Сейчас он подходил к городу с запада, то есть через лесные квадраты, уже много лет лежавшие «под парами». Лес сожрал бывшие поля. Молодые сосны и ели распушили иголки, стремились вверх серые дубки и можжевельники. Магвер считал, что если ему удастся идти так же быстро и на пути не встретится никаких препятствий, то к границам города он доберется еще до темноты. На улицах можно встретить множество людей — расходящихся по домам, спешащих в свои отряды, возвращающихся с попоек. В такой толпе легко затеряться, и Магвер был уверен, что успеет дойти до района Большого Вала.

Он не ошибся. На Третьем Тракте он присоединился к длинному обозу с хлебом. Оставил его, как только пересек Западные Ворота, и двинулся к дому Горады.

Улицы понемногу пустели. Он предполагал, что в любой момент глашатаи объявят о запретных часах. И не ошибся. Лишь несколько перекрестков отделяли его от цели, когда загудели далекие роги, послышались окрики, потом мимо Магвера промчался гонец, покрикивая, что пора уйти с улиц, и каждый, кого схватят патрули городовых, будет завтра же казнен. Гонец пробежал, и последние люди начали исчезать в подворотнях. На пустой улице остался только он. Надо было быстро принимать решение. Патрули уже вышли на улицы, возможно, один из них вот-вот появится из-за ближайшего поворота. Магвер нырнул в первые попавшиеся ворота, ведущие на плотницкий двор. Осторожно выглянул и, никого не заметив, побежал в глубь улицы. Шагов через сто снова спрятался за забором.

— Ого-о-онь! — крик городового неожиданно раздался в каких-нибудь двух улицах. — Ого-о-онь тушить!

Наконец Магвер добрался до дома Горады, прижался к стене и замер. Изнутри не доносилось ни звука, самый хилый лучик света не просачивался сквозь щели в ставнях. Он подошел к двери. Обычно Горада дверь не запирала. Обычно — не значит всегда. На этот раз она опустила щеколду. Не из страха перед грабителями — у нее было мало ценных вещей, да и любой грабитель управится с таким «замком». Видимо, ветер слишком сильно хлопал дверью. Магвер вытащил нож и осторожно просунул лезвие в щель между дверью и косяком.

Шаги он услышал в последний момент. Отчаянным прыжком кинулся вбок, за низкий плетеный заборчик. Прижался к земле. Трое городовых вышли из-за поворота. Живо о чем-то переговариваясь, миновали Магвера и пошли дальше. Он вернулся к двери, снова достал нож из отшлифованного оленьего рога. На ручке кремневыми долотами были изображены медведь, зубр и тур, чтобы три эти владыки леса помогали охотнику. Магвер подсунул острие под щеколду и осторожно поднял ее вверх. Она легко поддалась и с тихим стуком упала на глиняный пол сеней. Магвер снова замер, приложив ухо к двери. Тишина. Он слегка толкнул дверь. Переступил порог и почти на ощупь двинулся к комнате Горады. Не впервой ему было проходить по сеням в темноте, он только боялся, не поставили ли в них какой-нибудь предмет, который он может задеть. Нет, не поставили.

Он шел на цыпочках, как мог тихо. Дверь в комнату Горады была слегка приоткрыта. Магвер услышал знакомое спокойное дыхание отдыхающей женщины. Сунул голову внутрь. Глаза понемногу привыкали к полумраку, и он увидел, что Горада спит одна.

Он вошел в комнату. Дверь запер на засов.

Она проснулась. Приподнялась на локтях, вглядываясь в темноту, еще не вполне пришедшая в себя. Он прыгнул к ней. Она заметила тень, услышала шаги. Хотела закричать.

Он кинулся на нее так, что она даже застонала, крепко прижал к матрасу, накрыл рукой рот, тихо прошептал:

— Это я, Магвер.

Она рванулась снова, словно до нее не дошли его слова. Широко раскрытыми глазами она вглядывалась в его лицо. Руки, которыми она его отталкивала, прошлись по бедрам, соединились на его шее. И эти руки узнали Магвера. Он чувствовал, как ее мышцы обмякли.

