Через день угроза миссис Мильрой осуществилась в виде письма от её мужа. Майор писал не так официально, как его жена, но его вопросы были очень конкретны.
«Коттедж, Торп-Эмброз. Пятница, июля и, 1851.
(Секретное)
Милостивый государь, когда вы удостоили меня посещением несколько дней назад, вы задали вопрос, относившийся к гувернантке моей дочери, мисс Гуильт, который в то время показался мне странен и, если вы помните, вызвал даже минутное замешательство.
Сегодня утром моё внимание опять обратили на мисс Гуильт таким образом, что это вызвало во мне величайшее удивление. Проще сказать, миссис Мильрой сообщила мне, что мисс Гуильт вызвала к себе подозрение тем, что обманула нас ложной аттестацией. Когда я выразил своё удивление при таком необыкновенном известии и попросил разъяснения, меня удивили ещё более, сказав, чтобы я обратился за всеми подробностями к мистеру Армадэлю. Напрасно я просил более подробных объяснений от миссис Мильрой, она упорно молчит и просит меня обратиться к вам.
Вынужден такими необыкновенными обстоятельствами задать вам некоторые вопросы, на которые, я уверен, насколько знаю вас, вы будете отвечать откровенно.
Я прошу позволения рассказать, во-первых, подтверждаете вы или отвергаете уверения миссис Мильрой, что узнали подробности, относящиеся к мисс Гуильт или к её поручительнице, подробности, совершенно мне неизвестные? Во-вторых, если вы подтвердите уверения миссис Мильрой, я желаю знать, как вы узнали эти подробности? В-третьих и в последних, я прошу вас сообщить, в чём состоят эти подробности?
Если необходимо объяснить причину этих вопросов, — что я охотно допускаю из уважения к вам, — я прошу вас вспомнить, что мисс Гуильт поручена в моём доме самая важная задача — воспитание нашей дочери, и, по словам миссис Мильрой, вы можете сказать мне, достойна ли мисс Гуильт исполнять эту обязанность.
Мне остаётся только прибавить, что до сих пор ничего не случилось, вызвавшего хоть малейшее подозрение ни к гувернантке нашей дочери, ни к её поручительнице, поэтому я не обращусь к мисс Гуильт за объяснением до тех пор, пока не получу вашего ответа, которого ожидаю со следующей почтой.
Искренно вам преданный
Дэвид Мильрой».Это откровенное письмо тотчас рассеяло тревожные мысли Аллэна, он увидел, в какую ловушку попал. Миссис Мильрой поставила его перед необходимостью выбирать одно их двух: или сделать себя виноватым, отказавшись отвечать на вопросы её мужа, или оправдать себя, взвалив вину на женщину, прямо признавшись майору, что его жена обманула его. В этой затруднительной ситуации Аллэн действовал по обыкновению без всякой нерешительности. Слово, данное им миссис Мильрой сохранить в тайне их переписку, все ещё связывало его, хотя она подло употребила это во зло, и намерение Аллэна осталось неизменным: ни под каким видом не выдавать мисс Гуильт.
«Может быть, я поступил как дурак, — думал он, — но я не нарушу моего слова и не подам повод выгнать на все четыре стороны эту несчастную женщину».
Он написал майору так же коротко и просто, как писал его жене. Аллэн сообщал о своём нежелании обмануть ожидание друга и соседа, если бы это зависело от него. Но в этом случае он не имел другого выбора. На вопросы майора он не мог отвечать. Он не умел искусно объясняться и надеялся, что его извинят в том, что он выражается таким образом и не скажет ничего больше.
В понедельник пришёл ответ майора Мильроя, закончивший переписку.
«Коттедж, Торп-Эмброз. Воскресенье.
