Этой книгой издательство «Славянский дом книги» продолжает публикацию цикла фантастических романов Дмитрия Колосова (известного читателю под псевдонимом Дж. Коуль) «Атланты».
      Давно канула в Лету великая Атлантида, минули столетия и эпохи. Сквозь хаос и тьму безвременья, сквозь дикость и вражду неведомых королевств человечество вошло в историю – в эпоху, определяемую не только словом, но буквой, не только преданиями, но и вещественными свидетельствами, что спустя века вырвут из-под земли лопаты Шлимана и Эванса. Человек стал другим, еще сильнее изменился мир человека. И единственное, что осталось неизменным – Посвященные с их неодолимой тягой к власти, к игре судьбами сотен и тысяч ничтожных созданий, уже готовых возомнить себя венцом мироздания.
      Наши герои затеяли новую игру, стремясь к власти над миром. Командор и его сын Русий, силою уже превосходящий отца, установившие контроль над Востоком, решили покорить и Запад. Рядясь в личины могущественных богов Ахурамазды и Аримана, имея под началом бесчисленные сонмы слуг: демонов, дэвов, харуков и прочей нечисти, Русий и пособствующий ему Гумий, до поры до времени скрывавшийся под именем мага Заратустры, подчинили своей власти владыку персов Ксеркса, заставив того объявить великий поход против Запада. Командор, принявший облик Зевса, живет на Олимпе в окружении искусственных артефактов-богов. Он готов подать руку помощи персам, дабы одолеть отстаивающих свою свободу греков, которых возглавляет спартанский царь Леонид – великий Воин, в далеком прошлом известный под именем атланта Юльма. На стороне Леонида другие посвященные – Гиптий, что скрывается под именем философа Эмпедокла, и Кеельсее, известный как маг Кермуз. Ту же сторону занимают явившийся на Землю Черный Человек и Леда, его помощница, обретающая все большую и большую силу над своим возлюбленным и учителем, а также неведомый Отшельник.
      И настает день великого похода. Персы переступают Геллеспонт и всесокрушающим потоком обрушиваются на землю Эллады. Греческие государства объединяются для отпора врагу. Спартиат Леонид ведет войско в Фермопилы, чтобы преградить путь агрессорам; афинянин Фемистокл готовит флот, которому назначено пустить на дно египетские и финикийские эскадры; даже беотянин Леонтиад, втайне сочувствующий персам – и тот вынужден стать плечом к плечу с Леонидом. На фоне разворачивающейся войны людей, вступают в борьбу и Посвященные. Покуда греки во главе с Леонидом держат оборону в Фермопильском ущелье, Кермуз-Кеельсее и Отшельник готовятся напасть на замок Русия-Аримана, а Леда и Командор сокрушить Олимп – твердыню Командора-Зевса.
      Одновременно на сиене появляется еще один герой – скиф Скилл, волею судьбы втянутый в игры повелителей мира. Украв Черного Ветра, коня Аримана, скиф вызвал гнев владыки темных сил и, спасаясь от погони, оказался сначала в Черном городе, а затем в лапах дэвов. Спасшись от чудовищ, скиф очутился в оазисе словоохотливого Сфинкса, откуда попал прямехонько на суд Аримана. Будучи оправдан благодаря заступничеству Заратустры, Скилл был обречен пройти круги подземного мира: Медный, Серебряный и Золотой города, после чего очутился в Заоблачных горах, где Кеельсее и Отшельник уже готовили нападение на замок Аримана.
      Схватка началась одновременно на всех фронтах. Персы яростно атаковали греков в Фермопилах, но не сумели прорвать фалангу доблестных эллинов во главе с царем Леонидом. Черный Человек при поддержке взбунтовавшихся богов-артефактов повел наступление на Олимп. Кеельсее и Отшельник обрушились на замок Аримана как раз в то время, когда в него проник со своими помошниками-киммерийцами Скилл.
