Лев Колодный
      Переулки Арбата
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      ХОЖДЕНИЕ В МОСКВУ
      Из всех хождений по Москве для этой книги я выбрал только те, что проходили по Арбату и прилегающим к нему улицам и переулкам, району, где находится университет и консерватория. По этой земле, по словам Ивана Бунина, "совсем особому городу", я путешествовал несколько лет.
      Если Кремль - сердце Москвы, то Арбат - его душа.
      ПОТЕРИ ПРЕЧИСТЕНКИ
      Одну из потерь, название, Пречистенке вернули несколько лет тому назад. До 1990 года она именовалась Кропоткинской в честь князя Кропоткина, известного борца с самодержавием, столпа отечественного анархизма, крупного ученого-географа... Чем-то анархизм напоминает коммунизм: в теории все логично, все хорошо, основано на справедливости, гуманизме, на желании страстном всеобщего благоденствия. На практике... Приверженцев анархизма, обосновавшихся в Москве, коммунисты вышибали из захваченных ими особняков артиллерийским огнем... И было за что: анархисты грабили и убивали, кого хотели. А к Петру Алексеевичу Кропоткину, приехавшему в Россию после долгой эмиграции, вождь большевиков, если можно так сказать, питал слабость. Пригласил на беседу в Кремль, где захотел потеоретизировать с идеологом анархизма, автором книг, в частности "Великой французской революции", которую Ленин высоко ценил... Когда же старый революционер умер, то в январе 1921 года гроб с его телом поставили для прощания в Колонном зале Дома Союзов. Штатный переулок на Пречистенке, где родился князь, переименовали в Кропоткинский, переименовали площадь, набережную и улицу, организовали в пречистенском особняке музей, почтили память Петра Алексеевича с большевистским размахом. Позднее, когда борьба с идейными противниками набрала силу, музей ликвидировали. Но названия в честь вождя анархистов сохранялись до наших дней. Кропоткинской улицы больше нет. Есть Пречистенка. Своему названию она обязана царю Алексею Михайловичу, который часто направлялся по ней из Кремля на богомолье в Новодевичий монастырь. Он обратил внимание, что называлась она как-то богохульно - Чертольской. Царь ездил на поклонение к иконе Пречистой Девы Богоматери, потому и повелел назвать улицу Пречистенкой.
      От средневековой Москвы сохранились на Пречистенке каменные палаты, отреставрированные недавно и переданные Книжной палате. Еще одни палаты, побеленные, на высоком подклете, видны в Чертольском переулке. Они дают представление не только о том, как выглядели в допетровские времена улицы белокаменной, но и о том, как резко изменился строй жизни и характер архитектуры, когда Москва стала застраиваться по европейским стандартам, вошла в мировой поток зодчества, так поразивший воображение Петра Первого, реформировавшего не только государство, армию, но и градостроительство.
      До создания регулярной армии солдаты жили не в казармах, а в стрелецких слободах, где имели землю, дворы, дома, могли выращивать овощи, торговать ими. Две такие стрелецкие слободы находились в районе Пречистенки. По имени стрелецкого полковника Зубова и место, где располагалась слобода, называлось Зубово, о нем напоминает название Зубовской площади, на которую выходит Пречистенка в сторону Садового кольца.
      И церковь, которую соорудили стрельцы во времена полковника Зубова, называлась Святой Троицы в Зубове. Пятиглавый храм появился на Пречистенке в 1642 году. Через десять лет, накопив деньги, заказали построить колокольню. Она поднялась высоко в виде шатровой башни. Звон колоколов этой церкви разносился на большое расстояние. Шатровая архитектура самобытно-московская. Искусствоведы восхищаются гармонией, пропорциями, эстетикой этих башен. Пречистенская колокольня среди всех других подобных была самой высокой, выше шатровой колокольни Николы Явленного на Арбате.
      А участь пречистенского шатра точно такая же, как у арбатского. Если вы подойдете по улице к дому № 31 довоенной постройки, самому большому среди окружающих строений, появившемуся в злосчастном 1937 году, то приблизитесь к месту, где без малого триста лет простояла церковь стрельцов. Как раз в этом месте возжелали поселиться чины рабоче-крестьянской милиции. Для них много строивший в Москве архитектор Зиновий Розенфельд спроектировал этот многоэтажный дом.
