То, что я увидел здесь, стерло улыбку с моего лица.
На столике сидел артефакт — невысокая молодая женщина-человек. У нее были голубые глаза и классические формы лица, из чего я сделал вывод, что ее прототипом, по всей очевидности, является атлантка. Странно, но она показалась мне знакомой. Я мог поклясться, что никогда не видел ее, и в то же время в чертах ее лица проскальзывало что-то неуловимо-известное, смутно-пережитое. Я присмотрелся повнимательней и внезапно понял, что женщина похожа на меня, человека по имени Русий. Это была моя мама.
В горле сухо щелкнуло. Проталкивая внутрь образовавшийся у кадыка комок, я шагнул вперед. Женщина поднялась. Ее голубые глаза лучились мягким светом, на губах играла добрая улыбка. Она была прекрасна той красотой, что дарована счастливым матерям. Она была прекрасна, но лишь миг, равный счастью. А потом она умерла. Ведь рождая зрентшианцев, матери умирали. Мне пришлось сглотнуть еще раз, но все равно первые слова дались с трудом.
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй, сынок.
Она обняла меня, прижав мою голову к своей груди. Я почувствовал, как от естества артефакта исходят быстрые силовые импульсы, напоминающие биение сердца.
— О, Вечность, как же я мечтал увидеть тебя! — прошептали мои губы.
— Я знаю, мой родной.
От мягкого упругого тела исходило ощущение тепла и уюта. Я грезил об этом ощущении всю свою жизнь. Я вдыхал его, чувствуя, как внутри начинает дрожать крохотная зыбкая жилка. Биение было тонким, едва различимым, оно вселяло в грудь томление, словно от предчувствия невероятного восторга. Дрожа, я гладил рукой мягкие шелковистые волосы.
— Мама, я представлял тебя именно такой. Я почувствовал, что она улыбается.
— А я и должна быть такой.
Томление поглощало. Оно заполняло естество, изгоняя из него чуждые, нечеловеческие сути. Те сопротивлялись, громко возмущаясь. Особенно неистовствовал паук Тиэли. Он пытался кричать, но биение, исходящее от мамы, затыкало вопль пауку обратно в пасть.
Это напоминало сумасшествие, сладкое безумство. Я был на вершине восторга. Я касался материнских рук, наслаждаясь нежной бархатистостью кожи. Мои губы шептали слова любви, а лицо ощущало сладкое тепло материнских поцелуев. Мама ласкала меня, словно маленького ребенка. Лишенный в детстве материнской ласки, я даже не смел мечтать о подобном счастье. Мое детство, человеческое детство вернулось ко мне. Я ощущал тепло лучей солнца Атлантиды, упивался шероховатыми прикосновениями стебельков травы, щебетом птиц и смехом маленьких друзей. Я торопливо жевал подгорелые сладкие булочки, которыми украдкой угощала меня девушка-воспитательница по имени Тегна. Кажется, одно время я считал ее своей матерью. Да она и была похожа на нее. Такие же мягкие руки, готовые в любой миг приласкать или легонько отшлепать за провинность. Но мамы, настоящей мамы, в моем прошлом не было. А теперь я обрел ее, и ко мне возвращалось детство. Ласковое, смешливое, беззаботное. Я лежал на пушистой траве, едва шевеля слабыми ручонками. А рядом была мама с добрым лучистым взглядом, столь похожая на Тегну. Или на меня?
