Он наравне с другими мужчинами пас скот, показав себя отменным наездником, наравне с прочими охотился, как и все ди ел простую, но сытную пишу – молоко, мясо и лепешки из грубо размолотого зерна, привезенного купцами черноголовых. Его лицо окрасилось в темный цвет, но осталось безволосым. Незнакомец отчего-то не любил бороду и тщательно выскребал щетину на подбородке и щеках, используя для этого кремень и пропитанный конской мочой песок, какой он аккуратно наносил на лицо перед тем как приступить к удалению волос.
Целыми днями он пропадал в степи, а возвращаясь в становище У большого ручья, садился близ очага и жадно прислушивался к речи детишек и женщин. Не прошло и двух лун, как он явился к Отцу Хеучу.
– Я могу говорить! – сказал он.
– Хорошо, – сказал отец Хеуч. – В таком случае расскажи, кто ты.
– Не могу, – ответил незнакомец.
– Почему? – поинтересовался шаман.
– Я ничего не помню о себе. Я лишь догадываюсь, что прежде был воином, но когда и где это было, не помню. Я помню степь, помню ветер, помню холм с кишащими вокруг него крысами. Я помню быструю поступь коня и тяжесть меча. Я помню хищный посвист стрел. Но я не помню, кто я.
– Разве такое возможно? – удивился Отец Хеуч.
– Наверно. Я не лгу.
Отец Хеуч растерянно повертел в пальцах резную костяную палочку – символ высокого положения, с какой не расставался.
– Что же нам делать?
– Если ты не против, я еще поживу у вас. Мне нравится здесь. Храбрые ди – добрые и честные люди. Возможно, со временем я вспомню, кто есть и откуда пришел.
Хеуч немного подумал, после чего решил.
– Будь по-твоему. – Признаться, шаману пришлись по душе слова незнакомца о ди. – Вот только плохо, что у тебя нет имени. Не имеющего имени преследуют злые духи.
– Что поделать! – развел в стороны свои могучие руки незнакомец.
– Придумай имя сам. Это просто.
– Действительно просто. Но я должен подумать.
– Подумай, – разрешил Отец Хеуч.
Человек вернулся под самый вечер. Лицо его было торжественно.
– Я придумал. Зовите меня Александр!
– Как? – Отец Хеуч попытался повторить, но так и не сумел выговорить произнесенный незнакомцем звук. – Как странно звучит. Придумай что-нибудь попроще.
– Например?
– Хуянь. Так зовутся князья у хунну.
– Что это значит? – спросил незнакомец, чье лицо выражало сомнение.
– Заяц. Животное с маленьким хвостиком и длинными ушами.
Незнакомец обиделся.
– Разве я похож на хуяня?
– Нет, не похож, – согласился Отец Хеуч. – Тогда назовись Волком.
– В этом случае могут подумать, что зайцы – все вы!
Хеуч не до конца уловил мысль незнакомца, но быть зайцем ему отчего-то тоже не захотелось.
– Да, это как-то нехорошо. Ну хорошо, пусть будет по-твоему. Этот… Как его, Арекан…
– Александр, – поправил человек.
– Я и говорю. А что твое имя значит?
– Не знаю. Просто Александр – и все.
Отец Хеуч пожал плечами. У ди было принято, чтобы каждое имя что-то значило. Иначе злые духи могли причинить беду владельцу этого имени. Немного поразмыслив, Хеуч нашел выход.
– Мы объявим, что у племени Храбрые ди есть новое слово Александр. Так будут зваться непохожие на нас люди, могучие воины, приходящие из пустыни.
– Отличная мысль! – обрадовался незнакомец, обретший имя.
