Каким образом добилась Кирова такого выдающегося успеха?
      Прежде чем учить других, она сама усвоила ряд безошибочных рабочих приемов, усовершенствовала их так, чтобы не было ни одного лишнего движения, отлично изучила свой станок, знает назначение каждой детали, научилась самостоятельно исправлять мелкие неполадки, не дожидаясь помощника мастера. Если у нее остановилось два станка - один из-за обрыва нити, а второй из-за разладки, - она не теряется, знает, как ей поступить. Многие ткачихи, увидев, что у них разладился станок, спешат к помощнику мастера, уже не обращая внимания на другой, с оборвавшейся нитью. Но если поступать обдуманно, спокойно, надо прежде всего пустить станок, который ты сама можешь привести в движение.
      Из копеек составляются рубли. А из таких выигранных, считанных минут накапливаются многие метры ткани.
      Прийти на пятнадцать - двадцать минут раньше, хорошенько подготовиться, проверить, кате работают станки у сменщицы, заранее организовать свое рабочее место так, чтобы все было под руками - крючок, щипцы, ножницы, правильно расположить инструмент, чтобы не приходилось искать то или другое, держать уток на таком расстоянии от станка, чтобы при зарядке челнока можно было взять початок, не сходя с места, - многим таким приемам Кирова научилась, многие открыла сама. Кирова старается теперь учить других, наталкивать их, чтобы они сами доходили до маленьких открытий. Очень важно, чтобы наряду с точным усвоением уже известных рабочих приемов они вырабатывали свои собственные.
      Нужно только натолкнуть и подсказать принцип работы, а приемов можно отыскать множество.
      У Кировой есть несколько учениц. Среди них ее сестра Лида, ученица первого курса Лакинского вечернего текстильного техникума. В то время как в других бригадах обучение занимает три месяца, Кирова в один месяц обучает всем особенностям ткацкого дела. Она так внимательно умеет подойти к ученице, так живо представляет ей смысл ткацкой работы, главные секреты этого искусства, что той уже легко двигаться вперед.
      Кирова убеждена, что человек, все может, если он действительно того желает. Она не верит, что существуют "пожизненные лентяи" и "неисправимые лодыри".
      - Одно время распустились у меня две девушки. Я им только сказала: "Ткачихи, как бы вам не пенять на себя потом. Знаете, какая наша фабрика?" - "Знаем, говорят, краснознаменная, орденоносная, победительница всех соревнований!" - "То-то, говорю, а вы своей рассеянностью на работе хотите запятнать все наши достижения". Девчата говорят: "Мы, товарищ Кирова, очень извиняемся. Будем со вниманием работать!" И верно, стали хорошо работать!
      ПИСЬМО ВТОРОЕ
      Групорг Евдокия Ивановна Кузьмина. - Секретарь парткома Королев и нормировщик Морев-люди комсомольской школы.
      - Заходите, заходите, дорогие гости! - приветствовала нас высокая, еще не старая на вид женщина в модном шерстяном платье с плечиками, похожая скорее на учительницу, чем на фабричную работницу.
      - Как плохо без огня! Сегодня, как назло, свет не горит! - с досадой говорила она, ставя на покрытый чистой белой скатертью стол чайную посуду, печенье и конфеты.
      Встреча происходила в том новом доме, что стоит напротив фабрики при самом въезде в рабочий поселок. Смеркалось.
      - Пейте, родненькие, чай! Простите, у меня все чашки, а мужчины любят стаканы.
      Она принесла из кухни никелированный чайник и, разливая чаи, неторопливо продолжала:
      - Сейчас работа на фабрике идет хорошо. Когда план не выполняешь настроение плохое, на свет не хочется глядеть. А сейчас все идет хорошо. Я работаю на самом трудном сорте. Банкаброшница. Все знают мою трудную работу и мои большие годы.