Я поднял голову. Мама смотрела в мои глаза, и я отчетливо видел, как в ее зрачках играют холодные льдинки, как почудилось мне, насмешливые. Былое тепло куда-то исчезло, а руки потеряли прежнюю нежность. Я внезапно осознал, сколь они сильны в сравнении с моими вялыми детскими ручонками. Мама улыбалась, гладя меня по голове. Ее пальцы медленно сбегали от темени вниз, пока не сошлись на шее. Казалось, в них клокочет расплавленная сталь. Вот они сжались покрепче, и тусклые картинки воспоминаний приобрели неестественную яркость. Солнце сияло так, словно в него влили пинту апельсинового сока, трава отдавала бриллиантовой зеленью, детский смех визгливо раздирал уши. И настал миг, когда ощущения достигли своего пика, расплавив сознание яркими сплетениями перекрученных полос. Полосы извивались змеями, заполняя вместилища моего я туго спрессованным клубком. По мере того, как они прибывали, клубок делался все более плотным и одновременно темнел, теряя хаос цветных извилин и становясь багровым, переходящим в черное. Где-то далеко в глубине мелькала ласковая материнская улыбка. Клубок был почти черным, когда сквозь жесткую паутину линий прорвался визг гибнущего паука Тиэли.
— Идиот, она убьет меня!
Крик был подобен ослепительной вспышке, разорвавшей мглу. Огненный жгут хлестнул по моему естеству, заставляя очнуться. Я открыл глаза, с трудом подняв тяжелые, словно налитые чугуном, веки. Мама больше не улыбалась. Плотно сжав губы и заполнив льдом зрачки, она душила меня, обхватив пальцами шею. Она добилась своего. Человек отринул прочие сути, оставшись один на один с собой. Теперь он был бессилен перед стальными объятиями артефакта.
Отчаянно мотнув головой, я попытался вырваться. Видя, что я очнулся, мама усилила хватку. Шейные позвонки хрустнули, схваченные пальцами, сплетенными в раскаленную гарроту. Но было поздно. Мама опоздала на крохотный миг. Предприми она свое усилие мгновением раньше — и ее сын умер бы. А теперь было поздно.
Изгнанные сути стремительно возвращались в оболочку. Первым подоспел паук Тиэли. Он спас меня, чем заслужил право быть первым. Тонкие, покрытые шерстистыми волосками паучьи лапки влились в мои руки, возвращая им силу. Ухватившись за запястья артефакта, я что есть сил рванул. Мама не ожидала этого и разжала пальцы. Подоспевший зрентшианец дохнул ей в лицо огненной волной, и она, крича, отлетела к стене. Последним возвратился тумаит. Он хотел испепелить ту, что едва не стала причиной его смерти, но я не позволил. Я лишь укоризненно произнес:
— Что ты натворила, мама.
— То, что должна была сделать, сучонок! — ласково ответила мама. В ее глазах блестела ненависть. — Мне надлежало убить тебя в тот миг, когда ты появился на свет. И тогда всего этого ужаса не было б. Почему я не убила тебя раньше?!
Действительно, почему?
— Ты допустила промашку. Точнее, допустил. Тебе следовало сжечь меня вместе с планетой, пока была такая возможность, но ты позарился на лишнюю суть. — Я покачал головой. — А ведь я почти прверил тебе, мама.
— Так и должно было случиться, сучонок! Проклятый паук! Он всегда ненавидел меня.
— Еще бы! Ведь ты убил его.
Мама промолчала. Она выглядела огорченной, а от ее ласковой улыбки не осталось и следа.
— Как же я ненавижу тебя, тварь! — выдавила она спустя мгновение.
Мне было знакомо это чувство. Вот и сейчас я ощутил, как из глубины души поднимается, клокоча, невиданная жестокая ярость. Мама продолжала изливать оскорбительные слова.
— Недоразвитый щенок! Бастард! Сын проститутки! Тебя ожидает вонючая яма, наполненная гнилью Вселенной. Когда ты умрешь, мир раскрасится яркими цветами. Я буду танцевать вальс на твоей могиле…
Ярость, переполнявшая меня, выплеснулась наружу — огромный черный шар. Он вырвался из меня и вонзился в сыплющего проклятия артефакта. Раздался оглушительный взрыв, содрогнувший стены каюты. Артефакт бесследно исчез. Из выхода компьютерной сети выполз тонкий жгутик дыма.
Я не отдавал себе отчета в том, что творю. Я выбежал из покоев, убив взглядом стоящего у резных дверей гвардейца, и бросился к рубке. По дороге я испепелил еще троих встречных, швырнув в каждого из них по огромному черному шару, взрывающемуся глухой жестокой энергией.
