Город Мертвых был самым лучшим достижением Синьджона. Он был повелителем и господином Города в течение многих поколений. Те, кто смел бросить вызов его главенству, вкушали Смерти Вечной. И вот теперь против него выступил этот выскочка, колдун крови, Эшер — и впервые за четыреста тридцать пять лет своей послежизни Синьджон испугался.

Не то чтобы он это как-то проявил. Если служители-люди заподозрят, что он боится, они побегут от него стаями. В отличие от цыган прошлых времен, на чью племенную верность можно было рассчитывать, «черные ложки» идут за тем, у кого больше власти, тверже сердце, холоднее кровь. Любой признак слабости будет причиной вотума недоверия.

Так думал Синьджон, проходя по Черной Ложе. Он направлялся по мраморной лестнице на второй этаж, где располагался его любимый будуар. Вспомнив хрупкую балеринку Эшера, он покачал головой. Желания к собачке Эшера у него не было — он попросил отдать ее, лишь чтобы поставить колдуна в затруднительное положение и заставить сбросить маску. Хотя он не мог поставить сопернику в вину привязанность к человеческой любовнице. В конце концов, в самой натуре Своих — любить живое.

Синьджон распахнул дверь, бросил треуголку на пурпурное атласное покрывало кровати.

— Вир! Папа пришел! Где ты, моя крошка!

За китайским экраном в углу комнаты послышалась возня, и оттуда выступил шестнадцатилетний мальчик с лицом перезревшего Купидона.

— Вот ты где! Зачем ты там прятался, глупый мальчик? — тихо засмеялся Синьджон. — Хотел сделать папе сюрприз?

— Нет, — ответил женский голос. — Сюрприз хотела сделать я.

Вир неуверенно шагнул вперед, открывая стоявшую за ним вампиршу. Одной рукой она держала его за руку выше локтя, а другой прижимала к шее раскрытый пружинный нож. Глаза Синьджона загорелись, и он двинулся к ней, обнажив клыки и шипя, как клубок обозленных кобр.

— Назад! — рявкнула чужая, выворачивая мальчишке руку так, что он взвизгнул. — Еще шаг, и я ему отрежу голову на месте!

Синьджон подался назад, бешено сверкая глазами.

— Кто ты, женщина, и что ты делаешь в моем доме? Ты из мерзких траллсов Эшера?

— Так ему хочется думать, но я ему не принадлежу. Я пришла оказать тебе услугу.

— Почему-то я сомневаюсь в твоей искренности.

— Может, вот это тебе докажет, что я не замыслила зла, — отрезала она, толкнув испуганного Вира к Синьджону. — На, возьми своего песика. И кстати — Эшер тебя здорово подставил!

Мальчишка споткнулся, но сумел удержать равновесие, повернуться и показать ей средний палец.

— Вот тебе, сука! Папочка, убей ее!

— Замолчи и сядь, Вир, — ответил Синьджон. — Я поговорю с нашей гостьей.

— Но, папочка...

— Замолчи и сядь! — прошипел вампир, обнажая клыки. — Итак, что вы сказали, миледи?

— Сегодня вечером, примерно в то время, когда тебя пригласили к Эшеру в клуб, я проследила трех из его горилл до берега. Самое забавное, что они оделись в цвета «черных ложек». Представляешь себе? Они пошли туда на встречу с твоим другом, которого зовут Борхес. Гориллы завалили его вместе с его телохранителями и обставили все так, будто его убрали «ложки». Классная работа на подставу, приятель. Такую в Лувре повесить не стыдно.

Синьджон с абсолютно неподвижным лицом опустился в ближайшее кресло.

— Понимаю, — пробормотал он так тихо, что это был почти шепот. — Что еще тебе известно?

Незнакомка подошла к камину, прислонилась к полке.

— Что еще? Что люди Эшера взяли у Борхеса товар — примерно на пол-лимона по уличной цене. Сейчас он в лапах у Эшера. Он организует встречу с убитыми горем братцами Борхес. Считает, что они рвутся отомстить за смерть брата, но побоятся выступить против тебя, если на их стороне не будет кого-нибудь из Своих. Когда тебя на картинке уже не будет, он им вернет снежок, скажет, что вырвал его из твоих холодеющих пальцев, и будет держать и оружие, и дурь по всему Восточному побережью, а Город Мертвых будет принадлежать ему и только ему.

Вир наклонился и шепнул прямо в ухо Синьджону, настороженно поглядывая на неизвестную.

— А откуда мы знаем, что она все это не врет?