Так у Храбрых ди появился новый единоплеменник, не похожий ни на ди, ни на хунну, ни на черноголовых. Он был, как все: пас скот, охотился и даже подумывал о том, чтобы завести жену. Но в то же время он отличался от остальных. Он что-то знал. Отец Хеуч чувствовал это, как чувствовал, что иноземец, избравший себе странное имя Александр, действительно не помнит того, кем был и откуда ведет род. Хеуч знал это, ибо умел говорить с богами. Испив из Священной реки. Отец Хеуч отправлялся в путешествие по мирам, перелетая чрез реки и горы, проникая в души людей и диких тварей. Он читал судьбы, познавая прошлое и предсказывая будущее. Читал все, кроме судьбы Александра. Проникнуть в его душу было почти невозможно, но, даже проникнув. Отец Хеуч не мог обнаружить там ничего, что поведало б о прошлом пришельца или раскрыло его грядущее. Л ишь смутные видения и неясные, краткие, словно вспышки, обрывки.
Отец Хеуч видел большую бурную воду, какую ему не приходилось видеть воочию и какая, оказывается именовалась морем. Он видел высоченные горы, подобные тем, что лежали за многие дни пути там, где садилось солнце. Он видел причудливые становища, полные громадных строений из массивных гладких камней, между ними сновали бесчисленные толпы странно облаченных людей. Он видел поля сражений, заполненные стройными шеренгами закованных в блестящие доспехи воинов. Лица многих воинов напоминали лицо человека, назвавшегося Александром. В тех краях, где кипели эти страшные битвы, солнце светило также, но восходящие ночью созвездия имели странные, непривычные очертания. Хеуч с трудом узнавал лишь некоторые из них. Эти созвездия выглядели так, как если смотреть на них из краев, где засыпает солнце.
– Ты пришел из земель, где садится солнце! – сообщил Отец Хеуч гиганту. – Ты жил в больших становищах и сражался во многих битвах. Но большего я не знаю.
– Будем считать, что и этого вполне достаточно! – с улыбкой отвечал Александр.
Тогда Отец Хеуч поведал ему о мире, что знал о нем сам. Он рассказал о степях, в каких жили ди, о горах, лежащих к северу, о племенах, обитавших к югу. Он поведал о хуннах и черноголовых, юэчжах и дунху. О хуннах он еще с ехидным смешком прибавил, что те почему-то считают, что свод мира сделан из панциря черепахи.
– Но кто видел подобную черепаху?
Еще отец Хеуч рассказал о реках и равнинах, о восходе солнца и об огненном дожде, что – Отец Хеуч слышал об этом от своего отца – порой падает с неба.
Александр кивнул в ответ.
– Я видел такой дождь! – сказал он.
Гигант выковал себе меч, сварив особый металл, компоненты которого долго искал в горах. Меч вышел огромный и столь тяжелый, что ни один воин из племени Храбрые ди не мог им сражаться. Александр же махал мечом, словно невесомой тростинкой, легко перерубая надвое толстенные жерди. Затем он изготовил себе лук – из дерева, кости, жил и особого клея, громадный и столь тугой, что, казалось, и пяти воинам не натянуть его тетиву. Стрела из этого лука летела на полторы тысячи шагов, скрываясь из виду. В довершение он попытался смастерить доспех, выковав несколько панцирей. Но ни один из них не удовлетворил Александра, так как сильной пущенная стрела или хороший удар меча пробивали любую броню. В конце концов, он выбрал себе один – самый тяжелый и прочный. Теперь, когда выдавалось свободное время, чужеземец облачался в этот доспех, брал в руки меч и пятислойный шит и выходил на поляну, куда тут же сходились воины с сердцами тигров или волков, и конечно же мальчишки, с неописуемым восторгом наблюдавшие за тем, как играет в руках Александра громадный клинок. Александр крутил его так и эдак, наносил удары воображаемым врагам, парировал невидимые удары. Он пытался завлечь воинов племени Храбрые ди принять участие в этой забаве, но никто не отважился выйти на бой со столь могучим соперником. Лишь Куруш, относившийся к Александру с нежностью, словно к собственному сыну, как-то вышел на поляну, но покинул ее после первого же удара чужеземца.
– Я еще не сошел с ума, чтобы лишиться головы или рук! Этот парень силен, словно неистовая буря! Аландр – Могучий Воин.