Когда я ворвался в рубку, установилась тишина. Астронавты смотрели мне в глаза и понимали, что что-то случилось. К этому мигу я уже сумел немного совладать с собой. Стараясь говорить спокойно, я приказал:
— Выйдите! Все!!!
Приказ был исполнен незамедлительно и без лишних вопросов.
Едва рубка опустела, я направился к компьютеру.
— Нам надо поговорить, Ттерр, — сказал я, заговорщицки подмигивая.
— Большой Капитан хочет сыграть партию в шахматы?
Я покачал головой.
— Нет, Ттерр. Я пришел сказать, что никогда не знал своей матери!
Глава девятая
Ттерр остался на удивление спокоен. Он помигал индикаторами и констатировал:
— Так вот в чем заключалась моя промашка.
— Не только в этом. Ты использовал для создания артефактов выходы, в конце концов я обратил на это внимание. Но саму идею твоей причастности к происходящему мне невольно подкинул доктор.
— Я подозревал это, — глухо сказал Ттерр.
— А теперь, позволь, спрошу я.
— Спрашивай, — сказал Ттерр таким тоном, словно делал мне одолжение.
— Когда ты раскусил, что я не тот, за кого себя выдаю?
— Сразу, как только ты появился.
— Почему ты пытаешься уничтожить меня? Твой бывший Го Тин Керш заложил тебе в программу приказ уничтожать чужаков?
Ттерр глухо хохотнул.
— Какой же ты глупец! Да я и есть Го Тин Керш. Я слепок с его сознания. Мои матрицы, образующие личностный модуль, составлены на основе его образов и ощущений. Я мыслю его категориями. Мы составляли единое целое. И вот половина этого целого погибла. Как должна была воспринять это оставшаяся половина? Мстить!
— Много патетики и полное отсутствие логики.
— Почему? — озадачился Ттерр.
— Ты не в состоянии победить меня и должен был понять это с самого начала. Тем более, что позднее я не раз представлял тебе возможность убедиться в этом. Зато я могу без труда уничтожить твое сознание. И тогда от тебя ничего не останется.
— Ну, если быть объективным, твое превосходство стало очевидным лишь несколько мгновений назад. А до этого, уверен, никто не решился б назвать победителя. Ведь я находился в более выгодном положении. Ты был у меня как на ладони. А2-А4! — Послышался еще один смешок. — Когда телепатируешь, следует быть осторожным, особенно в том случае, если не знаешь, с кем имеешь дело. Я копался в твоем сознании, словно в своем собственном. Я брал оттуда все, что хотел. — Ттерр вздохнул. — Подумать только, мне почти удалось добиться своего!
— Почти! — подчеркнул я. — Но я перехитрил тебя.
— Ага! — согласился компьютер. Его тон был чересчур жизнерадостен. — Ты устроил мне ловушку и едва не попался в нее сам. Тебе повезло. Ты выбрался, но это вовсе не означает, что ты победил. Я еще могу взять свое.
— Каким образом? Все, что ты делаешь, не может нанести мне вреда. Я сильнее.
— Посмотрим.
— Не глупи. — Я говорил спокойно, но в груди уже возникало знакомое ощущение подступающей ярости. Мне вдруг ужасно захотелось положить конец препирательствам, ударив по модулям компьютера огненной волной, и насладиться его предсмертным визгом. — Мы нужны друг другу, но если ты будешь продолжать испытывать мое терпение своими фокусами, клянусь, я избавлюсь от тебя!
— Интересно, кто в таком случае будет управлять кораблем? — с сарказмом в голосе вопросил компьютер.
— Не беспокойся. Я создам новый личностный модуль, это куда проще, чем ты думаешь. Я выжгу твое «я» и вложу на его место новую суть.
— У тебя не получится, — торопливо сказал Ттерр, но я не услышал в его голосе прежней уверенности.
— Еще как получится! — заявил я, загоняя сомнения в самый дальний уголок сознания, где до них было не дотянуться.
