Я вечный странник в этом мире
      Всюду лишь гость
      Чаще всего нежеланный.
      Сегодня мы отправляемся в Путь,
      И да поможет нам Небо.
 

 
      Они двигались вперёд, большую часть времени не видя друг друга, и всё-таки их связывала незримая нить. Нить, состоящая из интуиции, горя, отсутствия выбора и потаённых стремлений. И, конечно, состоящая в первую очередь из обстоятельств, этого бича всех живущих.
      У каждого из них эти звенья имели своё соотношение. У кого-то доминировало горе, исходящее из сердца очень медленно, отступая с неохотой затяжной зимы, чья жизнь превысила все мыслимые сроки. У кого-то главным было отсутствие выбора.
      То, как они двигались друг за другом, не смог бы заметить даже орёл, парящий у самых облаков. Величественная, невозмутимая птица, пережившая все передряги этого Мира, отдавшись на волю воздушных потоков, видела сотни других людей, не имевших отношения к этому движению. Кроме того, между людьми лежали лесные массивы, поля, заросшие высокой густой травой. Иногда между ними оказывались города и крохотные деревеньки, пятнами усыпавшие землю.
      Чёрная птица видела каждого из них, но никак не выделяла этих людей из общей картины безмолвной, безликой жизни серого муравейника.
      Она видела мальчика, шагавшего, казалось, в никуда, похожего на одинокий, сорванный ветром листок, порывы которого гнали его всё дальше, рождая иллюзию чьей-то злобы, неудовлетворённой тем, что его и так отсекли, обрекши на высыхание. Мальчика сопровождала летучая мышь, существо из подвида вампиров, питающихся кровью теплокровных животных. Странное сочетание, если учесть, что летучая мышь спала большую часть светлого времени суток, и лишь с наступлением сумерек снова находила человека с помощью дара, присущего только её собратьям - эхолокации.
      Чёрная птица видела также мужчину, закутанного в скромный дорожный плащ, под которым скрывалась иная одежда, незаметная даже её всепроникающему взору. Тёмно-серая ряса монашеского ордена Талхов. Ордена, рождённого Великой Катастрофой, Преобразовавшей Мир. Ордена, набравшего за последние столетия такую силу, что даже официальной власти приходилось считаться с талхами.
      И, конечно, птица видела ещё четырёх человек, следующих за мальчиком и монахом. И неумолимо сокращающих расстояние. Они были чем-то похожи друг на друга, и в то же время их лица разительно отличались, как только могут отличаться простые смертные. Роднило их одно - плотно сжатые губы и взгляд, устремлённый вдаль. В отличие от мужчины, находившегося между ними и мальчиком, они не скрывали одежду, носимую в повседневной жизни. И они перемещались верхом на лошадях, роскошь, которую в настоящее время могли позволить себе только считанные люди.
      Именно это и давало им преимущества.
 

 
      Прежде чем мальчик выбежал из рощи и увидел собственный дом и чёрный дым, клубившийся тяжёлой зимней тучей, он уже знал, что случилась беда. Он почувствовал это, как иногда чувствуешь на себе чей-то взгляд. Чувствуешь, но осознаёшь его, лишь повернув голову и заметив чужие глаза.
      Он выскочил из царства могучих многовековых дубов и застыл. Спустя минуту это созерцание, которое впечатается в его податливую память до конца жизни, подрубило его невидимым мечом, и ребёнок десяти лет от роду медленно опустился на колени.
      После чего завалился на бок. Дыхание спёрло, и он даже не мог плакать. Лишь сипел, глухо и жутко, но его никто не слышал.
      Он осязал смерть своих родителей и сестры, но, конечно, не мог не пойти к изувеченному огнём дому, чтобы убедиться в этом. Предыдущие дни внезапно обнажили свою истинную сущность, которую скрывали до сих пор. Сразу стала понятна тревога матери, безмолвно следящей за отцом, объяснилось поведение отца, хмурого, погруженного в себя, выдавливающего улыбку, если только к нему обращался кто-то из детей. Они что-то предчувствовали или это стечение обстоятельств?
