Глава 5

Миллер проводил меня назад той же дорогой: от Сермэка до моего отеля. И все было бы ничего, если вам нравятся пожарные лестницы, кирпич, цемент и мусор. И... Миллер.

Который и доставил меня к парадной двери гостиницы Эйдемса, и, не вынимая рук из карманов пальто, пряча глаза за стекла очков, сказал:

– А ты не такая дубина, как кажешься.

Нервы у меня были на пределе, да и пиво сыграло свою роль, так что я ответил:

– Как и ты, и это вовсе не комплимент. Почему бы тебе не взмахнуть ушами и не улететь на... жирный осел?

Он отшатнулся, но, хотя на самом деле это движение было еле заметно, оно показалось мне зловещим; так или иначе, чем-то неприятным от него повеяло. Он ответил:

– Тебе бы по радио выпендриваться, Геллер. Может, там и окажешься, если нас тронешь.

– Да ну?! И это все?

– Попробуй и увидишь, умник, – сказал он и тут же получил удар «под ложечку».

Упав, он был похож на дом, завалившийся от взрыва фугаски. И, надо сказать, это было прекрасное зрелище.

Я распахнул его пиджак, вытащил из кобуры под мышкой револьвер сорок пятого калибра, тот, что был при нем в конторе Нитти, и ткнул его дулом в толстое брюхо. Склонившись над ним, я старался не показывать оружия, чтобы по случайности его не заметил кто-нибудь из прохожих или из проезжающей мимо машины. Но никто не увидел – Хэрисон-стрит в ночное время (было около одиннадцати) была безлюдна. К тому же Чикаго – не такое место, чтобы с ходу ввязываться во что-то, явно небезопасное.

– Что ты делаешь, Геллер, черт тебя побери?! – спросил он прерывающимся голосом, в котором слышался страх. Это мне понравилось.

– А ну-ка, навозная тварь, оторви задницу от тротуара и шагай за угол в переулок.

Бросив на меня свой устрашающий совиный взгляд, он медленно поднялся, а я крепко его держал, завернув ему руку. Только теперь, уперев револьвер ему в бок, я в первый раз обратил внимание, что от Миллера несет фиалковой водой. Впрочем от него и не такого можно было ожидать. Мы завернули за угол в переулок.

Тут было темно, но свет с улицы позволял нам видеть друг друга, и никому из нас это не показалось лишним. Грохотнула надземка, наподобие землетрясения, произошедшего по всей стране. Я не дал ему прислониться спиной к стене, но самому пришлось сделать это из-за пива и кучи дерьма, которого наглотался за последние пару дней. Меня распирало бешенство. Я должен был высказаться. И я это сделал.

– С Сермэком мы заключили сделку, – сказал я, – теперь мы повязаны, когда будет суд, я буду таким же попугаем, как вы с Лэнгом. Об этом можете не беспокоиться.

– Тогда о чем речь? – спросил Миллер.

– Сермэк хотел узнать, почему я вернул свой значок. Никто не мог понять, почему я так распалился из-за Фрэнка Нитти. Но по-другому я не могу! Я не люблю, когда меня вынуждают убить какого-то пацана. Но это ладно. Но вы с Лэнгом меня поимели! Вы использовали меня втемную. Людей в этом городе убивают по одной и той же старой, как мир, причине – то есть безо всяких причин. Я недооценил вас и был втянут в налет, который ни много, ни мало обернулся ударом по Фрэнку Нитти. Огромное вам спасибо: моя жизнь теперь не стоит и выеденного яйца. Кстати, вполне вероятно, что теперь Нитти всем нам троим ответит. Вы хоть догадываетесь об этом?

Миллер спокойно смотрел на меня.

– Знаю, что догадываетесь, – сказал я. – Из газет узнал, что в доме Лэнга наряд полиции охраняет его жену и ребенка. По-видимому, были угрозы по телефону.

– Они копов не убивают, – заметил Миллер. Вот это сказанул!

– Ну да, так же, как никто якобы не осмеливается убить прокурора штата. Да только Капоне убил Мака Сцигина. И никто не осмеливается убить репортера. Но Джейк Лингл мертвей мертвого. И мы тоже можем стать мертвецами! А в газетах про нас напишут, какие мы были сволочи и брали взятки. И это будет почти чистой правдой. Только речь уже будет идти не о погибших полицейских. Речь пойдет о том, что бесчестные легавые мертвы, и кто же тогда не предаст их проклятию?

Мы стояли и в темноте смотрели друг на друга. Когда мне надоело на него пялиться, я вытряхнул пули из револьверного барабана, они со стуком высыпались на тротуар. Отбросив их ногой, я протянул ему пушку.

