Натан Геллер (№1) - Синдикат

Я поглядел на Миллера. Казалось, он нас не слушает, а только вглядывается в темноту за окном.

– Мы не могли бы поговорить наедине. Ваша Честь? – спросил я.

Не оборачиваясь, Сермэк сказал:

– Сержант Миллер... вы и Мюлейни идите покурите в холле.

Миллер прошаркал мимо, не глядя на меня, за ним вышел Мюлейни, хотя, возможно, он последовал за своим огромного размера костюмом.

Когда дверь за ними закрылась, я спросил:

– Вы на самом деле не догадываетесь, что произошло вчера на Уэкер-Ла-Саль?

– Предлагаю рассказать вам, Нейт.

И я рассказал.

Он слушал с какой-то стеклянной, холодной улыбкой, а когда я закончил, сказал:

– Забавная история, Нейт. Вы можете найти десяток свидетелей любого происшествия или преступления и проклянете все на свете, потому что каждый из них выдаст собственную версию одного и того же дела. Это человеческая природа. Возьмем дело Лингла... – Здесь он помолчал и тут же широко заулыбался, как если бы сказал: «Вы помните дело Лингла, Нейт, ведь так?»

Потом он взял мой значок с мраморной столешницы, поглядел на него и бросил рядом со мной на диванчик.

– Вы в скором времени получите сержанта, а в следующем году станете лейтенантом. Жалованье сержанта – двадцать пять сотен долларов плюс деньги за должность коронера – это три тысячи шестьсот. Лейтенант получает тридцать две сотни. Это ведь скачок на тысячу долларов, так, Нейт?

Сермэк разглагольствовал о грядущих прибавках, словно те лично для него, миллионера, могли что-то значить, и именно благодаря им он стал миллионером. Словно прибавка для него имела значение точно так же, как для меня.

– И жалованье – это не все, – продолжал он. – Существует еще кое-что. Но зачем мне уточнять, верно, Нейт?

– Да, не стоит, – ответил я.

Сермэк сел и уставился на меня, победно скалясь. Сейчас он до крайности напоминал «бульдог» 38-го калибра, нацеленный мне между глаз. Наконец я отвел глаза.

И тут же услышал:

– Думаю, у парней было достаточно времени, чтобы накуриться, верно?

– Конечно.

Он подошел к двери и вновь пригласил Миллера и Мюлейни, а потом, крепко закусив верхнюю губу, извинился и вышел из комнаты.

– И часто с ним такое? – спросил я. Миллер, снова занявший пост у окна, ответил:

– Его всю дорогу несет. А тебя, Геллер?

– Не каждые пять минут.

Сермэк вернулся со смущенным видом и сел. Улыбнувшись, он сказал:

– Извините за перерывы. Это все мой проклятый желудок. Колит, гастрит, как говорят врачи. Между прочим, так же ужасно, как проклятые камни в почках.

– Ваша Честь...

– Да, Нейт?

Я протянул ему значок:

– Я не могу взять его обратно.

Он даже не сразу меня понял: возможно, подумал, что я валяю дурака, но уже через секунду улыбка его сделалась сладкой, а взгляд, пожалуй, саму Медузу Горгону превратил бы в камень.

Поняв, что он не собирается брать значок, я положил его на стол, рядом с ведерком со льдом и пивом.

Взгляд Сермэка постепенно смягчился, будто кто-то хорошо подстроил радио.

– Мистер Геллер, – начал он (не Нейт на этот раз), – чего вы хотите?

– Уйти. Вот и все. Я не люблю убивать. И мне не нравится, когда меня используют. Ни вы, ни ваши люди. Никто. Только из-за того, что я помог вашим людям прикрыть тот вонючий случай с Линглом, я не буду каждый раз делать грязную работенку, для которой вы выдергиваете таких, как я, с улицы.

Сермэк сложил руки на больном животе. Выражение его лица стало равнодушным.

– Не понимаю, зачем вы на это ссылаетесь, – сказал он наконец. – Дело Линга было не в мое правление, и, насколько я помню, убийца был осужден, а последствия совершенного им мы сейчас и расхлебываем.