      Наконец, из глаз хлынули слёзы, и он заплакал, громко, захлёбываясь, одновременно встал, шатаясь и удерживая равновесие, будто из-за огня, бесчинствующего над домом, содрогалась земля. Ребёнок протягивал руки, выдавливая бессвязные звуки, хотя ему казалось, что он зовёт отца и мать, делал шаг за шагом, крохотным шагом, превратившим его в младенца, который учится ходить, и шёл почти вслепую - слёзы размазали картину, и он не различал дороги.
      Гарь хлестнула его прямо в мозг, словно отгоняла прочь, не желая показать свою суть. Он закашлялся, согнулся, как будто получил удар в живот. Оттолкнулся руками от земли и снова пошёл вперёд, отирая обильно выступавшие слёзы. Дом, пожираемый заживо, кряхтел и стонал. И мальчик шёл на эти стоны, пригибаясь, наклонив голову, заходясь кашлем, когда очередной лоскут зловещего дыма бросался ему навстречу.
      Затем он почувствовал жар. Это было нечто отличное от дыма. Более конкретное и злое. И потому более опасное. Однако мальчик упорно шёл вперёд. Он хотел увидеть родителей и сестру. Несмотря ни на что.
      Он по-прежнему звал отца и мать, и бессвязные всхлипы перешли в крики. Он надрывался, отгоняя от себя понимание того, что его родные мертвы, и не замечал, как кожа на лице и открытых частях тела, избавившись от пота, нагревается всё сильнее истончившимся сухим листом, готовым почернеть в любое мгновение.
      Возможно, он бы не остановился, и последующие секунды убили бы его. Однако его спасла мать. Женщина, будучи мёртвой, всё-таки спасла собственное дитя.
      Она лежала у самого крыльца, и, если бы ни его состояние, мальчик удивился бы, что не заметил её сразу. Он подошёл к ней почти вплотную. Именно это его и спасло. Её вид стал пощёчиной, остановившей его. Заметь он её с расстояния, когда детали смазывались, и, быть может, новый поток слёз позволил бы ему умереть.
      Живот матери был пропитан кровью. Ступени крыльца, земля перед ним хранили следы её крови. По-видимому, умирая, она проползла несколько метров. Теперь она лежала, раскинув руки и подставив почти умиротворённое лицо небу. Отец лежал на земле немного в стороне, под окном, но мальчик отчётливо видел только его ноги. И ещё меч, который незаконно хранили его родители.
      Их убили, мелькнула мысль, инфекцией зревшая внутри. Убили. Это не было несчастным случаем, их действительно убили.
      Мальчик замер. На секунду запах крови одурманил его. Он как будто тянулся к ребёнку направленными струйками, нагло забирался в ноздри, распирая их густой пастой. Мальчик видел длинную рваную рану, доходящую до грудной клетки. Это зрелище оттолкнуло его своими горячими бесплотными руками, мальчик попятился, зацепился и упал на спину. Жар, уже запускавший в плоть свои когти, отпустил, но ребёнок вряд ли это почувствовал. Он перевернулся на живот, желая только одного - никогда больше не видеть того, что стало с матерью, кое-как прополз несколько метров и скрючился от невыносимых рыданий.
      Сестру он так и не увидел. Наверное, она осталась в доме. Однако теперь, после матери, он мог только испытать облегчение, что так получилось. В лёгкие проникало всё больше дыма, но ребёнок не осознавал этого. Он лежал, свернувшись калачиком, и плакал.
      Дом, умирая, посылал в небо поток искр, одна из них, спикировав миниатюрной падающей звёздочкой, ужалила мальчика в незащищённый затылок. Отметина от ожога останется на всю жизнь. Мальчик вскрикнул, избежав полной потери сознания, и пополз прочь. Казалось, это дом, пристанище с момента рождения, из последних сил пытался спасти ребёнка.
      Ближе к лесу мальчик всё-таки потерял сознание.
 

      ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

      Преследователь или попутчик?
