Только у Иосифа Волоцкого, ярого почитателя таланта художника, в Волоколамске насчитывалось восемьдесят семь икон Дионисиева письма! Был случай, когда одну из них красноречивый Иосиф послал в дар князю, чтобы "утешить его мздою", привлечь таким бесценным даром на свою сторону. Работал Дионисий в разных городах. Его росписи в Ферапонтовом монастыре одна из вершин русского искусства. Там Дионисий, хотя это было не принято, подписал на радостях свои фрески, завершив вместе со своими сыновьями роспись. Надпись, сделанная лично им, сообщает, что начал он 6 августа 1500 года, а закончил фрески через два года 8 сентября, "а писци Дионисий иконник со своими чады". Так что эти фрески дают историкам искусств эталон мастера для сравнения с другими неподписанными работами.
      Среди многих особенностей почерка Дионисия специалисты подметили такую деталь - в подписанных им фресках по краям картин несколько малозаметных фигур оставлено не раскрашенными. Художник словно пожалел рисунок, и без красок чудный...
      Что же дошло до наших дней с того времени, когда в Москве трудились Дионисий, Тимофей, Ярец, Коня...
      С восточной стороны Успенского собора, где находится алтарь и три придела, под слоем штукатурки сохранились на стенах несколько композиций. Из них самая известная, выделяемая среди других по мастерству сцена "Поклонения волхвов". Росписям этим 500 лет. И хотя фрески поблекли, поражает богатство красок, совершенство линий, гармония форм.
      Полагают, что они писаны Дионисием либо мастерами из его круга.
      По пятьсот лет и трем иконам. Одна из них по первым словам гимна названа "О тебе радуется". Перед восседающей на престоле Марией с младенцем стоит поющая толпа и Иоанн Дамаскин, автор гимна.
      А на другой - митрополит Петр, как полагают, также написанный Дионисием; вокруг помещенной в центре фигуры Петра, основателя Успенского собора, изображены сцены из его долгой жизни. В том числе та, где Петр вместе с помощниками-каменщиками строит в Москве каменный храм, стоявший на месте нынешнего Успенского собора. Это одно из самых праздничных, торжественных произведений. Светлые мажорные чувства обуревали тогда не только мастером, но и народом Москвы, который как раз в то время, когда творил Дионисий, стал полностью независимым от чужеземного ига, а Москва столицей громадного государства.
      Как пишет известный искусствовед В. Лазарев: "С Дионисием парадное, праздничное, торжественное искусство Москвы стало на Руси ведущим. На него начали ориентироваться все города, ему начали все подражать".
      Современники понимали, что Дионисий и его помощники были не только "изящными и хитрыми в Русской земле иконописцами паче же рещи живописцы".
      Есть еще одно произведение великого мастера - "Страшный суд". На нем по краям можно разглядеть несколько фигур, только нарисованных, видны лишь их черные контуры... Точно так же Дионисий поступил, когда работал в Ферапонтовом монастыре...
      Кроме произведений Дионисия, в Успенском соборе собраны и другие бесценные работы. Есть среди них такие, что намного древнее стен. Существовал обычай привозить сюда из разных мест самые почитаемые иконы, чтобы они, находясь здесь, как бы принадлежали не одному городу, а всему государству.
      Из Новгорода Иван Грозный перенес сюда Устюжское благовещение. (Это произведение находится ныне в Третьяковской галерее.) А в самом соборе хранится древний "Георгий". И он прежде находился в Новгороде. Неизвестный великий художник изобразил воина с копьем и мечом, покровителя воинства Георгия. Лицо его, полное силы и красоты, дышит уверенностью в своих силах, чувством справедливости. Это идеал мужества, каким его представляли на Руси восемьсот лет тому назад. Картина - современница Москвы.
      Не раз пожары охватывали стены Успенского собора, захватчики превращали его в конюшню. Солдаты топили вместо дров иконами. Но эти, самые почитаемые, с риском для жизни русские люди спасали, выносили из огня.