      Главный инженер говорит: "Когда устанешь, Евдокия Ивановна, мы тебя на более легкий сорт переведем". Но я держусь, хотя мне уже без двух шестьдесят. Надо молодежь учить примером! Если вижу, что она не то делает, подхожу и говорю: "Ты неправильно работаешь. Нужно вот так". Если делает слишком крутую присучку, показываю, как надо правильно присучать. Нужно присучать за усики, а не внахлестку. У работниц, даже у отсталых, чувствуется теперь большое оживление в работе. Я всегда говорила на собраниях: "Подождите, переживем трудности, будем жить хорошо!"
      Так и случилось. Радость была какая, когда карточки отменили! Помолчав, Евдокия Ивановна добавила глуховатым голосом: - Горя мне тоже хлебнуть пришлось. Муж у меня еще в гражданскую воину погиб, а двоих сыновей в эту войну потеряла.
      ...Неожиданно вспыхнул свет, выхватив из сумерек ее еще прямую, стройную фигуру. Кузьмина прижимала к глазам платок.
      - Я всегда свое горе чужим перебиваю! - справившись с волнением, снова заговорила она. - Я ведь не только бригадир, я и депутат, второй раз выбранная. После новых выборов приходят ко мне молодые депутаты, спрашивают, как я работаю. "Очень просто, - отвечаю, - не считаясь со временем". Иногда только придешь с работы - смотришь, курьер из поселкового Совета.
      Иду. Там мне говорят: "Евдокия Ивановна, надеемся на твою помощь". Ну я и помогаю, чем могу.
      А то идут из школы ребятишки - смотрю, как кто одет. Вижу-бежит девочка без калош, а уже заморозки. Остановила ее:
      "Где ты живешь? Отведи меня к твоей маме". -Пришла, спрашиваю мать: "Что же твоя дочка без калош ходит в школу?" А она отвечаете "У меня их четверо, а калоши одни". Я говорю: "Пойдем со мной". Взяла ее, пришла в партком, говорю секретарю товарищу Королеву: "Александр Николаевич, вот я к тебе с больным вопросом пришла и не уйду, пока ты этой женщине не поможешь. Ее девочка ходит, в школу без калош". Нашли средства, дали ссуду женщине, обули девочку, а то заморозки на дворе, а она без калош!
      Я сама жила прежде в тяжелых условиях, знаю, как тяжело бывает без поддержки. В партии состою с тридцать первого года.
      Парторг группы. Слежу, как коммунисты выполняют поручения, как платят членские взносы, как занимаются. Главное, за тем слежу, как они выполняют план, являются ли они авангардом. Раз ты коммунист, ты особенно настойчиво должен бороться с трудностями. Я и строга и настойчива.
      В последнее время мы просим повысить скорости станков.
      Прослышала я, что в Орехово-Зуеве уже применяют большее уплотнение. Сейчас же поставила вопрос, пришла к начальнику цеха, прошу большего уплотнения. Там, где раньше две работали, - теперь стала одна. Глядя на меня, другие партийцы то же самое просят, а за ними и беспартийные требуют: "Дайте мне больше станков, я справлюсь!"
      Сейчас наша группа втянулась в движение за выполнение пятилетки в четыре года. Коммунисты говорят: "Можем еще лучше работать, выполним не в пять, а в три с половиной года".
      И верно, мы, владимирцы, если желаем, можем хорошо работать.
      Отец мой был каменщиком. Осталось нас после смерти матери восемь душ. Я, бывало, ему скажу: "Как ты забираешься, тятенька, так высоко?" А он говорит: "На люльке, дочка, поднимаюсь..."
      Любил свое дело покойник.
      С двенадцати лет я стала работать на фабрике. Помню, когда пришла первый раз, струсила, дрожу, а директор-англичанин, как меня увидел маленькая я была, - матерно меня обругал...
      Я смотрю на ее лицо, еще не старое, исполненное благородства. Темные, глубокие глаза, смуглые щеки. Высокая, прямая, стройная.
      "Я депутат, в партии с 1931 года, душевно болею за все!" - звучат в памяти ее слова.
      Как нарисовать портрет ее? Как изобразить эту высокую чистоту скромного подвига?
