Если о том, как «разматывалось» дело, какие предъявлялись обвинения, как шел процесс, известно сейчас достаточно много, то вот о том, как проводилась реабилитация, неизвестно почти ничего. Между тем если Сталин хотя бы предпринимал шаги по укреплению законности, то специфический стиль понимания законов хрущевскими прокурорами и судьями очень хорошо, ярко и выразительно показан в книге А. Сухомлинова «Кто вы, Лаврентий Берия?». Интересующихся отсылаем прямо к ней. Разное, конечно, творилось в 1937—1939 годах, но вот такого надругательства над всеми и всяческими законами, такого пренебрежения всеми правилами ведения следствия и суда… Разве что в 1918 году бывало нечто подобное, и то не в ВЧК, а полевых ревтрибуналах. Серьезно, прочтите книгу, очень советуем…

Сколько перьев истерто по поводу репрессий, а вот нюансами реабилитации, кажется, никто толком не занимался. И мы тоже ими заниматься не будем – по крайней мере в этой книге. Но странная аберрация зрения: почему-то считается, что осуждение из конъюнктурных соображений в 1937 году могло быть, а вот реабилитация по тем же причинам в 1956 – ну что вы, никогда, да ни при каких обстоятельствах!

Между тем Никите Сергеевичу очень надо было внести свое имя в историю, а что может быть удобней, чем вернуться к столь знаменитому человеку, каким был расстрелянный маршал?

И вот что любопытно: во всех публикациях, посвященных реабилитации, практически никакой конкретики не имеется. В «Заключении» главной военной прокуратуры говорится: «приговор по данному делу был вынесен только на основании показаний, данных осужденными на предварительном следствии и суде и не подтвержденных никакими другими объективными данными». И потом сплошь и рядом перепевалась одна и та же тема: отсутствие вещественных доказательств. Может быть, кто-нибудь объяснит, какие в этом случае могли быть вещественные доказательства? Списки заговорщиков, потерянные в казино? Дневник Ягоды с описанием каждого шага? Заготовленные заранее манифесты в сейфе Тухачевского? Так, чтобы Борис Михайлович Шапошников со вздохом сказал: «Меня, старого солдата, эти люди сделали антимилитаристом…»

Ну, простите, не получилось – тупые русские генералы таким изысканным штукам у немцев научиться не сумели… Азия-с…

Из всех материалов, посвященных реабилитации, можно вытащить разве что информацию о проверке, в ходе которой было «установлено, что дело сфальсифицировано», а «показания были получены преступными методами». При этом материалы самой проверки отчего-то берегут сильнее, чем пресловутый оперативный план.

Хорошо. Обратимся и мы к «свидетельским показаниям». Бывший заместитель главного военного прокурора Борис Викторов опубликовал воспоминания о работе в составе спецгруппы по пересмотру «дела Тухачевского». И каков же «криминал»?

«Первые страницы дела… Справки на арест: "Органы НКВД располагают данными о враждебной деятельности…" О самой деятельности ничего конкретного… А где санкция прокурора на арест? Нет санкции…

Вот что сразу обратило на себя внимание: несоответствие дат арестов с датами первых допросов, которые были учинены спустя несколько дней. Не могло же быть так, чтобы арестованных не допрашивали? (А где было допрашивать того же Тухачевского, которого арестовали в Куйбышеве и потом везли – в поезд, что ли, спецбригаду высылать? – Авт.)»

Ответ простой. Члены комиссии «предполагали, что допросы велись, но показания не устраивали тех, кто возбудил это дело».

Далее. «Мы заметили на нескольких страницах протокола серо-бурые пятна (на страницах 165—166 одного из пятнадцати томов следственного дела! – Авт.) Такие пятна оставляют капли крови… проконсультировавшись со специалистами, назначили судебно-химическую экспертизу… Оказалось, действительно кровь».

