Она его любила. Любила истинно, по-настоящему. И теперь, когда она сделает то, что должна была сделать, чтобы его спасти, он ей наконец поверит. Доказать. Надо доказать ему свою любовь. А что может быть лучшим доказательством, чем спасти его из когтей чудовища?

Мой милый Джад!

Я пыталась предупредить тебя насчет Этой Женщины. Но ты слеп и не видишь, кто она На Самом Деле. Она – само Зло, она демон, посланный Адом за твоей Душой! Я это поняла, как только ее увидела, и она поняла, что я поняла! У нее с пальцев и зубов капает кровь! Глаза у нее горят огнями Ада! Она окружена облаком красной энергии. Красной, как кровь. Она хочет утянуть тебя в Ад, Джад. Но я не дам ей. Я слишком тебя люблю и не дам. Я разберусь с этим страшным монстром, ты не беспокойся. Последнее время я часто говорила с Богом, и Он мне сказал, как поступать с такими демонами. Я Люблю тебя, Люблю очень сильно. Я хочу, чтобы и ты меня Любил. Все это я делаю для Тебя. Люби Меня!

Китти.

Джад проснулся в два часа дня, как обычно. Он работал четыре дня в неделю с шести вечера до полуночи и давно уже перешел на ночной образ жизни. После работы он обычно шел в Квартал и расслаблялся с друзьями или, в последнее время шатался с Соней до четырех-пяти часов утра.

Он широко зевнул, заряжая кофеварку. Соня. Да, чудная девка. Чудная, но не в том смысле, как психованная, помешанная на смерти первокурсница школы искусств вроде Китти. У ее странностей причины поглубже какого-нибудь буржуазного невроза. Соня как-то подлинно не отсюда,где бы это не отсюдани было. Как она движется, как себя ведет – все это наводит на мысль, что она включена во что-то Реальное. И как бы ни выводили его из себя эти ее перепады настроения, не мог он заставить себя повернуться спиной и уйти прочь.

Но тревожило, что никому из его друзей, даже Арло, с которым они дружили со школы, она не нравится. Некоторые даже ее побаивались. Смешно. Как ее можно бояться?

Направляясь в ванную, Джад заметил подсунутый под дверь конверт и поднял его. Скривился, увидев слишком знакомый почерк.

Китти.

Наверняка очередное дурацкое любовное письмо, где угрозы его кастрировать чередуются с мольбами к ней вернуться. Последнее время она стала регулярно оставлять на автоответчике бурные послания, крича, будто Соня – что-то вроде вампира, который охотится за душой Джада. Стерва сумасшедшая. Соня тоже сумасшедшая, но зато непредсказуемая.

Джад, не открывая, швырнул конверт в мусорную корзину и пошел в душ.

Я приветствую ночь с крыши склада, где у меня гнездо. Раскидываю руки, будто обнимая встающую луну, вполуха слушая лай собак у реки. Из них, как мне известно, не все собаки.

Но варгры меня не интересуют. С несколькими я за свои годы имела дело, но предпочитаю охотиться за тварями своей породы. Это доставляет куда больше удовлетворения.

Пожарная лестница склада сильно проржавела и громко скрипит при каждом движении, так что я к ней даже не подхожу. Спускаюсь головой вперед по стене дома, как ящерица по забору. Добравшись до земли, привычным жестом проверяю, что ничего из карманов не высыпалось.

Вдруг в голове у меня раздается шипение, будто кто-то вывернул до отказа громкость радио на пустом канале. Что-то тяжелое ударяет меня между лопаток, поднимает в воздух и бьет о мусорные ящики.

Я едва успеваю откатиться, как что-то большое и серебристое бьет туда, где минуту назад была моя голова. В приступе кашля у меня изо рта хлещет черная кровь. Сломанное ребро пробило легкие.

Надо мной стоит Китти, замахиваясь трехфутовым серебряным распятием, как бейсбольной битой. Хотя безумие придает ей силы, видно, что эта чертова штука все-таки тяжелая.Интересно, в какой церкви она это стянула.

