Я вечный странник в этом мире
      Всюду лишь гость
      Чаще всего нежеланный.
      Сегодня мы отправляемся в Путь,
      И да поможет нам Небо.
 

 
      Они двигались вперёд, большую часть времени не видя друг друга, и всё-таки их связывала незримая нить. Нить, состоящая из интуиции, горя, отсутствия выбора и потаённых стремлений. И, конечно, состоящая в первую очередь из обстоятельств, этого бича всех живущих.
      У каждого из них эти звенья имели своё соотношение. У кого-то доминировало горе, исходящее из сердца очень медленно, отступая с неохотой затяжной зимы, чья жизнь превысила все мыслимые сроки. У кого-то главным было отсутствие выбора.
      То, как они двигались друг за другом, не смог бы заметить даже орёл, парящий у самых облаков. Величественная, невозмутимая птица, пережившая все передряги этого Мира, отдавшись на волю воздушных потоков, видела сотни других людей, не имевших отношения к этому движению. Кроме того, между людьми лежали лесные массивы, поля, заросшие высокой густой травой. Иногда между ними оказывались города и крохотные деревеньки, пятнами усыпавшие землю.
      Чёрная птица видела каждого из них, но никак не выделяла этих людей из общей картины безмолвной, безликой жизни серого муравейника.
      Она видела мальчика, шагавшего, казалось, в никуда, похожего на одинокий, сорванный ветром листок, порывы которого гнали его всё дальше, рождая иллюзию чьей-то злобы, неудовлетворённой тем, что его и так отсекли, обрекши на высыхание. Мальчика сопровождала летучая мышь, существо из подвида вампиров, питающихся кровью теплокровных животных. Странное сочетание, если учесть, что летучая мышь спала большую часть светлого времени суток, и лишь с наступлением сумерек снова находила человека с помощью дара, присущего только её собратьям - эхолокации.
      Чёрная птица видела также мужчину, закутанного в скромный дорожный плащ, под которым скрывалась иная одежда, незаметная даже её всепроникающему взору. Тёмно-серая ряса монашеского ордена Талхов. Ордена, рождённого Великой Катастрофой, Преобразовавшей Мир. Ордена, набравшего за последние столетия такую силу, что даже официальной власти приходилось считаться с талхами.
      И, конечно, птица видела ещё четырёх человек, следующих за мальчиком и монахом. И неумолимо сокращающих расстояние. Они были чем-то похожи друг на друга, и в то же время их лица разительно отличались, как только могут отличаться простые смертные. Роднило их одно - плотно сжатые губы и взгляд, устремлённый вдаль. В отличие от мужчины, находившегося между ними и мальчиком, они не скрывали одежду, носимую в повседневной жизни. И они перемещались верхом на лошадях, роскошь, которую в настоящее время могли позволить себе только считанные люди.
      Именно это и давало им преимущества.
 

 
      Прежде чем мальчик выбежал из рощи и увидел собственный дом и чёрный дым, клубившийся тяжёлой зимней тучей, он уже знал, что случилась беда. Он почувствовал это, как иногда чувствуешь на себе чей-то взгляд. Чувствуешь, но осознаёшь его, лишь повернув голову и заметив чужие глаза.
      Он выскочил из царства могучих многовековых дубов и застыл. Спустя минуту это созерцание, которое впечатается в его податливую память до конца жизни, подрубило его невидимым мечом, и ребёнок десяти лет от роду медленно опустился на колени.
      После чего завалился на бок. Дыхание спёрло, и он даже не мог плакать. Лишь сипел, глухо и жутко, но его никто не слышал.
      Он осязал смерть своих родителей и сестры, но, конечно, не мог не пойти к изувеченному огнём дому, чтобы убедиться в этом. Предыдущие дни внезапно обнажили свою истинную сущность, которую скрывали до сих пор. Сразу стала понятна тревога матери, безмолвно следящей за отцом, объяснилось поведение отца, хмурого, погруженного в себя, выдавливающего улыбку, если только к нему обращался кто-то из детей. Они что-то предчувствовали или это стечение обстоятельств?
      Наконец, из глаз хлынули слёзы, и он заплакал, громко, захлёбываясь, одновременно встал, шатаясь и удерживая равновесие, будто из-за огня, бесчинствующего над домом, содрогалась земля. Ребёнок протягивал руки, выдавливая бессвязные звуки, хотя ему казалось, что он зовёт отца и мать, делал шаг за шагом, крохотным шагом, превратившим его в младенца, который учится ходить, и шёл почти вслепую - слёзы размазали картину, и он не различал дороги.
      Гарь хлестнула его прямо в мозг, словно отгоняла прочь, не желая показать свою суть. Он закашлялся, согнулся, как будто получил удар в живот. Оттолкнулся руками от земли и снова пошёл вперёд, отирая обильно выступавшие слёзы. Дом, пожираемый заживо, кряхтел и стонал. И мальчик шёл на эти стоны, пригибаясь, наклонив голову, заходясь кашлем, когда очередной лоскут зловещего дыма бросался ему навстречу.
      Затем он почувствовал жар. Это было нечто отличное от дыма. Более конкретное и злое. И потому более опасное. Однако мальчик упорно шёл вперёд. Он хотел увидеть родителей и сестру. Несмотря ни на что.
      Он по-прежнему звал отца и мать, и бессвязные всхлипы перешли в крики. Он надрывался, отгоняя от себя понимание того, что его родные мертвы, и не замечал, как кожа на лице и открытых частях тела, избавившись от пота, нагревается всё сильнее истончившимся сухим листом, готовым почернеть в любое мгновение.
      Возможно, он бы не остановился, и последующие секунды убили бы его. Однако его спасла мать. Женщина, будучи мёртвой, всё-таки спасла собственное дитя.
      Она лежала у самого крыльца, и, если бы ни его состояние, мальчик удивился бы, что не заметил её сразу. Он подошёл к ней почти вплотную. Именно это его и спасло. Её вид стал пощёчиной, остановившей его. Заметь он её с расстояния, когда детали смазывались, и, быть может, новый поток слёз позволил бы ему умереть.
      Живот матери был пропитан кровью. Ступени крыльца, земля перед ним хранили следы её крови. По-видимому, умирая, она проползла несколько метров. Теперь она лежала, раскинув руки и подставив почти умиротворённое лицо небу. Отец лежал на земле немного в стороне, под окном, но мальчик отчётливо видел только его ноги. И ещё меч, который незаконно хранили его родители.
      Их убили, мелькнула мысль, инфекцией зревшая внутри. Убили. Это не было несчастным случаем, их действительно убили.
      Мальчик замер. На секунду запах крови одурманил его. Он как будто тянулся к ребёнку направленными струйками, нагло забирался в ноздри, распирая их густой пастой. Мальчик видел длинную рваную рану, доходящую до грудной клетки. Это зрелище оттолкнуло его своими горячими бесплотными руками, мальчик попятился, зацепился и упал на спину. Жар, уже запускавший в плоть свои когти, отпустил, но ребёнок вряд ли это почувствовал. Он перевернулся на живот, желая только одного - никогда больше не видеть того, что стало с матерью, кое-как прополз несколько метров и скрючился от невыносимых рыданий.
      Сестру он так и не увидел. Наверное, она осталась в доме. Однако теперь, после матери, он мог только испытать облегчение, что так получилось. В лёгкие проникало всё больше дыма, но ребёнок не осознавал этого. Он лежал, свернувшись калачиком, и плакал.
      Дом, умирая, посылал в небо поток искр, одна из них, спикировав миниатюрной падающей звёздочкой, ужалила мальчика в незащищённый затылок. Отметина от ожога останется на всю жизнь. Мальчик вскрикнул, избежав полной потери сознания, и пополз прочь. Казалось, это дом, пристанище с момента рождения, из последних сил пытался спасти ребёнка.
      Ближе к лесу мальчик всё-таки потерял сознание.
 

      ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ

      Преследователь или попутчик?
      1
 
      Время от времени глотая слёзы, Дини уходил всё дальше и дальше от того, что некогда было его домом.
      Он очнулся на закате. Лёгкие оказались пропитаны гарью, и мальчик долго кашлял. Одновременно он боролся с желанием обернуться и посмотреть на то, что осталось от дома. К счастью, благословенные сумерки не позволили различать детали, когда ребёнок, не выдержав, всё-таки взглянул на дом. От него остался почерневший, расплывающийся в сумраке, остов.
      Дини сидел, глядя, как картина размывается растекающейся по земле тьмой, и тихо, бесконечно плакал. Моментами ему казалось, что он слышит голоса отца и матери. Мать успокаивала его, говоря, что смерть ничего не значит. Отец требовал от него мужества.
      Эти призрачные голоса помогли.
      Мальчик перестал плакать, отирая глаза и щёки грязной ладошкой. Насупившись, он представлял то, как бы поступил на его месте отец. Ребёнок пытался думать, несмотря на горе, способное убить даже взрослого, встречавшего на дороге жизни ни одно препятствие, несмотря на весь ужас собственного положения. Однако это было выше его сил.
      Он проанализировал немногое. Первое - к дому так и не пришли люди. Не пришли, хотя за поворотом дороги начиналась деревенька, и не увидеть чёрный дым, даже не услышать стоны умирающего дома, было нельзя. Конечно, завтра сюда прибудут вооружённые люди барона Магбура, в чью вотчину входила деревенька. Они обязательно прибудут, но не простые люди. Жители деревни боялись. Совершить подобное могла какая-нибудь из банд, которых в последние годы развелось по стране много. Естественно, люди не были уверены, что разбойники убрались, и деревня обойдётся лишь одной жертвой. Впрочем, был иной вариант, ещё более опасный.
      Отец Дини попал в когорту неугодных. Слишком живой был у человека ум. Хотя он не проповедовал своего образа жизни и мыслей открыто, от него это всё равно исходило. Как солнце не могло остановить собственное сияние, так и этот высокий, чуть полноватый мужчина не мог таить в себе то, что составляло его истинную суть. Скорее всего, он навлёк на себя гнев стоящих у власти. Если так, жители деревни тем более не рискнут прийти к его дому. Кто знает, не навлекут ли они тем самым чей-то гнев и на себя?
      Получалось, и мальчик не мог пойти к кому-то из них. Ни в одном доме его просто не примут, хотя бы из-за страха за собственных детей. Он остался жив, но для здешних мест это оказалось равносильным смерти. Он должен уйти, чтобы не заразить других собственной судьбой, как должен уйти прокажённый.
      Дини поднялся, повернувшись спиной к останкам родного дома. Уйти. Куда? Не лучше ли он остался бы сегодня дома, чтобы умереть с родными? Разве нет? Как вообще получилось, что он ушёл, причём на столько? Что его потянуло в рощу, которую он изучил, как крупную карту простенькой деревеньки? Он удалился от дома всего на час, но именно за это время всё и случилось. Почему так? Почему вместо него в живых не осталась Тами?
      И как он будет дальше жить?
      Его спины как будто что-то коснулось, мальчик даже обернулся. Конечно, сзади никого не было. И голос, зазвучавший внутри, голос его отца, являлся, скорее всего, частью монолога в собственном сознании.
      Мужество, говорил отец, это великая вещь. Будь мужественным, гони отчаяние прочь. Ты не должен бояться, ничего не надо бояться, даже смерти, собственной и тех, кто тебе дорог. Смерть - это не то, о чём думают большинство людей. Совсем не то. Отец говорил много разных вещей, Дини не понимал многое из того, что слышал. Однако один разговор он запомнил надолго и сейчас уцепился за него, как за спасительный канат, который нечто сбросило ему в черноту глубокого колодца.
      Это было три года назад. Отец как раз разговаривал со своим двоюродным братом, жившим в соседней деревушке. Время, говорил отец, вещь, которую выдумали люди, его просто нет. Время - одно из приспособлений, которым для удобства пользуются все живые существа. И, как часто бывает, важные, необходимые вещи порабощают сознание. Отец сказал, что всё существует в настоящем, всё сразу. Однако время, придуманное нами же, держит наши глаза закрытыми. Оно - туман, мешающий видеть. И, чтобы понять это, надо подняться над этим туманом.
      И тогда человек увидит совсем иной мир, поймёт, что никто никуда не уходит, что умершие не исчезают в небытии, что все по-прежнему живы. Живы в настоящий момент.
      Дини находился рядом и, конечно, ничего из сказанного не понял. Ещё бы, вряд ли из этого что-то понял даже дядя, слушавший с сумрачным и задумчивым видом, а ведь он был намного старше отца. Его племянник, сидевший неправдоподобно тихо для ребёнка, тем не менее, задал один вопрос, наивный и по-детски прямой.
      -- Пап, значит, вы с мамой никогда не умрёте?
      Отец улыбнулся, покачал головой.
      -- Наверное, другие люди подумают, что мы умерли, но ты, если очень сильно захочешь, сможешь увидеть нас и поймёшь, что мы всё-таки живы. Ведь на самом деле никто никогда не умирает.
      Если очень сильно захочешь, сказал отец. Дини стоял, глядя в землю, и вспоминал эту фразу снова и снова. Он знал, что отец никогда не лгал, он всегда говорил правду. Получалось, Дини мог их увидеть, получалось, они не умерли, папа и мама по-прежнему живы. Конечно, он хотел их увидеть, хотел на столько, что не смог бы выразить это словами.
      Но как? Как он это сделает?
      Мальчик всхлипнул. Волна горячего желания разбилась о неприступную каменную стену.
      Надо жить и идти, снова послышался голос отца. Идти предназначенной дорогой. Идти до конца. Потому, что дорогу осилит только идущий. Дорогу осилит идущий. Отец часто повторял эту фразу. Мать как-то сказала, что лишь одно это выражение может навлечь на них беду. Как понял Дини, это была фраза из какой-то древней книги, якобы повествовавшей о Мире до Великой Катастрофы. Из запрещённой и одновременно не существовавшей книги.
      Дини не знал, куда идти, в какую сторону, но в этот момент, в который решалась его судьба, он отдался на волю собственной интуиции. Отец не мог его обманывать, и Дини верил, что увидит своих родителей, обязательно увидит. В последний раз он оглянулся на место, где жил с рождения, и сделал первый шаг.
      Слёзы вновь подступили, но теперь в них не было столько горечи. Главное - он вышел на свою дорогу.
 
      2
      Мужчина и женщина, оба зрелого возраста, с грубыми руками, искорёженными тяжёлым крестьянским трудом, с недоумением и частично со страхом взирали на мальчика, стоявшего на крыльце их дома.
      Мальчик приходился им племянником. Сын родственника из соседней деревни. Уже то, что он оказался здесь один, ни свет ни заря, подготавливало к нехорошим объяснениям. Это не считая его внешнего вида. Лицо ребёнка было вымазано, волосы всклокочены. На рубахе, усеянной тёмными пятнами, оказалось несколько крупных дыр. И от мальчика исходил отчётливый запах гари.
      Пауза затянулась, но мужчина всё-таки отступил в сторону и неуклюже пробормотал:
      -- Заходи, Дини.
      Пошатываясь, ребёнок вступил в дом своего дяди.
      Дини очень устал, заблудившись во тьме ночного леса и плутая почти до рассвета. Лишь под утро он вышел к деревне, где жили его единственные близкие родственники. Он не думал про них, просто шёл вперёд, и ноги привели его в соседнее селение. Лишь оказавшись на главной дороге, мальчик подспудно свернул к нужному дому, отстранённо понимая, что напоследок ему не помешает отдых в нормальных человеческих условиях. Отдых и немного еды. Он ведь был голоден ещё в тот момент, когда бежал к родному дому, терзаемый смутным, безликим предчувствием.
      Кроме того, дядя и тётя должны знать, что случилось с его родителями и сестрой. Для их же собственной безопасности.
      Тётя запричитала, как только закрытая дверь отгородила их от улицы. Дядя сделал ей знак молчать, не желая, чтобы она задавала ребёнку откровенные вопросы. Он уже догадался, что двоюродный брат с женой погибли. Позже они, быть может, узнают у Дини какие-то подробности, но не сейчас. Не сейчас.
      Сначала они отмыли племянника, затем накормили. После чего Дини провалился в сон, долгий и на удивление ровный, без кошмаров. Он проспал почти весь день, проснулся под вечер, снова поел и снова улёгся в кровать. Пока кушал, тётя безрадостно суетилась рядом, не зная, за что взяться, дядя сидел в самом тёмном углу комнаты, угрюмый и молчаливый. У них было четверо детей, двое из которых давно ушли из деревни, рассчитывая в других местах найти более сносное существование. В последние годы вообще стало много блуждающих по стране, перемещающихся в поисках лучшей доли. Двое других детей, близких по возрасту к Дини, заглядывали в комнату, изучая своего троюродного брата, но мрачный взгляд их отца заставлял исчезать, на какие-то минуты гоня прочь собственное любопытство.
      Он встал, когда совсем стемнело. Прошёл к комнате дяди и тёти и замер, услышав их глухие голоса, переполненные тревогой.
      -- Куда он пойдёт? - говорил дядя. - Он ведь ребёнок, он погибнет. Кому он нужен? Сейчас таких полным-полно на дорогах.
      Женский голос, испуганный и жалостливый, отвечал:
      -- Я знаю, знаю, бедный наш Дини. Да я не о том, мы его как-нибудь прокормили бы. Но ведь не случилось бы чего. Что если убийц подослал барон? Они ведь рано или поздно прознают, что он у нас живёт. У нас ведь двое собственных, а Дини мы всё равно ничем не поможем.
      Мужской голос медлил с ответом, и тётя, будто оправдываясь, добавила:
      -- Бедный ребёнок, бедный Дини. Я ведь за него боюсь. Как бы не получилось, что у себя мы его выставим на погибель.
      Послышался глухой звук. Дини, стоящий под дверью, не сразу понял, что дядя хлопнул ладонью по столу.
      -- Вот что, милая, - голос дяди стал твёрже, в нём послышалась властность. - Прекрати причитать раньше времени. Накличешь беду. Им нужен был мой брат, и они его получили. Чем им помешает ребёнок? Что с того, что он остался жив? Он поживёт у нас, пока не узнаем точно, что произошло, а там видно будет. И не спорь.
      Дини осторожно отошёл в свою комнату, забрался под одеяло. И лежал, глядя в потолок. Вскоре заглянул дядя, убедился, что племянник по-прежнему спит, и вернулся к жене.
      Дом затих, все легли спать. Не спал только Дини. Не потому, что уже выспался, просто мальчик ждал. Он решил незаметно уйти ночью. Он должен уйти. Его ждёт дорога, пройдя которую он сможет увидеть своих родителей. Уйти днём будет сложно. Дядя наверняка не захочет отпускать его. Дини не хотелось его огорчать. Мальчик не обижался на тётю, он её понимал. В общем, она была даже права. Оставаясь в их доме, Дини рисковал больше, нежели странствуя по стране, притом он мог навлечь несчастье на ни в чём не повинных людей.
      Он уйдёт, но его дядя и тётя этого не увидят.
      Мальчик выждал почти до полуночи, встал и прошёл в спальню взрослых. Минуту он неподвижно стоял на пороге. Дини слышал их дыхание, и ему казалось, что он даже различает в темноте их лица. Он беззвучно поблагодарил их и вышел. Подумал, не взять ли какой-нибудь еды, поколебался, понимая, что дяде и тёте тяжело кормить двоих детей, и всё-таки забрал то, что не доел во время ужина: половину овсяной лепёшки и пару картошин. С одеждой проблем не было. Родственники сразу переодели его, дав не только новую рубаху, но даже плащ, который очень пригодится в холодные ночи.
      Дини выскользнул на улицу, осторожно прикрыв за собой дверь, поклонился дому и вскоре покинул деревеньку, растворившись в ночи.
      Именно на исходе этой ночи он впервые увидел жуткое существо, которое, казалось, преследовало его. Летучую мышь.
 
      3
      Опасаясь, что дядя, осознав его добровольный уход, вознамерится всё-таки вернуть племянника, Дини шёл почти всю ночь, стараясь уйти как можно дальше. Мальчик обогнул соседнюю деревеньку, не желая оставлять хоть какие-то следы. Он пробирался лесом, изредка вздрагивая, когда очередные дерево, пень или ветка превращались в воображении в нечто притаившееся и ждущее. Во тьме леса было жутко, но мальчик не забывал о родителях, и это ослабляло страхи.
      Когда небо, прежде такое же чёрное, как сама земля, посерело, Дини стал поглядывать вверх. Небо стало отдушиной в этом царстве черноты замкнутого, тесного помещения с крохотным зашторенным оконцем. В один из таких моментов Дини споткнулся о корень дерева, выступающий из земли притаившейся змеёй, и, не удержав равновесие, упал.
      Одновременно он услышал какой-то звук, похожий на шелест листьев, потревоженных внезапным порывом ветра. Одиноким порывом, тут же растворившемся в чёрной тишине.
      Мальчик перевернулся на спину, оглядываясь по сторонам, понимая, что непонятный звук вряд ли рождён его собственным воображением. Сердечко начало нарастающий бег. Дини замер, напрягая зрение и, прежде всего, слух.
      И снова что-то пронеслось над головой, мальчик даже уловил движение воздуха. И ещё ему показалось, что он увидел какую-то тень.
      Спина у ребёнка покрылась пупырышками. От происходящего веяло чем-то зловещим. Возможно, всему виной была темнота, и при свете дня всё оказалось бы совсем просто. Однако тьма по-прежнему главенствовала. Дини резко встал, желая одного - уйти от этого места подальше.
      Через несколько метров мальчик снова споткнулся и, падая, в очередной раз услышал над головой глухой шелест.
      Дини сжался. Похоже, его кто-то преследовал. Теперь ребёнок не стремился к быстрому уходу, он замер. Может, если не двигаться, его оставят в покое? Мальчик ждал. Глаза понемногу различали детали. Когда он уже стал себя успокаивать, что рядом никого нет, просто не может быть, он ощутил движение, после чего рядом закачалась ветка. Закачалась под чьей-то тяжестью.
      Дини не дышал. Расширенными глазами он изучал расплывчатое пятно, и только осознание, что оно небольшое, сдерживало ребёнка на одном месте. Пятно зашевелилось, приобретая более конкретную форму, и Дини узнал в нём летучую мышь. Само по себе в этом существе не было смертельной опасности, но понимание того, что летучая мышь явно преследовала его, вырвала у мальчика крик. Дини вскочил и бросился прочь.
      Он бежал, глухо подвывая, несколько раз снова падал, но тут же поднимался. Впереди ослабла чернота - лес переходил в поле. На опушке мальчик остановился. Он уже не мог бежать, не хватало дыхания. Уверенный, что, наконец, оторвался от мерзкого существа, он всё-таки смотрел назад, изучая расплывчатую массу деревьев. Дыхание приходило в норму. Прождав несколько минут, Дини вяло улыбнулся. Мальчик повернулся, готовый продолжить путь.
      В метре перед ним с одной из нижних ветвей дерева свисала злополучная тварь.
      Зрелище оттолкнуло мальчика, и он попятился, медленно осел на землю. Сейчас видимость была лучше, и Дини различал контуры летучей мыши почти отчётливо. Загнанным, парализованным кроликом он смотрел на жутковатое существо, имевшее особенность висеть вниз головой. Бежать не имело смысла. Эта тварь вовсе не собиралась терять его из вида. К счастью, оно не совершало попыток нападения. Казалось, летучая мышь всего лишь держала его в поле зрения, неясно было только, как долго она будет этим довольствоваться.
      Боясь пошевелиться, Дини следил за мышью и пытался вспомнить, что слышал от взрослых про этих существ. Ничего особенного в голову не приходило. Между тем рассвет набирал силу, обнажая малейшие детали во внешнем виде назойливого преследователя. Тупая бульдожья мордочка, её покрывают многочисленные кожные наросты. Короткая рыжеватая шерсть упругого тельца. Его облегают крылья, свисающие миниатюрными тёмными плащиками. Уши рождают ассоциацию с самой обычной полевой мышью. Не видно только глаз. Кажется, они закрыты.
      В какой-то степени успокоенный неподвижностью летучей мыши, Дини приподнялся, стараясь не издать ни одного шороха, выждал почти минуту и сделал пару шагов в сторону. Тварь не пошевелилась.
      Дини сделал ещё пару робких шагов. Результат тот же. Летучая мышь никак не отреагировала. Окрылённый этим маленьким успехом, Дини вспомнил, что летучие мыши охотятся по ночам, днём же они спят. Ночь почти отступила. Мальчик, не сводя с существа взгляда, стал удаляться. Когда летучая мышь пропала из поля зрения, Дини, наконец, перестал пятиться и ускорил шаг.
      Очень скоро ребёнок осознал, что потребность во сне подкашивает ноги, он не замечал этого раньше лишь из-за страха перед странным преследованием. Теперь потребность накрыла его запоздавшей волной, и вопрос о пристанище пришлось решить за считанные минуты. Не рискуя выходить на открытое место, мальчик устроился на опушке леса, под первым попавшимся густым кустом. Он оглянулся, убеждаясь, что один, но глаза уже закрывались сами собой. Дини провалился в мягкую тёплую пасту сна.
      Прежде чем встало солнце, обозначив начало нового дня, на одну из ветвей кустарника, под которым устроился мальчик, опустилось существо с мышиной головой и крыльями, натянутыми на лапы крохотными чёрными парусами. Оно свесилось вниз и замерло безжизненной тушкой, но ребёнок этого не видел.
 
