14

Пустыня Виктория, Австралия

Только броском монеты можно было решить, что горячее – земля, по которой он шел, или палящее солнце сверху. Кожа свисала лохмотьями с голых плеч, краснее вареной креветки. Спина была будто прижата к раскаленной колючей решетке, и на ней выскакивали волдыри величиной с орех. Сколько он уже в пути? Три дня? Четыре? Сколько может человек кочевать по Северной Территории Австралии, пока не умрет от жажды и палящих лучей? Два дня? Или три?

Месяц назад его звали Чарли Гауэр. Он работал художником по рекламе в Канберре, создавал логотипы для мясных консервов и картофельных чипсов. Потом фирма, на которую он работал, получила правительственный заказ. Чарли не очень знал, на какую тему кампания – какая-то годовщина, что ли, – но ему полагалось создать древний аборигенский узор. Вот он и углубился в книги потжирунге -священному предметному искусству аборигенов. Ранее он не особо интересовался туземным художеством – как настоящий австралиец, представитель сомневающейся в себе молодой нации, он больше налегал на старых европейских мастеров и английских пейзажистов. Но при первом же взгляде на волнистый примитивизм древних куури (как называли себя аборигены, пока не было англичан, чтобы научить их правильным словам) что-то изменилось в душе Чарли Гауэра.

Завороженный искусством древних кочевых племен, Чарли стал изучать историю самих этих народов – предмет в школе если и упоминавшийся, то редко. И к собственному удивлению, нашел в себе кровь аборигенов.

Его прапрадед, Джебедия Гауэр из Лондона, был арестован за кражу кафтана и выслан в Австралию служить стране и королеве своим подневольным трудом. В момент ареста ему было пятнадцать лет. Свободу он заработал себе к двадцати одному году и взял в жены аборигенскую девушку. О ней Чарли смог узнать лишь, что она была из племени вурунджерри и что прапрадед дал ей имя Ханна. Когда он спросил о Джебедии и Ханне дедушку Гауэра, старик был возмущен самой мыслью, что среди его предков есть кто-то, кроме порядочных белых людей.

– Ты откуда взял эту чушь, что твой прапрадед был каторжник и женился на туземке? – вопросил дедушка Гауэр, только что не выплюнув вставные челюсти от негодования. – Джебедия Гауэр прибыл сюда охранником! А Ханна была не чернее, чем ты или я!

– Нашел в старых регистрационных книгах, деда. Их теперь перевели на микрофиши.

– Чушь! Чушь с начала и до конца!

На самом деле Чарли даже не знал, чего хочет услышать от деда. Поколение старика стыдилось предков из каторжников и аборигенов, да и родители были ненамного лучше. Мать, истовая христианка, особенно тревожилась из-за его интереса к языческому искусству, что подвергало опасности бессмертную душу сына. По мнению Чарли, они слишком уж много шуму все подняли. Он просто нашел себе новое хобби, и оно давало ему свободу выражения, в которой отказывали коммерческие рамки его работы.

Он узнал из книг, что период до рождения Человека куури называют Время Снов. На заре времен существа великой силы создали землю и заселили ее растениями и животными – всеми, какие только есть. Когда же существа великой силы умерли, то превратили свои тела в звезды, радугу и горы, а духи их ушли с земли в нематериальную сферу, где они Сновидят мир. Но Сновидцы сохранили власть над царством материального и продолжают порождать этот мир до тех пор, пока люди следуют Великому и Тайному Плану. Но только в сновидениях может живой общаться с духовным царством Богов Созидания и черпать силу от них.

Все это отлично и в масть профессиональному этнографу, однако Чарли эти легенды мало интересовали – до тех пор, пока однажды ночью он не оказался в Сновидении.

В этом сне он шел голым по незнакомой и враждебной земле, красивой и пугающей своим негостеприимством. Шагая под палящими лучами солнца, Чарли видел, как Великие Змеи Унгунел, Ванамби и Аранда поднимаются из укрытий вод и расправляют извивающиеся кольца, закрывая все небо. Мудунгкала, слепая старуха, мать всего человечества, выползла из центра земли, прижимая к иссохшим грудям трех младенцев – первых людей, и обругала его за то, что медлит.