— Это я, — тихо повторил он.

Он подтянул кверху рубашку Горады, на секунду приподнялся, развязал пояс. Горада еще не сказала ни слова, но сквозь тонкий лен он чувствовал твердеющие соски. Аромат женщины одурманил его. Слишком долго длился его поход. Слишком долго…

Когда он вошел в нее в первый раз, она тихо вскрикнула и крепче обхватила его бедрами. Она не пыталась его целовать, слегка приоткрытым ртом ловила воздух, а ее дыхание, протяжное и долгое, перешло в крик, и тогда Магвера сотрясла волна блаженства.

Перед полуночью Горада встала, чтобы дать ему несколько пшеничных лепешек и простокваши. Особых запасов у нее не было. Пищу в Даборе экономили, большая часть собранного где только удастся зерна предназначалась на содержание армии. То, что осталось, раздавали жителям. Цены на базарах дико подскочили, только молока по-прежнему хватало на всех. Хорошо и это — из молока можно сделать творог и масло, у каждого что-нибудь да растет на огороде, в общем — хватало. И хоть даборцам пришлось затянуть пояса, все же с голоду в городе умерло не больше людей, чем в обычное время.

Горада тихо ходила по комнате. У нее уже квартировал новый жилец — один из призванных Белым Когтем плотников, следивших за постройкой осадных машин. Он не нравился Гораде — маленький, совершенно беззубый, с морщинистым лицом и постоянно трясущимися руками. Она не спала с ним, и вообще после ухода Магвера принимала в постели не так уж много мужчин. Женщина говорила быстро и много. Магвер чувствовал, что она рада его возвращению. Несколько раз за эту ночь он брал Гораду в объятия, и на серьезные разговоры времени не хватало. Однако теперь, расслабившись и слегка утомившись, он понемногу начинал мысленно формулировать вопросы. Горада не была глупой, но некоторых вещей понять не могла. Она наверняка знала об основных событиях в городе, ведь женщины всегда это знают. Однако именно от него, Магвера, зависело, сколько этого знания он вытянет из Горады.

За прошедшие двенадцать дней в Даборе произошло немало. Полную и абсолютную власть обрел Белый Коготь. Ему подчинялись все кланы: по его призыву в Дабору направлялись группы вооруженных земледельцев и лесорубов. В деревнях в округе трех дней пути от города не осталось ни одного способного к бою человека. Да и с дальних краев шли в столицу молодые мужчины. Горада толком не разбиралась в военных делах, но из сказанного ею Магвер понял, что Коготь хорошо управляется с большими массами необученных солдат. Он разбил их на три подразделения. В первое вошли уже прошедшие службу в бановой армии солдаты Пенге Афры, присоединившиеся к повстанцам, и бойцы, знакомые по турнирам — хорошие фехтовальщики и силачи. Эта наилучшая часть войска сидела в казармах и усиленно тренировалась под командованием Гарлая Одноглазого. Вторую группу составили зажиточные купцы и хозяева, их свита и родня. Они сами себе назначали время учений, а поскольку кланы славились своими бойцами, то и здесь можно было встретить добрых рубак. За порядком в каждом подразделении присматривал командир, а надзор за всеми осуществляли замаскированные люди Шепчущего — Грег Медведь, Усатник и Томтон. В их обязанности входило разрешать возникающие между родами споры, а потом вести этих людей в бой. Остальными повстанцами — ополченцами — командовали Альгхой Сокол и Озын. Ополченцев разделили в соответствии с имущественным положением и рождением, лагерем они стояли на правом берегу реки. В этом сборище вначале случалось больше всего стычек и драк, не раз земля покрывалась кровью. Однако же наказывали задиристых бойцов очень строго — несколько публичных экзекуций остудило самые горячие головы. Палачам и без того хватало работы, вылавливали множество шпиков бана и его чиновников, скрывавшихся по разным местам с момента начала восстания.

