Мальчик, не доходя до Дэнни футов пять, остановился. В глазах его светилось любопытство. Очки в тонкой оправе придавали ему еще более любознательный вид. Юный Шилдс приготовился было, развернувшись, отправиться к дому, как если бы ему уже надоело любоваться закатом и захотелось спать.

— Привет! — просто сказал мальчик. Он с интересом разглядывал Дэнни.

— Привет! — отозвался Шилдс — самый младший, неуверенно улыбнувшись. Интуитивно он уже чувствовал симпатию к незнакомцу, но выработанная за годы осторожность не давала ему полностью расслабиться. К тому же Дэнни был удивлен тем, как просто обратился к нему совершенно незнакомый мальчишка, при этом говоривший с ним, как с равным.

— Меня зовут Сид! — Он протянул правую руку.

Дэнни, совершенно ошеломленный, не соображая что к чему, протянул свою пятерню:

— Дэнни! Меня зовут Дэнни! — Он смотрел прямо в глаза этому удивительному мальчику. Сухие тонкие пальцы чуть сдавили его руку при пожатии. — Дэнни Шилдс.

— Понятно. — Сид кивнул. — Вы сегодня приехали?

— Да. — Дэнни очень хотелось что-нибудь сказать, чтобы поддержать разговор, но слова куда-то улетучились, решив, видно, что сейчас самое время подложить ему свинью.

— Ты выйдешь завтра вечером на улицу? — прервал молчание Сид.

— Да. Наверное. Может… Нет, я выйду! — твердо заявил Дэнни.

Сид кивнул в сторону скрывшегося наполовину солнца:

— Я живу через пять домов от тебя по этой стороне в сторону Фелл-стрит. Приходи после семи часов. Я буду на лужайке перед домом. Он такой салатовый, с плоской крышей.

Так началась их дружба.

Они сидели на скамейке в дальнем тенистом углу Грин-парка, расположенного недалеко от начальной школы Оруэлла. Был полдень, самое пекло, и молодые мамаши развезли по домам своих голосистых отпрысков. Парк опустел. Жаркое начало осени навевало иллюзию, что сейчас разгар июля. Мальчики наслаждались в теньке непривычной тишиной, непроизвольно произнося слова вполголоса. Сид что-то рассказывал про одного чудаковатого старожила, потом речь зашла сама собой и о семье Тревор. Сид не успел закончить фразу, как Дэнни подпрыгнул:

— Что? Что ты сказал?

В свою очередь, Сид тоже приподнялся со скамейки, недоуменно пробормотав:

— Ты что, не знал? Не знал этого? — Он пожал плечами и уверенно сообщил: — Врем известно, в доме, который теперь принадлежит вам, в прошлом году убили мистера и миссис Тревор, двоих дочерей, и сделал это их родной сын.

Дэнни не мог выговорить ни слова. Его дом, его новый прекрасный дом, успевший полюбиться ему… оказывается, там убили аж четырех человек, двое из которых были детьми его возраста!

— Господи! И в моей комнате… — Дэнни запнулся. Только сейчас до него дошло, что на кровати, на которой он спит, может быть… во всяком случае, в его комнате какой-то год назад лежал трупик девочки и…

— Эй, Дэнни! — Абинери вымученно улыбнулся. — Твоя комната ведь вторая от лестницы?

— Да. Ну и что с того?

— Девчонки Тревора спали всегда в одной комнате, вот что! В первой от лестницы. А Рори Тревор занимал комнату на первом этаже. Ту, которую твоя мать называет комнатой для гостей. Раньше там ночевал Рори.

— А в моей комнате?

— Твоя комната была пустой, ну… не пустой, но там никто не жил. В общем-то я точно не знаю. Главное — убили девочек не в твоей комнате.

— И что с ним сделали?

— А что с ним сделают? — Сид криво улыбнулся. — Он повесился через неделю в одиночной камере!