      4
      В этот день Дини обогнул ещё три деревеньки. Он всё ещё находился во владениях барона Магбура и неосознанно стремился, чтобы его увидело поменьше людей. Не хотелось, чтобы ему что-то помешало, пусть даже вероятность этого была призрачной, идти дорогой, которая позволит увидеть родителей. Пока остаётся хоть немного еды, он не войдёт ни в одну из деревень.
      Он проснулся, когда день уже подкрадывался к середине своего пути, и первое, что предстало его взору, была летучая мышь, висевшая меж ветвей кустарника. Хотя мальчик не различил бы две отдельные особи, он не сомневался, это была та самая тварь, от которой он скрылся на рассвете.
      Некоторое время мальчик созерцал застывшее существо почти с благоговейным трепетом. Даже ребёнку было понятно, что летучие мыши не преследуют отдельно взятого человека, они сами избегают людей. Почему же именно с ним происходит то, чего не должно быть? И что это за летучая мышь?
      Между тем существо не шевелилось, явно погруженное в сон. Мальчик закинул на плечо котомку и беззвучно удалился.
      Он по-прежнему не выходил к дорогам, полагаясь исключительно на интуицию. Как он ни экономил остатки еды, к вечеру в сумке оказался лишь жалкий кусочек овсяной лепёшки. В сумерках он снова услышал знакомый шелест - его нашла летучая мышь. Дини вздрогнул, но так как ничего страшного не происходило, он двинулся дальше. Летучая мышь то исчезала на некоторое время, то опять глухо вспарывала воздух почти над самой головой. Иногда садилась на ветку, повиснув в своей излюбленной позе, и провожала ребёнка взглядом. Затем, после очередной непродолжительной паузы, вновь появлялась в поле его зрения.
      Дини спать не хотелось, и он шёл вперёд, спрашивая себя, как ему удастся заснуть, зная, что рядом кружит такое омерзительное существо. В то же время мальчик понимал, до рассвета он не дотянет, до спасительного рассвета, когда есть уверенность, что странный преследователь сам погрузился в сон. К полуночи, когда усталость стала облеплять тело тягучей бесплотной массой, появилась уверенность, что летучая мышь, преследующая его с такой равнодушной настырностью, относится к существам-вампирам. Существам, питающимся и кровью людей. О таких не раз рассказывала мать, убеждая его приходить домой прежде, чем землю прикроет плащ сумерек.
      Что если летучая мышь только и ждёт, когда Дини провалится в крепкий сон? Во тьме срединной ночи эта мысль переросла в уверенность. Сонливость же окружала его, обволакивала одурманивающим дымом.
      В конце концов, когда мальчик стал раз за разом спотыкаться, он присел на землю, откинувшись на ствол молодого бука, вытянул ноги. Глаза он усилием воли держал открытыми. Если не спать, летучая мышь-вампир не тронет его. Ей необходимо пристроиться рядом с тёплой кожей, скрывающей вены, по которым течёт пригодное ей в пищу, не торопясь пристроиться. Жертва должна спать, чтобы прокусить преграду безосязательно для неё. Дини сказал себе, что отдохнёт лишь чуть-чуть. Пять минут. Может, десять. Отдохнёт и пойдёт дальше.
      Голова опускалась сама собой, глумясь над ослабшей волей. Дини вскинул её, веки, казалось, надо поднимать руками. Летучей мыши поблизости не было. Наверное, притаилась, ждёт. Дини попытался встать, понимая, что вот-вот станет поздно, и не смог. Голова железным ядром норовила скатиться к земле. Мальчик застонал, его разрывали страх и потребность во сне, горячими лошадьми тянули в разные стороны.
      Призрачный шелест складчатых крыльев. Призрачная тень.
      Летучая мышь опустилась на ветку ближайшего дерева, свесилась, завернувшись в смятые скатерки крыльев.
      Дини видел её во мраке смутно, но и этого было достаточно, чтобы почуять ожидание в этом крохотном уродливом тельце. Однако это недолго отгоняло сон, бесплотная плита которого превращала тело в подмоченное, сырое тесто. Мальчик тихо заплакал, захлюпал носом.
      -- Ну, что тебе надо? - глухо просипел он. - Что? Я хочу спать, не трогай меня.
      Летучая мышь не шевелилась, и ребёнок заплакал чуть громче. Как будто услышав его, существо, встряхнувшись, расправилось и упорхнуло в чернильную вязь леса.
      Дини некоторое время настороженно оглядывался, но даже не заметил, как переступил грань, за которой его подхватил сон.
      Спустя час к нему присоединилась летучая мышь, потяжелевшая после того, как насытилась благодаря косуле, дремавшей в пяти минутах полёта отсюда.
 
      5
      Утро началось с суетливых, покрытых ледяной коркой страха поисков на теле отметин, что могли оставить зубы летучей мыши.
      Тварь безжизненно свисала с ветки в нескольких метрах, мальчик не сомневался, что она провела ночь рядом с ним. Он изучал собственное тело долго, прислушивался к ощущениям в нём и всё-таки вынужден был признать, что летучая мышь не тронула его. Он не ослаб от потери крови, её следов нигде не было, и мальчик с облегчением вздохнул. Он по-прежнему не приблизился к пониманию того, почему летучая мышь постоянно находится рядом, но ему оказалось более чем достаточно, что тварь не пытается полакомиться его кровью.
      Одновременно с ушедшим страхом заурчало в желудке. Мальчик был голоден уже вчера, растягивая остатки пищи, и новый день отметил это с непреклонной откровенностью. К счастью, голод был притуплен сном, Дини рассчитывал пройти немало, прежде чем станет невмоготу. Главное - не думать о еде.
      Это получалось от силы до полудня. Затем в желудке стало подсасывать, и, обходя очередную деревеньку, ребёнок с сожалением посмотрел в её сторону. Упорства ему было не занимать, но вскоре нытьё в животе практически превратилось в боль.
      Спустя ещё несколько часов, когда свет на восточной части неба поблек, мальчик признал, что ему придёться зайти в следующее селение, добыть пропитание. Он не сможет идти и идти голодным бесконечно долго. Рано или поздно он повернёт к людям. Зачем же тянуть, когда кушать хочется уже теперь?
      Деревенька, почти такая же крохотная, как и его родная, встретилась ему на пути, когда вечер вступил в свои права. Дини, не колеблясь, вышел на дорогу. Правда, увидев первые дома, мальчик почувствовал себя неуютно. Ему придёться выпрашивать еду. Он никогда раньше не делал этого, он вообще не задумывался над этим. Когда он становился голоден, родители, по мере сил, кормили его. Теперь, столкнувшись с неизвестной ранее необходимостью, ребёнок ощутил подавленность. Он даже остановился, и нечто опять потянуло его к лесу, прочь от теснившихся, подпиравших друг друга домишек.
      В этот момент он снова вспомнил о родителях. Если не попросить еды, он ослабнет настолько, что не сможет осилить дорогу. Не сможет увидеть мать, отца, сестру. Он представил лицо матери, ожидающей его где-то в конце этого пути, и память услужливо предоставила то, что она когда-то ему говорила. Будь откровенен с самим собой. Гони прочь ложную скромность, будь естественным. Если ты хочешь что-то и не можешь найти сам, не важно, из-за малого возраста или ещё по какой-то причине, если желание твоё не несёт в себе червоточины зла, не стесняйся, попроси у кого-нибудь. Удовлетворят ли твоё желание, это другой вопрос. Ты же должен прислушаться к себе, иначе нечто, выплеснувшись много позже, только принесёт нехорошие последствия. В конце концов, лучше попросить, чем украсть. Стучите, и вам откроют, добавила мать и, оглянувшись, зябко повела плечами. Это тоже была фраза из древней несуществующей книги.
      Дини мягко, нежно улыбнулся, впитывая ласковый образ матери, заполнивший сознание, и ступил в деревню. Кроме обретённого спокойствия, он рассчитывал к тому же, что летучая мышь, наконец, отстанет от него. Всё-таки людское поселение - не лес.
      Именно в этой деревеньке ему суждено было открыть в себе некий невообразимо мощный пласт, который в дальнейшем зазубринами выбил из гладкого течения жизни множества городов все последующие события.
 

      Дар
      1
 
      Женщина, застывшая на крыльце, выглядела едва ли не пожилой, хотя Дини интуитивно почувствовал, что она молода. Что-то подсказало ребёнку, что всему виной незримая вуаль горя, укрывшая её лицо.
      Она вышла из дому с кастрюлькой в руках, выплеснуть воду. Увидев ребёнка, замерла. Дини не только не стучал в дверь, даже не приближался к дому, просто проходил мимо, но за минуту до того, как появилась женщина, что-то задержало его. Мальчик остановился, непонимающе разглядывая дом, самый обычный дом для такой деревеньки, остановился, хотя паутина сумерек оплетала улочки, и он рассчитывал покинуть селение, провести ночь вне его пределов.
      Он уже не был голоден, и его ни что тут не удерживало. Дини получил еду в первом же доме, куда постучал. Ему открыла пожилая пара, мальчику понадобилось несколько слов, чтобы старики вынесли ему лепёшек, молока и даже кусочек ветчины. Глядя, как ребёнок ест, неуверенно предложили ему зайти в дом, провести у них ночь, но Дини робко отказался. Старики не настаивали, пожелав счастливого пути, на прощание дали ему несколько лепёшек, и мальчику пришлось уходить. Он двинулся на другой конец деревни, чтобы уже там свернуть с дороги к лесу. Кругом было пусто. Одновременно с долгожданной приятной тяжестью в желудке, он испытывал необъяснимую тревогу.
      Он не прошёл и половины деревеньки, когда рядом пронеслась уродливая тень, встряхнувшая неподвижный сиреневый воздух. Летучая мышь снова нашла его. Теперь Дини пожалел, что не принял предложения стариков. Быть может, проведи он у них ночь, за следующий день получилось бы оторваться от назойливого существа. Летучая мышь, пронёсшись всего один раз, исчезла, но мальчик не испытывал по этому поводу иллюзий. Он всё равно собирался ночевать в лесу.
      Практически на окраине селения, между последних домов он и остановился. Забыв на минуту про летучую мышь, забыв о стремлении поскорее покинуть деревеньку. Он не успел осмыслить причину остановки, прежде чем его присутствие обнаружила хозяйка дома.
      -- Ты не здешний? - спросила женщина после недолгой паузы, голос мягкий, как ткань тёплого одеяла.
      И ещё в нём присутствовали интонации, указывавшие, что женщина только что плакала.
      Дини качнул головой, непроизвольно отступил на один шаг, хотя в хозяйке, как и в самом доме, не было ничего несущего опасность.
      -- Ты, наверное, голодный? - снова спросила женщина.
      Мальчик по инерции качнул головой, затем, спохватившись, испытал мгновенный стыд и яростно замотал головой. Судя по всему, женщина не рассмотрела его второй жест, либо восприняла по-своему.
      -- Тогда зайди, я накормлю тебя. Еды немного, но кое-что есть.
      Дини сделал шаг к крыльцу, тут же отступил назад на этот самый шаг.
      -- Спасибо, тётя, - наконец, заговорил ребёнок. - Меня недавно покормили. Не беспокойтесь, спасибо.
      Она улыбнулась. В густеющих дрожащих сумерках Дини не мог этого видеть, он уловил лишь слабое изменение мимики на лице хозяйки.
      -- Зайди, не бойся, - сказала она. - Даже если ты действительно не голоден, никогда не помешает покушать плотно. Особенно одинокому маленькому мальчику. Да и негоже идти ночью по лесу. До следующего селения ты нескоро дойдёшь
      Теперь в её голосе явственно проскальзывали усилия, которые она прилагала, чтобы не разрыдаться.
      У неё что-то случилось, подумал Дини. Скорее всего, горе с кем-то из близких. Мальчик уже осязал это, как угадываешь в компании человека, внутренне похожего на тебя. Теперь Дини не смог бы ей отказать, испытывай он даже отвращение к еде. Не смог бы только потому, что боялся усилить её боль даже такой мелочью, как отказ.
      Кроме того, он вспомнил про летучую мышь. Вряд ли тварь потеряет его окончательно, раз уж прилетела за ним в деревню, но это был хоть какой-то шанс.
      Вслед за женщиной Дини вошёл в дом.
 
      2
      -- Не смотри туда, - сказала она, когда усаживала его за стол.
      Единственная произнесённая фраза относилась к чему-то, находившемуся в дальнем, самом тёмном углу большой комнаты, из которой и состоял этот дом. После чего женщина молча выставила перед ребёнком миску, наполнила её жиденькой, но вкусно пахнущей кашицей, положила рядом кусочек пшеничной лепёшки. Самый дорогой сорт хлеба в этих местах.
      Несмотря на любопытство, шевельнувшееся неосязаемой медузой в тёмной прибрежной воде подсознания, Дини заставил себя смотреть перед собой. Родители давно научили его правильно вести себя в гостях. Если хозяева просят что-то не делать, это надо выполнить в первую очередь.
      Поначалу это оказалось несложно.
      От каши, на вид не очень аппетитной, пахло сказочно, почти шикарно, и этот аромат с лёгкостью отогнал любопытство, замешанное на едва уловимой тревоге. Дини вдруг понял, что его нельзя было назвать сытым. Он лишь приглушил голод благодаря старикам, живущим на другом конце деревушки. Иначе и быть не могло - голодать последние несколько дней. Снова ему на пути встретился добрый человек, и вовремя. В противном случае ему пришлось бы просить еду уже в следующей деревеньке.
      Пока он кушал, женщина дважды отходила к углу, утопающим в застывшем желе темноты. Дини догадался, что там стоит топчан, на котором...кто-то лежит. Похоже, ребёнок, не взрослый. Судя по глухим звукам.
      Когда мальчик вылизывал миску остатком лепёшки, женщина что-то тихо пробормотала лежащему, и в голосе было столько скорби, что Дини почувствовал сеть разбегающихся по спине пупырышек. Теперь, несмотря ни на какие приличия, он не смог отводить глаза и посмотрел на женщину. Да, она стояла подле ребёнка. Мальчика, может, чуть младше самого Дини. Дини не мог рассмотреть детали, но сомнений не было - ребёнок болен. Серьёзно болен.
      Ему вдруг стало не по себе. Примешивался стыд. У этой милой женщины, возможно, при смерти ребёнок, и, несмотря на своё горе, она пригласила в дом чужого. Не просто пригласила. Накормила, предложила ночлег. Дини испытал мощнейшее желание что-нибудь для неё сделать.
      Женщина подошла к нему, спросила подавленным голосом:
      -- Покушал?
      Дини благодарно качнул головой.
      -- Спасибо вам большое. Очень вкусно.
      -- Ты можешь спать здесь, - она указала на кровать, стоявшую в противоположном от топчана углу.
      Дини уже поднялся, но всё-таки не выдержал и спросил о том, что его терзало. Мать говорила, не бойся задавать вопросы, не бойся показаться смешным, особенно, если это продиктовано не праздным любопытством.
      -- Скажите, там...ваш сын?
      Она опустила глаза, кивнула.
      -- Он, наверное, заболел? - прошептал Дини.
      На щеке у женщины крохотной прозрачной льдинкой блеснула слеза. К ней присоединилась вторая.
      -- Да, заболел, - чуть слышно подтвердила она. - Ты ложись, уже поздно.
      Дини не колебался. Вернее, не успел. Он шагнул от стола, не заметив, как сами собой вырвались слова:
      -- Можно я подойду к нему?
      Женщина вскинула голову, но промолчала. Возразить ей помешали неожиданность и удивление. Пока она осмысливала происходящее, Дини уже оказался подле топчана.
      И встретил взгляд глаз на исхудавшем, подёрнутом болью лице.
 
      3
      От ребёнка исходил ощутимый жар. Дини почувствовал его ещё прежде, чем опустился к телу вплотную.
      Сказать, сколько мальчику лет, было сложно. Реальный возраст искажали худоба и одеяло, размывавшее и без того тщедушную фигурку. Хотя мать несколько минут назад натянула одеяло до самого подбородка, оно оказалось стянуто до пояса. У мальчика повышалась температура. Дини почему-то уже знал, что у сына хозяйки жар усиливался под вечер, под утро же температура сильно падала. Дини не смог бы объяснить, откуда взялось это знание, но сейчас он особо это и не анализировал. Его притянул вид ребёнка, погрузил в себя.
      В свете нескольких свечей лицо казалось покрытым прозрачной шершавой плёнкой. Жар обильно усеял высокий лоб ребёнка матово поблёскивавшими капельками пота. Белки глаз испускали лихорадочный отблеск, струящийся, норовивший распространиться во тьме подобно пару. И во всём теле, в позе, в блеске глаз, даже в каплях потах читалась боль.
      Дини, не отводя своего взгляда, нашёл руку мальчика. Та с неожиданной силой сомкнула пальцы челюстью некоего изголодавшегося существа. Ребёнок вцепился в Дини, как засасываемый трясиной. При этом он почти не шевелился, только рука. Боль цепко держала его в лежачем положении. Капли пота на лбу уплотнились. Казалось, лоб усеяли крошкой битого стекла.
      Он обречён, шелохнулось в сознании Дини посторонним, пришедшим извне голосом. Обречён и знает об этом. Мать не смогла бы скрыть это от него, к тому же дети в большинстве своём обладают сильно развитой интуицией, когда речь идёт о линии, очерчивающей территорию их собственной жизни. Вряд ли женщина могла позволить себе вызвать лекаря из ближайшего города, медицина нынче - удел богатых. Знахари, берущие по минимуму, иногда, если совсем с бедных, вообще ничего, есть далеко не в каждой деревне, к тому же они - всего лишь простые смертные и не могут творить чудеса. Сейчас ведь развелось столько болезней. Некоторые поначалу не опасны, скрывают собственную сущность, и уже после, когда становится слишком поздно, выплёскивают себя чёрным убийственным потоком. Болезни - бич последних десятилетий, по-своему они гораздо опаснее недостатка продуктов питания, многочисленных банд, произвола баронов.
      Дини с нежностью, переплетённой с сильнейшей тоской, смотрел на мальчика, ощущая в голове странную суматоху, как если бы он должен был и мог поскорее придумать какой-то спасительный выход.
      Между лопаток возникло покалывание, похожее на покалывание в ноге, если её отсидеть. Мириады иголочек вонзались в кожу, рождая сеточку легко переносимой боли. Покалывание распространилось на шею и затылок. Дини чувствовал волнение стоящей за его спиной женщины, он буквально осязал, как она хочет сказать, что её сын умирает, что пусть он поспит, и мальчику, созерцающему его так долго, лучше отойти и тоже попытаться заснуть.
      Вместо этого женщина шагнула к сыну, отерла ладонью пот с лица. И снова отступила.
      Дини опустился на колени рядом с больным, будто прозвучал неосязаемый сигнал, призывающий к дальнейшим действиям. Ребёнок, в глазах которого мелькнуло удивление с крупицами надежды, ослабил хватку, и Дини высвободил руку. Подушечками пальцев он коснулся тела ребёнка, медленно, осторожно. Даже сквозь тонкую, пропитанную потом ткань рубашки Дини почувствовал, какая горячая кожа на груди мальчика.
      Пальцы медленно спустились ниже, к животу ребёнка. Глаза больного расширились, дыхание застыло, как существо, притворившееся мёртвым. Дини испытал странное ощущение: ребёнок, поедавший его взглядом, удалялся и одновременно Дини погружался в него. Он не знал, что именно делает, он как будто отдался течению невидимой реки, и его несло, несло. Покалывание, слегка ужесточившееся, уже рождавшее ощущение припекающих солнечных лучей, завладело им полностью, погружая в некий транс. Дальнейшее Дини воспринимал отстранённо, казалось, он смотрел на происходящее со стороны, и ребёнком занимался вовсе ни он.
      Теперь рука ощупывала тело более требовательно, тщательнее. Она опустилась ещё ниже, к паху. Здесь пальцы нащупали опухоль, она вздулась так, что не вмещалась в руку. Дини не заметил её сразу только потому, что живот мальчика прикрывало одеяло. На ощупь образование было мягким, таким же горячим, влажным, как и всё тело, но даже с такой маскировкой оно не могло скрыть свою инородность.
      Именно эта опухоль грозила убить ребёнка, она посылала во все органы тела стрелы боли, и ей даже не надо было расти до невероятных пределов. Опухоль закончила рост, теперь она просто высасывала жизненные силы, беспощадно, с монотонностью запущенного механизма.
      Дини накрыл ладошкой этот бугор чуждой плоти, мягко, почти с нежностью, как предмет, принадлежащий сейчас другому, но который он бы хотел забрать с собой.
      Женщина прижала руки к груди и созерцала происходящее широко распахнутыми глазами.
      Дини почувствовал, как покалывание потоком крохотных насекомых переходит в левое плечо, в руку, в ладонь. Концентрируется в ней, рождает ощущение руки, опущенной в горячее тесто, правда, с очень-очень притупленной болью, почти отсутствующей.
      Продолжая держать руку на мерзком образовании, Дини закрыл глаза.
 
