В 1960-е годы студенты из Мурманска отправились по следам лапландской экспедиции Барченко. Сейдозеро уже не было таким глухим уголком, как раньше: неподалеку вырос рабочий поселок Ревда, открыты были рудники в горах. Студенты взобрались к гигантской фигуре на скалах и обнаружили, что это действительно не причудливое творение природы: на камне есть некий красочный слой. Сделали даже его химический анализ, но дальше дело не пошло.

А «пирамиду» еще в конце 20-х годов осмотрел академик А. Е. Ферсман и пришел к выводу, что это естественное геологическое образование. Конечно, от ошибки не застрахован ни один ученый. Может быть, следует еще раз, более тщательно, изучить окрестности Сейдозера — не случайно же его издревле чтят местные саамы. Возможно, сейчас, в конце XX века, с учетом всех знаний, что накопила о Русском Севере историческая наука, новая экспедиция сможет сказать: да, это следы гиперборейской культуры, той священной для всех нас, изначальной Традиции, о которой ведали и русские отшельники, и мудрецы далекого Тибета.

Случайна ли та роль, что сыграл в научной судьбе бывшего беллетриста всемирно известный академик В. М. Бехтерев? Вряд ли. Вот интересный факт. В 1921 году вышла из печати книга Бехтерева «Коллективная рефлексология», в которой он сделал попытку показать, что «мир управляется одними и теми же основными законами, общими для всех вообще явлений, как неорганических, так и органических и надорганических, или социальных». В зависимости от активности Солнца находится климат на Земле, а следовательно, и урожаи, а от урожаев зависят судьбы людей; отсюда Бехтерев заключил: «Судьба человека находится в связи со всей Вселенной».

В Институте мозга, созданном вскоре после революции 1917 года, Бехтерев и его сотрудники искали научное объяснение загадок человеческой психики. Изучалась, в частности, возможность передачи мыслей на расстоянии — проблема, которой Бехтерев интересовался всю жизнь. Наряду с клиническими исследованиями в Институте мозга отрабатывались методы электрофизиологии, нейрохимии, биофизики, физической химии; здесь изучали и электромагнитные поля человеческого организма.

Между тем аналогичные темы А. В. Барченко затрагивал еще в своих научно-популярных публикациях 1911 — 1916 годов. Поэтому становится понятным живое участие В. М. Бехтерева в научной судьбе А. В. Барченко. К слову сказать, зимой 1923 года В. М. Бехтерев принимал участие в заседании группы ученых на петроградской квартире А. В. Барченко, когда тот вернулся из Кольской экспедиции.

Так что же все-таки изучал Барченко во время этой загадочной экспедиции? Уже упоминавшееся «меряченье» (арктическая истерия, эмерик) — это состояние, похожее на массовый психоз, которое наблюдалось на российском Севере. Обычно оно проявлялось во время магических ритуалов, но могло возникнуть и спонтанно. В такие моменты люди начинали повторять движения друг друга, безоговорочно выполнять любые команды и пр. Пользуясь современными терминами, вполне можно назвать это зомбированием.

Изучение мозга — «самой неприступной крепости на Земле», — изучение возможностей и сверхвозможностей человека во все времена привлекало внимание тех, кто занимался разведкой и контрразведкой. А эффект «меряченья» — это, в сущности, эффект массового и целенаправленного гипнотического воздействия. И работы Барченко привлекли внимание Спецотдела ОГПУ. Кстати, В. М. Бехтерев также сотрудничал с чекистами. Он активно включился в работу созданной в 1921 году Ф. Э. Дзержинским спецкомиссии по улучшению жизни детей и по борьбе с беспризорностью: Бехтерев организовал психоневрологическую школу-санаторий для беспризорных.

В секретные оперативные материалы ВЧК-ОГПУ фамилия А. В. Барченко попала уже в 1918 — 1919 годах. Здесь указано, что «Барченко А. В. — профессор, занимается изысканиями в области древней науки, поддерживает связь с членами масонской ложи, со специалистами по развитию науки в Тибете, на провокационные вопросы с целью выяснения мнения Барченко о Советском государстве Барченко вел себя лояльно» (сохранена орфография оригинала). Популярность лекций А. В. Барченко обернулась постоянным кураторством, контролем со стороны спецслужб за всеми его изысканиями. Вплоть до расстрела Барченко в 1938 году.