— Не может быть! — произнес Дэнни, хотя в душе знал, что это наиболее вероятный исход после того, что было совершено.

— Дэнни! Ведь это случилось больше года назад!

Дэнни лишь кивнул и зашагал прочь. Дома был и Джонни. Наверное, пришел подкрепиться. Он целыми днями где-то пропадал; впрочем, Дэнни это устраивало. Мать была чем-то недовольна и резко сказала сыну:

— Если будешь обедать, то пойди вымой руки.

Как видно, минули те скоротечные денечки, когда, осчастливленная переездом, она была очень снисходительна к домашним. Теперь она все чаще и чаще была недовольна чем-нибудь или кем-нибудь. Словом, превращалась в прежнюю маму. Вчера, например, поздно вечером, лежа в постели в своей комнате, Дэнни слышал, как родители ругались на кухне. Они старались, чтобы дети их не слышали, но это у них плохо получалось. Все это было дело обычное, но после месячного затишья привыкать заново было трудно. Поэтому на беспричинные, резкие замечания матери приходилось отвечать молчанием, чтобы не оказаться в еще худшей ситуации. Моя с мылом руки, Дэнни подумал: что, интересно, чувствует мама, ложась вечером спать в спальне, где когда-то нашли мертвой другую женщину? Ведь она наверняка знала про убийство. Они с Сидом не коснулись этой темы, но Дэнни был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что его родители не могли не знать про убийство, покупая дом. Тем более мать так радовалась дешевизне сделки! Дом потому и был дешевым, что в нем произошло кошмарное преступление, после чего нельзя было ожидать наплыва клиентов. Да, Дэнни был убежден: родители знали все. Но, естественно, ему и Джонни об этом говорить не собирались.

В ту ночь Дэнни долго не мог заснуть, непрестанно ворочался с боку на бок, и ему изредка мерещилось, как дверь его комнаты открывается, впуская подростка с пустыми глазницами на белом, как луна, лице и с ружьем наперевес. Несколько сильных порывов ветра заставили дом заскрипеть, что тут же превратилось в стоны убиваемых девочек. Дэнни лежал с закрытыми глазами, считал до тысячи, потом в обратном порядке, множество раз сбивался, если стоны казались особенно отчетливыми, и заснул, лишь когда восточная часть неба начала понемногу светлеть. Впрочем, на следующий день (такой же солнечный и душный) Дэнни почувствовал себя намного лучше. Вчерашние мрачные мысли словно покрылись полупрозрачным налетом времени и в размытых, неясных очертаниях казались не такими пугающими.

Мать оказалась с утра в хорошем расположении духа, Джонни уже смылся (Дэнни проснулся поздновато), чуть позже позвонил Сид, предложив совершить вылазку на загородную свалку (где, кстати, Дэнни еще не бывал), все это еще больше отдалило вчерашнюю беседу в Грин-парке, вытеснив ее из сознания мальчика. Дэнни был еще ребенок, пусть и впечатлительный. Принимая все слишком близко к сердцу, он в то же время очень быстро забывал неприятное. Настроение сменялось быстрее дыхания, что было своеобразной самозащитой. Еще через неделю Дэнни, поглощенный предстоящей встречей с новой школой, основательно забыл свое первое впечатление от слов Сила про убийство. Спустя некоторое время он уже не видел в этом ничего серьезного и считал это историей хотя и неприятной, но вполне терпимой. Вопросом, ошибается он или нет, Дэнни не задавался.