Красная Сотня, так называемые красняки, состояла из самых доверенных людей Белого Когтя — в большинстве призванных с северного Далидана, то есть с земель, на которых обычно действовал Коготь. Они стерегли палатку Шепчущего, к ним приводили захваченных шпиков, они могли отдавать приказы десятникам и сотникам простых отрядов. Безгранично преданные Белому Когтю, они любили его так, как можно любить своего вождя, старейшину клана, отца… Кажется, часть из них была холопами, присягнувшими Шепчущему еще в давние времена. Большинство раньше бились рядом с ним, хотя постоянно он держал при себе только одну страшную семерку. Несколько десятков красняков раньше входили в группы, подчинявшиеся другим Шепчущим. Четверо странников вышли из леса, чтобы помочь Белому Когтю. Готар, по прозвищу Слепой, хромой Шепрон, мудрец и отшельник, и Вашмор Черный — о его смуглом, почти смолисто-черном лице люди говорили, рассказывали были-небылицы и распевали песни. Имени последнего Горада не помнила, а в ответ на вопрос Магвера об Остром только пожала плечами. Кажется, он умер, кто же может выдержать бановы истязания.

Первый бой повстанческая армия провела через три дня после начала бунта. С востока пришли восемь сотен бойцов под командованием наместника Соляны — Нийльборка. Однако наместник не представлял себе готовности и силы повстанцев. Чересчур поверил в могущество своей армии либо рассчитывал на то, что один только вид организованных и дисциплинированных подразделений заставит бойцов Когтя ретироваться. Восемьсот солдат Нийльборка столкнулись с четырьмя тысячами бойцов. Его армия приняла бой на Кремневых Холмах и проиграла его. Волна даборцев затопила и смяла ряды солдат. Нийльборк повис на деревянном крюке, а потом его тело насадили на сосновую жердь и носили вокруг Горчема. На следующий день в Дабору прибыли двести мужчин, присланных Мастерами Стекла из Увегны. А через день начался штурм Горчема. Горада тоже была в предместье, перевязывала раненых, носила бойцам холодную воду и хлеб. Штурм проходил двумя волнами. Первая отвалила от укреплений Горчема, словно тряпичная кукла, отскочившая от стены дома. Тут же началась вторая атака. На этот раз удалось поставить лестницы. Однако смельчаки, взобравшиеся на зубцы, погибли. Белый Коготь отозвал своих людей и от штурма отказался.

Сейчас шла упорная работа. Плотники строили осадные башни и помосты. Одновременно пленные и рабы пытались засыпать ров. Работа шла уже давно, в ров сбрасывали десятки пудов песка, веток и щебня, пало множество носильщиков, но над поверхностью воды не образовалось даже признаков прохода.

Город, оставаясь тем же, чем и был, тем не менее сильно изменился. В нем не возвели ни одного нового строения, не перегородили ни одной улицы, и все же здесь была еще большая толкотня, чем во время турнира. В такой толпе можно затеряться, словно камушек в песке. Магвер с утра кружил по улицам и площадям Даборы, приглядываясь ко всему, вслушиваясь в разговоры. Он узнал множество нового, о чем Горада упоминала лишь вскользь или даже вообще не говорила. Город превратился в укрепленный лагерь. Появились новые запреты, например, запретили выходить из домов после наступления сумерек, ввели пищевые пайки, обязали работать на армию. У некоторых быстро прошла эйфория, вызванная первой победой, испарился гнев, разбуженный на Рынке Судей. Когда пришло отрезвление, они увидели, что может принести эта война: кровь и пожары, убийственные бои и жестокую месть. Много состоятельных даборцев — купцов, ремесленников, чиновников не присоединились к восстанию. Однако каждый из них обязан был уплатить крупный налог и передать под командование Когтя своих рабов. Именно эти рабы входили в состав подразделений, засыпающих ров. Они погибали десятками, но их тут же заменяли новые.

В городе сохранялся порядок. Армия готовилась и к штурму, и к бою, который мог начаться в любой момент.