      1
 
      Время от времени глотая слёзы, Дини уходил всё дальше и дальше от того, что некогда было его домом.
      Он очнулся на закате. Лёгкие оказались пропитаны гарью, и мальчик долго кашлял. Одновременно он боролся с желанием обернуться и посмотреть на то, что осталось от дома. К счастью, благословенные сумерки не позволили различать детали, когда ребёнок, не выдержав, всё-таки взглянул на дом. От него остался почерневший, расплывающийся в сумраке, остов.
      Дини сидел, глядя, как картина размывается растекающейся по земле тьмой, и тихо, бесконечно плакал. Моментами ему казалось, что он слышит голоса отца и матери. Мать успокаивала его, говоря, что смерть ничего не значит. Отец требовал от него мужества.
      Эти призрачные голоса помогли.
      Мальчик перестал плакать, отирая глаза и щёки грязной ладошкой. Насупившись, он представлял то, как бы поступил на его месте отец. Ребёнок пытался думать, несмотря на горе, способное убить даже взрослого, встречавшего на дороге жизни ни одно препятствие, несмотря на весь ужас собственного положения. Однако это было выше его сил.
      Он проанализировал немногое. Первое - к дому так и не пришли люди. Не пришли, хотя за поворотом дороги начиналась деревенька, и не увидеть чёрный дым, даже не услышать стоны умирающего дома, было нельзя. Конечно, завтра сюда прибудут вооружённые люди барона Магбура, в чью вотчину входила деревенька. Они обязательно прибудут, но не простые люди. Жители деревни боялись. Совершить подобное могла какая-нибудь из банд, которых в последние годы развелось по стране много. Естественно, люди не были уверены, что разбойники убрались, и деревня обойдётся лишь одной жертвой. Впрочем, был иной вариант, ещё более опасный.
      Отец Дини попал в когорту неугодных. Слишком живой был у человека ум. Хотя он не проповедовал своего образа жизни и мыслей открыто, от него это всё равно исходило. Как солнце не могло остановить собственное сияние, так и этот высокий, чуть полноватый мужчина не мог таить в себе то, что составляло его истинную суть. Скорее всего, он навлёк на себя гнев стоящих у власти. Если так, жители деревни тем более не рискнут прийти к его дому. Кто знает, не навлекут ли они тем самым чей-то гнев и на себя?
      Получалось, и мальчик не мог пойти к кому-то из них. Ни в одном доме его просто не примут, хотя бы из-за страха за собственных детей. Он остался жив, но для здешних мест это оказалось равносильным смерти. Он должен уйти, чтобы не заразить других собственной судьбой, как должен уйти прокажённый.
      Дини поднялся, повернувшись спиной к останкам родного дома. Уйти. Куда? Не лучше ли он остался бы сегодня дома, чтобы умереть с родными? Разве нет? Как вообще получилось, что он ушёл, причём на столько? Что его потянуло в рощу, которую он изучил, как крупную карту простенькой деревеньки? Он удалился от дома всего на час, но именно за это время всё и случилось. Почему так? Почему вместо него в живых не осталась Тами?
      И как он будет дальше жить?
      Его спины как будто что-то коснулось, мальчик даже обернулся. Конечно, сзади никого не было. И голос, зазвучавший внутри, голос его отца, являлся, скорее всего, частью монолога в собственном сознании.
      Мужество, говорил отец, это великая вещь. Будь мужественным, гони отчаяние прочь. Ты не должен бояться, ничего не надо бояться, даже смерти, собственной и тех, кто тебе дорог. Смерть - это не то, о чём думают большинство людей. Совсем не то. Отец говорил много разных вещей, Дини не понимал многое из того, что слышал. Однако один разговор он запомнил надолго и сейчас уцепился за него, как за спасительный канат, который нечто сбросило ему в черноту глубокого колодца.