Как-то раз он поинтересовался у Джонни, знает ли он что-нибудь о прежних хозяевах. Брат был в хорошем расположении духа; вчера у него был день рождения, и, хотя впервые за много лет его не отмечали как полагается (с друзьями и праздничным столом), Джонни все-таки надарили подарков. Дэнни тоже наскреб из своих запасов на любимые конфеты брата. Из Манчестера позвонила тетя Берта, папина старшая сестра, и поздравила его. Позже он получил в посылке пару футболок и синие джинсы. Джонни Шилдс оттаивал, пожалуй, лишь на собственный день рождения, ну еще на День всех святых и Рождество. Дэнни не раз говорил сам себе, что не надо дарить скверному братцу ничего, но приходил определенный день, и сердце мальчика отходило. Многочисленные обиды и несправедливости со стороны Джонни уходили на задворки памяти. Позже, конечно, Дэнни жалел о минутной слабости и опять давал себе зарок. Через год все повторялось. На свое двенадцатилетие Джонни получать подарки было еще приятнее, чем всегда. Друзей пока не было. Родня (те, что любили его и выказывали любовь как надо, исправно дарили подарки чуть ли не на все праздники) осталась далеко. Поэтому внимание со стороны родителей и младшего брата Джонни оценил вдвойне. На следующее утро после дня рождения кратковременная любовь (которая позже непременно умрет) еще находилась в своей верхней точке. Благодушие Джонни по-прежнему сказывалось на Дэнни Шилдсе — младший брат даже не притронулся к пирогу, приготовленному для именинника, на половину которого он вообще-то имел полное право. Джонни еще вчера вечером оценил этот его великодушный жест. С глазами, горевшими предвкушением пирога, с которым он может разделаться единолично, он поблагодарил Дэнни (тот не мог припомнить, когда подобное случалось в последний раз, если вообще было). А утром предложил ему часть оставшегося. Дэнни (он еле сдержался) отклонил приятную возможность. И это несмотря на его любовь к пирогам, не меньшую, чем у брата. В душе он расцвел от внимания Джонни. Временами Дэнни был готов убить старшего брата, такая находила злость. Но в то утро он все-таки решил, что на самом деле любит Джонни и на многое пошел бы ради него. У Дэнни мелькнула идея: а что, если Джонни исправится (умом он понимал, что этого не произойдет, это просто нереально), перестанет так часто терроризировать его и превратится в такого брата, о котором Дэнни все время мечтал. Дэнни сидел, смотрел, как брат доедает остатки пирога, и у него зрело убеждение, что иногда приятнее отдать другому то, что хотелось бы самому. Именно в этот момент, видя, с каким проворством и едва слышным урчанием Джонни поглощает пирог, Дэнни вспомнил о комнате брата.

Он знал об убийстве уже целых пять дней. О брате он тогда не думал, да и не хотел о нем думать. Он был убежден, что Джонни все равно толстокожий, что ему будет наплевать, пусть хоть в его комнате убили двадцать два человека. Главное — все убрали и прошло время. Теперь же душу Дэнни переполняла любовь, и он нелестно отозвался о самом себе за такие мысли о старшем брате. Ну разве может быть толстокожим подобный гурман? Конечно нет! Дэнни забеспокоился о брате, хотя и не знал, чем именно смог бы ему помочь. Ну ладно, все о'кей. Наверное, он не знает об убийствах в их теперешнем доме. Дэнни решил зайти издалека и спросил как бы невзначай, что ему известно. Джонни, не переставая жевать, с набитым ртом пробубнил:

— Мне до задницы, кто тут жил! Теперь мы тут живем. Он вдруг перестал чавкать, повернул голову, проверяя, нет ли поблизости матери, которая могла бы услышать его неосторожное заявление. Джонни был на голову выше брата и значительно крупнее, но Дэнни казалось, что брат в критической ситуации теряется сильнее, нежели он сам, щупленький Дэнни. Маму тот ужасно боялся, и лишь строптивый характер и вечный поиск приключений и неприятностей на свою голову не позволяли ему быть таким, каким она хотела видеть старшего сына.

— А что такое? — спросил Джонни, ковыряя указательным пальцем правой руки в носу так, как будто рылся в заднем кармане своих штанов.

— Да… ничего особенного, — пробормотал Дэнни. — Просто интересно. Тут ведь, наверное, жили дети, в наших с тобой комнатах.