– Ну да. Конечно. Все, что я хочу сделать, – это расстаться с полицией. И ничего более.

– Нейт. – (так, снова я стал «Нейтом»). – Нам нужно выступить по этому делу единым фронтом. Вы убили человека. Вам нужно давать следствию показания. Когда? Послезавтра?

– Завтра. Утром.

– Если мои люди будут рассказывать противоречивые истории, это плохо отразится на мне. И на всех нас. Это может все очень усложнить. Ведь вы, единственный из сотрудников, убили кого-то в той конторе, Нейт. И, конечно, вам не захочется все это пережевывать на глазах общественности.

Порции пива у Барни, да еще одна от Тоухи ощутимо искали выход. Я попросил разрешения на этот раз мне выйти на минуту, а Сермэк с усталым видом (или притворялся, кто его разберет?) показал, где находятся удобства. Будто он сам уже не протоптал туда дорожку.

Я прошел через большую спальню, где у стены стояла конторка с крышкой на роликах, неуместная здесь так же, как и я сам. Но что меня поразило больше всего, так это три чемодана, четыре коробки личных бумаг и других вещей для работы, а также пара дорожных сундуков, стоящих у кровати, – вроде толпы на политическом сборище. Совершенно очевидно – Сермэк куда-то собрался.

Избавившись от пива, я вернулся и опять сел.

– Собираетесь путешествовать. Ваша Честь?

С отсутствующим видом он ответил:

– Во Флориду. Помогу там Хорнеру.

Хорнер был недавно избран губернатором Иллинойса – одно из последних чудес Сермэка: еврей, избранный на самый высокий пост штата. Несомненно, Сермэк не собирался помогать Хорнеру писать инаугурационное обращение, а, как пить дать, готовился делить сферы влияния.

– У вас будет нелегкая поездка, так ведь? – спросил я.

Сермэк взглянул на меня и, отбросив всякую стратегию, ответил:

– О да. Когда вернусь, буду жить в отеле «Моррисон».

То есть там, где живет Барни – тесен мир.

– Почему? Вид ужасный?

– Там есть пентхауз[11] с личным лифтом. Службе безопасности будет легче. К тому же я возьму еще несколько лишних телохранителей. Никто не может вести войну с этим проклятым подпольем без того, чтобы его не тревожили, знаете ли, – тут он выдавил из себя принужденный смешок.

– Понимаю, Нитти не простит... – заметил я. Именно Нитти прежде всего был смыслом этой «войны», о которой Сермэк воздержался говорить. А остальная «война», видимо, ограничится разгромом пивных квартир на Норт-Сайд, где частные граждане варят пиво в своих апартаментах, чтобы сделать пару лишних долларов в эти тяжелые времена.

– Ну да, – заговорил Сермэк, почти откровенно, – они заставили меня примерить пуленепробиваемый жилет. Надеюсь, это надолго не затянется, тем не менее, думаю, так будет несколько безопаснее.

Чего это он засуетился? Пытается вызвать мою симпатию? Или, может, таким образом он занимается самоуспокоением?

– Пожалуй, я пойду, Ваша Честь, – сказал я, поднимаясь.

Он тоже встал, положив руку мне на плечо. Я ощутил запах его дыхания – от него пахло, как от пива Тоухи, что было неудивительно. Но выражение лица было трезвое и мрачное.

– Что вы скажете завтра на допросе?

– Правду, полагаю.

– Правда – понятие относительное. Даже когда вы уйдете из полиции, я, да будет вам известно, могу кое-чем помочь. Вы уже решили, чем будете заниматься?

– Я умею делать только одно, – ответил я, пожав плечами.

Сермэк удивился и убрал руку с моего плеча.

– Что вы хотите сказать?

– Я полицейский. Буду частным сыщиком, вот и все.

– С кем? С Пинкертоном? Или вы собираетесь начать что-нибудь свое?

– Собственное небольшое бюро.

– Посмотрим. – Он снова заулыбался. Мне это не понравилось. – Когда же собираетесь начать?

– Как можно скорее.

Он грустно покачал головой, продолжая улыбаться:

– Это просто стыд и срам, что...

