устраивать комнату, как это требуется по наказу. У меня в это время квартиры не было, так как старую квартиру я сдал ввиду отъезда дочерей, а новая еще ремонтировалась. У Орлова-Давыдова тоже шел ремонт, и мы решили воспользоваться квартирой Маклакова. Квартира его была еще тем удобна, что собрание стольких людей днем у депутата не вызывало особых подозрений. Все уже были в сборе с 2 часов дня. Я расставил столы и стулья, разложил все необходимые масонские предметы — словом, привел комнату в настоящий вид. Ровно в три часа приехали французы с Орловым-Давыдовым и Баженовым. Тут благодаря рассеянности Баженова случилось несчастье, которое могло иметь очень печальные последствия. Баженов забыл в автомобиле масонские книги, и шофер увез их в гараж. В гараже легко могли их заметить, начать рассматривать, и кто-нибудь легко мог донести о странных книгах; пришлось ехать выручать книги. Французов я провел в приготовленную для них комнату. Французы облачились, в ложе все заняли свои места. В этот день приглашены были также Ковалевский и отколовшиеся вместе с ним „братья“. Для них были приготовлены специальные места, как это полагается для гостей, сзади председателя. Я должен был вводить французов, а в ложе, в самых дверях, встретил их Орлов-Давыдов, как мастер наместник, с двумя братьями-наблюдателями. После обмена приветствиями Буле занял место мастера-наместника, Сеншоль место первого наблюдателя, вторым наблюдателем был поставлен Баженов, я занял свое место секретаря, а оратором в этот день был назначен Маклаков. Начался церемониал установления ложи. По совершении ритуала я огласил привезенную французами от Верховного Совета грамоту. Ложа получила название „Полярная звезда“. После этого все присутствующие начали подписывать клятвенное обещание в двух экземплярах, одно для нас, другое французы отвезли в Париж. Затем французы произнесли прекрасные речи. Им отвечал, как это полагается, брат оратор. После этого все были удалены. Остались только я, Орлов-Давыдов, Кедрин, Баженов, Маклаков и барон Майдель. Я и Баженов получили 18-ю степень, будучи в Париже. Названых лиц нужно было также возвести в 18-ю степень, чтобы имелось нужное число для шапит-ра (совет этой степени). Маргулиесу также была обещана эта степень, и нам было дано исполнить ритуал по его выходе из „Крестов“. Совет 18-й степени необходим для решения вопросов, которые не могут быть известны ложе. Все было кончено в 7 часов, а в 8 часов все собрались на обед к Донону. У Донона метрдотель, француз, мой хороший знакомый, очень умело отвлекал прислугу, делая всякие распоряжения, когда начались тосты. Обед прошел, так сказать, оживленно, что засиделись до трех часов ночи. На второй день мы возили французов показать город, обедали в ресторане „Медведь“ и в 11 часов поездом Николаевской железной дороги французы вместе с Баженовым уехали в Москву устанавливать там ложу. С ними поехал и Орлов-Давыдов. В Москве самый церемониал был сокращен ввиду немногочисленности членов, и, пробыв там только один день, французы уехали в Париж. Таким образом почти на глазах Столыпина и его многочисленной охраны, при всех строгостях всяких собраний, было организовано по всем правилам, с полным ритуалом масонство. Масоны посещали тюрьму, устраивали ложи в двух столицах, а правительство со Столыпиным ничего не подозревало».

В ноябре 1908 года русские масоны провели свой первый конвент или съезд в Петербурге и избрали Верховный Совет. Первыми членами его стали: князь С. Д. Урусов (председатель), Д. И. Бебутов, председатель 2-й Государственной думы Ф. А. Головин, адвокат М. С. Маргулиес.

Помимо «Полярной звезды» и «Возрождения», из русских лож «Великого Востока Франции» этого времени известны: «Северное сияние» (мастер-наместник Н. В. Некрасов), «Заря Петербурга» (мастер-наместник, известный народоволец Н. А. Морозов), «Киевская заря». Задача, которую ставил перед «братьями» Верховный Совет русских лож (председатель князь С. Д. Урусов, секретарь князь Д. И. Бебутов), состояла прежде всего в том, чтобы «обволакивать власть людьми, сочувствующими масонству».