      Партийный комитет фабрики имени Лакина находится в деревянном одноэтажном доме. Здесь за продолговатым столом, покрытым красной материей, вы часто можете встретить секретаря парткома. У него черные глаза, тонкие губы, спокойный, твердый взгляд. В манере говорить, не повышая голоса, без длинных нравоучений, нет и тени сухости. В тех случаях, когда обыкновенно человек выходит из себя, секретарь парткома Королев только морщится, как будто бы он отведал что-то очень кислое, невкусное.
      Когда ему говорят: "Это невозможно!" - он, не повышая голоса, спокойно отвечает: "А вы попробуйте!" Люди пробуют и убеждаются, что невозможное осуществимо.
      - Я из бедной крестьянской семьи, - рассказывает Королев, - Учился в детстве мало. Крестьянская работа поглощала все мое время. Моя школа партия и комсомол. Теперь уже я думаю навсегда остаться партийным организатором. Глубоко овладеть партийной работой, которая затрагивает все стороны жизни, - это моя цель!
      В тридцать первом году я стал наборщиком Собинской районной типографии. В том же году вступил в комсомол. Здесь меня учили жить общественными интересами, не о себе одном думать.
      С большим увлечением работал я в комсомоле. Меня выбрали секретарем комсомольской организации. В тридцать пятом году назначили бригадиром наборного цеха. Через два года стал директором типографии.
      В сорок первом году я - лейтенант, командир роты народного ополчения под Москвой. Около села Дорохова получил пятнадцать осколочных ранений. Когда очнулся, возле меня никого не было - наша часть переменила позицию. Стал кричать - сначала никто не слышал, потом видят, что я жив, кричат: "Ползи вправо!"
      Я ползти не мог. Тогда один боец спустил меня в канаву и понес на себе. Батальонный командир дал свой мотоцикл - меня свезли в госпиталь. В сентябре сорок второго года выписали как инвалида первой группы, жил у матери в колхозе. Долечивался. Наконец стал ходить, пришел в райком с палочкой. Выбрали секретарем парторганизации сельского Совета. Председателя мобилизовали в армию, меня выбрали председателем. Через год взяли в райком партии заведовать орготделом. Осенью сорок седьмого года я был избран секретарем партийной организации Лакинки,
      Из записной книжки Королева
      "Нашу партийную организацию поставили в пример другим на пленуме Владимирского обкома партии. Значит, мы работаем немного лучше других. А у нас еще много недостатков, многое нужно исправить, улучшить,
      Захожу однажды к Евдокии Ивановне Кузьминой и говорю: "Я хочу у тебя, Евдокия Ивановна, побывать сегодня на партийной группе!" Она говорит: "Пожалуйста, садись, Александр Николаевич!" Сажусь и замечаю: она -собрала своих коммунистов, а с чего начать, не знает. Когда наедине с каждым беседует, то она уверенно держится, хоть куда! А тут робеет.
      С нею так работали секретари: придут, сидят, подсказывают.
      Два или три раза и я так же поступил. А теперь решил по-другому. В один прекрасный день собрал всех своих парторгов-у меня их двадцать пять, поехал с ними б однодневный дом отдыха, провел беседу о стиле работы партийного организатора группы.
      Пришли сегодня коммунистки Глебова и Князева, требуют:
      - Дайте нам партийное поручение. Всем людям дали, а намнет. Нам почему-то не хватило^ Подумал и говорю:
      - Есть для вас партийное поручение! Прикрепляем к вам решением партийного бюро двух молодых работниц. .Привейте им свои навыки работы. Это будет ваше партийное поручение. Это сейчас очень важно!
      Чем озабочены сейчас на фабрике? Тем, чтобы еще выше поднять производительность труда. Заводим лицевые счета каждой бригады, каждого рабочего. Создаем сквозные бригады.
      Был техсовет. С анализом работы фабрики в последнем квартале выступил заведующий плановым отделом. Строго научного анализа не получилось. Мне пришлось выступить и сказать, что мы выполнили план и за счет улучшения технологического процесса, но главным образом за счет мобилизации сил рабочих.