В вопросе о взаимоотношениях А. В. Барченко с советскими спецслужбами однозначную позицию занимает его внук А. С. Барченко: «Порой приходится слышать: мол, А. В. Барченко и сам был сотрудником ВЧК. Может быть, для историка-исследователя такое предположение выглядит убедительно, но я решительно с этим не согласен. И дело не только в нашей семейной традиции, не только в воспоминаниях друзей деда, утверждавших, что он был человеком совсем иного склада. Есть еще и наши официальные запросы, и ответ из КГБ СССР: „Каких-либо сведений, указывающих на то, что Барченко А. В. работал в НКВД СССР или находился в известной связи с органами, при проверке по управлению кадров и в учетно-архи-вном отделе КГБ при СМ СССР не установлено. 10.07.1956“».

Но если сам факт кураторства имел место, то, может быть, архивы органов и прежде всего Спецотдела НКВД за 1921 — 1937 годы расскажут о последних, во многом загадочных работах Барченко?

Приоткрыть завесу тайны могли бы, наверное, документы, конфискованные при арестах начальника Спецотдела НКВД СССР Г. И. Бокия, сотрудника 9-го отдела ГУГБ Е. Е. Гопиуса и, конечно, самого А. В. Барченко — начальника нейроэнергети-ческой лаборатории ВИЭМ. Эти документы, а также работы Барченко, судя по протоколам допросов, неоднократно предъявлялись обвиняемым (Г. И. Бокию, например). Это прежде всего диссертация А. В. Барченко «Введение в методику экспериментальных воздействий объемного энергополя» (один том плюс том приложений), «Доклад об исмаилитах» и другие.

Достоверно известно, что Барченко продолжал организовывать экспедиции. В 1921 году он отправился в Кострому, где подвергся кратковременному задержанию и обыску в местном отделе ВЧК. В 1925 — 1926 годах подготавливалась так и не состоявшаяся экспедиция в Афганистан, Монголию и Тибет. 1927 год — экспедиция в Крым (Бахчисарай); 1929 — 1930 годы — алтайская экспедиция (по устным свидетельствам, организованная без разрешения спецслужб).

О целях и характере этих путешествий сегодня можно только догадываться. Материалы экспедиций, вероятнее всего, стали собственностью Спецотдела НКВД СССР и его наследников. Наследникам же А. В. Барченко под разными предлогами на протяжении 40 лет отказывали в ознакомлении с перепиской Барченко (30 папок), с вышеупомянутой диссертацией, с докладами и отчетами об экспедициях. Возможно, что научные исследования Барченко считаются еще «живыми» и не подлежащими широкой огласке.

Основной на сегодняшний день источник наших знаний о Барченко — протоколы его допросов, любезно предоставленные Архивом КГБ СССР для ознакомления его потомкам в 1989 — 1990 годах, — дает все-таки однобокое представление о работах ученого. Направленность его исследований была означена заместителями наркома внутренних дел Вельским и Фриновским как «масонско-шпионская», а веские аргументы следователя (известно, какого рода были тогда эти аргументы) не давали отклониться от заданного курса. Кстати, следователь Адхем Алие-вич Али, который до 1937 года был помощником начальника ОБХСС города Перовска (Кзыл-Орда), а затем, уже на Лубянке, вел «шпионско-масонские» дела Барченко, Бокия и других, за пять дней до расстрела своего подследственного А. В. Барченко, 20 июня 1938 года сам был арестован и вскоре расстрелян. То ли исследования Барченко оказались действительно секретны, то ли применили обычный способ прятать концы в воду.

Несомненно то, что финансирование работ Барченко проходило через Спецотдел НКВД и руководство комиссариата. Исследования, развернутые этим отделом, были весьма важны для обороны, экономики, политики СССР, а потому довольно дорогостоящи. Требовались знания серьезных специалистов, экспертов, консультантов в различных областях науки. Одним из таких специалистов и был А. В. Барченко.

Мистические учения открывают посвященным три основных оккультных таинства:

— контроль над незримой энергией. Находясь под контролем человеческого сознания, в зависимости от склонности субъекта, эта энергия может служить мистическому просвещению как средство исцеления или средство установления власти над окружающими;

— контроль над событиями и создание желаемых ситуаций в материальном мире. Это достигается упражнениями. Развитая сила воли направляется на реализацию предполагаемого события. Варианты событий и ситуаций опять же зависят от склонности и намерений посвященного;

— установление связи с «тайными повелителями». Эти учителя находятся на нематериальных («внутренних») уровнях и принимают человеческий облик лишь время от времени, поэтому важной практической областью знаний являются методы установления контакта с такими существами.