Тем временем неосторожное поведение некоторых масонов привело к тому, что сведения о их принадлежности к масонству просочились в прессу, причем назывались фамилии Н. Н. Баженова, Е. И. Кедрина, М. С. Маргулиеса, Д. И. Бебутова. Воспользовавшись этим, наиболее радикальная часть «братьев» во главе с левым кадетом Н. В. Некрасовым добилась того, что на специальном совещании масонов в феврале 1910 года ими было принято формальное решение о прекращении своей деятельности (окончательное решение этого вопроса передавалось на усмотрение лож, которые предпочли «временно уснуть»). Сделано это было с одной целью — устранить из руководства Верховного Совета Бебутова и его ближайших друзей: Кедрина, Маргулиеса и других — всего 8 человек.

Очистив свои ряды от ненадежных лиц, инициативная группа во главе с Н. В. Некрасовым и А. М. Колюбакиным тотчас же развернула работу по воссозданию масонской подпольной организации. Обряд посвящения в «кадетское масонство» того времени подробно описал Н. С. Чхеидзе.

"Как-то раз — это было в 1910 году — ко мне подошел член Государственной думы Степанов, левый кадет, и спросил меня, не нахожу ли я возможным вступить в организацию, которая стоит вне партий, но преследует политические задачи и ставит своей целью объединение всех прогрессивных элементов; упомянул он при этом, что для вступления необходимо принятие какой-то присяги и что вообще это связано с некоторым ритуалом. О том, что это масоны, он мне прямо не сказал. Я не был знаком с характером этой организации, равным образом я мало знал и о масонстве вообще, но почему-то — не припомню теперь, почему именно, — сразу догадался, что речь идет о масонской ложе и тотчас же выразил свое согласие. Степанов указал, куда я должен прийти, — адреса я теперь не помню. В назначенное время я пришел. Меня ввели в отдельную комнату, где Степанов дал мне анкетный листок с рядом вопросов, на которые я должен был ответить (Степанов об этой анкете предупредил меня заранее), и оставил меня одного. Я сел писать ответы. Насколько вспоминаю, вопросы были следующие (приведу, что помню, вместе со своими ответами).

Как Вы относитесь к семье? — Признаю ее как ячейку, имеющую воспитательный и объединяющий характер.

Как Вы относитесь к человеческому прогрессу? — Признаю, что человечество идет к тому, чтобы стать одной семьей, к этому ведут объективные условия развития человечества, и считаю необходимым всеми силами работать над этим.

Ваш взгляд на религию? — Считаю, что нужно быть терпимым ко взглядам каждого.

Какие пути и методы международных отношений Вы признаете? — Считаю, что только пути мирного сотрудничества, что только общечеловеческая солидарность и стремление к взаимному пониманию являются основами, на которых должны складываться международные отношения.

Как Вы относитесь к войне? — Считаю, что метод решения международных споров путем войн должен быть навсегда и совершенно исключен из списка допущенных.

А если нападут на Россию? — Мы должны стремиться ликвидировать ее [войну] тем или иным мирным путем.

Какую форму правления Вы считаете наиболее приемлемой для России? — Республиканскую.

Других вопросов и своих ответов я не помню, но помню хорошо, что вопросов, имевших то или иное отношение к социализму и классовой борьбе, среди них не имелось. Этих тем не коснулся я и в своих ответах.

Когда я написал ответы, в комнату вошел Степанов, взял их и удалился, оставив меня ждать ответа. Я знал, что в это время ответы мои были оглашены в собрании ложи. Через некоторое время вошел Степанов, туго завязал мне глаза и провел куда-то, где меня усадили. Здесь мне был задан вопрос:

«Знаете ли Вы, где Вы сейчас находитесь?»

Я ответил: «На собрании масонской ложи».