      Другая стрелецкая слобода возглавлялась полковником Левшиным. В память о нем сохранилось название Малого Левшинского переулка. Был еще и Большой Левшинский, ставший в советские годы улицей Щукина. Как раз на углу Большого Левшинского переулка и Глазовского переулка, ставшего улицей Луначарского, стрельцы построили в 1712 году церковь Покрова Пресвятой Богородицы, что в Левшине. Она представала одноглавой, с трапезной и колокольней. "Церковь была небольшой, весьма скромной, - видно, стрельцы полковника Левшина были победнее зубовских, выстроивших большую, пятиглавую церковь с высокой колокольней по соседству", - пишет современный известный краевед Сергей Романюк. На мой взгляд, дело здесь в другом, стрельцы получали одинаковое жалованье, дело во времени появления храмов. Первый возник в середине XVII века, когда стрельцы, их войско занимали достойное положение в русском обществе, царская власть их жаловала. Петр Первый с детства ненавидел, страшился этих бунтарей и относился к ним соответственно, после того как они безуспешно пытались возвести на царство его сестру, царевну Софью. Ничего большего в 1712 году петровские стрельцы себе уже позволить не могли.
      Стрельцов не стало, а церковь их обустраивалась. В середине восемнадцатого века появилась трапезная. Один придельный храм во имя Сергия датировался 1722 годом. Второй в честь Дмитрия Ростовского относился к концу восемнадцатого столетия. И этой церкви не стало в 1930 году, когда на ее месте соорудили жилой дом. "О составе его жильцов можно судить по двум мемориальным доскам, висящим на его стенах: одна в память члена-корреспондента-строителя, а другая - тоже строителя, но министра, крупного организатора, видного деятеля", - не без сарказма повествует нам Сергей Романюк, справедливо негодуя против варварского сноса церквей на Пречистенке, и несправедливо, в пренебрежительном тоне возлагает вину за случившееся бедствие на живших здесь людей, не виноватых в злодеяниях разрушителей. Между прочим, упомянутым без фамилии "министром-крупным организатором-видным деятелем" был бывший недолгое время главой Москвы хороший строитель Николай Дыгай. Не будь его, не имела бы Москва сегодня высотной телевизионной башни в Останкино, поднявшейся в облака более чем на полкилометра. Фундамент башни по проекту Николая Никитина, крупнейшего конструктора XX века, заложили, а строить несколько лет не решались, коллеги Никитина не верили его расчетам, признанным теперь выдающимися, требовали, чтобы фундамент был громадным, глубоким, в то время как конструктор-автор доказывал, что можно обойтись без того, чтобы вгрызаться в землю. Дыгай взял ответственность на себя, дал команду продолжить прерванное строительство и помог организовать его так, что за несколько лет самое высокое сооружение в мире поднялось над севером Москвы. И сделано все это было без приглашения иностранных фирм. Так что Дыгай действительно был крупным организатором и видным деятелем, жаль только, что преждевременная смерть помешала ему послужить городу в полную меру.
      Третья пречистенская церковь красовалась в том месте улицы, где сегодня находится музей Александра Пушкина, вблизи дворца Хрущевых-Селезневых, бывших владельцев усадьбы, переданной пушкинскому музею. Овдовевшая царица Марфа Матвеевна, жена царя Федора Алексеевича, в память о муже пожелала, чтобы на месте небольшой деревянной церкви выстроили каменную. Место называлось Божедомкой потому, что в этой земле, как и в других с таким же названием, хоронили людей, умерших без церковного обряда причастия, а ими были бездомные, самоубийцы, жертвы разбоя. Храм Спаса появился в 1696 году. Стерли его с лица земли в 1934 году, когда на месте церквей московские власти решили в пределах старого города, разросшегося после бегства в Москву сотен тысяч бездомных крестьян, построить несколько десятков школ. Так что когда вы видите перед собой кирпичную типовую школу предвоенной постройки в окружении ампирных особняков и доходных домов, то не исключено, что на этом месте находился храм.
      Наконец, четвертая пречистенская церковь сокрушена в том месте, где сейчас находится наземный вестибюль станции метро. Она называлась Сошествия Святого Духа. Было у нее и второе название по приделу - церковь Покрова. И у нее фигурировала привязка к местности: "что на Грязи". Соорудили храм у ворот крепостных стен Белого города, где в средние века толпился народ на рынке у ворот. В документах есть о ней упоминание, относящееся к 1493 году. В Никоновой летописи она названа при рассказе о крупном московском пожаре, случившемся в том году. По-видимому, тогда она была деревянной, а ту, что сломали в 1933 году, возвели из кирпича. То был одноглавый небольшой храм с маленькой колокольней.