Поговорили о процессе. «Стенограмма состояла всего из нескольких страниц». Несколько – это сколько? Согласно «Справке», одно только выступление Фельдмана заняло 12 листов стенограммы, выступление Корка – 20 листов, не считая множества допросов подсудимых. Так сколько это – «несколько»?

Поговорили о том, «как вообще в те годы велось следствие», без доказательств применительно к данному делу.

«На заключительной стадии… получили отзывы ряда крупных военачальников… Они были единодушны в том, что разработанные Тухачевским и его соратниками… основы ведения крупных боевых операций… были по достоинству оценены, применены и развиты…»

А это тут при чем? С каких это пор талант мешал генералам устраивать заговоры?

«Новое расследование по делу Тухачевского подходило к концу…» – пишет автор. Да, но где же собственно расследование? Где кропотливое сопоставление протоколов, выявление антагонистических несоответствий, нарушений закона? Да полно, юрист ли это вообще пишет? Как пишет юрист, видно на примере той же книги Сухомлинова, посвященной «делу Берии»[67]. А это что было?

Еще один свидетель со стороны реабилитации – генерал-лейтенант в отставке Н. А. Веревкин-Рахальский. В 1937 году он был зам. начальника военной академии, т. е. заместителем Корка и присутствовал на суде в качестве зрителя.

«Трудно описать то, что я видел и слышал во время суда. Помню только, что когда я вечером вернулся домой, у меня было состояние человека, опущенного в помои. Я принял душ, долго, то горячей, то холодной водой „отмывался“ от пережитого.

«Подсудимые» сидели за перегородкой, М. Н. Тухачевский сидел на стуле впереди. Вопросы задавал только председательствующий. Члены суда молчали. Все обвиняемые категорически отвергали обвинения. И. Э. Якир, патетически обращаясь к членам суда, говорил: «Как вы можете поверить тому, что мы – враги народа?! Ведь мы с вами в жесточайшей классовой борьбе громили контрреволюцию и иностранных интервентов в годы Гражданской войны!»…

М. Н. Тухачевскому не было задано ни одного вопроса…»

Нет, на самом деле, Хрущеву надо было приказать уничтожить «дело Тухачевского»! Потому что стенограмма суда… ах да, ведь стенограмма врет, гнусный Сталин ее сфальсифицировал, как и все остальное…

Самый подробный документ по этом поводу – «Справка». Итак, какой же компромат на следствие приводится там?

Авторы сразу же начинают путать, в духе Генриха Ягоды. Много говорится о том, что слабо подтверждены показания чекистов Гая и Воловича и комбрига Медведева, на основании которых был арестован Фельдман. О том, что они могли быть «легендированы», мы уже писали. В деле вроде бы нет санкции прокурора на арест, хотя это странно, не в духе времени…

Но все это не отвечает на главный вопрос: виновны они были или не виновны? Ведь обвинение базировалось не на показаниях комбрига Медведева, а на том огромном количестве материала, который они дали друг на друга и на себя самих. Об этом – ни слова, кроме того, что все, мол, получено «незаконными методами» – впрочем, о том, какие «пытки» сумела накопать «Справка», мы уже писали. А ведь они очень старались.

Что еще «не так»?

«Показания о военном заговоре, которые Фельдман стал давать, были крайне противоречивы», – утверждает «Справка». И в чем же их противоречивость? «Так, на допросе 16 мая 1937 года он показал, что в военно-троцкистскую организацию его вовлек в 1934 году Примаков. Через три дня Фельдман, изменив свои показания, утверждал, что военно-троцкистская организация возглавлялась Тухачевским, который и вовлек в нее Фельдмана в начале 1932 г.» Что еще? Все!

Впрочем, первым «дело генералов» начали проверять далеко не при Хрущеве. Первым его стал проверять Берия. По-видимому, это было одно из первых дел, которые подверглись проверке в ходе «первой бериевской реабилитации». Так что «Справка» то и дело ссылается еще на те показания.