В этом «установлении связи» Спецотделу активно помогал Барченко: Александр Васильевич предпринимал неоднократные попытки организовать экспедиции в Тибет, совершал поездки к пещерам Крыма, в «медвежьи углы» Костромского края, на Алтай, где было отобрано немало оккультных предметов.

Лабораторией Барченко, помимо прочего, разрабатывалась методика выявления лиц, склонных к криптографической работе и к расшифровке. Ученый выступал также консультантом при обследовании всевозможных знахарей, шаманов, медиумов и гипнотизеров. Для проверки этих «аномалов» служба Бокия оборудовала у себя специальную «черную комнату». Также результаты изысканий и методика Барченко применялись в особо сложных случаях дешифровки — в таких ситуациях проводились сеансы с ноосферой. Кроме того, Бокий организовал из числа сотрудников Спецотдела кружок по ознакомлению с «древней наукой».

В протоколах допросов Г. И. Бокия указано, что «Барченко проявлял большой интерес и давал какие-то консультации ЭКУ ОГПУ по делу микробиологов». Еще значительнее следующая цитата: «…конкретного плана совершения теракта у нас не было. Возможность совершения последнего, по крайней мере лично мной, связывалась с теми исследованиями, которые вел наводивший нас на мысль о терроре Барченко в области производства взрывов на расстоянии и разложении атома. Наводя нас на мысль о терроре, Барченко говорил, что его исследования в случае успеха дадут нам в руки могучую взрывную силу, и приводил в пример аналогичные работы Капицы, которые якобы позволят ему взорвать Кремль. Полагая, что успех исследований Барченко действительно может дать нам в руки могучее средство, в том числе взорвать Кремль, мы оборудовали для Барченко спецлабораторию, где он с сотрудником нашего 9-го отдела ГУГБ Гопиусом производил свои опыты». И кто знает, как повернулась бы история, если бы Спецотдел не был разгромлен в 1937 году…

«Общность интересов по изучению трудных и малодоступных для понимания широких масс областей человеческого духа» сблизили Николая Рериха с Константином Рябининым, талантливым психиатром, занимавшимся терапией эпилепсии, и вскоре доктор начал движение по ступеням масонской иерархии. А в 1912 году Рерих привел в стационар Рябинина 2-го секретаря посольства Японии Есуке Мацуока. Дипломат выполнял в столице весьма щепетильное поручение — подыскивал врача-консультанта для императора Иошихито, которого одолевали приступы безумия.

8 марта 1927 года скромного врача портовой лаборатории и ленинградской карантинной службы Константина Николаевича Рябинина срочно вызвали в Москву в иностранный отдел ОГПУ. Там ему предложили поехать в качестве врача с экспедицией Н. К. Рериха в Гималаи. Судя по тому, что беседовал с ним сам заместитель начальника ОГПУ М. А. Трилиссер, вопрос представлялся для чекистов весьма важным.

Экспедиция Н. К. Рериха в Гималаи была организована на средства американских общественных организаций. Для широкой публики ее задачи определялись как научно-художественные: сбор и изучение древних памятников буддийской культуры, а также ознакомление с тибетской медициной. На самом деле этим цели экспедиции не ограничивались. Лишь узкий круг знал, что Рерих направлялся в Лхасу к далай-ламе в качестве главы западных буддистов. Имеется еще предположение, что помимо перечисленного Рерих имел какое-то секретное задание от советского правительства.

Перебравшись в декабре 1924 года из Америки в Европу, Рерих тайно посетил в Берлине советского полпреда Н. Н. Кре-стинского и имел с ним продолжительную конфиденциальную беседу. Крестинский доложил о состоявшейся беседе своему руководству. Нарком иностранных дел Г. В. Чичерин проявил большой интерес к миссии Рериха, тем более что он был настроен решительно против готовящейся Спецотделом экспедиции в Тибет на поиски Шамбалы. Победу на этот раз одержал Чичерин. Однако чекисты решили взять дело под свой контроль и потому переговоры с Рябининым проводили сами.