      Это было три года назад. Отец как раз разговаривал со своим двоюродным братом, жившим в соседней деревушке. Время, говорил отец, вещь, которую выдумали люди, его просто нет. Время - одно из приспособлений, которым для удобства пользуются все живые существа. И, как часто бывает, важные, необходимые вещи порабощают сознание. Отец сказал, что всё существует в настоящем, всё сразу. Однако время, придуманное нами же, держит наши глаза закрытыми. Оно - туман, мешающий видеть. И, чтобы понять это, надо подняться над этим туманом.
      И тогда человек увидит совсем иной мир, поймёт, что никто никуда не уходит, что умершие не исчезают в небытии, что все по-прежнему живы. Живы в настоящий момент.
      Дини находился рядом и, конечно, ничего из сказанного не понял. Ещё бы, вряд ли из этого что-то понял даже дядя, слушавший с сумрачным и задумчивым видом, а ведь он был намного старше отца. Его племянник, сидевший неправдоподобно тихо для ребёнка, тем не менее, задал один вопрос, наивный и по-детски прямой.
      -- Пап, значит, вы с мамой никогда не умрёте?
      Отец улыбнулся, покачал головой.
      -- Наверное, другие люди подумают, что мы умерли, но ты, если очень сильно захочешь, сможешь увидеть нас и поймёшь, что мы всё-таки живы. Ведь на самом деле никто никогда не умирает.
      Если очень сильно захочешь, сказал отец. Дини стоял, глядя в землю, и вспоминал эту фразу снова и снова. Он знал, что отец никогда не лгал, он всегда говорил правду. Получалось, Дини мог их увидеть, получалось, они не умерли, папа и мама по-прежнему живы. Конечно, он хотел их увидеть, хотел на столько, что не смог бы выразить это словами.
      Но как? Как он это сделает?
      Мальчик всхлипнул. Волна горячего желания разбилась о неприступную каменную стену.
      Надо жить и идти, снова послышался голос отца. Идти предназначенной дорогой. Идти до конца. Потому, что дорогу осилит только идущий. Дорогу осилит идущий. Отец часто повторял эту фразу. Мать как-то сказала, что лишь одно это выражение может навлечь на них беду. Как понял Дини, это была фраза из какой-то древней книги, якобы повествовавшей о Мире до Великой Катастрофы. Из запрещённой и одновременно не существовавшей книги.
      Дини не знал, куда идти, в какую сторону, но в этот момент, в который решалась его судьба, он отдался на волю собственной интуиции. Отец не мог его обманывать, и Дини верил, что увидит своих родителей, обязательно увидит. В последний раз он оглянулся на место, где жил с рождения, и сделал первый шаг.
      Слёзы вновь подступили, но теперь в них не было столько горечи. Главное - он вышел на свою дорогу.
 
      2
      Мужчина и женщина, оба зрелого возраста, с грубыми руками, искорёженными тяжёлым крестьянским трудом, с недоумением и частично со страхом взирали на мальчика, стоявшего на крыльце их дома.
      Мальчик приходился им племянником. Сын родственника из соседней деревни. Уже то, что он оказался здесь один, ни свет ни заря, подготавливало к нехорошим объяснениям. Это не считая его внешнего вида. Лицо ребёнка было вымазано, волосы всклокочены. На рубахе, усеянной тёмными пятнами, оказалось несколько крупных дыр. И от мальчика исходил отчётливый запах гари.
      Пауза затянулась, но мужчина всё-таки отступил в сторону и неуклюже пробормотал:
      -- Заходи, Дини.
      Пошатываясь, ребёнок вступил в дом своего дяди.
      Дини очень устал, заблудившись во тьме ночного леса и плутая почти до рассвета. Лишь под утро он вышел к деревне, где жили его единственные близкие родственники. Он не думал про них, просто шёл вперёд, и ноги привели его в соседнее селение. Лишь оказавшись на главной дороге, мальчик подспудно свернул к нужному дому, отстранённо понимая, что напоследок ему не помешает отдых в нормальных человеческих условиях. Отдых и немного еды. Он ведь был голоден ещё в тот момент, когда бежал к родному дому, терзаемый смутным, безликим предчувствием.
      Кроме того, дядя и тётя должны знать, что случилось с его родителями и сестрой. Для их же собственной безопасности.