Дело Фельдмана вел следователь Ушаков. В октябре 1938 года на допросе он говорил следующее: «На Фельдмана было лишь одно косвенное показание некоего Медведева… В первый день допроса Фельдман… написал заявление об участии своем в военно-троцкистской организации, в которую его завербовал Примаков… Придерживаясь принципа тщательного изучения личного дела и связей арестованных, я достал из штаба дело Фельдмана и начал тщательно изучать его. В результате я пришел к выводу, что Фельдман связан интимной дружбой с Тухачевским, Якиром и рядом др. крупных командиров и имеет семью в Америке, с которой поддерживает связь. Я понял, что Фельдман связан по заговору с Тухачевским…» Затем на оперативном совещании по ходу следствия он рассказал о показаниях Фельдмана и «перешел к своему анализу и начал ориентировать следователей на уклон в допросах с целью сокрытия, несомненно, существующего в РККА военного заговора… Как только окончилось совещание, я… вызвал Фельдмана. К вечеру 19 мая было написано Фельдманом на мое имя известное показание о военном заговоре с участием Тухачевского, Якира, Эйдемана и др., на основании которого состоялось 21 или 22 мая решение ЦК ВКП(б) об аресте Тухачевского…»

Ну и что? Где тут хоть намек, хоть тень намека на то, что дело было сфальсифицировано? Ах да, конечно же, весь день до вечера он избивал несчастного Фельдмана. Откуда это следует? Ну как же?! Ведь об этом все знают!

Именно в этом все знают, в мощнейшем пиаре хрущевских времен, все дело. Потому что даже те материалы следствия, которые волей-неволей просачиваются в печать, предельно конкретны. Вы их читали. А вот что касается доказательств фальсификации процесса, то они основаны как раз на пресловутом «все знают», на который сверху наложены… нет, не доказательства, а иллюстрации. «Так, на допросе 16 мая…» И все густо сдобрено антисталинской риторикой, само собой.

По поводу процесса «Справка» сообщает:

«В суде обстоятельства дела были исследованы крайне поверхностно и неполно. Вопросы, задававшиеся подсудимым, носили тенденциозный, наводящий характер. Суд не только не устранил наличие существенных противоречий в показаниях подсудимых о времени образования заговора, об их вступлении в него, о составе „центра“ заговора, о практическом участии в заговорщической деятельности, но даже фактически замаскировал эти противоречия… Суд не истребовал никаких объективных документальных доказательств и свидетельств, необходимых для оценки правильности тех или иных обвинений, не вызвал никаких свидетелей и не привлек к рассмотрению дела авторитетных экспертов…»

Если подсудимые упорно заявляют о том, что они невиновны, суд обязан скрупулезно доказывать, что это не так, с привлечением доказательств и экспертов. Этого требует презумпция невиновности. Но если все признают свою вину, каждая из которых в сумме тянет на три смертных приговора, то обязан ли суд спорить с ними и скрупулезно доказывать, что они не правы и расстрелов на самом деле должно быть только два?

Упаси бог, мы не против реабилитации, – но пусть она будет хотя бы вполовину столь же убедительна, как сам процесс! Остальная половина пусть идет за счет презумпции невиновности…

На какой странице ни открой отчеты о «московских» процессах – обязательно наткнешься на имя Троцкого. Тень «демона революции» стоит за всем и за всеми. Кто сказал: «Сталин – это Ленин сегодня»? Троцкий – вот Ленин сегодня, из заграничного далека подготавливающий новую революцию.

…Если бы в Советской России к власти вместо Сталина пришел Троцкий, то 7 ноября отмечалось бы как двойной праздник – годовщина революции и день рождения Самого. Он родился 25 октября (7 ноября) 1879 года, в один год со Сталиным. От рождения он носил простую еврейскую фамилию Бронштейн. Отец его был арендатором, небогатым, но достаточно обеспеченным – по крайней мере, настолько, чтобы прокормить четверых детей и дать им образование. Сына он отдал в николаевское реальное училище. Позднее, уже в эмиграции, Троцкий закончил Венский университет.