Кандидатура Рябинина появилась не случайно. Свидетельством тому его биография и, в особенности, врачебная деятельность.

Родился он в 1877 году в Муроме в семье купца Николая Алексеевича Рябинина, который умер, когда мальчику было 10 лет. Константин закончил шесть классов реального училища, позже экстерном сдал в Тифлисе экзамены за курс классической гимназии, получил аттестат с отличием и уехал в Петербург, где поступил в Военно-медицинскую академию.

Уже в студенческие годы он начал изучать психотерапию, гипноз, познакомился с тибетской медициной. В связи с революцией 1905 года Рябинин перевелся на медицинский факультет Харьковского университета и в 1909 году закончил его с отличием.

Интерес к неизведанной области человеческого духа побудил его всерьез заняться изучением нервно-психических болез-г ней. В течение года Константин Николаевич работал ординатором в Московской окружной лечебнице для душевнобольных, еще год — в аналогичном заведении города Вильно, затем вернулся в Петербург. У него уже сложился определенный взгляд на природу нервно-психических отклонений и выстроилась собственная методика их лечения. С семьей Рерихов Рябинин сблизился, поскольку жена художника Елена Ивановна страдала эпилептическими припадками.

Грянула революция. Значительная часть интеллигенции встретила ее настороженно. Пироговское общество призвало все врачебные силы страны «саботировать мероприятия советской власти в области здравоохранения». К. Н. Рябинин был в числе тех, кто считал, что никакие политические перемены в стране не должны отражаться на выполнении врачами своих обязанностей, и энергично включился в борьбу с эпидемиями.

В 1927 году Константин Николаевич взял под опеку некоего юношу Дмитрия Базилевича, который только что выписался из психиатрической больницы. Рябинин устроил его работать санитаром, приютил в своем доме. Отправляясь в далекий Тибет, Рябинин оставил Базилевича жить у себя на квартире…

Гималайская экспедиция Н. К. Рериха затянулась. Суровой зимой 1927/28 года ее участники могли погибнуть на высоких горных перевалах, и своей жизнью они во многом обязаны доктору Рябинину. На протяжении всей экспедиции он стремился как можно глубже проникнуть в тайны тибетской медицины и, судя по всему, в этом преуспел. По окончании маршрута Рерих предложил Рябинину поехать в Америку для чтения лекций, а затем вернуться в Индию и продолжить свои исследования в институте «Урусвати».

Трудно сказать, почему Рябинин отклонил это предложение. Он был достаточно проницательным человеком и не мог не понимать, какой опасности подвергает свою жизнь, возвращаясь в СССР. Однако таков был его сознательный выбор. По возвращении Рябинин обобщил свои мысли и наблюдения о тибетских «жизнедателях» — веществах, регулирующих деятельность эндокринных желез. Константин Николаевич продолжил было изучение «жизнедателей», отрабатывая на себе дозировки, но его работа была внезапно прервана.

21 марта 1930 года Рябинина арестовали. При обыске изъяли все научные материалы по экспедиции, в том числе и тетрадь с записями о действии «жизнедателей». Так называемое «докторское дело», по которому арестовали Рябинина, было состряпано для того, чтобы скомпрометировать в глазах мировой общественности Рериха, ставшего к тому времени фигурой планетарного масштаба.

До мая Рябинина держали в двухместной камере, затем перевели в одиночку. На протяжении нескольких месяцев от него настойчиво требовали показаний против Рериха, ссылаясь на требования «высших властей» и лицемерно обещая «вернуть эту бумагу», то есть его показания, через три дня. Но Константин Николаевич не поддался на угрозы и провокации. Протокол с признанием пришлось сочинять самому следователю.

Чекистов особо интересовали тайные знания, которые, по их предположениям, удалось получить членам экспедиции. Однако Рябинин справедливо полагал, что время для обнародования этих знаний еще не пришло. Расчет чекистов не оправдался. Рябинина приговорили к пяти годам заключения в Соловецком лагере. Он освободился досрочно и, не имея права на жительство в Москве и Ленинграде, вернулся в Муром, где продолжил работать врачом. В мае 1937 года Константин Николаевич, на свою беду, вернулся в Ленинград и через несколько месяцев был повторно арестован по доносу.