Моя решимость поколебала Ттерра. В нем боролись ненависть ко мне и инстинкт самосохранения. Та доля искусственного интеллекта, что была привнесена умерщвленным мною существом, требовала решительных действий, однако собственное «я» компьютера было настроено куда более осторожно.
— Я должен ненавидеть тебя! — с вызовом сказал Ттерр, на что я легко согласился.
— Ненавидь себе на здоровье. Ненависть — вполне естественное чувство. Здесь ненавидят все.
— К тому же я просто обязан убить тебя!
Я пожал плечами.
— Пожалуйста, если придумаешь, как. Только перестань донимать меня дурно сделанными артефактами. Не взывай к моей совести и уж тем более оставь свои потуги уничтожить меня с помощью этих убогих созданий. Кажется, ты уже имел не одну возможность убедиться, что они не в состоянии справиться со мной.
— А что ты скажешь насчет большого взрыва?
— Ты хочешь сказать, что можешь уничтожить корабль?
— Именно.
— Но в таком случае погибнешь и ты, а насколько я понимаю, в твою программу заложен запрет на самоуничтожение.
Ттерр вздохнул.
— Правильно понимаешь. — Я слушал, как он просчитывает возможные ситуации. Чтобы не показаться беспомощным, компьютер поторопился заявить:
— В общем, артефакты были не более чем пробой сил.
— Ты хочешь сказать, что располагаешь иным оружием?
— Возможно.
— Ты лжешь. У тебя нет других козырей, иначе ты давно бы пустил их в ход.
— Кто знает. А согласись, мой план с твоей мамашей был совсем неплох.
— Мамой, — поправил я. — Да, это было придумано недурно, вот только, увы, с моей подачи.
— Ты знаешь, ведь она ненавидела тебя. Ох, как же она тебя ненавидела!
Злобный комок шевельнулся в груди, наливаясь черным.
— Откуда ты можешь об этом знать?
— Я знаю многое, о чем ты не подозреваешь, сучонок!
Ттерр ждал чувства ненависти, однако я расхохотался, чувствуя, как опухоль злобы рассасывается. Дышать стало легче.
— Дешевый трюк, приятель. Сначала ты пробовал пронять меня жалостью, липовыми воспоминаниями о детстве, теперь же ты пытаешься поселить в моей душе злобу, которая разорвала б меня. Я не куплюсь на твои уловки. Я буду холоден, словно уснувшая лягушка.
Ттерр даже не пытался скрыть, что разочарован.
— Последний козырь, — грустно пробормотал он. Словно желая еще разубедиться в моей силе, компьютер выплюнул из силового выхода шар размером с арбуз, начиненный энергией. Я испустил короткий фотонный пучок. Шар обмяк и исчез, а его энергия перелилась в меня.
— М-да, — задумчиво произнес Ттерр. — Кажется, ты прав, нам лучше договориться.
— Я рад, что ты подчинил чувства разуму. — Я похлопал ладонью по полированной панели. — Вот мои условия: ты прекращаешь всякие враждебные действия против меня, а за это я не меняю своего отношения к тебе.
— Это возможно? — удивился Ттерр.
— Почему бы и нет?
— Где гарантии, что ты не уничтожишь меня вместе с кораблем, когда достигнешь своей планеты?
— Мое слово.
— Оно ничего не стоит.
Я хотел оскорбиться, но передумал. Случалось, я действительно нарушал данные обещания. Ттерр, естественно, был в курсе этого.
— Не могу предложить ничего иного. Постарайся воспринять мои доводы. Мне незачем уничтожать корабль, я слишком привык к нему. — Надеюсь, мои мысли звучали достаточно искренне. — Перед тем, как высадиться, я заложу в твою память новый курс и сотру координаты Земли. Ведь это возможно?
— Вполне.
— Если ты вдруг захочешь вернуться, чтоб сквитаться со мной, тебе придется потратить на поиски не один миллиард световых секунд. За этот срок я сменю не только планету, но и галактику.