Еще в училище Лев примкнул к Южнорусскому рабочему союзу, николаевская организация которого фрондировала, но была вполне безобидной – даже в этой организации он находился на правом фланге. Тем не менее в 1898 году, когда союз был разгромлен, он с другими его членами оказался в тюрьме. Именно оттуда Троцкий вынес свой псевдоним – эту фамилию носил самый представительный и властный надзиратель. После следствия, продолжавшегося два года, Лев Давидович на четыре года, отправился в Иркутскую губернию, в ссылку.

По пути в Сибирь он женился. Жена, Александра Соколовская, была на 10 лет старше мужа. Впрочем, вместе они были недолго. Вскоре, бросив ее в Сибири с двумя маленькими дочерьми, Лев Давидович бежит за границу, к Ленину. Работая под его руководством, Троцкий отправляется в Париж. Там он встречает Наталью Седову и уводит ее от мужа. С ней ему суждено прожить всю оставшуюся жизнь.

На II съезде РСДРП произошел памятный раскол на большевиков и меньшевиков. Троцкий, в начале съезда выступавший на стороне Ленина, к концу сделал крутой разворот и перешел к меньшевикам. С Лениным он разошелся на долгие годы.

Первым звездным часом Троцкого стала революция 1905 года. Политик, оратор, публицист, он все время в гуще событий. С самого начала работы Петербургского Совета рабочих депутатов его избирают заместителем председателя. Он пишет воззвания, резолюции, манифесты Совета, передовые статьи в газету «Известия». Однако революция потерпела поражение, Троцкого арестовали и после годичного пребывания в тюрьме, отправили в Сибирь на вечное поселение. По пути он бежал и вскоре уже присутствовал на Лондонском съезде РСДРП.

Как революционер он был великолепен. Однако революционные таланты Льва Давидовича сочетались с самым ярым меньшевизмом. По взглядам он в то время фактически смыкается с ликвидаторами, стоявшими за преобразование революционной партии в реформистскую. Удивительным образом это сочеталось у него с очень «революционными» теориями. «Вместе с Парвусом, – писал Троцкий, – мы отстаивали… ту мысль, что русская революция является прологом социально-революционной эпохи в развитии Европы; что русская революция не может быть доведена до конца ни сотрудничеством пролетариата с либеральной буржуазией, ни его союзом с революционным крестьянством; что она может победить лишь как составная часть революции европейского пролетариата».

К большевикам Троцкий примкнул только в 1917 году в составе межрайонной организации РСДРП. События кипели, а в момент революционных перемен он чувствовал себя как рыба в воде. Талант организатора, великолепные ораторские способности, памятная по 1905 году работа в Совете – вот трамплин, с которого «демон революции» прыгнул к вершинам власти. Однако его двойственность осталась при нем. На словах – левый из левых, в конкретных делах он был правым, время от времени скатываясь к откровенному предательству. Ленин прозвал его «иудушкой», знавшие Троцкого его не любили. Однако авторитет его среди рядовых партийцев и в народе был очень высок, и след этого авторитета сохранялся даже двадцать лет спустя.

О том, что собой представляли воззрения Льва Давидовича, пишет Сергей Дмитриевский, бывший эсер, а затем крупный советский дипломат-невозвращенец. Долгое время он работал в руководстве НКИД и хорошо знал лично всю советскую верхушку.

«Троцкому на Россию как таковую было наплевать. Его бог на небе был Маркс, на земле – западный пролетариат, его священной целью была западная пролетарская революция. Троцкий был и есть западный империалист наизнанку: взамен культурного западного капитализма, взорвав его, он хотел иметь культурный западный пролетарский социализм. Взамен гегемонии над миром западной буржуазии – гегемонию западного пролетариата. Лицо мира должно было измениться только в том отношении, что у власти вместо буржуазии становится пролетариат. Прочая механика должна была остаться примерно прежней – то же угнетение крестьянства, та же эксплуатация колониальных народов. Словом, это была идеология западных социалистов, и разница была одна: те не имели мужества дерзать, Троцкий дерзал; те хотели только разделять власть над миром, Троцкий хотел иметь ее целиком в руках своих и избранного класса.