– Поспешай домой, Миллер. Приятных сновидений.

Он, не мигая, смотрел на меня, точно сова.

– Тебе, Геллер, не узнать, чем это закончится.

– Только тронь меня, и я всему свету растрезвоню, как все было на самом деле. Убей меня, и адвокат вскроет конверт, который я ему оставил на случай, если со мной что-то произойдет. Конверт с моим заявлением.

Конечно, эта последняя часть была блефом, но уже завтра после обеда блефом не будет.

Миллер откашлялся и сплюнул мне под ноги.

– Убирайся отсюда, Миллер!

Что он и сделал.

Очень скоро я уже был в отеле в своих однокомнатных апартаментах и растянулся на одеялах в одном белье. В этот вечер радиатор превзошел себя, так что укрываться не было нужды. Свет был выключен, но неоновая реклама пульсирующе посверкивала с улицы тремя этажами ниже. Я был на третьем этаже, ну точно как Сермэк. И так же, как мэр, был готов спрятаться где-нибудь только я не мог рассчитывать на изолированные покои на крыше отеля «Моррисон». Хотя, кто меня знает, мог бы и воспользоваться протекцией.

Все, что я сказал Миллеру, было правдой: вероятность ожидать от гангстеров Нитти карательных акций была весьма велика. Я не обмолвился о ней ни единому человеку: ни комиссару, ни сотне других людей, которым я пытался всучить обратно значок, ни мэру, ни даже Барни или моей девушке Джейни, когда звонил ей прошлым вечером (чтобы только сказать ей, что все в порядке). Но одной из главных причин, по которой я возвращал значок, было дать понять Нитти, что сам я никогда бы этого не сделал. Если его ребята вчера были на Уэкер-Ла-Саль, они должны были это понять. И мой уход из департамента сразу после инцидента должен был, – как я надеялся, – подтвердить мое намерение сказать правду на следствии по делу Нитти.

Но после разговора с мэром мое намерение изменилось. Я понял, если сделаю это – не видать мне лицензии. Сейчас я, конечно, мог бы соврать, а правду сказать позже, стоя на месте свидетеля. Но, как пояснил уже Сермэк, если я изменю свои показания, мою лицензию отзовут. К тому же, подтвердив завтра на допросе под присягой байку Миллера и Лэнга, а потом от нее отказавшись, я невольно стану лжесвидетелем. Свидетельство же против Нитти может привести меня к гибели. В этом случае, однако, мне будет уже неважно, получу я лицензию или нет.

День был длинным, изматывающим, мозги у меня затуманились, и уже через полчаса я уснул. Мне снились Нитти и Сермэк, Миллер с Лэнгом, нью-йоркский Малыш Кампанья и всякий другой сброд, и я противился сну, потому что он был неприятным. Вдруг в самый его кульминационный момент кто-то схватил меня за майку и поднял с постели. Я с трудом понял, что это уже не сон.

Первой моей мыслью было – это Миллер. Он вернулся выбить из меня дерьмо, невзирая на угрозы по поводу конвертов и адвокатов. Потом кто-то включил лампу на столике рядом с кроватью, и я увидел двух парней в серых пальто и черных шляпах а ля Капоне с жемчужно-серыми лентами. Они выглядели, как двойняшки – это была парочка Мэтт и Джеф. Невозмутимый Джеф был из тех парней, которые даже начисто побрившись выглядят как будто неумытыми. Мэтт – огромный, с бородавкой на щеке размером с фалангу, к несчастью, был как раз тем, кто поднял меня с постели.

– Пойдешь с нами, Геллер, – сказал он, и, черт возьми, этого было достаточно. Господи, сколько же раз за последнее время меня хватали и тащили туда, куда я не хотел! В отчаянии я ухватил подушку и огрел Мэтта.

Это было настолько неожиданно для него, что дало мне возможность вытащить из-под второй подушки автоматический пистолет и наставить на непрошеных гостей.

А они были крутые парни, может, такие, как Миллер с Лэнгом, а может и покруче.

Должно быть, у меня было такое выражение лица (могу, мол, и убить), что, подняв руки вверх, Мэтт сказал:

– Геллер! Пожалуйста. Это не дело. Мы даже без оружия.

Сказанное прозвучало весьма фальшиво.

– Это правда, – подтвердил Джеф. – Хочешь, я сниму пальто?

Я живо вскочил с постели прямо на пол – дерево холодило босые ноги.