      Таким образом, на Поварской, как и на Арбате, из панорамы улицы исчезли все храмы, все до одного!
      Самая большая потеря последнего времени произошла на наших глазах в 1972 году. Советская столица готовилась к встрече американского президента, в разгар потепления отношений между СССР и США, когда удалось договориться о сокращении ядерных взрывов, подписаны были важные соглашения. Тогда Моссовет решил "почистить" город, одним махом уничтожить десятки старых строений, которые не могли уже тогда нормально содержать, не доводить до разрушения.
      Сил и средств на ремонт исторической Москвы давно не было. Денег на это требовалось много, миллионы, намного больше, чем на возведение типового многоэтажного дома. А квадратных метров в старых домах после их перепланировки под современные квартиры в две-три комнаты выходило совсем мало. Поэтому и никто ими по-настоящему не занимался, поэтому при каждом удобном случае их стирали с лица земли. Ну а тут появился случай-приезд президента США. Захотелось убрать по пути его следования обветшавшие дома, что и было сделано. Вот тогда, в частности, не стало углового дома между Пречистенкой и Остоженкой, двухэтажного строения, с которого начинался счет домов по нечетной стороне улицы. В плане он похож был на букву Л, фасадами выходил на Остоженку, Пречистенку и раскинувшуюся перед ними площадь, которую украшал своим портиком с 1825 года, с пушкинских времен. На первом этаже дома находились торговые помещения, а второй этаж служил жилым. Первую московскую квартиру заимел именно в нем знаменитый художник Василий Суриков, приглашенный в Москву для росписи строившегося Храма Христа Спасителя, располагавшегося в нескольких сотнях метров от дома мастера. Город потряс воображение сибиряка, со всех сторон на него смотрели замечательные здания и храмы, один другого краше и древнее. Ну а в самом большом соборе доверили Сурикову написать четыре фрески, что он и сделал.
      "Я как в Москву приехал, прямо спасен был. Старые дрожжи, как Толстой говорил, поднялись... Памятники, площади, - они мне дали ту обстановку, в которой я мог поместить свои сибирские впечатления. Я на памятники, как на живых людей, смотрел, расспрашивал их: вы видели, вы слышали, вы свидетели?"
      Да, при таком умении разговаривать многое, наверное, услышал художник: церковь Сошествия Святого Духа рассказала ему о Москве белокаменной, о стенах и башнях Белого города, охранявшего Москву высоким неприступным каменным кольцом там, где сегодня зеленеют бульвары. Церковь Спаса на Божедомке поведала о любви царицы Марфы Алексеевны к мужу, царю Федору Алексеевичу, которого она намного пережила, не дав Москве сына-государя. Стрелецкие колокольни и храмы полков Зубова и Левшина оплакивали звоном колоколов зарубленных, четвертованных у Лобного места стрельцов, дерзнувших противостоять воле неудержимого Петра... Нет их теперь, и нам, как Василию Сурикову, не видать их никогда и не расспросить о прошлом.
      ЧТО НЕ ПОТЕРЯЛА ПРЕЧИСТЕНКА?
      На улице сохранилось много особняков. Пушкин, написав шутливое четверостишие, обращенное к посаженной матери княжне Е.Трубецкой:
      "Когда Потемкину в потемках
      Я на Пречистенке найду,
      То пусть с Булгариным в потомках
      Меня поставят наряду, -"
      подразумевал здание, где жила княгиня, ныне имеющее № 21. Перед революцией двухэтажный особняк, который можно назвать за его размеры дворцом, принадлежал Ивану Морозову. Его стены он увешал картинами, о которых шла молва далеко за пределами Москвы. Этот московский купец обладал замечательным вкусом, которому могли бы позавидовать искусствоведы. В то время когда музеи Франции даже даром не принимали в свои стены картины импрессионистов, Морозов охотился за ними, покупал произведения отверженных мастеров и привозил в Москву, на Пречистенку. Его коллекцию, которую он намеревался, как Третьяков, оставить народу, постигла участь многих подобных собраний: в 1918 году картины национализировали, в стенах дворца на Пречистенке открыли музей нового западного искусства. Но импрессионисты не вписывались в габариты предшественников социалистического реализма, поэтому, когда началась борьба с "низкопоклонством перед Западом", а случилось это бедствие по воле товарища Сталина после Победы, музей в 1948 году закрыли, картины попали частью в Эрмитаж, частью в Музей изобразительных искусств. Морозовская коллекция, морозовский музей перестали существовать. Одним музеем в Москве стало меньше. Здесь теперь выставочные залы Академии художеств и ее резиденция.