– Что вы имеете в виду?

– Да всю эту бумажную волокиту по таким делам. Позор, черт возьми. Бюрократия... Иногда заявления на лицензию могут возвращать по всяким пустяковым поводам. Собственно, вообще без причины.

– Так вот как обстоят дела...

Он ткнул в меня пальцем, как пушкой:

– Сейчас я вам расскажу, как это будет. Вы ввязались в полицейский скандал, который затянется на месяцы, пойдет проверка за проверкой, и вам не удастся получить лицензию частного сыщика до тех пор, пока все не уляжется, а может и никогда вообще. Я даже не буду предпринимать никаких шагов. Эту кашу вы сами заварили.

Я молчал, обдумывая сказанное.

– И вы знаете, что я не преувеличиваю, – добавил он.

Я кивнул.

– Предположим, я соглашусь поддержать байку Лэнга и Миллера.

– И завтра же вы получаете разрешение.

Я еще немножко подумал:

– Допустим, когда начнется суд, я надую вас и расскажу другую историю, возможно, похожую на ту, что была на самом деле.

Сермэк просиял:

– Вы ведь не дурак. Лицензии можно отзывать и по неуважительным поводам, как вам известно. Господь милует, и Он же ввергает в ад, Геллер.

В первый раз я увидел, что Миллер наблюдает за мной, туловище его все еще было повернуто к окну, но голова, как бы случайно, – в мою сторону.

– Да пропади все пропадом! Согласен, – ответил я.

– Хорошо. – И Сермэк отвел от меня просительный взгляд. Я почувствовал, что он тут же обо мне забыл, когда добавил, не глядя:

– Надеюсь, где выход, вы знаете. – А потом с легкой гримасой и ладонью на животе вышел в другую комнату.

Глава 5

Миллер проводил меня назад той же дорогой: от Сермэка до моего отеля. И все было бы ничего, если вам нравятся пожарные лестницы, кирпич, цемент и мусор. И... Миллер.

Который и доставил меня к парадной двери гостиницы Эйдемса, и, не вынимая рук из карманов пальто, пряча глаза за стекла очков, сказал:

– А ты не такая дубина, как кажешься.

Нервы у меня были на пределе, да и пиво сыграло свою роль, так что я ответил:

– Как и ты, и это вовсе не комплимент. Почему бы тебе не взмахнуть ушами и не улететь на... жирный осел?

Он отшатнулся, но, хотя на самом деле это движение было еле заметно, оно показалось мне зловещим; так или иначе, чем-то неприятным от него повеяло. Он ответил:

– Тебе бы по радио выпендриваться, Геллер. Может, там и окажешься, если нас тронешь.

– Да ну?! И это все?

– Попробуй и увидишь, умник, – сказал он и тут же получил удар «под ложечку».

Упав, он был похож на дом, завалившийся от взрыва фугаски. И, надо сказать, это было прекрасное зрелище.

Я распахнул его пиджак, вытащил из кобуры под мышкой револьвер сорок пятого калибра, тот, что был при нем в конторе Нитти, и ткнул его дулом в толстое брюхо. Склонившись над ним, я старался не показывать оружия, чтобы по случайности его не заметил кто-нибудь из прохожих или из проезжающей мимо машины. Но никто не увидел – Хэрисон-стрит в ночное время (было около одиннадцати) была безлюдна. К тому же Чикаго – не такое место, чтобы с ходу ввязываться во что-то, явно небезопасное.

– Что ты делаешь, Геллер, черт тебя побери?! – спросил он прерывающимся голосом, в котором слышался страх. Это мне понравилось.

– А ну-ка, навозная тварь, оторви задницу от тротуара и шагай за угол в переулок.

Бросив на меня свой устрашающий совиный взгляд, он медленно поднялся, а я крепко его держал, завернув ему руку. Только теперь, уперев револьвер ему в бок, я в первый раз обратил внимание, что от Миллера несет фиалковой водой. Впрочем от него и не такого можно было ожидать. Мы завернули за угол в переулок.