      Воин и его сторонники разрушили властолюбивые планы Русия и Командора. Персам лишь после многочисленных жертв удалось одолеть доблесть защитников Фермопил. Это была Пиррова победа, подорвавшая моральный дух захватчиков. Сам Воин был погребен под кучей стрел, и Гиптий, подоспевший на помощь, даже не смог найти его тела.
      Командор был близок к тому, чтобы подавить бунт восставших против его власти богов, но в решающий момент ему пришлось скрестить свою силу с силой Загрея, под чьей маской скрывался Черный Человек. Командор не устоял в этой схватке и бесследно исчез, возможно, умер.
      Яростнее других сопротивлялся крушению своих планов Русий. Ему при помощи поспевшего Гумия-Зарастустры даже удалось пленить Кеельсее, но тут же пришлось освободить врага в обмен на нэрси Тенту, какую Посвященный имел слабость полюбить. В решающей битве у Замка Русий был близок к победе, но в этот миг дрогнул его друг Гумий, открывший путь мечу Отшельника. Но Русий не умер: в самый последний миг Леда выхватила его из-под смертельного удара и отправила на Кутгар – самую негостеприимную планету, какую только можно себе вообразить.
      На Кутгаре Русию пришлось иметь дело со злобными тварями, готовыми уничтожить любое, слабейшее, чем они, существо, а затем с МЫ – общностью крохотных существ, объединенных единым интеллектом и волей. Человек оказался бессилен справиться с силой МЫ, но это сумел сделать зрентшианец – вторая ипостась Русия. Он стал властелином планеты как раз в тот миг, когда на Кутгар опустился космический корабль, ведомый другим зрентшианцем.
      В своей ненасытной жажде власти зрентшианцы извечно стремились уничтожить друг друга; Русий был почти побежден своим недругом, но на помощь ему пришел Черный Человек, как выяснилось, сводный брат Русия. Братья одолели врага, после чего Русий завладел кораблем и направил его к Земле. Но в пути команда, заподозрив, что их капитан – не тот, за кого себя выдает, взбунтовалась и уничтожила корабль. За мгновение до взрыва Русий был спасен своим вечным недругом Кеельсее, подавшим ему руку с Земли.
      Только вот вопрос – успеет ли Русий вернуться к началу новой грандиозной игры, которую затеяли Посвященные…
      Помимо романа «Атланты. Император» издательство намеревается переиздать, а вернее издать в полной авторской версии, предыдущие книги цикла «Атланты» («Атланты») – «Атланты. Звезда», «Атланты. Воин» в 2 томах, «Атланты. Кутгар», а также опубликовать в 2008–2009 годах новые книги этого цикла, находящиеся в авторской доработке – «Атланты. Меч и стилет», «Атланты. Последняя битва за Землю», «Атланты. Поздние дети Вселенной», «Атланты. Тигр на шаре».

      У каждого есть мечта или, по крайней мере, она была. Когда в юности я увлекся историей, прежде всего историей войн, моими кумирами были великие полководцы Древности Александр, парь Македонии и Ганнибал-Пун. И я мечтал стать свидетелем, а лучше – участником события, какого не было и быть не могло – противостояния Запада и Востока, Александра и Ганнибала.
      Прошли годы, и я сказал себе: а почему бы и нет. Почему бы Александру не скрестить оружие с Ганнибалом, а заодно – с Марцеллом и Сципионом, полководцами, не уступавшими в полководческом даровании Пуну? Почему бы Александру не восстать из медового плена и не обратить грозный взор на Запад, чего он так желал? Почему бы ордам восточных варваров не двинуться в свой роковой путь многими столетиями раньше? Почему бы китайцам и хуннам не противопоставить свой лук иберо-римскому гладию? Почему бы?..
      Мечта должна сбываться, на то она и мечта. Человек живет сбывшимися мечтами и несбывшимися покуда надеждами. Так возник замысел этой книги, замысел, скажу, не таясь, грандиозный, ибо не каждый писатель отважится написать эпопею, протяженностью в шесть томов. Не каждый рискнет изложить историю всего мира длиной в поколение – грандиозное эпическое плотно, обнимающее всю палитру событий великой эпохи, когда философы отдыхали, уступив место солдатам, что включила в себя грандиозные войны и революции, открытия и свершения, отвагу и трусость, благородство с изменою, галерею великих властителей, полководцев, ученых, поэтов, сотни и сотни имен, характеров, судеб, переплетение времен и событий.