      Выношу этот вопрос на партийно-хозяйственный актив в таком духе: рабочие сказали свое слово, теперь слово за инженерно-техническим персоналом!"
      Коммунист старается сделать больше, чем от него требуется по должности. Таков, например, Анатолий Морев. Он давно, лет десять назад, состоял в лакинском кружке Осоавиахима, был застрельщиком военно-спортивной работы в комсомоле.
      На фронте Анатолий стал снайпером. В числе его учеников - несколько Героев Советского Союза.
      После войны он-вернулся на свою фабрику. Снайпер снова стал скромным нормировщиком в механической мастерской.
      Когда фабрика переходила на новый сорт ткани, потребовалось около ста тысяч деревянных колышков для кареток "Добби". Начальник отдела*снабжения послал заказ на деревообделочный комбинат. Там заказ не приняли. Ездили и на другие предприятия. И там не принимали. Колышки для фабрики имени Лакина обычно поставляла небольшая фабричка, в ограниченном количестве и невысокого качества.
      Однажды в конце смены Анатолия Морева вызвал начальник отдела труда и зарплаты.
      - Сделайте расценку наряда рабочему на изготовление ткацкого колышка, сказал он.
      "Как расценить такой наряд? Надо познакомиться с процессом изготовления колышка!" Морев убедился, что изготовление колышка ручным способом занимает уйму времени и сильно удорожает стоимость этой пустячной детали.
      В стране, где фабрики принадлежат капиталистам, нормировщик не стал бы заниматься вопросом, как удешевить производство колышка.
      С какой стати ему надо совать нос не в свое дело? Его дело расценить наряд - и только!
      Советский же нормировщик, расценив наряд, не успокоился на этом. Неоднократно задавал он себе вопрос: как можно механизировать процесс изготовления колышка? Он знал, что круглые деревянные детали изготовляются на круглопалочном станке, но диаметр колышка был слишком мал. Надо было найти другой способ.
      Морев отыскал его. Он рассчитал специальную фрезу для изготовления ткацкого колышка. Колышки по способу Анатолия Морева изготовляются из буковой доски толщиной в двадцать шесть миллиметров, то есть по длине колышка. Фреза ставится на сверлильный станок, и за одну смену фабрика получает четыре тысячи пятьсот колышков. Себестоимость каждого из них при этом полкопейки, то есть в двадцать шесть раз дешевле ручной выработки. А главное-фабрика вовремя справилась с переходом на новый сорт ткани. Ткацкий колышек-эта пустяковая деталь-продолжает портить настроение мастерам и их помощникам на других фабриках. В министерство летят требования и заказы. А фрезу Морева можно изготовить на любой фабрике, в любой механической мастерской. Слух о его фрезе дошел уже до других фабрик, и к лакинцам приезжают люди, чтобы узнать секрет этого производства.
      Морев охотно рассказывает о нем соседям.
      Я смотрю на Анатолия Морева: все в этом человеке мне нравится, все кажется привлекательным - правильные черты лица, складная фигура. О таких людях, выпрямленных во весь рост, мечтал Белинский. Их предвидели Добролюбов и Чернышевский. Им возражали, им говорили: нет, не может этого быть и через сто лет, чтобы появились в массовом числе такие бескорыстные энтузиасты, которым до всего есть дело и которые думают не только о самих себе.
      Буржуазные ученые твердили (да и сейчас твердят), что свойства, порожденные в человеке строем частной собственности, - будто бы незыблемые, неизменные свойства, присущие человеку вообще.
      Ленин опроверг эту клевету на человека.
      Какая побудительная причина заставляет таких людей, как Морев, близко принимать к сердцу интересы фабрики, интересы коллектива? Ответ на этот вопрос может быть только один: Анатолий Морев - человек, воспитанный комсомолом, Анатолий Морев - коммунист.
      ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
      Изобретатель инженер Бочков. - Мастер смены Абрамов. - Передовая
      - Если ты сделал ошибку, надо говорить "я". Если ты сделал открытие, надо говорить "мы". Ошибка - это промах одного человека. Открытие - это труд многих людей. Вот, например, эластичные ремешки на ватерах. Кто их выдумал? Никто не назовет фамилию. Так и отвечают: автор - народ! Если же я, инженер, осуществляю то или иное изобретение, я прекрасно понимаю, что мысль об этом изобретении уже давно владела многими людьми в моем цехе. Я, как более подготовленный технически человек, осуществляю мечту многих людей!..
      Перед нами невысокий, коренастый, темно-русый человек. Он говорит сначала медленно, потом уже вы замечаете, как разбегается, взлетает его мысль. Темные глаза его сверкают.
      Москва, 1922 год. Бочкову десять лет. Он беспризорный, живет в огромной трубе бездействующей канализационной системы.
      В трубе укрываются еще двадцать беспризорников. Бочков помнит многих своих товарищей этого периода. Все они в свое время были извлечены из канализационных труб Комиссией по борьбе с детской беспризорностью, направлены в детские дома. В конце первой пятилетки Бочков окончил Московский текстильный институт. С тех пор профессию инженера-текстильщика он считает самой лучшей и самой интересной в мире. Думы о любимом деле не покидают его никогда. Это не та степень одержимости, когда человек не отдыхает, не веселится, не интересуется театром, спортом, книгой, когда он рассеян в быту. Вовсе нет! Приходя домой с фабрики, Бочков охотно работает в саду, в огороде, играет с детьми. Но его пытливая изобретательская мысль и тут не оставляет его.
      Вот, например, Бочков в кругу семьи следит, как его младшая дочь катает металлический шарик по стеклянному блюдцу. Это ее любимое занятие. Наблюдая за игрой ребенка, Бочков лишний раз убеждается в том, что металлический шарик почти не встречает сопротивления на поверхности стекла. Но как только падает на ковер или на пол, он быстро останавливается. Бочков вспоминает по ассоциации ватерную машину. "А не слишком ли велико там трение?" - думает он. Мысль о том, как сократить простой станка изза обрыва нити, внезапно получает точку опоры.
      "Что, если заменить металл стеклом на кольцах кольцевой планки? Трение нити будет меньше, чем когда она скользит по металлу! Обрывность нити уменьшится". Так возникло одно из многочисленных изобретений Бочкова. Инженер Бочков придумывает, как можно обойтись без той или иной дефицитной детали и без того или иного смазочного материала, добиваясь, чтобы машины не останавливались из-за какой-нибудь мелочи.
      Бочков не придает большого значения своим изобретениям. Он считает их результатом обычной находчивости живого, мыслящего человека, который любит свое дело. Но он с гордостью говорит о лакинских изобретателях.
      - На нашей фабрике действительно давно придумали такое, до чего только теперь дошли наши ученые! - говорит Бочков и рассказывает об изобретении лакинцев:-Чтобы избежать простоев, мы еще во время войны начали производить смеси разных сортов хлопка. Такие смеси не были известны в научной литературе. Только в сорок седьмом году профессор Павлов в журнале "Текстильная промышленность" дал им теоретическое обоснование. А фабрика к тому времени уже переработала около двух тысяч тонн длинноволокнистого хлопка, смешанного с хлопком средних длин.
      От нас это потребовало дополнительных усилий. Надо было соответственно перестроить оборудование. Мы занимались этим в сверхурочные часы, лишь бы не останавливать производства тканей, столь необходимых нашей стране, нашим советским людям!
      Редактор местной многотиражки Орлов привел меня к лучшему мастеру ткацкой фабрики Абрамову. К тому самому Абрамову, портрет которого вывешен на стенде фронтовиков. Орлов хотел побеседовать с ним и написать об Абрамове в праздничном номере газеты. Сначала разговор не клеился. Абрамов не мог ясно и убедительно объяснить, каким образом он вывел свой участок на первое место. В беседе принимал участие начальник цеха.