— Да, — вяло подтвердил брат. Скорее всего, его мало, а точнее, абсолютно не интересовало, что за дети жили здесь и где они сейчас. В мыслях он был далеко отсюда.

— Значит, тебе никто ничего не рассказывал? — осторожно поинтересовался Дэнни.

— Нет! — честно признался Джонни. Потом добавил, погладив круговыми движениями набухший живот: — Классный был пирог! Во нажрался! — Но глаза его говорили, что он готов слопать еще пять таких пирогов — только подавай.

На этом разговор с братом закончился. Уже гораздо позже, когда события обрушили всю свою жуть на голову Дэнни, он вдруг задался одним вопросом, ответ на который придет очень не скоро. Почему с Джонни никто не заговорил на тему убийства? В городах, подобных Оруэллу, трудно ожидать молчания от соседей, да и не только от них. Конечно, Джонни ничего не рассказывал брату насчет своих знакомств и мест препровождения времени. Но неужели он ни с кем совсем не общался? Ведь все, все без исключения, знали о трагедии прошлого лета в их теперешнем доме! И неужели никто до сих пор не сказал Джонни об этом? Сам старший брат вряд ли сумел бы в то утро изобразить правдиво неосведомленность. К тому же какой ему смысл скрывать от Дэнни, что знает о судьбе семьи Тревор? Дэнни решил, что это чистая случайность — ничего не знающий Джонни.

Дэнни Шилдс приближался к дому, но мысли его вращались не вокруг новых одноклассников, первого учебного дня и вопросов предстоящей акклиматизации. Он почему-то заново перебирал все события и разговоры, связанные с прошлым их дома. И это его тяготило. Ведь в предыдущие два-три дня он вообще как будто забыл о том, что существовал некогда такой человек, как Алекс Тревор. Дэнни, затаив дыхание, ожидал шестнадцатого сентября. Но вот оно наступило, а голова занята совсем не этим.

Дэнни миновал дом Абинери. К сожалению, Сид будет учиться не с ним, а в параллельном классе. Вчера они ни о чем не договаривались, и он решил идти домой один, а не слоняться по школе в ожидании друга, привлекая к себе ненужное внимание. Дэнни только подзарядился у фонтанчика с водой. Теперь он подходил к дому. Свернув на подъездную дорожку, он остановился и посмотрел на дом. Сейчас он казался мальчику чужим. Даже не верилось, что он живет здесь почти целый месяц. Дэнни внезапно подумал: с домом что-то не так. Не то чтобы что-то плохое — просто есть какое-то почти неуловимое изменение. Только зайдя внутрь, он понял, что изменилось. Дом был пуст, и ему пришлось воспользоваться своим ключом. Мать куда-то уехала. Дэнни прошел через дом в гараж. Как и отцовского «шевроле», маминого «крайслера» тоже не было. И мальчик понял, почему ему показалось, что в доме что-то изменилось. Он просто никогда не оставался дома один! Эта мысль напугала его и рассмешила одновременно. Но смеяться как-то расхотелось. Даже странно! Он ни разу почти за месяц не оставался дома один. Конечно, мама у них не работала, но, насколько он помнил по Гринфилду, дома она не засиживалась. И там, в Массачусетсе, он частенько оставался дома один. Джонни, так тот даже в морозные зимние дни не мог усидеть дома больше двух часов. Конечно, здесь, в Оруэлле, в первую неделю мама была полностью занята хлопотами по новому жилью. Но после она приобрела подруг (вечерами Дэнни уже устал слушать о красивой болонке миссис Динджер и о том, как часто покупает новые платья миссис Томпсон, хотя они и не смотрятся на ней, как та ни старается) и если не часто, то, по крайней мере, не слишком редко уезжала из дому. И все же Дэнни ни разу не попадал домой, когда там никого не было. То Джонни был, то мать успевала вернуться, то сам Дэнни задерживался у Сида до прихода с работы отца. Это было стечение обстоятельств, но создавалось такое впечатление, что этими обстоятельствами кто-то манипулировал, словно опытный, талантливый игрок — картами. Наверняка это только так казалось и быть на самом деле не могло, но все равно было жутко.