      А древним фрескам не суждена была долгая жизнь. После Смутного времени и сильного пожара они так почернели, что пришлось их сбить - реставрировать тогда не умели. Но при этом сделали все, что могли, чтобы сохранить образы. Они копировались на бумаге, а затем по контуру переносились иглою на новую, особым образом приготовленную штукатурку - левкас. Поэтому можно сказать, что композиции картин, их сюжеты, герои дошли до нас с начала XVI века. А фрески - середины XVII века. Тогда здесь над стенописью трудилось около ста художников из разных городов России. Руководил ими Иван Паисеин. Краски наносили на левкас, а делался он из старой извести, которую доставляли в Москву из Ростова. Привезли тогда двести бочек. Чтобы стала известь левкасом, смешивали ее с водой, тщательно цедили через решето и, только прочистив таким образом, "збивали со льном". А лен - особо чистый, просушенный, свитый в веревки. Их резали и смешивали с известью. Только потом наносили эту массу на стену. Краски растворяли на яичном желтке и на "пшеничной вареной воде".
      Много открытий сделали реставраторы в этих стенах. Сохранившиеся фрески Дионисия расчистили под слоем штукатурки в 1914 году. Древний "Георгий" открылся под слоем краски в 1935 году...
      Стоит на бровке Боровицкого холма побеленный высокий и большой под пятью главами собор, именуемый Архангельским. И чтобы понять, почему в древней Москве наши предки так почитали его, почему звали "преименитым" и не жалели ни сил, ни средств, чтобы украсить стены храма, надо знать, что скрывается за этим названием...
      Здесь, еще когда Москва была сплошь деревянной, брат Александра Невского, прозванный Хоробритом, смелый и отважный воин, велел построить деревянный храм в честь Михаила Архангела. Не случайно князь-солдат почтил того, кого считали "чиноначальником небесного воинства", "архистратигом", то есть предводителем. В числе его деяний значится взятие неприступной крепости Иерихон. В то же время считался этот воитель "хранителем душ человеческих при жизни и блюстителем тел после смерти". Кому как не воинам, которые так часто рисковали жизнью в то неспокойное время, было нужно заступничество именно этого всепобеждающего покровителя...
      При Иване Калите на месте деревянного построили каменный собор. Когда наступил век возвышения Москвы и она, сбросив татарское иго, украшалась новыми огромными соборами и дворцами, обветшавший белокаменный храм Ивана Калиты разобрали до подошвы, а на его месте возвели стены из кирпича.
      Строил архитектор из Милана Алевиз Новый, который пятиглавый русский храм украсил по фасаду, как венецианский дворец, украсил теми же деталями, какие любили древние греки и римляне, какие после долгого забвения опять появились в европейской архитектуре в эпоху Возрождения. Поэтому со всех сторон Архангельского собора мы видим выступающие из стен колонны коринфского стиля, арки, резные раковины и многое другое, что впервые в таком обилии нашло себе место в Москве. А вслед за ней распространилось на другие русские города.
      Алевиз Новый возводил собор из кирпича подобно новым стенам и башням Кремля. Украшения вырезались из белого подмосковного камня. Позднее красные стены побелили, и мы видим их именно такими.
      Насколько бел, одноцветен снаружи Архангельский собор, настолько многокрасочен, живописен внутри. И сейчас люди восторгаются открывающейся им огромной картиной, расстилающейся по всем стенам, сводам, столпам, на каждой пяди пространства от земли до небес. Высота собора свыше тридцати метров. Расписывали стены многие художники, бывало, что сразу работало до ста человек, приехавших сюда со всей Руси. Кроме них, потрудились тут резчики по дереву, камнерезы, позолотчики, литейщики...
      Под сводами собора господствует синий цвет, ставший как бы фоном, на котором еще ярче выглядят красные, желтые, зеленые краски, открытые под слоями поздних поновлений советскими реставраторами.
      Все возможности искусства, вся его мощь были нацелены на то, чтобы вдохновлять, придавать силу и веру москвичам в самые тяжелые дни испытаний. По вековой традиции в Архангельский собор являлись за напутствием перед выступлением в поход, перед тем, как уйти на смертный бой. Их вдохновляли на ратный подвиг образы великих предков.
      Пол собора придавлен со всех сторон массивными каменными гробницами, украшенными узорной резьбой, надписями. Все они выполнены в одной манере, в одно время - в XVII веке, а позднее их обложили медными досками, остеклили. Появлялись захоронения в разное время. В первом ряду стоит первым надгробие собирателя русских земель Ивана Калиты. А во втором ряду на камне слова: "В лето 6897 (1389) Маия в 19 преставися Благоверный князь Дмитрий Иванович Донской".
      Сотни лет на этом месте хоронили правителей Московского государства, их сыновей, родственников-мужчин. Здесь разыгрывались многие драматические сцены русской истории эпохи Ивана Грозного, Смутного времени.