Тут было темно, но свет с улицы позволял нам видеть друг друга, и никому из нас это не показалось лишним. Грохотнула надземка, наподобие землетрясения, произошедшего по всей стране. Я не дал ему прислониться спиной к стене, но самому пришлось сделать это из-за пива и кучи дерьма, которого наглотался за последние пару дней. Меня распирало бешенство. Я должен был высказаться. И я это сделал.

– С Сермэком мы заключили сделку, – сказал я, – теперь мы повязаны, когда будет суд, я буду таким же попугаем, как вы с Лэнгом. Об этом можете не беспокоиться.

– Тогда о чем речь? – спросил Миллер.

– Сермэк хотел узнать, почему я вернул свой значок. Никто не мог понять, почему я так распалился из-за Фрэнка Нитти. Но по-другому я не могу! Я не люблю, когда меня вынуждают убить какого-то пацана. Но это ладно. Но вы с Лэнгом меня поимели! Вы использовали меня втемную. Людей в этом городе убивают по одной и той же старой, как мир, причине – то есть безо всяких причин. Я недооценил вас и был втянут в налет, который ни много, ни мало обернулся ударом по Фрэнку Нитти. Огромное вам спасибо: моя жизнь теперь не стоит и выеденного яйца. Кстати, вполне вероятно, что теперь Нитти всем нам троим ответит. Вы хоть догадываетесь об этом?

Миллер спокойно смотрел на меня.

– Знаю, что догадываетесь, – сказал я. – Из газет узнал, что в доме Лэнга наряд полиции охраняет его жену и ребенка. По-видимому, были угрозы по телефону.

– Они копов не убивают, – заметил Миллер. Вот это сказанул!

– Ну да, так же, как никто якобы не осмеливается убить прокурора штата. Да только Капоне убил Мака Сцигина. И никто не осмеливается убить репортера. Но Джейк Лингл мертвей мертвого. И мы тоже можем стать мертвецами! А в газетах про нас напишут, какие мы были сволочи и брали взятки. И это будет почти чистой правдой. Только речь уже будет идти не о погибших полицейских. Речь пойдет о том, что бесчестные легавые мертвы, и кто же тогда не предаст их проклятию?

Мы стояли и в темноте смотрели друг на друга. Когда мне надоело на него пялиться, я вытряхнул пули из револьверного барабана, они со стуком высыпались на тротуар. Отбросив их ногой, я протянул ему пушку.

– Поспешай домой, Миллер. Приятных сновидений.

Он, не мигая, смотрел на меня, точно сова.

– Тебе, Геллер, не узнать, чем это закончится.

– Только тронь меня, и я всему свету растрезвоню, как все было на самом деле. Убей меня, и адвокат вскроет конверт, который я ему оставил на случай, если со мной что-то произойдет. Конверт с моим заявлением.

Конечно, эта последняя часть была блефом, но уже завтра после обеда блефом не будет.

Миллер откашлялся и сплюнул мне под ноги.

– Убирайся отсюда, Миллер!

Что он и сделал.

Очень скоро я уже был в отеле в своих однокомнатных апартаментах и растянулся на одеялах в одном белье. В этот вечер радиатор превзошел себя, так что укрываться не было нужды. Свет был выключен, но неоновая реклама пульсирующе посверкивала с улицы тремя этажами ниже. Я был на третьем этаже, ну точно как Сермэк. И так же, как мэр, был готов спрятаться где-нибудь только я не мог рассчитывать на изолированные покои на крыше отеля «Моррисон». Хотя, кто меня знает, мог бы и воспользоваться протекцией.

Все, что я сказал Миллеру, было правдой: вероятность ожидать от гангстеров Нитти карательных акций была весьма велика. Я не обмолвился о ней ни единому человеку: ни комиссару, ни сотне других людей, которым я пытался всучить обратно значок, ни мэру, ни даже Барни или моей девушке Джейни, когда звонил ей прошлым вечером (чтобы только сказать ей, что все в порядке). Но одной из главных причин, по которой я возвращал значок, было дать понять Нитти, что сам я никогда бы этого не сделал. Если его ребята вчера были на Уэкер-Ла-Саль, они должны были это понять. И мой уход из департамента сразу после инцидента должен был, – как я надеялся, – подтвердить мое намерение сказать правду на следствии по делу Нитти.