      Да просто не каждый писатель решится исполнить мечту – написать книгу для себя, а не для читателя, ведь действительно хорошей может быть лишь книга, написанная для себя; ведь писатель не должен снисходить до читателя, а вести его к вершинам своих идей, своих чувств, своего знания. Только тогда возникают книги, переживающие создателя.
      Я не уверен, что написал подобную книгу, я уверен в ином – я исполнил свою мечту, а это, поверьте, немало. И мне хочется верить, что подобная мечта, пусть не совсем схожая, но подобная, была не только у меня, и что и ты, читатель, возьмешь в руку перо, и впишешь свои строки в эту книгу. Мне хочется в это верить…
      Меня подмывало искушение написать новую «Войну и мир», но с еще б ольшим размахом во времени и пространстве – не десять лет, а двадцать, не треугольник Москва-Петербург-Вильно, а гигантское пятно обитаемого мира, какой мы привыкли считать своим, не сотня героев, главных и не очень, а вся тысяча – нате, пожальте! И великое буйство страстей: от любви до ненависти, от властолюбия до бескорыстия идеалиста. Ведь век тот по обилию характеров своих был более ярок, чем эпоха, прошедшая под именем Наполеона.
      Но потом мне подумалось: а зачем? Зачем создавать нового Пьера и новую Наташу Ростову, благородного князя Андрея и мрачного Долохова. Кому нужны эти характеры – характеры людей, живших так давно, что само бытие их порой кажется небылью, представителей многих племен и держав, отличных языком, характером, самим смыслом своего существования. Толстой писал для детей и внуков про их отцов и дедов, он рисовал эпоху, не являющуюся еще прошлым, а подобную вчерашнему дню.
      Толстой писал о людях, каких знали, чьи рассказы он слышал, образ жизни, чувства и язык которых ему были понятны. Он не выдумывал героев, он лишь наделил их судьбой, обликом и именем.
      Я же пишу о тех, чьи чаяния, чувства и мысли за давностью лет и разрывом теченья времен можно скорее вообразить, реконструировать, нежели отобразить их с неоспоримостью неусомняшегося в себе историка.
      Я же обращаюсь к истории столь далекой, что человек нашего времени не может даже с уверенностью судить, а была ли она на самом деле – а жил ли Ганнибал и был ли рожден Сципион. И правда ли мир долгих два десятилетия агонизировал в огне жесточайшей войны, чтобы по окончанию ее тут же броситься в пламень новых, но менее кровопролитных.
      Нелепо писать подобную эпопею в жанре фантастики. Какой смысл выдумывать стольких героев, ваять столько характеров?
      Писать подобную эпопею как исторический роман нелепо в еще большей степени. Исторический роман должен иметь границы – пространственные и временные, наконец. Он должен быть современен, ибо по-настоящему интересен исторический роман, перекликающийся с современностью. Особенно, если это большой роман. Толстой писал «Войну и мир» о современниках, пусть приходящихся его поколению отцами и дедами. И потому ему удались характеры, и потому ему удалась грандиозная картина свершившегося. Но главное, характеры, ибо не будь их, картина обратилась бы в жалкий лубок.
      Я решил создать нечто среднее, и появилась на свет эпопея, написанная в жанре альтернативной истории: наполовину реальное прошлое, наполовину фантастический вымысел. Фантастика, плавно перетекающая в историю, история, обращающаяся в фантастику. Если угодно, грандиозная стратегия, превосходящая фантазию самого изощренного программиста.
      Я не осмелюсь назвать эту книгу историческим романом, хотя суть ее именно в изложении истории – истории мира, какой она могла быть, будь он чуть иным.
      Я не осмелюсь назвать эту книгу романом и фантастическим, ибо чудесного в ней едва ли больше, сколько может быть его в обыденной нашей жизни.