      - Главная причина в том, - сказал он, - что Абрамов умеет обращаться с людьми. Он не только хорошо знает особенности своих машин, но и характер ткачих.
      После ободряющей реплики начальника цеха Абрамов, казалось бы, должен был разговориться. Но этот широкоплечий, чернобровый, с румянцем во всю щеку могучий человек продолжал застенчиво молчать.
      Шустрый и напористый Орлов не отставал:
      - Ты, товарищ Абрамов, расскажи все-таки, как добился высоких показателей, как работал с отстающими.
      - Сказать затрудняюсь, - конфузливо произнес Абрамов. - Два комплекта у меня были вечно в прорыве. Сейчас идут первыми на фабрике. Добился, я бы сказал, через свою настойчивость.
      Начальник цеха снова вежливо вмешался в разговор:
      - Я тебе помогу, Василий Федорович! Вся беда заключались в том, что на тех двух комплектах не было бригад. Рабочие работали сами по себе. Вспомни, как ты ходил, беседовал с лучшими ткачихами, просил их согласиться стать бригадирами! А потом ты уже вместе с ними проводил беседы с отстающими. Было много недоразумений. Ведь есть еще такие, что привыкли работать по старинке - каждая на своих станках, как на своей полоске. А ты им пояснял, доказывал, что выгоднее работать бригадами. Внушил им преимущество дружной, коллективной работы. Затем ты всерьез занялся проверкой оборудования. Лично проверил все станки, помог отремонтировать те, которые нуждались в более сложном ремонте.
      Так ведь?
      Абрамов. Ну, так!
      Начальник цеха. Ну, то-то.
      Орлов. Ты был на фронте? Какой ты там приобрел опыт?
      Абрамов. Опыт приобрел тот, что, если есть желание, можно выполнить задачу в любых условиях. Всегда стараюсь помнить армейскую заповедь: "Не можешь - научим!"
      О р л о в. А скучал ты там по своей фабрике?
      А б р а м о в. Конечно!
      Орлов. Ну, а когда приехал, какие у тебя были впечатления?
      Абрамов. По возвращении с фронта, из-за границы, мне бросилось в глаза наше преимущество. Там хорошо живет только имущий класс. Всякий старается обмануть, а если поднялся немножечко с низов, уселся на доходное место, своего брата, с которым вместе мучился и страдал, уже не узнаёт. Каждый заботится только о себе и старается утопить другого. У нас совсем наоборот.
      Наш строй теплее. Если одна молодая работница что-нибудь не знает, другие девчата помогают ей, и на следующий день у Зои или Ани тоже выходит не хуже. Там этого нет. Если ты идешь по наклонной плоскости, никто тебя не остановит, не поддержит. У нас есть трудности, но это не беда. Мы сообща устраняем их. Так ведь?
      О р л о в. Так точно, Василий Федорович. Сколько же людей ты обучил техминимуму?
      Абрамов. Ткачих обучаю в первой группе четырнадцать человек. Это уже последние отстающие. Из них только одна не выполнила плана.
      Орлов. Стало быть, благодаря техминимуму у тебя из сорока шести ткачих только одна не выполнила плана! Да и ту ты научишь, подтянешь. Я знаю! Так ведь?
      Абрамов. Так! Конечно!
      О р л о в. Ну, то-то! Мне это необходимо отобразить в газете.
      Я нарочно остался сегодня вечером - пойду, думаю, узнаю у Абрамова, как он так дело организовал, что весь его участок стал передовым. Мне ведь до зарезу такой материал нужен. Ты мне расскажи о своих поммастерах.
      Абрамов. О Широкове можно написать. Очень добросовестно относится к работе. Кропотливо копается в станке, пока не устранит все неполадки. А вот Ивана Петровича Ершова пришлось погонять. Ругает ткачих без дела. Тем оправдывается, что привык по-старому. Теперь работницы хотят, чтобы их уважали и объясняли бы, а не ругали. Я со всеми своими помощниками в этом году проводил занятия. Много пришлось повозиться с Железновым. Не хватает у него терпения. Смотришь, работа на станке не ладится из-за какой-нибудь ерунды, а он до нее докопаться не может.