Ваш отказ отвечать на мои вопросы, не сопровождаемый дальше ни малейшим извинением подобного поступка, можно истолковать только таким образом. Кроме того, он подтверждает справедливость уверений миссис Мильрой и набрасывает тень на репутацию гувернантки моей дочери. Из чувства справедливости к особе, живущей в моём доме и не подавшей мне никакой причины не доверять ей, я теперь покажу нашу переписку мисс Гуильт и повторю ей разговор, который я имел об этом с миссис Мильрой, в присутствии миссис Мильрой.
Ещё слово о наших будущих отношениях, и я закончу. Мои представления о некоторых предметах, наверно, могут назваться теперь представлениями человека старого покроя. В моё время мы держались кодекса чести, по которому сообразовывали наши поступки. Согласно этому кодексу, если мужчина разузнавал секретно дела женщины, не будучи её мужем, отцом или братом, он брал на себя ответственность оправдать своё поведение в глазах других; а если он уклонялся от этой ответственности, то отказывался от звания джентльмена. Весьма возможно, что этот старинный образ мыслей уже не существует более; но в мои лета уже поздно принимать более современные воззрения. Я чрезвычайно желаю, понимая то, что мы живём в такой стране и в такое время, когда понятие о чести приняло полицейский характер, выражаться очень умеренно в этом последнем случае общения с вами. Позвольте мне только заметить, что наши представления о поведении, приличном джентльмену, совершенно расходятся, и позвольте мне поэтому просить вас считать себя впредь незнакомым с моим семейством и со мной.
Ваш покорный слуга.
Дэвид Мильрой».То утро, в которое его клиент получил письмо майора, было помечено самым чёрным цветом в календаре Педгифта. Когда первый гнев Аллэна, вызванный презрительным тоном, которым его друг и сосед произнёс над ним приговор, утих, он впал в уныние. Из этого состояния не могли вывести Аллэна в этот день никакие усилия его спутника. Весьма естественно, вспоминая теперь, когда приговор изгнания был произнесён, свои прежние отношения с коттеджем, мысленно возвратился он и к Нили с большим сожалением и с большим раскаянием, чем до сих пор.
«Если бы она выгнала меня, а не её отец, — с горечью размышлял Аллэн, обращаясь теперь к прошлому, — я ни слова не сказал бы против этого, я чувствовал бы, что это мне поделом».
На следующий день пришло другое письмо — письмо, приятное на этот раз, от мистера Брока. Аллэн написал в Сомерсетшир несколько дней тому назад о том, чтобы приготовили его яхту. Письмо это ректор нашёл занятным. Как он простодушно полагал, это было своего рода защитой его бывшего ученика от женщины, за которой он наблюдал в Лондоне и которая, как он считал, последовала за ним в его собственный дом. Действуя по приказаниям, присылаемым ей, горничная миссис Ольдершо окончательно мистифицировала Брока. Она развеяла беспокойство ректора, дав ему письменное обязательство (от имени мисс Гуильт) никогда не обращаться к мистеру Армадэлю ни лично, ни письменно! Твёрдо убеждённый, что он наконец одержал победу, бедный Брок весело отвечал на письма Аллэна, выражая удивление тем, что он оставляет Торп-Эмброз. Ректор обещал, что яхта будет готова и что в пасторате Аллэна встретят самым радушным образом.
Это письмо исключительно оживило Аллэна. Оно вызвало у него новый интерес к поездке, совершенно не относившийся к прошлой жизни в Норфольке, Аллэн начал считать Дни, оставшиеся до возвращения из путешествия своего Друга. Был вторник. Если Мидуинтер вернётся, как обещал, через две недели, то в субботу он будет в Торп-Эмброзе. Записка, посланная Мидуинтеру туда, приглашала его приехать в Лондон в тот же день. И если всё пойдёт хорошо, ещё до конца следующей недели они смогут вместе кататься на яхте.
На другой день, к радости Аллэна, не было никаких писем. Весёлость Педгифта одновременно увеличивалась с весёлостью его клиента. К полудню он отдал приказания слуге подать обед ещё великолепнее прежних.