– Поспеши, Джабо, если хочешь породить новую расу.

– Я не Джабо, я Чарли. Чарли Гауэр.

– Такое имя ты можешь носить в стране белых, – объяснила Мудунгкала. – Но в Сновидении ты Джабо. И не заставляй невесту ждать, как бы тебя ни звали.

Старуха показала рукой на горизонт, и там, где было солнце, Чарли увидел красавицу – она сияла, будто в животе у нее горели тысячи звезд. Женщина Снов открыла глаза и пронзила Чарли золотистым взглядом. Потом назвала его имя:

(Джабо.)

Этот голос отдавался у него в голове еще несколько дней, когда он пытался сосредоточиться на рекламе пивоваренной компании. Надо было нарисовать кенгуру с шестибаночным пакетом темного пива в сумке вместо детеныша. Когда работа была сделана, заказчик попросил пририсовать кенгуру шляпу бродяги из буша, чтобы «придать мужественности», и тогда никто не сможет обвинить компанию, будто она уговаривает беременных женщин пить пиво. Сквозь болтовню заказчика про то, что кенгуру в шляпе «мужественней» кенгуру без шляпы, вдруг прозвучал голос, зовущий Чарли Гауэра по имени. Не по имени страны белых – по имени Страны Снов.

(Джабо.)

Чарли вытаращил глаза, оглядел комнату, но никого не увидел, кроме тех, кто там обычно бывал.

(Джабо, пора в кочевку), -сказал Голос Снов.

И был прав. Действительнопора было в кочевку.

Ни слова не говоря, Чарли встал и начал снимать галстук. Все замолкли и уставились на него так, будто он отпиливал себе ногу.

– Гауэр, что вы себе позволяете? – рассвирепел начальник.

Чарли не ответил, а просто вышел и направился к лифту. Пиджак он бросил на тротуаре возле здания, где работал с окончания университета.

И было это... когда? Три дня назад? Четыре?

Он шел по шоссе, потом оно сменилось проселками. Он шел по проселкам, пока они не сменились дорожками. Дорожки сменились тропинками, а сейчас он карабкался на Эйерс-Рок, одну из самых здоровенных скал. И почему-то все это он делал не по своей воле.

По дороге ему помогали разные существа, например, чистокровный старик биндуби, который подвез его сотню миль на разбитом «лендровере», или оборотни мура-мура, являвшиеся среди дрожащего от жары воздуха со связкой жареных хвостов кенгуру и скорлупой яйца эму, полной воды. Иногда мура-мура походили на аборигенов, иногда на людей с головами кенгуру, а то и с головами динго. Как бы то ни было, а они отнеслись к нему по-человечески.

Он карабкался на Эйерс-Рок, как насекомое по стеклу, обдирая пальцы о шероховатый красный камень. Все сознательные мысли, все, что не было Джабо, облезало вместе с обгорелой шкурой. И наконец, после долгого и мучительного дня и ночи подъема он достиг вершины и рухнул на спину, подставив лицо солнцу, раскинув руки и ноги, будто обнимая вселенную.

Глядя на безжалостное небо гаснущим взглядом выжженных глаз, он увидел, как отломился и стал спускаться вниз кусочек солнца. Сияние подплыло ближе, и стали различимы руки, ноги и голова. Тогда он улыбнулся, узнав Женщину Снов, и понял, что это не сон. Она подняла его на золотистые руки и понесла в небо, а там обернула опаленное тело мягкими облаками и выманила из его чресл мед жизни легчайшим движением своих.