      Внесенный сюда через двери в 1605 году гроб царя Бориса Годунова вскоре был с позором выдворен через пролом в стене. А захвативший Москву и трон самозванец Лжедмитрий I, выдававший себя за сына Ивана Грозного, торжественно вошел под своды Архангельского собора. И, подойдя к гробнице Ивана Грозного, преклонив колени, сказал в наступившей тишине так, чтоб его слова мог слышать каждый: "О родитель любезный, ты оставил меня в сиротстве и гонении, но святыми твоими молитвами я цел и державствую!"
      Войска другого самозванца - Лжедмитрия, "тушинского вора", разгромил московский юный князь Михаил Шуйский-Скопин, племянник Василия Шуйского. И когда столица радовалась по случаю своего освобождения, а князь принимал со всех сторон поздравления, сразила воеводу в 23 года неожиданная смерть. На камне слова о том, что он "по своему храброму разуму... над врагами явно показал преславную победу и прииде к Москве Божиим судом в болезнии преставися...". Оплакиваемый народом Шуйский-Скопин удостоился великой чести - его похоронили в приделе Архангельского собора.
      Дядя его, Василий Шуйский, поспешил перенести из Углича в собор останки Дмитрия, за которого выдавали себя самозванцы. У первого столба справа от входа на возвышенном помосте лежит последний малолетний сын Ивана Грозного. Историки поныне выясняют обстоятельства его смерти, случившейся, когда ему было восемь лет, во время детских игр в Угличе, где он проживал с матерью... А надпись на доске от 1630 года категорично заявляет, что Дмитрий "убиен бысть... повелением Бориса Годунова от Никитки Качалова, да от Данилки Битяговского с товарищами". Об этом же повествуется и в другой пространной надписи, рассказывающей, как Василий Шуйский повелел перенести сюда останки Дмитрия, объявленного святым.
      Василию Шуйскому не удалось удержаться на шатающемся московском престоле. Ему выпал жребий умереть в польском плену, и под своды Архангельского собора попал он много лет спустя... Последний раз тут положили недолго правившего императора Петра II, внука Петра I. Всего же под сводами находится сорок восемь гробниц. Два захоронения в северо-западном углу, где обычно помещали опальных; гробницы без надписей, чьи они - никто не знал. Главный хранитель музеев Кремля Евгений Степанович Сизов, отдавший его изучению много лет, предполагает, что это князья Старицкие, павшие в дни опричнины Ивана Грозного.
      В наши дни появился здесь скульптурный портрет-бюст, с документальной точностью воссозданный по останкам антропологом и скульптором Михаилом Герасимовым. Это, как значится на плите, "Великий князь Иван Васильевич всея Руси самодержец во иноцях Иона". Принявший перед кончиной монашество, Иван Грозный лежит рядом с сыновьями - убитым им в припадке гнева старшим сыном Иваном и Федором Иоанновичем, последним Рюриковичем.
      В шестидесятые годы сдвинули тяжелые плиты с этих трех гробниц, а также с гробницы Шуйского-Скопина. Тогда пытались установить причины загадочной смерти Ивана Грозного и молодого воеводы. Многие источники утверждали, что были они отравлены. Экспертам найти следов насильственной смерти не удалось. Об этом и сообщают акты экспертизы, упрятанные в специальных снарядах-цилиндрах и захороненные с останками. Но реставраторам удалось воссоздать одежды Шуйского-Скопина и сыновей Грозного. Имеем мы теперь и точные портреты Ивана IV, Федора Ивановича. Развеяна еще одна легенда: не оказалось, как утверждал англичанин Горсей, в гробнице Ивана Ивановича драгоценностей на 50 000 фунтов. Но нашли венецианского стекла синий кубок Ивана Грозного, большой кубок князя Ивана...