      Тётя запричитала, как только закрытая дверь отгородила их от улицы. Дядя сделал ей знак молчать, не желая, чтобы она задавала ребёнку откровенные вопросы. Он уже догадался, что двоюродный брат с женой погибли. Позже они, быть может, узнают у Дини какие-то подробности, но не сейчас. Не сейчас.
      Сначала они отмыли племянника, затем накормили. После чего Дини провалился в сон, долгий и на удивление ровный, без кошмаров. Он проспал почти весь день, проснулся под вечер, снова поел и снова улёгся в кровать. Пока кушал, тётя безрадостно суетилась рядом, не зная, за что взяться, дядя сидел в самом тёмном углу комнаты, угрюмый и молчаливый. У них было четверо детей, двое из которых давно ушли из деревни, рассчитывая в других местах найти более сносное существование. В последние годы вообще стало много блуждающих по стране, перемещающихся в поисках лучшей доли. Двое других детей, близких по возрасту к Дини, заглядывали в комнату, изучая своего троюродного брата, но мрачный взгляд их отца заставлял исчезать, на какие-то минуты гоня прочь собственное любопытство.
      Он встал, когда совсем стемнело. Прошёл к комнате дяди и тёти и замер, услышав их глухие голоса, переполненные тревогой.
      -- Куда он пойдёт? - говорил дядя. - Он ведь ребёнок, он погибнет. Кому он нужен? Сейчас таких полным-полно на дорогах.
      Женский голос, испуганный и жалостливый, отвечал:
      -- Я знаю, знаю, бедный наш Дини. Да я не о том, мы его как-нибудь прокормили бы. Но ведь не случилось бы чего. Что если убийц подослал барон? Они ведь рано или поздно прознают, что он у нас живёт. У нас ведь двое собственных, а Дини мы всё равно ничем не поможем.
      Мужской голос медлил с ответом, и тётя, будто оправдываясь, добавила:
      -- Бедный ребёнок, бедный Дини. Я ведь за него боюсь. Как бы не получилось, что у себя мы его выставим на погибель.
      Послышался глухой звук. Дини, стоящий под дверью, не сразу понял, что дядя хлопнул ладонью по столу.
      -- Вот что, милая, - голос дяди стал твёрже, в нём послышалась властность. - Прекрати причитать раньше времени. Накличешь беду. Им нужен был мой брат, и они его получили. Чем им помешает ребёнок? Что с того, что он остался жив? Он поживёт у нас, пока не узнаем точно, что произошло, а там видно будет. И не спорь.
      Дини осторожно отошёл в свою комнату, забрался под одеяло. И лежал, глядя в потолок. Вскоре заглянул дядя, убедился, что племянник по-прежнему спит, и вернулся к жене.
      Дом затих, все легли спать. Не спал только Дини. Не потому, что уже выспался, просто мальчик ждал. Он решил незаметно уйти ночью. Он должен уйти. Его ждёт дорога, пройдя которую он сможет увидеть своих родителей. Уйти днём будет сложно. Дядя наверняка не захочет отпускать его. Дини не хотелось его огорчать. Мальчик не обижался на тётю, он её понимал. В общем, она была даже права. Оставаясь в их доме, Дини рисковал больше, нежели странствуя по стране, притом он мог навлечь несчастье на ни в чём не повинных людей.
      Он уйдёт, но его дядя и тётя этого не увидят.
      Мальчик выждал почти до полуночи, встал и прошёл в спальню взрослых. Минуту он неподвижно стоял на пороге. Дини слышал их дыхание, и ему казалось, что он даже различает в темноте их лица. Он беззвучно поблагодарил их и вышел. Подумал, не взять ли какой-нибудь еды, поколебался, понимая, что дяде и тёте тяжело кормить двоих детей, и всё-таки забрал то, что не доел во время ужина: половину овсяной лепёшки и пару картошин. С одеждой проблем не было. Родственники сразу переодели его, дав не только новую рубаху, но даже плащ, который очень пригодится в холодные ночи.