— Я знаю, что она не врет! — рявкнул на него Синьджон. — Поживи с мое, тоже будешь чуять, что правда, а что нет. В ее словах я костями правду чую. И это многое объясняет — особенно его смехотворную попытку перемирия! Эшер не из тех типов, что боятся цензуры Камарильи. Но чего я не понимаю, красавица, так это что ты будешь с этого иметь?

Неизвестная пожала плечами:

— Радость от помощи своему клану.

Синьджон нахмурился, чуть наклонил голову и прищурился, будто определяя породу редкой бабочки.

— Ты Вентра?

— Моим сиром был Морган, Лорд Утренней Звезды.

— Морган? — Синьджон нахмурился еще сильнее. — А разве его не убили недавно? Ходили слухи, что его свалил кто-то из его собственных потомков. Черной магией самого мерзкого разбора.

Неизвестная попыталась принять грустный вид.

— Это было ужасно. Мне его очень не хватает. Вот почему я решила тебе помочь, принц Синьджон. Мы, Вентра, должны держаться вместе в эти ненадежные времена.

— Да, как это верно!

— Я передам тебе весть, как только узнаю, где и когда Эшер собирается встретиться с братьями Борхес. Моим посыльным будет ребенок по имени Райан. И я хочу, чтобы твои подчиненные, и Свои, и люди, ясно понимали: никакого вреда этому мальчику. Если они увидят, что кто-то из миньонов Эшера его тронет, они должны вступиться. Это ясно?

— Абсолютно. Но что он для тебя значит, этот ребенок?

— Ничего. Он сын будущей невесты Эшера. И Эшер хочет его смерти.

Синьджон осклабился, показывая клыки.

— Ни слова более, дорогая! Если существование этого ребенка — заноза в боку у Эшера, то я лично прослежу, чтобы он дожил до седин! Но что ты предлагаешь делать нам?

— Я бы напала на Эшера на его встрече с братьями Борхес. По необходимости это произойдет вне Города Мертвых, и у него не будет возможности сбежать в свою хитрую берлогу. Пока вы свяжете его и его «звездников», я поищу в его доме спрятанный товар. Только вернув кокаин, ты можешь надеяться обелить свое имя перед братьями Борхес. В таких ситуациях они доверяют вампирам еще меньше обычного, если это только возможно.

Синьджон встал и подошел к стоящей у камина незнакомке.

— А когда, ты думаешь, будет у Эшера встреча с братьями?

— Ты согласился сегодня на перемирие?

— Нет.

— Тогда скоро. Может быть, даже завтра вечером. Эшер действует быстро — и боится, чтобы его не разоблачили.

Синьджон рассмеялся без всякого веселья:

— Ты хочешь сказать, он боится, что откроются его действия? Я уже говорил: он не из тех, кто боится Камарильи!

— Ну, Синьджон! Для того, кто столько времени провел в тайных обществах, ты как-то туго соображаешь. Неужели ты не понял, кого он на самом деле боится?

У Синьджона расширились глаза:

— Ну конечно! Венский Совет!

— Вот именно. — Неизвестная улыбнулась, чуть похлопав себя по ноздре. — Он боится, как бы семья не узнала, чем он тут занимается.

Солнце уже освещало утреннее небо, когда Клауди подошел к двери посмотреть, кто там. Фактически смотрел обрез, высовываясь в щель между косяком и взятой на цепочку дверью, как рыло осторожного зверя.

— Какого там хрена принесло?

— Клауди, это я.

Обрез быстро убрался. Дверь закрылась и открылась снова, пропуская женщину внутрь. Клауди стоял в своей заваленной книгами передней, одетый в драные джинсы и рубашку, расстегнутую до пояса, а седые косматые волосы были растрепаны со сна. Кроме обреза, у него был охотничий нож на поясе. В Городе Мертвых безопасного сна не бывает.

— Где Райан?

— Спит. Обычно он сваливается за час или два до рассвета. Мог бы быть ночным животным, учитывая часы его активности. — Клауди показал рукой на кухню. — Пойдем, кофе выпь... опа! Прошу прощения. Забыл. Ну, тогда посмотришь, как я кофе пью.

Неизвестная опустилась на свободный стул, пока Клауди наливал воду и включал газ. Кровать Райана под раковиной была завешена выброшенной портьерой, создавая мальчику какое-то уединение.

— Как успехи?

— Проникла и к Эшеру, и к Синьджону. Из этих двух Эшер явно опаснее. Он молодой — для Своего — и крайне властолюбив.

— "Тощий и голодный Кассий"?