Аландр… Люди племени Храбрые ди все же сократили имя пришельца ровно настолько, чтобы можно было выговорить его, не рискуя сломать язык. Сначала исчезла согласная буковка, а потом и целый слог. Александр не спорил. Новое имя, придуманное теперь уже ди, пришлось ему по душе. К тому же оно обрело значение. Отныне имя Аландр начали перелагать как Великий Воин, и многие отцы давали это имя новорожденным в надежде, что те вырастут настоящими богатырями.
Вполне понятно, что Отец Хеуч и вождь племени Храбрые ди Гумм решили: разумно воспользоваться услугами могучего чужеземца для охраны стойбищ. Вместе с двумя десятками таких же отчаянных сорвиголов Аландр объезжал угодья, граничащие с землями прочих ди, а также свирепых хуннов. Вскоре о могучем воине прослышали соседи. Один из отважных богатырей племени Большие ди вызвал Аландра на поединок на мечах и был побежден первым же ударом, когда меч храбреца вдруг вырвался из его руки и отлетел далеко в сторону. Другой известный витязь Шоун из племени Стойкие ди предложил Аландру состязаться в стрельбе из лука. Они стреляли со ста шагов, поразив по мишени, затем с двухсот, когда стрелок из племени Стойкие ди попал всего раз из трех, в то время как Аландр все три раза. Когда же соперники отошли на триста, все стрелы Шоуна ушли мимо круга, а две стрелы Аландра попали в цель. Потом чужеземец с улыбкой отмерил еще двести шагов и вогнал смертельное острие точно в сердце мишени. Это поразило воображение Стойких ди настолько, что их вождь Нерран предложил Аландру в жены свою дочь, но Отец Хеуч и Гумм отвергли столь лестное предложение, ибо имели на чужеземца свои виды. У Гумма подрастала дочь, вполне достойная стать женою Аландра.
Жизнь ди была проста, и это нравилось Аландру…
В этой книге будет идти речь о многих племенах и народах, обитавших на Земле в далекие времена. Одни из этих народов оставили заметный след в истории, другие прожили свой век неприметно, отметившись разве что тем, что влили свою кровь в жилы более могущественных, более удачливых соседей, тем оказав влияние на общее становление человечества.
Ди
были где-то посередине. Они не остались безвестны, но не сокрушили враждебной державы и не создали своей. Это был народ, способный более к разрушению, чем к созиданию; но несомое ди разрушение никогда не становилось катастрофичным, ибо ди не были тем роковым народом, что переворачивает течение истории. Весьма многочисленные, ди обитали на огромных пространствах от Западного Китая до Южной Сибири. Целая гроздь племен, что впоследствии дадут жизнь весьма самобытным народам. Красные ди, белые ди, динлины… Но ди интересны не этим. По своему происхождению и характеру, то, что сейчас нередко именуется менталитетом, ди можно признать выдающимся народом древней Азии. В отличие от соседей, ди принадлежали к европеоидной расе, и по внешности своей были куда более европейцами, чем современные французы или германцы. Высокого роста, крепкого сложения, ди были голубоглазы и зеленооки, русокудры, реже рыжеволосы – та самая раса белых людей, что под давлением ледников еще до образования языковых семей сместилась на восток и обжила бескрайние степи Азии.
Это были отважные, сильные люди, предпочитавшие меч слову. Они славились воинственностью, завоевав славу людей с сердцами волков и тигров, побеждая в бою всех врагов, но на счастье соседей не могли договориться промеж собой и потому громкой известности завоевателей не сыскали. Отвагу и энергию ди расходовали в междоусобных сварах, да продаваясь в наемничество. Возможно; это был самый непостоянный народ на земле, не знавший привязанности ни в любви, ни в дружбе, ни в национальном единстве. Если верить китайским историкам, ди были редкостными индивидуалистами и не придавали особенного значения ни семейным, ни родовым, ни племенным связям. Потому-то ди не сумели создать стойкого племенного объединения и были со временем уничтожены или поглощены более влиятельными соседями.