Но после разговора с мэром мое намерение изменилось. Я понял, если сделаю это – не видать мне лицензии. Сейчас я, конечно, мог бы соврать, а правду сказать позже, стоя на месте свидетеля. Но, как пояснил уже Сермэк, если я изменю свои показания, мою лицензию отзовут. К тому же, подтвердив завтра на допросе под присягой байку Миллера и Лэнга, а потом от нее отказавшись, я невольно стану лжесвидетелем. Свидетельство же против Нитти может привести меня к гибели. В этом случае, однако, мне будет уже неважно, получу я лицензию или нет.

День был длинным, изматывающим, мозги у меня затуманились, и уже через полчаса я уснул. Мне снились Нитти и Сермэк, Миллер с Лэнгом, нью-йоркский Малыш Кампанья и всякий другой сброд, и я противился сну, потому что он был неприятным. Вдруг в самый его кульминационный момент кто-то схватил меня за майку и поднял с постели. Я с трудом понял, что это уже не сон.

Первой моей мыслью было – это Миллер. Он вернулся выбить из меня дерьмо, невзирая на угрозы по поводу конвертов и адвокатов. Потом кто-то включил лампу на столике рядом с кроватью, и я увидел двух парней в серых пальто и черных шляпах а ля Капоне с жемчужно-серыми лентами. Они выглядели, как двойняшки – это была парочка Мэтт и Джеф. Невозмутимый Джеф был из тех парней, которые даже начисто побрившись выглядят как будто неумытыми. Мэтт – огромный, с бородавкой на щеке размером с фалангу, к несчастью, был как раз тем, кто поднял меня с постели.

– Пойдешь с нами, Геллер, – сказал он, и, черт возьми, этого было достаточно. Господи, сколько же раз за последнее время меня хватали и тащили туда, куда я не хотел! В отчаянии я ухватил подушку и огрел Мэтта.

Это было настолько неожиданно для него, что дало мне возможность вытащить из-под второй подушки автоматический пистолет и наставить на непрошеных гостей.

А они были крутые парни, может, такие, как Миллер с Лэнгом, а может и покруче.

Должно быть, у меня было такое выражение лица (могу, мол, и убить), что, подняв руки вверх, Мэтт сказал:

– Геллер! Пожалуйста. Это не дело. Мы даже без оружия.

Сказанное прозвучало весьма фальшиво.

– Это правда, – подтвердил Джеф. – Хочешь, я сниму пальто?

Я живо вскочил с постели прямо на пол – дерево холодило босые ноги.

– Снимай, – кивнул я, – но без шуточек и спокойно. Я за весь день еще никого не подстрелил. Помоги мне этот денек так и закончить.

Джеф сбросил пальто, распахнул пиджак темно-серого цвета – кобуры под мышкой не было.

– Делай то же, что и он, – приказал я Мэтту. Мэтт вылез из своего пальто, его костюм был синий, в тонкую полоску, оружия не было и у него. Я велел им опереться руками на стену, вернее одному пришлось опереться на дверь, потому что стены в моей комнатушке хватило только для одного. Стоя в одном белье, я их обыскал – все чисто.

– Садитесь на кровать, – приказал я им. Они сели.

– Говорите, в чем дело, – сказал я и стал одеваться, держа их на мушке и застегиваясь одной рукой.

– Мистер Нитти хочет тебя видеть, – пояснил Мэтт.

– Ах, вот в чем дело? Он, часом, не спятил, звать гостей?

Джеф ответил:

– С ним все в порядке. Невзирая на вас, копов.

Я взмахнул руками, даже той, что была с оружием.

– Привет, я больше не полицейский. И я тут ни при чем.

– Ты там был, – сказал Джеф укоризненно.

– Случайно, – заметил я.

– Может, и так, – сказал Мэтт, – но мистер Нитти хочет тебя видеть.

– Так вы вломились в мою комнату, чтобы пригласить меня в гости?!