— Вот именно. А такие вампиры всего опаснее в конкуренции. Им очень мало есть чего терять и много чего приобрести. Синьджон же из тех, кого можно назвать «умеренным монстром». У него есть то, что он хочет иметь, но он боится это потерять. Поэтому им легко манипулировать. Он музейный экспонат, но признаться в этом даже сам себе не хочет. С этой породой я много имела дела: анахронизмы, которые цепляются за эпоху своей наивысшей славы. Но дурой я была бы, если бы его недооценивала. Старшие вампиры вроде Синьджона пришли из времен куда круче, чем могут себе даже представить родившиеся в нашем веке. Под его фатовством — воля из железа и сердце из угля.

— Звучит как любовная песнь. — Клауди понизил голос, глянул на уголок Райана. — А его мать ты видела?

Незнакомка постаралась сохранить безразличное лицо.

— Видела.

— И как она?

— Она жива.

Клауди приподнял бровь, но ничего не успел сказать — засвистел чайник. Старик быстро сдернул чайник с огня, чтобы не разбудить Райана. Сыпанув растворимый кофе и сухие сливки в треснувшую кружку с надписью «ЛУЧШАЯ В МИРЕ БАБУШКА», он сел напротив гостьи.

— Плохо, да?

— Хочешь прямой ответ?

— А у меня есть выбор?

Незнакомка запустила пальцы в волосы, и на долю секунды Клауди увидел ее невероятную усталость. Как бывает у ветеранов окопной войны.

— Думаю, я могла бы ее забрать у Эшера. Но если правду сказать — это может оказаться без толку. Она в тяжелом трансе. Плюс он ее наверняка накачал лекарствами — и не обычной уличной дрянью. На него работает бокор.

— Кто?

— Колдун-вудуист. Сволочной гад по имени Обиа, который ходит с мачете. Бывший тонтон-макут. Мерзкая рожа.

Клауди побледнел, и кружка в его руке чуть дрогнула.

— Знаю я этого сукина сына. Но при чем тут лекарства?

— Эшер держит Никола на зомбийной пыли.

— Зомбий... а, ладно! Ты меня разыгрываешь?

— Слушай, ты живешь в округе, где кишат живые мертвецы, и не можешь поверить в зомби? Но это все не так, как в кино. Колдуны используют для этого вытяжку из иглобрюхих рыб.

Эта дрянь — нейротоксин. Обычное действие — паралич, когда сердце не может биться, и дышать ты не можешь. Но в должных дозах это мощный наркотик, который в определенных обстоятельствах можно применять для приведения человека в состояние, сходное со смертью.

Допустим, бокор схлестнулся с каким-нибудь хмырем и наложил на него заклятие при всем народе. Потом он втихаря подсыпает бедному хмырю зомбийную пыль в овсянку. Следующее, что мы имеем, — это мертвый хмырь, но он не совсем мертвый, а только с виду. Бокор тащится на кладбище, выкапывает хмыря из могилы и дает ему антидот. И что ты видишь? Идет мертвец, хотя на самом деле он и не мертвец. Но он уже зомби.

Обычно у них чертовски сильные мозговые поражения от кислородного голодания под землей, так что они оказываются туповатыми — да чего там, в доску тупыми! Ни боли не чувствуют, ни говорить толком не могут. Единственное, чего они хотят от жизни — если это еще можно назвать жизнью, — жратвы и зомбийной пыли. Я думаю, это для них единственные оставшиеся удовольствия. И ради этих двух вещей они готовы на все. А так как зомбийная пыль есть только у бокора, они становятся его рабами на остаток его или своей жизни — что раньше кончится.

— И это вот Эшер старается проделать с Никола?

— Не совсем. Он ее подсадил на эту пыль, но не хочет делать из нее зомби. Он ее хочет обратить.

— Обратить?

— Многие повелители, когда решают взять себе невесту или компаньона, выбирают человека, в котором чувствуют потенциал к злу или порче. Иногда темная сторона человека охотно откликается. Бывает, что она спрятана так глубоко, что лишь тщательная кампания, тянущаяся многие годы, может вскормить и проявить эту сторону личности. Но не все эти обращения удачны. Есть люди, которые отказываются дать победить себя темной стороне и умирают от собственной руки. Подозреваю, что таков же может быть случай с Никола — вот почему ее держат под дурманом. Эшер хочет сохранить ее восприимчивость к своему влиянию, но боится того, что она могла бы сделать, когда его нет и он ее не контролирует.

— Значит, если так, то для нее еще может быть надежда, — заметил Клауди.

— Возможно. Но пока Эшер рядом, она целиком и полностью его создание. Такой вид управления разумом оставляет серьезные повреждения. Если я ее у него отберу, она может остаться — как бы это сказать? — в высшей степени восприимчивой к тому, у кого сильная воля. Скажем так, что у кенгуру Скиппи воля будет сильнее, чем у нее.