– Снимай, – кивнул я, – но без шуточек и спокойно. Я за весь день еще никого не подстрелил. Помоги мне этот денек так и закончить.

Джеф сбросил пальто, распахнул пиджак темно-серого цвета – кобуры под мышкой не было.

– Делай то же, что и он, – приказал я Мэтту. Мэтт вылез из своего пальто, его костюм был синий, в тонкую полоску, оружия не было и у него. Я велел им опереться руками на стену, вернее одному пришлось опереться на дверь, потому что стены в моей комнатушке хватило только для одного. Стоя в одном белье, я их обыскал – все чисто.

– Садитесь на кровать, – приказал я им. Они сели.

– Говорите, в чем дело, – сказал я и стал одеваться, держа их на мушке и застегиваясь одной рукой.

– Мистер Нитти хочет тебя видеть, – пояснил Мэтт.

– Ах, вот в чем дело? Он, часом, не спятил, звать гостей?

Джеф ответил:

– С ним все в порядке. Невзирая на вас, копов.

Я взмахнул руками, даже той, что была с оружием.

– Привет, я больше не полицейский. И я тут ни при чем.

– Ты там был, – сказал Джеф укоризненно.

– Случайно, – заметил я.

– Может, и так, – сказал Мэтт, – но мистер Нитти хочет тебя видеть.

– Так вы вломились в мою комнату, чтобы пригласить меня в гости?!

Мэтт поджал губы и медленно покачал головой:

– Ключ мы получили у портье. Стоило это всего доллар. Здесь у вас полная безопасность...

– Ладно. Завтра мне рано вставать. Можете идти, мальчики. Скажите мистеру Нитти, что я поговорю с ним, когда ему станет получше.

Мэтт сказал:

– Это жест дружбы. Он, действительно, хочет только поговорить. Я подумал.

– Мне все это по-прежнему не нравится, – возразил я.

– Послушай, – продолжал Мэтт, – ты знаешь, если мистер Нитти хочет тебя увидеть, он тебя увидит. Почему бы не сделать этого сейчас, когда ты на нас наставил пушку и когда он лежит на больничной койке?

Я кивнул.

– Уговорил. Машина внизу?

Джеф слегка улыбнулся:

– Ты не ошибся.

– О'кей, – сказал я. – Дайте мне надеть ботинки, носки и рубашку.

Они смотрели, как я одеваюсь, – что было нелегко, когда держишь их под прицелом, – но я справился. Потом Мэтт уселся со мной сзади в большой черный «линкольн», и мы двинулись на Монро-стрит у Вест-Сайда, в больницу Джефферсон-парка.

Еще четыре парня в пальто и шляпах оказались в коридоре на третьем этаже, где у Нитти была отдельная палата. Свет в коридоре горел слабо – сейчас было всего около трех часов ночи – и я не увидел ни одного врача, а только медсестру – женщину лет тридцати пяти, коренастую, темноволосую. Палата Нитти была примерно посередине коридора; я остался с Джефом, Мэтт зашел в палату.

Вскоре оттуда вышел врач. Насколько можно было разглядеть, мужчина около пятидесяти или чуть больше, невысокий, среднего сложения, с брюшком, с седой головой и усами. Когда наши глаза встретились, он слегка нахмурился, явно не одобряя моего появления.

– Я считаю, что это ошибка, – сказал он таким тоном, будто я появился здесь по собственному желанию. Мне пришлось сказать ему, что это не так.

– Да, но то, что Фрэнк находится здесь, – это ваше желание, ведь так? – отрезал он шепотом.

– Не совсем так, – ответил я.

– Разве вы не убили мальчишку?

Я кивнул. Он вздохнул:

– Как бы то ни было, мой зять настаивает на свидании с вами.

– Вы доктор Ронга?

– Совершенно верно. – Он не подал руки для приветствия, и я решил, что и мне лучше свою не протягивать. – Я бы ни за что не согласился на это, если бы не боялся, что Фрэнк будет волноваться. А это ему, как вы понимаете, совершенно противопоказано.

– Он выживет?

– Невзирая на все, что вы с ним сделали, думаю, выживет. Хотя это так же трудно, как и вам вернуться сегодня домой в целости и сохранности!

Я искоса взглянул на Джефа:

– Это будет зависеть от того, кто за рулем, док.

Ронга сказал:

– Фрэнку нужны отдых и покой. Ни волнений, ни шоков, – он ткнул в меня пальцем. – Иначе... У него откроются раны и произойдет кровоизлияние... А это может привести к фатальному исходу...

– Доктор, у меня нет намерений волновать мистера Нитти. Это я обещаю. А вот есть ли у мистера Нитти желание меня волновать, это другой вопрос.

Ронга весело хмыкнул и, продолжая сомневаться, все же толкнул рукой дверь палаты.

Я вошел.

Нитти сидел в постели, тускло горела настольная лампа. Выглядел он плохо: бледней, чем обычно, и казалось что он потерял не меньше пятнадцати фунтов с тех пор как я его видел в последний раз – то есть вчера. Он чуть улыбнулся мне, рот слегка изогнулся, но усы не шевельнулись.

– Извини, что не встаю, – сказал он. Голос был тихий, но не дрожал.

– Все в порядке, мистер Нитти.

– Называй меня Фрэнк. Будем друзьями. Геллер.

Я пожал плечами.

– Тогда и вы говорите – Нейт.

– Нейт.

Мэтт стоял по другую сторону кровати Нитти, прежде, чем я приблизился, он подошел ко мне и сказал почти миролюбиво:

– Не возражаешь, я заберу твою пушку?

– Не очень подходящее место для спектакля, приятель.

– Нас здесь шестеро, Геллер, – я да еще пять человек в холле, плюс, я думаю, у доктора Ронги есть большое желание вырезать тебе аппендикс карманным ножичком.

Пришлось отдать ему пушку.

Нитти сделал жест, означавший, что я могу сесть на стул, поставленный для меня рядом с кроватью.

Я уселся. Глядя на него вблизи, я увидел, что вид у него не лучше, чем издалека. Рана на шее была забинтована; он с трудом двигал головой, поэтому стул поставили совсем близко к кровати.

– Так ты ничего не знал, правда? – спросил Нитти.

– Не знал, – ответил я и рассказал ему, что Миллер и Лэнг взяли меня с собой, не сказав, в чем дело.

– Ублюдки, – заметил он. Рот был жестким, как щель. Он спокойно смотрел на меня. – Мне сказали, что ты ушел из полиции.

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Порвал с этими сукиными сынами.

– Это ведь ты вызвал «скорую помощь»? Эти ублюдки бросили бы меня истекать кровью.

– Думаю, да.

– Ну и что ты намерен делать? Что скажешь на суде? Они попытаются прикончить меня, как тот дешевый кретин Лэнг, верно?

– Скорее всего, да.

– Ты читал трепотню Миллера в газетах? Догадываешься, что они собираются сделать?

– Более менее соображаю.

– Ты влезешь в эту историю?

– Я вынужден это сделать, Фрэнк. Нитти ничего не сказал: он глядел прямо перед собой, на стену.

– Сермэк вызывал меня для разговора, – сказал я. Нитти повернул голову, чтобы посмотреть на меня, должно быть, это вызывало боль – он двигался, как «Человек в железной маске», и повторил как бы про себя: «Сермэк», – и крепко сжал зубы.

– Я хочу открыть маленькое частное агентство. Быть полицейским – это все, что я умею. Сермэк может заблокировать разрешение, если я не буду играть в его игру.

Нитти отвернулся и снова стал смотреть на стену.

– Сермэк, – повторил он снова.

– К тому же я там убил парня, Фрэнк.

Рот Нитти искривился в усмешке:

– Да. Это не столь важно.

– Для тебя – может быть. Но я это делать больше не хочу. К тому же я единственный коп в городе, который умудрился кого-то застрелить. Я как раз тот, кто окажется козлом отпущения, если не будут совпадать версии на суде.

Нитти молчал.

– Если у вас есть другие идеи, я слушаю, – заключил я.

Нитти сказал:

– Не предполагал, что ты захочешь иметь что-нибудь общее с моей компанией.

Я отрицательно покачал головой.

– Я и не хочу – вы ничем не лучше копов. Но, тем не менее, спасибо, Фрэнк.

Нитти уставился на меня повеселевшими глазами.

– Ты ведь приятель Несса, верно?

– Ну да, – в замешательстве попытался улыбнуться я. – Но я не бойскаут.

– Знаю, – заметил Нитти. – Помню дело Лингла.

Голос позади меня сказал:

– Фрэнк, пожалуйста... – это был доктор Ронга.

– Все в порядке, папа, – откликнулся Нитти.

Ронга тряхнул головой, закрывая дверь, мы с Нитти Мэтт сидевший на краю кровати, снова остались одни. – Я хочу, чтобы ты знал, – сказал Нитти, – я не держу на тебя зла. Понимаю твое положение... Никаких акций против тебя не будет. Не думаю, что сейчас будут предприняты меры и против Лэнга с Миллером. Ублюдки не стоят хлопот. Как любил говорить Аль: «Не цепляйтесь к легавым».