Замолчав, я ожидал реакции Ттерра. Она была примерно такой, как я и ожидал.
— Похоже, ты не лукавишь… — Еще бы! Я старался! — Так и быть, рискну заключить с тобой соглашение. Но если б ты знал, как я ненавижу тебя!
Я ответил ласковой улыбкой. Ттерр засмеялся и предложил:
— Может быть, партию в шахматы?
— Идет!
Спешить было некуда. Перебрасываясь шуточками, мы разыграли вариант сицилианской защиты. Партия закончилась вничью, что было само по себе удивительным. Если мне не изменяла память, это была наша первая ничья. Когда я уходил, Ттерр пожелал мне доброго пути. Мне почудилось, что в его словах промелькнула издевка, но я не придал этому значения.
И напрасно…
Восьмой уровень был наглухо блокирован гвардейцами. Несколько десятков воинов образовали два заслона, заперев меня в коротком обрубке перехода. В мою сторону были нацелены не только плазменные излучатели, но и два снятых из боевых башен дезинтегратора. Я замер, понимая, что любое движение может спровоцировать залп, и тогда не поздоровится ни мне, ни кораблю. От шеренги воинов отделились двое, один из которых был облачен в скафандр.
— Вот уж никогда не думал, что человек и тумаит могут мирно ужиться! — со смехом сказал я, когда странная парочка остановилась в нескольких шагах от меня.
— На какие только жертвы не пойдешь ради общего блага, — ответил Уртус.
Располагавшийся по правую руку от него доктор Олем не понял, о чем идет речь, но на всякий случай кивнул заключенной в шлем головой.
— Насколько я могу судить, это мятеж?
Уртус был хладнокровен и вежлив.
— Можно квалифицировать происходящее и подобным образом, но я предпочел бы употребить слово «замена».
— Какое безобидное слово! Я могу рассказать множество историй, когда подобная замена заканчивалась штабелями отрубленных голов. Впрочем, замена так замена. Вот только зачем вы притащили сюда эти большие штуки? — Я указал на широкие раструбы дезинтеграторов. — Случись что, они здорово попортят корабль.
— Лучше потерять руку, чем голову, — сказал старший офицер.
— Логичное замечание. Что ж, я готов выслушать вас.
— Оценивая ситуацию, сложившуюся на корабле, я требую, чтобы капитан сложил свои полномочия.
— И все? — удивился я. — Не так уж много.
— Нет, не все. Принимая во внимание то обстоятельство, что капитан представляет угрозу для корабля, я вынужден настаивать на его изоляции.
— Ах, какой он нехороший, этот капитан! Большая бяка! Как же ты намереваешься меня изолировать? Разве тебе не известно, что я могу проткнуть пальцем любую переборку?
— Мы приняли это во внимание. По моему приказу подготовлен специальный модуль, оснащенный пси-излучателями. Они помогут удержать капитана под контролем.
— Недурно придумано. — Я внимательно посмотрел на Олема, пытаясь понять его роль в этой истории, доктор поспешно отвел взгляд. — А теперь объясни мне, с чего это вдруг я впал в немилость. Или, может быть, тебе просто захотелось покомандовать?
Уртус сделал протестующий жест.
— Мне достаточно моей власти. Я принял такое решение, руководствуясь соображениями безопасности. Капитан намеревается уничтожить корабль, а в мою задачу входит обеспечение его безопасности. Поэтому капитан должен быть изолирован.
— Скажи, Уртус, а с чего ты взял, что я хочу уничтожить корабль?
— Я знаю капитана. Его хорошо знает кислородный литинь, который думает точно так же. — Я покачал головой. Доктор позволил себе слишком много. — А кроме того, я получил информацию от компьютера, нашего настоящего капитана. Теперь мне известно все.
Да, Ттерр честно заслужил право хихикать мне вслед.
— Ты ошибаешься. Я только что заключил с компьютером соглашение.
— А я только что получил от него приказ начать операцию. Итак, согласен ли капитан подчиниться моему требованию, или он предпочтет быть уничтоженным дезинтеграторами?