      Эта книга – на грани истории и фантастики. Она – то, что именуется альтернативной историей, и что я предпочитаю именовать историей Отражения, так как верю, что мир в котором мы живем, не единственный, не богоданный, не абсолютный, а лишь один из многих миров, определяемых координатами времени и пространства.
      Эта книга о нас, о наших предках, о нашем мире, каким он мог быть, и прелюдии к миру, каким мог стать, а, может быть, еще и станет наш мир.
      События, о которых здесь повествуется, отчасти реальны, как реальна любая фантазия, скованная цепями фактов.
      События, о которых здесь повествуется, отчасти вымышлены, но при определенных условиях они могли б перейти грань фантазии и быть облачены в скрижали истории.
      Ибо жизнь столь причудлива, что порой почти невозможно расценить грань между вымыслом и реальностью, особенно если реальность подобна причудливо разыгранной пьесе, а вымысел ничем не отличается от сценария фарса, какому не раз следовало человечество, превращая настоящее в прошлое.
      Реальность и вымысел, вымысел и реальность – вот два столпа, на которых построен сюжет этой книги, и не нужно искать стену, разделяющую их, ибо она прозрачна. Ведь всего этого не было, но это вполне могло быть. А, быть может, это и было, хоть, если быть приверженным логике, этого ни в коей мере не должно было случиться.
      То же касается и героев этой книги. Большая часть их существовала в реальности, и история запомнила их имена. Другие оставили свой след на песке, но время стерло его. Третьих никогда не было, однако они могли быть. Могли…
      Я посвящаю книгу этим, последним, превратившим жизнь в игру ради игры. Они и живут лишь этой игрою, составляя зыбкие пирамиды миров и разрушая их небрежным движением пальца. Они – великие режиссеры, требующие от жизни лишь одного – быть интересной.
      Как прекрасно, что они есть, и как жаль, что их не было.
      Как жаль!
      Именно о них, безумцах, играющих вечную игру с Вечностью, эта книга.

      Была ночь, неотличимая от прочих, такая же тихая, теплая, ласкающая в полудреме мягкими опахалами неги. Город спал: дремали дворцы и храмы, тихо, с пыльным посвистом посапывали в забытьи широкие проспекты и улочки, негромко всхрапывали всплесками бьющихся о каменную твердь волн причалы и молы. Сон, крепкий и уютный. Сон, что навевает лишь летняя ночь. Сон, который даруют морские легкие великой Александрии, напитывая истомленное дневным зноем тело нежной, ласкающей обожженную кожу прохладой. Сон – тонкий посвист ветра на прямых улицах. Сон – легкое дыхание розовощекого ребенка. Сон – мерная капель клепсидры, стоящей на резном столике у постели. Сон, им объято все. Не спит лишь Фарос – мраморный витязь, увенчанный статуей Посейдона с ликом великого Завоевателя, что огненным оком неустанно указывает путь затерявшимся в ночи кораблям, да стража на башнях и у ворот. Хотя стража и позволяет себе порой подремать. Впрочем, она спит чутко, держа руку на эфесе меча. Стоит лишь раздаться подозрительному шороху и…
      Четыре пары глаз открылись одновременно. Веки взметнулись вверх, словно птицы, выгнанные собакой из окаймленной травою межи. Негромко звякнул освобождаемый из ножен клинок.
      – Вы что-нибудь слышали? – настороженно спросил воин, выхвативший меч.
      Их было четверо – четыре левкасписта, охранявших святыню великого города, Сему – гробницу царей.
      – Да, – ответил старший: он единственный имел при себе копье, а на безымянном пальце хвастливо поблескивал массивный серебряный перстень с ликом Сераписа. – Я, кажется, слышал какой-то звук.
      – Скрежет, – подсказал самый молодой.
      – Да нет, скорее звон, – поправил другой, чье лицо было обезображено шрамом – от нижней губы через весь подбородок.
      – А мне показалось, что кто-то вздохнул, – сообщил тот, что поторопился выхватить меч.