      При Иване Грозном Архангельский собор расписали. В XVII веке живопись обновили, но сюжеты остались прежними, традиционными, которые волновали древних москвичей и были исполнены для них сокровенного смысла: тут и "Сотворение мира", и сцены "Страшного суда", грозившего тем, кто не исполнял свой долг, и деяния Михаила Архангела, батальные сцены, где "архистратиг" побеждает супостатов, и его чудесные исцеления. Иван Грозный приступил к росписи собора после взятия Казани и Астрахани. За эти победы его величали именами библейских героев, чьи битвы мы видим на стенах. Первым среди великих московских князей став царем, получив подтверждение своего титула от константинопольского патриарха, Иван Грозный выбрал при жизни себе место захоронения - на почетном - за иконостасом, где находился придел Иоанна Предтечи. Как считают исследователи, он сам дал сюжеты художникам для росписи придела - все они ассоциируются с эпизодами бурной жизни Грозного. Он видел себя то в образе бедного Лазаря, противостоящем богатым, то есть боярам, то в образе воина - тезки своего Иоанна, которого приняли после кончины в небесную стражу.
      Архангельский собор называют "портретной галереей". Потому что в нем на стенах и столбах находятся фрески с изображением русских князей, царей. Их свыше шестидесяти: и тех, что правили в Москве, и тех, что в ней не бывали. Среди них Александр Невский. Все выполнены в условной манере.
      Выдающимся произведением древнего искусства является изображение Михаила Архангела, в честь которого построен собор. Молодое лицо, мужественный облик. Тело богатырской силы. В правой руке - меч, в левой ножны. Взгляд, проникающий в душу. Образ этого воина вдохновлял тех, кто приходил сюда перед битвой. Вдохновляет сегодня и тех, кто приходит в Архангельский собор как в музей на встречу с древним искусством.
      Множество строений в Кремле: палат, дворцов, храмов, а крыша золотая только у Благовещенского собора. Поэтому звали его Златоверхим. В любой, самый сумрачный день горит костер над остроконечными волнами кровли и сферами куполов, поднятых над побеленными стенами.
      Золотили его не раз. Драгоценная кровля плавилась в огне большого пожара. Иван Грозный, как сказывал Феофан Прокопович, дал на крышу золото, привезенное из покоренного Великого Новгорода.
      Собор этот среди других соседей на площади выглядит несколько меньшим, но более праздничным. И поразительно возвышенным, цельным, хотя и строился разными мастерами и в разное время. Как писал И. Снегирев, он являет собою "стройное и оригинальное единство". Только специалист может разглядеть, что купола, их узоры, украшения стен - разные по стилю.
      Вместе с Успенским и Архангельским собор образовал третий угол треугольника, где происходили важнейшие акты в жизни государства. В Златоверхом отмечались такие радостные семейные события, как крещение новорожденных, бракосочетания. Отпеваний никогда тут не было, погребений тоже. А сравнительно малые размеры объясняются тем, что служил он для одной только семьи, хотя самой знатной и богатой, но - одной. Это домовая церковь. С западной стороны можно увидеть крытый переход, переброшенный над землей между собором и Большим Кремлевским дворцом. Путь этот существовал и тогда, когда здесь стоял древний дворец, не дошедший до нас. На рисунке XVII века, изображающем Соборную площадь в 1612 году, стены собора соединялись с Золотой палатой...
      Благовещенский собор тоже не сразу строился.
      Как и Москва, пережил он три этапа развития - деревянный, белокаменный, кирпичный. Сначала его срубили как избу. Одна из летописей сообщает, что сделали это в 1291 году на месте Кучкова села, то есть села боярина Кучки, на чьей земле и выросла Москва.
      А спустя сто лет была заложена белокаменная постройка, долго возводившаяся. Только за 1416 год летопись отмечает: "...того же лета создана бысть церковь каменна на Москве на великого князя дворе Благовещенья..." Какой она была, можно вообразить, и для этого есть основание - нижний этаж, называемый подклетом. Он не только нес на себе тяжесть стен, но и служил хранилищем, в него можно войти и стоять не сгибаясь. При свете ламп видишь массивные, разной величины белые камни. Из них выложили стены и своды, опирающиеся на широкий массивный столп посередине палаты квадратной формы. К ней примыкает палата поменьше, с полукруглой стеной. Дневной свет проникает сюда с трудом через щелевидное окошко, в него можно только просунуть руку. Сделано все на века, палатам шестьсот лет.
      В подклете находилась казна Москвы, ее сокровищница: золотые пояса, ожерелья, ковши, соболя, а также легендарная сумка-калита князя Ивана, за свою бережливость прозванного Калитой. Хранили драгоценности в этом надежном месте под защитой толстых стен церкви, куда в те времена не рисковали забираться самые лихие разбойники.
      Летописи рассказали о том, как пришел в 1482 году конец белокаменным стенам. Тогда "начаша рушити церковь на площади Благовещения". Знаем мы даже, что покрыли открывшийся подклет лубьем. Но разбирать не стали...