Когда Чарли проснулся, вокруг него хлопотало племя Нгаанатжара, живущее в сотнях миль к югу от Эйерс-Рок. Кожа Чарли была чернее жука, а на животе и на лице – племенной узор шрамов. Он не знал, нанес он себе их сам или это была работа Женщины Снов. В первый свой день в племени он гадал, как ему теперь добраться домой в Канберру. На второй день он гадал, сохранилась ли за ним работа, или кто-то другой рисует шляпы на кенгуру с сумками пива. На третий день он послал все к черту и объявил Чарли Гауэра мертвым. Отныне существовал только Джабо, рисовальщик и колдун племени Нгаанатжара – им и остался этот человек до конца жизни.

15

Она здесь.

Владыки Тьмы Внешней, не покиньте меня – она здесь.

Вчера ее видел один из моих работников – она рыскала по Чайнатауну, расспрашивая о Несносной Мухе. Умная девочка. Очень умная. Найти хозяина, проследив за слугой. И дня не пройдет, как она свяжет Несносную Муху и Кепу Хьюди. Тогда кончатся для меня годы репетиций и начнется реальность.

Но вот вопрос: готов ли я? Готов ли отодвинуть в сторону всех своих слуг и сам войти в клетку тигра?

И почему я задаю себе этот вопрос? Разве я не Морган, Лорд Утренней Звезды? В прошлом задумываться над такими вещами было для меня так же противоестественно, как бродить под солнцем. Но это было до нашей последней встречи. Она не только оставила мне отметину навечно – хотя и одного этого оскорбления достаточно, – но и отобрала у меня нечто. Когда мы бились на нематериальном поле битвы, в Месте, Которого Нет, она поглотила часть меня, созданную в виде химеры, и тем обрела надо мной определенную власть. И заставила меня себя полюбить.

И это нечестно – что я теперь должен был обрести любовь. Я гордился тем, что никого не любил уже семьсот лет. Любовь превращает в глупцов даже самых сильных – это она заставила Панглосса сделать меня равным себе. Конечно, я никогда не любил этого мерзкого старого развратника – ни человеком, ни вампиром. Я терпел его мерзости из страха, что окажусь под ножом и буду петь кастратом в папской капелле Целестина Четвертого.

Из надежных источников мне сообщили, что Панглосс мертв – или почти уже мертв. Старый дурак поддался наконец Ennui. Тем лучше для него.

Я свое существование прошел без страха ран, плена или рабства – потому что смерть была моей броней. Ничто живое не могло тронуть моего сердца или пробудить во мне что-либо, кроме простейших желаний. Но теперь – теперь я гляжу в глаза Медузы, отраженные моим щитом, и чувствую, что я сокрушен. Нечестно, что мне пришлось обрести любовь, ибо я не хочу ее и она погубит меня, если ей дать хоть малейший шанс.

Она здесь. Наконец-то она в самом деле здесь. Я не могу дождаться.

Из журналов сэра Моргана, Лорда Утренней Звезды.

~~

Чайнатаун – крепкий орешек, и даже Соне его не так просто раскусить. Все китайские общины клановые, но Нью-йоркская здесь впереди всех. Лофаан,кем бы они ни были – англо-саксы, чернокожие или латиносы, – на этих улицах чужеродны, как больные зубы. Сильнее использовать свои телепатические способности Соня не решалась: человеческий разум не рассчитан на насильственное сканирование, может не выдержать. Если действовать неосторожно, чужой мозг рассыплется как леденец и станет бесполезным и для владельца, и для нее. Но есть люди, которые всегда готовы поделиться информацией – за свою цену.

Эта китайско-американская аптека ничем от других не отличалась. Витрины старой травной аптеки покрылись пылью так густо, что народ автоматически проходил мимо, считая, что она не работает. И ошибался.

Когда Соня вошла, дзенькнул колокольчик над дверью. Внутри было темно и пыльно, хотя можно было разглядеть настоящую обстановку середины прошлого столетия. Двадцатифутовая позолоченная ширма с хризантемами и улыбающимися львами отгораживала внутренность лавки. Пара полинявших бумажных фонариков свисала с жестяного потолка. Под стеклом длинного прилавка выстроились конвейерные керамические Будды и шашки для маджонга, а с ними – даже еще более дешевые чайные чашки с грубо свитыми ручками. И на всем – тонкая патина пыли.