Наступил четверг, и почтальон принёс ещё одно письмо из Норфолька. На сцену выступил корреспондент, ещё не появлявшийся на ней, и тотчас же рухнули все планы Аллэна относительно поездки в Сомерсетшир.
В это утро Педгифт-младший первый пришёл к завтраку. Когда появился Аллэн, он, как стряпчий, вернулся к официальному общению и подал своему клиенту письмо молча и с поклоном.
— Это мне? — спросил Аллэн, инстинктивно боясь нового корреспондента.
— Вам, сэр, от моего отца, — отвечал Педгифт. — Было вложено в моём письме. Может быть, вы позволите мне предупредить вас, что известие не совсем приятное и что нам понадобится сегодня особенно хороший обед; и если только сегодня не дают какую-нибудь новую немецкую пьесу, мне кажется, мы сделаем хорошо, если как меломаны закончим вечер в опере.
— Что-нибудь не ладится в Торп-Эмброзе? — спросил Аллэн.
— Да, мистер Армадэль, что-то не ладится.
Аллэн покорно сел и распечатал письмо.
«Большая улица, Торп-Эмброз, 17 июля 1851.
(Секретное.)
Милостивый государь!
Чувство долга заставляет меня не оставлять вас далее в неведении относительно слухов, распространившихся здесь, в городе и в окрестностях, и, я с сожалением должен сказать, касающихся вас.
В первый раз это неприятное известие дошло до меня в прошлый понедельник. В городе говорили громко, что у майора Мильроя вышла какая-то неприятность с новой гувернанткой и что в этом замешан мистер Армадэль. Я не обратил на это внимания, относя к тем сплетням, которые беспрерывно распускаются здесь и необходимы здешнему почтенному народу, как воздух, которым он дышит.
Во вторник, однако, дело предстало в новом свете. Самые интересные подробности происшедшего повторялись лицами, заслуживающими доверия. В среду окрестное дворянство приняло участие в обсуждении этого дела и единогласно разделило домыслы сплетников города. Сегодня общественное мнение возбуждено до крайней степени, и я вынужден сообщить вам, что случилось.
Начну сначала. Уверяют, что на прошлой неделе была переписка между майором Мильроем и вами. В этой переписке вы имели очень серьёзные подозрения к репутации мисс Гуильт, не выдвинув конкретного обвинения и не представив доказательств, когда к вам обратились за ними. Вследствие этого майор счёл своей обязанностью, уверяя гувернантку в своём твёрдом убеждении в её порядочности, уведомить её о том, что случилось. Сделал он это для того, чтобы гувернантка не имела причины жаловаться, что он скрыл от неё дело, задевавшее её репутацию. Это было очень великодушно со стороны майора, но вы сейчас увидите, что мисс Гуильт была ещё великодушнее. Выразив свою признательность самым благопристойным образом, она попросила позволения оставить место гувернантки у майора Мильроя.
Относительно причины, побудившей гувернантку на этот шаг, ходят различные слухи. Самое правдоподобное объяснение, разделяемое местным дворянством, заключается в том, будто мисс Гуильт сказала, что она не может унизить себя до того — из уважения к самой себе и из уважения к её достойной поручительнице, — чтобы защищать свою репутацию против неопределённых обвинений, брошенных на неё человеком практически чужим. В то же время она не может придерживаться такого образа действий, если не будет пользоваться полной свободой в своих поступках, которые несовместимы с зависимым положением гувернантки. По этой причине она обязана оставить своё место. Но, делая это, она также решилась не подать повода перетолковать в дурную сторону причины её поступка, оставляя эти окрестности. Не обращая внимания на неудобство собственно для себя, она хочет остаться в Торп-Эмброзе, чтобы подождать более определённых обвинений и публично опровергнуть их, как только они примут конкретную форму.