Мэтт поджал губы и медленно покачал головой:

– Ключ мы получили у портье. Стоило это всего доллар. Здесь у вас полная безопасность...

– Ладно. Завтра мне рано вставать. Можете идти, мальчики. Скажите мистеру Нитти, что я поговорю с ним, когда ему станет получше.

Мэтт сказал:

– Это жест дружбы. Он, действительно, хочет только поговорить. Я подумал.

– Мне все это по-прежнему не нравится, – возразил я.

– Послушай, – продолжал Мэтт, – ты знаешь, если мистер Нитти хочет тебя увидеть, он тебя увидит. Почему бы не сделать этого сейчас, когда ты на нас наставил пушку и когда он лежит на больничной койке?

Я кивнул.

– Уговорил. Машина внизу?

Джеф слегка улыбнулся:

– Ты не ошибся.

– О'кей, – сказал я. – Дайте мне надеть ботинки, носки и рубашку.

Они смотрели, как я одеваюсь, – что было нелегко, когда держишь их под прицелом, – но я справился. Потом Мэтт уселся со мной сзади в большой черный «линкольн», и мы двинулись на Монро-стрит у Вест-Сайда, в больницу Джефферсон-парка.

Еще четыре парня в пальто и шляпах оказались в коридоре на третьем этаже, где у Нитти была отдельная палата. Свет в коридоре горел слабо – сейчас было всего около трех часов ночи – и я не увидел ни одного врача, а только медсестру – женщину лет тридцати пяти, коренастую, темноволосую. Палата Нитти была примерно посередине коридора; я остался с Джефом, Мэтт зашел в палату.

Вскоре оттуда вышел врач. Насколько можно было разглядеть, мужчина около пятидесяти или чуть больше, невысокий, среднего сложения, с брюшком, с седой головой и усами. Когда наши глаза встретились, он слегка нахмурился, явно не одобряя моего появления.

– Я считаю, что это ошибка, – сказал он таким тоном, будто я появился здесь по собственному желанию. Мне пришлось сказать ему, что это не так.

– Да, но то, что Фрэнк находится здесь, – это ваше желание, ведь так? – отрезал он шепотом.

– Не совсем так, – ответил я.

– Разве вы не убили мальчишку?

Я кивнул. Он вздохнул:

– Как бы то ни было, мой зять настаивает на свидании с вами.

– Вы доктор Ронга?

– Совершенно верно. – Он не подал руки для приветствия, и я решил, что и мне лучше свою не протягивать. – Я бы ни за что не согласился на это, если бы не боялся, что Фрэнк будет волноваться. А это ему, как вы понимаете, совершенно противопоказано.

– Он выживет?

– Невзирая на все, что вы с ним сделали, думаю, выживет. Хотя это так же трудно, как и вам вернуться сегодня домой в целости и сохранности!

Я искоса взглянул на Джефа:

– Это будет зависеть от того, кто за рулем, док.

Ронга сказал:

– Фрэнку нужны отдых и покой. Ни волнений, ни шоков, – он ткнул в меня пальцем. – Иначе... У него откроются раны и произойдет кровоизлияние... А это может привести к фатальному исходу...

– Доктор, у меня нет намерений волновать мистера Нитти. Это я обещаю. А вот есть ли у мистера Нитти желание меня волновать, это другой вопрос.

Ронга весело хмыкнул и, продолжая сомневаться, все же толкнул рукой дверь палаты.

Я вошел.

Нитти сидел в постели, тускло горела настольная лампа. Выглядел он плохо: бледней, чем обычно, и казалось что он потерял не меньше пятнадцати фунтов с тех пор как я его видел в последний раз – то есть вчера. Он чуть улыбнулся мне, рот слегка изогнулся, но усы не шевельнулись.

– Извини, что не встаю, – сказал он. Голос был тихий, но не дрожал.

– Все в порядке, мистер Нитти.

– Называй меня Фрэнк. Будем друзьями. Геллер.

Я пожал плечами.

– Тогда и вы говорите – Нейт.

– Нейт.

Мэтт стоял по другую сторону кровати Нитти, прежде, чем я приблизился, он подошел ко мне и сказал почти миролюбиво:

– Не возражаешь, я заберу твою пушку?