Обойдя город, Магвер направился к трактиру, стоявшему на площади Каштанов. Когда-то он посиживал там с дружками, пил пиво и играл в кости. Как же глуп он был тогда и как же горд одновременно. Его распирало чувство собственной значимости и мудрости. Ведь он служил Шепчущему, рискуя жизнью ради Лесистых Гор. Секретность придавала всему этому дополнительный привкус, словно приправа из кореньев супу. Он прекрасно помнил те кичливые мысли, однозначные мнения, простые суждения. Осталось ли хоть что-то от всего этого? Печаль и горечь, проклятие и страдания. А выгоды? Он познакомился с Листом. Да, это счастье и благословение — служить Дорону. А еще что-нибудь?

Ноги сами несли его по знакомым улочкам.

«Истина», — думал он, уставившись в землю.

Да, он познал ее или хотя бы приблизился к ней. Острый оказался предателем, бановским лакеем. Бан же — человеком сумасшедшим, поднявшим руку даже на Листов, избранников Священного Гая.

Но ведь и это еще не все. Магвер чувствовал себя другим человеком, словно увиденное и услышанное им изменило то, как он постигал мир, обострило чувства. Он побывал в теле собаки, ощутил оборотниковые видения; встретился с огневиком, стал близким Листу человеком. Магвер чувствовал, что перед ним раскрылся новый мир. Хрупкий и летучий; неосязаемый, хоть и ощущаемый; мир магии, таинственных сил и источников могущества.

Он не решился войти в трактир, лишь несколько секунд поглядел на него. А вдруг его узнает кто-нибудь из знакомых? Магвер направился к кварталу, в котором стоял дом Горады.

Мысль о женщине отогнала грустные мысли. Магвер почувствовал нарастающее желание.

Он пошел быстрее. Горада могла выйти из дома, могла заниматься тысячами дел, могла быть утомлена. Но могла и ожидать его. Увидев домик Горады, он сбавил шаг, чтобы никоим образом не бросаться в глаза. Свернул к двери, спокойно, не выдавая волнения. Не оглядывался, не проверял, не наблюдает ли за ним кто. Вряд ли сколь-нибудь приличный человек станет это делать.

Резко распахнул дверь. Вошел. Его охватил полумрак и влажность, в нос ударил запах трав и хлеба, теплый, безопасный, заполняющий все естество. Магвер облизнул губы, коснулся пальцами стены. Провел по ней ладонью и застыл. Он явно слышал скрип половиц и громкое дыхание женщины. Улыбнулся. Горада была здесь и не заметила его прихода. Он прильнул к стене так плотно, что даже ощутил ее щекой. Ступал медленно, осторожно, после третьего, четвертого шага — немного смелее. Горада стояла у печи, спиной к сеням. Наклонившись над глиняной квашней, месила тесто для хлеба. Магвер глядел на ее согнутую дугой спину, выпячивающиеся ягодицы, напряженные бедра. Он видел, как она то и дело наклоняется, как линии ее тела изгибаются и покачиваются, голова поднимается и опускается.

Развязывая пояс, он двинулся к женщине.

Она резко повернулась, инстинктивно вытирая руки о фартук. Если б он взглянул на ее лицо… Но он не взглянул, он уже стоял над Горадой, залезая руками ей под юбку.

Она вскрикнула, отталкивая его. Не отпуская ее, он только теперь взглянул на нее и увидел красные от плача, испуганные, умоляющие глаза…

Шаги за спиной.

Он обернулся, переступив с ноги на ногу. Хотел наклониться, чтобы подтянуть брюки, но не сделал этого. Четверо солдат, осклабившись в ухмылке, уставились на него. Горада всхлипывала.

— Эх, жаль мне всех тех девок, которые не познакомились с тобой, сказал один из городовых. — Теперь эта возможность упущена. Мы забираем тебя.

Магвер наклонился, подтянул и застегнул штаны. Потом взглянул на Гораду. Та снова всхлипнула, отвернулась.

В тот же момент он прыгнул. Перевернув стол, свалив лавку, подскочил к окну. Скрипнуло дерево, лопнула пленка. Он почувствовал, как его хватают за ноги. Отчаянно рванулся, кто-то вскрикнул от боли, но крепкие руки уже затаскивали Магвера обратно в комнату.

Ругань солдат, крик Горады, собственный стон были последними звуками, которые он услышал под градом посыпавшихся на него ударов.