Дэнни вслушался в дом. Он был другим. Неудивительно, вот что значит остаться одному. Хоть бы поскорее ввернулся Джонни! После дня рождения мистера Джона Шилдса он очень быстро превратился в прежнего назойливого братца. Вчера вечером он пытался ухватить Дэнни за нос, а утром, как бы в напутствие, с довольным видом шепнул, что сочувствует заднице младшего брата, которая, по его мнению, скоро получит свою порцию горячительных. И все же Дэнни хотелось, чтобы Джонни был дома. В этом случае (несмотря на то, что находиться рядом с братом в отсутствие родителей было опасно) дом стал бы прежним. Все пришло бы в норму. В Гринфилде, даже будучи совсем ребенком, Дэнни никогда не испытывал боязни одиночества. Да, у него было живое воображение, но темноты и пустого дома он не боялся. Теперь же это самое живое воображение как будто приняло иное, более мрачное, направление. Мальчик, поднимаясь по лестнице на второй этаж, вдруг задался вопросом: а если кто-то стоит сзади и смотрит на него? Или, того хуже, очень близко, чуть ли не касаясь его спины, идет за ним?

Дэнни остановился. Лестница отозвалась на это резкое прекращение движения унылым скрипом. Мальчик чуть не закричал. Рубашка прилипла от пота к спине, и это создало иллюзию прикосновения чьей-то теплой влажной руки. Дэнни медленно, очень медленно, повернул голову. Сзади никого не оказалось. Дэнни перевел дыхание, но сердце, никак не отреагировавшее на физическое отсутствие кого-то или чего-то, по-прежнему стучало в узкой груди так, словно хотело вырваться из тела на волю, чтобы убежать из этого дома. В первое мгновение Дэнни решил уйти из дому и погулять где получится, пока кто-нибудь из домашних не вернется. Но потом подумал, какая на улице духота, вспомнил, что Сид, придя из школы, обязательно позвонит ему, чтобы поинтересоваться свежими новостями, и решил, что сам себя перестанет уважать и считать за человека, если вот так, без видимой причины, сбежит, как последний трус. Дэнни двинулся дальше. Лестница снова заскрипела. Мальчик не обернулся, он попытался мысленно представить себя в доме в Гринфилде. Поднявшись в коридор на втором этаже, Дэнни приостановился. Что, если Сид уже дома? В таком случае все проблемы будут решены. Он попросит друга поскорее прийти, нет, лучше он сам пойдет к Сиду. И не придется торчать в этой оглушающей нервы, лишающей последних сил тишине. Он бросил взгляд на лестницу. Интересно, раньше она скрипела так же сильно? Дэнни не помнил. Когда все находятся дома, невозможно заметить такие мелочи, превращающиеся в кое-что посерьезнее, если вдруг в гости к тебе приходит одиночество. Телефон в гостиной. Чтобы позвонить Сиду, придется вновь идти по этой скрипучей лестнице? В мгновение ока она превратилась в дорогу столь же желанную, как прогнивший навесной мостик через пропасть. Дэнни перевел взгляд на дверь в комнату брата, и до него дошло, что он там еще ни разу не был. Ни разу. Как это получилось? Бесспорно, потому, что это была комната Джонни. Он не мог позволить себе так опростоволоситься, чтобы брат застукал его у себя. Что он ему скажет? У них отдельные комнаты, и что ему может понадобиться в комнате Джонни? На все вещи брата для него было всегда наложено табу. Это ненужный риск лишь усилить террор, поэтому до сего дня Дэнни даже в голову не приходило осмотреть комнату брата в его отсутствие. Это была запретная территория в доме. Однако сейчас какое-то злое любопытство затмило его разум. Сид, гостиная и телефон были тут же забыты. Дэнни дышал тяжело, с присвистом, словно раз десять взбежал по лестнице туда и обратно. Белая дверь слепила глаза, но отвести их Дэнни уже не мог. Он объяснял себе это довольно просто. Лишь сегодня он остался в полном одиночестве, разумеется, только сейчас ему можно наконец-то заглянуть туда, не подвергаясь опасности быть застигнутым врасплох. Дэнни сглотнул. Было такое ощущение, будто через горло прошел кусок шерсти. Мальчик неуверенным шагом приблизился к двери. Он настороженно оглядывался, точно боясь пропустить появление Джонни, который обязательно прочитал бы его намерения по глазам. Но мальчик был в доме один. Ни папы, ни мамы, ни брата… значит, он один. Внутренний голос засмеялся: «Один… один… Чего же ты так боишься?» «Именно того, что никого нет», — нашелся Дэнни. Его липкая от пота рука легла на ручку двери. Мальчик коснулся ее очень осторожно, как если бы надеялся успеть отдернуть руку, окажись металл горячим. Рука скользила. Дэнни еще раз обернулся, прислушался. Все оставалось по-прежнему. Дрожащей рукой он повернул ручку, надавил вперед, и… дверь не открылась. Дэнни толкнул дверь. Она не поддалась. Он недовольно сдвинул брови, набрал в легкие побольше воздуха и с усилием толкнул дверь. Безрезультатно. Весь фокус был в том, что четыре дня назад мать забрала у обоих сыновей ключи от их комнат. После переезда Джонни, до того живший в одной комнате с младшим братом, упустил возможность стать, так сказать, собственником. Вернее, не придал этому значения. Дэнни вполне понимал его. Брат наверняка был уверен, что Дэнни ни за что носа не покажет в его комнате. Ключ от комнаты валялся в ящике стола, стоявшего возле кровати. Ящик был набит разным ненужным барахлом. Ключ составлял ему компанию. Но однажды, как всегда не по какой-то конкретной причине, а просто так, Джонни вдруг вздумалось запереть дверь. Что он и сделал, после чего смылся куда-то на целый день. И надо же случиться такому совпадению — именно в этот день в гостях у матери оказалась миссис Динджер, чьей благосклонностью так была польщена мать.