      Над ним вырос новый собор - из кирпича. Выложила его артель псковских мастеров "каменотесной хитрости".
      Так появился на площади трехглавый собор. Псковичи его главы сместили к восточной стороне. Здесь из стен выступало три полукружия - апсиды. Барабаны куполов украсили "псковским поясом" - из треугольных впадинок. Подклет, о котором говорилось, тоже особенность псковичей. С трех сторон окружила собор открытая галерея - гульбище...
      А при Иване Грозном, после пожара, перекрыли гульбище сводами, по углам пристроили приделы с куполами, да еще два купола появились с западной стороны. Стал Благовещенский собор девятиглавым, каким мы его видим сегодня.
      Есть в толще кладки лестница, ведущая наверх, на хоры. Наверху находились прежде и покои, где проживал протоиерей. Он занимал исключительное положение, будучи духовником царя. Без него не начинался и не заканчивался его день.
      В историю вошел Сильвестр, духовник Ивана Грозного. Образ его рисуется сочными красками современниками. Умел Сильвестр не только проповедь, но и речь произнести обличительную, глядя в глаза молодому Ивану, которого прозовут Грозным. И эта речь не погубила, а возвысила Сильвестра. "Бысть у Благовещения... некий священник Сильвестр, родом Новгородец, бысть же у государя в великом жаловании и совете духовном и думном и все его послу-шаху". Имел он такую силу, что никто не мог поступать "не по его повелению". Из-под пера этого писателя вышел знаменитый "Домострой", хозяйственно-бытовая энциклопедия, свод жизненных правил, определявший поведение поколений русских людей до эпохи Петра I. Как пишет вышедшая недавно "История Москвы", Сильвестр вместе с Алексеем Адашевым возглавил правительственный кружок, названный их противником Курбским Избранной радой. Она "приступила к проведению серьезных государственных реформ". Впервые был собран в Москве из представителей "всей земли" собор, составлен новый общерусский законодательный кодекс - "Судебник", создано стрелецкое войско.
      Пришло время, и Иван IV распрощался со своими друзьями, Сильвестром. Все мог позволить себе Грозный, не мог только после четвертой женитьбы входить в Благовещенский собор, за многоженство объявленный "оглашенным". С юго-восточной стороны пристроили для него придел с крыльцом - отдельным входом. Сюда только разрешалось подняться Ивану Грозному во время службы.
      С высокого крыльца открывается вид и на Замоскворечье, и на Кремль. Стоя на этих ступенях, увидел постаревший тиран в небе Москвы пролетающую крестообразную комету и в страхе воскликнул: "Вот знамение моей смерти!.."
      Когда Москва была белокаменной и Благовещенский собор тоже стоял, сложенный из белого камня, стены его по мокрой штукатурке расписали художники, чьи имена дошли до нас.
      Летописцы не обошли вниманием тот факт, что в 1405 году "...начаша подписывати церковь каменную Святое Благовещение на князя великом дворе... мастеры... Феофан иконник Гречин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев". Расписали они не только стены, но и создали иконостас, состоявший из нескольких десятков больших и малых изображений.
      Сравнительно недолго простоял белокаменный собор. Вместе со стенами исчезла и роспись. Иконостас же перенесли во вновь возведенные стены. Их не раз лизали языки пламени. В день Великого московского пожара 1547 года огонь ворвался и в собор. Летописцы с печалью отметили, что "загореся" иконостас "Андреева письма Рублева". Загорелся. Но сгорел ли?
      В капитальной монографии "Памятники московской древности" историк И. Снегирев в середине XIX века с грустью сообщал, что чудесный иконостас погиб. Так думали до 1920 года. Когда советские ученые получили возможность исследовать древние памятники Кремля, оказалось, что под слоем позднейших записей, покрывших потемневшие краски, подлинные образы Андрея Рублева, Феофана Грека и Прохора с Городца. Большинство икон второго и третьего ряда сохранились, словно законсервированные слоями масляной краски.
      Теперь каждый, кто приходит в Благовещенский собор-музей Кремля, имеет редчайшую возможность увидеть множество произведений, созданных в Москве в начале XV века. Летописец первым отметил Феофана Грека, вторым Прохора и лишь третьим назвал Андрея Рублева. Был он "чернец", то есть простой монах. История внесла коррективы в расстановку имен. Теперь, когда говорят о живописи древней Москвы, первым называют Рублева.