      Дини выскользнул на улицу, осторожно прикрыв за собой дверь, поклонился дому и вскоре покинул деревеньку, растворившись в ночи.
      Именно на исходе этой ночи он впервые увидел жуткое существо, которое, казалось, преследовало его. Летучую мышь.
 
      3
      Опасаясь, что дядя, осознав его добровольный уход, вознамерится всё-таки вернуть племянника, Дини шёл почти всю ночь, стараясь уйти как можно дальше. Мальчик обогнул соседнюю деревеньку, не желая оставлять хоть какие-то следы. Он пробирался лесом, изредка вздрагивая, когда очередные дерево, пень или ветка превращались в воображении в нечто притаившееся и ждущее. Во тьме леса было жутко, но мальчик не забывал о родителях, и это ослабляло страхи.
      Когда небо, прежде такое же чёрное, как сама земля, посерело, Дини стал поглядывать вверх. Небо стало отдушиной в этом царстве черноты замкнутого, тесного помещения с крохотным зашторенным оконцем. В один из таких моментов Дини споткнулся о корень дерева, выступающий из земли притаившейся змеёй, и, не удержав равновесие, упал.
      Одновременно он услышал какой-то звук, похожий на шелест листьев, потревоженных внезапным порывом ветра. Одиноким порывом, тут же растворившемся в чёрной тишине.
      Мальчик перевернулся на спину, оглядываясь по сторонам, понимая, что непонятный звук вряд ли рождён его собственным воображением. Сердечко начало нарастающий бег. Дини замер, напрягая зрение и, прежде всего, слух.
      И снова что-то пронеслось над головой, мальчик даже уловил движение воздуха. И ещё ему показалось, что он увидел какую-то тень.
      Спина у ребёнка покрылась пупырышками. От происходящего веяло чем-то зловещим. Возможно, всему виной была темнота, и при свете дня всё оказалось бы совсем просто. Однако тьма по-прежнему главенствовала. Дини резко встал, желая одного - уйти от этого места подальше.
      Через несколько метров мальчик снова споткнулся и, падая, в очередной раз услышал над головой глухой шелест.
      Дини сжался. Похоже, его кто-то преследовал. Теперь ребёнок не стремился к быстрому уходу, он замер. Может, если не двигаться, его оставят в покое? Мальчик ждал. Глаза понемногу различали детали. Когда он уже стал себя успокаивать, что рядом никого нет, просто не может быть, он ощутил движение, после чего рядом закачалась ветка. Закачалась под чьей-то тяжестью.
      Дини не дышал. Расширенными глазами он изучал расплывчатое пятно, и только осознание, что оно небольшое, сдерживало ребёнка на одном месте. Пятно зашевелилось, приобретая более конкретную форму, и Дини узнал в нём летучую мышь. Само по себе в этом существе не было смертельной опасности, но понимание того, что летучая мышь явно преследовала его, вырвала у мальчика крик. Дини вскочил и бросился прочь.
      Он бежал, глухо подвывая, несколько раз снова падал, но тут же поднимался. Впереди ослабла чернота - лес переходил в поле. На опушке мальчик остановился. Он уже не мог бежать, не хватало дыхания. Уверенный, что, наконец, оторвался от мерзкого существа, он всё-таки смотрел назад, изучая расплывчатую массу деревьев. Дыхание приходило в норму. Прождав несколько минут, Дини вяло улыбнулся. Мальчик повернулся, готовый продолжить путь.
      В метре перед ним с одной из нижних ветвей дерева свисала злополучная тварь.
      Зрелище оттолкнуло мальчика, и он попятился, медленно осел на землю. Сейчас видимость была лучше, и Дини различал контуры летучей мыши почти отчётливо. Загнанным, парализованным кроликом он смотрел на жутковатое существо, имевшее особенность висеть вниз головой. Бежать не имело смысла. Эта тварь вовсе не собиралась терять его из вида. К счастью, оно не совершало попыток нападения. Казалось, летучая мышь всего лишь держала его в поле зрения, неясно было только, как долго она будет этим довольствоваться.