      – Это была речь! Кто-то говорил, – безапелляционно заявил старший. – Олухи, у вас туго не только с мозгами, но и со слухом! Осмотреть все! Нам не сносить головы, если пропадет хоть драгоценная пылинка! Надеюсь, это все понимают?!
      – Да, да, – вразнобой ответили воины, а тот, что со шрамом, прибавил:
      – Яснее ясного!
      – Тогда за дело! Ты пойдешь слева, ты – справа, ты пойдешь посередине. – Обладатель перстня с Сераписом попеременно тыкал в грудь каждого. – Я пригляжу за входом. Если что-то не так, знаете, что делать! Руби любого! Потом разберемся!
      Трое кивнули и разошлись в назначенные им стороны. Начальник караула уселся обратно на скамью, зажал меж коленей копье и упер взор в затворенную дверь. Летняя ночь тепла и коварна. Пьянящие запахи лотоса, долетающие с реки, навевают сон. Воин с перстнем и не заметил, как его сморило. Он прикрыл глаза и ничего не видел, хотя, право, даже не задремли, он едва ли сумел рассмотреть в громадном, тускло освещенном редкими факелами помещении, на две трети загроможденном массивными саркофагами, это, похожее на тень; он не мог и услышать, потому что это действовало совершенно бесшумно.
      Первого воина смерть настигла сразу, едва он шагнул в полумрак за массивный угол ближайшей гробницы. Короткий удар в шею, и стражник рухнул. Крепкие руки подхватили, не дав со звоном упасть, уже мертвое тело и положили его на пол. У второго, что заходил справа, зачесалась плешинка. Он снял шлем, а вот поскрести зудящую кожу так и не успел – стальные пальцы толкнули его в основание черепа и столь же ловко подхватили обмякшее тело. Третий успел углубиться в лабиринт саркофагов. На его долю пришелся удар ногой. Направленный под подбородок, он рванул голову с такой силой, что разорвал шейные позвонки. Нападавший поймал тело, но не успел схватить выпавший из ослабевшей руки меч. По подземелью пронесся глухой затухающий звук.
      Он был негромок, но насторожил начальника караула. Оборвав храп на полувыдохе, стражник встрепенулся и открыл глаза. Какое-то время он сидел с широко раскрытым ртом, пытаясь сообразить, что его разбудило и где же шатаются подчиненные. Память услужливо напомнила, что те отправлены осматривать усыпальницу. Широко зевнув, начальник караула намеревался поправить пояс, когда издалека донесся слабый скрежет, какой бывает, когда трут камень о камень. Звук был слабый, затаенный, и это встревожило стражника. Положив руку на эфес, он медленно, стараясь не шуметь, извлек из ножен меч. Едва он сделал это, как звук повторился.
      – Эй, кто там? – негромко бросил в полумрак начальник караула.
      Ответом была тишина. Стражник ощутил неприятный сосущий холодок в низу живота.
      – Эй! – Он выкрикнул имена бывших с ним левкаспистов. – Эй, вы что, заснули?
      И вновь ни звука. Впрочем, звук был – все тот же негромкий скрежет, словно кто-то пытался сдвинуть тяжелую плиту.
      – Клянусь Амоном! – Воин с перстнем решил, что его разыгрывают, и рассвирепел. – Сейчас, прохвосты, я вам задам!
      Он поднялся и, громко топая, направился к саркофагам. Их было несколько десятков – большие и поменьше, простые, почти грубо обработанные, и покрытые искусной резьбой и позолотой. Большая часть служила последним пристанищем многочисленных родственников владык, и лишь три принадлежали царям. В огромном, черном, похожем на неуклюжий куб, лежал Птолемей Филадельф, отец нынешнего повелителя Кемта. Чуть дальше от входа располагался саркофаг из серого мрамора, хранивший в себе останки великого Сотера, основателя города и державы. Сразу за ним стоял последний, третий, высеченный из цельного куска белого мрамора. В нем покоилось тело величайшего из великих, чье имя произносилось с восторгом и почтением – Александра, покорившего полмира.