Из-за ширмы вышел молодой китаец в сером тренировочном костюме и остановился в нерешительности: он не ожидал, что в заведение может зайти ло фаан.

– Я ищу Ху Тонга из «Джунрен Мао».

Юноша энергично замотал головой:

– Нет здесь. Нет такой имя здесь. Вы сожалительно ошибался ходить сюда.

– Не мели чушь, – огрызнулась Соня по-китайски. – Ху Тонг держит эту лавку сто тридцать лет, плюс-минус десять. Иди скажи ему, что пришел покупатель!

– Вернись к работе, Пей Ли, – вкрадчиво произнес мужской голос из-за ширмы. – Нашу покупательницу я обслужу сам.

Ху Тонг, предводитель «Джунрен Мао», вышел из-за ширмы и уставился на Соню блестящими зелеными глазами. Трудно было сказать, что поражало больше: его официальный костюм мандарина, включающий расшитый драконами халат и султан с павлиньими перьями, или то, что голова у него была тигриная.

– Приветствую тебя, Ху Тонг. Много воды утекло с нашей последней встречи.

Ху Тонг слегка склонил голову, но рук не вынул из рукавов куртки.

– По человеческим меркам, лет прошло достаточно много. Шесть, если не ошибаюсь?

– Мне чертовски нужна информация, Ху Тонг.

– Разумеется. Зачем бы еще ты пришла к предводителю «Кошачьих Солдат»? Вряд ли поболтать за чаем.

– Я ищу одного мужчину. Китаец, человек. Под пятьдесят лет. Правый глаз отсутствует. Имя – Несносная Муха. Псионик, и мощный. Служит ренфилдом у вампира по имени Морган.

Ху Тонг вынул руки из рукавов и поднял с конторки счеты. Четырехдюймовые ногти были покрыты защитными золотыми футлярами, чтобы не загибались крючками при росте.

– Понимаю. И чем ты предлагаешь заплатить за эту информацию – если у меня она найдется?

Соня вытащила пакет плотной коричневой бумаги, перевязанный шпагатом. Сургучная печать цвета запекшейся крови с гербом императорской династии Цинь скрепляла края. Уши Ху Тонга подались вперед.

– Это йенхопФу-Линя, первого из маньчжурских императоров. Он твой.

Когти Ху Тонга распороли бумагу и шпагат как мокрую промокашку. На свет показалась лаковая коробочка, инкрустированная перламутром и нефритом, складывающимися в контуры павлина. Дрожащими пальцами тигр-человек осторожно выложил содержимое опиумной коробочки на прилавок. Трубка была сделана из слоновой кости с серебряной филигранью, мундштук – золотой. Чашечка для опия была тоже золотой, как и игла и ножницы для разрезания брикетов. Ху Тонг взял себя в руки и поклонился, выражая благодарность.

– Ты оказываешь мне большую честь, друг мой. Я не уверен, но думаю, что человек, которого ты ищешь, из Бот Фан Гуэй, Духов Белого Порошка. Это банда, которая занимается в основном героином и живым товаром. До недавнего времени они были относительно малочисленны и несущественны по сравнению с группировками Он Леоня и Хип Синга. Но за последний год они вдруг набрали большую силу в Чайнатауне, стали заниматься контрабандным ввозом и вывозом людей и азартными играми. Славятся жестокостью в обращении с другими, а кроме того, их главарь, Кепа Хьюди, слывет чернокнижником. У него нет правого глаза, и дыра закрыта повязкой с драконом.

Соня улыбнулась и поклонилась Ху Тонгу в ответ.

– Я благодарю тебя, Ху Тонг. Надеюсь, когда-нибудь мы сможем посидеть и поболтать за чаем. Но сейчас у меня слишком много работы.

– Будь осторожна, Соня. Духи Белого Порошка – враг очень свирепый.

– Я тоже.