Вот какую позицию заняла эта великодушная особа, произведя прекрасный эффект на здешнее общественное мнение. Очевидно, у неё есть интерес по какой-то причине оставить своё место, но не оставлять этих окрестностей. В прошлый понедельник она поселилась в дешёвой квартире в предместье города. В тот же день, вероятно, она написала к своей поручительнице, потому что вчера майор Мильрой получил от этой дамы письмо, исполненное добродетельного негодования и требовавшее подробного разбирательства. Письмо это было показано публично и чрезвычайно подкрепило положение мисс Гуильт. Она теперь считается настоящей героиней. Торп-Эмброзский «Меркурий» поместил о ней передовую статью и сравнивает её с Жанной д'Арк. Считают вероятным, что о ней будет упоминаться в проповеди в следующее воскресенье. У нас в городе проживают пять незамужних дам, и все пятеро были у неё. Теперь все заботятся о том, чтобы доставить ей уроки музыки. Наконец, я имел честь принять с визитом эту особу в качестве притеснённой жертвы; она явилась сказать мне самым кротким тоном, что не осуждает мистера Армадэля и что считает его невинным орудием в руках других, очень злых людей. Я был весьма осторожен с нею, потому что не совсем верю мисс Гуильт и имею свои причины — причины стряпчего относительно причин, которые управляют её настоящими поступками.
Я писал до сих пор без малейшей нерешительности и замешательства, но, к несчастью, в этом деле есть и серьёзная, и смешная сторона, и я должен неохотно приступить к изложению этого, прежде чем кончу моё письмо.
Я думаю, что вам нельзя позволить говорить о себе так, как о вас говорят теперь, не сделав лично какого-нибудь шага в этом деле. К несчастью, у вас здесь много врагов, и самый главный из них — мой собрат мистер Дарч. Он всем показывает несколько опрометчивое письмо, которое вы написали ему о том, что отдаёте внаймы коттедж майору Мильрою, а не ему; и это помогло настроить всех против вас. Сейчас просто уверяют, что вы позволили себе разузнавать семейные дела мисс Гуильт по самым неблагородным причинам, что вы старались — для собственной своей выгоды — испортить её репутацию и лишить её покровительства майора Мильроя и что, когда вас просили представить доказательства о подозрениях, брошенных вами на репутацию беззащитной женщины, вы сохранили молчание, которое лишило вас уважения всех благородных людей.
Я надеюсь, что бесполезно будет говорить, что я не имею ни малейшей веры этим гнусным слухам, но они слишком распространились для того, чтобы принимать их с презрением. Я убедительно советую вам тотчас возвратиться сюда и принять необходимые меры для защиты вашей репутации вместе со мною, как вашим законным советником. После моего свидания с мисс Гуильт я составил об этой особе своё собственное мнение, которое нет никакой необходимости поверять бумаге. Достаточно сказать здесь, что я могу предложить вам способ заставить умолкнуть злые языки ваших соседей, и за успех этого способа я поручаюсь моей юридической репутацией, если вы только поддержите меня вашим присутствием и вашим авторитетом.
Чтобы ещё более показать вам необходимость возвратиться, я упомяну ещё об одних слухах, касающихся вас и повторяемых всеми. Краснея, говорю вам, что ваше отсутствие приписывается самой низкой причине. Говорят, что вы остаётесь в Лондоне, потому что боитесь показаться в Торп-Эмброзе.
Остаюсь, любезный сэр, ваш преданный слуга
А. Педгифт-стар».Аллэн был уже в таких летах, что не мог не почувствовать упрёк, содержавшийся в последней фразе письма стряпчего. Он вскочил в приступе гнева, раскрывшем Педгифту-младшему черты его характера совершенно в новом свете.
— Где расписание? — закричал Аллэн. — Я со следующим же поездом должен вернуться в Торп-Эмброз! Если нет поезда сейчас, я возьму экстренный. Я должен и хочу ехать сейчас и не посмотрю на издержки.
— Не послать ли нам телеграмму моему отцу, сэр? — посоветовал благоразумный Педгифт. — Это будет самый быстрый и самый дешёвый способ выразить ваши чувства.