      Вновь послышался скрежет. Бранясь в полуголос, начальник караула ускорил шаг. О, он нисколько не сомневался, что все это – проделки трех негодяев, решивших подшутить над ним. Спрятались где-нибудь в темноте и скребут мечами по полу, думая напугать его, а потом посмеяться. Окончательно рассвирепев, начальник караула решил перейти с шага на бег, но тут же споткнулся и упал. Выкрикивая ругательства в адрес шутников, стражник встал на колени, дабы выяснить, что послужило препятствием, повергшим его на землю. Ему потребовалось всего мгновение, чтоб убедиться, что пред ним тело человека, и еще одно, чтобы понять – чье. Это был один из тех, которые, как полагал стражник еще мгновение назад, развлекаются, наполняя тишину вкрадчивыми звуками. Если тот, кто лежал сейчас перед ним, и развлекался, все шутки его остались в прошлом. Сейчас он представлял вполне мертвое, хотя еще и не остывшее тело. Трясясь от волною нахлынувшего страха, начальник караула поднялся на ноги.
      Отвратительные звуки не утихали. Они были отчетливо различимы, различимы настолько, что можно было без труда определить, откуда они доносятся.
      Левкаспист замер, отчаянно размышляя, что предпринять. Ему хотелось бежать отсюда и бежать как можно дальше. Но оставить пост равносильно лишиться звания царского меченосца, а вместе с ним и всех полагавшихся этому званию преференций. Страх потерять теплое местечко оказался сильнее страха перед возвещающим смерть скрежетом. Глотнув полную грудь воздуха, начальник караула решительно шагнул вперед.
      Он очутился перед громадиной белого саркофага как раз в тот миг, когда высеченная из цельной глыбы крышка дрогнула и перелилась всей своей тяжестью в нависший над боковой стенкой край. Раздался невообразимый грохот. Лавина мраморной крошки и пыли ударила стражнику в лицо. Закашлявшись, он отшатнулся и поспешил укрыться за спиной соседней усыпальницы. Когда он осмелился высунуться, взору предстало невероятное зрелище. На груде осколков, в какие превратилась упавшая плита, стоял человек. Позже, вскоре, перед смертью, стражник признается себе, что это возможно и не было человеком, особенно, если принять во внимание явное несоответствие между громадной силой и тем неказистым видом, какой это производило. Небольшая, скрытая черной накидкой фигура – она была невысока, размытые контуры не позволяли понять, кому она принадлежит – мужчине или женщине. Но что более всего поразило стражника, так это золотой фоб, небрежно закинутый похитителем на плечо.
      – Ты кто?! – забыв про испуг, во всю глотку заорал меченосец.
      Ночной гость медленно поднял голову. Лицо его прятала маска – белые на черном фоне отметины глаз, намеченный тоненькими линиями нос и рот, нахально ухмыляющийся. Белые картуши, прорисованные на фоне пустоты, которая, в свою очередь, была причудливо заключена в жесткий объем капюшона. Вызывающе улыбнувшись, маска поведала:
      – Я – то, чего не существует. Я пришло во имя того, чего никогда не существовало. И я забрало то, что отныне будет существовать. Баггарт – Игра началась. Император открывает глаза. Так и передай царю: Игра началась!
      Голос незнакомца был неестественен – блекл ли, мертв.
      – Да ты… Да я…
      От негодования начальник караула позабыл те немногие слова, что были дарованы ему природой. Со свистом рассекая мечом воздух, он устремился на дерзкого похитителя. Тот даже не попытался убежать или воспользоваться оружием, тем более что оружия у него не было. Он дождался, пока стражник не приблизился почти вплотную, после чего резко выбросил вперед свободную левую руку. В голове воина вспыхнул огромный золотистый шар, чрез долю мгновения разлетевшийся на мириады брызг…
      Когда начальник караула очнулся, уже светало. Все тело ныло, словно по нему долго молотили папками. Объяснение данному обстоятельству нашлось тут же: ложем незадачливому стражу служила груда осколков – все, что осталось от громадного навершия саркофага.