      На противоположной стороне Пречистенки украшает улицу большая некогда барская усадьба с восьмиколонным портиком и фронтоном. В ней до революции помещалась мужская гимназия педагога Л. Поливанова.
      Сейчас много пишут и говорят о новых нестандартных методах преподавания, реформе средней школы, так вот Поливанов обладал талантом педагога, который эти методы реализовывал и очень успешно. Его гимназия давала блестящее гуманитарное образование, ковала, можно сказать, литераторов. Ее закончили Валерий Брюсов, Андрей Белый, Максимилиан Волошин, великий шахматист Александр Алехин... Сюда приходили Федор Достоевский и Лев Толстой, дети которого учились здесь.
      В этой гимназии, в светлых высоких классах детей воспитывала и архитектура. По-видимому, ее методы и программа так не похожи на современные, превосходят их своим качеством, давно утерянным, как не похоже классическое здание с колоннадой на типовую кирпичную коробку школы, стоящую на месте церкви.
      Еще один пречистенский дворец упомянут в стихах поэта-партизана Дениса Давыдова, в его послании, направленном в форме рифмованного заявления на имя директора Комиссии для строений А.Башилова.
      Помоги в казну продать
      За сто тысяч дом богатый,
      Величавые палаты,
      Мой Пречистенский дворец...
      В этих стихах речь идет об особняке, которым владел генерал Бибиков, разгромивший Емельяна Пугачева. Этот шедевр конца XVIII века, где бывали в разное время многие поэты России, испорчен севшим на его крыло грузным пятиэтажным домом советской постройки. И в этом дворце размещалась до революции гимназия, но женская. Как видим, для гимназий подбирались здания красивые, поскольку полагали, что детей должна воспитывать красота, само жизненное пространство.
      Александро-Мариинский институт, где обучались девушки, занимал дворец, построенный Матвеем Казаковым. Естественно, что, как и у гимназий, судьба его была печальна: после революции и это учебное заведение закрыли. А вместо благородных девиц в стены дворца на Пречистенке вошли молодые командиры Красной Армии, поскольку в классах института появилась военная академия, где не долго начальствовал Михаил Фрунзе. Этот дворец по традиции красят в розовый цвет Тем, кто захочет полюбоваться этим строением, скажу, что номер его 19. Казаков строил дворец для князя А. Долгорукова, сын которого Илья упомянут Пушкиным в его романе "Евгений Онегин", в написанной шифром главе о декабристах, как "осторожный Илья".
      Еще одна жительница Пречистенки, жена графа Михаила Орлова - Екатерина послужила Александру Сергеевичу моделью для образа Марины Мнишек, ей же он посвятил стихотворение "Увы! Зачем она блистала минутной нежной красотой!". А муж графини описан Александром Герценом в "Былом и думах": "Бедный Орлов был похож на льва в клетке. Везде стукался он в решетку, нигде не было ему ни простора, ни дела". А жили Орловы в особняке № 10. Не обошел вниманием одного из жильцов Пречистенки и великий пролетарский поэт Владимир Маяковский: "А вот этот молодчик - Жиро, заводчик. Нас как липку обирал, с рабочих шкуру драл!" Имеется в виду фабрикант Андрей Жиро, хозяин шелкоткацкого комбината, получившего после революции имя "Красной Розы". Жиро владел также домом, завершающим улицу на нечетной стороне. В нем снимал квартиру художник Врубель в пору, когда писал картины "Пан" и "Царевна Лебедь".
      Кроме коллекции Ивана Морозова, на Пречистенке еще одну собрал купец Морис Филипп, специализировавшийся на картинах старых голландских мастеров и произведениях фарфора. Он владел домом, где некогда жили Орловы. Где теперь эти картины, где фарфор?
      Таких домашних коллекций, которые имели все основания превратиться в музеи, в дореволюционной Москве насчитывалось много, но будущего лишила их революция.