Но век ди был долог,
и они дали жизнь многим известным народам, напитавшим кровушкой и энергией народы великие, ломавшие кости старухе истории.
Жизнь ди была проста, и это нравилось Аландру. Он с наслаждением вдыхал пряный запах утренней степи, скача по ней на вороном жеребце, самом высоком, какого только сумели найти для него ди. Он полюбил тот незатейливый труд, каким занимались мужчины-ди, и днями мог не покидать седла, объезжая пастбища. Ему нравился сам этот народ, простой и искренний. Он не помнил, но чувствовал, что прежде жил среди людей, которые откровенности предпочитали коварство, а доброжелательности – грубую силу. Он и сам отдавал должное этой силе, но где, когда и против кого воевал – не помнил. Как не помнил ничего, что касалось его прошлого или мира, в каком он прежде жил. Почти ничего. Лишь иногда приходили смутные видения: прекрасная, словно степной цветок, беззаботно смеющаяся дева, от взгляда которой начинало сладко щемить сердце, и холм. Холм… Он помнил холм, окруженный крысами – странными, ярко раскрашенными крысами. Он стоял на этом холме и держал в руке меч. А крысы подступали со всех сторон и на уродливых мордах их были испуг и ярость. Испуг и ярость…
Пришла осень, когда ди погнали стада на равнину – туда, где в низинах зеленела в избытке трава. Аландр с прочими храбрецами скакал впереди, проверяя, нет ли поблизости охотящихся за легкой поживой разбойников. В один из дней дозорные наткнулись на хуннов, людей народа, владычествовавшего над степью. Хунны считались выше всех остальных. Все, в том числе и ди, платили им постыдную дань. Все, в том числе и ди, из года в год становились жертвами набегов воинственных хуннов.
Врагов было больше. Убедившись в этом, хунны рассыпались лавой. Воины племени Храбрые ди поспешно схватились за луки, но чужеземец Аландр остановил их властным движеньем руки.
– Мы можем лишиться многих бойцов. Ни к чему проливать кровь, когда можно уладить все миром, – сказал он и тронул коня навстречу приближавшимся хуннам.
Он смотрелся довольно нелепо на своей низкорослой мохнатой лошадке – этот гигант, явившийся ниоткуда; но в массивной фигуре его таилась такая сила и уверенность, что хунны попридержали лошадей, заставив их сбросить шаг. Потом один из них, неразумный, выстрелил, выказывая враждебность своих намерений. Стрела тоненько цвикнула над правым плечом Аландра.
Тогда тот спрыгнул с коня, воткнул перед собой щит и извлек каленые стрелы. Одна, вторая, третья… Казалось, ни один стрелок не сумеет поразить скачущего, прильнувшего к самой холке номада, но три хунна один за другим покатились из седел. Прочие схватились за луки, но их стрелы летели мимо или вонзались в щит, а Аландр продолжал собирать кровавую жатву, валя с коней все новых врагов.
И те испугались, и стали стопорить коней. Увидев это, сорвались с места застывшие в напряженном ожидании ди, с грозным воплем бросившиеся на подмогу герою. Хунны не выдержали этой атаки. Они лишились десятка воинов, но, главное, были поражены меткостью и неуязвимостью неведомого стрелка, чей сверкающий, столь приметный доспех словно отталкивал от себя разящие стрелы. Хунны поворотили коней и бежали, оставив поле битвы за ликующими воинами племени Храбрые ди. Они ушли.
– Они ушли, но они непременно вернутся, – промолвил, узнав о случившемся. Отец Хеуч. – Они мстительны и не прощают обид. Жди, они непременно вернутся – вернутся за тобой!
– Я буду ждать, – отозвался Аландр.
Он готов был ждать, ибо чувствовал, что вот-вот и должно случиться то важное, что перевернет его жизнь и положит конец неопределенности. Вот-вот…
2.3
Вышедший из дверей слуга склонил голову перед невысоким старичком. Тот сидел на мраморной скамье, покрытой шерстяной накидкой и укрытой от посторонних глаз в тени трех сцепившихся кронами платанов. Подперши голову кулачком, старик задумчиво водил прутиком по песку, вычерчивая непонятный узор. Какое-то время слуга почтительно молчал, но видя. Что старичок упрямо не замечает его присутствия, негромко кашлянул.
