Реалистический портрет историка, написанный Шервудом, выставлен в музее. На нем он такой, как в жизни, можно сказать, точная копия. Но детали построек ХVI века прилагать к фасаду "в точной их копии", как настаивал ученый - художник не стал. "Не думайте, Иван Егорович, - писал Шервуд, что я уже не пробовал делать по вашему указанию... Выходят милой архитектуры дома, годные богатому барину и по большей мере думы губернского города. Но памятника, где должна была выразиться вся Россия, сделать на этих основаниях нельзя..."
      Не сошелся во взглядах художник с историками особенно, когда начал заниматься залами. Уваров во главу угла ставил археологические находки, Забелин - предметы старины, быта народа. Экспозицию по их программе Шервуд считал "складом вещей" и стремился, чтобы залы музея служили "наглядною историей", выраженной средствами искусства. Так создают первоклассные музеи сегодня. Художник опередил время на полтора века. Расхождение во взглядах кончилось трагедией Шервуда. От дальнейшего проектирования его отстранили. Разноцветными изразцами фасад по его проекту не облицевали. Поэтому с первого взгляда кажется, что красные кирпичные стены не оштукатурены.
      Но дело было сделано. В дни коронации Александра III в мае 1883 года одиннадцать залов Исторического музея с фасадами в "русском стиле" открыли. Граф Уваров спустя год после торжеств умер. Сменивший его на посту "товарища председателя" Иван Егорович за долгие годы службы заполнил стены памятниками истории. Его именем назвали Забелинский проезд между Кремлем и музеем, переименованный при известной власти из-за монархических взглядов воспитанника сиротского училища. За заслуги в науке сын мелкого чиновника за 88 лет жизни удостоился высших чинов и орденов империи, выставленных в музее. В нем хранятся миллионы экспонатов, в том числе завещанная коллекция, библиотека и кабинет историка.
      "Русский стиль" начал триумфальное шествие по Москве под выкрики искусствоведов. Его сочли "ложно-русским", поскольку старинные формы утратили прежний "смысл служебного и конструктивного значения". Что не помешало появлению на Красной площади в обруганном стиле Верхних и Средних торговых рядов, сохранившихся до наших дней. (Подобные по архитектуре Нижние торговые ряды, спускавшиеся к Москве-реке - сломали до войны при Сталине.)
      Первыми открыли Средние ряды. Они представляют собой трехэтажный квадрат, куда втиснуты четыре корпуса. Там до революции насчитывалось 400 помещений для оптовой торговли "тяжелыми" товарами. Построил ряды Роман Клейн, ставший академиком за здание Музея изящных искусств. (За большие деньги московской купчихи, согласно ее завещанию, музей назвали именем Александра III. Ныне, по недоразумению, это музей имени А. С. Пушкина.) Роман Иванович, он же Роберт Юлиус, Клейн за 66 лет жизни возвел только в одной Москве свыше 60 зданий. Такая продуктивность не снилась главным архитекторам советской столицы, не имевшим конкурентов среди собратьев по искусству. Проекты Клейна так высоко ценили современники, что принимали их без конкурсов и отдавали им предпочтение, даже если они не побеждали, как это случилось со Средними торговыми рядами и Музеем изящных искусств. Здания Клейна всем известны. Его творения - ЦУМ, "Чайный дом" на Мясницкой, бывший кинотеатр "Колизей", ныне театр "Современник", Бородинский мост, дома всякого рода, фабрики и заводы, интерьер Хоральной синагоги и мавзолей в Архангельском. При советской власти он ничего не построил, ходил на службу в Исторический музей по Красной площади мимо своих Средних рядов.
      Самый чудный образ Верхних торговых рядов представил на конкурс все тот же художник Владимир Осипович Шервуд. Его красного цвета сказочного вида фасад с башнями назван современным историком "архитектурным миражом". Он мог бы затмить не только Исторический музей, но даже Кремль, чего допустить никто не решился. Право построить Верхние торговые ряды завоевал питерский профессор архитектуры Андрей Никанорович Померанцев.