      Боясь пошевелиться, Дини следил за мышью и пытался вспомнить, что слышал от взрослых про этих существ. Ничего особенного в голову не приходило. Между тем рассвет набирал силу, обнажая малейшие детали во внешнем виде назойливого преследователя. Тупая бульдожья мордочка, её покрывают многочисленные кожные наросты. Короткая рыжеватая шерсть упругого тельца. Его облегают крылья, свисающие миниатюрными тёмными плащиками. Уши рождают ассоциацию с самой обычной полевой мышью. Не видно только глаз. Кажется, они закрыты.
      В какой-то степени успокоенный неподвижностью летучей мыши, Дини приподнялся, стараясь не издать ни одного шороха, выждал почти минуту и сделал пару шагов в сторону. Тварь не пошевелилась.
      Дини сделал ещё пару робких шагов. Результат тот же. Летучая мышь никак не отреагировала. Окрылённый этим маленьким успехом, Дини вспомнил, что летучие мыши охотятся по ночам, днём же они спят. Ночь почти отступила. Мальчик, не сводя с существа взгляда, стал удаляться. Когда летучая мышь пропала из поля зрения, Дини, наконец, перестал пятиться и ускорил шаг.
      Очень скоро ребёнок осознал, что потребность во сне подкашивает ноги, он не замечал этого раньше лишь из-за страха перед странным преследованием. Теперь потребность накрыла его запоздавшей волной, и вопрос о пристанище пришлось решить за считанные минуты. Не рискуя выходить на открытое место, мальчик устроился на опушке леса, под первым попавшимся густым кустом. Он оглянулся, убеждаясь, что один, но глаза уже закрывались сами собой. Дини провалился в мягкую тёплую пасту сна.
      Прежде чем встало солнце, обозначив начало нового дня, на одну из ветвей кустарника, под которым устроился мальчик, опустилось существо с мышиной головой и крыльями, натянутыми на лапы крохотными чёрными парусами. Оно свесилось вниз и замерло безжизненной тушкой, но ребёнок этого не видел.
 
      4
      В этот день Дини обогнул ещё три деревеньки. Он всё ещё находился во владениях барона Магбура и неосознанно стремился, чтобы его увидело поменьше людей. Не хотелось, чтобы ему что-то помешало, пусть даже вероятность этого была призрачной, идти дорогой, которая позволит увидеть родителей. Пока остаётся хоть немного еды, он не войдёт ни в одну из деревень.
      Он проснулся, когда день уже подкрадывался к середине своего пути, и первое, что предстало его взору, была летучая мышь, висевшая меж ветвей кустарника. Хотя мальчик не различил бы две отдельные особи, он не сомневался, это была та самая тварь, от которой он скрылся на рассвете.
      Некоторое время мальчик созерцал застывшее существо почти с благоговейным трепетом. Даже ребёнку было понятно, что летучие мыши не преследуют отдельно взятого человека, они сами избегают людей. Почему же именно с ним происходит то, чего не должно быть? И что это за летучая мышь?
      Между тем существо не шевелилось, явно погруженное в сон. Мальчик закинул на плечо котомку и беззвучно удалился.
      Он по-прежнему не выходил к дорогам, полагаясь исключительно на интуицию. Как он ни экономил остатки еды, к вечеру в сумке оказался лишь жалкий кусочек овсяной лепёшки. В сумерках он снова услышал знакомый шелест - его нашла летучая мышь. Дини вздрогнул, но так как ничего страшного не происходило, он двинулся дальше. Летучая мышь то исчезала на некоторое время, то опять глухо вспарывала воздух почти над самой головой. Иногда садилась на ветку, повиснув в своей излюбленной позе, и провожала ребёнка взглядом. Затем, после очередной непродолжительной паузы, вновь появлялась в поле его зрения.