Россия для Троцкого была отсталой страной с преобладанием «подлого» земледельческого населения, поэтому сама по себе на пролетарскую революцию она не была способна. Роль хвороста, разжигающего западный костер, роль пушечного мяса западной пролетарской революции – вот роль России и ее народов. Гегемоном мирового революционного движения Россия не могла быть. Как только огонь революции перебросится на «передовые», «цивилизованные» страны, к ним перейдет и руководство. Россия вернется в свое прежнее положение отсталой страны, на задворки цивилизованной жизни, из полуколонии культурного капитала превратится в полуколонию культурного социализма, в поставщика сырья и пушечного мяса для него, в один из объектов западной пролетарской эксплуатации, которая неизбежно должна быть, ибо иначе нет возможности сохранить для западного рабочего его привилегированное положение.

В самой России Троцкий стремился утвердить безраздельное господство рабочего класса, вернее, привилегированных верхушек его. Только таким образом удастся погнать на чуждую им борьбу тупую массу деревенских рабов. Только таким образом, организовав из

русского рабочего класса касту надсмотрщиков-управителей, удастся в дальнейшем подчинить русскую деревню западному паразитическому пролетариату. Отсюда враждебное отношение Троцкого к идее «рабоче-крестьянского» государства и союза, ставка на «рабочее» государство, на полное порабощение – как политическое, так и экономическое – городом деревни. Отсюда же, в дальнейшем, идея «сверхиндустриализации» России: опять не в интересах России как таковой, но во имя быстрого создания в ней мощного рабочего класса-властителя…»

Это теория, а что касается практики, то Троцкий прославился в первую очередь совершенно запредельной жестокостью, как на деле – расстрелами, так и на словах. Как вспоминает А. Л. Ратиев, юношей слышавший его в Курске в декабре 1918 года, на собрании партактива, он говорил такие вещи: «Каждому из вас должно быть ясно, что старые правящие классы свое искусство, свое знание, свое мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов… Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи, – только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивость, мягкотелость история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти…

Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения, – продолжает спокойным, академическим тоном оратор. – Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, ученых, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Найти их легко. Если будем им хорошо платить, они охотно приедут работать к нам…»

Однако жизнь почему-то шла другим путем. Запад все больше отходил от революционных идей, в России «эти оппортунисты» тоже делали не то, чего он хотел. Оставался только один путь – путь борьбы с правительством СССР.

С тех пор, как планы Троцкого начали проваливаться – а он, и это смешно отрицать, был очень умен и прекрасно понимал, что ему мешает, – так вот, с тех пор самым ненавистным человеком для этого «интернационал-большевика» стал лидер «национал-большевиков» – Сталин. Начиная с 1926—1927 годов оппозиция ведет себя как «девочка наоборот» занимая ту позицию, которая противоположна сталинской. Правительство совершает поворот на 180 градусов – поворачивается и оппозиция, даже если при этом приходится занять позицию, которую только вчера критиковали. Свалить Сталина – в этом теперь смысл жизни опального «демона революции». Что потом? А какая разница?

То, что «перманентный революционер» по своей психологии даже отчасти не годился управлять государством, не один раз было проверено, когда Льву Давидовичу пытались поручить хоть какое-нибудь мирное дело. Но это едва ли кого-либо смущало. Меньше всех это смущало самого Троцкого. Чуть больше – его российских соратников, из которых одни были как государственные деятели весьма небольшого ума и считали, что главное – скинуть Сталина, а там все как-нибудь само собой устроится. А другие наверняка хотели использовать имя и вес Троцкого, употребить его как козырного короля в игре, который поможет прийти к власти, – а там посмотрим! Глядишь, и явится на короля какой-нибудь теневой козырной туз – тот же Тухачевский, например…

На самом деле это еще очень большой вопрос – хотел ли Троцкий именно власти. По крайней мере, когда у него была возможность эту власть взять – в 1924 году, – он не рискнул, отсиделся за спинами соратников (точно так же, как отправил их на смерть и отсиделся за их спинами в 1937 году). Но вот Сталина и построенное им государство он ненавидел люто.