      Хотя Пречистенка и считалась заповедной улицей согласно последнему советскому Генеральному плану, разработанному под руководством Михаила Посохина, ее потихоньку, как выражался покойный отец города Владимир Промыслов, "подламывали". Так, не стало здания, где сегодня сквер с памятником скульптору Вере Мухиной, еще один сквер появился на месте снесенных домов во владении № 30. А за ним вид улицы уродует по сути типовой жилой дом, только что построенный из кирпича в конце 60-х годов, когда по Москве прокатилась одна из последних разрушительных волн. Очень хотелось жить властям предержащим на такой красивой улице.
      Чем обогатилась улица за годы советской власти? Двумя музеями. В одном маленьком особняке еще в 1920 году открылся музей Льва Толстого. В первые годы после революции стала музеем усадьба Льва Толстого в Хамовниках, куда, живя в Москве, великий старец ездил и ходил по Пречистенке. К этому графу революционная власть благоволила. Ильич определил его творчество "зеркалом русской революции", опять же хвалил товарищам, называл глыбой, матерым человечищем. Удостоился музея и Пушкин Александр. Его стали усиленно почитать с середины тридцатых годов, когда власть зауважала классиков, до того сбрасываемых с "парохода современности". Многие пожилые люди помнят, с каким размахом праздновалось столетие со дня гибели поэта в 1937 году. Музей же открылся в начале шестидесятых годов. И за это спасибо.
      Но ущерб улице нанесен непоправимый. Она лишилась всех своих храмов.
      АРБАТСКАЯ ПЛОЩАДЬ
      Начнем с Арбатской площади. Она есть, и в то же самое время ее-то и нет. Современный вид той многострадальной площади является немым укором поколению современных архитекторов, которые не раз брались ее переустраивать, да так и не довели ни разу дело до конца. В то же время, когда смотришь на эту площадь на старых фотографиях, то видишь, что облик ее сложился к началу XX века, и самое верное решение должно было состоять в том, что ничего в принципе не следовало бы трогать. Не только эта площадь, лежавшая между бульварами, имела вполне завершенный вид, но и все другие успели превратиться в течение минувшего века, после известного пожара 1812 года, в законченные ансамбли, потому что в первую очередь городские власти и обслуживавшие их зодчие обращали внимание как раз на площади, потому что они представляли наибольший интерес для предпринимателей, застройщиков, торговцев и многих жителей Москвы, ведь каждая площадь - узел транспортный, место, где сходилось сразу по нескольку больших улиц и многие переулки. От таких площадей веером расходилось сразу по четыре, пять транспортных проездов.
      На таких площадях, как правило, располагались храмы, а они закладывались в средние века у ворот Белого города, защищавших Москву и снесенных во времена Екатерины II. Напомню, что как раз на месте этих стен разбиты были первые московские бульвары, ныне опоясавшие центр города.
      И на Арбатской площади красовались храмы. Они хорошо вписывались в кадры снимков, которые фотографы делали, установив свои аппараты у памятника Николаю Гоголю. Справа, вблизи того места, где находится наземный павильон станции "Арбатская" первой очереди метрополитена. Как раз в то время, когда стали открытым способом рыть тоннель для линии, как говорят, "неглубокого заложения", и пошла на слом церковь, первое упоминание о которой относится к 1620 году. Тогда "церковь Тихона Чудотворца древяна сгорела". Каменное ее здание в присутствии царевны Софьи освятили в 1690 году. Спустя шестьдесят шесть лет к церкви с приделами Тихона и Никиты пристроили еще один придел с престолом Воскресения Словущего. Над каждым приделом возвышался купол, к этому ансамблю примыкала невысокая колокольня.
      Другая церковь, более древняя, упоминается в летописи, где описывался большой пожар, случившийся в июле 1493 года. "...и выгоре посад за Неглимною от Духа Святого, по Черторью и по Борис и Глеб на Арбате". В то время все знали про овраг и ручей Черторый, Арбатом называлась также нынешняя улица Воздвиженка. В конце ее на месте деревянной церкви поставили во время князя Василия III каменный храм, один из тех, что стоял на западной дороге, по которой из Москвы шли на войну русские полки. Кто ее строил - неизвестно. А когда пришло время снести обветшавшую за несколько веков церковь, проект новой, большой заказан был известному московскому архитектору Карлу Бланку. Он и возвел храм еще до того, как зазеленел бульвар, в 1768 году, новую церковь Бориса и Глеба, также одноглавую, с колокольней. Две колокольни и купола возвышались над городскими домами и образовывали вместе с ними только присущий белокаменной силуэт. Земля, где стояли эти храмы, по сей день не застроена, и не исключено, что, как на Красной площади, на Арбатской также выстроят на месте сломанных святынь новые церкви.
      Можно сказать, что Арбатской площади фатально не везло. Ее изуродовали до крайности, сделали неудобной для переходов и пассажиров городского транспорта, особенно после того как проложили под ней тоннель. Стоит в одиночестве кинотеатр "Художественный", оставшийся без соседей. Примыкавшее к нему угловое здание разворотила фугасная бомба в дни минувшей войны. Летчик хотел ее сбросить на наркомат обороны, занявший комплекс зданий бывшего здесь военного училища, чьи постройки сегодня видны за каменным забором на углу Знаменки.
      К этим бедам площади нужно добавить и ту беду, что случилась с памятником Гоголю, которым Москва возвела по проекту скульптора Андреева. В сталинские времена грустный, печальный, скорбно сидящий Гоголь ревнителям соцреализма показался несозвучным эпохе. Его перенесли во двор того дома на бульваре, где писатель жил в последние годы, где он сжег в порыве отчаяния второй том "Мертвых душ". На его месте поставили статую в рост Гоголя молодого, стройного, как офицер, жизнерадостного, приветствующего прохожих. На постаменте нового монумента каждый сегодня может прочесть, что установлен этот памятник Гоголю "от Советского правительства", того самого, что не только перетаскивало с места на место старые, всем полюбившиеся монументы (также обошлись с памятником Пушкину, перенесли его с одной стороны площади на другую), крушило храмы, старинные дома, стирало с лица земли целые кварталы, реализуя "гениальный сталинский план реконструкции Москвы".
      По этому-то плану, но не в тридцатые годы, а в начале шестидесятых Никита Хрущев сделал то, что не успел в молодости, "реконструируя Москву", будучи первым секретарем горкома. Дал добро на то, чтобы проложить на месте Арбата и его переулков новый проспект, застроенный по обеим сторонам небоскребами, наподобие тех, что возвышались над Гаваной. Надо сказать, не самых лучших.
      Десятки каменных зданий разрушили и снесли до основания. Тогда-то не стало известной каждому москвичу Собачьей площадки, о которой сейчас пойдет речь. Но сначала вот о чем.
      Конечно, глубоко заблуждается такой критик проспекта, как Вадим Кожинов, когда утверждает, что прорубали Калининский проспект главным образом для того, чтобы Хрущеву было удобно ездить на дачу, когда говорит, что "архитектурный проект чудовищен, не соблюдено соотношение длины и высоты", и так далее в том же духе.
      На дачу по Арбату в Волынское ездил Иосиф Виссарионович. Но даже и он не пошел бы на то, чтобы разрушить десятки домов для ускорения движения своей машины, проще было бы перекрыть движение городского транспорта, что и делалось в прошлом, да и сегодня практикуется при необходимости для высокого руководства и высоких гостей Москвы. И архитектура проспекта для своего времени была отнюдь не "чудовищна", соответствовала духу тех лет, возможностям строительной индустрии, конечно же, проектировали магистраль и все здания умелые и опытные мастера, бывшие в ладу с гармонией, знавшие, как соотносить длину и высоту.
      Прорубили широкую полосу через старинный район Арбата уже тогда, когда через Москву-реку перебросили Калининский мост, когда от него широкой полосой тянулся на запад Кутузовский проспект, застроенный красивыми многоэтажными домами. Зодчие старались на всем пути машины, доставлявшей товарища Сталина из Кремля на "ближнюю дачу", возвести величественные дома в духе социалистического реализма, не жалея для этого колонн, портиков, всех других достижений классической архитектуры, уважавшейся Иосифом Виссарионовичем. И квартиры в этих домах строились очень даже хорошими, просторными, с высокими потоками и другими достоинствами. Не случайно в "сталинских домах" стремятся и сегодня жить самые ярые демократы, в то время как в жилых корпусах такого демократа, как Никита Сергеевич, люди жить не хотят, называют такие дома "хрущобами".
      Так что никакого "волюнтаризма" в решении соединить Кутузовский проспект с центром Москвы, конечно же, не было. Другой вопрос в том, как это следовало бы сделать. Мало кто знает, что проспект Калинина, нынешний Новый Арбат, возводился в два яруса. Верхний - все видят, а кроме него, в земле проложена улица для машин, обслуживающих большие магазины проспекта. Вот эту-то улицу можно было при желании сделать шире, просторнее, и по ней могли бы двигаться те самые автомобили, что сегодня мчатся по Новому Арбату. Архитекторы могли придумать и другой путь для машин, не уничтожая Собачью площадку, могли.