Эта толстая, высокая женщина с рыжими волосами и короткими, словно обрубки, окороками рук и ног с первого мгновения не понравилась Дэнни. Ее брезгливая физиономия источала напыщенность и уверенность в собственной неотразимости. Она молча слушала щебетание матери и лишь изредка кивала головой с видом всезнающей матроны. Дэнни только что пришел домой, и убегать вновь было неудобно. К тому же он и не хотел уходить, надеясь, что миссис Динджер сама вскоре уберется, проголодавшись например. Мать легко переходила от одной темы к другой, пока не добралась до описания их уютного дома. Дэнни в этот момент шел от кухни к лестнице. Слышимость была слабая, и Дэнни прошел бы мимо, но до него долетели слова, заставившие его застыть на месте. Миссис Динджер, до того молчавшая, вдруг спросила у матери своим низким, тяжелым голосом, под стать ее телу:

— Милочка, скажите, а в той комнате, где убили детей, у вас кто-нибудь спит?

Повисла пауза. Дэнни, который минут десять назад предстал по велению матери перед миссис Динджер и видел ее вялое лицо, пытавшееся улыбнуться, моментально представил себе, как эта женщина, задав свой вопрос, сейчас делает вид, будто любуется обоями, а затронутая тема интересует ее постольку-поскольку. Какая же вы стерва, миссис Динджер! Эти слова чуть не сорвались у него с языка. Дэнни аж покраснел. Он судорожно соображал, куда бы спрятаться. У него душа ушла в пятки при мысли, что сделает мать, если, нечаянно выйдя из гостиной, застанет его здесь и поймет, что он слышал вопрос этой жабы в обличье человека. Мама кашлянула и понимающим голосом (Дэнни был уверен, что она еле сдерживалась, чтобы не влепить пощечину своей гостье) сказала:

— Я не… не думала как-то об этом… не знаю… Кажется… это комната старшего сына. — И, не давая гостье опомниться, она резко перевела разговор, заявив такое, отчего стоявшему возле гостиной Дэнни захотелось просто раствориться, распасться на молекулы. — Миссис Динджер, может быть, вы не прочь перекусить сандвичем? Я приготовила утром отличные сандвичи. Кстати, с сыром, который вы больше всего любите!

Дэнни чуть не завопил от страха. Она уже поднялась из кресла с явным намерением выйти из комнаты. Мальчик, конечно, мог очень осторожно вернуться в кухню и сделать вид, будто любуется видом из окна, но с перепугу он не способен был хладнокровно мыслить. Перед глазами была лишь лестница, поднимаясь по ней, он наверняка наделает шума, и, как только мать появится в дверном проеме, ее красивые карие глаза превратятся в противные узкие щелочки, а тогда кто знает, какие беды обрушатся на его голову. К счастью, помощь пришла, как это часто бывает, в последний момент, причем с совершенно неожиданной стороны. Дэнни был уверен: миссис Динджер не может променять сандвич на историю, о которой уже слышала предостаточно. Но он ошибся. Миссис Динджер не дала матери ступить и шагу (с таким-то голосом, да чтоб это не получилось!), с напором ответив:

— Милочка, спасибо вам, но неплохо было бы попробовать ваш сандвич минут через десять — пятнадцать. Если вы не возражаете. — Дэнни показалось, что он услышал каркающий смех миссис Динджер. Но это, конечно, всего лишь игра воображения. Динджер была слишком хитрой, чтобы совершить такую оплошность. Мать снова села в кресло. — Я пока не очень голодна.

— Как хотите, миссис Динджер, — бесцветным голосом сказала Энн.

— Значит, в этой комнате живет Джонни? — Настырная жаба крепко вцепилась в мать Дэнни.

— Честно сказать, я не знаю, где убили де…

— Первая комната от лестницы! — подсказала Динджер.

— Да? Это комната старшего сына. — Миссис Шилдс уже отвечала на вопросы так, словно перед ней восседали инквизиторы средневековой Испании, обвинившие ее в колдовстве.

— Да, милочка, у вас хороший дом! — Динджер решила, может быть, что с собеседницы достаточно, хотя нет, скорее всего, она преследовала свои цели. — Я никогда не была прежде здесь. Признаюсь, я недолюбливала и Алекса Тревора, и его жену. Конечно, о покойных не говорят плохо. — Она понизила голос. В это время стоявший в холле Дэнни, кровь у которого побежала с нормальной скоростью по жилам, потихоньку начал продвигаться по лестнице к своей комнате. Он шел очень осторожно. Если по неаккуратности он произведет какой-нибудь шум, а голоса в гостиной замолкнут, можно будет сделать вид, что он спускается, а не поднимается. — В принципе это были достойные люди, но в гостях я у них ни разу не была. Хороший дом! Ваши сыновья, значит, устроились в комнатах на втором этаже? — Она нечаянно чмокнула. Миссис Шилдс, когда речь зашла о доме, немного ожила. — В них удобно детям?

— Может, хотите посмотреть, миссис Динджер? — спросила миссис Шилдс.

— Да, да! Если вы не против. — Она сказала это очень быстро, словно боясь, что хозяйка передумает.

— Нет, конечно! Пойдемте.