      Подвывая от ужаса, начальник караула бросился во дворец. Не сразу пропущенный телохранителями он пал ниц перед вышедшим из покоев заспанным царем.
      – Беда! Украли!
      – Что? – спросил, зевнув, Птолемей, внук великого Сотера.
      – Тело!
      – Какое тело?
      – Тело императора!
      Сбиваясь и путаясь, воин поведал о том, что случилось, не забыв передать и слова похитителя.
      Одно из слов живо заинтересовало царя.
      – Баггарт, Игра началась – он так и сказал?
      – Слово в слово! – горячо воскликнул меченосец, в груди которого вдруг пробудилась надежда на спасение.
      Она умерла раньше, чем умер стражник. Птолемей кивнул телохранителям, и провинившегося уволокли прочь.
      Впрочем, этого царь не видел. Он стоял в своей опочивальне, рядом со столиком, увенчанным тоненько булькающей клепсидрой.
      – Игра началась, – тихо шепнули губы царя.
      Несколько мгновений он стоял, размышляя, затем решительно поднял руку и принялся всматриваться в шестигранный, необычной формы перстень с изображением игральной кости, выброшенной верх шестеркой. Негромко, едва шевеля губами, Птолемей прошептал:
      – Тело украдено. Кем, не знаю. Он передал, что Игра началась. Поспеши, если слышишь меня!
      Встаю солнце. Нужно было спешить. Накинув поверх туники плащ. Птолемей оставил опочивальню. Через потайной ход он проник в небольшую, лишенную окон комнатку. Здесь на кровати сладко посапывал человек. Птолемей бесцеремонно толкнул его.
      – Поднимайся!
      Человек поспешно вскочил. Какое-то мгновение ему потребовалось, чтобы прийти в себя. Затем он узнал царя и изогнулся в нижайшем поклоне. Когда человек разогнул спину, стало ясно, что он удивительно похож на своего владыку – абсолютно во всем, от глубоко посаженных, с рыжинкой глаз до крохотной родинки под подбородком. Птолемей снисходительно улыбнулся собственному отражению.
      – Пойдем, твое время пришло. – Прежним путем он провел человека в свои покои и указал на ворох царских одежд. – Одевайся.
      Пока человек суетливо переоблачался в тончайший льняной хитон и тяжелый пурпурный плащ, Птолемей наполнил вином два кубка.
      – Ну вот, – сказал он, подавая один из них двойнику, – теперь будешь править ты.
      – А как же ваше величество?
      – Я ухожу. Настало время уйти.
      – Выходит, я – царь?! – радостно изумился двойник.
      – Именно. Уверен, твое царствование будет счастливым. Пей!
      Птолемей первым поднес кубок к губам и единым махом осушил его. Двойник внимательно проследил за тем, как пьет царь, и лишь после этого припал к своему. Он пил торопливыми, жадными глотками, словно мучимый жаждой – жаждой власти. Допив, двойник вытряхнул из бокала последние капельки, перевернув, поставил его на стол, улыбнулся, и вдруг покачнулся и рухнул.
      – Царствование было счастливым, но коротким, – прокомментировал тот, кто уже не был царем. – В историю оно, пожалуй, не войдет. Король умер, да здравствует новый король!
      Через тот же потайной ход он покинул дворец и растворился в толпе, уже громко обсуждавшей весть о смерти царя – богоподобного Птолемея…
      Слыша хулу в свой адрес, – чернь любит позлословить о мертвом господине, – он прятал улыбку. Чернь могла говорить что угодно, чернь могла говорить сколько угодно. Чернь могла говорить…
      Человек улыбался. Он мало говорил, он предпочитал действовать. Время слов ушло, возвращалась эпоха действия. На подходе была большая игра. И знали об этом покуда всего двое – тот, что оставил дворец и неприметно затерялся в толпе, и дерзкий похититель, выкравший величайшую святыню мира – тело Императора императоров, тело Александра, нареченного уже современниками Великим.

Год первый – Многих смертей