— Согласен, — сказал Аллэн. — Благодарю, что вы напомнили мне об этом. Телеграфируйте! Напишите вашему отцу, чтобы он от моего имени уличал во лжи каждого человека в Торп-Эмброзе. Напишите это прописными буквами, Педгифт, напишите прописными буквами!
Педгифт улыбнулся и покачал головой. Если он не знал всех свойств человеческой натуры, то он хорошо знал её своеобразие у обывателей в провинциальных городах.
— Это не произведёт на них ни малейшего действия, мистер Армадэль, — спокойно заметил он. — Они только станут лгать больше прежнего. Если вы желаете перевернуть вверх дном целый город, это сделает одна строчка за пять шиллингов при помощи электрического тока и человеческого ума: мы бросим по телеграфу бомбу в Торп-Эмброз!
Он написал свою «бомбу» на бумажке:
«Педгифт-младший Педгифту-старшему. Разгласите по всему городу, что мистер Армадэль едет следующим поездом».
— Побольше слов, — сказал Аллэн, смотря через его плечо. — Употребите более сильные выражения.
— Предоставим это моему отцу, сэр, — возразил благоразумный Педгифт. — Отец мой там на месте, ему виднее, а красноречие его можно назвать необыкновенным.
Он позвонил в колокольчик и приказал слуге отправить телеграмму. Теперь, когда кое-что было сделано, Аллэн потихоньку успокоился. Он снова просмотрел письмо Педгифта и вернул его Педгифту-младшему.
— Можете вы по письму угадать план вашего отца оправдать меня в глазах моих соседей? — спросил он.
Педгифт-младший, внимательно прочитав его, покачал своей умной головой.
— Его план, кажется, имеет некоторое отношение, сэр, к его мнению о мисс Гуильт.
— Желал бы я знать, что он думает о ней? — сказал Аллэн.
— Я не стану удивляться, мистер Армадэль, — отвечал Педгифт-младший, — если его мнение изумит вас, когда вы его услышите. Отец мой имеет большой опыт в знании негативных, тёмных сторон женской натуры. Ведь он учился своей профессии в уголовном суде.
Аллэн не расспрашивал более. Ему, видимо, не хотелось продолжать этот разговор, хотя он сам его начал.
— Займёмся чем-нибудь, чтобы убить время, — сказал он. — Соберём вещи и заплатим по счёту.
Они уложились и заплатили, отправились на вокзал. Наконец поезд в Норфольк отправился.
Пока путешественники возвращались, телеграмма, подлиннее аллэновой, летела мимо них по проводам в обратном направлении — из Торп-Эмброза в Лондон. Телеграмма была в цифрах и могла быть расшифрована таким образом:
«От Лидии Гуильт к Марии Ольдершо — приятное известие! Он возвращается; я намерена иметь с ним свидание. Все, кажется, хорошо. Теперь, когда я оставила коттедж, мне нечего опасаться пытливых женских глаз, и я могу ходить, куда мне угодно; к счастью, мистера Мидуинтера здесь нет. Я ещё не отчаиваюсь сделаться миссис Армадэль. Что бы ни случилось, будьте уверены, что я не поеду в Лондон, пока не удостоверюсь, что шпионы не последуют за мною до вашего дома. Я не тороплюсь оставить Торп-Эмброз, я намерена даже прежде видеться с мисс Мильрой».
Вскоре после того как эта телеграмма была получена в Лондоне, Аллэн вернулся домой. Был вечер. Педгифт-младший только что оставил его, а Педгифт-старший должен был приехать по этому делу через полчаса.
Глава V
СПОСОБ ПЕДГИФТА
После совещания с сыном Педгифт-старший один отправился на свидание с Аллэном в его дом.
Кроме разницы в летах, сын был таким верным отражением внешности и характера отца, что знакомство с одним Педгифтом было почти равнозначно знакомству с обоими. Увеличьте несколько рост и полноту Педгифта-младшего, прибавьте смелости к его юмору, спокойствие и основательность к его самоуверенности — и наружность и характер Педгифта-старшего предстанут пред вами.