– Архимед! – Старик поднял голову, и слуга отвесил поклон, еще более низкий, чем предыдущий. – Владычный Гиерон ждет тебя!
Архимед поднялся, неожиданно легко. Был он сух телом и не по возрасту подвижен. Слуга едва поспевал за гостем, быстрыми шагами почти бежавшим по долгим залам дворца.
Гиерон, властелин Сиракуз, пребывал на террасе, выходившей на море. Тиран полувозлежал на мягком ложе, лениво любуясь игрой скользящего над водяной гладью солнца. Тиран был стар, старше самого Архимеда, и довольно дряхл, хотя широкие плечи свидетельствовали о недюжинной в прошлом силе. При звуках легких шагов гостя Гиерон повернул голову и приветливо кивнул.
– Привет, племянничек! – Голос звучал неожиданно молодо, без старческой хрипотцы. – Как дела? Как здоровье?
Не дожидаясь ответа, тиран указал мудрецу на ложе, услужливо подставленное слугой.
– Спасибо, дядя, отменно. А как твое?
– Ты говоришь про здоровье? – спросил Гиерон и сам же ответил: – Неплохо, племянничек. Лучше, чем следовало б ожидать от моего возраста.
Далеко не каждый знал о том, но Архимед и впрямь приходился родственником Гиерону II, великому правителю Сиракуз. Мать Архимеда и Гиерон вышли из одного чрева. Сестра даже приглядывала за братцем, когда тот еще пускал сопли. Затем Гиерон вырос, стал воином и, воспользовавшись госпожой-удачей, захватил власть. В те времена Архимед был мальчишкой. Когда ж он подрос, покровительство могущественного дяди немало поспособствовало Архимеду посвятить себя делу, что привлекало Архимеда с отрочества. Как знать, не будь Гиерона, знал бы мир о великом механике Архимеде?!
– С чем пришел? – полюбопытствовал Гиерон, зная, что Архимед не терпит праздных бесед.
– Есть дело, – ответил Архимед, устраиваясь на ложе.
– Всё-то дела! – скучающим – действительно или игра? – голосом протянул тиран. – Никому и в голову не придет зайти просто так – поболтать.
– Что ж, можно и поболтать, но есть дело.
– Дело есть дело, – не стал спорить дядя. – Но все же давай-ка сначала поговорим – так, ни о чем, а уж потом перейдем к твоему делу. Доставь удовольствие старику поговорить вот так запросто, без лести и церемоний. – Архимед кивнул, не возражая, на что тиран улыбнулся, продемонстрировав полоску желтых, но еще крепких зубов без недостачи в рядах. – Давненько не видел тебя, племянничек. Все корпишь над своими фигурками? И все такой же шустрый.
– Уже не такой. Старею.
– Все стареем. Что поделать, время! Течение времени неподвластно воле людей или велениям Олимпийцев…
Гиерон оборвал фразу и обратил взор к морю, по какому неспешно скользили плывущие в город пузатые купеческие корабли. Тем временем Архимед всматривался в лицо тирана, отмеченное усталостью и прожитыми годами, потом спросил, желая сделать приятное дяде, любившему поговорить о происходящем вокруг благодатной Сикелии:
– Что нового в мире, дядя?
– А? – Тиран медленно, почти нехотя отвлекся от созерцания, зевнул – нехотя, словно делая одолжение. – Грядут плохие времена. Чует мое сердце, блистательный Рим вот-вот сцепится с Карфагеном. Уж больно прыток этот мальчишка, отпрыск Гамилькара. Помнишь Гамилькара?
– Еще бы! – откликнулся Архимед: ему приходилось говорить с Гамилькаром, мужем, вызывающим уважение.
– Уверяют, этот Ганнибал будет похлеще отца.