      Кое-что о нем известно. Родился между 1360 и 1370 годами. Умер в 1430-м. Значит, в Кремле работал в расцвете творческих сил вместе со своими старшими по возрасту товарищами. Все то, что вышло из-под кисти "чернеца", вскоре после его смерти стали выделять особо, как иконы "письма Рублева". Они ценились дороже всех, преподносились в качестве бесценного дара, монастыри хвастались друг перед другом обладанием таких творений. Изображения художника стали появляться в летописях рядом со святыми, на них он - в монашеском одеянии, с окладистой бородой.
      Рассказывая о пожаре в Благовещенском соборе, летописец XVI века называет имя одного Андрея Рублева. Все другие померкли. Состоявшийся в Москве собор предписывает всем: "...писать живописцам иконы с древних образов, как греческие иконописцы писали и как писал Андрей Рублев".
      Общепризнано - Рублев гениальный художник, тончайший лирик, его творчество глубоко человечно и вечно юно.
      В стенах Благовещенского собора каждый может убедиться в этом, взглянув на "Праздничный ряд", где слева расположены семь образов, приписываемых кисти А. Рублева. Это радостные "праздники", связанные с рождением - Рождеством, встречей - Сретеньем, и другие.
      Старшим по возрасту и самым знаменитым среди художников считался Феофан Грек. Имя его говорит, что родом он из Греции. Перед тем как прийти в Москву, успел прославиться в разных городах, в том числе в Великом Новгороде. Предполагают, что оттуда его пригласил в Москву Дмитрий Донской, ревниво относившийся к непокорным новгородцам. В отличие от всех Феофан писал не уединенно, а на глазах у людей, тех, кто хотел видеть его работу. А желающих посмотреть на такое чудо было множество. На одной из древних летописных миниатюр Феофан изображен рисующим среди толпы любопытных. Секретов, по-видимому, он не держал. Поражала его манера наносить широкие и смелые мазки, резкие световые удары. Ими он словно высекал изображение.
      В Благовещенском соборе Феофан писал на больших досках. Они высотой более двух метров и шириной более метра. Это грандиозные образы, поражавшие современников страстностью, динамизмом, величавой торжественностью. Вызывали восхищение они и Андрея Рублева.
      Третий - Прохор, очевидно, родился в Городце. Еще звали его старцем, значит, был преклонного возраста. Его манера отличается драматизмом, беспокойством, контрастным сочетанием красок приглушенных тонов...
      Стены Благовещенского собора, где нет ни одного сантиметра пространства, не заполненного живописью, расписал в 1505 году сын знаменитого русского мастера Дионисия по имени Феодосий с "братиею". Потрудились они на славу. Дошедшие до нас фрески отличаются праздничностью, светлой живописью. Любоваться ею мы также можем благодаря работе советских реставраторов во главе с художником И. Богдановым. Открыли они эти фрески от многократных записей. Есть тут и совсем необыкновенное. В галерее собора сохранились, хотя и потемневшие, утратившие многие детали, условные портреты поэтов и ученых Древней Греции и Рима - Гомера, Аристотеля, Сократа. Вергилия... Они стоят в рост, держат в руках свитки с изречениями, которые, конечно, подобраны так, чтобы не противоречить догмам христианства. Например, Сократу приписываются такие слова: "Доброго мужа никакая беда не постигнет. Душа наша бессмертна. По смерти будет добрым награда, а злым наказание".
      Эти портреты - знак тесной взаимосвязи культур, контактов Москвы и Византии, откуда доходил за тысячи километров свет античного искусства.
      Во времена Ивана Грозного появилась в соборе большая "Четырехчастная" икона. Она состоит из четырех частей на одной доске - отсюда ее название. Современному зрителю нелегко разобраться в сложнейшем хитросплетении сюжета, где изображены сотни лиц: и библейские и евангельские персонажи, и обыкновенные люди "яко живы сущи". Писали ее псковские мастера, которых мы знаем под именами Остани, Якушки, Якова, Михаила, Симеона Высокого Глаголя. Их работа вызвала яростные споры современников и дала повод к созыву в Москве собора, обсуждавшего проблемы русской иконописи. До нас дошли отголоски яростных дебатов. С одной стороны, выступали Иван Грозный, Сильвестр, который заказал "Четырехчастную", а с другой - дьяк Иван Висковатый. Последний три года "вопил и возмущал народ", скорее не желая, чем не умея, понять сложнейшую символику этого художественного трактата. Не помогали ему и надписи над фигурами. Обращаясь к Ивану IV, дьяк восклицал: "Я, государь, на всех тех святых иконах, у всех святых образов подпись видел, что Иисус Христос и Саваоф. А толкование тому не написано, которые те притчи. А кого попрошу и они не ведают".