Доносчицей была близкая знакомая Дмитрия Базилевича. Последний, по совету Рябинина, порвал с ней отношения, и оскорбленная дама жестоко отомстила обидчикам. На этот раз Рябинин получил уже десять лет лагерей.

Умер К. Н. Рябинин в 1956 году в возрасте 78 лет, когда табу с тибетской медицины еще не было снято. Дневник, который он вел в гималайской экспедиции, недавно опубликовали. А вот найдутся ли в архивных недрах результаты его исследований или они были уничтожены — пока неизвестно.

16 июня 1937 года было выписано постановление на арест члена ВЦИК СССР, члена коллегии НКВД, начальника Специального отдела при НКВД СССР Глеба Ивановича Бокия. В нем утверждалось, что Бокий состоял членом контрреволюционной масонской организации «Единое трудовое братство», занимавшейся шпионажем в пользу Англии, и, являясь руководителем спиритического кружка, устраивал тайные сеансы, на которых «предсказывалось будущее».

Как случилось, что в оплоте партии, органах ЧК — НКВД долгое время существовала организация, по своим мировоззренческим позициям весьма далекая от ортодоксального марксизма-ленинизма? Как могло получиться, что партия, всегда боровшаяся за теоретическое и организационное единство, просмотрела в своих рядах масонов-оккультистов, причем связан с масонством оказался один из старейших членов партии, особо доверенное ее лицо?

Глеб Иванович Бокий родился в 1879 году в Тифлисе в семье интеллигентов и вместе с тем представителей старинного дворянского рода. Его предок Федор Бокий-Печихвостский, владимирский подкоморий (третейский судья) в Литве, упоминается в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским. Прадедом Глеба Бокия был известный русский математик и физик академик Михаил Васильевич Остроградский — ученый либеральных взглядов, задолго до отмены крепостного права заявивший, что людей надо ценить по их знаниям и способностям, а не по положению.

Несмотря на знатное происхождение, семья учителя тифлисской гимназии Ивана Дмитриевича Бокия не отличалась богатством. В автобиографии Г. И. Бокий напишет: «Недвижимой собственности не имели». Однако Иван Дмитриевич, ответственный и трудолюбивый преподаватель и ученый, автор учебника «Основания химии», который штудировало не одно поколение гимназистов, смог дослужиться до действительного статского советника, и вскоре семья перебралась в Петербург.

Сестра и старший брат Глеба пошли по стопам отца. Наталья стала историком, преподавала в Сорбонне. Борис после окончания Петербургского горного института с 1895 года работал на шахтах Донбасса, где внедрил прогрессивную для того времени сплошную систему разработки угольных пластов взамен столбовой, внес коренные улучшения в технологию подземной добычи угля. В 1906 году, защитив диссертацию «Выбор системы работ при разработке свиты пластов» и получив звание адъюнкта-профессора, стал преподавать в Петербургском горном институте. В 1914 году ординарный профессор Б. И. Бокий дал систематическое изложение основных процессов горного дела в трехтомном «Практическом курсе горного искусства». После Октябрьской революции и гражданской войны Борис Иванович сделался членом Научно-технического совета Главного горного управления ВСНХ РСФСР, а затем

ВСНХ СССР. Он активно участвовал в восстановлении и реконструкции горной промышленности Советской России. Б. И. Бокий явился основоположником аналитического метода проектирования горных предприятий, изложенного в капитальном труде «Аналитический курс горного искусства» (1924).

Сын Бориса, племянник Глеба Ивановича Бокия, Георгий также учился в Ленинградском горном институте, после окончания которого с 1930 года до 1958-го работал в Институте общей и неорганической химии АН СССР. Одновременно с 1939 года он начал преподавать в МГУ, а в 1944 году стал профессором. В 1958 году Георгий Борисович Бокий был избран членом-корреспондентом АН СССР. С 1963 года он работал в Институте радиоэлектроники АН СССР. Крупнейший специалист в области кристаллографии и кристаллохимии, Г. Б. Бокий — автор многочисленных работ по кристаллохимии комплексных соединений, кристаллохимии минералов и истории кристаллографии.

Казалось бы, такая же судьба ожидала и юного Глеба. В 1896 году, после окончания реального училища, он вслед за своим старшим братом поступил в Горный кадетский корпус имени императрицы Екатерины II в Петербурге (Горный институт) — крупнейшее в то время высшее техническое учебное заведение России. Одаренному юноше, обладавшему к тому же немалыми сословными привилегиями, была уготована блестящая научная карьера. Однако уже в ранней юности он выбрал для себя путь революционера.