Фейхтвангер писал: «Нужно хорошо себе представить этого человека, приговоренного к бездействию, вынужденного праздно наблюдать за тем, как грандиозный эксперимент, начатый им вместе с Лениным, превращается в некоторого рода гигантский мелкобуржуазный шреберовский сад. Ведь ему, который хотел пропитать социализмом весь земной шар, "государство Сталина" казалось – так он говорил, так писал – пошлой карикатурой на то, что первоначально ему представлялось. К этому присоединялась глубокая личная неприязнь к Сталину, соглашателю, который ему, творцу плана,

постоянно мешал и в конце концов изгнал его. Троцкий бесчисленное множество раз давал волю своей безграничной ненависти и презрению к Сталину… Если собрать все отзывы изгнанного Троцкого о Сталине и о его государстве воедино, то получится объемистый том, насыщенный ненавистью, яростью, иронией, презрением. Что же являлось за все эти годы изгнания и является и ныне главной целью Троцкого? Возвращение в страну любой ценой, возвращение к власти…»

В то достаточно наивное время темой для обсуждения была возможность договоренности между Троцким и Гитлером – многие в это не верили. Фейхтвангер пытается ответить и на этот вопрос.

«Троцкий отважен и безрассуден; он великий игрок. Вся жизнь его – это цепь авантюр; рискованные предприятия очень часто удавались ему. Будучи всю свою жизнь оптимистом, Троцкий считал себя достаточно сильным, чтобы быть в состоянии использовать для осуществления своих планов дурное, а затем в нужный момент отбросить это дурное и обезвредить его…

…Кориолан Шекспира, придя к врагам Рима – вольскам, рассказывает о неверных друзьях, предавших его: "И пред лицом патрициев трусливых, – говорит он заклятому врагу Рима, – бессмысленными криками рабов из Рима изгнан я. Вот почему я здесь теперь – пред очагом твоим. Я здесь для мщенья. С врагом моим я за изгнанье должен расплатиться". Так отвечает Шекспир на вопрос о том, возможен ли договор между Троцким и фашистами».

Однако к началу войны король был бит окончательно, и сама его смерть загадочна. Он не был ликвидирован ни в начале 30-х годов, ни даже в 1938-м, после последнего московского процесса. Павел Судоплатов вспоминает, что задание на ликвидацию «демона революции» он получил в марте 1939 года. Троцкого убрали тогда, когда все его ядовитые зубы, казалось бы, уже были вырваны, когда он мог только брызгать слюной, но уже не имел сил кусаться. Какой был смысл уничтожать поверженного противника? Значит, был.

Относительно безвредный в мирных условиях, Троцкий в условиях войны мог принести много вреда, превратившись в марионетку в руках противника. Недаром во время советско-финской войны, буквально накануне его ликвидации, правительства Финляндии и Англии, параллельно и не сговариваясь, планировали использовать его для подрыва внутреннего единства Красной Армии и советского государства. Финны хотели ввести его в состав марионеточного «правительства в изгнании», а англичане, в очередной раз готовившиеся к агрессии против СССР, хотели его забросить на советскую территорию.

Неизвестно, как использовала бы Троцкого Германия, останься он жив. Впрочем, даже после смерти «демона революции» троцкистская карта была разыграна ведомством Геббельса. Его пропагандисты во время захвата Франции и в начале Великой Отечественной войны создавали от имени троцкистов газеты, радиостанции, забрасывали на нашу территорию листовки. Все с той же целью – разделяй и побеждай…

Глава 18

МОМЕНТ ИСТИНЫ