– Неужели? – удивился механик, наигранным удивлением подыгрывая Гиерону.
– Говорят, – повторил, уставая голосом, Гиерон. – Они сцепятся и вовлекут в драку и нас.
– Ты мудр, ты всегда находил силы оставаться в стороне от распрей.
– Я – да, но я не вечен. Будет ли столь осторожен мой преемник? Вот в чем вопрос! А что, друг мой, будь помоложе, согласился б принять корону?
– Согласился бы вычислить вес. Каждому свой удел.
– Я помню. – Гиерон опять усмехнулся рядами крепких, чищенных полусырым мясом зубов. – Но будем надеяться, дурного не приключится. Позволят боги, буду здравствовать лет этак десять – тем временем война завершится. Ну а что у тебя? Придумал новый крюк, чтобы переворачивать корабли, или открыл способ, как обратить медь в золото?
– Медь в золото? – Архимед засмеялся, давая понять, что оценил шутку. – Увы это невозможно. По крайней мере, пока не доказана какая-то формула Бевазура – так уверяет один мой знакомый. Кстати, это он подсказал мне идею механизма, какой я хочу тебе показать.
– Какой-нибудь новый винт? – с равнодушием, деланным, полюбопытствовал Гиерон: себе на уме, он привык скрывать истинные чувства и любопытство. – Но зачем? И старый прекрасно действует! Подумать только, один-единственный раб обеспечивает водой целый дворец. Занятная игрушка, хотя и мало практичная. Труд рабов дешев. На деньги, какие я угрохал на твое устройство, я б мог купить три десятка сильных рабов!
– Когда-нибудь все изменится, и ты получишь большую выгоду.
– Когда-нибудь… – эхом откликнулся Гиерон. – Нам ли дожить до этого когда-нибудь! Эх, то ли дело в молодости! Помнишь, как ты бежал голым по улице, вопя свое «эврика»?!
Архимед сконфуженным жестом погладил пегую до белизны, курчавящуюся бородку, возразил:
– Не было этого!
– Было! – весело возразил же, пробуждаясь от дремы, Гиерон.
– А я говорю: не было!
– Было! Все видели. Ты бежал голый, распугивая женщин, и орал так, будто сел на раскаленную жаровню!
– Зато я открыл новый закон.
– Да плевать я хотел на все эти законы. Главное, ты вывел на чистую воду жулика-ювелира. Ну а что за штуковину ты изобрел?
– Думаю, она придется по душе твоим стратегам.
Гиерон был человеком практичным, не жалевшим сил и средств для снаряжения войска. К чему копить золото, когда можно в одночасье лишиться его под угрозою острой стали! Тиран кряхтя стал подниматься, выражая тем самым, что праздное любопытство уступило место государственному интересу.
– Рассказывай, что там у тебя?
– К чему слова, я могу и показать. Я приказал установить его на стене.
– Балуешь, племянник. Здесь приказываю только я. Что ж, давай прогуляемся. – Гиерон кивнул стоявшему вдалеке телохранителю, тот поспешил к тирану. Следом появилось еще несколько гвардейцев, составивших свиту. – Пройдемся пешком, – решил Гиерон. – Лекарь советует мне больше ходить пешком. Не могу понять, почему. Почему я должен утруждать и без того больные ноги? Не скажешь?
Архимед лишь пожал плечами: тайны врачевания его не занимали.
Дядя с племянником оставили дворец и в сопровождении стражи направились к дальней, восточной стене Острова, к мысу, с самой высокой по всему городу башней, с какой открывался особенно хороший вид на море.
Чтобы попасть туда, им пришлось пересечь всю царскую резиденцию, изысканно облагороженную стараниями Гиерона.
Властители Сиракуз, особенно из числа тех, что нарекались тиранами, всемерно заботились о величии родного города. Гелон соорудил храмы великим богиням: Деметре, Афине, Коре; Дионисий подвиг граждан на возведение великой стены, превосходившей укрепления любого города. Не остался в стороне и Гиерон, сын Гиерокла.