      Дини спать не хотелось, и он шёл вперёд, спрашивая себя, как ему удастся заснуть, зная, что рядом кружит такое омерзительное существо. В то же время мальчик понимал, до рассвета он не дотянет, до спасительного рассвета, когда есть уверенность, что странный преследователь сам погрузился в сон. К полуночи, когда усталость стала облеплять тело тягучей бесплотной массой, появилась уверенность, что летучая мышь, преследующая его с такой равнодушной настырностью, относится к существам-вампирам. Существам, питающимся и кровью людей. О таких не раз рассказывала мать, убеждая его приходить домой прежде, чем землю прикроет плащ сумерек.
      Что если летучая мышь только и ждёт, когда Дини провалится в крепкий сон? Во тьме срединной ночи эта мысль переросла в уверенность. Сонливость же окружала его, обволакивала одурманивающим дымом.
      В конце концов, когда мальчик стал раз за разом спотыкаться, он присел на землю, откинувшись на ствол молодого бука, вытянул ноги. Глаза он усилием воли держал открытыми. Если не спать, летучая мышь-вампир не тронет его. Ей необходимо пристроиться рядом с тёплой кожей, скрывающей вены, по которым течёт пригодное ей в пищу, не торопясь пристроиться. Жертва должна спать, чтобы прокусить преграду безосязательно для неё. Дини сказал себе, что отдохнёт лишь чуть-чуть. Пять минут. Может, десять. Отдохнёт и пойдёт дальше.
      Голова опускалась сама собой, глумясь над ослабшей волей. Дини вскинул её, веки, казалось, надо поднимать руками. Летучей мыши поблизости не было. Наверное, притаилась, ждёт. Дини попытался встать, понимая, что вот-вот станет поздно, и не смог. Голова железным ядром норовила скатиться к земле. Мальчик застонал, его разрывали страх и потребность во сне, горячими лошадьми тянули в разные стороны.
      Призрачный шелест складчатых крыльев. Призрачная тень.
      Летучая мышь опустилась на ветку ближайшего дерева, свесилась, завернувшись в смятые скатерки крыльев.
      Дини видел её во мраке смутно, но и этого было достаточно, чтобы почуять ожидание в этом крохотном уродливом тельце. Однако это недолго отгоняло сон, бесплотная плита которого превращала тело в подмоченное, сырое тесто. Мальчик тихо заплакал, захлюпал носом.
      -- Ну, что тебе надо? - глухо просипел он. - Что? Я хочу спать, не трогай меня.
      Летучая мышь не шевелилась, и ребёнок заплакал чуть громче. Как будто услышав его, существо, встряхнувшись, расправилось и упорхнуло в чернильную вязь леса.
      Дини некоторое время настороженно оглядывался, но даже не заметил, как переступил грань, за которой его подхватил сон.
      Спустя час к нему присоединилась летучая мышь, потяжелевшая после того, как насытилась благодаря косуле, дремавшей в пяти минутах полёта отсюда.
 
      5
      Утро началось с суетливых, покрытых ледяной коркой страха поисков на теле отметин, что могли оставить зубы летучей мыши.
      Тварь безжизненно свисала с ветки в нескольких метрах, мальчик не сомневался, что она провела ночь рядом с ним. Он изучал собственное тело долго, прислушивался к ощущениям в нём и всё-таки вынужден был признать, что летучая мышь не тронула его. Он не ослаб от потери крови, её следов нигде не было, и мальчик с облегчением вздохнул. Он по-прежнему не приблизился к пониманию того, почему летучая мышь постоянно находится рядом, но ему оказалось более чем достаточно, что тварь не пытается полакомиться его кровью.
      Одновременно с ушедшим страхом заурчало в желудке. Мальчик был голоден уже вчера, растягивая остатки пищи, и новый день отметил это с непреклонной откровенностью. К счастью, голод был притуплен сном, Дини рассчитывал пройти немало, прежде чем станет невмоготу. Главное - не думать о еде.
      Это получалось от силы до полудня. Затем в желудке стало подсасывать, и, обходя очередную деревеньку, ребёнок с сожалением посмотрел в её сторону. Упорства ему было не занимать, но вскоре нытьё в животе практически превратилось в боль.