— А как же ты сам? А что будет со всеми этими бодрыми ребятами?
— Мы готовы встретить смерть.
Я прикинул, сумею ли разложить время. Дезинтеграторы работали очень быстро, за пределами моих возможностей.
— Что меня ожидает, если я приму условия? — спросил я, стараясь выгадать несколько мгновений.
— Мы немедленно меняем курс и возвращаемся на Туму. Твою судьбу будет решать весь наш народ.
Я присвистнул. Провести не одну сотню лет под пси-гипнозом в клетке, а в довершение подохнуть на мерзкой хлористой планетке — хорошенькая перспектива!
— Я принимаю ваш ультиматум, — сказал я, как бы невзначай кладя левую руку на холодную поверхность переборки.
Не успели заговорщики и глазом моргнуть, как я вскрыл пластиковый лист с такой легкостью, словно имел дело с бумагой. Еще миг, и я очутился в небольшом, совершенно пустом модуле вне зоны действия дезинтеграторов. И тут в мой мозг вонзились сотни огненных стрел. Они вгрызались внутрь, сдирая стружку с сознания. Я закричал от боли и яростного бешенства. Ттерр, — а все происходящее было, вне всякого сомнения, задумано им, — перехитрил меня. Он просчитал свою партию на несколько ходов вперед. Я еще не начал действовать, а уже был обречен попасть в ловушку. Ттерр хитростью затащил меня в модуль, утыканный раструбами пси-излучателей. Испускаемые ими волны парализовали мою волю, лишая способности к сопротивлению. Мысли стали медлительными, тягучими, движения тяжелыми и вяжущими. Так ощущает себя попавший в топь. Тягучее нечто засасывает меня, смачно чавкая беззубым ртом. Вязкая сладкая белая тина липла на руках, оплетая ноги. Сознание наполнилось паточным безразличием, оно агонизировало. Я попытался исторгнуть яростный хрип, но меня хватило только на едва различимое шипение. И тогда я разозлился по-настоящему. Я не привык быть побежденным. Собрав воедино ярость, ненависть и злобу, я слепил из этой жгучей смеси миллион крохотных шариков и бросил их веером вокруг себя. Шарики приняли удары пси-волн и поглотили значительную часть их. Сразу стало легче дышать, а сердце забилось в прежнем ровном ритме. Я обернулся. У проделанного мною отверстия копошились гвардейцы, устанавливающие дезинтегратор. Я бросил в них огненную волну. Раздались крики боли, и пылающие фигуры бросились бежать по переходу. Вытянув перед собой руки, я продолжал изливать огненную энергию, затыкая ею жерла пси-излучателей. Модуль сотрясали разрывы, темноту рассекали снопы разноцветных искр, пластиковые переборки плавились и изгибались. В меня стреляли. Сразу несколько человек. Кажется, я сумел различить между ними белую фигуру доктора. Причудливы повороты судьбы! Человек сражался против человека на одной стороне со своими злейшими врагами. Я бросил в стреляющих еще несколько огненных шаров. Переход затянуло жирным чадом. Пол колыхался, словно живой.
Пора! Разбежавшись, я вонзился в стену и пронизал ее насквозь. За первой последовала еще одна переборка, затем еще. Я прожигал пластик и металл, пока не очутился у светового колодца, позади перехода, в котором мне неудачно пытались устроить ловушку. Крича, я устремился в него, добивая немногих уцелевших. Я искал доктора и Уртуса, но не находил их. Возможно, они погибли. Тогда я бросился в рубку, где прятался мой главный враг.