Стряпчий поехал в Торп-Эмброз в своём собственном щегольском гиге[2], запряжённом его знаменитой быстроногой лошадью, которым имел привычку сам править. Нужно отметить, что в манере одеваться он и сын имели иногда некоторые различия. Отец в своей одежде любил спортивные фасоны. Суконные панталоны Педгифта-старшего узко обтягивали его ноги; сапоги и в сухую, и в дождливую погоду имели одинаково толстую подошву; карманы сюртука закрывали ему бедра, а любимый летний галстук из светлой кисеи с крапинками был завязан щегольским маленьким бантом. Он употреблял табак, как и сын, но в иных целях. Молодой человек курил, а старший нюхал, и близкие его друзья примечали, что он всегда держал свою «щепотку» между табакеркой и носом, когда собирался завершить хорошее дельце или сказать острое словцо. Дипломатическое искусство занимает важное место в деятельности всех людей, имевших успех в юриспруденции. Дипломатия мистера Педгифта была одна и та же за всю его карьеру, при каждом случае, когда он видел, что его искусство в убеждении требовалось при свидании с другим человеком. Он непременно приберегал самый сильный аргумент или самое смелое предложение к концу и непременно вспоминал его у дверей (когда уже простился), как будто это было чисто случайное соображение, только в эту минуту пришедшее ему в голову. Его друзья, знавшие по опыту этот способ действия, назвали его в шутку «постскриптум Педгифта». Немногие в Торп-Эмброзе не знали, что значило, когда стряпчий вдруг останавливался у открытой двери, тихо возвращался к своему стулу, держа щепотку табаку между табакеркой и носом и говоря: «Кстати, вот что пришло мне в голову», и тотчас же решал вопрос, который казался неразрешимым за минуту перед тем.
Вот каков был человек, которого ход событий в Торп-Эмброзе капризно поставил на первое место. Это был единственный друг, к которому Аллэн в своём одиночестве мог обратиться за советом в час нужды.
— Добрый вечер, мистер Армадэль. Очень благодарен вам за ваше внимание к моему весьма неприятному письму, — весело сказал Педгифт-старший, входя в дом клиента. — Я надеюсь, сэр, вы понимаете, что мне не оставалось ничего больше, как написать такое письмо.
— Я имею очень мало друзей, мистер Педгифт, — отвечал Аллэн просто, — но я уверен, что вы принадлежите к их числу.
— Очень вам обязан, мистер Армадэль. Я всегда старался заслужить ваше доброе мнение и намерен, если могу, заслужить его теперь. Я надеюсь, сэр, что вам было удобно в лондонской гостинице? Мы называем её «нашей» гостиницей. Там, в погребе, есть редкое старое вино, на которое я непременно обратил бы ваше внимание, если бы имел честь быть с вами. Мой сын, к несчастью, не знает никакого толка в винах.
Аллэн чувствовал своё трудное положение в этих краях так сильно, что не был расположен говорить ни о чём, кроме главного дела. Вежливая метода его стряпчего постепенно приблизиться к тягостному предмету, о котором они должны были говорить, скорее раздражала, чем успокаивала его. Он тотчас приступил к делу по-своему резко и откровенно.
— Гостиница была очень удобна, мистер Педгифт, и ваш сын был очень добр ко мне. Но мы теперь не в Лондоне, и я желаю говорить с вами о том, как мне опровергнуть ложь, которую здесь разболтали обо мне. Только покажите мне человека! — покраснев, закричал Аллэн. — Покажите человека, который говорит, что я боюсь появиться здесь, и я публично отхлещу его, прежде чем для него настанет завтрашний день.
Педгифт-старший взял щепотку табака и спокойно задержал её между табакеркой и носом.
— Вы можете отхлестать одного человека, сэр, но вы не можете отхлестать обывателей целого города, — вежливо сказал стряпчий своим обычным спокойным тоном. — Мы будем сражаться, не заимствуя оружия у кучера, по крайней мере, теперь.