Окончательно определило выбор жизненного пути Глеба следующее событие. В 1893 году Борис, в ту пору студент-выпускник Петербургского горного института, предложил брату и сестре принять участие в демонстрации студентов. Произошло столкновение с полицией. Все трое были арестованы, причем Глеба еще и избили. Их освободили по ходатайству отца. Все эти события пагубно отразились на больном сердце родителя, и спустя несколько дней он скончался. Потрясенные свалившимся на семью горем, братья приняли диаметрально противоположные решения. Если Борис, сочтя себя виновником смерти отца, отошел от политики, то Глеб, наоборот, окончательно встал на стезю профессионального революционера.

Поступив в Горный институт, Глеб сделался головой «Украинской петербургской громады» и принимал активное участие в деятельности студенческих земляческих и революционных кружков. С 1897 года он вступил в петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». В течение последующих 20 лет жизнь Глеба Ивановича Бокия (партийная кличка «Кузьмич», в полицейском управлении проходил как «Горняк») неразрывно связана с петербургской партийной организацией большевиков.

С 1900 года он являлся членом РСДРП. В 1901 году Глеб Бо-кий был арестован на шахтах Криворожского общества, где работал на летней практике. Привлеченный по делу группы «Рабочее знамя», с 9 августа по 25 сентября он содержался под стражей, затем был отдан под особый надзор полиции. Но дознание в отношении Бокия, по соглашению министров внутренних дел и юстиции, в 1902 году прекратили в связи с тем, что в феврале этого года он был снова арестован и выслан на три года в Восточную Сибирь по другому делу — о подготовке в Петербурге уличной демонстрации. Летом 1902 года Бо-кий вновь арестован в Красноярске за отказ выехать в место ссылки, а уже осенью привлечен в Иркутске за разбрасывание прокламаций на публичной лекции. По высочайшему повелению 13 сентября 1902 года, в порядке общей амнистии студентов, высланных за участие в беспорядках весны 1902 года, Г. И. Бокий был освобожден из сибирской ссылки с сохранением надзора полиции в пределах Европейской России, за исключением университетских городов, сроком до 1 июля 1903 года.

В 1904 году Бокий введен в состав Петербургского комитета РСДРП как организатор Объединенного комитета социал-демократической фракции высших учебных заведений. Он выступил одним из организаторов и участников ноябрьской демонстрации 1904 года. 9 января 1905 года, когда не удалось удержать рабочих от шествий на Дворцовую площадь, Глеб находился среди демонстрантов, а затем в составе боевых дружин на баррикадах Васильевского острова. В «Малороссийской столовой», которой заведовал Бокий, был устроен медицинский пункт под руководством доктора П. В. Мокиевского, куда свозились раненые рабочие. 6 апреля 1905 года он снова арестован по делу «Группы вооруженного восстания при Петербургской организации РСДРП». Основанием для ареста явились агентурные сведения, что квартира Бокия и «Малороссийская столовая» служат для конспиративных встреч работников петербургской организации. При обыске в столовой было найдено огромное количество нелегальной литературы. После нескольких месяцев заключения Бокия выпустили под особый надзор полиции, а по указу от 21 октября 1905 года дело прекратили.

В период октябрьских событий и недолгого периода свобод 1905 года Глеб Бокий вел партийную работу в организации Петроградской стороны как член районного комитета, создавал боевые дружины. При полицейской облаве в районном социал-демократическом клубе 18 ноября 1905 года Бокий был избит, a ll декабря арестован на собрании центральной боевой дружины района. При личном обыске у него были отобраны воззвание Союза рабочих депутатов «Ко всему народу», листок Федеративного комитета РСДРП для сбора пожертвований на вооруженное восстание и партийный членский билет. В 1906 году по болезни Бокия освободили из тюрьмы до суда под залог в 3 тысячи рублей, который внес доктор П. В. Мокиевский, а в декабре осужденный Петербургской судебной палатой по процессу «Сорока четырех» Бокий приговорен был к заключению в крепости на 2 года и 6 месяцев с зачетом 6 месяцев 26 дней предварительного заключения, но оставлен временно на свободе вследствие поданной кассации.