      Но все дело в том, что для Никиты Хрущева, для руководства тех лет старая Москва, ее архитектура, ее здания не представляли никакой исторической и архитектурной ценности. Сталин и его выкормыши стремились уничтожить "купеческую Москву", на ее месте соорудить новую Москву, застроенную громадными зданиями, наподобие того, что поднялось над Арбатской площадью, я имею в виду белокаменное строение, если не ошибаюсь, Генерального штаба, "лебединой песни" архитектора Михаила Посохина. Не прав, конечно, и такой уважаемый знаток старой Москвы, как Сергей Романюк, охарактеризовавший это сооружение, как "уродливое здание советского Пентагона". Нет, Михаил Посохин "уродливых" зданий не проектировал, десятки лет он был глазным архитектором Москвы, имея на то все профессиональные и творческие основания. Архитектура во все времена исполняет только ту музыку, что ей заказывают власть имущие, только в одно время их роль играет партийно-советское руководство, а в другое время - команда президента...
      Так вот, Никита Сергеевич не видел никакой ценности в тех арбатских особняках и доходных домах, что обрекались на слом, после того как их покидали люди, а в опустевших стенах селились звуки, пугавшие прохожих и детей соседних дворов до тех пор, пока не появлялся перед обреченным агрегат с висящей на его конце чугунной шар-бабой...
      И тогда газетные репортеры радовались, а у поэта вырывалась из груди такая песня:
      ...От страха дети больше не трясутся:
      Нет дома, что два века простоял,
      И скоро здесь по плану реконструкций
      Ввысь этажей десятки вознесутся
      Бетон, стекло, металл...
      Эти строки Владимира Высоцкого из "Песни-сказки о старом доме на Новом Арбате" датируются 1966 годом, как раз тогда над асфальтовой широкой полосой поднимались многоэтажные коробки домов, известные всем магазинами и ресторанами.
      Да, сегодня от Собачьей площадки ничего, ничего не осталось, никогда уже нельзя будет ее восстановить, как это случилось с Казанским собором на Красной площади, но помнить о ней Москва будет всегда. Потому что то была особая московская среда обитания, и я полностью согласен с Вадимом Кожиновым, когда он говорит, что "над Собачьей площадкой, как нигде, веял дух отечественной культуры", что на ней она достигла мирового величия.
      Дух этот витал во многих ее строениях, и в первую очередь в особняке Хомяковых. "Сороковые годы, эпоха разгоряченных умов и жарких споров, распада на западников и славянофилов, эпоха "взбаламученною моря" и завершения русского романтизма, многообразно, порой неуловимо, связана с этим домом, бывшим средоточием культурной жизни Москвы того времени. Завсегдатаями этого дома были все крупнейшие культурные деятели эпохи, среди которых можно назвать Гоголя, Аксаковых, Киреевских, Герцена,. Грановского, Чаадаева, Н. Языкова, Погодина, А. Толстого. Кошелева и много, много других", - так характеризовал этот дом автор путеводителя "Бытовой музей сороковых годов". Открыла его советская власть в 1920 году, в эпоху Луначарского, когда наблюдался музейный ренесанс в Москве и старые дворянские гнезда оберегались, превращались в музеи. Советская власть, когда на смену Луначарскому пришли другие наркомы, выполнявшие другие директивы своей партии, притушила этот замечательный очаг культуры: закрылись восемнадцать музейных залов...
      ...Не без волнения могу сказать о себе, что я жил и учился как раз на Собачьей площадке, когда она уже называлась Композиторской улицей, а в доме Хомяковых располагалось музыкальное училище сестер Гнесиных: в здании было маленькое общежитие студентов, а также классы, служившие им для индивидуальных занятий. Из окон дома всегда раздавалась музыка, в нем пахло деревом и хотелось петь, в комнатах и большом зале была отличная акустика. Я приходил сюда на уроки по фортепиано к Нине Александровне Чубуковой, а она поджидала запаздывающих учеников с книгой в руках. То была всегда книга одного и того же автора, Пушкина. Другие не признавались Так что и мне посчастливилось глотнуть воздуха старой московской культуры...