Несносная Муха прислонился спиной к стене, полной акул, и прихлебывал ароматный чай. Ресторан «Черный лотос» он выбрал своей ставкой из-за огромного, во всю стену, аквариума с соленой водой, где плавали акулы, рыбы-собаки, скаты, медузы и прочие заметные – если и не слишком приятные – жители глубин. Когда его видали на таком впечатляющем фоне, это способствовало его репутации къю линя -важной шишки в банде.

За один год он превратил Духов Белого Порошка из банды оборвышей-наркоторговцев в силу, с которой приходилось считаться Чайнатауну, а вскоре придется и Тайпею, и Гонконгу.

Несносная Муха увидел свое отражение в стекле аквариума и остался доволен. Дорогой костюм на заказ из акульей кожи, не менее дорогие итальянские туфли, темные волосы гладко зачесаны назад, на правом глазу вышитая бархатная повязка. Точь-в-точь босс мафии из гонконгского боевика – именно это впечатление он изо всех сил старался производить. И еще он поддерживал поверье (которое никогда не решались произнести при нем и даже друг другу передавали шепотом), будто он – чернокнижник.

Что ж, это по-своему верно. Несносная Муха – Кепа Хьюди, как называли его жители Чайнатауна, обладал силой, которая редко встречается среди людей. Он происходил от древнего рода псиоников, родоначальник которого был, если верить легенде, рожден от любовной связи крестьянской девушки и мастера из Шаолиня. Его предки служили императорской китайской фамилии со дней Чу И Чуна из династии Минь и до смерти последней императрицы на рубеже двадцатого столетия. Предков Несносной Мухи выводили тщательно, культивируя тончайшие псионические таланты, которые удавалось найти в людском стаде. В отличие от большинства сенситивов, род Несносной Мухи славился своей эмоциональной и ментальной стабильностью. Связано это с генетикой или с суровым воспитанием, физическим и ментальным, не знал и сам Несносная Муха.

В любом случае разумы собратьев по человечеству были для него прозрачны, как аквариум в «Черном лотосе», и звери там плавали похожие. Он умел, глядя на человека, увидеть его надежды и мечты, планы и хитрости – даже глубочайшие страхи и самые темные грехи. И если ему не нравилось увиденное в голове стоящего рядом человека, он умел раздавить его, не шевельнув пальцем. Дважды он это делал: первый раз – со своим предшественником на посту главаря банды, а второй раз – со своим помощником, когда выяснил, что тот копает под него вместе с китайскими масонами. Каждый раз жертва падала на пол, хлеща кровью из ушей, носа и глаз.

Конечно, никто не знал истинного лица за маской Кепы Хьюди, даже милая женушка, которую он взял совсем недавно. Никто не знал его настоящего имени, не знал, что страшный авторитет преступного мира работает на куда более сильного хозяина, чем гонконгские триады. Несносная Муха обосновался боссом преступного мира в Чайнатауне по приказу своего истинного хозяина – сэра Моргана, Лорда Утренней Звезды.

Уже пятнадцать лет служил Ноблю Несносная Муха – с тех пор, как Морган победил его предыдущего владельца, китайского вампира по имени Шу Ци. Своему хозяину Несносная Муха был предан безоговорочно. Ничего не было, чего он для него ни сделал бы – и чего не сделал.Он даже глаз потерял на службе своему сюзерену. И если хозяин говорит, что надо захватить власть над захудалой бандой и превратить ее в самый страшный и мощный картель в городе, это будет сделано.

Хозяин наслаждался комбинацией эмоций, порождаемых при контрабанде людей в Штаты. С одной стороны, возбуждение и предвкушение прибытия в знаменитую «страну золота», и невероятное разочарование, когда выясняется, что прибывшие связаны с контрабандистами кабальным договором на тридцать тысяч долларов и будут трудиться рабами в ресторанах и кондитерских. Отчаяние при мысли, что никогда им не заработать себе свободу, было приправлено страхом перед бандами. В конце концов вампиры не одной лишь кровью живут. Самым утонченным, вроде Моргана, требуется псионическая закуска, чтобы насытиться.