— Но как мы начнём? — с нетерпением спросил Аллэн. — Как я могу опровергнуть гнусную клевету, которую распространяют обо мне?
— Есть два способа выйти из вашего неловкого положения, сэр, способ быстрый и способ продолжительный, — отвечал Педгифт-старший. — Быстрый способ — который всегда бывает и лучшим — пришёл мне в голову после того, как я услышал о вашем решении в Лондоне от моего сына: я так понял, что вы позволили ему, получив моё письмо, удостоить меня вашего доверия. Я сделал определённое заключение из того, что он сказал мне, с которым я считаю необходимым ознакомить вас теперь. Пока же я буду рад узнать, при каких обстоятельствах поехали вы в Лондон наводить эти неприятные справки о мисс Гуильт. Вам самим пришло в голову нанести этот визит миссис Мэндевилль, или вы действовали под влиянием какой-нибудь другой особы?
Аллэн колебался.
— Я не могу по совести сказать вам, что это пришло в голову мне самому, — отвечал он и не сказал ничего более.
— Я так и думал, — заметил Педгифт-старший с торжеством. — Быстрый способ выйти из нашего настоящего затруднения, мистер Армадэль, зависит от той другой особы, под влиянием которой вы действовали. Эта другая особа должна быть представлена вниманию публики и занять своё настоящее место. Прежде всего скажите её имя, сэр, и мы тотчас перейдём к решительным действиям.
— Я с сожалением должен сказать, мистер Педгифт, что мы должны взяться за продолжительный способ, — отвечал Аллэн спокойно. — Быстрый способ я не могу принять в этом случае.
Люди, имевшие успех в юридической профессии, никогда не принимают «нет» за ответ. Педгифт-старший имел успех в своей профессии и не хотел теперь принять «нет» за ответ. Но всякое упорство, включая упорство и юриста, имеет свои границы, а юрист, укреплявший своё упорство расчётом на свой опыт и щепотками табака, достиг этих граница в самом начале свидания. Невозможно, чтоб Аллэн не мог понять, что миссис Мильрой вероломно притворилась, будто оказывает ему доверие. Но он имел уважение честного человека к своему слову — уважение, когда держат это слово до конца, независимо от обстоятельств, и настойчивости Педгифта-старшего не удалось ни на волос сдвинуть его с той позиции, которую он занял. «Нет» — это сильное выражение на английском языке в устах каждого, кто имел мужество повторять его довольно часто в подобных случаях.
— Очень хорошо, сэр, — сказал стряпчий, признавая своё поражение без малейшего гнева. — Выбор зависит от вас, и вы выбрали. Мы возьмём способ продолжительный. Он начинается, позвольте мне сообщить вам, из моей конторы и ведёт, как я сильно подозреваю, по очень грязному пути к мисс Гуильт.
Аллэн посмотрел на своего стряпчего с безмолвным удивлением.
— Если вы не хотите называть особу, на которой лежит главная ответственность в розысках, в которые, к несчастью, вы впутали себя, — продолжал Педгифт-старший, — единственный другой способ в нашем настоящем положении состоит в том, чтобы оправдать эти розыски.
— А как это сделать? — спросил Аллэн.
— Доказать всему городу, мистер Армадэль, то, в чём я твёрдо уверен, что предмет общественного покровительства не что иное, как искательница приключений самого низкого разряда, неоспоримо недостойная и опасная женщина. Говоря попросту, сэр, придётся затратить и немало времени и немало денег на то, чтобы узнать правду о мисс Гуильт.
Прежде чем Аллэн успел ответить, в дверь сначала постучали, а потом вошёл слуга.
— Я сказал, чтобы мне не мешали, — раздражённо повысил голос Аллэн. — Господи Боже мой! Неужели этому никогда не будет конца? Ещё письмо?