Миссис Шилдс вдруг догадалась, что ее новоявленная грузная подруга только этого и добивалась. Ей до смерти хотелось побывать в комнате, где произошло убийство. В спальне четы Тревор (теперешней спальне Уилла и Энн) Динджер уже была прежде. Оставалась та комната, в которой обнаружили детские трупики. «Пусть смотрит, — решила миссис Шилдс — А то еще разнесет повсюду, что ее специально не впустили в комнату Джонни». Женщины вышли из гостиной и стали подниматься по лестнице. Энн не спешила, давая возможность не отставать миссис Динджер. Та, поднимая с усилием ноги, тяжело дышала. Дэнни, добравшийся до своей комнаты, услышал, что мать с гостьей поднимаются по лестнице, и быстро юркнул к себе.

Он сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, когда неожиданно дверь открылась (мать никогда не стучала, прежде чем войти) и женщины вошли к нему в комнату. Мать что-то объясняла гостье, та снисходительно улыбалась, а Дэнни был готов залезть под кровать, только бы спрятаться от их взглядов. Ему казалось, миссис Динджер догадывается, что он стоял под дверью гостиной и слышал часть их разговора, — так странно она пялила на него свои поросячьи глазки. Мальчик не мог дождаться, когда им надоест восхищаться его комнатой. Наконец они вышли. И естественно, направились к комнате Джонни. Миссис Динджер интересовала именно эта комната. В комнату Дэнни она зашла просто потому, что не смогла бы скрыть, чего хочет на самом деле. Однако ей крупно не повезло. Как раз этим утром Джонни ни с того ни с сего запер дверь, а ключ конечно же забрал с собой. Вообще-то были где-то запасные ключи, но они не входили в число наинужнейших вещей в доме, а посему Энн вряд ли смогла бы их найти и за полчаса. Тем более что в тот момент она и не вспомнила о запасном ключе.

Возмущение, переполнявшее ее, было так велико, что грозило перелиться через край и затопить весь дом. Она тщетно дергала за ручку, бормотала под нос какую-то нелепицу. Что, если Динджер подумает, что это она сама нарочно заперла дверь, а теперь все свалила на старшего сына? Энн едва сдерживалась, желая только одного: чтобы Джонни пришел как можно позже, — ее злость к тому времени немного уляжется. Какого черта ему понадобилось запирать эту дверь? Она уже собиралась было накричать на Дэнни, хотя он был здесь совершенно ни при чем, но побоялась выставить себя еще в более глупом виде. Она промолчала, виновато улыбаясь.

А миссис Динджер выглядела так, словно у нее только что вырвали из рук сандвич, которым было угостили. От неожиданности она не произнесла ни слова (наверное, мысленно представляя себя уже в комнате Джонни), рассеянно слушая оправдания Энн.

Вечером мать устроила серьезную взбучку старшему сыну, смотревшему на нее, как волчонок, зажатый со всех сторон охотничьими собаками. После экзекуции миссис Шилдс забрала ключ от его комнаты. На всякий случай она так же поступила и с младшим сыном, экспроприировав ключ и от его спальни. И вот сейчас Дэнни стоял, недоуменно уставившись на дверную ручку комнаты Джонни. Внезапно его охватил страх, который как будто бы распирал его тело изнутри, делая его неправдоподобно легким. Казалось, гуляй по дому ветерок, он подхватил бы Дэнни, как пушинку. Логика, факты говорили девятилетнему мальчику, что дверь должна быть отперта. Прошло всего четыре дня с тех пор, как мать забрала у Джонни ключ. Насовсем. Чтобы спустя четыре дня она снова отдала ключ сыну? — об этом не может быть и речи. Невозможно! Это на нее не похоже. Но даже если хоть на минуту представить, что она все-таки вернула ключ старшему сыну (а именно из-за него она забрала ключи), то не укладывалось в голове, почему Джонни опять запер дверь. Старший брат был не из тех, кого не учит горький опыт. Если он и получил вчера ключ, то не посмел бы уже на следующее утро вновь запереть дверь. Выходит, дверь не может быть не открыта. Дэнни еще один раз попробовал открыть дверь в комнату брата. И пришел к заключению, что с таким же успехом можно толкать бетонную плиту.