В январе 1907 года он начал работать в социал-демократической военной организации, являлся партийным руководителем Охтинского и Пороховского районов. При провале военной организации (дело социал-демократической фракции Второй Государственной Думы) Бокий бежал, но был арестован в июле 1907 года в Полтавской губернии.

С 1912 года Глеб Иванович принимал участие в работе по изданию большевистской газеты «Правда», перед мировой войной являлся секретарем Петербургского комитета. В апреле 1914 года он подлежал аресту по делу типографии Петербургского комитета, помещавшейся в Горном институте, но успел скрыться. А в апреле 1915 года ему пришлось дважды скрываться от ареста из-за провала Петроградского партийного комитета.

1914 — 1915 годы были для подпольщиков особенно трудными. Сменяя одна другую, накатывались волны жесточайших репрессий. Особенно большой урон понесли петербургская и московская организации большевиков. Серия провалов выявила существование в партийных центрах провокаторов, и петроградские большевики организовали так называемую «Группу 1915 года при ЦК», куда вошли самые надежные, много раз проверенные люди, в том числе Бокий, Молотов, Тихомиров, Аросев. Ужесточилась партийная дисциплина, самые серьезные требования предъявлялись к соблюдению конспирации.

Именно тогда впервые проявились те способности Бокия, благодаря которым впоследствии он стал организатором Спецотдела при ВЧК-ОГПУ-НКВД и его бессменным руководителем на протяжении многих лет. Старая большевичка, член партии с 1915 года В. Ф. Алексеева, вспоминая о работе в подполье того времени, писала:

"Конспирация в большевистском подполье, которое подвергалось особенно беспощадным расправам со стороны царских властей, действительно была суровой и сложной и потому не всегда легко давалась людям, особенно новичкам, не искушенным в борьбе. Нарушение правил конспирации могло нанести тяжелый удар по всей подпольной организации, поэтому и новичкам в соблюдении этих правил никаких скидок не делалось.

При аресте Глеба Ивановича забрали и его по виду самые обычные ученические тетради, исписанные математическими формулами, а на самом деле — записями о подпольных делах, зашифрованными математическим шифром. Шифр этот являлся изобретением Глеба Ивановича, и ключ к нему был известен только ему одному. Лучшие шифровальщики, какими только располагала царская охранка, ломали головы над этими «формулами», подозревая в них шифр. Однако раскусить этот орешек они так и не смогли.

«Сознайтесь, — говорил Глебу Ивановичу следователь, — это шифр?» А Глеб Иванович невозмутимо отвечал: «Если шифр, то расшифруйте». С досадой следователь возвращал ему эти загадочные тетради" [Алексеева В.Ф. Петроградское подполье. — М., 1975.].

Весной 1916 года Бокий был вновь арестован по делу Петроградского комитета, освобожден по болезни, а осенью вторично арестован по тому же делу. Снова освобожденный по болезни в декабре 1916 года до решения дела, он вошел вместе со Шляпниковым, Молотовым, Залуцким в Русское бюро ЦК, сыгравшее важную роль в Февральской революции, а сразу после свержения самодержавия возглавил в Русском бюро отдел сношений с провинцией.

С апреля 1917 года, после ликвидации Русского бюро ЦК, и до марта 1918-го Г. И. Бокий являлся членом Исполнительной комиссии и секретарем Петроградского комитета партии. Вместе с другими видными деятелями партии он представлял столичную организацию на Седьмой (Апрельской) конференции и на VI съезде РСДРП(б), а в последующем был непременным делегатом всех партийных съездов. В июльские дни Бокий в составе делегации большевиков от Петроградского комитета вел переговоры с меньшевиками и эсерами.

В октябре 1917 года он стал членом петроградского Военно-революционного комитета. Зиновьев и Каменев выступили против решения о вооруженном восстании. Они попытались заручиться поддержкой Петроградского комитета РСДРП(б), но ПК во главе с Бокием дал им отпор. «Петроградский комитет через своего представителя в ЦК тов. Бокия поднимал свой голос за решительность в действиях», — вспоминал спустя пять лет после этих событий М. Я. Лацис. Г. И. Бокий — участник исторического заседания ЦК 16 октября 1917 года, подтвердившего решение ЦК от 10 октября о вооруженном выступлении. Как секретарь ПК и член Военно-революционного комитета, Г. И. Бокий был одним из руководителей Октябрьского вооруженного восстания.