      О р л о в. Ну, а что мешает работать?
      Абрамов. То мешает, что все время приходится отвлекаться.
      Вместо того чтобы следить за работой своего участка, приходится ходить за недостающими деталями, за пряжей, за утком.
      Орлов. Можешь ты описать какой-нибудь обыкновенный свой рабочий день?
      Абрамов. В общем, день проходит так. Придешь на смену, начинаешь первый обход, смотришь, все ли вышли на работу. Иногда обнаружишь, что не хватает двух-трех ткачих. Тут же обращаешься к передовым работницам, к коммунисткам: "Давайте уплотнимся, возьмем их станки!" Работницы не возражают, берут.
      Затем я обращаю внимание на температуру в цехе и на влажность. Если несколько форсунок не работает, тут же заставляю увлажнильщикаДолбилова привести в порядок. Спрашиваю, почему это случилось. Он говорит: "Недоглядел, когда принимал смену".
      Затем наблюдаю, как идут дела, как работают ткачихи, поммастера.
      Большую радость мне доставляют бригады Кировой, Прокофьевой.
      Работают они проворно, замечательно, - одним словом, простоя у них никогда нет. Затем иду в заготовительный отдел к мастерам, начинаю там выяснять, почему мне недодали основы. Если с мастером не договорюсь, иду к начальнику цеха. Он начинает объяснять, что основной пряжи не хватает. Но я уже заранее выяснил, прежде чем к ним идти, что здесь дело не в пряже, а в том, что это мастер проморгал, просто его небрежность. Ну, значит, добиваюсь основ, мобилизую людей на заправку, не допускаю, таким образом, простоя станков из-за отсутствия пряжи. Вот я замечаю-плохо идет ткань у молодой ткачихи Козявкиной. Оказывается, у нее завышенная плотность. Вызываю поммастера, даю указание. Ткачиха Николаева говорит, что у нее идет узкое полотно. Я останавливаю станок, заставляю перевести край. Оказывается, виновата сменш.ица Николаевой Емельянова. Ей нужно было в свое время перевести край, а она протащила его и ушла. Я это все в книге "Сдача - приемка"
      отмечаю, чтобы мой сменщик знал.
      О р л о в. Ты с кем меняешься-то?
      Абрамов. Я меняюсь с Жагриным. Хороший практик!
      Орлов. Почему же он от тебя отстает?
      Абрамов пожимает плечами, молчит.
      Начцеха.Я тебе помогу, Василий Федорович, ответить на этот вопрос. Жагрин как организатор слабоват. Старателен, но нет еще партийной ответственности.
      Орлов. Ну, а как ты с браком борешься?
      Абрамов. Ну вот, скажем, Овечкина сделала брак. Начинаю ее стыдить: "Девушка молодая, а глаза у тебя ничего не видят, очки нужно выписать!" Но лучше всего брак устраняется учебой. Учатся девушки хорошо. Они очень внимательно слушают и конспектируют то, что я объясняю. У меня в группе нет таких учениц, которые бы занимались невнимательно и были рассеянны, за исключением разве Овечкиной. Приходит недоспавши. Ну какая же тут учеба! Воро.чкова стала пропускать. Объясняла тем, что сильно обременена семьей. Я ей поверил, потому что она хорошо работает. Ну, раз учиться нет возможности, я стал почаще заглядывать на ее станки - учить на месте. Это уважительная причина. А Овечкиной сказал: "Тебя-то самое как зовут?" "Овечкина". - "А величают?" - "Ольгой Михайловной". - "Так-то оно так, говорю, а правильнее бы величать тебя Последней Невыполняющей! Одна ты у меня такая на весь участок. Эх, подводишь ты себя и меня, всех подводишь".
      ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ
      Заседание комсомольского бюро. - Дневник Веры Чучеловой. - Зоя Карамова. - Советская фабрика-одна большая семья.
      Зашел в комитет комсомола - та же комната, что и до войны.
      Но по стенам много групповых фотографий. На каждой из них изображен комсомольский комплект или комсомольская бригада. Нет, это не случайное соседство более или менее удачно рассевшихся людей, а крепкое, неповторимое содружество.
      Много фотографий молодых солдат и моряков украшают стены комнаты, напоминая о суровых и великих днях Отечественной войны.
      Пока я рассматривал фотографии, в комнату вошла девушка с ниспадающими до самых плеч глянцевито-черными локонами и, бросив быстрый взгляд в сторону витрины, заметила с улыбкой:
      - Хорошее теперь имеет свое лицо. Плохое-безлико! Лодырей и спекулянтов разве величают у нас по имени и отчеству?
      "Гражданин с кубышкой" - вот как их кличут. Они и сами норовят быть незаметными. Не так разве?!
      Вслед за нею в комнату вошли еще несколько девушек - члены комсомольского бюро и с ними Королев. Вошла Нина Прокофьева.
      Ей предстояло сделать сообщение о своем опыте. Началось заседание бюро. Королев сказал несколько слов о Прокофьевой.
      - Каждый человек, - сказал он, - имеет свою цель. У текстильщика цель взять от станка больше ткани. Смелый почин комсомолки Нины Прокофьевой надо поддержать, распространить. Почему? Да потому, что опыт Нины - это опыт передовой работницы, он возник из потребностей самой жизни. Передовой человек не может ограничиваться тем, что совершенствует собственные методы работы, он добивается того, чтобы все хорошо работали! Работу каждого комплекта я бы сравнил с боевым взводом. Взвод штурмует высоту. Он не может удержать ее, если только одиночки вырвались вперед, а добрая половина взвода отстала!
      Здесь, на бюро, я познакомился с Марусей Прокофьевой, бывшим секретарем комсомольской организации, ныне заместителем председателя фабкома.
      На другой день я навестил Марусю. Она жила в каменном многоэтажном доме, выстроенном уже после войны. Дом этот возвышается на самом въезде в рабочий поселок. В гостях у Маруси сидела подруга детства Вера Чучелова, ныне главный конструктор фабрики. В годы войны она была заместителем Маруси по комсомолу. Обе с жаром принялись припоминать, как они работали во время войны, как помогали фронту. В заключение Маруся рассказала историю своего замужества.
      - Как-то заглянула в комитет комсомола. На столе письмо.
      Под ним несколько фамилий. Около каждой-галочка; это означало, что девчата, прочитав письмо с фронта, решили написать каждому бойцу отдельное письмо и условились, кто кому пишет.
      Только против одной фамилии галочки не было. Я спросила: "А кто we Ромоданову напишет? Против его фамилии нет галочки!"
      Девушки сказали: "Напиши сама, если хочешь!" Ну, я взяла и написала. В первом письме я написала, что у меня был друг, моряк, он погиб н" фронте, но я его часто вспоминаю. Вскоре Ромоданов мне ответил. Поблагодарил за письмо, высказал сочувствие по поводу погибшего друга. Так у нас завязалась переписка, она длилась около четырех лет. В апреле сорок шестого года Ромоданов приехал к нам на Лакинку, и мы стали мужем и женой.
      В то время как Маруся рассказывала, в комнату вошел высокий худощавый человек в морской тельняшке. Маруся попросила и его рассказать о себе.
      - Я дальневосточник, - начал он. - До войны служил в Тихоокеанском флоте, на базе торпедных катеров. Во время войны меня, по моей просьбе, отправили на Северный флот, на полуостров Рыбачий. Так началась моя боевая жизнь в качестве старшины морской пехоты.
      Мы, краснофлотцы, всегда любили читать "Комсомольскую правду". Она ярко показывала моральный облик комсомольцев, много писала о честных и смелых людях. В одном из номеров мы встретили статью о комсомолках фабрики имени Лакина. Я сказал своим сослуживцам: "Давайте напишем коллективное письмо на эту фабрику!"