— Да, сэр, — сказал слуга, подавая письмо, и шепнул на ухо своему господину:
— Ждут ответа.
Аллэн посмотрел на адрес отправителя письма, весьма естественно ожидая увидеть почерк жены майора. Ожидание это не оправдалось. Его корреспондентка была, по-видимому, дама, но не миссис Мильрой.
— От кого это? — спросил Аллэн, машинально смотря на Педгифта, когда распечатывал конверт.
Педгифт тихо постучал по табакерке и сказал без малейшего сомнения:
— От мисс Гуильт.
Аллэн распечатал письмо. Первые два слова в этом письме были повторением двух слов, только что произнесённых юристом. Это письмо было от мисс Гуильт.
Аллэн ещё раз посмотрел на своего стряпчего с безмолвным удивлением.
— Я много их знал в моё время, сэр, — объяснил Педгифт со скромностью и достоинством, приличным человеку его лет. — Не таких красавиц, как мисс Гуильт, в этом я согласен, но таких же зловредных. Читайте ваше письмо, мистер Армадэль, читайте.
Аллэн прочёл.
Мисс Гуильт свидетельствует своё уважение мистеру Армадэлю и желает знать: удобно ли будет ему назначить ей свидание или сегодня вечером, или завтра утром. Мисс Гуильт не извиняется за свою просьбу. Она полагает, что мистер Армадэль исполнит её просьбу по долгу справедливости к беззащитной женщине, к оскорблению которой он был невинным орудием и которая горячо желает оправдаться в его глазах.
Аллэн молча подал письмо стряпчему с выражением недоумения и печали на лице. Лицо Педгифта выразило только одно чувство, когда он прочёл письмо в свою очередь и вернул его Аллэну, — чувство глубокого восторга.
— Какой юрист получился бы из неё, если б она была мужчиной! — воскликнул он с жаром.
— Я не могу принимать этого так легко, как вы, мистер Педгифт, — отвечал Аллэн. — Это меня ужасно расстраивает. Я так её любил, — прибавил он тихим голосом. — Я так её любил!..
Педгифт вдруг сделался серьёзным.
— Вы хотите сказать, сэр, что вы желаете видеться с мисс Гуильт? — спросил он с выражением искреннего испуга.
— Я не могу обращаться с нею жестоко, — возразил Аллэн. — Это ужасно расстраивает меня. Я послужил причиной оскорбления её без собственного намерения — это известно Богу! Я не могу после этого жестоко обращаться с нею.
— Мистер Армадэль, — ответил стряпчий, — вы сделали мне честь сказать несколько минут назад, что вы считаете меня вашим другом. Могу я, основываясь на этом, задать вам два вопроса, прежде чем вы прямо устремитесь к вашей погибели?
— Задавайте вопросы, какие вам угодно, — сказал Аллэн, глядя на единственное письмо, полученное им от мисс Гуильт.
— Вам уже была расставлена западня, и вы попались в неё. Вам, верно, хочется попасть в другую?
— Вы знаете ответ на этот вопрос, мистер Педгифт, так же хорошо, как и я.
— Я опять постараюсь, мистер Армадэль. Мы, юристы, нелегко теряем уверенность. Как вы думаете, можно ли будет поверить тому, в чём мисс Гуильт будет вас уверять после того, что вы и сын мой узнали в Лондоне?
— Она может объяснить то, что мы узнали в Лондоне, — сказал Аллэн, все смотря на письмо и думая о руке, написавшей его.
— Может объяснить? Любезный сэр, она непременно объяснит! Я отдаю ей справедливость: я уверен, что она докажет вам что угодно, так что не к чему будет и придраться с начала до конца.
Последний ответ отвлёк внимание Аллэна от письма. Безжалостный здравый смысл юриста не давал ему пощады.
— Если вы опять увидитесь с этой женщиной, сэр, — продолжал Педгифт, — вы сделаете самый опрометчивый и сумасбродный поступок, о каком только случалось мне слышать за всю мою продолжительную службу.