Несносная Муха оглядывал обеденный зал «Черного лотоса», автоматически сканируя каждого присутствующего. Было начало вечера, но в ресторане вроде бы ничего не происходило, и никого это не волновало. Несносная Муха платил владельцу приличную сумму, чтобы заведение было открыто, удовлетворяя свою почти ежедневную потребность в паровых мидиях с устричным соусом. Ресторан занимал верхний этаж делового здания на краю Чайнатауна, совсем рядом с городской тюрьмой, и единственным способом сюда добраться служил лифт. Несносная Муха всегда садился к нему лицом.

В этот вечер в ресторане помимо хозяина, его жены и кухонного персонала были только телохранители Несносной Мухи, Бинь Ян и Жонь Минь. Оба молодые, энергичные, глупые и жестокие. Да, они далеко пойдут в банде. По привычке Несносная Муха просканировал мозги всех присутствующих. Никто ничего опасного для него не думал. А некоторые, как эти двое телохранителей, вообще ничего не думали. И отлично, это его устраивало.

Со звоночком раскрылись двери лифта, и вырвалось облако кипящей ненависти, густое, как рой разъяренных шершней.

Соня Блу вышла из лифта в обеденный зал. Несмотря на излучаемую ненависть, с виду она держалась беззаботно до оскорбительности. Руки засунуты в карманы кожаной куртки, плечи ссутулены. Владелец ресторана, в костюме с бабочкой, вышел вперед, нервно улыбаясь и прикрываясь меню как щитом.

– Да? Обедать один? Курить?

Соня мотнула головой и показала подбородком на Несносную Муху:

– Нет, спасибо. Я пришла поговорить вон с тем человеком.

Улыбку владельца будто смыло с лица. Он стрельнул глазами в сторону Несносной Мухи.

– Это возможно не быть.

Соня прошла мимо, будто владельца здесь и не было. Бинь Ян и Жонь Минь двинулись наперехват. Они были одеты в более дешевые и менее модные версии того же костюма, что на главаре, и эти костюмы плохо скрывали выпирающие кобуры. У Бинь Яна были темные очки на пол-лица, а Жонь Минь жевал зубочистку из слоновой кости.

– Вы идите. Вам тут не место, – заявил Бинь Ян, лучше знающий английский. – Если оставаться, может быть плохо.

Соня задумчиво поскребла подбородок и кивнула про себя, будто обдумывая слова громилы.

– А знаешь, ты, может, и прав, друг.

Она стала поворачиваться, будто передумав. Бинь Ян и Жонь Минь понимающе переглянулись с ухмылкой.

Кулак Сони угодил Жонь Миню в скулу. Зубочистка покатилась по полу в угол, сопровождаемая дождем зубов и крови. Та же кровь плеснула в лицо Бинь Яну, и он завопил от возмущения, протирая глаза одной рукой, а другой нашаривая пистолет. К его удивлению, кобура была пуста. А пистолет – в руке незнакомки.

– Потерял что-нибудь, мальчик? – спросила Соня, опуская рукоять пистолета точно между глаз Бинь Яна. Бандит свалился, как бык на бойне.

Жена владельца вылетела из-за конторки, хрипло вопя и зажимая руками рот. Глаза у нее лезли на лоб. Владелец удержал ее за плечи, не отрывая глаз от Сони. Как он ни был перепуган, но о жене заботился.

– Вон отсюда! – велела им Соня. Они таращились на нее, с перепугу совсем перестав понимать по-английски. Она повторила свои слова по-китайски, и они метнулись в кухню.

Жонь Минь все еще ворочался на полу, сплевывая куски зубов, как шашечки маджонга. Когда Соня двинулась к столу Несносной Мухи, он стал лихорадочно нашаривать кобуру. Подкованный ботинок Сони ударил его в бок, приподняв над ковром. Легкие наполнились обломками ребер.

Несносная Муха не встал ей навстречу, но наклонил голову в знак узнавания.

– Итак, мы снова встретились, вампир-недоросль.