Ттерр защищался. Он намеревался разыграть свою последнюю партию, почти не надеясь на выигрыш. Он выстроил против меня шеренгу астронавтов, за спиной которых толпились наспех созданные артефакты весьма замысловатых форм. Воины дали залп из плазменных излучателей. Я разложил время и увернулся, после чего срезал строй пешек скользким ударом силовых линий. Тумаиты рухнули, рассеченные надвое. Тогда вперед двинулись артефакты. Они были слишком плохо оформлены, чтобы представлять серьезную угрозу. Громадная, алая, словно раскаленная, ящерица, трехглавый монстр, вооруженный серповидным клинком, создание, напоминающее массивную колонну с головой вместо архитрава, пара синих спрутов, карлик с непомерно длинными руками, каждая из которых оканчивалась десятками отточенных когтей, и, наконец, артефакт самого Го Тин Керша, размахивающий точной копией пернача-каура. Некоторых из них я развеял, других выпил, опустошив оболочку, словно яичную скорлупу. Последним я покончил с Го Тин Кершем. Я вырвал из его щупальца пернач и ломал налитое энергией тело до тех пор, пока оно не рассыпалось на тысячи осколков.
Все. Я огляделся. Рубка выглядела так, будто в ней бушевало стадо многоногих. Аккуратно перешагивая через тела и осколки приборов, устилавшие пол, я направился к Ттерру. Он израсходовал на борьбу со мной слишком много энергии и теперь не мог отдышаться. Я ощущал его хриплое утомленное дыхание — вха, вха. Из информационного блока, извиваясь, выползали струйки серого дыма, тут же превращавшиеся в стеклянное крошево.
— Ну что, приятель, доигрался?
— По-похоже, — задыхаясь, выдавил Ттерр. Его переполняли мрачные предчувствия.
— Ты проиграл свою партию. — Ттерр промолчал, и тогда я посоветовал: — Тебе следовало уничтожить меня вместе с кораблем.
Ттерр возмутился:
— Позволь, а что было б в таком случае со мной?
— Ты все равно мертв.
С этими словами я поразил личностный модуль Ттерра тонким дезинтегрирующим лучом, выжигая память о былом. Ттерр перенес эту лоботомию молча. Когда я закончил, передо мной был обычный информационный центр. Ттерра не стало.
— Мат! — объявил я.
Теперь я мог получить информацию о том, что творилось на корабле. Заговорщики все же успели сделать один выстрел из дезинтегратора, повредив обшивку и три уровня. Связавшись с техническим отделом, я велел немедленно приступить к ремонтным работам. Специальная группа, — точнее, часть ее из числа воинов, сохранивших верность капитану, — получила приказ найти и доставить в рубку старшего офицера и кислородного литиня.
— Живыми! — прибавил я достаточно веско, чтобы не сомневаться, что мой приказ будет исполнен в точности.
Однако все оказалось не столь просто. Хоть мятеж и провалился, волнения продолжались. Уртусу удалось увлечь за собой часть экипажа, и теперь практически на всех уровнях происходили жаркие схватки. Я манипулировал верными мне воинами, выжигая очаги сопротивления.
Корабль трещал и стонал, получая раны куда более болезненные, чем от столкновения с вражеским флотом. Была уничтожена большая часть третьего уровня, где мятежники сопротивлялись наиболее отчаянно. Все живое на девятом и десятом было умерщвлено ворвавшимся сквозь пробоины холодом. В пятом воевали с применением ядерных микрогранат. Чтобы навести там порядок, я велел провести газовую атаку. Штурмовой отряд, облаченный в скафандры, выпустил из баллонов кислород, изготовленный для доктора Олема. Оборонявшиеся погибли в страшных мучениях.
Наконец поступило донесение, что кислородный литинь и бывший старший офицер Уртус замечены вблизи грузового ангара. Оставив рубку, я немедленно устремился туда. Уртуса схватили живым. Старший офицер отчаянно сопротивлялся и убил пятерых, прежде чем был обезоружен. Его подвели ко мне с заломленными за спину руками. Я хотел ударить предателя по физиономии, но это было лишним — над ней уже неплохо поработали. Я лишь спросил:
— Где литинь?
Уртус попытался улыбнуться разбитыми губами.
— Ты опоздал. Он уже улетает.
— Улетает — не значит улетел! — процедил я и рявкнул: — Все вон отсюда!