– Не очень подходящее место для спектакля, приятель.

– Нас здесь шестеро, Геллер, – я да еще пять человек в холле, плюс, я думаю, у доктора Ронги есть большое желание вырезать тебе аппендикс карманным ножичком.

Пришлось отдать ему пушку.

Нитти сделал жест, означавший, что я могу сесть на стул, поставленный для меня рядом с кроватью.

Я уселся. Глядя на него вблизи, я увидел, что вид у него не лучше, чем издалека. Рана на шее была забинтована; он с трудом двигал головой, поэтому стул поставили совсем близко к кровати.

– Так ты ничего не знал, правда? – спросил Нитти.

– Не знал, – ответил я и рассказал ему, что Миллер и Лэнг взяли меня с собой, не сказав, в чем дело.

– Ублюдки, – заметил он. Рот был жестким, как щель. Он спокойно смотрел на меня. – Мне сказали, что ты ушел из полиции.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Порвал с этими сукиными сынами.

– Это ведь ты вызвал «скорую помощь»? Эти ублюдки бросили бы меня истекать кровью.

– Думаю, да.

– Ну и что ты намерен делать? Что скажешь на суде? Они попытаются прикончить меня, как тот дешевый кретин Лэнг, верно?

– Скорее всего, да.

– Ты читал трепотню Миллера в газетах? Догадываешься, что они собираются сделать?

– Более менее соображаю.

– Ты влезешь в эту историю?

– Я вынужден это сделать, Фрэнк. Нитти ничего не сказал: он глядел прямо перед собой, на стену.

– Сермэк вызывал меня для разговора, – сказал я. Нитти повернул голову, чтобы посмотреть на меня, должно быть, это вызывало боль – он двигался, как «Человек в железной маске», и повторил как бы про себя: «Сермэк», – и крепко сжал зубы.

– Я хочу открыть маленькое частное агентство. Быть полицейским – это все, что я умею. Сермэк может заблокировать разрешение, если я не буду играть в его игру.

Нитти отвернулся и снова стал смотреть на стену.

– Сермэк, – повторил он снова.

– К тому же я там убил парня, Фрэнк.

Рот Нитти искривился в усмешке:

– Да. Это не столь важно.

– Для тебя – может быть. Но я это делать больше не хочу. К тому же я единственный коп в городе, который умудрился кого-то застрелить. Я как раз тот, кто окажется козлом отпущения, если не будут совпадать версии на суде.

Нитти молчал.

– Если у вас есть другие идеи, я слушаю, – заключил я.

Нитти сказал:

– Не предполагал, что ты захочешь иметь что-нибудь общее с моей компанией.

Я отрицательно покачал головой.

– Я и не хочу – вы ничем не лучше копов. Но, тем не менее, спасибо, Фрэнк.

Нитти уставился на меня повеселевшими глазами.

– Ты ведь приятель Несса, верно?

– Ну да, – в замешательстве попытался улыбнуться я. – Но я не бойскаут.

– Знаю, – заметил Нитти. – Помню дело Лингла.

Голос позади меня сказал:

– Фрэнк, пожалуйста... – это был доктор Ронга.

– Все в порядке, папа, – откликнулся Нитти.

Ронга тряхнул головой, закрывая дверь, мы с Нитти Мэтт сидевший на краю кровати, снова остались одни. – Я хочу, чтобы ты знал, – сказал Нитти, – я не держу на тебя зла. Понимаю твое положение... Никаких акций против тебя не будет. Не думаю, что сейчас будут предприняты меры и против Лэнга с Миллером. Ублюдки не стоят хлопот. Как любил говорить Аль: «Не цепляйтесь к легавым».

Я не удержался от улыбки.

– Он это говорил до дня святого Валентина или после?

Нитти тоже усмехнулся.

– После, после, малыш.

– Мне лучше уйти. Вам надо отдохнуть. Если захотите встретиться, позвоните. Посылать за мной не нужно.

– Хорошо. Еще несколько минут... Есть пара вещей, о которых тебе нужно знать.

– Да?