Я не удержался от улыбки.

– Он это говорил до дня святого Валентина или после?

Нитти тоже усмехнулся.

– После, после, малыш.

– Мне лучше уйти. Вам надо отдохнуть. Если захотите встретиться, позвоните. Посылать за мной не нужно.

– Хорошо. Еще несколько минут... Есть пара вещей, о которых тебе нужно знать.

– Да?

– Тебе известно, что Сермэк – наш человек, верно? Аль, знаешь ли, помогал ему взобраться наверх.

Я кивнул.

Тесная дружба Сермэка с Капоне уходила в те незапамятные времена, когда Тони еще был «мэром графства Кук»...

– Но сейчас надвигается эта Всемирная выставка... И появляется шанс сделать много денег. Отовсюду соберется народ – провинциалы, «шишки» всякие, да кто угодно. И кто-то их должен обеспечить всем необходимым. Проститутками, азартными играми... На время проведения выставки в кабаках будет разрешено пиво. И это будет наше пиво. Кучу денег можно сделать. Хотя ничего нового я тебе не сообщаю, тебе и так все известно.

Немного отдохнув, он продолжил:

– Выставка притянет сюда много народа... И все должны увидеть, что Чикаго – огромный, прекрасный, и главное, безопасный город. Но может ли кто-нибудь, вроде «Тони Десять Процентов», очистить город, да еще предоставить людям то, что они захотят, вроде проституток, азартных игр и пьянства, и чтобы при этом их карманы и кошельки остались в неприкосновенности? На команду старого Капоне, то есть на нас, натравили тюремщиков; агенты ФБР получили кучу командировочных, засадив Аля за решетку. Газеты прославили твоего приятеля Несса, а мы его прозвали «Элиот-пресса», он ведь оповещает через газеты о своем следующем налете. – Он засмеялся, вздрогнув от боли. Я сказал:

– Так теперь Сермэк связался с командами помельче: Роджера Тоухи и Теда Ньюбери. Мелкую рыбешку он сможет контролировать и направлять.

Нитти пронзил меня жестким взглядом:

– И бросить нас, сделавших этого сукина сына, на съедение волкам.

– Возможно, вы правы, Фрэнк. Но какое это ко мне имеет отношение?

Нитти улыбнулся:

– Я подумал, что тебе небезынтересно будет узнать, что Тед Ньюбери отдаст пятнадцать тысяч долларов любому, кто меня ухлопает.

Я подался вперед:

– Вам это точно известно?

– Точней некуда. Эти сукины дети, Миллер и Лэнг, не собираются с тобой делиться? Я так и прилип к стулу.

– Говорю только для того, чтобы ты знал, – повторил Нитти. Я встал.

– Спасибо, Фрэнк. Надеюсь, ты выкарабкаешься.

– Знаешь, – добавил Нитти, – я верю, что и тебе это удастся.

Глава 6

Моя проблема разрешилась на слушании. Его проводили в зале заседаний при морге под председательством коронера. Из-за того, что все члены команды Сермэка по борьбе с бандитизмом официально были помощниками коронера, на ум могло прийти выражение «конфликт интересов». Но только не в Чикаго...

Что касалось меня, Сермэк обезопасился везде: меня ни разу не попросили изложить мою версию – любую – того, как был подстрелен Фрэнк Нитти. Письменное заявление о том, как это произошло, поступило от все еще находящегося в больнице Лэнга. А Миллер подтвердил показания Лэнга (хотя с нами в комнате его не было).

Вопросы коронера ко мне были только по поводу второго, фатального выстрела – с вытекающим отсюда выводом что истина по делу Нитти уже вошла в стенограмму.

Остальные члены банды из конторы на Уэкер-Ла-Саль были также допрошены: Пэламбо, Кампанья, бухгалтер, оба курьера. Никого из них не спрашивали о ранении Нитти, ни один из них, к сожалению, не был в комнате в тот момент, когда все произошло, вот почему они должны были подтвердить (и все они подтвердили) мою версию гибели одного только Фрэнка Харта (о котором говорили то же, что и Нитти в больнице). «Харт запаниковал», – сказал Пэламбо. Парень был на заметке из-за ордера на высылку из страны, и он не хотел оказаться при установлении личностей присутствующих. А Кампанья предположил, что тот полез на карниз, как только у него появился шанс, чтобы попасть на пожарную лестницу. Но тут вошел я, кто-то бросил ему пушку, и я его застрелил. Каждый повторил одно и то же: никто (включая меня), казалось, не имел представления, откуда появилось оружие.