Обеспечив Сиракузам мир и независимость как от Карфагена, давно оспаривавшего влияние над Сицилией, так и от лишь с поколение назад объявившегося Рима, Гиерон расчетливо тратил немалые деньги во упрочение мощи города: военной и мирной. Он ковал оружие, но избегал пускать его в ход, предпочитая вражде переговоры, а тратам на наемных солдат поддержку несостоятельных граждан, готовых с пришествием войны разобрать аккуратно хранимые в арсеналах копья, мечи и щиты, облачиться в доспехи, выставить на стены палинтоны, катапульты и монанконы, не говоря уж об иных механизмах, сконструированных многоумным Архимедом. Он снаряжал флот, но держал его в гаванях, предпочитая менять ветшавшие, а не пущенные ко дну корабли.
Наконец, Гиерон всеми силами стремился превратить Сиракузы в красивейший город мира. В его понимании великолепие города определялось великолепием храмов и царской резиденции. Потому-то Гиерон недолго обитал в жилище предшественников, порядком, к слову, обветшавшем. По его повелению на Острове был воздвигнут великолепный, достойный правителя дворец с парками, фонтанами, портиками для прогулок.
Не забыл тиран и о нуждах народа. Театр, до того оставлявший жалкое впечатление, был перестроен и отделан с таким великолепием, что вызывал восторг путешественников и зависть ближних и дальних соседей, тщетно пытавшихся превзойти великолепный дар владыки Сиракуз.
Но и дворец, и театр отступали пред грандиозным храмом Зевса с самым громадным в мире алтарем. Мрамор и порфир, гранит и базальт, драгоценные сорта дерева, золото, серебро – безо всякой расчетливости, но с расчетом, расходовались на сооружение помпезных строений, должных подчеркнуть величие Сиракуз, богатство и щедрость их благодетеля.
Но все это занимало прежде. А сейчас Гиерон поостыл, утратив интерес к предприятиям, достойным славы богов. Его не занимали уже грандиозные сооружения, мимо каких он с равнодушием шествовал неровной старческой походкой. Ему и без этого было, что вспомнить – ему, прожившему три четверти века, заставшему в блеске славы мужей, равных каким не сыскать в нынешнем мире: Деметрия, бравшего города, Птолемея-сестролюбца,
Пирра, Гамилькара, прозванного за быстроту действия Молнией, и многих других, столь же славных. Ему было, что вспомнить, но, к сожалению, жизнь все более превращалась в память, настоящее – в прошлое безо всякой надежды на будущее.
Занятый воспоминаниями, Гиерон не заметил, как прошагал путь от дворца к крепостной стене, подле одной из башен которой Архимед соорудил свое диковинное устройство. Тиран очнулся лишь при звуке удара бронзы о камень. Это стоявший на посту солдат картинно поприветствовал правителя, с силой ударив о брусчатку подкованным древком копья.
– Молодец! – встрепенувшись, похвалил Гиерон. Как бывший воин, он ценил хорошую службу.
Бережно поддерживаемый под локоть одним из телохранителей, он стал первым подниматься на стену. Архимед шел следом, пересчитывая легкими шагами шероховатые ступени.
Со стены открывался восхитительный вид на окрестности – на море и Малую гавань с одной стороны, и на город – с другой.
– Хорошо! – с облечением вдохнул морской воздух, переводя дух, тиран. Тут он увидел странное приспособление, шагах в полустораста впереди по стене. – Это и есть твое орудие?
– Да, это оно, – подтвердил Архимед. В Гиероне пробудилось любопытство. Ему нравились механизмы, изобретаемые неугомонным родственником, снискавшим славу не меньшую, чем все диковины Сиракуз.
– Пойдем, посмотрим.
Тиран и механик приблизились к сооружению – массивной раме из бревен, на какой были закреплены отполированные до ослепительного блеска пластины – многие сотни пластин.
– Что за диво? – спросил Гиерон. – А где же камни и стрелы? Чем ты собираешься поражать врага? И сколько стоят все эти зеркала?