      Рядом с "притчами", персонажами Священного писания, псковичи изобразили, как желал Сильвестр, и "живых человеков". Специалисты полагают, что среди них в образе юноши сам Иван Грозный, его жена с наследником, их приближенные. Да и Христос тут в доспехах, с полуобнаженным мечом, как рыцарь. Такой воинственный образ нужен был тогда Ивану Грозному, Сильвестру, правительству избранной рады. По сути, против них и выступал дьяк Висковатый, недовольный всесильным Сильвестром, реформами молодого Ивана Грозного...
      И наконец, при входе в северную галерею предстает образ работы Симона Ушакова. Здесь - XVII век. Глядя на это изображение, видишь ярчайший образец русской живописи того времени. Он лучше всех современников мог "делать замысленное легко виденным".
      Так под сводами одного Благовещенского собора происходит встреча с Андреем Рублевым, Феофаном Греком, Симоном Ушаковым и другими великими мастерами, с творениями разных веков. Они протягивают руку к нам, в XX век. И дальше.
      Москва часто приглашала мастеров из вольного города Пскова, чье искусство славилось по многим землям. В этом древнем русском городе первые монументальные каменно-кирпичные постройки появились в XII столетии, намного раньше, чем в более молодой Москве. Поэтому, когда у москвичей вышла неудача с постройкой Успенского собора, они пригласили поправить дело хорошо знакомых им псковских мастеров "каменосечной хитрости".
      Но от почетного заказа - возвести огромный Успенский собор, который бы затмил Владимирский, - они отказались. В чем причина? То ли испугала псковичей грандиозность задачи, то ли не хотели они надолго отрываться от дома? Но их артель позднее нашла себе применение в Москве.
      В центре Кремля, на Соборной площади, рядом с Успенским собором, псковичи соорудили трехглавый собор для великого князя, построили домовую церковь для московского митрополита.
      Эта маленькая одноглавая церковь Ризположения.
      Двери маленькой постройки XV века открыты теперь для всех, она - один из пяти музеев на Соборной площади. Какова же ее история?
      Летом 1451 года к белокаменным стенам Москвы подошли полчища татарского царевича Мазовши. Город приготовился к отпору. Но как внезапно враги подошли, так неожиданно они отступили, раздираемые междоусобной борьбой.
      Случилось это поразившее всех москвичей "чудо" 2 июля, в день, когда отмечался праздник Положения ризы Богоматери.
      В день 2 июля в V веке из Палестины в Константинополь торжественно доставили ризу - одежду Богоматери. Русская летопись содержит рассказ о том, как эта риза помогла якобы спасти Константинополь, когда его осаждал киевский князь Аскольд во главе флота. Как гласит легенда, стоило смочить ризу в водах моря, как разыгралась буря, разбросавшая лодки...
      В середине XV века русская церковь стала настолько сильной и самостоятельной, что впервые избрала митрополита, не спросив на то разрешения Константинополя. Им стал рязанец Иона. Ему требовалась новая, подобающая сану резиденция. И вскоре "митрополит Иона заложил на своем государеве дворе палату каменну, в ней же церковь Положения ризы святой Богородицы". Вот почему новый храм получил свое наименование Ризположения.
      Он хотя был в камне, но простоял недолго, сгорев через двадцать с лишним лет. На его месте псковские мастера и возвели тот, что дошел до наших дней.
      Эта церковь привлекает большое внимание исследователей. Она дает представление не только об особенностях псковской архитектуры, но и о масштабе первых каменных построек Москвы, их архитектуре. Это квадратный, поставленный на высокий подклет каменный куб. На восточной стороне - три выступающих полукружия. Своды подпирают четыре прямоугольных столба, а над всей постройкой главенствует всего один купол, поднятый над многоскатной кровлей. Таких древних построек осталось мало, с годами вместо них поднимались большие, иной архитектуры...
      А эта во многом сохранилась, хотя и менялась форма крыши, дверей, купола.