      4
      Скатерть тишины, укрывавшей дом снаружи, была усеяна лишь незаметными крошками тягучих звуков цикад. Почти чистая тишина. Внутри же её ласково касалось лишь ровное дыхание двух спящих детей.
      Женщина, стоявшая в центре комнаты, изредка прерывала созерцание собственного ребёнка, чтобы бросить благоговейный взгляд на маленького гостя, посланного её дому неизвестным переплетением обстоятельств. Сейчас горела только одна свеча, и лица детей были укутаны мягким, тёплым мраком, уже не пропитанным, как прежде, угрозой. Женщина стояла и пила ощущение таявшего внутри льда, чья толщина, скапливаясь день ото дня, грозила задушить её раньше, чем её глаза увидят смерть сына.
      Похоже, чёрная тень, висевшая над ребёнком последние дни, пронеслась мимо, оставив после себя лишь холодное дуновение прошедших болей и страхов.
      Женщина непроизвольно вспоминала то, чему оказалась свидетельницей, перебирала это в голове снова и снова. Она не видела, как мальчик закрыл глаза, она больше следила за реакцией своего ребёнка. Она беспокоилась, что странное поведение Дини, несмотря на его намерения, причинит сыну боль. Но ничего подобного не произошло. Наоборот ребёнок расслабился. Впервые за мириады последних часов его лицо размягчилось, впитало плёнку напряжения, вызванную беспрерывной болью. Женщина не понимала, что происходит, мальчик просто сидел рядом с сыном, положив ладошку на то место, что и являлось центром, сутью мучений ссохшегося тельца, но это было не важно. Важным был результат.
      Её сын уже не кряхтел от боли, глухо и безысходно, как прежде. Более того, он уснул. Она видела расслабленное лицо, закрытые глаза, и хотя некоторое время она не верила в это, материнским чутьём понимала, что это так. Она застыла, боясь каким-нибудь неосторожным движением разрушить это немыслимое достижение.
      Женщина не пошевелилась и ничего не сказала, даже когда странный мальчик, подарив её сыну сон, поднялся, стряхивая с себя распавшуюся кору оцепенения, напоминая лунатика, с полуприкрытыми глазами пересёк комнату и рухнул на предложенную ранее кровать. Рухнул, как будто провалился сразу на самое дно беспробудного сна. Позже она лишь наклонилась к сыну, убедилась, что он спит. Ребёнок не мог заснуть по-настоящему уже несколько дней. Женщина поколебалась и осторожно приложила руку к его животу. Уверенности не было, но ей показалось, что опухоль уменьшилась. Не желая сглазить поспешной надеждой, она заставила себя отойти от сына и подождать до утра.
      Ей можно было ложиться самой, в предыдущие ночи она, как и её ребенок, практически не спала, но сон не давался в объятия ещё долго. Лишь, когда тьма снаружи шевельнулась, испуганная идущим ещё где-то за пределами человеческого восприятия рассветом, женщина позволила себе лечь и вскоре погрузилась в озеро сна, в котором тревога, наконец, превратилась в ил, невидимый её острому материнскому глазу.
      Она спала, когда её маленький гость проснулся. Дини подошёл к ребёнку, сопевшему с лёгкостью и непосредственностью годовалого младенца, приложил руку, убедился, что опухоль практически исчезла, и, обведя комнату взглядом, подхватил свою котомку и плащик.
      После чего постоял ещё несколько минут, ощущая во рту нежный привкус пшеничной лепёшки, и покинул дом.
      Уходя, он не заметил существо, свисавшее тёмным продолговатым комком на одной из ветвей ближайшего к дому дерева.
 
      5
      Дини вошёл в следующую деревушку не потому, что испытывал голод. В котомке ещё оставались лепёшки, к тому же, несмотря на утомительный переход, кушать почему-то не особо хотелось, только пить. И Дини, как щенок, припадал к каждому ручейку, пил до ощущения тяжести в животе, наполнял флягу и лишь затем шёл дальше.
      Он сделал только одну остановку и теперь, в сердцевине вечера, рассчитывал получить ночлег. Но и это не являлось причиной.
      Его тянуло в людское поселение, что-то смутное, мягкое, но при этом очень сильное, непреклонное. Это была часть его дороги, и он не мог пройти целое, избежав какой-то части.
      Мальчик вспоминал случившееся прошедшей ночью, как сон, хотя и знал, что это вовсе не было сном. Он почти не размышлял об этом, лишь отстранённо, урывками. Казалось, он слишком устал, чтобы думать даже о том, о чём приятно думать. Событие просто было, и этого оказалось достаточно. Интуитивно он чувствовал, что не сможет себе ничего объяснить, если даже попытается, он сделал доброе дело, и некий анализ уже не нёс в себе насущной пользы.
      И он снова полагался на интуицию. Отец как-то сказал, что в человеке есть всё, в каждом человеке. Каждый из нас способен сделать практически всё, просто люди не знают об этом. Нужно лишь прислушаться к себе. Прислушаться не к тому, что тебе говорит мозг, подёрнутый страхом, сотней различных желаний и некоей логикой, рождённой мнением окружающих тебя людей, совсем не к этому. Мозг - отличительная особенность человека, вознёсшая его, но мозг одновременно и его проклятие. Прислушаться надо к тому, что внутри, к сердцу.
      Мальчик свернул к деревушке, не спрашивая себя, идёт ли он сюда, чтобы кого-нибудь вылечить. Не спрашивая, сколько будет таких людей или как быть, если он пройдёт всё селение, так никого не отыскав. Он просто шёл предназначенной дорогой.
      У первых домов его нагнала летучая мышь. Она дважды спикировала, едва не задев крыльями плечо мальчика, и на время исчезла. Дини заставил себя успокоиться, всё-таки он знал, что это произойдёт. Если ничего изменить нельзя, лучше примириться, не терзать себя понапрасну.
      Деревенька была укутана тишиной, некоторые дома уже пытались бороться с подступившими сумерками, испуская тусклый свет, рождённый зажжёнными свечами. Дини медленно шёл, созерцая домики. Изредка ему встречались люди, спешащие домой после дневных трудов, но никто из них не заговаривал с мальчиком. Нынче было немало бродяг разного возраста. Мальчик прошёл две трети деревеньки, прежде чем что-то почувствовал. К этому моменту он уже настраивался на ночлег в лесу, за деревней. Попроситься в чей-то дом, означало попросить и еды, но Дини это не устраивало. Он не был голоден, и не хотел ущемлять кого бы то ни было сейчас, без конкретной необходимости.
      К этому моменту у него уже появилась, несмотря на все старания, червоточинка беспокойства. Мелькнула мысль, что случившееся в предыдущей деревне, являлось лишь единичным случаем, неким озарением, которое подобно чуду бывает раз в жизни. Но ведь теперь он так хотел помочь хотя бы кому-нибудь!
      Откуда-то справа, из крохотной улочки, истекал колеблющийся свет. Кто-то держал зажжённый факел, возможно, несколько. Слышались приглушённые голоса, фыркнула лошадь.
      Дини повернул в направлении этих звуков и шевелящихся отблесков скрытого пламени. Спустя минуту ему открылся дом, добротный относительно деревни в целом, лошадь, запряженная в подводу, и с десяток людей. Большинство из них стояли молча, неподвижно и казались бесплотными тенями. Лишь одна женщина глухо причитала и суетилась, бросаясь то к одному мужчине, замершему на крыльце, угрюмому, потухшему, то к другому, медленно и неумолимо идущему к подводе, рядом с которой стоял невысокий старик. Судя по добротной одежде, дорогому плащу, это был лекарь, вызванный в эту деревню. Мужчина, стоявший на крыльце, был мужем причитавшей женщины. Из нескольких реплик, которыми он обменялся с лекарем, из малопонятных обрывочных причитаний женщины Дини составил примерную картину происходящего.
      Старший сын хозяев дома получил травму ноги, и, хотя местный знахарь за символическую плату ещё раньше наложил повязку, позволившую кости срастись, подростка подстерегла новая беда - заживающая рана загноилась. Они вызвали лекаря, хотя это и больно ударило по их семейному бюджету, но было поздно. Тот поставил свой диагноз, утверждая, что необходимо отнять конечность, чтобы парень вообще остался жив. Мать подростка, всё ещё не веря, что иных, кроме ампутации, вариантов нет, молила лекаря, сделать что-нибудь. Без ноги её сын будет мало отличаться от трупа.
      Мужчина в одежде лекаря пытался игнорировать её, и женщину, в конце концов, пришлось сдерживать собственному мужу. Прежде чем сесть на повозку, лекарь остановился, оглянувшись на несчастную, как бы отдавая дань её горю. Его хмурое лицо отнюдь не несло печать безразличия, но и он ничего не мог изменить. Затем он забрался на повозку, и старик, державший лошадь за узду, вывел её со двора.
 
      6
      Женщина заголосила ещё громче. Казалось, она, наконец, осознала, что произошло на самом деле. Осознала, что их с мужем поставили перед выбором, дать сыну умереть или сохранить его жизнь в виде искорёженного обломка.
      Дини колебался. Здесь находилось слишком много людей, и это было не то же самое, что предложить помощь одной женщине, подкошенной непримиримыми обстоятельствами, готовой согласиться на что угодно. Её муж выглядел слишком угрюмым, почти до жестокости. Конечно, виной тому было горе, но выражение его лица добавило мальчику нерешительности. Дини не был уверен, что у него что-нибудь получится.
      Что будет, если он лишь без пользы отнимет у них время?
      Нет, Дини не боялся, что его прогонят пинками, с гневными криками или, тем более, исполосуют розгами, как шарлатана, вздумавшего посмеяться над чужим горем. Точнее, мальчик не думал об этом. Его заботило другое. Каково будет этой женщине, после вспыхнувшей надежды, снова погрузится в чёрное скользкое месиво безысходности и отчаяния? Ощущения, последующие после вспышки ложного солнца, ещё сильнее прожгут её душу.
      В этот момент он заметил, что угрюмый мужчина как-то странно скрючился, на секунду прикрыл лицо рукой, тут же убрал её и выпрямился. Полумрак не позволял видеть детали, но Дини догадался, что муж женщины быстрым движением руки стёр с лица слёзы и постарался, чтобы никто этого не заметил. Одновременно сквозь плач женщины Дини услышал хлопки крыльев летучей мыши, она возникла из ниоткуда в ветвях ближайшего тополя.
      Мальчик шагнул из вязкой тени в переплетающиеся круги ирреального света, рождённого факелами.
      Мужчина, по-прежнему сдерживавший в объятиях женщину, заметил это движение и повернул к мальчику голову.
      Дини снова замер. Для второго шага, как ни странно, понадобилось ещё больше усилия. Как обычно бывало в критической ситуации, сознание тронул голос отца. Ты можешь сомневаться, это вполне естественное человеческое состояние. Но лишь до того, как начал что-то делать. Если же начал, то уже не сомневайся.
      Ребёнка будто подтолкнули. Ещё несколько робких шагов.
      Какой-то мужчина, то ли родственник хозяев, то ли слуга пробормотал:
      -- Тебе что здесь надо? Не до тебя, - он взмахнул рукой. - Иди, может, в другом месте подадут.
      Дини не обратил внимания на это замечание, теперь его переполняла решимость, и он подошёл к хозяевам вплотную. Теперь его заметила и женщина.
      -- Можно я пройду к вашему сыну? - тихо и в то же время настойчиво произнёс Дини. - Пожалуйста.
      Женщина перестала плакать, мужчина ослабил хватку рук, в нерешительности разглядывая невесть откуда взявшегося ребёнка. Тот быстро добавил:
      -- Я только попробую помочь ему и, если у меня ничего не получится, я сразу уйду.
      Никто не произнес ни слова. Все зачарованно смотрели на него. Бесспорно, если бы не шок от пережитого, его бы прогнали. Во всяком случае, не пустили бы в дом. Но сейчас их состояние было податливым воском, лепи, что хочешь, и немыслимая при других обстоятельствах просьба не встретила противления. Не дождавшись определённого ответа, Дини медленно, робко прошёл к открытой двери.
      Хозяева вышли из оцепенения лишь, когда он оказался внутри.
      Их сын лежал на кровати в передней комнате. Здесь главенствовал специфический запах тяжело больной, умирающей плоти. Парень лежал с закрытыми глазами, лишь, когда Дини вошёл, несколько секунд изучал его бессмысленным взглядом. Затем снова закрыл глаза. На вид ему было не меньше пятнадцати.
      Дини опустился на колени рядом с кроватью. Нога подростка чуть повыше колена была забинтована, и из-под этой ткани проглядывала чернота, пропитавшая кожу, как бумагу. Прежде чем Дини приложил к повреждённому участку обе ладони, он почувствовал в них такое знакомое покалывание. Подросток только один раз приоткрыл глаза, когда чьи-то руки, горячие, пульсирующие, прикоснулись к нему. После чего он не открывал их, пока не заснул.
      Когда всё закончилось, и чернота уступила место серому оттенку, уже не так не похожему на живую человеческую плоть, Дини не смог даже встать. Он опустился на пол прямо возле кровати и тут же погрузился в сон, больше похожий на забытьё. Хозяину пришлось на руках отнести ребёнка на свободную кровать.
      Дини проспал всю ночь, утром его покормили, и он снова заснул, чтобы встать лишь к вечеру. Его уговаривали остаться, хотя бы провести в доме ещё одну ночь, но мальчик всё-таки ушёл. На прощание ему наложили целую котомку еды.
      Покидая деревушку в сумерках, Дини заметил, как его опять сопровождает летучая мышь.
 

      Книги Ордена талхов
 
      1
      Всполохи пламени лизали холодные стены узкого коридора, ведущего вглубь башни, не удовлетворившись безвкусным лакомством, проворными бесплотными ящерицами убегали прочь. Чтобы вернуться и повторить всё сначала.
      Драго смотрел в спину провожатому, нёсшему факел, и наряду с другими вопросами, иглами пронзавшими мозг, спрашивал себя, принадлежит ли тот к ордену Талхов. Конечно, он не знал всех в лицо, особенно из тех, кто окружал Старха, главу монашеского Ордена. Однако с трудом в сознании укладывалось, что в окружении имелись люди столь отталкивающего вида.
      Когда Драго увидел человека, ожидающего внизу, у начала винтовой лестницы, этого пути на верхние этажи, его передёрнуло. Он всегда считал себя человеком в меру отрешённым, чтобы не реагировать не только на чью-то внешность, но и на вещи похуже, и всё же не сдержал непроизвольной реакции. Высокий мужчина с плотностью каменной глыбы, которую не скрадывала даже широкая одежда, обладал приплюснутой физиономией то ли обезьяны, то ли бульдога. Маленькие поросячьи глазки не имели ресниц, подбородок увечил чёрно-фиолетовый шрам. Лоб и щёки были покрыты россыпью крупных, продолговатой формы бородавок. Казалось, на его лице благополучно и незаметно для хозяина устроились пиявки, обожравшиеся кровью настолько, что им было лениво отлепиться.
      Урод ничего не сказал, даже не кивнул, призывая за собой, просто окинул подошедшего взглядом, пустым, как покинутая пещера, и повернулся, чтобы после ни разу не оглянуться.
      Драго не сразу выбросил его из головы, мысль, что он мог и вскрикнуть, не выглядела такой уж неправдоподобной. Любопытно, как сочетается внешность провожатого с одним из тезисов монашеского ордена, ратующего не только о духовной, но и о физической чистоте?
      Впрочем, это было мелочью. Гораздо серьёзнее предстоящая аудиенция с главой ордена Талхов. Драго пытался выдавить из собственных размышлений побольше догадок относительно собственного положения, прежде чем он предстанет перед Стархом. Признаться, было от чего зайти в тупик.
      Драго входил в когорту монахов-воинов. Орден, несмотря на официальную политику смиренного паломника, несущего народу лишь просвещение и покаяние, имел остро отточенные зубы, вроде бы скрытые, но распирающие губы, которые их прикрывали. Воины составляли в ордене одну пятую. В своей массе они также были неоднородны. Часть из них, небольшая, возможно, пять-десять процентов, не только учились сражаться любым оружием или без него, не только тренировали тело, но и обогащали разум тем, что хранила библиотека ордена. Именно из них в дальнейшем формировалась смена монашеской правящей элиты. Но и этот переход осуществлялся постепенно, в несколько этапов, они растягивались на долгие годы. Попасть в приближённые к главе ордена было делом сложным, зачастую одна ошибка перечёркивала многолетние усилия. Чаще необходима была выносливость, обычная выносливость поднимающегося по длинной-длинной лестнице, и даже природный ум, способность к обучению отступали на второй план.
      Драго, принадлежащий к талхам с рождения, не задумывался над сутью этого многовекового монашеского образования. Он жил, используя преимущества реки, несущей его вперёд, и не задавался вопросом, что будет, если в один прекрасный день попытаться плыть против течения или же просто свернуть к берегу. Не задумывался до недавнего времени.
      В его сознании Орден вёл свои истоки с начала Мира, рождённого Великой Катастрофой. Об этом знали даже крестьянские дети. До Великой Катастрофы не было ничего, одна Пустота, хранившая в своём чреве сжатое Время, которое сжималось всё больше и больше, и, в конце концов, произошёл взрыв, породивший ту самую Великую Катастрофу, преобразовавшую Мир. Мир, который с самого начала был чем-то устоявшимся. Ещё в стародавние времена был Правитель Всех Заселённых Земель, бароны, крестьяне, ремесленники. И монашеские ордена. Главным из которых, самым мощным, самым просвещённым являлся орден Талхов. Он казался чем-то незыблемым, и спрашивать, правильно ли Орден скользит по воде жизни, казалось, по меньшей мере, абсурдным.
      Драго шёл дорогой, дарованной судьбой, познавая премудрость, позволявшую не терзаться понапрасну вопросами, возникавшими у любого простого смертного. Благодаря не только природной гибкости, первоосновы хорошего воина, но и живому уму Драго был определён в воины ещё с детства. Один из этапов продвижения вперёд предполагал наличие Учителя. Обычно это был пожилой монах, опытный во всех отношениях, и в учениках у него ходила лишь небольшая группа, человек пять-семь. Если кто-то из молодых монахов преодолевал этот этап, его Учитель мог рассчитывать на вступление в приближённые к главе Ордена. Таким образом, заинтересованность была обоюдная. Сами ученики были лишены какой-либо конкуренции. Они не знали, по каким критериям кто-то опережает остальных, и они также не знали, какое количество человек пройдёт этот этап. Оно могло быть разным: от одного до всех сразу.
      Этап предполагал эпизодическое общение с самим главой Ордена. Либо с кем-то из его Совета - трёх старцев, высказывавших собственное мнение по какой-нибудь важной проблеме, прежде чем глава принимал окончательное решение. В основном Главный монах Ордена задавал ученикам разные вопросы, реже что-то рассказывал, и его редкие посещения превращались в своеобразный экзамен, оценку которого ты мог никогда и не узнать.
      Этап также предполагал часы, проведённые в библиотеке Ордена. Были Свободный час - каждый из учеников в сопровождении Учителя выбирал книгу на свой вкус и мог, не уходя, конечно, воспользоваться её знаниями. И ещё час Бдения. В отличие от Свободного этот час был единственным за всё время ученичества. Он предполагал ночь, проведённую в библиотеке. Считалось, эта ночь наедине с древними книгами пропитает монаха необходимой аурой. Кроме того, монах оказывался единственным стражем библиотеки на несколько долгих часов, пока обычный охранник, тоже старый опытный монах, удалялся вздремнуть. В некотором роде час Бдения являлся допуском на экзамен, после которого молодой монах мог пройти дальше. Либо свернуть на иную стезю.
      Драго было тридцать лет, возраст, не раньше которого монахи вообще оказывались в учениках, однако к этому моменту он уже приходил к Учителю три года. Драго был очень перспективным. Не зря же ему первому из его группы был предложен час Бдения.
      К этому моменту до него уже как несколько лет назад дошли слухи, которые в детстве могли показаться лишь бреднями спятившего еретика.
      До Великой Катастрофы, преобразовавшей Мир, не было никакой Пустоты. До Великой Катастрофы на Земле была иная цивилизация, более мощная и развитая. И её создали такие же люди.
 
      2
      В библиотеке Ордена стояла тишина склепа, где само Время стёрло в пыль даже кости покойников. Каждый шаг разлетался меж стеллажей, заставленных книгами, плотными комками эха. Длинные ряды, маленькими лабиринтами уходящие в темноту, казалось, расступались, давая осторожным, ирреальным звукам полную свободу.
      Драго с благоговением трогал робким взглядом полчища старинных фолиантов, испускавших из себя запах Вечности.
      Седовласый монах, чья судьба некогда распорядилась, быть стражем библиотеки, задержал взгляд на том, кому суждено было этой ночью постигнуть час Бдения. Драго почувствовал этот взгляд и постарался придать своему лицу более правдоподобную отрешённость, как и подобает истинному талху.
      -- Теперь ты остаёшься здесь один, - тихо сказал монах, и эхо, отпущенное на волю, робко зашелестело в самую сердцевину загустевшего меж стеллажей мрака. - Помни, эти книги - мозг Ордена, и на некоторое время он останется в твоей власти. Это великая честь. Но и великая ответственность. Помни также, в час Бдения нужно молиться Небу. Позже у тебя окажется достаточно времени, чтобы получить абсолютно все знания, что скрывают эти книги, если, конечно, на то будет воля Провидения.
      Голос стража, вкрадчивый, мягкий, хранивший обманчивость маленького огонька, могущего в любой момент превратиться в свирепое, ничем не скованное пламя, замолк. Несколько секунд где-то в глубине библиотеке эхо ещё шуршало полами своего невидимого плаща, но, в конце концов, тишина Вечности впитала и эти звуки. Седовласый старик поклонился и спустя мгновения растворился на выходе.
      Драго остался один. Минуту он смотрел вслед охраннику, как будто рассчитывал, что тот передумает и вернётся. Молиться, сказал старый монах. Молиться, чтобы благоденствие коснулось каждого человека Всех Заселённых Земель.
      Драго не имел ничего против.
      Однако его жгло нетерпение, настоянное на неких смутных, неудовлетворённых терзаниях. Терзаниях, рождённых тем, что он услышал два года назад от Лона, входившего в его группу учеников. Вряд ли их можно было назвать друзьями, Драго держался достаточно обособленно. Тем более, предполагалась, что все талхи - братья, и дружба получалась чем-то излишним. Так или иначе, они общались не чаще, нежели с другими молодыми монахами, но Лон тяготел к тому, чтобы нечто, предназначенное не для всех ушей, сообщать именно Драго.
      Лон был сыном еретика, казнённого, когда его ребёнку не исполнилось и двух лет. Насколько это было связано с тем, что якобы знал Лон, Драго не мог сказать. Он просто слушал. Наверное, Лон и рассказывал ему так много, что Драго выглядел отрешённей других, и, значит, более надёжным, менее болтливым. Драго слушал, давно поняв к своим годам, что любые слова, несущие какую угодно информацию, не могли взяться на пустом месте. Любая, самая невероятная ересь. Драго к тому же любил анализировать, откуда пошли даже те мнения, которые он с самого начала заносил в ошибочные.
      Лон, хоть они и находились в келье одни, говорил шёпотом:
      -- Можешь не верить, но до Великой Катастрофы люди жили уже несколько тысячелетий. Они создали невиданную цивилизацию, которая и рухнула в результате Великой Катастрофы. Выжило очень мало людей, - Лон помолчал и добавил. - Это знал ещё мой отец.
      Драго никак это не прокомментировал, лишь посмотрел на приятеля.
      Лон вспыхнул, будто Учитель услышал из его уст ругательство.
      -- Эти люди, до Великой Катастрофы, были такими же, как мы, очень похожими. Правда, они...говорили на сотне языках, и...и звали их странными именами, совсем не такими, как наши.
      На этот раз Драго не смог укрываться шалью всё той же отрешённости:
      -- Скажи мне, пожалуйста, зачем людям, если они были такими же, как мы, понадобилось столько языков? Куда проще пользоваться одним.
      Драго всегда критически относился к любому, даже незыблемому утверждению, втайне он гордился такому отношению к окружающему миру, хотя и стремился подавить гордыню. Он предпочитал лично пройти тот этап, отвечающий за ту или иную истину, и подсознательно понимал, что это просто у него в крови.
      Лон смутился, приоткрыл рот, и Драго подумал, что приятель выкрутится. Скажет что-нибудь типа, это одна из загадок Прошлого, которое современники несправедливо нарекли Пустотой. Но Лон выдохнул, тяжело, как-то замучено и признался:
      -- Не знаю.
      Возможно, именно эта искренность зацепила Драго, заставила поверить в то, что такое может быть! Много месяцев спустя, вопреки себе, Драго сам коснулся этой темы каким-то незначительным вопросом. Когда же разглагольствующий Лон услышал более серьёзный вопрос, не поговорить ли об этом с Учителем, он побледнел.
      -- Не выдумывай! Вообще никому не говори об этом! Никому! Если что, я тебе тоже ничего не говорил, я отрекусь от своих слов, скажу, что на меня наговаривают. Мать как-то сказала, о том, что было до Великой Катастрофы, знают Старх и его Совет. И ещё самое близкое окружение.
      -- Почему же они не скажут об этом всем талхам? - задал Драго веский вопрос.
      Лон замахал руками.
      -- Это нельзя знать ВСЕМ! Если тебе суждено, и тебя приблизят, тогда ты об этом узнаешь.
      Лон уже уходил, когда повернулся и чуть слышно прошептал:
      -- Говорят, в библиотеке Ордена есть...какие-то книги, что были ещё до Великой Катастрофы. Они - самое настоящее подтверждение, что не было никакой Пустоты.
      Драго помнил этот разговор слово в слово. Подтверждение - в библиотеке.
      И вот он оказался здесь без Учителя, без других учеников, оказался здесь один.
 