Испуганные воины бросились вон из ангара, а я прыгнул к дверям. Они отказывались открываться, справедливо полагая, что космическое безвоздушье вредно тем, кто привык вдыхать кисловатые пары хлора. Тогда я разбил двери страшным ударом кулака.
Доктор Олем еще не улетел. Он лишь успел раскрыть створки внешнего шлюза и теперь садился в катер. По моему приказу старую посудину отремонтировали и обеспечили энергией, сделав ее тем самым вполне пригодной к новым путешествиям. Доктор намеревался продолжить свою космическую одиссею. Без особой надежды, как и прежде, на то, что сумеет достичь цели, и даже просто выжить. Когда разлетелись металлические створки дверей, он обернулся. При виде меня по лицу Олема разлилась восковая бледность. Он не сомневался, что видит собственную смерть. Однако на этот раз доктор оказался никудышным психологом. Я не стал убивать его, быть может, потому, что был не совсем человеком. Человек не знает того, что подарить прощение порой куда более сладко, чем отомстить. Я отпустил доктора.
— Пока, док, — сказал я, кладя руку на его плечо. — Надеюсь, еще встретимся.
Доктор Олем не желал еще раз встречаться со мной, но от моих слов в его зрачках что-то дрогнуло.
— Бежим со мной, Русий! — крикнул он. — Иначе погибнешь!
— Почему?
Доктор на мгновение заколебался, но все же решил ответить.
— Этот сумасшедший тумаит собирается уничтожить корабль. Он сказал, что скоро корабль испарится!
Я подозревал, что Уртус способен на нечто подобное. Но даже угроза смерти не могла заставить меня бежать с доктором. Бегство в никуда означало смерть или бесчестье. Последнее было хуже смерти.
— Спасибо за приглашение, док, но я остаюсь, — сказал я и зачем-то прибавил: — Я обязательно выпутаюсь!
Олему моя судьба была безразлична. Он уже успел забыть о своем приступе благородства. Игнорируя протянутую для прощального пожатия руку, доктор залез в кабину катера. Взревели двигатели. Огненные инверсионные струи облизали мое тело, и катер прыгнул в сплетение звезд. Я смотрел ему вслед до тех пор, пока крохотный оранжевый огонек не растворился в черном бесконечье.
Уртус был бледен, но спокоен. Обозленные отчаянным сопротивлением воины разбили бывшему сержанту прикладами ружей лицо. Из многочисленных ссадин сочилась голубоватая вязкая жидкость, тут же застывавшая, отчего на щеках и подбородке Уртуса образовалась причудливая бахрома из небольших сосулек. Она раздражала Уртуса, и он пытался избавиться от нее, что со связанными руками было не так-то легко сделать. Уртус старательно терся щекою о плечо, но сосульки держались, накрепко пристав к коже.
Какое-то время я наблюдал за тщетными потугами пленника, потом приказал:
— Развяжите его.
Охранники неохотно подчинились. Они ненавидели своего собрата, даже куда сильнее, чем меня.
Едва руки оказались свободными, Уртус принялся избавляться от смерзшейся крови. Он с остервенением отдирал голубые наросты и бросал их на пол. Операция была весьма болезненной, раз или два Уртус поморщился, но не прекращал своего занятия до тех пор, пока не очистил лицо полностью.
Я терпеливо ждал. Я знал, что Уртус заговорит первым.
Так и случилось. Покончив с сосульками, Уртус удовлетворенно провел пальцами по щекам и взглянул на меня. В его глазах плескалось торжество.
— Тебе конец! — воскликнул он.
— Когда?
Уртус, не тая, назвал срок и прибавил:
— Если думаешь, что можешь предотвратить взрыв, поверь, это пустое. Дезинтеграторы заряжены на самоуничтожение. Процесс не остановить. Скоро начнется выброс дезинтегрирующей энергии, и ты исчезнешь вместе с кораблем.
— И ничего нельзя изменить?
— Ничего! — отчеканил Уртус.
— Что ж, желаю тебе быстрой смерти.
— И тебе.
— За меня не беспокойся, я уйду.