— Ты что-то не в розовом свете рисуешь, — вздохнул Клауди.

— Ты просил прямого ответа.

— Ну да, что было, то было, — вздохнул он еще раз, допивая кофе. — Так что ты предлагаешь сделать?

— Единственный способ, чтобы и Райан, и его мать были в порядке, — это чтобы Эшер был надежно и воистину мертв.

Клауди поставил кружку, глядя на собеседницу так, будто у нее вдруг выросла вторая голова.

— Ты собираешься его убить?

— Таково было мое намерение с самого начала, еще до того, как я встретила тебя и Райана.

— Лапонька, может, я не заметил, и у тебя в сумке есть целая армия? — хихикнул Клауди сам для себя неожиданно.

Незнакомка подавила зевок, вставая и потягиваясь по-кошачьи.

— Убить его — это легко. Чтобы меня при этом не убили — вот в чем фокус! А теперь, если ты не возражаешь, ночь была длинная, и мне надо отдохнуть, чтобы выдержать то, что будет вечером. Есть еще сквоттеры в здании?

— Теперь уже нет. Как тут стало горячо, народ перебрался на окраины Города Мертвых. В заваруху никто попадать не хочет.

Незнакомка собрала свое имущество и направилась к двери.

— Я посплю на чердаке, если тебе все равно. Люблю быть поближе к крыше. Это удобнее, чем черный ход, когда приходят незваные гости.

Клауди нахмурился и стал играть ключами:

— Но ведь сейчас день!

— Я вполне отдаю себе в этом отчет, — ответила она.

— Но солнце светит!

— Как правило, днем именно так и бывает. Так что?

— Ну... ты точно уверена, что хочешь прямо сейчас выйти?

— Клауди, спасибо за заботу, но открой эту дурацкую дверь, о'кей? Я не вспыхну и не сгорю.

Она явно его не убедила, но дверь он все-таки отпер. Неизвестная потрепала его по плечу и нырнула через порог в утреннее солнце.

— Ты не волнуйся, — бросила она на ходу, — я кремом от солнца намазалась.

На чердаке воняло пылью, крысиным пометом, сухой гнилью и плесенью. Посередине мог бы встать прямо взрослый мужчина, но в углах даже мыши пришлось бы пригнуться. Не Тадж-Махал, но и не самое худшее из мест, где ей приходилось пережидать день. Вытащив из-под свеса крыши весь в пятнах матрас, она скинула с него использованные шприцы и пустые ампулы из-под крэка. От матраса еще воняло мочой и другими выделениями, но сойдет.

Единственным окном было слуховое окошко на петле, и его можно было распахнуть для вентиляции. Присев на корточки, чтобы порыться в сумке, неизвестная выглянула из окна — и увидела прямо напротив колокольню.

Хотя до нее было квартала два, вид ничего не загораживало: окружающие дома были не выше трех-четырех этажей, а она сейчас находилась на чердаке шестиэтажного здания. Смутно вспомнилось что-то вроде церкви по дороге к Черной Ложе, но она тогда не сообразила, что это так близко от логова Клауди.

Хотя сильный свет резал глаза чуть ли не до боли, зрение женщины все равно было в пять раз острее человеческого. Прищурившись против солнца, она смогла разглядеть, что колокола сняты. Бог мог повернуться к Городу Мертвых слепым глазом, но не его представители на земле.

Что-то шевельнулось в глубокой тени звонницы — не птица и не летучая мышь, слишком большое. Неизвестная пригляделась получше. Ей сразу было ясно, что кто-то хочет скрыться от любопытных взглядов. Сперва она решила, что Эшер разгадал ее двойную игру и послал кого-то из своих миньонов за ней шпионить, но тут же отказалась от этой мысли. За ней точно не было хвоста, по крайней мере люди за ней не следили. А этот бездельник на колокольне — никак не Свой. Нет, кто бы ни следил за ней, это кто-то из несчастных обитателей Города Мертвых.

Но она была слишком усталой, чтобы проблема, кто там за ней подглядывает, занимала мысли дольше нескольких секунд. То, что она умеет передвигаться днем и иммунна к солнечному свету, еще не значило, что он ей приятен. Ей надо бросить кости горизонтально, чтобы подзарядить батареи и дать телу покой — пусть залечит все раны или травмы. К тому же ночь была длинная и полная сыщицкой работы, теперь надо отдыхать.

Когда женщина рухнула на матрас, кровяное давление у нее полетело камнем вниз, как и частота дыхания и сердцебиения. По всем внешним признакам она была мертва.

По крайней мере до захода солнца.