Треск пустого радиоканала в голове становится еще громче – так звучит ярость убийства. Нечленораздельно визжа, Китти замахивается в третий раз. Хотя кресты и распятия на меня не действуют – как и на любого вампира, кстати, – но если Китти сможет нанести удачный удар, перебив мне позвоночник или развалив череп, я все равно помру.

Одним слитным движением я откатываюсь в сторону и встаю на ноги. Китти снова замахивается, но на этот раз я ныряю вперед и вырываю у нее крест. Распятие толщиной почти три дюйма, а перекладина креста шириной в мужскую ладонь. Посередине висит миниатюрный Христос, отделанный золотом и платиной. Китти отступает, пораженная. Вытаращенными глазами она смотрит, как я ловко держу серебряный крест. Она ждет, что сейчас у меня руки вспыхнут пламенем.

– И что ты думала решить, стукнув меня этой ерундой? – рычу я.

Глаза Китти лезут из орбит, зрачки плавают в безумии.

– Ты его не получить! Я не отдам тебе его душу!

– Да кто тебе сказал, что я хочу украсть...

– Чудовище! – орет она, кидаясь на меня, чтобы выцарапать глаза скрюченными ногтями. – Монстр!

Я бью ее крестом.

Китти падает на асфальт переулка. Верхушка черепа лежит на левом плече. Только мышцы шеи еще держат голову на теле.

Молодец, детка! Пристукнула бывшую подружку своего возлюбленного! Исключительно удачно.

– Черт побери!

Я отбрасываю крест и склоняюсь над телом. Пульс и дыхание проверять не надо. Мертва, как пень.

И что делать? Бросить тело в помойку мало. Его кто-нибудь найдет, а когда тело опознают, Джада обязательно притянут на допрос. А это значит, что рано или поздно начнут искать меня.Этого я допустить не могу.

Есть у меня идея,– вкрадчиво шепчет Другая. – Ты мне только не мешай.

~~

Угнать машину – проще простого. «Форд» семьдесят шестого года, с глушителем, подвязанным проволокой, с наклейкой «Дюка – в губернаторы» на отвисшем заднем бампере. Как раз то, что нужно, чтобы в глухую ночь забросить жертву убийства в болота возле Нового Орлеана.

Я съезжаю с шоссе, ведущего прочь от города. Изначально эту дорогу строили к фешенебельному жилому кварталу на самом краю болот. Подрядчики как раз успели поставить бетонные фундаменты, когда началась рецессия. Дома так никогда и не возвели, но дорога осталась, хотя в ее конце нет ничего, кроме чащи колючих кустов, где плодятся змеи и аллигаторы.

Я еду, не включая фар. Да и не нужны они мне. Я отлично вижу в темноте. Доехав, куда хотела, я глушу мотор и медленно останавливаюсь. Тишину здесь нарушает лишь кваканье лягушек да хрюканье крокодилов.

Я выхожу из машины и открываю багажник куском старой вешалки, потом останавливаюсь, про себя пересчитывая пластиковые мусорные пакеты. Их шесть: один для головы, один для туловища и по одному для каждой конечности. Одежду Китти я уже сожгла в печи склада, а зубы и украшения выбросила в реку.

Собрав мешки, я ухожу с дороги к ближайшему рукаву реки. В воде плещутся какие-то твари.

На берегу я на секунду останавливаюсь. Что-то шипит рядом. Я швыряю пакет с головой Китти в темную воду.

– Цып-цып!

Аллигаторы плещутся и дерутся за лакомые куски, как утки у кормушки.

Я устала. Очень устала. Закончив с этим делом, я должна буду отогнать украденную машину в какую-нибудь городскую трущобу и там поджечь. Сейчас я гляжу на руки – они в крови. Я их рассеянно вылизываю дочиста.

Когда я с этим заканчиваю, из моих глаз выглядывает Другая – и улыбается.

Она-то не устала. Ни капельки.

Из дневников Сони Блу.

~~

Не очень удачная выдалась ночь у Джада. Ему читали мораль насчет его отношения к работе, Арло и ребята отнеслись к нему, как к чесоточному, а Соня вообще не появилась. Пора как-то решать.

Домой он пришел в четыре утра. Настроение было такое мерзкое, что даже свет он включать не стал.

На этот раз на автоответчике не было дурацких посланий от Китти. От Сони, кстати, тоже. Джад хмыкнул, снимая рубашку. Соня злится, что ли? Он что-нибудь сказал или сделал такое, что она решила отвалить? Очень трудно судить о ее настроении, поскольку она не хочет снимать эти проклятые зеркалки.

Джад уже не первый раз подумал: а можно ли так ловко двигаться в темноте, когда на глазах эти фиговины?

Краем глаза он заметил какое-то движение. Это шевельнулась занавеска на окне, выходящем в переулок. Нахмурившись, Джад пошел закрывать окно. Забавно. Вроде бы он не оставлял окно открытым...

Она вышла из тени и улыбнулась, показав слишком острые зубы. Учуяла запах адреналина, хлынувшего в кровь Джада, когда организм переключился в аварийный режим. Он собирался завопить, но тут узнал ее. По крайней мере подумал, что узнал.

– С-соня?

– Я тебя напугала? – Если бы Боль обрела голос, то именно такой. Соня понюхала воздух и улыбнулась еще острее. – Ага. Ага, напугала ведь? – Она пошла к нему, медленно поводя руками. – Люблю запах страха по утрам.

– Соня, что у тебя с голосом?

– С голосом? – Она тихо засмеялась, расстегивая молнию куртки. – Я всегда так говорю.

Он даже не заметил ее движения, когда она подняла его за пряжку пояса и бросила на кровать так, что он подпрыгнул на пружинах. Схватив его рукой за челюсть, Соня отвела ее назад, обнажив яремную вену. Послышался резкий щелчок пружинного ножа, и Джад ощутил на горле острое и холодное прикосновение.

– Соня?

– Не сопротивляйся. Не кричи. Делай, что я говорю, и я, быть может, оставлю тебя в живых. Быть может.

– Чего ты хочешь?

– Ничего особенного, милый. Хочу получше тебя узнать. – Она сняла очки с глаз. – И чтобы ты меня узнал.

Джад часто просил Соню позволить ему заглянуть ей в глаза. Они миндалевидные или круглые? Синие, карие или зеленые? Но он, конечно же, всегда представлял себе, что они человеческие. И уж, конечно, не думал, что они кроваво-красные со зрачками размером с пуговицу.

Она ухмылялась, наслаждаясь отвращением на лице Джада. Потом прижалась губами к его губам, языком раздвинув зубы, и проникла в его волю быстрым толчком.

Джад конвульсивно дернулся, когда она захватила контроль над его нервной системой, и затих. Она отодвинулась – физически – и посмотрела на него сверху вниз. Он не шевелился – об этом она позаботилась. Тело его было сковано частичным параличом. Убедившись, что держит его крепко, она убрала нож от горла.

– Понимаю теперь, чего она на тебя запала. Ты симпатичный... и очень.

Она ущипнула его за сосок. Джад не вздрогнул – не мог. Она не давала на это разрешения.

– Но она очень старомодна насчет секса, тебе не кажется? Боится дать себе волю. Очень зажата.

Движением плеч она сбросила с себя куртку, дав ей упасть на пол.

– Я тебе сейчас кое-что скажу и повторять не буду. Ты мой.Я тобой владею. Если ты будешь делать то, что я говорю и я буду довольна, ты получишь награду. Вот так.

Она тронула центр удовольствия в коре его головного мозга. Джад затрепетал, охваченный восторгом, бедра непроизвольно дернулись вверх, в пустой воздух.

– А если станешь упираться или вызовешь мое неудовольствие чем бы то ни было -ты будешь наказан. Вот так.

Джад испустил задушенный крик – это она ударила в болевой центр. Будто сняли черепную крышку и на обнаженный мозг высыпали муравьиную кучу. Спина Джада напряглась так, что мышцы затрещали. Потом боль исчезла, будто ее и не было.

– Держи меня.

Джад сделал как было сказано – поднялся и охватил ее за талию. Она вцепилась пальцами ему в волосы, оттянув голову назад и заглядывая в глаза. Там был страх. Страх – и еще кое-что. Ей понравилось.

– Я тебе делаю больно? Скажи «да».

– Да.

Она улыбнулась, обнажив клыки, и он понял, что это только начало. Страх уступил место ужасу. А ей это еще больше понравилось.

Они трахались целых три часа. Она искусно манипулировала центрами удовольствия Джада, и эрекция держалась, несмотря на истощение. Она беспорядочно вызывала у него оргазмы один за другим, их уже были десятки. После семнадцатого или восемнадцатого Джад стал извергать воздух. Она наслаждалась его воплями боли при каждом спазме.

Когда в комнату стал проникать рассвет, она сняла контроль с тела Джада. Он отвалился от нее в середине фрикций, глаза его закатились под лоб. Она быстро оделась, поглядывая на поднимающееся солнце. Джад лежал, свернувшись в клубок посреди грязных спутанных простыней, голое тело дрожало и дергалось, пока нервная система восстанавливала контроль над ним.

– Расставание – такая сладкая скорбь, – мурлыкнула она гладя его дрожащий бок.

Джад ахнул от ее прикосновения, но не отодвинулся.

– Ты мне сделал приятно – в этот раз. И я оставлю тебя в живых – в этот раз.

Она наклонилась, коснулась губами яремной вены. Джад крепко зажмурился, ожидая укуса. Но она только шепнула:

– Привыкай, любовничек.

Когда он открыл глаза, ее уже не было.

Другая долго, смакуя, рассказывает мне, что она сделала с Джадом, стараясь не пропустить ни одной мерзкой подробности.

Я в ответ ору и кидаюсь головой на ближайшую стену. Потом продолжаю биться черепом об пол, пока очки не разлетаются вдребезги и кровь, струясь по лицу, склеивает волосы. Мне удается только сломать нос и обе скуловые кости, пока я не отрубаюсь.

Этого мало.

– Кисонька! Сколько не виделись! Что на сей раз привело тебя в эту берлогу порока?

Демон Мальфеис щеголяет внешностью белого толстяка старше средних лет; одет он в клетчатый дорогой костюм и замшевые туфли. Под подбородком у него болтается коллекция золотых медальонов, а в руке он держит бланк ставки на скачках.

Я сажусь напротив демона.

– Мэл, мне нужна магия.

– Всем нам нужна. Слушай, что это у тебя с лицом? Ты же куда лучше умеешь восстанавливаться!

Я пожимаю плечами, рассеянно проводя рукой по вспухшей щеке. Кость хрустит под пальцами и съезжает чуть в сторону. Серьезное восстановление лица требует попить крови, чтобы все вышло как следует, а я сегодня нарочно при пробуждении не ела.

– Связалась с огром? Или это был кто-то из панков-варгров?

– Оставь тему, Мэл.

Он тоже пожимает плечами:

– Просто хотел проявить внимание. Так что за магию ты сегодня ищешь?

– Путы и заточение.

Демон, хмыкнув, лезет за карманным калькулятором.

– А кого ты собираешься заточать? Призрака, элементала, демона, музу? Понимаешь, цены-то разные...

– Себя.

– А?

Мэл перестает считать, и на миг его внешность исчезает, открывая истинный вид – нечто вроде сгорбленного орангутанга с головой кабана.

– Ты слышал. Я хочу связать и заточить себя.

– Соня...

– Проклятие, говори же цену!

– Детка, не надо лишних слов.

Я вздыхаю и кладу на стол коробочку.

– Принесла из самых ценных своих приобретений. Волосы сбриты с головы Теда Банди перед посадкой на электрический стул, засохшая кровь – со стен дома Ла-Бьянки, стреляная винтовочная гильза – с травянистых холмов, а в портсигаре – то, что осталось от пениса Распутина. Товар качественный, подлинность гарантирую. И все это твое, если сделаешь то, что я сказала.

Мальфеис колеблется, барабаня когтями по столу. Такая близость людских страданий и зла его заводит.

– Ладно, сделаю. Но я не беру на себя ответственности за то, что с тобой станется.

– Об этом я тебя и не прошу.

– Соня, ты уверена, что хочешь все это проделать?

– Меня трогает твоя заботливость, Мэл. Нет, правда.

Демон качает головой, не веря.

– Нет, на самом деле ты через все это хочешь пройти?

– Кажется, я это уже сказала.

– Соня, ты понимаешь, что, когда ты окажешься внутри, тебе никак не выбраться, если кто-то не сломает печать?

– Возможно.

– Никаких тут «возможно» не будет! – передразнивает он меня.

– Чары, которые ты применяешь, – для пут и заточения вампира, так?

– Конечно. Ты же вампир.

Я пожимаю плечами:

– Отчасти. И я больше не дам этой части причинять вред кому бы то ни было. Либо сдохну, либо не дам.

– Ты же там будешь голодать!

–В том-то и смысл.

– Ладно, детка, как скажешь.

Я обнимаю себя за плечи, глядя в открытую дверь морозильника для мяса. Там темно и холодно, точь-в-точь как у меня на сердце.

– Ладно, поехали.

Мальфеис кивает, достает свечи, бутылки с нефтью, куски черного мела и флаконы белого порошка – все это он принес в кожаном саквояже. Я глотаю слюну пересохшим горлом и шагаю внутрь ячейки. Тяжелая дверь закрывается за мной с мягким и глухим стуком.

Из дневников Сони Блу.

~~

Мальфеис зажег свечи и запел глубоким звучным голосом, рисуя на внешних стенах ячейки причудливый узор. Пение стало быстрее, напряженнее, и демон смазал нефтью ручку и петли двери. Щелкнул электрический разряд, дверь засветилась синим огнем.

Заклинания Мальфеиса потеряли сходство с человеческой речью и достигли кульминации. Демон насыпал на порог полоску белого порошка, составленного в равных частях из соли, песка и молотых костей некрещеных младенцев. Потом отступил оценить дело рук своих.

Для человеческого глаза это выглядело бы как уличные граффити по всей нержавеющей двери – только и всего. Но глаза Притворщика, глаза, привычные к Реальному Миру, увидели бы загораживающее дверь переплетение веве – полуразумных защитных символов из сил вуду. Пока эта картинка останется на месте, сущность, известная под именем Сони Блу, не выйдет из холодной темноты морозильника.

Мальфеис собрал инструменты в саквояж. Остановился перед выходом со склада, обернулся через плечо:

– Прощай, детка. С тобой приятно было общаться.

– Я ищу Мэла.

Бармен оторвался от бланка ставки и хмуро глянул на Джада. Оценив его немытые волосы и четырехдневную щетину, кивнул в сторону задней кабинки.

Джад никогда раньше не заходил в «Монастырь». У забегаловки была репутация одного из самых противных – и небезопасных – мест во всем Квартале, и теперь стало ясно почему. Кабины вдоль стен когда-то были церковными кафедрами и скамьями. На штукатурке намалеваны святые, осыпавшиеся в разной степени. Мадонна с почерневшей кожей, покрытой проказой времени, глядела бессмысленными синими глазами со стены над стойкой бара. В руках у нее был такой же обшарпанный Младенец Иисус, и поднятые пухлые ручки кончались обрубками. В таком месте не особо повеселишься.

Он подошел к последней кабинке и заглянул внутрь. Там сидел лишь пухлый мужчина средних лет, одетый в кричащий костюм. Он курил сигару и заполнял бланк ставки.

– Извините?

Человек в кричащем костюме оторвался от своего занятия и приподнял кустистую бровь.

– Извините, я ищу Мэла...

– Ты его нашел.

Джад заморгал, не понимая.

– Нет, боюсь, что это ошибка. Он темнокожий, с косицами...

Человек улыбнулся. Нельзя сказать, чтобы на это было приятно смотреть.

– Садись, парнишка. Он сейчас будет.

Не совсем понимая, что происходит, Джад сел на скамью напротив.

Пожилой мужчина наклонил голову, показав лысину, и сгорбил плечи. Пальцы, потом руки его задрожали, кожа потемнела, и все тело вдруг заколыхалось. Раздался шорох сухой травы на ветру, и из головы полезли толстые черные косицы, раскачиваясь, как гнездо змей. Пораженный Джад мог только смотреть.

Мэл поднял глаза и ухмыльнулся в тридцать два зуба, подергивая ворот водолазки.

– А, да. Вспомнил я тебя. Сонин ренфилд.

– М-моя фамилия не Ренфилд.

Мэл равнодушно пожал плечами:

– Ладно, так чего ты хотел бы, парнишка?

– Я ищу Соню. И не могу ее найти.

– Она не хочет, чтобы ее находили.

– Но я должен ее найти! Понимаете – должен!Пока она не натворила глупостей. Не убила себя, быть может! Мэл посмотрел на юношу повнимательнее.

– Расскажи-ка подробнее.

– У нас – между нами – кое-что случилось. Она винит себя, что сделала мне больно. Пару дней назад она мне написала. – Джад вытащил из заднего кармана письмо и показал Мэлу. – Вот, прочтите.

Мэл вытащил бумагу из конверта, как гурман вытаскивает из раковины улитку. Развернул письмо, отметив отсутствие подписи и мазки крови по краям.

Джад,

Я никогда себе не прощу того, что с тобой сделала. Это не я с тобой так поступила, прошу тебя, поверь мне. Это она. Она – это та, кто заставляет меня убивать и причинять боль людям. Тебе. Я обещаю, что никогда больше не позволю ей никого тронуть, никогда. Тем более тебя. Я сделаю то, что должна была сделать еще давно, пока она не стала такой сильной, такой опасной. Такой неуправляемой. Сейчас она сыта и спит у меня в голове. Когда она поймет, что я собираюсь сделать, будет уже поздно. Я хочу убить ее. Может быть, за это мне придется заплатить и своей смертью, но это риск, на который я иду. Я не дам ей больше никого обидеть, будь она проклята! Джад, я люблю тебя. Порошу тебя, верь мне. Не пытайся меня найти. Беги, пока еще можешь.

–Она не понимает! – Джад готов был расплакаться. – Я ее простил. Я люблю ее, черт меня побери! Я не могу дать ей умереть!

– Ты знаешь, кто она. – Это не был вопрос.

Джад кивнул:

– И мне плевать.

– А почему ты обратился ко мне?

– Вы же знаете, где она?

Мальфеис поерзал на стуле, и глаза его сузились в щелки рептилии.

– Ты мне задаешь вопрос?

Джад заколебался, вспомнив предупреждение Сони: никогда, ни при каких обстоятельствах не задавать Мэлу вопросов.

– Гм... да.

Мэл улыбнулся акульими зубами.

– Перед тем как я отвечу на заданный мне вопрос, ты должен заплатить мою цену. Это ясно, малыш?

Джад проглотил слюну и кивнул.

– Отлично. Скажи мне свое имя. Полностью.

– Майкл Джад Ризер. Это и все, что вам нужно? Мое имя?

– Знание имени предмета дает власть над предметом, мой сладкий. Разве в школе этому не учат? Вообще-то если подумать, то нет.

– А ответ на мой вопрос? Вы знаете, где Соня?

– Знаю, знаю. – Демон нацарапал адрес на обороте письма, которое Джад ему дал. – Найдешь ее здесь. В мясном холодильнике на первом этаже.

– В мясном холодильнике?

– Был бы я в твоей шкуре, не стал бы его открывать.

Джад выхватил адрес и встал.

– Слава Богу, вы не в моей шкуре!

Мальфеис глядел вслед Джаду, и довольная улыбка рассекла его лицо.

– Это тытак думаешь, мальчик.

Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, у него были волосы до плеч, забранные в хвост, кольцо в носу и четырехдневная щетина.

Холодно. Очень, очень холодно.

Я свернулась в комок в углу холодильника, подтянув колени к груди. Дыхание вырывается из меня клубами пара и застывает на лице инеем.

Сколько? Сколько времени я уже здесь торчу? Три дня? Четыре? Двадцать? Сто? Понятия не имею. Я больше не сплю – Другая орет, ругается и не дает заснуть.

Выпусти меня! Выпусти меня из этой дыры! Я есть хочу! я голодаю!

–Вот и хорошо.

Ты,манда дубовая! Если я помру с голоду, ты помрешь со мной вместе! Я же не глист!

–Убеди меня в этом.

Я ухожу! Мне плевать, что ты скажешь!

Другая захватывает контроль над моим телом, и я не сопротивляюсь. Она заставляет согнуться занемевшие конечности, поднимает меня на ноги. Суставы трещат, как гнилые доски. Другая, шатаясь, идет к двери. Я так ослабела, что плохо вижу внутри угольно-черного ящика. Очки я забросила несколько дней назад, но при ухудшении моего состояния ослабло и ночное зрение.

Ищущие руки Другой нашаривают внутреннюю ручку. Резкий треск, вспышка синего света – и Другую швыряет через всю камеру. Она вопит, как попавшая под машину кошка, держа дымящиеся и покрытые волдырями руки подальше от тела. В двадцатый раз она уже пытается открыть дверь, и несколько пальцев уже на грани гангрены.

– Никуда ты не пойдешь. Ни сейчас, ни когда-нибудь.

Сука! Сука! Ты мне за это заплатишь, корова, человеческая подстилка!

–Это как? Ты меня убьешь?

Я снова ползу в угол. От усилия меня снова трясет кашель с комьями черной крови. Я вытираю рот рукавом, чуть не вывихнув при этом челюсть.

Ты разваливаешься. Ты так слаба, что не можешь восстановиться...

–Ну, если бы ты не молотила сдуру головой по двери, чтобы выйти...

Это ты нас здесь заперла! Меня в этом не вини!

–Я тебя виню, но не в этом.

Это из-за того человечка, мать твою дурацкую? Ты меня за это хочешь наказать? Я ничего такого не сделала, о чем ты не фантазировала!

–Ты, гадина, ты его изнасиловала! И чуть не убила!

Но не убила. Могла. Но не убила.

– Я его люблю!

Мой голос дрожит, переходит во всхлипы.

Ты не его любишь. Ты любишь, что тебя принимают за человека. Вот чего ты злишься. Не за то, что я твоего любовничка использовала, а что поломала тебе игру «Давай попритворяемся»!

–Заткнись!

А ты меня заставь.

Из дневников Сони Блу.

~~

Джад сверил номер дома на складе с адресом, полученным от Мэла. Один из немногих складов в этой округе, не перестроенный в модные жилые дома для яппи. На входной двери – небольшая табличка «Индиго импорте», других указаний нет. Вход закрыт тяжелой цепью с амбарным замком, на всех окнах первого этажа – решетки. Но ведь долженбыть какой-то способ входить и выходить? Обойдя здание, Джад заметил грузовой вход. Несколько минут целеустремленной работы – и он сумел достаточно отодвинуть гофрированную створку, чтобы протиснуться внутрь.

Склад был освещен косыми лучами дня сквозь зарешеченные окна. Пахло пылью и крысиной мочой.

Мясной холодильник стоял на первом этаже, как и говорил Мэл. Металлические стены и дверь были покрыты спиралями граффити из баллончика. Что-то вроде толстой полоски кокаина отмечало порог. Джад схватился за ручку и распахнул дверь. Раздался треск электрического разряда, пахнуло холодной вонью. Джад прищурился в темноту, прикрывая нос и стараясь дышать ртом.

– Соня?

Что-то шевельнулось в темноте дальнего угла морозильника.

– Д-джад? Это ты?

– Я, детка. Пришел тебя отсюда забрать.

– Уходи, Джад! Ты сам не знаешь, что делаешь.

Джад входит в камеру, глаза его привыкают к темноте. Теперь он меня видит. Я сижу у дальней стены, подтянув колени к груди, отвернувшись от него.

– Нет, Соня, ошибаешься. Я отлично знаю, что делаю.

– Джад, я дала ей над тобой издеваться. Я могла остановить ее, но не стала. Я дала ей... дала ей... – Горло у меня перехватывает, плечи начинают трястись. – Уходи, Джад. Уходи, пока я снова не сделала тебе плохо!

Джад опускается рядом со мной на колени. От меня пахнет, как от протухшей говядины. Руки покрыты волдырями и гнойными язвами. Пальцы торчат под странными углами, потому что кости срослись не сопоставленными. Я отодвигаюсь от его прикосновения, прижимаюсь к стене, будто если очень постараться, то смогу просочиться через трещины.

– Не смотри на меня.

– Соня, ты не понимаешь. Я тебя люблю. Я знаю, кто ты, на что ты способна, – и все равно я тебя люблю.

– Даже если я делаю тебе больно?

– В особенности когда ты делаешь мне больно.

Я поворачиваюсь к нему. Лицо у меня будто было разбито, а потом собрано добросовестным, но неумелым пластическим хирургом по размытой фотографии. Глаза горят, как у зверя, попавшего в фары машины.

– Что?

Джад придвигается, и в его глазах отражается голод, который я слишком хорошо знаю.

– Когда ты со мной это все делала, я сначала боялся. А потом вдруг понял, что больше не боюсь. Я как-то погрузился в это, будто вдруг сняли барьеры между болью и удовольствием, животным и человеческим, экстазом и ужасом! Я в жизни ничего подобного не испытал! Соня, я люблю тебя! Всю тебя люблю!

Я глажу его лицо обожженной рукой. Ренфилд. Другая превратила его в ренфилда. И он даже об этом не знает, бедная моя жратва. За несколько часов его превратили в наркомана, а я для него – зелье.

– Я тебя тоже люблю, Джад. Поцелуй меня. Мне хочется думать, что это акт милосердия.

Долго я сижу за рулем, таращась в темноту за ветровым стеклом. Ничего не изменилось с тех пор, как я была здесь последний раз, избавляясь от трупа Китти.

Я прижимаю палец к правой щеке, и на этот раз она держится. Пальцы тоже прямые и здоровые. Поправив очки, я открываю дверь и вылезаю из «кадиллака», который купила сегодня прямо за наличные.

Джад лежит в багажнике в шести пакетах, как Китти. По крайней мере это было быстро. Так силен был голод, что я выпила его за секунды. Он не пытался сопротивляться, когда я всадила клыки ему в горло, хотя у меня не было сил погрузить его в транс. Может быть, в глубине души он знал, что я оказываю ему услугу.

Я вытаскиваю из багажника мешки и тащусь на голоса аллигаторов. Мне придется покинуть Новый Орлеан, на этот раз, быть может, навсегда. Китти могли и не хватиться, но с Джадом дело другое. Арло наверняка расскажет властям про жуткую новую подружку Джада.

Пора мотать из города в Мериду. Пора навестить Палмера и посмотреть, как они с младенцем поживают.

Палмер.

Забавно, как я напрочь о нем забыла. Из всех моих человеческих напарников единственный, к которому я испытала что-то вроде любви. До Джада – единственный.

Мешки с останками Джада я кидаю в воду и возвращаюсь к машине, стараясь не слушать шума дерущихся крокодилов.

Сажусь за руль «кадиллака» и ставлю кассету «Последнее искушение Рейда» Ларда. Музыка гремит из колонок, рулевое колесо резонирует у меня в руках. Интересно мне, когда уйдет пустота. Или хотя бы сменится болью. Все, что угодно, лишь бы не это ничто внутри.

Не понимаю, зачем тебе было так его убивать. Ренфилд нам бы мог пригодиться. От них иногда бывает польза. А этот был еще и симпатюшка...

–Заткнись и веди машину.

Из дневников Сони Блу.