      Все названные фигуры при всей их неординарности не вызывают у меня трепет, когда я пишу о Красной площади. Пленяет образ Николая Алексеева, избиравшегося на два срока "городским головой" Москвы. Его современник, профессор Московского университета Богословский оставил нам такой словесный портрет: "Высокий, плечистый, могучего сложения, с быстрыми движениями, с необычайно громким звонким голосом, изобиловавшим бодрыми мажорными нотами, Алексеев был весь - быстрота, решимость и энергия. Он был одинаково удивителен и как председатель городской думы, и как глава исполнительной городской власти". Его избрали в 33 года.
      В день выборов на третий срок в кабинет зашел некий проситель, представившийся мещанином Андриановым. Без лишних слов этот ненормальный выстрелил в упор. Операцию сделали в кабинете. Хирурги оказались бессильны. "Я умираю как солдат на посту", - сказал он генерал-губернатору Москвы, когда тот пришел с ним прощаться. Гроб на руках несли до Новоспасского монастыря, где похоронили в семейном склепе Алексеевых, богатейших московских купцов. Из их рода прославился безмерно Константин Сергеевич Алексеев под псевдонимом - Станиславский, режиссер и основатель Художественного театра, чья могила на Новодевичьем кладбище.
      Могилу Николая Александровича Алексеева стерли с лица земли, она была у входа в монастырь, устоявший под ураганом истории. Никто ее не восстановил в дни недавнего 850-летия Москвы, хотя об этом я напоминал властным лицам, обещавшим исправить положение. Рано или поздно это сделают и, более того, - установят в Москве монумент тому, кто изменил ее жизнь на бытовом уровне, а это самое сложное. До Алексеева не было в домах водопровода. По улицам разъезжали бочки с водой. Ее набирали из бассейнов фонтанов, Москвы-реки, колодцев. Это еще не вся беда. По всему городу громыхали другие бочки, выплескивавшие на мостовые зловонные фекалии. "Золотари" выгребали по ночам ямы во дворах. Большой город не располагал, как другие столицы Европы - канализацией. Зловоние доходило до застав. "Москвой запахло", - говорили, подъезжая к "первопрестольной", как свидетельствует Салтыков-Щедрин. После Алексеева так говорить перестали, исчезли водовозы и "золотари".
      Он навел порядок и на Красной площади, где в обветшавших торговых рядах бегали крысы. Никто не брался объединить усилия тысячи лавочников, готовых удавиться за каждый метр торговой площади. Благодаря Алексееву появились новые Верхние ряды, протянувшиеся почти на 400 метров. Великий инженер Владимир Шухов перекрыл линии стеклянной крышей. В подвалах (напротив будущего мавзолея) процветал ресторан "Мартьяныч", помянутый дядей Гиляем в "Москве и москвичах".
      Новое время прибавило площади света и скорости. В 1892 году зажглись огни электрических фонарей. В начале ХХ века по настоянию московских купцов у стены Кремля прошла линия московского трамвая, делавшего три остановки у Никольской, Сенатской и Спасской башен. Шум трамвая нарушал тишину Красной площади, куда чаще всего ходили иностранцы. Русские регулярно заполняли ее в дни Вербы. Выходивший перед революцией путеводитель называл ее "пустынной".
      "Площадь тиха; нет народа. Только трамваи быстро и шумно проходят по ее окраине. Как-то не верится былой ее оживленности, когда она гудела тысячами голосов на земских соборах или коленопреклоненно встречала святейших патриархов всея Руси, шествовавших в Вербное воскресенье на осляти... Только мерный звон часов на Спасской башне ежечасно будит уснувшую площадь", - утверждал путеводитель 1917 года. В том году красные артиллеристы превратили в мишени циферблаты Спасской башни. Смолкла музыка колоколов. Разбитые "кремлевские куранты" по воле Ленина начали после ремонта отсчитывать время власти, которая рухнула на наших глазах.
      КРАСНЫЙ ПОГОСТ
      Первая русская революция обошла стороной Красную площадь. Стрельба гремела на Чистых прудах, Арбате, артиллерия била по Пресне. У стен Кремля никто не валил мачты трамвая, не городил баррикады и не убивал. После 1905 года казалось, безумие больше не повторится. Атмосфера заполнялась звоном трамвая и телефона, гудками автомобилей. Модерн вытеснил "русский стиль". Наискосок от Большого под стеклянной шапкой встал "Метрополь" с картиной "Принцесса Греза" на фасаде...
      Пытаясь представить Красную площадь будущего, художники рисовали ее затиснутой небоскребами. Один торчал на месте Охотного ряда, другой на Манежной площади. Транспорт бороздил небо. Над головами прохожих проносились подвешенные к монорельсу составы, обгоняемые вагонами на крыльях. У Минина и Пожарского сталкивались в кучу автомобили, разгоняя прохожих. А на обратной стороне картинки столпотворенья такая надпись: "Красная площадь. Шум крыльев, звон трамваев, рожки велосипедистов, сирены автомобилей. Треск моторов, крики публики. Минин и Пожарский. Тени дирижаблей. В центре полицейский с саблей. Редкие пешеходы спасаются на Лобном месте. Так будет через двести лет".
      Сочиняя утопии, никто не знал в начале ХХ века, что на Красной площади прольется кровь. Сначала грянула Февральская революция. Она шумела у Исторического музея. Перед ним митинговали, упиваясь свободой. Срывали голоса ораторы всех партий - кадеты, октябристы, эсеры, меньшевики и большевики, вбрасывая в толпу лозунги.
      "Вся власть Советам!" - взывал к толпе товарищ Макар, посидевший до революции в пятидесяти тюрьмах, побывавший в ссылке на "полюсе холода" в Верхоянске. Им был Виктор Ногин, прежде красильщик мануфактуры. Ему вторил недавний эмигрант, почтенный литератор Михаил Покровский с дипломом историко-филологического факультета Московского университета. Ораторствовал Петр Смидович, инженер электростанции "Общества 1886 года" с партийными кличками - Матрены, Василия Ивановича, Зыбина, Червинского. Сменяя друг друга, эти три большевика будут возглавлять Московский Совет, который с боем возьмет власть в октябре 1917 года.
      По-видимому, дипломированному историку пришла мысль похоронить погибших в уличных боях у стены Кремля. Такое решение принял совместно с районными комитетами Московский Военно-революционный комитет, двадцать дней правивший Москвой. Первая резолюция гласила: "Устроить похороны 12 ноября. Могилы устроить на Красной площади". Убитых было так много, что потребовалась неделя, чтобы собрать о них сведения, сколотить гробы, разработать маршруты шествий колонн из всех районов и устроить похороны. Вторая резолюция гласила: "Устроить братскую могилу на Красной площади между Никольскими и Троицкими воротами вдоль стены. Похороны назначить на пятницу, 10 ноября, в 12 дня".
      До тех похорон на Красной площади летом прошел молебен и крестный ход в поддержку генерала Корнилова. Он требовал "немедленного разгона всех комитетов и советов". В статусе "спасителя России" генерал направился к Иверской часовне поклониться иконе Богоматери. А на Лобном месте священники московских церквей выставили иконы и призывали народ не слушать сатанистов, поддержать генерала.
      Небо молитвам не вняло. По Красной площади двинулся вечером 27 октября отряд солдат. Перед Историческим музеем путь им преградила цепь юнкеров во главе с полковником.
      - Сдать оружие! - приказал полковник. А когда команде не подчинились выстрелил в предводителя роты солдата Евгения Сапунова. Человек он был зрелый, вступил в парию большевиков в тридцать лет после Февральской революции. В последнем письме из Москвы в деревню, где его ждали четверо детей, писал отцу: "...все может быть, но что делать. Если погибну, то будут помнить дети, что отец их весь свой век боролся за поруганные права человека и погиб, добывая свободу, землю и волю". Оказывается, за "права человека" задолго до правозащитников выступал "человек с ружьем", рядовой 303 Сенненского полка...
      Рота со штыками наперевес пошла на прорыв. В бою погибли и были ранены 47 солдат. Сколько юнкеров они уложили, "добывая свободу, землю и волю", сведений нет. Это был первый бой в Москве, за которым последовали другие, столь же кровавые. Так состоялось первое действие трагедии грядущей гражданской войны. По словам американского журналиста коммуниста Джона Рида то были "десять дней, которые потрясли мир". Также называлась его книга о революции, позднее официально названной Великой Октябрьской. Из десяти дней - семь - шли в Москве бои с применением пулеметов и пушек. После Чумного бунта вновь пролилась кровь на камни Красной площади.
      Сотни гробов с телами белых - юнкеров и офицеров - отпели в церкви Большое Вознесение у Никитских ворот. Оттуда их отвезли в Ваганьково. Сотни гробов красных - солдат, рабочих, студентов - понесли к Красной площади. Благодаря газетам и Джону Риду мы знаем, что произошло тогда в Москве. В день похорон остановились трамваи, закрылись по приказу ВРК все заводы и фабрики, театры и кинотеатры, магазины и увеселительные заведения. "Весь долгий день до самого вечера шла эта траурная процессия. Она входила на площадь через Иверские ворота и уходила с нее по Никольской улице. То был поток красных знамен, на которых были написаны слова надежды и братства, ошеломляющие пророчества. И эти знамена развевались на фоне пятидесятитысячной толпы, а смотрели на них все трудящиеся мира и их потомки отныне и навеки".
      Какие слова и пророчества?
      "Да здравствует братство рабочих всего мира!"
      "Да здравствует рабоче-крестьянская республика!"
      Впервые по Красной площади шел ход не с крестами и хоругвями, а с красными знаменами. Такого многолюдного шествия с оркестрами и знаменами площадь не знала. В две вырытые между рельсами трамвая и стенами Кремля братские могилы опустили в тот день 238 красных гробов, по одним данным, а по другим - намного больше. Землю засыпали всю ночь до утра.
      "Кирки и лопаты работали с лихорадочной быстротой, - читаем у Джона Рида, - Все молчали. Над головой небо было густо усеяно звездами, да древняя стена царского Кремля уходила куда-то ввысь.
      "Здесь в этом священном месте, - сказал студент, - самом священном во всей России, похороним мы наших святых. Здесь, где находятся могилы царей, будет покоиться наш царь - народ".
      Эта мысль вдохновляла не одного студента. Командовавший "красными войсками" в 27 лет Александр Аросев (будущий посол CCCР и "враг народа", неизвестно где погребенный( писал: "Казалось, стены Кремля, в котором испокон веков хоронили царей, поднялись, стали выше, они как бы гордились, что им доверили беречь прах революционных бойцов".
      Так возник некрополь, "красный погост", возмущающий сегодня "правые силы", готовые сбить звезды с башен Кремля, предать земле Ленина, перезахоронить урны с прахом в стене, 238 "красных гробов" и все другие, закопанные вслед за ними. Но можно ли это делать?
      Вскоре мимо братских могил 9 января в память убитых перед Зимним дворцом в день "Кровавого воскресенья" под звуки "Интернационала" прошла большая демонстрация, очевидно первая в советской Москве. А когда на Красной площади начался митинг - с Верхних торговых рядов ударил пулемет. Убитых похоронили в свежих братских могилах.
      Два месяца спустя из Петрограда тайно переехало "рабоче-крестьянское" правительство во главе с Лениным. Телеграфисты "Всем! Всем! Всем!", передали новый "адрес для сношений" с правительством России - "Москва, Кремль". С тех пор Красная площадь стала ареной похорон и политических демонстраций одной правящей партии. Их умели и любили проводить большевики, научившиеся выводить народ на улицы задолго до захвата власти.
      Прежде чем впервые публично выйти на Красную площадь 1 мая 1918 года, Ленин с товарищами свалил стоявший на территории Кремля большой крест на месте убийства великого князя Сергея Александровича. Тогда, еще полный сил и энергии, "вождь мирового пролетариата" поднялся на высокую стену Кремля и, стоя между зубцами, смотрел как на площадь под красными знаменами и призывами к мировой революции стекались со всей Москвы люди. Шли колонны пролетариев, готовых по его зову соединиться с братьями по классу. Как свидетельствует сопровождавший вождя управляющий делами правительства: "Владимир Ильич радостный ходил по широкому проходу стены и часто останавливался между ее зубцами и смотрел пристально на площадь". Увидев над головой циферблат с неподвижными стрелками, захотел посмотреть, как устроены куранты, и поднялся в башню.
      - Надо бы, чтобы и эти часы заговорили нашим языком! - сказал Ильич в адрес разбитого механизма курантов, переставших играть марш Преображенского полка и гимн "Коль славен наш господь".
      В те минуты над куполом бывшего Сената, где обосновалось правительство большевиков и социалистов-революционеров и оборудовали в бывшей квартире прокурора квартиру Ленину, подняли красный флаг. Часы отремонтировали спустя два года, и тогда они заиграли другую музыку - "Интернационал" и траурный гимн "Вы жертвою пали в священной борьбе".
      Духовые оркестры играли эту музыку и в Первомай 1918 года, когда, говоря словами поэта, состоялся праздник со слезами на глазах. Над братскими могилами водрузили приспущенные красные знамена. По проекту известных архитекторов братьев Весниных напротив Сенатской башни подняли высокую трибуну. Перед ней проходили колонны районов и военные отряды, пешие и конные. Лошади тащили орудия с царскими гербами. Над толпой летал аэроплан и сбрасывал листовки. В разных концах площади выступали на платформах грузовиков и на трибунах, надрывая голоса, пламенные ораторы, говорившие без бумажки. Недостатка в трибунах партия тогда не испытывала. Две речи произнес в тот день Ленин. Одну - у памятника Минину и Пожарскому, а другую - у Исторического музея. То были его первые выступления на Красной площади, завораживающие толпу.
      (Ленин владел искусством массового гипноза, каким в ХХ веке владели в Европе Гитлер и Сталин, а в далекой Латинской Америке Перон).
      В тот майский день состоялись и демонстрация, и митинг, и некий военный смотр одновременно. Ритуал прохождения по Красной площади, позднее установившийся с точностью первоклассного механизма, вырабатывался постепенно.
      От стен Кремля военные по Тверской улице прошли к Ходынскому полю. Туда направился в машине из царского гаража Ильич с женой и младшей сестрой. На том плацу царской армии прошел вечером первый военный парад Красной Армии. Над Лениным летал, демонстрируя фигуры высшего пилотажа, летчик-испытатель Борис Россинский. Будучи шеф-пилотом вождя Красной Армии Льва Троцкого, он поднял его в небо. То же самое летчик предложил совершить Ленину. Но полетать ему не позволили Крупская и Мария Ильинична. Знаю эту историю со слов самого Россинского. (То был пилот от Бога, в небо поднимался до старости, обучил многих, в том числе Михаила Громова, летать. Ни разу не попал в аварию.)
      На дверь с надписью на медной табличке "Заслуженный пилот-авиатор СССР Борис Илиодорович Россинский" я набрел в одном из переулков Арбата, где под охранной грамотой Ленина пилот доживал свой долгий век в особняке без соседей по квартире. Дом напоминал музей истории воздухоплавания. Там я бывал не раз и узнал много интересного. (Но службу шеф-пилотом Троцкого бесстрашный авиатор скрыл от меня.)
      На Ходынском поле Ленин вспомнил о встрече с летчиком на аэродроме под Парижем, где тот учился летать у самого Блерио. И назвал старого знакомого в шутку "дедушкой русской авиации". Что далеко не соответствовало действительности. Россинский, однако, эти слова воспринял вполне серьезно, и везде, выступая по стране с показательными платными полетами, представлялся в афишах соответственно словами Ильича. В результате чего нарвался на хлесткий фельетон, где Давид Новоплянский, другой мой хороший знакомый, выдающийся журналист "Комсомолки" и "Правды", назвал его "дорогим дедушкой". На склоне лет под барабанный бой всех газет, включая ту, что опубликовала фельетон, по воле Хрущева старейшего русского летчика без прохождения кандидатского стажа приняли в КПСС. Это вызвало гневное письмо в ЦК и редакции газет старых большевиков, не забывших, кто служил в Красной Армии шеф-пилотом "Иудушки Троцкого".)
      Первый военный парад на Красной площади прошел 7 ноября 1918 года. Накануне того дня "Правда", ликуя, вещала: "Первый праздник за тысячу лет рабоче-крестьянский праздник. Первый! Он должен быть отпразднован как-то особенно, чтобы совсем не было похоже на то, как раньше устраивались празднества. Должно быть сделано как-то так, чтобы весь мир видел, слышал, удивлялся, хвалил, и чтобы обязательно люди во всех странах захотели сделать у себя то же самое". То есть революцию.
      Что же было такое особенное? На Красной площади при стечении народа сожгли чучело царя, кулака, самогонщика, попа. К тому времени Николая II с женой и детьми расстреляли в подвале, а всех попавших большевикам в руки Романовых живыми сбросили в шахту. Что еще необыкновенного? "Каждая колонна профсоюзов несла эмблему труда своей профессии: печатный станок, калач, гаечный ключ, молот и т. д. На украшенных гирляндами и красными лентами автомобилях везли детвору, всюду алели знамена и транспаранты. Над площадью кружили аэропланы, за которыми тянулись хвосты праздничных листовок..."
      В тот день Ленин открыл мемориальную доску в память погибших год тому назад. Ее прикрепили к Сенатской башне. Выполнил доску из гипса и цемента Сергей Коненков, успевший до революции стать академиком и действительным статским советником. По его описанию, крылатая фигура Гения олицетворяла Победу. В одной руке Гений держал красное знамя, в другой - пальмовую ветвь. Гений напоминал ангела, а доска - большую икону. По случаю торжества Сергей Есенин написал стихи кантаты, начинавшейся словами:
      Спите, любимые братья, снова родная земля
      Неколебимые рати движет под стены Кремля.
      Так оно и было. К тому времени Красная Армия насчитывала восемьсот тысяч штыков. Войска и колонны демонстрантов шли несколько часов. Спустя две недели прошел еще один парад по случаю Дня Красного офицера. Перед Лениным и его соратниками маршировали курсанты, будущие офицеры. С площади они прошли к дому бывшего генерал-губернатора. С его балкона Ленин произнес речь.
      С тех пор на Красной площади проходили военные парады и демонстрации. В мае 1919 года на Лобном месте Ленин открыл памятник "Степан Разин с ватагой". Из дерева изваял разбойников все тот же Сергей Коненков, не успевший за год разочароваться в новой власти. От нее он сбежал позже в Америку. В тот день вождь трижды выступил в разных углах Красной площади, убеждая слушателей, что "заложенное нами здание социалистического общества - не утопия. Еще усерднее будут строить это здание наши дети". Все это дало основание Маяковскому написать:
      Здесь все, что каждое знамя вышило,
      Задумано им и велено им,
      Здесь каждая башня Ленина слышала,
      За ним пошла бы в огонь и дым.
      По сторонам Сенатской башни с образом аллегорического Гения появились вполне реалистические портреты давно умершего Карла Маркса и живого Ленина. Как видим, культ Ильича начали строить, когда он еще здравствовал. В том же в мае 1919 года прошел еще один военный парад резервов Красной Армии. Последний раз вождь выступал на Красной площади во вторую годовщину революции. Больше ему не суждено было ораторствовать здесь.
      В "незабываемом 1919 году" похоронили Якова Свердлова, главу законодательной власти большевиков. Так рядом с братскими могилами рядовых революции начали хоронить вождей. Сюда Ленин пришел год спустя за гробом заведующей женским отделом ЦК партии, давней подруги Иннесы Арманд, любившей его до последнего вздоха. Ильич, как свидетельствовали очевидцы, не скрывал слез, когда опускали давнюю возлюбленную в могилу. На холм лег венок с надписью "Тов. Иннесе - от В. И. Ленина".
      В пятую годовщину революции вместо деревянной трибуны появилась капитальная - из красного кирпича. О ней "Известия" писали: "Трибуна по архитектуре будет составлять одно целое с кремлевской стеной. Стиль постройки17 века". Рядом установили статую рабочего-кузнеца с молотом в руке. Ничего из всех этих монументов не сохранилось на Красной площади - ни доски, ни статуи рабочего, ни "Разина с ватагой", ни трибуны.
      Место трибуны занял мавзолей Ленина...
      ОТ КУБА К ПИРАМИДЕ
      После первых похорон на Красной площади стали часто проходить траурные церемонии. Двенадцать гробов принесли сюда с плакатом: "Вас убили из-за угла, мы победим открыто". То были коммунисты, погибшие при взрыве бомбы в здании МК партии. С фронта привезли бывшего царского генерала Антона Станкевича, повешенного белыми за службу в Красной Амии. Погребли на "красном погосте" вождя американских коммунистов Джон Рида, автора "Десяти дней, которые потрясли мир", умершего от тифа. С почестями похоронили убитого белым офицером посла РСФСР в Италии Воровского, по словам Ленина, одного из "главных писателей большевиков". (В мои годы на факультете журналистики Московского университета изучали его публицистику наравне с классиками.) Еще одного советского посла Петра Войкова, причастного к убийству царя и застреленного "белогвардейцем", предали земле.
      Но после него за редчайшим исключением хоронить стали иначе. Урны с прахом замуровывали в стене Кремля. Нишу прикрывали каменной доской с надписью золотыми буквами на черном фоне. На "стене коммунаров", как выразился историк Алексей Абрамов, сто пяднадцать мраморных и гранитных досок, начиная с первой в память народного комиссара финансов РСФСР Мирона Владимирова, по подпольной кличке Лева. Стена с урнами и некрополь вдохновили Маяковского на такие строчки:
      "Кто костьми, кто пеплом, стенам под стопу улеглись...
      А то и пепла нет.
      От трудов, от каторг и от пуль,
      и никто почти - от долгих лет".
      По-видимому, под теми, от кого и пепла нет, Маяковский имел в виду погибших при катастрофе аэровагона. На скорости самолета вагон сошел с кривых рельсов вместе с конструктором и знатными пассажирами во главе с Артемом-Сергеевым, членом ЦК партии, лидером горняков. Его имя присвоили городу, поселкам, улицам, заводам, шахтам, санаторию, острову в Каспийском море
      Кому пришла в голову мысль - не хоронить и не кремировать Ленина, а положить в склепе? Ответа нет. Сам Ильич, по словам его сотрудника, высказывался "за обыкновенное захоронение или сожжение, нередко говоря, что необходимо и у нас построить крематории". Тещу, умершую в эмиграции, он и Крупская предали огню. Та печка, что чадила много лет в Донском монастыре, возникла по воле вождя в 1921 году. С родными Владимир Ильич никогда не обсуждал тему собственного захоронения. Когда неизбежное свершилось, они полагали, что похоронят "Володю" у стены Кремля. По этому поводу Бонч-Бруевич, управлявший делами советского правительства, в статье "Мавзолей" пишет: "Надежда Константиновна, с которой я интимно беседовал по этому вопросу, была против мумификации Владимира Ильича. Так же высказывались и его сестры, Анна и Мария Ильинична. То же говорил и его брат Дмитрий Ильич".
      Соратники в узком кругу детально обсуждали предстоявшую кончину вождя, мучительно умиравшего в бывшем имении купчихи Морозовой в Горках. Сталин тогда заявил, что "современной науке известны способы сохранения тела путем забальзамирования в течение длительного времени, достаточного, чтобы народное сознание сумело свыкнуться с мыслью, что Ленина больше нет".
      Как видим, поначалу речь шла о временной мере.
      Первым делом требовалось решить - где хоронить, в Москве или Петрограде? Кому из городов отдать предпочтение? "Рассвет политической деятельности Ильича начался в Петрограде", - телеграфировали в Кремль из Смольного. Противоречие между столицами решили так. Петроград переименовали в Ленинград. А похороны устроили в "Красной Москве". Задание - срочно соорудить временный склеп получил в 12 часов ночи Алексей Щусев, автор маленькой церкви на Большой Ордынке и колоссального Казанского вокзала. К четырем часам утра эскизный проект был готов.
      "Владимир Ильич вечен. Как нам почтить его память? У нас в зодчестве вечен куб. От куба идет все, все многообразие архитектурного творчества. Позвольте и склеп, который мы будем строить в память о Владимире Ильиче, сделать производным от куба", - так излагает речь Щусева на совещании комиссии автор статьи "Мавзолей".
      На месте сломанной кирпичной трибуны, через пять суток беспрерывной работы взрывников, землекопов и плотников, возник не один, а три деревянных куба. Их обшили тесом "в елочку" и покрасили в темно-серый цвет. Два куба служили входом и выходом. Третий куб между ними, самый большой, - являлся склепом. Так он официально назывался. Для всех желающих, "которые не успеют прибыть в Москву ко дню похорон, проститься с любимым вождем", правительство постановило "гроб с телом сохранить в склепе, сделав последний доступным для посещения".
      Склеп со словом "Ленин" увидели в 9 часов 55 минут утром 27 января первые колонны. Под звуки "Интернационала" они вступали на Красную площадь. Траурное шествие длилось шесть часов. Только в 16 00 соратники внесли гроб в склеп, прикрыв его красными знаменами. По радио и телеграфу прошла команда: "Встаньте, товарищи! Ильича опустили в могилу"! Загудели гудков фабрик, заводов, паровозов, затихли машины и станки, замерло движение транспорта. Звуки рвали душу и смолкли, когда в 16 часов 04 минуты по тем же каналам прошел клич: "Ленин умер - ленинизм живет!" Ничего подобного в мире не происходило.
      Чем объяснить парадокс, что народ, которому покойный принес горе гражданской войны, разруху, голод, эпидемии и "массовидный террор", испытал неподдельное горе? Партия за несколько лет сумела внушить миллионам, что без царя, помещика и капиталиста, без купца и кулака - жить лучше. Потому их чучела, набитые соломой и паклей, жгли на Красной площади. Мощный аппарат внушения - отделы пропаганды и агитации, лучшие поэты, художники по государственному заказу творили миф об Ильиче, строили культ Ленина. Он набрал высоту, когда силы еще не покинули вождя. Портреты вождя на фасадах домов Москвы появились в 1918 года рядом с портретом Карла Маркса. Памятники, картины, стихи, песни, легенды множились. Культу вождя, как культу фараона, требовался не временный склеп, а постоянный мавзолей, где его могли видеть единомышленники и неофиты.
      После похорон Щусев получил задание - вместо склепа спроектировать мавзолей. Он взял за образец ступенчатую пирамиду фараона Джосера. Композиция из трех кубов в мае 1924 года трансформировалась в ступенчатый мавзолей в дереве. Его пропорции и деление частей архитектор сделал по фигуре египетского треугольника с соотношением сторон - 3х4х5.