– Тебе известно, что Сермэк – наш человек, верно? Аль, знаешь ли, помогал ему взобраться наверх.

Я кивнул.

Тесная дружба Сермэка с Капоне уходила в те незапамятные времена, когда Тони еще был «мэром графства Кук»...

– Но сейчас надвигается эта Всемирная выставка... И появляется шанс сделать много денег. Отовсюду соберется народ – провинциалы, «шишки» всякие, да кто угодно. И кто-то их должен обеспечить всем необходимым. Проститутками, азартными играми... На время проведения выставки в кабаках будет разрешено пиво. И это будет наше пиво. Кучу денег можно сделать. Хотя ничего нового я тебе не сообщаю, тебе и так все известно.

Немного отдохнув, он продолжил:

– Выставка притянет сюда много народа... И все должны увидеть, что Чикаго – огромный, прекрасный, и главное, безопасный город. Но может ли кто-нибудь, вроде «Тони Десять Процентов», очистить город, да еще предоставить людям то, что они захотят, вроде проституток, азартных игр и пьянства, и чтобы при этом их карманы и кошельки остались в неприкосновенности? На команду старого Капоне, то есть на нас, натравили тюремщиков; агенты ФБР получили кучу командировочных, засадив Аля за решетку. Газеты прославили твоего приятеля Несса, а мы его прозвали «Элиот-пресса», он ведь оповещает через газеты о своем следующем налете. – Он засмеялся, вздрогнув от боли. Я сказал:

– Так теперь Сермэк связался с командами помельче: Роджера Тоухи и Теда Ньюбери. Мелкую рыбешку он сможет контролировать и направлять.

Нитти пронзил меня жестким взглядом:

– И бросить нас, сделавших этого сукина сына, на съедение волкам.

– Возможно, вы правы, Фрэнк. Но какое это ко мне имеет отношение?

Нитти улыбнулся:

– Я подумал, что тебе небезынтересно будет узнать, что Тед Ньюбери отдаст пятнадцать тысяч долларов любому, кто меня ухлопает.

Я подался вперед:

– Вам это точно известно?

– Точней некуда. Эти сукины дети, Миллер и Лэнг, не собираются с тобой делиться? Я так и прилип к стулу.

– Говорю только для того, чтобы ты знал, – повторил Нитти. Я встал.

– Спасибо, Фрэнк. Надеюсь, ты выкарабкаешься.

– Знаешь, – добавил Нитти, – я верю, что и тебе это удастся.

Глава 6

Моя проблема разрешилась на слушании. Его проводили в зале заседаний при морге под председательством коронера. Из-за того, что все члены команды Сермэка по борьбе с бандитизмом официально были помощниками коронера, на ум могло прийти выражение «конфликт интересов». Но только не в Чикаго...

Что касалось меня, Сермэк обезопасился везде: меня ни разу не попросили изложить мою версию – любую – того, как был подстрелен Фрэнк Нитти. Письменное заявление о том, как это произошло, поступило от все еще находящегося в больнице Лэнга. А Миллер подтвердил показания Лэнга (хотя с нами в комнате его не было).

Вопросы коронера ко мне были только по поводу второго, фатального выстрела – с вытекающим отсюда выводом что истина по делу Нитти уже вошла в стенограмму.

Остальные члены банды из конторы на Уэкер-Ла-Саль были также допрошены: Пэламбо, Кампанья, бухгалтер, оба курьера. Никого из них не спрашивали о ранении Нитти, ни один из них, к сожалению, не был в комнате в тот момент, когда все произошло, вот почему они должны были подтвердить (и все они подтвердили) мою версию гибели одного только Фрэнка Харта (о котором говорили то же, что и Нитти в больнице). «Харт запаниковал», – сказал Пэламбо. Парень был на заметке из-за ордера на высылку из страны, и он не хотел оказаться при установлении личностей присутствующих. А Кампанья предположил, что тот полез на карниз, как только у него появился шанс, чтобы попасть на пожарную лестницу. Но тут вошел я, кто-то бросил ему пушку, и я его застрелил. Каждый повторил одно и то же: никто (включая меня), казалось, не имел представления, откуда появилось оружие.