      3
      Библиотека находилась в башне, главенствовавшей над основным монастырём ордена Талхов, ровно посередине между верхним этажом и фундаментом. Наверху располагались кельи главы Ордена и его Совета. Ниже шли другие помещения, игравшие роль хранилищ для реликвий, различного оружия и продуктов.
      После чего располагался этаж, отведённый под библиотеку.
      Драго был один на целом этаже, но это ни о чём не говорило. Очень близко, всего лишь полтора десятка метров кверху, находился сам Старх. Ещё ближе были другие люди. То, что библиотека предоставлена в его полное распоряжение, являлось скорее иллюзией, и Драго понимал это. Если за ним каким-то образом не следили, то, во всяком случае, были начеку. Если не сам охранник, кто-нибудь другой обязательно. Нужно молиться, сказал монах-охранник, именно молиться, а не просматривать книги. Последнее ему предоставят позже.
      Если на то будет воля Провидения.
      Или, вылепив смысл на иной манер, Драго мог уже никогда тут не оказаться.
      Молодой мужчина смотрел во тьму стеллажей и жадно вдыхал сладковато-пыльный запах тысяч фолиантов. Возможно, он находился здесь в последний раз. И это не могло не сказаться. Он понимал, что никакое здравомыслие не удержит его.
      Максимум, на что его хватило, это выждать полчаса хоть для какой-то уверенности, что никто вдруг не появится. Затем Драго стал медленно, часто останавливаясь, обходить стеллажи, вглядывался в книги, изредка брал какую-нибудь, убеждался, что она не имеет отношения к некоему Прошлому, и двигался дальше. Чуть больше, чем за час, он обошёл всю библиотеку. За это время он не один раз силой заставлял себя класть очередную книгу, цеплявшую его моментально, заставлял потому, что она, несмотря на весь интерес, никак не приоткрывала ту дверцу, которую он искал.
      Драго вернулся к выходу из библиотеки, выглянул на лестницу, ведущую вверх и вниз. На несколько минут застыл в задумчивости. Почему-то он верил, что Лон говорил правду, что Лон действительно слышал не ересь, а нечто, рождённое у осведомлённых источников. Драго усиленно думал, и, в конечном итоге, догадка шевельнулась внутри очнувшейся кошкой.
      Ну, конечно, если подобные книги есть, они не могут лежать на виду. Либо в библиотеке есть тайник, либо, что гораздо хуже, эти книги вообще находятся в другом месте. Например, где-нибудь в комнатах Старха. Или в одном из хранилищ. Скорее всего, было именно так, и в какой-то степени Драго испытал разочарование. И всё же он решил довести поиски до конца, ведь больше такого случая могло и не представиться. Прежде, чем действовать, он пустил себя по следу неумолимой логики, как говорил им Учитель. Можно разложить по полочкам любую запутанную ситуацию, нужно лишь сосредоточиться, отстраниться от всего, что не касается данной проблемы, и смотреть на вещь чужими глазами.
      Это принесло свои плоды. Драго предположил, что тайник, если он, конечно, существует, находится в глубине библиотеки. Мужчина прошёл туда, взяв сразу две свечи. Изучил, не торопясь, тыльную стену, прикрытую пыльными портьерами и фресками. Ничего. Он уже собирался уходить, бросив эту затею, что-то особенно мудрёное так быстро всё равно не найдёшь, кроме того, в этом случае он наверняка оставит следы. Однако глаза его напоследок изучили пол. В отличие от большинства других помещений, где пол был каменным, в библиотеке его покрыли деревом. Драго бросил взгляд под ноги непроизвольно, перегородка между этажами вряд ли вместила бы тайник для древних книг. С другой стороны Драго не мог знать, сколько существует этих книг, и каково необходимое для них помещение. Но этот случайный, непроизвольный взгляд позволил обнаружить тонкую истёртую ковровую дорожку, укрывшую небольшую полосу у тыльной стены. Драго даже удивился, что не заметил её сразу. В другой ситуации он почувствовал бы стыд, что пропускает подобные детали, но сейчас он уже осязал, как поджимает его время. Всё ещё не веря, что ковровая дорожка может скрывать нечто ему необходимое, так, на всякий случай, он приподнял её и оттащил в сторону.
      Под ней ничего не оказалось. Обычный пол.
      Вздохнув, Драго потянул дорожку на прежнее место. Резко остановился. Зрение что-то уловило. Драго поднёс поближе свечу и заметил на полу плоское кольцо. Кольцо вряд ли можно было почувствовать под ковровой дорожкой, если наступить на него, и также сложно увидеть из-за одинакового с полом цвета. Драго коснулся кольца рукой и, когда потянул его на себя, следом за ним потянулся прямоугольный кусок пола. Это был люк, скрывавший под собой сгусток темноты, из которой пахнуло пылью и сухой древней бумагой.
      Драго отпрянул, кольцо вырвалось из рук, и люк с глухим стуком захлопнулся.
      Драго оглянулся. Прислушался. Если не считать сердечного аккорда, ничего не изменилось, то же беззвучие. Сглотнув, он медленно потянулся к люку, нашарил кольцо, поколебался и всё-таки снова поднял крышку. Откинул её. Отсветы робкого огонька свечи заставили тьму внизу подрагивать бесформенной тушей некоего гигантского существа, заточённого в этой потайной комнате. Драго медлил, то ли ожидая чего-то, то ли успокаивая собственное тело, противившееся предполагаемому спуску. Медлил, хотя осознавал, что время уходит.
      Наконец, он подхватил одну из свечей, спустил ноги, нащупал ступеньки лестницы, ведущей вглубь черноты и начал спуск. Тьма отступала скукожившейся дымной тучей, которую изгоняют порывы ветра, жалась к стенам неожиданно узкой комнатки, сворачивалась по углам, уплотнялась в них, стремясь не пустить свет хоть в какое-то место.
      Драго замер, достигнув пола. Оказалось, он мог, подпрыгнув, достать крышку люка. Расставив руки в стороны, он касался двух стеллажей с книгами. Две другие стены комнаты, вдоль одной из которых крепилась металлическая лестница, находились не дальше метра от его дрожащих пальцев, один шаг, и мужчина коснулся бы и их. Стеллажи были узкие, каждая полка вмещала только один ряд книг. Их было немного, особенно если сравнивать с теми, что заполняли саму библиотеку, но от них что-то исходило, Драго почувствовал это. Книги были ДРУГИМИ! Не только их внешний вид, несмотря на невероятный жизненный срок, бывший каким-то лощёным, более богатым, что ли. Казалось, эти книги даже стояли на полках как-то иначе, более естественно. И это притом, что визуально они грозили рассыпаться, стоило к ним притронуться.
      Возможно, это ощущение заставило Драго потерять ещё минут пять, он лишь разглядывал книги, не решаясь притронуться к ним. Когда он всё-таки взял одну, невероятно светлую для такой вещи, как книга, ему почудился какой-то звук.
      Звук наверху, в библиотеке.
 
      4
 
      Драго застыл.
      Он как будто раздвоился, и одна часть требовала, буквально вопила открыть хотя бы эту книгу, просто заглянуть в неё. На худой конец спрятать её за пазуху. Но ни в коем случае не уходить отсюда, из этого затаившегося мира, ни с чем. Другая часть требовала проявить чудеса скорости и ловкости, уйти отсюда, не оставив следов, прежде чем его обнаружат.
      Он, конечно, не знал, что его ждёт в этом случае. Но вряд ли это станет плюсом, если даже окружение Старха или, от кого там это зависело, посчитает, что он, Драго, прошёл путь ученичества, и ему положено узнать то, что не доступно другим. Даже в этом случае. Причина - он должен идти вперёд той дорогой, какую проложили предшественники, путь разумной постепенности. Ни в коем случае не опережать Судьбу, плавной рекой несущую его к истине, иначе это привлечёт лишь нехорошие обстоятельства, и, в конце концов, истина останется вне пределов его досягаемости. Драго понимал это.
      Как и то, что ситуация ухудшится до не предсказуемых глубин, если его вовсе не посчитали готовым подняться на следующую ступень в иерархии Талхов.
      Правая нога шагнула к лестнице, одновременно руки протянули книгу к полке. И всё-таки та глубинная сущность живой любознательной личности, горячим потоком будоражившая мозг, заставила на секунду распахнуть книгу. Дрогнувшая свеча едва не потухла. Обманчивый свет позволил увидеть строки всего на мгновение. Прежде чем книга оказалась захлопнута и всунута на прежнее место, Драго заметил, что шрифт разительно отличался от виденного ранее. Он не был таким плавным, изящным, как в современных книгах, скорее жёстким, неумолимым, категоричным. Он был ЧУЖИМ. Подобное действительно могло родиться только в каком-то ином мире.
      Вряд ли бы Драго понял смысл этих строк, даже имей он несколько часов, и книга, наконец, оказалась на полке. Уже взбегая по лестнице, он почувствовал, как внутри нечто возопило, требуя вернуться и схватить одну из книг. Тем не менее, было поздно. Драго выскочил из тайника, суматошно опустил люк, и ему показалось, что, несмотря на осторожность, крышка всё-таки хлопнула. Свеча в руке погасла, но, к счастью, была другая, которую он оставлял на полу. Мужчина поправил ковровую дорожку и лишь после этого замер, прислушался.
      На секунду возникла мысль, что звук ему померещился, и его окатило волной облегчения. Однако слух тут же что-то уловил. Что-то смутное, малореальное, но всё же появившееся не без помощи живого существа. Чьи-то шаги?
      Спустя несколько секунд смутный размытый шорох действительно перешёл в лёгкие шаги. Драго уловил их только благодаря эху. В его сторону кто-то шёл. Мелькнула уверенность, что он пойман, как неудачливый вор-новичок. Наверняка это приближался монах-охранник. То ли он что-то услышал, то ли подошло время возвратиться в библиотеку. Драго увидел себя мечущимся кроликом, ударявшимся о прутья клетки, беспомощно отскакивавшим и снова бросавшимся в бессмысленную борьбу.
      Отстранись, воскликнуло то, что являлось стержнем монаха-талха. То, что в нем, прежде всего и тренировал Учитель. Отстранись и спаси то, что ещё можно спасти в данной ситуации.
      Драго выпрямился, расслабился. Сделал глубокий вдох.
      Где-то, в другой Вселенной, раздавались всё те же неумолимые шаги.
      Драго сделал долгий, затяжной выдох, испуская вместе с ним тревогу, завёрнутую в полотно из битого, раскрошенного стекла сотен суматошных обрывочных мыслей. В голове образовалась пустота, после чего на смену ей пришло хладнокровие, упорядоченное и осмысленное, как если бы Драго стоял на вершине холма и просто созерцал линию горизонта, без помех, без спешки.
      Благодаря этому Драго смог увидеть ситуацию глазами постороннего. Монах-охранник ещё не заметил его, и какие-то секунды в запасе имелись. Драго уже совершил оплошность - он должен был находиться ближе к выходу и молиться, но никак не стоять в глубине библиотеки. Впрочем, это уже не исправить. Главное - не выдать, что он обнаружил тайную комнату. Он не оставил там следов, никто его там не видел, и, значит, решающим теперь было его поведение, мимика. Он не должен выдать себя сам.
      Расслабься, никакого напряжения. Особенно в лицевых мускулах.
      Охранник подходил медленно. Он не звал молодого монаха, проходившего в библиотеке ордена час Бдения, он шёл молча. Охранник просто искал его. Драго и не надеялся, что пожилой монах опустится так, чтобы уподобиться женщине, испуганной отсутствием ребёнка. Только не это. Талх, особенно опытный, должен оставаться невозмутимым при любых обстоятельствах, даже в момент собственной казни, хотя это, конечно, уже высшее мастерство.
      Наконец, Драго уловил тень, превратившуюся в расплывчатую фигуру. Драго мог опуститься на колени, закрыть глаза, изобразив моление, это как раз совпадало с его предстоящим объяснением. Однако старый монах, скорее всего, почувствует фальшь, поэтому Драго подхватил с пола свечу и двинулся навстречу.
      Монах-охранник заметил его, остановился, ожидая. Драго приблизился, тоже остановился на расстоянии трёх метров. Старик впился в него царапающим, ощупывающим взглядом. Он ничего не спросил, не вымолвил ни слова, только рассматривал, как будто хотел определить уже по внешнему виду, чем занимался испытываемый. Драго почтительно молчал. Заговорить первому - не только проявить элементарную невежливость, но и заранее поставить себя на место оправдывающегося.
      Кроме того, в эту минуту у Драго мелькнула уверенность, что старик стремился идти бесшумно, стремился увидеть молодого монаха первым. Драго буквально осязал это, силясь выдержать этот взгляд, сотканный из множества не доступных ему мыслей.
      Казалось, молчание длилось саму Вечность, вызывающее молчание, непозволительное, какое-то откровенное. Оно клубилось плотным, не позволявшим полнокровно вдохнуть, дымом и одновременно давило тяжким грузом.
      -- Почему ты здесь? - подал голос старый монах.
      Драго ждал этого, и всё-таки охранник заговорил настолько неожиданно, что ему стоило серьёзных усилий сохранить невозмутимое выражение лица. Драго выдержал паузу, чтобы затолкнуть дрожь поглубже, очиститься от неё, и ответил:
      -- Отец, в этом величественном месте я не мог сидеть без движения. Эти книги жгут меня тем, что хранят. И, чтобы молиться, мне пришлось ходить взад-вперёд. Кое-как я сосредоточился только здесь, в глубине этого хранилища мудрости.
      Драго умолк, ожидая реакции. В горле образовался ком, но мужчина не решался его сглотнуть - это неминуемо придало бы его лицу оттенок вины либо страха. Слабый оттенок, но вряд ли это укрылось бы от пронзительно-орлиного взгляда монаха-охранника. Между тем ком в горле рос, распухал поражённым сосудом.
      Снова потянулись секунды, вялые, медлительные, как очнувшиеся от зимней спячки насекомые. Превратились в минуту, вторую.
      Третью.
      Это не стало бы настоящей, изощрённой пыткой, если бы всё было действительно так, как говорил Драго. Однако ему пришлось вынести это испытание.
      Старый монах так ничего и не сказал. Он медленно кивнул, неопределённый жест, Драго так и не понял, что он означает, затем повернулся и пошёл назад. Драго ничего не оставалось, как пойти следом за охранником.
 

      Пророчество
      1
      На следующий день Драго получил приглашение к Старху.
      Он не спал практически всю ночь. Думал, пытался предугадать, что принёс ему час Бдения. Монах-охранник проводил его к выходу, перепоручил провожатому и напоследок сказал, что Драго обязан находиться в своей келье, не отлучаясь, молиться весь следующий день и никого не принимать.
      С одной стороны в этом не было ничего особенного, подобное рекомендовали всем прошедшим час Бдения, но Драго напутствие охранника не понравилось. Казалось, от него потребовали ждать своей участи, не пытаясь скрыться. В некотором роде так и было. После часа Бдения возможны любые перемены. Но может остаться всё по-прежнему. Если бы речь шла о том, продвинется ли он дальше или нет, Драго просто бы лёг на кровать и выспался. Какой смысл гадать о том, что от тебя не зависит? Но его по-настоящему волновало другое - догадался ли старый монах, что Драго проник в тайник? Проверяли комнату под полом библиотеки после ухода испытываемого или всё-таки нет? И, если да, какой участи ему ожидать? Драго ведь никогда не слышал о подобных преступлениях или, если это правильнее, проступках.
      Ещё больше ему не понравилось, когда не появился Лон, хотя день перевалил за середину. Приятель знал о часе Бдения Драго и никак не сдержал бы любопытство, имея в крови свойство игнорировать мелкие запреты. Конечно, Лон мог быть занят, жизнь талха, проходившего этап ученичества, очень насыщенна, но приятель должен был найти выход, освободиться на минуту, пусть даже такой примитивный, как естественная нужда.
      Создавалось впечатление, что Драго незримо охраняют, и Лона просто-напросто не пустили. Когда же к нему заглянул сам Учитель и бесстрастно сообщил о главе Ордена, уверенность Драго в этом окончательно окрепла. Учитель тут же вышел, Драго даже не успел рассмотреть выражение его лица, заговаривать самому он не рискнул.
      Драго поднялся, выглянул из единственного крохотного окошка, но это ничего не дало. Он видел лишь часть пустого внутреннего дворика длинного одноэтажного здания, где помещались кельи учеников. Впрочем, не было смысла в некоей серьёзной охране. При желании Драго мог покинуть монастырь незамеченным, однако этим он ничего бы не выгадал. Он станет изгоем, а тот, кто изгнан из талхов, уже ни к кому не прилепится - его все будут чураться почище, чем прокажённого.
      И Драго отдал себя в руки судьбы. В конце концов, он не знал, что именно его ждёт, и, значит, всё могло измениться в лучшую сторону.
      Уже стемнело, когда снова заглянул Учитель и сообщил, что Драго ждёт провожатый. Ждёт у входа в башню. И на этот раз Драго не задал ему ни единого вопроса. Это был бы признак слабости или даже вины. Драго решил, что легче идти вперёд, не зная собственной участи.
      И он оставался в неведении до тех пор, пока провожатый с пиявками бородавок на лице не ввёл его в небольшую тускло освещённую залу. Где его уже ждали. Здесь было больше света, чем на лестнице или в коридоре, однако Драго пришлось некоторое время привыкать к своеобразному освещению.
      На дальней стене, у которой и располагались ожидавшие молодого монаха люди, был прикреплён факел, но его свет оставлял их лица в тени. С десяток свечей, разбросанных по периметру помещения, лишь слегка приподнимал вуали полумрака. Урод равнодушно, без налёта подобострастия, поклонился и бесшумно вышел. Драго остался наедине с четырьмя неподвижными фигурами, казалось, сотканными из загустевших кусков мрака.
      Старха он узнал сразу, прежде чем глаза привыкли к освещению и подтвердили это. Глава Ордена в сидячем положении казался выше остальных, хотя это было не так. Просто он сидел на некотором возвышении, занимая центральное место. Подобно простому монаху его голову покрывал капюшон рясы, хотя под ним пряталась копна длинных волос - признак элиты талхов. Рядовые члены Ордена, конечно, брили голову наголо. Широкая ряса скрадывала фигуру Старха, делала её бесформенной, но Драго слышал, что на самом деле телу главы Ордена позавидует любой из молодых монахов.
      Трое других монахов, составлявших Совет, были одеты в одинаковые плащи, скромные на вид, но явно из дорогой ткани. Все трое были седовласы, будто Боги, сошедшие на Землю, вершить Всемирный Суд. По правую руку от Старха сидел Луж. Поговаривали, что из трёх, входящих в совет, официально имевших равную силу голоса, именно Луж обладал особенным влиянием на главу Ордена. Он и сидел ближе других. В случае смерти Старха или его тяжёлой болезни, главой Ордена становился Луж. Слева от Старха располагался Занл, худощавый, мелкий, ниже остальных. Справа от Лужа сидел Уинар. Волосы его казались посыпанными мукой, настолько яркой была седина, тело было плотнее, чем у других.
      Драго почти не различал их глаз, но чувствовал, что они смотрят на него, пристально, изучающее, они будто испытывали его взглядом, прежде чем испытать словами.
      Молчание длилось долго. Верный признак того, что из него хотят вытянуть как можно больше, прежде чем состоится собственно разговор. Драго неплохо справлялся с собой. Правда, под этими стрелами взглядов он не мог ни о чём думать, вся энергия уходила на то, чтобы оставаться бесстрастным, но в данный момент суетливые размышления, терзавшие, пока он поднимался на верхний этаж башни, были не особенно нужны.
      Неожиданно Луж пошевелился, и Драго, внутренне вздрогнув, приготовился к началу разговора. Однако никто из четырёх старцев, сидящих полукругом, не произнёс ни слова. Лишь спустя ещё три-четыре минуты Старх, наконец, заговорил:
      -- Хорошо, Драго. Можешь взять себе стул и сесть.
      Голос был мягкий, уверенный, пропитанный внутренней силой. Не властью, именно силой ума и достоинством отдельно взятого человека.
      Драго склонил голову.
      -- Спасибо, отец, но в твоём присутствии я предпочитаю стоять.
      Никто никак не отреагировал на эту дань уважения подчинённого, лишь Старх сделал неопределённый жест рукой, но он мог означать что угодно, даже "как хочешь".
      -- Ты прошёл час Бдения, - Старх сделал паузу и продолжил. - Твой Учитель считает, что ты обладаешь более острым умом, чем его другие ученики. При этом ты воин, не уступающий многим опытным монахам.
      Драго осторожно поклонился. Холод, хозяйничавший внутри, начал отступать. Конечно, поторопившись с выводами, он мог и ошибаться, и начало разговора ещё ни о чём ни говорило, но сдерживаться было свыше его сил. Похоже, его рандеву в потайную комнату осталось незамеченным. Это было самым главным. Не важно, прошёл он этап ученичества или нет, для упорного всегда остаётся шанс продвинуться дальше, но не для того, кто нарушил общие правила талха.
      -- О твоей дальнейшей судьбе в нашем братстве мы поговорим позже. Но прежде, чем сообщить, зачем ты вызван, позволить задать тебе один вопрос.
      Драго напрягся, интуитивно, не успев ни о чём подумать.
      -- Скажи, что было до Великой Катастрофы?
 
      2
      У Драго спёрло дыхание. При этом он старался не измениться в лице, что было особенно сложно, если учесть, что иглы их взглядов впились в кожу ещё больнее.
      Что это было? Провокация? Хотят, чтобы он признался лично?
      Он смотрел на главу Ордена, но перед глазами почему-то возникло лицо Учителя. Какой бы проступок не совершил талх, говорил тот, он не терзается этим. Если всё позади, если ничего нельзя изменить, терзаться бессмысленно. Нужно лишь сделать выводы на будущее, но ни в коем случае не обращать их в прошлое.
      Получалось, Драго, отстраняясь от найденного в библиотеке, мог даже признаться в содеянном, это уже не имело значения. Почему-то Драго воспротивился подобной мысли. Что если никто всё-таки не следил за ним во время часа Бдения? Как они докажут это, если он не оставил в тайнике никаких следов? Отрицай! Возможно, этот отдающий жутью вопрос вовсе не является ударом в спину, и для него у главы Ордена имеются свои причины.
      Пауза затягивалась, и Драго суматошно, так и не сумев расслабиться, искал подходящий ответ. В конце концов, чувствуя, что дольше тянуть нельзя, и он выдаст себя, Драго склонился к тому, что должен официально знать каждый монах.
      -- До Великой Катастрофы не было ничего. Одна Пустота.
      Старх чуть заметно кивнул.
      -- Драго, а ты не задумывался, насколько верной является эта истина?
      Драго сглотнул. К счастью, он уже достаточно владел собой.
      -- Зачем, отец? Ведь это же истина!
      Старх снова кивнул, непонятно, удовлетворённый ответом или нет.
      -- Да, истина, но кто её придумал? - Старх не спрашивал, он размышлял, и Драго промолчал. - Тот, кого мы не знаем и никогда не видели. Тот, кто был таким же смертным. Тот, кто был отягощён терзаниями и проблемами, как и большинство остальных людей. Между тем это не совсем так.
      Старх подался вперёд, родив в голове Драго иллюзию, что он вот-вот коснётся молодого монаха протянутой рукой, хотя между ними было никак не меньше пяти метров.
      -- Я имею в виду Пустоту.
      Трое старцев из Совета зашевелились, точь-в-точь люди, которым стало неуютно от посторонних разговоров. Драго сейчас хотелось только одного - скорее уйти отсюда. Пусть Старх замолчит, остановится на том, что уже сказал, и Драго избегнет чувства, что его посвящают в тонкости некоего преступления, после чего он также станет незримым соучастником. Однако Старх продолжал:
      -- Впрочем, не только Пустоту. И Великую Катастрофу тоже. Конечно, она была, но только её сущность извратили за столетия религиозные учения.
      По-видимому, на лице Драго всё же появилось удивление, и Старх сделал небольшое отступление:
      -- Ты спрашиваешь, почему наш могучий Орден не вносит в жизнь это Знание? К сожалению, люди в большинстве своём слабые существа, и, чтобы спасти их, приходиться идти на искажения. Настоящее Знание повредит им. Очень давно один из моих предшественников вместе с Советом Ордена принял решение хранить истинную суть о Великой Катастрофе. Это было мудрое решение. Возможно, отчасти благодаря ему человечество когда-то выжило. Чтобы тайна оставалась прежней, со временем истину пришлось закрыть даже для большинства самих талхов.
      Драго вздрогнул. Происходящее оказалось сильнее его самообладания. Это не укрылось от Старха. Он никак не отреагировал, но Драго почувствовал это.
      -- Тебе выпала честь прикоснуться к Знанию, Драго, - шёпот Старха чем-то напоминал шипение поверженной змеи. - О причине этого ты узнаешь чуть позже.
      Драго заставил себя поклониться в знак признательности. В голове царил сумбур. Разложить его и тем самым уничтожить было нереально - Старх не делал пауз и сыпал стрелами фраз одна за другой.
      -- Великая Катастрофа отнюдь не создала этот Мир. Она едва не убила его. До неё была мощная цивилизация, наша по сравнению с ней - недоразвитый ребёнок. Те люди начали подчинять себе даже Природу. Их было очень много, у них были города, где проживало людей больше, чем сейчас на Всех Заселённых Землях.
      Драго с благоговением представил подобное скопление человеческих тел, и это получилось с громадным трудом.
      -- Что же случилось? - вырвалось у Драго, и он смутился, что заговорил без приглашения.
      Однако это не вызвало неудовольствия ни у кого из четырёх человек, сидящих перед ним. Похоже, они понимали, что ситуация, мягко говоря, отличается от обычной.
      -- Эпидемия. Люди Прошлого могли лечить многое, буквально творить чудеса, но появилась зараза, против которой они так и не нашли спасения. Три четверти умерло за считанные недели. Остальные умирали постепенно, большинство - из-за условий, которые стали неприемлемы после прежнего устройства жизни. В живых осталось мало, и они влачили жалкое существование. Лишь их потомки, приспособившись, дали некое развитие. Дали начало иному Миру. Нашему.
      Старх ненадолго замолчал. Молчал и Драго, хотя в голове у него мошкарой крутились тысячи вопросов. Прав был Лон, прав! До Великой Катастрофы жили другие люди!
      -- Теперь ты знаешь всё, - заговорил Луж.
      Голос колючий, как порывы северного ветра.
      Драго перевёл взгляд на него. Внутри расплавленным металлом растекался вопрос: почему же вы мне всё это рассказываете?
      Старх мучил его не долго.
      -- О той эпидемии сохранились кое-какие данные. В частности, симптомы, что положили начало. И вот в чём дело, Драго. К нам поступили сведения о больных с этими же симптомами. Сразу с нескольких прямо противоположных мест. Пожалуй, этих людей смогут изолировать, но всё говорит за то, что это не особенно поможет. Нам грозит эпидемия. Та эпидемия, что уничтожила цивилизацию Прошлого!
 
      3
      Драго шумно выдохнул. Казалось, он едва не сорвался в пропасть. Он чувствовал слабость и растерянность. Эффект был сродни тому, как если бы в него целились из арбалета. Возможно, поэтому дальнейшие слова главы Ордена поначалу показались ему полным бредом.
      -- Ты, конечно, ещё не слышал о мальчике, взявшемся неизвестно откуда, идущем по стране и по пути лечащим людей? Вряд ли, слухи о нём только-только начали распространяться.
      Драго непонимающе смотрел на Старха. Резкая смена разговора окончательно сбила его с толку.
      -- Да-да, обычный ребёнок, возраст от семи до двенадцати лет, точнее неизвестно, идёт из деревни в деревню и лечит разные болезни. Иногда за ночлег и еду, но чаще просто так.
      -- Лечит разные болезни? - повторил Драго. - Отец, значит, этот мальчик поможет остановить эпидемию?
      Уинар, сидевший до этого молча, без единого движения, вдруг шумно улыбнулся. Впрочем, он оказался единственным, кто так отреагировал. Старх возразил тем же мягким, но сильным голосом:
      -- Не всё так просто, Драго. По каким-то причинам эпидемия, что грозит Всем Заселённым Землям, не распространяется из одного места подобно другим инфекционным болезням. Она возникает сразу в нескольких точках. Кроме того, мальчик не сможет вылечить сразу многих. По нашим данным, на каждого он тратит какое-то время, после чего ребёнку необходима передышка. Но ни это главное. Главное - этот мальчик обладает иммунитетом к эпидемии. Наверное, единственный из людей теперешнего Мира.
      У Драго сузились глаза.
      -- Откуда это известно, отец?
      Старх опустил голову, как будто давая слово кому-то из Совета, и действительно, заговорил Луж:
      -- Когда Орден Талхов образовывался, ещё в стародавние времена, сразу после Великой Катастрофы, один святой человек выбрал именно его, чтобы передать устное Пророчество. Оно известно лишь главе Ордена и членам Совета и передавалось из поколения в поколение. Мы не имеем права огласить тебе Пророчество полностью, в том виде, в котором оно было изначально, только передадим суть.
      Луж посмотрел на главу Ордена, безмолвно спрашивая, продолжать ли ему или нет. Старх молчал, и Луж продолжил:
      -- Всякому этапу развития человечества предназначен свой Мессия. У людей Прошлого он тоже был. Правда, в несколько иной форме, но это не важно. Так или иначе, но святой человек, имя которого кануло в небытиё, оставил после себя Пророчество, в чьей истине сомневаться не приходиться. Пророчество почти полностью предсказало то, что происходило от момента Великой Катастрофы вплоть до наших дней. И в нём упоминается эпидемия, та же эпидемия, что уничтожила прежнюю цивилизацию. В Пророчестве также упоминается мальчик, идущий вперёд по неведомым для других причинам, лечащий людей и неуязвимый для той самой эпидемии.
      Луж замолчал. То ли давал возможность Драго осмыслить услышанное, то ли давая слово кому-то другому. Заговорил Старх:
      -- Пророчество утверждает, что спасение Мира в этом мальчике.
      Драго осторожно заметил:
      -- Отец, ты же сам сказал, мальчик не в силах остановить эпидемию.
      Старх кивнул:
      -- Да, сказал, и не беру своих слов обратно. Сам мальчик действительно мало чем поможет, к тому же он идёт, кажется, без определённого направления и какой-то логики. Вряд ли он вообще ищет очаги тяжёлых болезней, он просто идёт. Однако Пророчество давно доказало свою истину и, значит, в отношении этого ребёнка оно не ошибается. В Пророчестве даже упоминается то, как постепенно будут распространяться слухи.
      Старх сделал паузу. Драго молчал. Он и так позволил себе слишком много непозволительных при иных обстоятельствах высказываний. Где-то на горизонте подсознания уже маячил недоумение, пропитанное тревогой, почему же ему это всё рассказывают.
      -- Загадка, наверное, оставалась бы сейчас неразрешённой, если бы на неё не потратили годы мои предшественники, - заявил глава Ордена. - Один из них, Занкк, до принятия сана Главного Талха увлекался медициной, химией и алхимией. Он также досконально изучал все сведения об эпидемии, ставшей причиной Великой Катастрофы. Благодаря его знаниям смысл предсказанного в отношении мальчика оказался раскрыт. Всё дело в крови ребёнка.
      Драго вздрогнул. Старх не обратил на это внимания.
      -- Микробы, попадая в кровь, быстро поражают все системы организма. Но у мальчика дар Неба. Его кровь должна убивать бактерии на ранней стадии. Занкк предположил и теоретически доказал, что на основе крови мальчика реально создать вакцину против эпидемии. Это и есть тот шанс, причём единственный.
      Драго не выдержал и всё-таки задал ещё один вопрос:
      -- Отец, значит, этого чудесного ребёнка придёться...умертвить?
      Старх чуть заметно покачал головой:
      -- Не обязательно. Талхи знают способы брать у человека кровь без особого для него ущерба. Другое дело, если для вакцины придётся изъять слишком много крови, поставив тем самым ребёнка на грань...Но даже в этом случае лучше...пожертвовать одно дитя, чтобы спасти Мир, нежели наоборот. В принципе на то он и наш спаситель.
 
      4
      Драго вдруг почувствовал, что первая часть беседы, предварительная, завершилась. Он понял достаточно, чтобы анализировать это не один день. Мальчик. Эпидемия. Пророчество. Вакцина. Правда, сейчас, в данный момент, важнее была его собственная судьба, в конце концов, некая эпидемия была ещё в зачатке и далеко отсюда, к тому же монастырь талхов был твердыней даже для болезней, косивших людей в прошлом. Теперь предстояло узреть собственное место на этом пёстром полотне.
      Драго низко поклонился.
      -- Отец, чем же я заслужил такое, что мне поведали обо всём этом? - в конце длинной фразы его голос дрогнул.
      -- Тем, - тут же заговорил Старх. - Что ты, Драго, от природы очень ловок и вынослив. Нам понадобится твоя выносливость. В данных обстоятельствах она важнее даже опыта пожилых монахов. Ты должен найти этого мальчика и привести сюда. Либо в ближайший монастырь талхов.
      Драго неверяще посмотрел на главу Ордена. Он уже окончательно не контролировал свои эмоции.
      -- Не удивляйся, - негромко предложил Старх. - Это нелёгкая задача. И не спрашивай, почему мы не станем искать мальчишку всеми силами. Об этом не должны знать. Талхи слишком узнаваемы. Кроме того, и это самое важное, когда мы найдём мальчика, нам понадобится какое-то время, чтобы создать лекарство. И нам не должны мешать. Поэтому в неведении относительно того, где находится ребёнок, в первую очередь должны остаться Правитель Всех Заселённых Земель и его люди.
      -- Есть кое-что ещё, - подключился Луж. - Если поиск не будет тайным, причём небольшими силами, до самого ребёнка дойдут слухи об этом прежде, чем мы его найдём. И тогда...Кто знает, не затаится ли он?
      -- Дело не только в этом, - заметил Старх. - Мальчик всё равно будет идти и лечить людей, ему это предначертано. Но открытый поиск привлечёт к нему сотни проходимцев. Кроме того, по следу сможет идти лишь один человек, обычный простолюдин, лишь ему удастся выудить из крестьянских сердец правду.
      Драго снова поклонился.
      -- Это задание - великая честь, но не знаю, достоин ли я её? Справлюсь ли?
      На минуту воцарилось молчание. Именно отсутствием каких-то комментариев глава Ордена и Совет давали понять неуместность этих вопросов.
      Старх добавил:
      -- Не забудь ещё одно. На дорогах сейчас полным-полно бродяг, в том числе и детей. Прежде чем ты захочешь привести мальчика, удостоверься, что это он. В противном случае ошибка будет дорого стоить. Тебе и нам всем. Проверка должна произойти до того, как ты возьмёшь ребёнка. В пророчестве сказано, мальчик лечит людей сам, неосознанно их находит и вряд ли понимает дальнейший процесс. Так что, если его заставить сделать это, возможен срыв.
      Глава Ордена замолчал, напоминая обычного старика, уставшего, придавленного грузом повседневных проблем, и за него продолжил Луж:
      -- Ты пойдёшь пешком. Конь - признак богатых господ, и этим ты отпугнёшь крестьян. Ты пойдёшь в обычном дорожном плаще, но под ним будет ряса нашего Ордена. Это - страховка. На случай, если твоей жизни будут серьёзно угрожать. Воспользуешься этим только в крайнем случае. Возьмёшь короткий меч, кинжал, монашеский арбалет и хлыст. Думаю, эти вещички не бросятся в глаза под одеждой, что тебе приготовили. И ещё возьмёшь пергамент с печатью главы Ордена талхов. Это - для местной власти, если ты столкнёшься с ней, уже найдя мальчишку. Начнёшь с города Лизия, это восточный удел земель барона Магбура. Мальчик идёт не строго на восток, он петляет, смещается то к югу, то к северу, но так или иначе двигается на восток, уходит с земель Магбура. Мальчик приближался к этому городу, когда о нём к нам поступили сведения. Возможно, ты успеешь, если отправишься завтра рано утром. В любом случае в окрестных деревеньках ты сможешь обнаружить свежий след. Ребёнок часто проводит ночь в доме, где он кого-то вылечил. И последнее, Драго. На пути тебя будет ждать кто-либо из талхов в каждом городе. Ты должен передавать через них сведения, они же сообщат наши инструкции, если что-то изменится. Каждый связной должен сказать адрес следующей явки. Первый ждёт тебя в Лизии. Он кое-что передаст тебе, из тех штучек, что усилят военную экипировку.
      Драго низко поклонился. Пауза указывала на то, что ему сказали всё. Он стал медленно пятиться, но у самой двери его остановил голос Старха:
      -- Драго! Если ты справишься с этим, ты станешь первым кандидатом в Совет Ордена. Это моё слово.
      Глаза Драго округлились, но он снова склонил голову. И вышел, пожелав отцам здоровья и обещая, что готов отдать жизнь, но во имя Ордена приведёт мальчика.
      Когда дверь за ним закрылась, четверо старцев сидели молча, явно чего-то ожидая. Спустя некоторое время в залу зашёл гигантский мужчина с уродливым лицом, усеянным причудливой формы бородавками. Прежде чем заговорить, они долго смотрели друг на друга.
 

      Первый город
      1
      Утро лишь зарождалось, в воздухе хозяйствовало равновесие между светом и тьмой, короткое, как жизнь падающей звезды, и Дини удивился, увидев впереди на дороге трёх человек.
      Как часто бывало за последние недели, мальчик покинул очередной дом на заре. В этой приятной глазу деревеньке он и без того задержался на целых три дня. Дини не был голоден, в предыдущем селении ему наполнили сумку нежнейшими медовыми лепёшками, он просто свернул сюда, следую некоему зову, который слышал лишь он один.
      Он обнаружил больного уже в третьем доме. Это был молодой мужчина с очень сложным переломом. У него оказалась раздроблена кость. Дини сидел над ним около часа. Затем, после девятичасового беспробудного сна, ребёнку снова пришлось приложить руки к ноге мужчины. Когда всё закончилось, уже миновало два дня. Дини собирался уходить, но тут к хозяевам пришла женщина с мольбой о помощи. Оказывается, она прослышала, что у них в деревне мальчик, который лечит людей. Её дочь сильно простыла, и женщина подозревает, что это воспаление лёгких.
      Конечно, Дини согласился помочь.
      Он пошёл с женщиной, спрашивая себя, почувствовал бы болезнь её дочери или же спокойно покинул деревеньку, и с сожалением вынужден был признать, что второй вариант гораздо реальнее. Он не мог охватить всё селение. К тому же он не мог долго задерживаться на одном месте, нечто по-прежнему толкало его вперёд, и мальчик опасался потерять нить, тянувшуюся по его дороге в будущее.
      Девочка оказалась в жутком состоянии. Она едва цеплялась за жизнь, и Дини почувствовал, ещё день, и он бы опоздал. Пятилетний ребёнок горел, источая вокруг жар полыхающего костра. Дини приложил к её тельцу обе руки и не отпускал их, даже когда его атаковала сонливость. В конце концов, мальчик, не выдержав и провалившись в сон, стоя на коленях, съехал на пол. К счастью, к этому моменту девочка пошла на поправку.
      Просыпаясь в течение дня, Дини видел, как женщина хлопочет над ним. Понимая, что доброта хозяйки может задержать его ещё на больший срок, мальчик решил уйти на исходе ночи.
      Покинув дом, Дини привычно оглянулся в поисках уродливого крылатого попутчика. Летучая мышь по-прежнему сопровождала его, ожидая, если мальчику приходилось ночевать у людей. Сейчас тревога, смутно терзавшая его в первые дни пути, терзавшая, несмотря на отсутствие посягательств на его жизнь и здоровье со стороны странной твари, притупилась. Притупилась, как бывает у человека с ощущениями и похуже из-за его слабости и даже беспомощности перед временем. Дини привык к тому, что его сопровождает пусть и опасное, уродливое, но всё-таки живое существо. Иногда, если приходилось ночевать в лесу, а ночь оказывалась особенно темна и полна непонятных глухих звуков, Дини даже ощущал странное успокоение, созерцая чёрный расплывчатый комок, свисающий с ветки ближайшего дерева или куста. Теперь он наоборот засыпал с трудом, если летучая мышь исчезала, чтобы раздобыть пищу. Гораздо спокойнее было спать с кем-то, пусть даже этим кем-то был вовсе не человек.
      Утром мальчик поднимался, наскоро перекусив и умывшись, если поблизости оказывался ручей, и уходил, с каждым разом всё менее уверенный в том, хочет ли он, чтобы летучая мышь не нашла его.
      Этим утром ничего не изменилось. На ближайшем к дому тополе его дожидалось висящее вниз головой создание, завёрнутое складчатой шалью собственных крыльев. Возможно, глаз мальчика был привычен, поэтому он и рассмотрел летучую мышь сквозь листву, слипшуюся остатками темноты. Вряд ли бы её обнаружил кто-то другой. Дини задержал взгляд на своём отстранённом попутчике, просто так, не пытаясь убедиться, что тварь спит, и двинулся к выходу из деревни.
      Он ещё видел последние дома, когда впереди померещились какие-то тени. Присмотревшись, Дини разглядел нескольких человек. Трое мужчин. Они стояли у поворота, тихо переговариваясь. Рядом находилась лошадь, запряжённая в телегу. Скорее всего, это были местные крестьяне, с какой-то целью собравшиеся в соседний город. Кто-то из них был довольно зажиточный, либо они сложились, чтобы на время получить коня.
      В предыдущих селениях Дини слышал о какой-то банде, промышляющей грабежом бродячих торговцев, и хотя мальчик не мог быть уверен, что стоящие впереди - крестьяне, он решил не сворачивать. Дини справедливо полагал, что ни для кого из них он не представляет особого интереса.
      Один из мужчин отделился от приятелей, взял лошадь под уздцы и двинулся навстречу мальчику. Прежде чем Дини осознал, что в движениях мужчины есть что-то вороватое, они поравнялись друг с другом. Мужчина остановился, глядя на ребёнка. В полумраке Дини смутно видел его лицо. На всякий случай он поздоровался.
      -- Мальчик? - тихо произнёс мужчина. - Это ты вылечил Сая?
      Дини вспомнил, так звали того мужчину с раздробленной костью. Ребёнок уже хотел кивнуть, но некое предчувствие заставило его покачать головой. Непроизвольно он отступил на шаг в сторону.
      -- Это ведь ты его вылечил, - теперь мужчина говорил утвердительно.
      Дини подумал, что врать нехорошо, и на этот раз кивнул. Мужчина удовлетворённо потёр руки.
      -- Ты - молодчина. Да, хороший мальчик.
      Дини не нравился этот голос. Казалось, незнакомец успокаивает его. Только зачем понадобилось его успокаивать? Для чего? Дини уже хотел идти дальше, выслушивать похвалу в его планы не входило, но мужчина вдруг протянул руку, загораживая дорогу.
      -- Постой, мальчик. Постой. Ты не мог бы...не мог бы помочь мне? Помочь моей жене? Да, жене. Она...больна.
      Дини растерялся. Он не мог отказывать в помощи, но что-то в поведении мужчины было насквозь фальшивым. Он вряд ли бы обманул даже ребёнка младше Дини. Мужчина приблизился на шаг.
      -- Садись на телегу, - сказал он. - Я подвезу тебя к своему дому.
      Дини колебался. Боковым зрением он заметил двух приятелей незнакомца, приближающихся медленно, незаметно, как будто они опасались вспугнуть его.
      -- Ну...садись, садись, - настаивал мужчина.
      -- Я спешу, - просипел Дини, страх ослабил голос. - Мне надо идти.
      -- Не бойся, это не надолго. Ты только поможешь мне. Садись.
      Мужчина сделал ещё один шаг, и его рука неожиданно оказалась у ребёнка на плече. Это прикосновение, чужое, вороватое и жадное, заставило Дини отпрянуть.
      Спустя секунду мальчик уже юркнул с дороги к лесу.
 
      2
      -- Держи же его, олух!
      Этот крик, горячим, влажным клинком пронзивший тишину зарождающегося утра, окончательно разрушил сомнения Дини относительно происходящего.
      Мальчик ещё чувствовал отметины грубых пальцев на своём плече, чувствовал, как они сжимались, чтобы уже через мгновение превратиться в тиски. Эти люди ждали его не для того, чтобы попросить помощи. Так не просят вылечить кого-то из близких. Он был им нужен по другой причине, по какой именно в данный момент было не важно. Достаточно того, что ими управляла корысть.
      Дини двигался, как во сне, медленно, неповоротливо, и воздух обтекал его вязкой жидкостью, затруднявшей координацию. Неизвестно, что было, если бы не пальцы мужчины, подстегнувшие его своей жадной агрессией. Дини будто стегнули кнутом, и он понял, что надо бежать.
      Похоже, крестьянин не ожидал от него подобной прыти. Во всяком случае, Дини уже достиг первых деревьев, прежде чем тот бросился следом. Двое остальных среагировали быстрее, но они находились дальше. Дини бежал, оглушённый страхом, и всё-таки его слух ловил топот ног. Казалось, его преследуют человек десять. Мальчик интуитивно чувствовал, что ему мешает котомка, она превратилась сейчас в непозволительную тяжесть, но он не осознавал, что её можно сбросить. Кроме еды, что в ней лежала, котомка не представляла особой ценности, хотя, конечно, была удобной, привычной вещью. Плащ Дини одел, ещё покидая дом.
      Ребёнок бежал, не замечая, что забирает вправо, и в конечном итоге, впереди возник один из преследователей. Притормозив, Дини едва удержал равновесие. Страх швырнул его влево. Он слышал, как мужчина издевательски захохотал и что-то крикнул в вдогонку. Без сомнения, Дини выдохнется быстрее, чем любой из этих мужчин.
      Сзади послышалось шумное горячее дыхание. Крестьянин, что разговаривал с Дини, нагонял его. Наверное, старался исправить ошибку в глазах приятелей. К тому же хохот одного из них убеждал, что они не выкладываются полностью.
      Широкие грузные шаги приближались. Дини некстати споткнулся, повалился на землю. Мужчина уже стоял над ним, и Дини не вскочил, просто стал отползать. Мужчина не спешил схватить его, он тоже запыхался. Согнулся, опёршись руками в колени, и пробормотал:
      -- Ну, что же ты убегаешь, глупышка. Всё равно не убежишь.
      Дини замер, голос, ехидный, задыхающийся, лишил его остатка воли. К ним приближались двое других преследователей, они уже перешли на шаг.
      Летучая мышь, возникшая из кроны дерева, за ствол которого мужчина держался, практически задела его голову своими крыльями. Мужчина выпрямился и отпрянул. Дини показалось, что из горла крестьянина вырвался глухой всхлип. Летучая мышь снова спикировала к его лицу, и мужчина замахал руками.
      Летучая мышь исчезла также неожиданно, как и появилась, и он затравленно вращал головой в тщётных поисках, когда рядом, наконец, оказались его приятели. Дини уже не лежал, мальчик сидел, готовясь вскочить, и один из подходивших с упрёком сказал:
      -- Хватай его, чего ты стоишь? Он сейчас снова улизнёт.
      -- Здесь что-то летает, какая-то нечисть, - пробормотал крестьянин. - Оно пыталось напасть на меня.
      Крестьянин, предлагавший схватить мальчика, недоверчиво посмотрел на приятеля. Он не верил в нечисть, но не решился насмехаться - вид у напарника был в самом деле странным.
      -- Что такое? - спросил третий.
      Летучая мышь вынырнула из умирающей тьмы леса, словно отвечая на его вопрос. Её крылья взлохматили и без того неаккуратную шевелюру крестьянина. Он шарахнулся, глухо вскрикнув, вместе с ним отпрянул и тот, что увидел существо первым. Однако их приятель оказался с куда более крепкими нервами. Видя, как ребёнок встаёт, он зло усмехнулся и прошипел рассерженной змеёй:
      -- Да это же всего лишь летучая мышь. Успокойтесь, вы, бабы!
      Его приятели остановились, но реплика отнюдь не заставила их броситься к мальчику. Они испуганно искали тварь взглядом, но она опять скрылась. Их партнёр негромко ругнулся, то ли проклиная уродливое существо, то ли самих приятелей, и шагнул к мальчику.
      Дини сжался, пытаясь побороть оцепенение и побежать. Летучая мышь, почти бесшумно вспоров воздух, спикировала на крестьянина, вцепившись в затылок. Теперь уже и самый мужественный из троих зашёлся криком. Он шарахнулся, сбив с ног одного из крестьян, споткнулся об него же и повалился на землю. Когда, несмотря на ужас, он догадался хлестнуть себя по затылку, летучая мышь уже отцепилась от него. Затем он увидел свои пальцы, кровь на них, и это вырвало из глотки новый крик.
      Никто из них не видел, как мальчик побежал прочь. Теперь они думали только о себе. Летучая мышь пронзала светлеющий воздух, больше не пикируя ни на кого из них, но и этого оказалось достаточно. Она не могла лишить их жизни, несмотря, что у крестьян не было оружия, но сам факт того, что летучая мышь атаковала людей, бушующим пожаром испепелил их мужество напрочь. Когда самый храбрый из них попятился, забыв про мальчишку, двое других опередили его, постаравшись как можно быстрее выскочить из леса на открытое пространство.
      Летучая мышь, покружившись ещё немного, полетела следом за мальчиком. Найдя его, сидящего на земле, тяжело дышавшего, но невредимого, существо повисло на ветке клёна, завернулось в крылья и замерло в своей излюбленной позе.
 
      3
      Спустя три часа Дини вышел из леса и впереди, на широкой равнине, увидел Лизию, первый город в своей жизни.
      Всё это время, прежде чем покинуть лес, он шёл, машинально глядя себе под ноги, погружённый в собственные мысли, будто в транс. Мальчик думал о людях, по неясной причине пытавшихся забрать его с собой, и о летучей мыши, о том, что она сделала, когда крестьяне догнали его. Эти два разных направления переплетались между собой разноцветными прядями, создавали путаницу в голове, и мальчику приходилось разматывать их, отделять друг от друга. Проходить уже пройденный этап заново, проходить снова и снова.
      Время от времени у себя в голове он слышал голос отца. Настойчивость, нашёптывал этот до боли родной голос, иногда нужна настойчивость, чтобы пройти очередной отрезок дороги. И Дини настырно пытался разобраться, почему так случилось. Пытался, потому что это было жизненно необходимо.
      Крестьянами управляла корысть. Вряд ли в их семьях был кто-то болен. Они просто пытались схватить его, как разбойники хватают дорогой, редкий товар, который затем можно выгодно сбыть. Однако он, Дини, не был товаром. Зачем же они стремились похитить его? Крестьянин сначала поинтересовался, тот ли Дини мальчик, что вылечил жителя деревни. Неужели его дар и был тем самым редким товаром, который можно продать?
      При этой мысли Дини стало нехорошо. Если бы его схватили, он не смог бы идти дальше, не смог одолеть свою дорогу. Не смог бы в конце этой дороги увидеть отца и мать. Как же ему быть? Наверное, найдутся другие люди, что захотят также воспользоваться им, как товаром. Значит, теперь он должен быть вдвойне осторожен. При этом он должен по-прежнему лечить людей, это - его дорога. Он не сможет пройти путь частично. Либо полностью, либо вообще никак. Он продолжит лечить, пусть это с каждым разом и будет увеличивать риск. Продолжит и в то же время позаботится о себе самом. Отец не раз говорил, если человек несёт людям добро, это не значит, что он ни при каких обстоятельствах не должен причинить кому-то зло. Если тебя прижали в угол, если угрожают твоим близким, ты не должен бездействовать по причине того, что не хочешь причинить зло этим людям.
      Отец держал в доме меч, вещь запретная для крестьянина. Он не хотел бездействовать, если в его дом придёт зло. Он упоминал ту старую книгу Мира до Великой Катастрофы, говорил что-то про подставленную под удар врага щёку, говорил, что люди Прошлого не правильно понимали это место в старой книге. И хотя меч не спас его семью, отец наверняка сделал всё, что мог.
      С алчных крестьян мысли Дини перескакивали на летучую мышь. Она осталась где-то позади, спавшая в висячей позе, но мальчик не сомневался, странное существо догонит его, как только воздух поблекнет из-за подкрадывающихся сумерек. Она спасла меня, думал мальчик. Если бы не летучая мышь, крестьяне схватили бы его. Несколько раз Дини пытался убедить себя, что мышь всего лишь кружила над людьми, потревоженная их криками и вознёй, и вовсе не делала ничего, что способствовало его бегству. Однако затем он вспоминал, как крылатая тварь вцепилась в голову одного из крестьян, и признавал, что это не так.
      Почему-то этот явный признак того, что летучая мышь на его стороне, не успокаивал ребёнка. Даже от этой помощи по-прежнему отдавало чем-то зловещим, и Дини не мог найти причину.
      То, что он видел собственными глазами, выглядело малореальным. Даже не все собаки - самые преданные человеку существа - бросаются на защиту. И уж тем более это не делают лесные твари. Даже преследование летучей мыши на протяжении долгих дней не казалось таким необъяснимым, как её атака на крестьян.
      Замучавшись в поисках объяснений, Дини отстранялся от этих мыслей, но они возвращались вновь, и лишь появление города на горизонте прервало их окончательно. Воздух прогрелся, и картинка Лизии чуть подрагивала. С расстояния город казался беспорядочной грудой камней, совершенно безжизненной, пустой и неприветливой. Лишь присмотревшись, Дини заметил тоненький прерывистый поток людей и повозок с юго-западной стороны города.
      Дини остановился. Затем сел, осознав, что пока не уверен, в какую сторону ему идти. Ноги ещё не ныли, но лишние минуты отдыха никак не повредят. Он вспоминал, что родители рассказывали ему о городах. Дини помнил многое, но все их слова рождали лишь смутные ассоциации. Город, говорили они, это как сразу двадцать-тридцать деревень. Это если средний город. Есть же такие, их, правда немного, которые превышают по численности и сотню деревень. Вот это у мальчика вообще не укладывалось в голове. Как они там помещаются? Неужели им не тесно? Такое количество людей в одном месте казалось абсурдом. И, главное, почему они не разделятся на деревни? Зачем толкаться на каком-то клочке, если вокруг достаточно земли?
      Всё это было выше его понимания тогда и осталось сейчас. Ему нужно было подумать о другом. Идти ли в город или обойти его лесом? С одной стороны в Лизии наверняка есть больные, раз они встречались практически в каждой деревне. Скорее всего, их там больше, чем он может позволить себе вылечить. С другой стороны повышался риск встретить людей подобных крестьянам из последней деревни. Эти сомнения заставили мальчика сидеть почти полчаса на земле, прогретой солнцем, и он незаметно для себя задремал.
      Когда проснулся, солнце, достигнув зенита, припекало вовсю. Однако сомнения остались прежними. И тогда Дини решил представить себе, как бы поступил на его месте отец.
      Не бойся трудностей, прошептал голос. Они - часть настоящей дороги. В городе есть люди, которым ты сможешь помочь. Их слишком много? Не переживай, помоги тем, кому получится, и не терзайся, что не охватил всё. Есть шанс встретить плохих людей? Конечно, оставив город в стороне, ты избегнешь встречи с ними, но тогда ты не поможешь никому, и, быть может, чья-то жизнь прервётся. Выбери в пользу других, нуждающихся в тебе, и ты выберешь в пользу дороги.
      Дини поднялся. Поправил котомку за спиной и двинулся к городу.
 
      4
      Первое, что поразило Дини ещё прежде, чем он увидел дома и улицы, было изобилие запахов. Здесь не было той свободы для ветра, и запахи застаивались, концентрировались. Не было также свободы для запахов леса и сена. Их подминали десятки других. И они, если даже мальчик угадывал их, имели некое своеобразное отличие. Его обоняние уловило запах навоза, разогретых солнцем камней, из которых состояли стены, аромат только что приготовленных лепешёк, исходивший откуда-то из чрева города. Запах скота и пёстрый запах человеческой одежды. Были и другие, совершенно незнакомые. Большинство из них принадлежали к запахам снеди.
      Дини вышел на дорогу в том месте, где к ней вплотную подступали заросли кустарника. Его появление осталось незамеченным, и неудивительно. Народу было столько, причём бредущего в разных направлениях, что отдельно взятый человек просто не мог броситься в глаза. Более того, чтобы постоянно держать кого-то в поле зрения, нужно было приложить немалые усилия. Это обрадовало мальчика. Оказалось, на подступах к городу было гораздо вольготнее, чем рядом с какой-нибудь деревенькой.
      Присутствовал ещё один момент. На дороге можно было увидеть одиноко бредущих детей разного возраста. Естественно, и мальчиков девяти-двенадцати лет.
      Дини вошёл в город. Плотно стоявшие дома, плотный поток людей, в котором иногда приходилось уворачиваться, чтобы не угодить кому-нибудь под ноги, поразили Дини. Крыши домов, стены были сделаны совсем из другого материала. Мальчик продвигался вперёд медленно, часто останавливаясь, рот был полураскрыт, глаза - расширены. Он напоминал заворожённого. Здесь никто ни на кого не обращал внимания, слишком много было людей, и в какой-то момент Дини вспомнил, что Лизия - не самый крупный город.
      Людской поток вынес его к площади, и Дини, наконец, понял, что значит это слово. Обширное пространство было заставлено торговыми рядами. Здесь было ещё больше людей. И запахов. Возрос шум. Теперь Дини почти ежесекундно касался кого-нибудь плечом, рукой или спиной. Запахи продуктов, готовых или приготовляемых, знакомые и незнакомые, наполнили рот мальчика слюной, и он почувствовал чудовищный голод, хотя ещё полчаса назад казался себе вполне сытым.
      Дини отошёл в сторонку, отыскав местечко посвободнее. Достал из сумки последнюю медовую лепёшку, которую, как редкое лакомство, собирался экономить до последнего, и, урча, запустил в неё зубы. Ел и поглядывал по сторонам. На торговцев, расхваливающих товар, зазывающих покупателей, на сосредоточенные лица снующих туда-сюда горожан. Иногда в этом потоке встречались люди в богатой одежде, яркой, манящей, как блики в сером тумане. Некоторые из таких людей передвигались верхом, и люди расступались, опасаясь, чтобы конское копыто не раздавило ногу, и даже в этой суматохе, где никто ни на кого не обращал внимания, задерживали взгляды на всаднике, чаще всего державшемся свысока. Иногда Дини замечал крепких молодых мужчин в бордовой одежде с вышитыми на груди золотом орлами, с мечами и в шлемах. Он знал, что это - воины Правителя. Их неприкрытые голени, мощные и волосатые, навевали иллюзию все охватывающей власти. Изредка в толпе мелькали монашеские рясы, скрывавшие фигуры их обладателей, делавшие тела аморфными, расплывчатыми, даже слегка ирреальными.
      Покончив с лепёшкой, Дини понял, что голод по-настоящему не утолён. Пришлось достать ещё одну, теперь уже обычную, овсяную лепёшку.
      Между тем поток людей иссякал, сворачивали свой товар и некоторые торговцы. Время шло к вечеру, и площадь, ещё не опустевшая, готовилась к этому. Дини стоял на том же месте, не зная, куда идти и что делать. В этом невероятном для его сознания скоплении людей он чувствовал себя потерянным. Первый эффект иссяк, его воздействие закончилось, и в своём воображении Дини превратился в маленькую пушинку, подвластную ветру обстоятельств, в крохотное ничто, которое может растоптать, случайно или нет, чья-то нога. Это было неприятное ощущение, и Дини решил, что ни за что не будет жить в городе. Никогда. Он даже пожалел горожан, хотя никто из них и не выглядел откровенно несчастным. Может, они привыкли?
      Дини встряхнулся. Он здесь для того, чтобы пройти этот город, как часть пути, а не чтобы смотреть по сторонам и жалеть себя. Мальчик двинулся с площади. Он не знал, в какой стороне находится выход из города, он просто пошёл, как всегда, полагаясь на интуицию. Ноги привели его в крохотную улочку, здесь дома ещё меньше напоминали жильё деревень, хотя и навевали ощущение нищеты. Пахло съестными отходами. Прохожих почти не было. Дини показалось, что он заплутал, и мальчик решил выбираться отсюда. Не было смысла ходить просто так.
      Когда впереди уже показался просвет улицы пошире, мальчика что-то остановило. Дини снова осязал то, что иногда задерживало его в деревнях у какого-нибудь дома. Однако сейчас ситуация была несколько иной. Раньше он видел перед собой определённый дом, теперь, в этой узенькой улочке, куда солнце заглядывало лишь в самый полдень, вокруг находилось сразу два длинных высоких дома, и даже неопытному ребёнку, впервые оказавшемуся в городе, стало ясно, что они предусмотрены для нескольких семей.
      Дини растерянно вращал головой, понимая, что не уйдёт отсюда прежде, чем убедиться, что никому не нужна его помощь. Меж тем время шло, и узкая улочка, пригодная для фундамента близкой ночи, уже впускала в себя осторожные сумерки. И в отличие от деревенских вечеров здесь было жутковато. Дини пробрала дрожь, хотя улочку наполняла духота. Наконец, мальчик не выдержал и шагнул к ближайшей двери. Осторожно постучал, отступил на шаг.
      Дверь долго не открывали, и, когда Дини собирался подойти к противоположному дому, она всё-таки отворилась. Женщина, выглянувшая в образовавшуюся щель, оказалась обрюзгшей и вульгарной. Завитые короткие волосы превращали и без того не по-женски крупную голову в громадный рыжий шар. Увидев, что перед домом находится всего лишь ребёнок, она приоткрыла дверь шире и окинула его недовольным взглядом.
      Дини сглотнул и непроизвольно отступил ещё на один шаг.
      -- Тебе чего? - голос оказался низким, грубым, подстать её телу. - Я уже подавала сегодня нескольким детям, хватит.
      Она уже закрывала дверь, когда Дини заговорил:
      -- Тётя, извините меня, но мне кажется, здесь есть кто-то больной. Ведь так?
      Она замерла.
      -- Что? - она смотрела на него, как на ненормального.
      -- Есть у вас больные? Я бы мог...им помочь.
      -- Нет у меня никого. Так, иди отсюда, иди, - и она захлопнула дверь.
      Дини потоптался на месте, думая, не ошибся ли он домом. Чтобы не побеспокоить ещё кого-нибудь вроде этой грубоватой тётки, мальчик решил, снова обратиться к ней. Он рассчитывал, что хуже не будет.
      Дини снова постучал в дверь.
      Та отворилась сразу же, как будто женщина стояла с обратной стороны и не отходила вглубь дома.
      -- Тётя, не ругайте меня, пожалуйста, - Дини говорил быстро, опасаясь, не успеть высказать просьбу, прежде чем дверь опять захлопнут перед носом. - Кто-то из ваших соседей заболел. Не подскажите, где?
      Женщина странно посмотрела на него, и Дини уже решил, что она рявкнет на него, или просто, не говоря ни слова, закроет дверь, и это будет ещё не самый худший вариант. Как ни странно, она удостоила его ответом:
      -- Если только там, - она указала на дом напротив.
      Дини пробормотал благодарность, но он уже обращался к закрытой двери.
      Затем мальчик парой коротеньких шажков пересёк улицу. На его стук открыл парень лет двадцати, и по его лицу Дини понял - здесь. Болезнь находилась здесь, у кого-то из родных этого парня.
 
      5
      Дини приоткрыл глаза. Сон ещё держал тело, позволяя проснуться лишь сознанию. Было поздно - уже встало солнце.
      Дини лежал на кровати, укрытый чьим-то плащом. Пахло табаком и овчиной. Было тихо. По-видимому, несмотря на не ранний час, хозяева ещё спали. Наверное, легли намного позже Дини, сидевшего над их сыном до полуночи. Мальчик был покрыт жуткими волдырями, грозившими в любой момент лопнуть, истекая гноем и кровью. Дини приходилось держать руки над каждым волдырём в отдельности, и лечение затянулось. Под конец, совсем обессиленный, он, как обычно, не заметил, что провалился в чёрный омут сна, даже не отойдя от больного.
      Скорее всего, хозяева, уложив его, долго стояли над собственным ребёнком, не веря, что такой же обычный с виду мальчик вылечил их сына.
      Дини приподнял голову и тут же опустил её. Она казалась распухшей и тяжёлой. Несмотря на сон, Дини был по-прежнему очень уставшим. Он находился в Лизии уже пять дней и вылечил за это время семь человек. Постепенно мальчик пересекал город, перебираясь из одного дома в другой, в направлении северо-восточных ворот. Если бы он просто пошёл к этому выходу из города, ему бы не понадобилось и часа. Однако его дар задерживал мальчика то в одном, то в другом месте. После пятого дома ему даже не понадобилась интуиция - хозяева спросили, не поможет ли он их родственникам, проживающим на одной из соседних улиц. У женщины сильные боли в животе, и даже знахарь, которого вызывали три дня назад, не смог найти причину и тем более избавить от болей. Конечно, Дини согласился.
      В следующий дом, где мальчик находился в данный момент, его также привели люди. Кроме хозяев, здесь оказалось ещё несколько человек. Наверное, соседи. Похоже, в городе о нём пошёл слух, и некоторые, если даже не нуждались в услугах странного мальчика, хотели просто поглазеть на него.
      Когда Дини только рассматривал больного, он вообще не глянул на стоявших в стороне мужчин. Однако позже, в процессе лечения, один из них почему-то привлёк внимание мальчика. Что-то в нём Дини не понравилось. Хотя мальчик был сосредоточен на язвах своего ровесника, сына хозяев, он всё-таки несколько раз глянул на этого мужчину, с первого взгляда никак не выделявшегося среди остальных. Дини изредка менял позицию перед кроватью, что и дало ему возможность видеть всю комнату. Мужчина рассматривал Дини как-то по-особенному.
      Сейчас Дини, проснувшись и вспоминая происходившее, догадался, что, излечивая кого-то, у него обострялось чутьё. Он ещё раньше осязал исходящие от людей волны эмоций. Просто не особенно обращал на это внимание. Раньше было всё просто - родственники больного источали горе и страх, это мог почувствовать и человек с менее тонкой восприимчивостью. Раньше никого из посторонних не было. Однако вчера впервые пришли те, кто не обязательно должен был сильно переживать за ребёнка.
      Мужчина как будто трогал Дини на ощупь, убеждался, что тот реален и действительно такой, какой есть. Во взгляде была толика удивления, но в основном от него исходило что-то, напоминающее опасливую алчность. Именно в эти минуты, лёжа на кровати и вдыхая запах табака, овчины и утренней тишины, Дини вспомнил, что мужчина вышел из дома, так и не дождавшись, когда мальчик закончит лечение, и в его движениях присутствовал некий сумбур, не сочетавшийся с обстановкой скорби. Дини вспомнил это, как вспоминают отрывок сна, уже забытого, казалось, навсегда.
      Мальчик, наконец, поднялся с кровати, для этого понадобилось изрядное усилие. Он был один в комнате. Единственное окно выходило во внутренний дворик. Дини прошёл в другую комнату, переднюю, где вчера лечил мальчика. Сейчас здесь никого не было. Дини выглянул в окно. Улица находилась близко к северо-восточным воротам Лизии, и по ней перемещались пока ещё немногочисленные прохожие. Несмотря на мягкий успокаивающий свет, Дини почувствовал тревогу. Её источник был размытым, ирреальным, но он всё-таки был.
      Перед внутренним взором встало лицо вчерашнего мужчины, так пристально изучавшего мальчика, но Дини не был уверен, что дело обязательно в нём. Дини чувствовал, что ужасно устал, и хотя бы на день должен отказаться от лечения кого бы то ни было. Для этого нужно было покинуть город. В противном случае нечто будет звать его, куда-то тянуть, и он лишь травмирует себя, разрываясь между потребностью в отдыхе и своим долгом. Он и так задержался в Лизии, но ведь его ждала дорога. Тем не менее, Дини понимал, что должен уйти незамеченным. Иначе он столкнётся с кем-то нежелательным. Если всё правильно сделать, этого не произойдёт.
      Городские ворота запирались с заката до рассвета, поэтому ночь исключалась. Возможно, это и к лучшему. Ночью бредущий в одиночестве ребёнок слишком заметен. Ранним вечером, когда с площади потянутся сотни людей, Дини пристроится к ним. Он решил, что вывернет наизнанку плащ, тем самым, изменив его цвет, и накинет капюшон.
      Оставалось одно - покинуть этот дом со двора. Для этого как нельзя лучше подходила комната, где он провёл ночь. Всё обдумав, Дини почувствовал, как тревога отпустила.
      Нужно только дождаться вечера.
 

      Начало преследования
      1
      Правитель стоял лицом к окну, созерцая восходящее солнце, и Флек, зайдя в комнату, выжидающе замер.
      Флек являлся не только правой рукой Правителя, но и частью его мозга, его глазами, генератором его энергии. Он был проводником между Правителем и его многочисленными поданными. И ещё Флек был двоюродным братом Правителя, хотя, конечно, добился своего положения отнюдь не благодаря подобной родственной связи. В мире, где каждый четвёртый мог оказаться твоим родственником, это практически не играло никакой роли. У Правителя имелись родственники и поближе Флека, однако это не подарило им никаких особенных преимуществ. Чего только стоил пример родного младшего брата Правителя - он был заключён в Клунс, самую строго охраняемую тюрьму Всех Заселённых Земель. Заключён сразу, стоило ему лишь выразить сомнения относительно абсолютной власти Правителя, и то, что они оба пришли в этот мир благодаря одной женщине, не явилось смягчающим фактором.
      Флек знал всё это, и тем значительнее было собственное достижение, превратившее его в единственного человека, кто позволял себе давать советы самому Правителю, этому современному Мессии, вознамерившемуся вытянуть человечество из бездны, в которую оно уже практически падало. И Флек был единственным, перед кем Правитель изредка проявлял нечто, что реально было характеризовать, как слабость, перед кем Правитель представал обычным человеком.
      Флек молча ждал, и Правитель, наконец, повернулся. Флек склонил голову. На него смотрел худощавый темноволосый мужчина, с изящными чертами лица, с бледной кожей, с холёными пальцами рук и безупречными ногтями. Его переполняла гибкость и грация барса, быстрого, безмолвно свирепого и в то же время дотошного в отношении чистоты собственной ослепительной шерсти. И ещё у Правителя были пронзительно голубые, почти белые глаза, вносившие контраст с волосами до такой степени, что, казалось, не сочетались с ними вовсе.
      Однажды Флек слышал историю одной повивальной бабки, служившей ещё при отце Правителя и утверждавшей, что сам Правитель не был рождён обычным путём. Он появился в спальне своей матери, на которую вообще не был похож, неизвестно каким способом. Женщина, бывшая до этого беременной, уже не имела прежнего живота, однако не было никаких признаков родов.
      И сама женщина утверждала, что никого не рожала.
      От немедленного безумия, вызванного отсутствием внутри плода, её спасло сопение и плач маленького Правителя. Тем не менее, спустя несколько месяцев у женщины помутился разум, и ребёнка выкармливали и воспитывали няньки.
      Флек слышал эту историю в ранней юности, когда их пути с Правителем ещё не пересеклись, и когда он ещё не задавался кое-какими вопросами. Однако позже все нити оказались похоронены вездесущим временем. Повивальная бабка канула в никуда, то ли умерла от старости, то ли, как часто бывает, маразм ветхой старости сделал её ненужной.
      Выдержав паузу, Флек поднял голову, расправил плечи. Сам он чем-то напоминал Правителя. Тот же рост, та же комплекция, гибкость. Почти одинаковый цвет волос. Только кожа смуглая и глаза - два прожигающих чёрных угля.
      Без лишних приветствий Правитель перешёл к делу:
      -- Гонец прибыл? - спросил он.
      Флек снова чуть склонил голову.
      -- Да, Правитель. Слухи подтвердились. Мальчик действительно существует, и он лечит все болезни.
      С минуту Правитель вышагивал вдоль окна. В его движениях не было нетерпения, лишь неудержимая энергия, не позволявшая хранить абсолютный покой. Затем он остановился и коротко глянул на Флека. Тот не стал дожидаться нового вопроса.
      -- Совсем недавно он был в Лизии. Может, и двух дней не прошло. Это - проверенный факт.
      Правитель коснулся подбородка своими тонкими женственными пальцами.
      -- Куда он направился?
      -- Неизвестно, Правитель, - Флек чуть заметно поморщился. - Для этого нужны направленные поиски, желательно определённой группой. Конечно, немногочисленной.
      Он замолчал, ожидая вопросов или повелений.
      Ещё одна минута вышагивания вдоль окна. Не замедляя движений и не глядя на Флека, Правитель произнёс:
      -- Надеюсь, ты понимаешь, как важно найти этого мальчишку. Найти как можно быстрее.
      -- Да, Правитель.
      -- Кроме того, что он нам нужен, мальчик может стать источником опасности, сам того не желая и не понимая.
      Флек кивнул. Он представил, какие могут возникнуть конфликты в отдельных городах, когда тамошние власти осознают, что находится у них под боком. Это, не считая малонаселённых районов, где хозяйничают банды.
      -- Плюс мальчишка может погибнуть от руки неизвестного негодяя, - продолжил Правитель. - Или бесследно исчезнуть, что также чревато нехорошими последствиями. Одним словом, мы должны его найти.
      Правитель остановился, и взгляды их пересеклись.
      -- Твои предложения? - прошептал Правитель.
      Флек выдержал паузу и заговорил.
      Спустя несколько минут, когда он закончил, Правитель произнёс:
      -- Хорошо, Флек. Действуй. Но прежде надо бы предупредить комендантов всех крупных городов о том, что они обязаны задержать мальчика и охранять его до прибытия твоих людей.
      Флек склонил голову и быстро вышел.
 
      2
      Гурин колотил мечом с тупыми краями по специальному приспособлению, по форме напоминавшем человека, и этот вымышленный враг кряхтел под градом быстрых, но чудовищной силы ударов, покрываясь трещинами и опасно кренясь. Гурин был обнажён по пояс, и его торс сверкал под лучами солнца тысячей катящихся капель пота. Меч в его руках сверкал бешено вращавшейся колесницей.
      Во внутреннем дворике громоздкого угрюмого здания, где располагались казармы личной гвардии Правителя, вместе с Гурином тренировалось ещё с десяток человеком, но они больше косились на крупного широкоплечего мужчину, казавшегося ошалевшим от собственных скоростных движений и не видевшего ничего вокруг, кроме манекена-противника, чем контролировали собственные движения.
      Тем не менее, Гурин остановился тотчас же, как только замерли все остальные. Сделав пару вдохов, восстанавливающих дыхание, и медленно повернувшись, он понял причину общего оцепенения. На тренировочную арену, скрытую от посторонних глаз каменной стеной, зашёл Флек, правая рука самого Правителя, можно сказать, его тень. Воины склонили головы, и Гурин, позволив себе ещё один восстанавливающий вдох, сделал то же самое. Несмотря на опущенную голову, он видел, как Флек лёгким кивком поманил его.
      Не мешкая, Гурин двинулся в его сторону. На ходу мужчина совершил сразу несколько действий. Воткнул в землю меч, зачерпнул ковшом воду из бочки, стоявшую рядом, выплеснул воду на себя, избавляясь от запаха пота. Подхватил полотенце, растёрся и накинул верхнюю одежду. Полотенце, влажное и потемневшее, оказалось бесцеремонно брошенным на землю. Всё это никак не замедлило его движений. Он почти нагнал Флека, прежде чем тот вошёл внутрь башни, где двое охранников контролировали вход во внутренний двор казармы.
      Флек совершил малозаметное движение рукой, и охранники тотчас же вышли, оставив Флека наедине с Гурином.
      -- Неплохо работаешь, - негромко произнёс Флек, повернувшись к собеседнику. - Как всегда.
      Гурин равнодушно пожал плечами. Ни чья похвала никак на него не действовала. Во всяком случае, те годы давно миновали, счастливо унеся вместе с юностью не только самомнение. Флек никогда не говорил лишних слов, сегодня он тоже сразу перешёл к делу.
      -- Ты нужен Правителю. Ты и ещё...скажем, трое из твоих воинов. Лучших воинов.
      Гурин склонил голову. Флек сделал паузу, но Гурин терпеливо ждал.
      -- Вам нужно найти одного человека, - продолжил Флек. - Ребёнка. Мальчика лет семи-десяти. И доставить к Правителю. Живым и здоровым. Начнёте с Лизии, там вы сможете взять след. Будьте внимательны и не лезьте напролом. Возможно, мальчика захотят найти другие люди, и у вас окажется полным-полно конкурентов. Пока никаких сведений нет, но я уверен, чувствую, эти псы талхи наверняка знают про мальчика. Старая бестия Старх не сможет сидеть, сложа руки, это и обсуждать не надо. Впрочем, кроме них отыщется достаточно желающих погреть руки на способностях ребёнка.
      Гурин, стоявший в полумраке башни изваянием, шевельнулся и спросил:
      -- Что за мальчик?
      -- Он лечит людей. Пока неизвестно ни об одном случае, когда он не смог помочь, какой бы ни была болезнь. Мальчик должен попасть к Правителю и только к нему.
      Гурин, соглашаясь, кивнул. Спустя несколько минут, выслушав последние инструкции от Флека, Гурин позвал одного из охранников и быстро сказал ему:
      -- Найди Булоха. Пусть придёт ко мне в комнаты вместе с двумя напарниками - Камнем и Шрамом.
      Охранник тотчас же вышел.
 
      3
      Драго негромко постучал в дверь нужного дома и отступил на шаг, механически положив руку на рукоять меча, скрытого плащом и рясой, пришитой к изнанке верхней одежды.
      Вечерело, видимость была достаточной, но детали скрадывались. Драго удовлетворённо причмокнул. Все, что было можно, он сделал до темноты. Теперь же для того, что он должен был сделать, наступило самое подходящее время. В сумерках всегда лучше столкнуться с другом, чем с врагом.
      Драго показалось, что занавеска за окном шевельнулась. На всякий случай он напрягся, готовый вступить в схватку, если обстоятельства оказались отнюдь не теми, что обещал Луж.
      Дверь отворили. На пороге показался старик, невысокий, обманчиво неповоротливый, но Драго не обманулся - человек, стоявший перед ним, не был немощен.
      -- Прости, добрый человек, - залепетал старик. - Не могу ничего подать. Всё, что было, отдал. Детишкам малым, старикам. Нынче много-то страждущих.
      Старик замолчал, Драго выдержал паузу и тихо сказал, почти прошептал:
      -- Тогда утешь меня словом, отец. Словом и Знанием.
      Старик как-то изменился в позе, и голос стал другим, менее податливым:
      -- Заходи, - коротко предложил он.
      В доме старик усадил Драго в передней комнате, предложил большую кружку кислого молока. Драго поблагодарил хозяина кивком, отпил половину и спросил:
      -- Что здесь мне должны передать?
      Теперь, в доме, лицо связного показалось Драго смутно знакомым. Наверное, они встречались раньше в монастыре.
      Старик помедлил и ответил вопросом на вопрос:
      -- Что ты узнал в городе?
      Драго глотнул ещё из кружки, пытаясь сосредоточиться на прошедшем дне. Расслабленность в измотанных ногах мешала этому. Старик воспринял молчание гостя, как колебание, и быстро сказал:
      -- Завтра утром я отправлюсь гонцом к Старху. Я должен буду передать Совету талхов то, что уже известно тебе.
      Драго кивнул, давая понять, что знает это. Однако сведения были скупыми. Возможно, позже, когда он почти нагонит мальчика, он сможет передать связному Ордена что-то более определённое.
      -- Говори, - поторопил старик.
      -- Мальчик был здесь несколько дней. Когда ушёл, точно сказать нельзя. Я не смог проследить его перемещение по Лизии полностью. Предполагаю, что он ушёл три или четыре дня назад. В крайнем случае, пять дней назад. Скорее всего, он двигался к северо-восточным воротам. Если так, он, наверное, продолжит идти в восточном направлении. Но это не точно.
      -- Хорошо, - старик подошёл к окну, потоптался там, вернулся к Драго. - Значит, Вальцирия?
      Драго представил картинку близлежащего города в восточном направлении. Сколько туда идти пешком ребёнку, обременённому даром, заставляющим его лечить больных, встреченных на пути? Сложно сказать. Если бы туда пошёл Драго, не задерживаясь в пути, он преодолел бы расстояние чуть больше, чем за два дня. Тем не менее, нельзя с уверенностью говорить, что мальчик потратит на дорогу значительно больше времени. Никто - ни Драго, ни Старх или его приближённые - пока не знал, чем руководствуется ребёнок, и останавливался ли он во всех деревнях без исключения.
      Драго медленно покачал головой.
      -- Между Лизией и Вальцирией две деревни. Но к северу и югу расположено ещё по два небольших селения. Кто знает, не отклонится ли мальчик, чтобы позже снова двинуться в восточном направлении. Или пойти дальше. И я не уверен, что следующий город, куда мне придёться войти, будет именно Вальцирией.
      Старик откуда-то выудил карту, распахнул её небольшой салфеткой и, наморщив лоб, погрузил в неё взгляд. Спустя минуту он глянул на Драго, медленно допивавшего молоко.
      -- В трёх днях пути к северо-востоку есть захудалый городок Анохра. К югу расположен чуть более крупный Брезель. И вот что я тебе скажу. Вряд ли Старх успел отправить во все эти точки нужных людей под видом курьеров Ордена. Которые ждут тебя. Между тем у меня есть адрес в Вальцирии. Значит...Значит, тебе придётся сделать крюк, если мальчик действительно резко изменил направление, и ты не обнаружишь его очень свежий след. Ни в одном из этих городов нет представительств Ордена. Однако Совет Ордена не должен оставаться в неведении.
      Драго устало кивнул. Оставалось надеяться, что ребёнок пошёл к Вальцирии. Если же нет, Драго потратит приличное время, чтобы всё-таки прибыть в Вальцирию к связному и сообщить новые данные.
      Старик, наверное, оказался удовлетворён выражением его лица, так как сменил тему.
      -- Теперь о том, что я должен передать тебе, - он уже держал в левой руке стеклянную колбу, наполовину заполненную тусклой жёлтой жидкостью. - Возьмёшь это с собой. Не беспокойся, для этой сыворотки у меня есть специальная кожаная фляжка, маленькая и удобная, ты ничего не разобьёшь.
      -- Что это? - не сдержался Драго.
      -- Это? - старик вдруг улыбнулся, и улыбка почему-то неприятно изменила его лицо. - Если дать кому-нибудь этого питья, человек расскажет всё. Всё, что тебя заинтересует. Расскажет только правду. При этом он будет выглядеть вполне нормальным, посторонние ничего не заподозрят.
      Драго слышал о том, что есть нечто подобное. Напиток правды, называл его Лон. Признаться, Драго не совсем верил, что напиток действительно существует. Старик перелил половину содержимого колбы в неприметную маленькую фляжку и величественным жестом, как отдают что-то по-настоящему дорогое, вручил её Драго.
      -- Ты понимаешь, может статься так, что у тебя не будет возможности убедиться, что перед тобой нужный Ордену ребёнок. Тогда ты и используешь содержимое фляги. И ещё, Драго. Эта штучка не должна попасть в руки кому бы то ни было и тем более людям Правителя. Её как бы не существует.
      Драго кивнул.
      -- Ты разобьёшь её или просто выльешь содержимое, если дела, не приведи Небо, станут плохи, и тебя окончательно прижмут к стенке, - старик чуть вызывающе улыбнулся. - Но это, уверен, не произойдёт. Думаю, Старх и Совет Ордена знали, кого посылать.
      Драго снова кивнул, отдавая дань лестной характеристики в свой адрес.
      Старик принял прежний вид, хмуро-настороженный.
      -- Ну, что? Ты проведёшь ночь здесь или всё-таки пойдёшь дальше прямо сейчас?
      Драго массировал колени.
      -- Думаю, выбрать золотую середину. С одной стороны быстрый переход из монастыря утомил меня, и кто знает, когда доведётся нормально поспать в следующий раз. С другой стороны...Надо бы поскорее нагнать мальчика. Чувствую, если не сделать этого в самом начале, дальше всё осложнится ещё больше. Ладно, разбуди меня через три с половиной часа.
 
      4
      Драго рассматривал женщину несколько минут, прежде чем подойти. Она возилась с ребёнком, мальчиком лет пяти-шести, сначала отряхнула с него грязь, после чего занялась ссадиной на его лбу.
      Это происходило почти на окраине деревни. Второй деревни после Лизии и ближней к Вальцирии.
      Драго, до сих пор невозмутимый, чувствовал лёгкое беспокойство. Уже во второй деревне не находилось никаких следов ребёнка, нужного Ордену. Кажется, мальчишка с чудесным редчайшим даром вовсе не проходил здесь. Правда, Драго всё ещё надеялся обнаружить зацепку. В предыдущем селении он заходил в четыре дома, немало, если учесть, что столько же было в Лизии, городе, не деревне. При этом его расспросы лишь подпитывали слухи о необычном ребёнке, что не было на руку ни ему, ни Ордену в целом. Однако ничего другого не оставалось. Он передвигался, как обычный паломник или, если быть более реальным, бродяга, идущий в неизвестность в поисках лучшей доли, и ему ничего больше не оставалось, как расспрашивать простых людей.
      В этой деревне он уже заходил в пять домов, и ему очень не хотелось делать это в шестой раз. Деревенька небольшая, всего домов сорок, этак он родит у её жителей иллюзию, что мальчик действительно проходил здесь и даже кого-нибудь вылечил. И всё-таки он должен убедиться, что ребёнка здесь не было.
      Рассматривая женщину в простом крестьянском платье, Драго решил поговорить и с ней. Он будет для крестьянки всего лишь проходящим мимо, и это меньше впечатается в её память, чем, если бы он зашёл к ней в дом. Судя по её живым движениям, по обеспокоенному взгляду, которым женщина ощупывала ребёнка, она наверняка знает о соседях достаточно, чтобы оказаться в курсе чьей-то тяжёлой болезни и, следовательно, слышала, если бы проходящий через деревню мальчик победил её.
      Драго подошёл, почтительно поздоровался. Мальчик посмотрел на него с интересом, хотя и настороженно. Женщина выглядела спокойной. Наверное, дело было не только в светлом времени суток и отсутствии у путника оружия. Драго использовал с ней вариант обеспокоенного отца, искавшего своего сына, мальчика с чудесным даром. Мальчика, который думал, что отец погиб, поэтому шедшего в никуда.
      Женщина, взяв сына на руки, покачала головой.
      -- Нет, я бы услышала, - сказала она. - У нас здесь есть один ребёнок, он был при смерти, и всё ещё плох.
      -- Жаль, - Драго покачал головой, думая теперь, как поскорее уйти, не вызывая подозрительных ассоциаций.
      -- Правда, через нашу деревню проходят люди и много детей. Может, он проходил здесь, но не останавливался?
      На секунду Драго застыл, затем заставил себя улыбнуться и покачал головой.
      -- Нет, вряд ли. О нём бы услышали.
      Драго вовсе не собирался открывать женщине, что мальчик каким-то образом чувствует больных людей и не может пройти через селение, так никуда и не зайдя. Женщина попыталась сказать ещё что-то, но монах попрощался и пошёл прочь.
      Ситуация, бывшая не самой замечательной в Лизии, ещё больше ухудшилась. Можно сказать, Драго потерял и без того слабый след. Теперь перед ним возникла дилемма, идти ли в Вальцирию или прямо с этой деревни свернуть в сторону. Куда же пошёл ребёнок, если его следов не обнаружилось в восточном направлении?
      Драго всё ещё колебался, какое направление избрать, когда сзади раздался скрип подводы. Драго покинул деревню, и ему надо было решаться, так как вправо уходила дорога, ведущая к югу, к Брезелю. Ещё через две сотни метров был поворот налево - к Анохре.
      Драго приостановился. Подвода приближалась. Чёрная лошадь тянула телегу, где восседали двое явно зажиточных крестьян. Они внимательно созерцали путника, стоявшего впереди и, несомненно, ждущего их. Путник выглядел безоружным, и всё-таки под его длинным широким плащом можно было постараться и кое-что спрятать.
      Драго чуть склонил голову в приветствии.
      -- Не подбросите ли меня, добрые люди?
      Крестьяне недоверчиво разглядывали его. Один из них, державший поводья, быстро сказал:
      -- Мы спешим. Неотложные дела. Заказ коменданта Анохры.
      -- На благо Правителя, - добавил второй.
      Ну, что ж, подумал Драго, совершенно равнодушный к спесивой самоуверенности крестьян, явно не желавших взять его, и к мечу, лежавшему на телеге рядом со вторым крестьянином. Значит, Анохра. Пусть будет так. Он начнёт с Анохры, затем направится к Вальцирии, и, если и там ничего не обнаружится, он предупредит связного и двинется к Брезелю. В конечном итоге, мальчик двигается медленнее, и где-нибудь его следы обнаружатся.
      Драго весело произнёс:
      -- Какая удача, и мне туда же. И то же потому, что попросили городские власти.
      Чтобы не дать крестьянам шанса, отказаться от попутчика и заодно отбить у них охоту, рассказать о нём коменданту Анохры, Драго извлёк из кармана золотой и поднял руку повыше.
      -- Плачу монету. Считай, вас благодарит в моём лице сам Правитель.
      Крестьяне заворожено созерцали блестящую вещицу у путника в руке. Драго, ничего больше не спрашивая, запрыгнул на телегу.
 
      5
      Гурин, скакавший позади всех, размышлял о том, что передал ему комендант Лизии. Одновременно он делал первые выводы относительно того, как действовали трое воинов, бывшие под его руководством.
      Нельзя было сказать, что он не доволен ими, и что они действовали как-то не так. Они являлись натасканными псами, готовыми наброситься на любого по велению Правителя или же Гурина в его лице. Они были довольно сильными и опытными воинами, в противном случае Гурин взял бы других. При этом они не утруждали себя мыслительным процессом, что с одной стороны было даже хорошо - они выполнят любой приказ, самый абсурдный. Даже если его невозможно выполнить, они всё равно попытаются. Впрочем, это было не совсем верно в отношении Булоха, номинального командира тройки - своеобразной составляющей личной гвардии Правителя. Наверное, потому он и являлся главным.
      Булох был крупнее Гурина. Шрам и Камень тоже были крупнее Гурина. Их теперешний предводитель, сам достаточно крупный мужчина, если сравнивать с обычными людьми, уступал им по габаритам. Лишь природная гибкость и реакция делали его сильнее в поединке с каждым из них в отдельности. И, конечно, Гурин оказался бы бессилен против двух из них.
      Это не касалось гибкости ума. Гурин спокойно мог дать фору сразу троим. Единственный, с кем хоть как-то можно сравниться, был Булох. Очень светлый, с бледно-голубыми глазами, он, казалось, источал тихую свирепую наглость. Это не движение напролом, наглость предполагает определённое шевеление извилин. В отличие от него ничего подобного не было у Камня или Шрама. Выросшие в бедных крестьянских семьях, оба в ранней юности за долги родителей попали в бесплатную рабочую силу крупных городских ремесленников и уже оттуда перекочевали в личную гвардию Правителя, в основном благодаря своим габаритам, предполагавшим проблемы любому опытному воину-противнику.
      Камень, пучеглазый, неопрятный, заросший густыми чёрными волосами, не тронувшими разве что лицо, получил своё имя из-за формы головы. Крупная, деформированная и угловатая, она и в самом деле напоминала булыжник, валявшийся на вершине горы, где неугомонные ветры за десятилетия оставили в нём впадины для глаз и выделили уродливую челюсть. Шрам являлся обладателем давней жутковатой раны в виде трёх полос на левой щеке, бледно-розоватых, с расстояния рождавших иллюзию обожжённой стороны лица. Хирургически одинаковые полосы скорее являлись следами пытки, нежели последствием столкновения. Однако Шрам так никому и не сказал правды.
      Оба, и Камень, и Шрам, имели короткие причёски, уродовавшие и без того непривлекательную внешность. Обоим, казалось, нужно было лишь хорошо поесть и хорошо поспать. И рвение, с которым они выполняли задание, легко объяснялось тем же - после окончания они выспятся лучше обычного и, возможно, устроят продолжительный пир.
      Гурин созерцал их спины, испытывая странную смесь зависти и отвращения к этим людям. Они были уродливы и лицом и душой, и это, конечно, не могло не вызвать неприязни. В то же время они жили с пустым, ни чем незамутнённым сознанием, так не смог бы отстраниться от желчной, покрытой шипами действительности даже опытный монах. В данный момент это и было их плюсом. Они ни о чём не задумывались, и у них не болела голова. Между тем Гурин начинал понимать, что не всё так просто, и задание отнюдь не выглядит лёгкой прогулкой, как ему показалось сначала.
      Казалось, какая проблема - найти мальчишку? На Гурина не произвёл особого впечатления дар ребёнка. Что с того, что он лечит разные болезни? Сам Гурин ничем не болел, если не считать изредка мучившего ступни ног грибка, и это для него было пустым звуком. Болеют крестьяне, жалкие земляные червяки, копошащиеся на своих крохотных участках, чем привлекают к себе всевозможную грязь. Может, ещё горожане, те, что победнее, живущие в узких тёмных улицах, где переплетаются запахи мочи и дешёвых харчей. Для Гурина в действиях мальчишки не было ничего от чуда. Он давно для себя понял, что существует лишь то, что можно потрогать, увидеть, в крайнем случае, услышать. Скорее всего, мальчик действительно кого-то вылечил, но вряд ли это было что-то серьёзное. Этот ребёнок зачем-то понадобился Правителю, но не обязательно это являлось для того жизненно необходимым. Тем не менее, найти мальчика было очень важным для Гурина. В случае неудачи последствия в его собственной судьбе могли оказаться какими угодно. И это несмотря на то, что он - редкий воин.
      Правитель стоял у власти Всех Заселённых Земель достаточно крепко, чтобы не беспокоиться о неких индивидуумах, на которых и держалось его могущество. Остались считанные бароны, кто номинально не признавал себя вассалом Правителя. С одной стороны это несло в себе целый положительный пласт: централизованная власть имела плюсы для большинства слоёв населения, уменьшилось количество банд, состоящих из отморозков, повысился уровень жизни, хотя, как ни странно, и миграция людей достигла своего пика. Официально Правитель являлся тем, кого давно ждал простой народ. Однако реальность заставляла Гурина усомниться в этом.
      Взять хотя бы двух воинов из его маленького отряда. В народе распространяли мнение о воинах Правителя, как о его лучших сынах, как о его гордости. Однако ни Камень, ни Шрам никак не подходили под это определение. Они скорее наводили на людей страх, чем уверенность за свои жизни, что надёжно защищены такими воинами. Это подтвердили поиски в Лизии. Люди пугались, отвечали невнятно, их приходилось переспрашивать, и присутствие Камня и Шрама лишь сгущало обстановку. Гурину пришло на ум, что некоторые поданные Правителя в дальнейшем могут нарочно послать их по неверному следу. То ли из чувства солидарности с мальчиком, то ли из-за ненависти к вооружённым людям, что стучатся в дом и требуют ответа.
      И Гурин вместе с тремя своими людьми был бессилен против этого. Никто из них не знал мальчика в лицо, описание из уст перепуганных горожан не вносило ясности, и оставалось рассчитывать лишь на собственную прыть. На этом фоне короткая беседа с комендантом Лизии оказалась кстати. Тот уверенно заявил, что слухи о мальчике множатся с каждым часом, и, значит, нужный Правителю ребёнок действительно некоторое время находился в городе. Находился и пошёл дальше, то есть на восток. Комендант также добавил, что в близлежащие города отправлен гонец, и теперь гвардейцам будут оказывать всяческое содействие.
      Впрочем, Гурин понимал, в деревнях нет коменданта, человека Правителя. И там люди тем более будут отчуждёнными. С другой стороны, прикинул он, обнаружить мальчишку нужно любой ценой, и не важно, какое впечатление останется после воинов Правителя.
      Прервав преждевременные терзания, Гурин пришпорил коня, обходя своих людей. Те расступились, давая дорогу, и тоже пришпорили коней, чтобы не отстать.
 

      Ошибка
      1
      Мальчику было лет десять, не больше. Худой, уставший. Позади явно долгий путь. И плащ. Длинноватый для его роста плащ. О чём-то подобном заикались крестьяне.
      Драго стоял, делая вид, что отдыхает в тени тополя, сам же впился в ребёнка взглядом, выделив его из толпы ещё минуту назад. Мальчик двигался в потоке людей, что покидали Вальцирию. Он приближался к тому месту, где стоял монах, скрывавший свою рясу, и должен был вот-вот поравняться с ним.
      Ещё не зная, тот ли кого он ищет, Драго испытал болезненный укол облегчения: окажись он здесь на четверть часа раньше, он вошёл бы в город и уже вряд ли бы встретил этого ребёнка.
      Драго практически не спал две прошедшие ночи, с опозданием осознав, что совершил оплошность. Он рискнул проверить сначала Анохру и в одной из двух деревень, что лежали на пути к Лизии, получил подтверждение того, что мальчик, лечащий людей, действительно проходил здесь. Ни единым жестом не выпустив вспыхнувшего ликования, Драго возблагодарил Небо, столкнувшее его с крестьянами, направлявшимися в Анохру. Пойди Драго строго на восток, и он потерял бы время.
      Однако в Анохре следов ребёнка не оказалось.
      Драго метался по городу, представляя себя в разных обличьях в зависимости, кому задавались вопросы, и всё-таки вынужден был признать, что мальчик здесь не появлялся. Похоже, после одной из деревень, через которую недавно проезжал с крестьянами Драго, ребёнок свернул к юго-востоку. Он подтвердил предположение, что двигается, полагаясь на интуицию, не имея чёткого плана своего пути.
      Пойдёт ли он в Вальцирию? Или же двинется дальше на юг, к Брезелю? Или, двинувшись опять на восток, мальчик вообще обойдёт Вальцирию, город в три раза более крупный, чем Лизия?
      В этом имелась своя логика. Вальцирия может засосать его своими трущобами, переполненными различными недугами и напастями. Старх предупреждал, мальчик не вылечит всех, и с этим бессмысленно спорить. Так или иначе, Драго предстояло как можно скорее оказаться в Вальцирии, встретиться со связным и, уже отталкиваясь от новых данных, направлять свои поиски. Монах надеялся, что мальчик всё-таки войдёт в Вальцирию. Она лежала на его пути громадным муравейником, чей конвейер втягивает в себя всё оказавшееся поблизости, особенно ребёнка с таким ценным даром. Если это произойдёт, Драго имел шанс попасть в город прежде, чем ребёнок его покинет. Наверняка лечение задержит мальчика, и тогда Драго останется лишь идти по горячему следу. Или просто дожидаться у восточных ворот города.
      Драго спешил, и лишь образ мальчика, сложившийся в сознании, остановил его, заставив заметить чем-то похожего на этот образ ребёнка. Присмотревшись, Драго признал, что мальчик выделяется из спешащих людей, и протолкался к противоположной обочине. Поток, что шёл от города, был значительно реже, и Драго получил возможность рассмотреть ребёнка прежде, чем тот приблизился.
      Мальчик не спешил, в отличие от окружавших его людей в его движениях не было той суеты взрослых, каждый день для которых рождал груз прежних забот. И всё-таки в походке было что-то утверждавшее, что он чувствует здесь себя неуютно, желает уйти подальше и пусть на него никто не обращает внимания. Ребёнок озирался волчонком, который выбрался из опасной зоны, но до конца в этом не уверен.
      Возможно, поэтому он и заметил направленный на него взгляд.
      Он почти поравнялся с монахом, и у Драго почему-то возникло серьёзное сомнение относительно того, тот ли это мальчик. Не объяснимое логикой, просто нашептанное интуицией. Ребёнок проходил мимо, и, быть может, Драго выбросил бы его из головы, не зная в дальнейшем, корить ли себя или благодарить, однако мальчик почувствовал внимание постороннего человека, и на мгновение их глаза встретились. Короткий затравленный взгляд. Страх и горячее стремление спрятать глаза, так много выдававшие о своём обладателе.
      Одна секунда, но она заставила Драго решиться. Ребёнок отвернулся, и, если бы не собственное пристальное внимание, у Драго возникла бы иллюзия, что этот взгляд ему померещился. Страх ребёнка крючком вцепился в мозг монаха. Драго приложил некоторое усилие, чтобы остаться в прежней позе и не протянуть к ребёнку подрагивавшие руки. Вокруг слишком много людей. Возможно, воины Правителя могли рассчитывать на то, чтобы никто не вмешивался, если они схватят ребёнка, но ни мужчина неопределённого рода занятий, даже объяви он, что принадлежит к талхам. Терпение, не сейчас.
      Драго выждал пару минут, не выпуская ребёнка из поля зрения, и, наконец, двинулся за ним в сторону противоположную городу.
 
      2
      Мальчик несколько раз оглядывался. Сначала, пройдя мимо монаха, он сохранял прежний темп и, казалось, ничуть не выдавал своей оплошности. И всё-таки не выдержал. Обернулся.
      К этому моменту Драго уже шёл за ним. Ребёнок заметил это, и его нервы не выдержали. Он ускорил шаг, стал обгонять людей, хотя совсем недавно обходили его. Теперь он спешил и время от времени оглядывался. Драго окончательно уверился, что ему послана удача. Похоже, ребёнок не особенно задержался в Вальцирии и уходил в сторону Анохры. Впрочем, он мог свернуть на восток и сейчас, не доходя до города, откуда спешил Драго.
      Монах попытался отстраниться от этих теперь уже не столь важных размышлений. Сейчас перед ним стояла одна задача - бесшумно и незаметно захватить ребёнка. Пока на дороге полно народу, он должен вести мальчика. Хуже будет, если ребёнок догадается поднять шум и прибиться к кому-нибудь из вооружённых взрослых, в этом случае преследователь окажется в скользком положении. Правда, Драго не без оснований рассчитывал, что мальчик не пойдёт на это. Зачем Драго позволил заметить собственный взгляд? Если бы ни эта непозволительная для талха оплошность, вообще бы не возникло никаких проблем.
      Монах не сокращал расстояние, но и не отставал. Тем временем людское движение на дороге редело. Разрывы между людьми увеличивались, и вскоре ни у Драго, ни у мальчика не возникало сомнений по поводу того, что между ними происходит. Монах вдруг спросил себя, как поступить, если мальчишка побежит. Сделает вид, что спешит или же просто идёт на поводу у излишков энергии, свойственным детям. Это было не то же самое, что привлекать внимание взрослых, требуя защитить от странного мужчины. И это было вполне реально, судя по страху, который от него исходил.
      Драго ускорил шаг, выбросил из головы опасный вариант. Конечно, он не сможет бежать следом за мальчиком и не привлечь внимания всё ещё многочисленных прохожих. Однако пока этого не произошло, лучше оставить решение проблемы. Мальчик шёл быстро, но на бег не переходил.
      Неожиданно для монаха ребёнок свернул направо - в этом месте к дороге подходила неширокая колея. Наверное, путь к одной из деревень. Драго улыбнулся одними губами. Это было выгодно скорее ему, нежели ребёнку. Он ещё больше ускорил шаг. Пропустив нескольких крестьян, Драго обнаружил, что впереди на сотню метров вообще никого нет. Конечно, ребёнок заметил то же самое. Он остановился на секунду, глядя на преследователя, и Драго показалось, что ребёнок больше не сдвинется, настолько опутал его страх. Однако мальчик развернулся и побежал.
      Не вперёд, нет. Он свернул с дороги. Бросился к лесу. Драго оглянулся, убедился, что крестьяне, оставшиеся сзади, ничего не заметили, и кинулся за мальчиком. Догнать его было несложно. Драго, не особенно напрягаясь, сокращал расстояние. Мальчик оглядывался и подвывал. Монаху стало жалко ребёнка.
      -- Постой! - крикнул Драго. - Не бойся! Да постой же!
      Ребёнок споткнулся и упал, растянувшись меж двух тонких осин. Драго перешёл на шаг, чтобы хоть как-то ослабить у него панику. В сознание некстати полезли вопросы, целый ворох вопросов, до поры до времени хранившийся пищевой заначкой на чёрный день. Пока Драго решал иную проблему, как найти, он счастливо уклонялся от того, что неминуемо должно заслонить собой свет и отступить, если только на это будут веские причины.
      Он захватит этого мальчика, чтобы отдать Совету Ордена? Чтобы мудрые старцы каким-то образом сделали из его крови вакцину против грядущей эпидемии, грозившей уничтожить человечество? Ребёнка? Но ведь он, скорее всего, умрёт, и в его смерти не в последнюю очередь будет виновен Драго! Он, Драго, убьёт ребёнка! Как это сочеталось с философией талха?
      Драго остановился, не приближаясь к ребёнку вплотную.
      -- Не бойся, - негромко сказал он. - Мне нужно только узнать у тебя кое-что. И всё, я тебя отпущу.
      Драго произнёс это механически. Он думал сейчас о том, чья чаша должна перевесить - жизнь одного ребёнка или жизни сотен тысяч людей? Если бы он решал задачу, как сторонний наблюдатель, он поставил бы на жизни людей, однако в теперешней ситуации это было далеко не так просто. Большинство из этих людей он не знал, большинство из них являлись для него абстракцией. Мальчик же был реален. Драго видел его, чувствовал его страх, замечал дрожь измождённого долгим переходом, худенького тельца.
      Мальчик подскочил и бросился прочь. Драго рассчитывал, что ребёнок сдался, к тому же он, казалось, успокоил его словами, продемонстрировал отсутствие нехороших намерений, тем неожиданней явилось упорство ребёнка.
      Монах замер, сконфуженно улыбнулся, провожая ребёнка взглядом. Молнией мелькнула мысль, что он всё-таки приведёт мальчишку в Орден. Во-первых, в противном случае его собственная жизнь окажется перечёркнута. Во-вторых, у мальчика останется шанс выжить, во всяком случае, Старх и его окружение постараются в этом вопросе, но у человечества шансов наверняка не будет, если талхи не создадут вакцину. Это называлось, выбрать меньшее из двух зол.
      Драго, за считанные секунды разметав неугомонные образы, побежал за мальчиком. На этот раз ребёнок мчался к дороге и, в конце концов, выскочил на неё. Теперь колея не была пустой. Ребёнок выскочил прямо на двух крестьян.
      За ними на коне скакал ещё один мужчина. На боку у него висел меч.
 
      3
      Драго сбавил шаг, пытаясь расслабиться, чтобы как можно более непредвзято оценить обстановку.
      Если бы не вооружённый всадник, по-видимому, служака коменданта Вальцирии, всё было бы совсем просто. Крестьяне явно не претендовали на роль заступников. Когда мальчик выскочил перед ними, двое хлюпких старичков вздрогнули, как по команде. Увидев же Драго, они вовсе попятились.
      Мальчик, подвывая, прошмыгнул мимо, наверное, интуитивно осознал, что они не остановят преследователя. Ребёнок бежал навстречу всаднику. Драго перешёл на шаг, он уже понял, что всадник вмешается. Тем более Драго с виду был безоружен. Крестьяне посторонились, глаза боязливо ощупывали мужчину в дорожном плаще. В них появилось облегчение, стоило Драго пройти мимо.
      Когда ребёнок сблизился с всадником, тот, глядя на Драго, крикнул:
      -- В чём дело?
      Голос был напыщенным, надменным. Всадник обладал некоей властью, а он, Драго, был здесь никто. Драго показалось, всадник не столько обеспокоен судьбой незнакомого мальчишки, сколько желает наказать безоружного бродягу, раз уж есть за что. Мальчик обогнал его и остановился, то ли запыхался, то ли желал лично увидеть, как всё страшное исчезнет одновременно с быстрой расправой над преследователем.
      Драго отстранился от ребёнка, в эти секунды он его не замечал. Шагая навстречу всаднику, Драго просчитывал, какое оружие из невидимого посторонним использовать. И какие после этого будут последствия. Он знал, что справится с противником, однако он не собирался его убивать, тем более двух крестьян. Значит, они расскажут о том, что произошло, и уж лучше в Драго, по их мнению, не будет ничего от талха.
      Выходит, монашеский арбалет отпадает. К сожалению, это был самый верный способ, самый лёгкий и быстрый - взять всадника на прицел и приказать ехать своей дорогой. Тот ничего бы не сделал своим мечом и подчинился бы. Меч также отпадал - пришлось бы повозиться. К тому же велик риск, что Драго вынужденно причинит всаднику раны.
      Их разделяло метров семь, когда Драго выхватил хлыст. Воистину гениальное приспособление, если хочешь оставить противника в живых, при этом подавив его и обезоружив. Если, конечно, умеешь с ним обращаться.
      Всадник переменился в лице. То ли от неожиданности, что бродяга оказался вовсе не безоружен, то ли знал, сколь грозное оружие в умелых руках хлыст. Драго одним движением размотал хлыст и вызывающе улыбнулся. Как опытный воин-талх, Драго знал, поединок чаще выигрывают сначала психологически, и уж после в реальности. Всадник засуетился. Оказывается, за спиной у него был арбалет. Он пытался вложить меч в ножны, чтобы снять арбалет. С трудом, но ему это удалось, хотя он едва не выронил оружие.
      -- Не мешай мне, - произнёс Драго. - С мальчиком не случится ничего плохого.
      Конечно, всадник не слышал его. Он уже стягивал арбалет, судорожными движениями пытаясь выудить стрелу из чехла. В нескольких десятках метрах крестьяне, наблюдавшие за происходящим, превратились в изваяния. Мальчик тоже застыл, расширенными глазами изучая мужчину с хлыстом.
      Драго позволил всаднику достать стрелу и лишь затем совершил незаметное движение правой рукой. Хлыст змеёй метнулся к противнику, кончиком обхватил арбалет и вырвал его из дрожащих, неуверенных рук. Это заняло секунду. Всадник неверяще посмотрел на свои опустевшие руки. Перевёл взгляд на арбалет, лежащий в облачке дорожной пыли. Снова выхватил меч.
      Драго медлил, будто ещё рассчитывал, что всадник образумится. Лишь когда тот занёс меч, метя ему в голову, Драго снова воспользовался хлыстом и снова обезоружил всадника. На всякий случай Драго хлестнул коня, зацепив и человека. Животное понеслось прочь, и всадник с трудом удержался в седле.
      -- Торопись по своим делам, славный воин! - крикнул Драго ему вслед. - Они важнее меня!
      Всадник не спорил. Он позволил себе оглянуться только раз и, вцепившись в гриву обезумевшего коня, пришпорил его. Пролетев мимо крестьян, он заставил их шарахнуться в сторону. После чего они сочли за лучшее убраться вслед за всадником.
      Драго быстро прикинул расстояние до города и понял, что времени у него более чем достаточно. Мальчик, парализованный, раздавленный, ожидал его, глядя съёжившимся кроликом. Лишь когда монах подошёл вплотную, ребёнок снова побежал. Однако страх опутал ему ноги, и мальчик, остановившись, грузно осел на землю.
      -- Не бойся, прошу тебя, - Драго пытался улыбнуться, но ничего не получалось.
      Он уже чувствовал себя неважно при мысли, скольких отрицательных эмоций он стоил мальчику. И сколько ребёнка ещё ждёт впереди, когда он послужит материалом для спасения человечества.
      Мальчишка скрючился и заплакал. Драго наклонился к нему, поколебался и всё-таки приложил свою ладонь к спине ребёнка.
      -- Ты ведь лечишь людей? Не бойся, мне только нужна твоя помощь.
      Мальчишка глянул на него и напрягся ещё больше. Драго нахмурился. Что-то шевельнулось внутри. Некоторое время он изучал ребёнка, прислушиваясь к своей интуиции, и тени, нехорошо шевелящиеся в подсознании, стали ещё гуще.
      Драго встряхнул мальчика.
      -- Послушай...
      Он осёкся. На дороге показались люди. Здесь было неподходящее место для выяснения истины. Драго подхватил ребёнка на руки и поспешно сошёл с дороги. Углубился в лес. Мальчик перестал всхлипывать. Он замер в объятиях монаха тугим горячим комком. Казалось, он готовился к смерти.
      Драго опустил его на землю. На всякий случай взял его за лодыжку во избежание новых попыток бегства. Ребёнок посмотрел на мужчину расширенными молящими глазами. Что-то в этом взгляде не соответствовало представлениям Драго о чудесном мальчике.
      -- Скажи, это ты лечил людей в городе?
      Мальчик вздрогнул и снова заплакал.
      Драго коснулся его плеча и постарался придать голосу едва ли не кротость:
      -- Послушай, у меня больна жена. Помоги мне, вылечи её. Ты ведь это можешь.
      Ребёнок захлёбывался плачем. Монаху стало ясно, что истерика продолжится непозволительно долгое время. Ласковое обращение не действовало, и, если применить грубость, ребёнок тем более ничего не объяснит. Если же всё-таки Драго заставит его говорить, мальчик для собственного спасения подтвердит что угодно.