– Немало. И ты оплатишь мне их.
– Я? И не подумаю! – Эта мысль неожиданно развеселила тирана, и он скрипуче рассмеялся. – Хе-хе! Не стоит рассчитывать на то, что я дам деньги на бесполезную игрушку! – Тут Гиерон заметил стоявшего позади механизма человека, уже не молодого, но статного и крепкого телом. Лицо незнакомца было твердо, выразительные глаза притягивали к себе. – А это еще кто?
– Механик. Мой новый друг. Это о нем я говорил тебе. Его зовут Келастис.
– Вот пусть он и возместит тебе расходы! Если, конечно, у него хватит денег!
Гиерон хотел было вновь засмеяться, но тут иноземец дерзостно перебил тирана.
– Хватит! – дерзко сказал он.
– Вот как? – Гиерон с любопытством посмотрел на механика, обличьем и всеми повадками своими более похожего на воина, чем на ученого мужа. – Мне нравится твой гость, племянничек… Ну ладно, показывайте, что вы придумали…
– Сейчас… – Прислонив к глазам сложенную козырьком ладонь, Архимед посмотрел на солнце. – Сейчас должен появиться корабль. Я взял на себя дерзость от твоего имени вызвать к стене старую триеру.
– И что ты хочешь с ней сделать?
– Пустить на дно!
Гиерон вновь улыбнулся. Затея племянника все сильнее веселила тирана.
– Тебе придется заплатить и за нее!
– А по-моему, заплатишь ты, дядюшка!
– Ну тогда это должно быть нечто действительно удивительное, чтобы я расстался с такой кучей денег!
– Это будет нечто. Вот и она!
Со стороны Ахрадины,
из Малой гавани появились триера. Она шла без весел, влекомая одним только ветром, отчего скорость была невысока.
– Начинай! – коротко бросил Архимед.
Механик Келастис принялся поворачивать пластины, изменяя их угол таким образом, что свет, отражаемый блестящей поверхностью, падал в одну точку посреди моря. Архимед помогал ему, хотя действовал и не очень споро. Он беспокоился опоздать и потому время от времени подгонял своего напарника.
– Быстрее!
– Успеем! – уверенно отвечал механик.
Гиерон и телохранители со стороны наблюдали за суетой.
– Все! – Отерши пот, Архимед отошел в сторону. – Мы специально не настроили механизм, чтобы продемонстрировать тебе принцип его действия, – сообщил он тирану. – Здесь более трехсот медных зеркал. Они направлены в одну точку, где сконцентрированы воедино триста лучей солнца.
– И что же? – полюбопытствовал Гиерон. – Вы намерены ослепить моряков?
– Нет, мы намерены сжечь судно!
Гиерон захохотал, телохранители вторили ему.
– Сжечь? Без снаряда, пропитанного смолой?! Ты слышал. Фотий?! Как тебе это нравится?!
Фотий – стратег, командовавший телохранителями – басом расхохотался в бороду.
– Когда геометры лезут в дела военных, они делают большую глупость! Все, что можно было изобрести, уже изобретено! Прости, меня, мудрый Архимед…
Но Архимед резким движением руки прервал речь стратега, потому что в этот самый миг механик Келастис начал крутить рычаг, поворачивая раму. Воду прорезала белесая полоска пара. Вот она скользнула к плывущему навстречу кораблю и исчезла. Все ждали. И вдруг один из парусов объяло пламя, тут же перебросившееся на прочие снасти. Несколько темных фигурок стремительно метнулись к борту и прыгнули в воду. Затем появился еще один человек, одежда на нем пылала. Неловко перевесившись через ограждение, он также упал за борт, где был подхвачен товарищами.
Корабль терял ход, пожираемый весело играющим пламенем. Вот уж занялись смоляные борта, и судно обратилось в гигантский костер.
Гиерон молчал. Молчали и воины, пораженные увиденным и раздумьями о собственном будущем. Если врага станет поражать издалёка огонь, кому нужна верная острая стать? Настороженную тишину разорвал сухой смех Архимеда.