– Вижу, ты меня помнишь.

– Того, кто тебя изувечил, не забывает никто, – ответил он, поднимая руку к бархатной повязке.

– Ты знаешь, зачем я пришла, Несносная Муха.

– Я не скажу вам, где он – даже если он приказал мне это сделать. Но прошу вас, садитесь, миз Блу. – Он показал на кресло напротив.

Соня села, не сводя с него глаз.

– Ты готов его ослушаться? Да, ты действительно изменился.

– Моя преданность бесконечна. И она причина того, что я вас к нему не допущу.

– Не слишком ты высокого мнения о силе твоего хозяина, если боишься такого «недоросля», как я.

Оставшийся глаз Несносной Мухи сердито сверкнул.

– Вы ранили моего хозяина. Вы разрушили то, что было безупречным. Но здесь есть и моя вина – если бы я убил вас в ту ночь в Сан-Франциско, с моим хозяином ничего бы не случилось. За это я наказан ослепшим глазом.

– Ладно, давай начнем.

Несносная Муха положил на стол руки ладонями вниз. Соня поступила так же, и битва началась.

Она стояла посреди китайской акварели, какие бывают на календарях. Вдали возвышались туманные горы – зеленые пузыри на фоне голубого неба. Было что-то похожее на водопад, искусственная имитация бамбука, но ничего настоящего. Удачное приближение, сценическая декорация. Соня знала, что они находятся в ничьей стране, известной под названием Место, Которого Нет, в той сумрачной стране, где ведутся все псионические битвы.

Раздался звук плещущих в воздухе шелковых знамен, и нечто бросилось с нарисованного неба, сбив Соню на колени. Игла боли пронзила правую руку, и Соня уставилась на дыру в правом рукаве куртки. Из глубоких царапин на коже выступила кровь. Хотя физически Соня не пострадала, но ей хорошо было известно, что псионические раны весьма и весьма реальны – по-своему.

Она подняла глаза и увидела на фоне солнца дракона, полощущего, как воздушный змей. Восточный дракон бури ухмылялся ей, показывая зубы. Из раздутых ноздрей его рвались грозовые тучи, создавая иллюзию усов. На бритвах когтей блестела Сонина кровь.

Дракон заговорил, и голос его был голосом Несносной Мухи.

(Ты сильна, недоросль, надо отдать тебе должное. Но тебе недостает тонкости. Ты как ребенок, уничтожающий то, что ему не нравится. А в этом мире бояться надо меня, а не тебя!)

Будто в доказательство своих слов, дракон бросился в пике, выставив когти как шасси. Соня попыталась бежать, но бесполезно – дракон был слишком быстр. Он поймал ее сзади, схватил, как ястреб кролика. ИмагоНесносной Мухи сжало когти, пронзая Соне спину и живот. Соня отбрыкивалась и колотила кулаками по когтям дракона, выкашливая кровь и ругая Несносную Муху на все корки.

(Приходит конец. Ты доставила моему хозяину много неприятностей, недоросль. Когда тебя не будет, Морган станет таким, как был. И любовь его будет принадлежать мне и только мне, ибо это мое право.)

Соня раскрыла рот, и Несносная Муха подумал, не хочет ли она просить пощады. Он на это надеялся. Ему бы этого очень хотелось. Но рот ее все растягивался и растягивался, куда шире, чем это возможно в мире плоти, и изнутри засверкали три пары глаз. Из пасти вампира выпрыгнул трехглавый тигр с хвостом скорпиона, рыча всеми тремя глотками.

К хитростям Несносная Муха был готов, но он не ожидал страшного узнавания, охватившего его при виде химеры. Ее изрыгнула девчонка, но зверь принадлежал Моргану. Перед ним явился не просто ручной зверь лорда вампиров – это был кусок его самого. А Несносная Муха был с самого рождения воспитан в заповеди: никогда, ни при каких обстоятельствах не поднимать руку на хозяина.