В говорившем я тотчас узнал Некрасова — его голос мне был хорошо знаком. Вслед за тем Некрасов задал мне вопросы, повторявшие вопросы анкеты, я ответил в духе своих только что написанных ответов. Затем Некрасов предложил мне встать, я встал и услышал, что встали и все присутствующие. Некрасов произнес слова клятвы — об обязанности хранить тайну всегда и при всех случаях, о братском отношении к товарищам по ложе во всех случаях жизни, даже если это связано со смертельной опасностью, о верности в самых трудных условиях. Потом Некрасов задал, обращаясь ко всем присутствующим, вопрос:

«Чего просит „брат“?»

Присутствующие хором ответили:

«Брат просит света!» — вслед за тем Степанов снял мне повязку с глаз и поцеловал меня, нового брата. С такими же поцелуями ко мне подошли и все остальные из присутствующих. Последними, как я теперь увидел, были, кроме Некрасова и Степанова, еще член Государственной думы и присяжный поверенный А. Я. Гальперн, относительно последнего у меня некоторые сомнения, был ли он тогда; возможно, что был и еще кто-нибудь из тех, кого я назову дальше как членов малой ложи, помню, что всего было человек 5 — 6.

Да, позабыл, акт приема меня был сделан от имени «Великого Востока Франции».

Так я вступил в ложу. Заседания последней шли более или менее регулярно 2 — 4 раза в месяц; собирались на квартире какого-либо из членов; никаких ритуалов на этих собраниях не соблюдалось; состав несколько менялся — в общем руководствовались тем правилом, чтобы в ложе сходились люди, жившие относительно недалеко друг от друга, но число присутствующих было 6 — 8.

Совещания эти носили информационный характер; определенных докладов обычно не было; каждый передавал новую информацию — за эту последнюю я особенно ценил эти собрания. Из этого, конечно, не следует делать вывода, что я не признавал пользы этой организации и в других отношениях: я ее ценил как организацию, где могут быть выяснены те или иные общие прогрессивным элементам точки зрения на различные вопросы; такое согласование взглядов мне казалось политически весьма полезным. Наряду с такой информацией о событиях шла и взаимная информация об отношении к ним. Тут бывали и дебаты, причем обострения их всегда избегали; как только замечали, что разногласия не могут быть сглажены, что общую формулировку отношения к данному вопросу найти нельзя, то вопрос этот устранялся. Но по тем вопросам, когда имелось сходство отношения, резолюций не выносили, голосований не производили: все, что придавало бы собраниям сколько-нибудь связующий характер, было устранено".

Прошло всего несколько месяцев, и уже сам Н. С. Чхеидзе (в 1917 году он станет первым председателем Петроградского

Совета) вынужден будет, выполняя ответственное поручение масонского начальства, подыскивать подходящие кандидатуры для своей ложи. Сам Н. С. Чхеидзе был убежденный социал-демократ, меньшевик. Естественно, что едва ли не первой жертвой новоиспеченного «ловца душ» стал его ближайший коллега по партии Евгений Петрович Гегечкори — будущий премьер-министр Грузии в 1918 — 1921 годах.

«Это было, кажется, в 1909 году, — рассказывал последний Б. И. Николаевскому в Брюсселе, в 1928 году. — У нас, социал-демократических депутатов, сложились очень хорошие отношения со Степановым, Волковым, Некрасовым, с группой левых кадетов вообще. Несмотря на общую атмосферу, очень неблагоприятную для левых, они не только не сторонились нас, но даже как бы сознательно искали с нами связи. Причины этого я понял только после того, как Чхеидзе ввел меня в масонскую ложу. Первым разговор со мной завел на эту тему Чхеидзе, который после долгих колебаний, что чувствовалось по его подходам, сообщил мне, что именно эта группа левых кадетов предложила ему войти в ложу. Он спрашивал мое мнение и хотел, чтобы в ложу вошел и я. Я спросил, как относится к этому делу он сам. Чхеидзе ответил, что он уже дал согласие. Я, зная об отрицательном отношении партии ко всякого рода внепартийным объединениям, стал тогда расспрашивать более подробно о задачах масонской организации и мотивах его положительного ответа.