Из пастей химеры брызнули искры, рев стоял – как грохот мечей по щитам. Несносная Муха вскрикнул от невыносимой боли, когда ядовитый хвост химеры очередью прошелся по телу дракона. Дракон замигал, стал прозрачным, открыв свернувшегося в его брюхе Несносную Муху, а химера обрушилась на подавленную психическую сущность, погрузив клыки в шею и трепля человека, как кошка мышь.

Закончив свое дело, химера вернулась к Соне и потерлась левой головой о бедро женщины, мурлыча, как автобус на холостом ходу. Соня погладила среднюю голову, а с правой пасти вытерла кровь.

– Молодцы, котятки!

Когда она открыла глаза, Несносная Муха лежал ничком на столе. Кровь лилась из носа, ушей и уцелевшего глаза. Да, ей попался достойный противник, в этом Соня не могла ему отказать. И он доказал свою преданность хозяину: Соня так ничего и не узнала о том, где в этом городе Морган. Она рассеянно отметила, что все рыбы в аквариуме тоже сдохли или подыхают. Двухфутовая рыба-собака задергалась в предсмертных судорогах и затихла, подхваченная течением. Соня отодвинула стул и встала на нетвердые ноги, сканируя комнату.

Владелец стоял в дверях, ведущих на кухню, и глядел на Соню так, как могли бы глядеть первые млекопитающие на топающего тираннозавра. Неуверенно выйдя из-за двери, он с ужасом уставился на усеявшие зал трупы. Когда он повернулся к Соне, она придержала его разум на месте – аккуратно, как бабочку булавкой.

– Это работа Он Леоня, – сказала Соня по-китайски. – Месть Бот Фан Гуэю за действия на его территории.

Владелец закивал, и голос его звучал будто за сотню миль:

– Война банд. Такое то и дело случается.

Владелец заморгал, замотал головой, пытаясь прояснить мысли. Ужас. Какой ужас! Он побежал на кухню – посмотреть, что там с женой и с поварами, прячущимися возле морозильника. Надо было позвонить 911 и сообщить, что тут случилось, но сначала пришлось успокаивать жену, которая что-то лепетала о дьяволице с зеркалами вместо глаз. Она еще не привыкла жить в Америке и не знает, что не стоит лепетать о демонах, когда полиция расследует стычку двух банд.

16

Дзен сидел верхом на статуе льва, охраняющем центральное здание Нью-йоркской публичной библиотеки на Пятой авеню, и улыбался, как безумный всадник на неоседланной лошади. Дело было к полуночи, и библиотека давно закрылась.

– Я получила ваше сообщение, Дзен. Что вам нужно?

– Я слышал о Несносной Мухе. Поразительно, миледи. Воистину поразительно.

– И что?

Дзен сделал вид, что обиженно надул губы, и наклонился, положив подбородок на резную гриву льва.

– Боже мой, до чего вы необщительны! Вам действительно стоит научиться вести светскую беседу, миледи. Небольшая болтовня время от времени никому не вредит. А кроме того, я говорю серьезно. Я по-настоящему поражен. Мне лично Несносная Муха всегда казался весьма омерзительным субъектом – он делал вид, что стоит больше других ренфилдов, потому что умеет управлять телепатией без помощи наркотиков.

– У вас есть что сказать? Или вы просили меня прийти, чтобы восхититься моей победой над одноглазым псиоником?

Дзен вздохнул, полез в карман пальто и вытащил розу на длинном стебле и запечатанный конверт, который бросил к ногам Сони вместе с розой.

– Мне было сказано доставить вам вот это.

– Луксором было сказано?

– У меня больше одного нанимателя – когда мне это нужно, – ответил Дзен и, не говоря больше ни слова, спрыгнул со спины льва и исчез в ночи.

Соня наклонилась и подняла конверт и розу. Стебель розы был сделан из сплетенных нитей колючей проволоки, а лепестки – из черного бархата. На сургучной печати конверта волк Фенрир глотал Луну. В конверте лежал сложенный кусок пергамента, а на нем извилистым почерком было написано: