Старая женщина подняла на меня глаза от своего вязания.

– Двадцать девять. Но заверяю вас, мистер Геллер, они все заслуживают доверия.

– Я не сомневаюсь в этом, миссис Морроу. Но сколько человек из них знали, что Энн и ее муж изменили свои планы и решили остаться здесь еще на день или на два?

Чтобы не потерять петлю, миссис Морроу лишь слегка пожала плечами.

– Большинство. Возможно, даже все.

Я подумал над этим.

– Знаете, мистер Геллер, – задумчиво проговорила Энн, – в тот вечер произошла еще одна странная вещь. Я имею в виду вечер, когда похитили Чарли...

– Какая, миссис Линдберг?

Она нахмурилась.

– В тот вечер мой муж должен был выступать с речью перед выпускниками Нью-йоркского университета. Но он в последнее время слишком много работал, утомился и перепутал даты. Вместо того, чтобы поехать на эту встречу, он приехал домой.

– Вы хотите сказать, что в тот вечер он не должен был находиться дома?

– Да.

Я наклонился вперед.

– Вы понимаете, что только кто-то из домашних здесь в имении мог знать об этом?

– Да. Но это означает также, что и похитители знали об этом. Они все рассчитали и хотели исключить случайность. Но им это не удалось. Случайно Чарльз был дома. Если бы им это было известно, может быть, наш сын был бы сейчас с нами... Но случайность помогла им. И с этим... с этим мне особенно трудно смириться.

Позади нас кто-то произнес:

– Все в жизни подчинено случайности, дорогая.

Это был Линдберг. Он был в надетом поверх свитера вельветовом пиджаке и рубашке с открытым воротом; брюки его были заправлены в кожаные сапожки, достающие до середины икр. Он был похож на студента университета, вернее, на студента, страдающего похмельем. Лицо его выглядело изможденным.

Он встал позади софы и ласково положил руку на плечо жены. Она подняла свою и положила ее на его руку, но не подняла на него глаз.

– В какой-то мере можно застраховаться от случайности, но полностью исключить ее невозможно.

Она кивнула с отрешенным видом. Видимо, он уже говорил ей это.

Я сказал:

– Вы правы, полковник, но не следует считать случайностью все, что недоступно пониманию. В моей работе мы привыкли с подозрением смотреть на случайные совпадения.

Он кивнул, но я не был уверен, что он придал достаточно значения моим словам. Он сказал:

– Вы завтракали, Нейт?

– Нет, сэр.

– Пойдемте, мы что-нибудь организуем для вас. Мне нужно с вами переговорить.

Мы извинились перед дамами и вышли. Он шел быстро, и я не отставал от него, пока он неожиданно не остановился в холле, где нас не могли слышать его жена и теща.

– Этого парня, Реда Джонсона, сегодня привезут сюда, – сказал он.

– Да?

– Формально он находится под арестом, вы знаете. Хартфордская полиция передала его под охрану полиции штата. Его будут держать в Ньюарке.

– Что ж, это хорошо.

Он положил руки в карманы и начал плавно раскачиваться на ногах.

– Это будет тяжелый удар для мисс Гау, если ее поклонник использовал ее как источник информации.

«Да, и что из этого, черт возьми?» – подумал я, но сочувственно произнес:

– Да, я понимаю.

– Знаете, она была очень огорчена, когда в газетах появился этот вздор о Скотти Гау.

В первые несколько дней после похищения газетчики и копы нескольких городов решили, что Скотти Гау, член Пурпурной банды в Детройте, был братом Бетти Гау. Мисс Гау работала в Детройте, и мать Линдберга жила в Детройте, поэтому все сложили два и два и получили в результате пять.

– Он не был ее братом, – сказал я.

– Конечно не был. Понимаете, в целом я доволен, как полковник Шварцкопф действует в этой ситуации, но его настойчивые, иногда переходящие в хамство допросы моей прислуги приводят меня в негодование.

Я не знал, что сказать, и поэтому не сказал ничего.

– Я буду вам признателен, Нейт, если вы сделаете для меня две вещи.

– Охотно.

– Не докучайте моим слугам вопросами, не будьте частью этой инквизиции. И дайте мне знать, если увидите, что полковник Шварцкопф или его главный истязатель – инспектор Уэлч – перейдут рамки допустимого.

– Обязательно. Но Слим... есть основание предполагать, что в похищении участвовал кто-то из своих. Полицейские просто делают свое дело.

– Это глупо, – раздражительно сказал он. – Ясно, что похищение совершили профессиональные преступники. Это дело рук преступного мира, а не моих слуг!

– Преступный мир мог завербовать кого-нибудь из ваших...

– Возможно, они завербовали Реда Джонсона. Но чего-то большего я представить себе не могу. Я не хочу мешать полицейским и не буду присутствовать при допросе Джонсона, поэтому прошу вас быть моими глазами и ушами.

– Хорошо, – сказал я, удивленный тем, что он не хочет слышать допроса Джонсона. – Что-то еще случилось?

Он направился к кухне, говоря на ходу:

– Я почти весь день буду занят с одним из родственников моей жены, – сказал он. – По всей видимости, похитители пытались войти с нами в контакт через постороннего человека.

– Неужели?

– Сейчас я больше ничего не могу сказать и прошу вас, никому не говорите то, что я сказал вам сейчас.

Я кивнул.

Мы пришли в кухню; Элси Уэйтли большим широким ножом нарезала огурец на деревянном столе. Она чуть улыбнулась Линдбергу, который попросил ее приготовить мне несколько яиц и гренки.

– Как вам приготовить их? – спросила она меня, доставая из холодильника кувшин с апельсиновым соком.

– Пожалуйста, сделайте мне омлет и постарайтесь, чтобы гренки были светлыми, – сказал я миссис Уэйтли.

Рот ее недовольно скривился в знак того, что она меня поняла, она бросила огурец и принялась готовить мне завтрак.

Линдбёрг наполнил два стакана апельсиновым соком и поставил кувшин на стол.

Я сделал небольшой глоток сока, он проглотил свой залпом.

– Вы сегодня кажетесь мне оптимистом, – сказал я.

– Я и есть оптимист. Вообще-то оптимист, пессимист – это все чепуха. Нужно принимать жизнь такой, какая она есть, и настойчиво идти к победе.

– Я тоже так считаю, – сказал я. – Только я согласен на ничью.

– Кстати, мне так и не удалось добиться для вас комнаты в гостинице. Газетчики заполнили все номера в «Гебхарте», а это единственная гостиница в Хоупуэлле. Возможно, мне удастся подыскать для вас что-нибудь в Принстоне. Это лишь в десяти милях отсюда, и у меня есть для вас подержанная машина, на которой слуги ездили за покупками, пока не началась эта осада. Сейчас нам все привозят.

– Что ж, машина – это замечательно. Надеюсь, я оправдаю все эти хлопоты.

– Сколько вам платят за эту работу, Нейт?

– Четыре бакса в день.

– Это вместе с питанием?

– И с жильем тоже.

– Я так и предполагал, – он понизил голос, чтобы кухарка его не слышала. – Надеюсь, вас это не оскорбит... но мне бы хотелось, чтобы все время, пока вы будете здесь находиться, вы получали от меня пятьдесят долларов в неделю, чтобы как-то возместить свои расходы.

Я усмехнулся.

– Вы плохо знаете чикагских копов, Слим. Они оскорбляются, когда им не предлагают денег.

Он тоже улыбнулся.

– О'кей. Полковник Брекинридж будет каждую пятницу выдавать вам конверт с деньгами.

– Благодарю. Надеюсь, мне не придется получить слишком много таких конвертов.

Линдберг налил себе еще один стакан апельсинового сока.

– Ну что, имела смысл ваша поездка к этому предсказателю судьбы?

– Я в этом не уверен.

– То же сказал Генри.

– Я хочу, чтобы федералы выяснили для меня кое-что. У вас есть номер, по которому можно позвонить агенту Уилсону в Нью-Йорк?

– Да, – ответил Линдберг и достал небольшую черную записную книжку. Он продиктовал мне номер, и я записал его в свой блокнот.

Потом Линдберг допил свой сок, улыбнулся своей застенчивой улыбкой, махнул мне на прощанье рукой и оставил меня наедине с мрачной Элси Уэйтли и приготовленным ею завтраком. Яйца, получились сухими, а гренки – темными. Я уже заканчивал завтракать, когда в кухню вошла Бетти Гау, чтобы выпить чашку кофе.

Выглядела она как всегда великолепно; на ней было нарядное темно-зеленое платье в мелкий белый горошек с белым воротником. Она с беспокойством взглянула на меня и, взяв чашку с кофе, направилась обратно в комнату для слуг. Я обратился к ней:

– Можно вас на минутку, мисс Гау?

Она заколебалась, на лице ее появилась испуганная улыбка, она неуверенно подошла ко мне и села.

– Простите, Элси, – проговорил я дружелюбно, словно государственный деятель в год выборов, – можно попросить вас приготовить мне чашку кофе?

– Да, сэр, – без энтузиазма отозвалась она.

– У вас есть сливки и сахар, Элси? – спросила Бетти.

Элси холодно кивнула.

– Как вы все это переносите, мисс Гау? – спросил я.

– Все это довольно неприятно, мистер Геллер.

– Зовите меня Нейтом.

– Хорошо.

Она не предложила мне называть ее Бетти.

Элси принесла мне кофе, а Бетти сливки и сахар. Обычно я пью кофе без добавок, но на этот раз, по примеру собеседницы, подмешал себе немного сахара и сливок. Мы с ней уже пробовали кофе Элси.

– Я слышал, что сегодня сюда должен заехать ваш приятель, Ред Джонсон, – сказал я.

– Я бы не стала в данном случае употреблять слово «заехать».

– Его не арестовали.

– Но он находится под стражей. – Она добавила себе еще сахара, помешала кофе, глядя в мутную жидкость.

– Надеюсь, вы не против того, чтобы немного поговорить со мной?

Она улыбнулась натянутой, саркастичной улыбкой.

– Разве у меня есть выбор?

– Ну, разумеется. Вы свободная, белая, и вам уже есть двадцать один год... только двадцать один. И полковник Линдберг попросил меня помочь разобраться с этим делом. Конечно, он отправил бы меня отсюда следующим же поездом, если бы узнал, что я игнорирую его просьбу не беспокоить слуг вопросами.

– Мне показалось, – сказала она, – что единственное, что нужно полковнику, – это вернуть сына. В настоящее время у него нет желания преследовать преступников.

– Я полагаю, вы правы. Но я коп, мисс Гау. Я хочу попытаться понять, что произошло в ту ночь.

Она отпила кофе, глядя в сторону от меня холодными, немигающими и слегка воспаленными глазами.

– Вы говорили с Редом Джонсоном по телефону, не так ли? – сказал я. – В ту ночь, когда произошло похищение.

Она кивнула.

– Он позвонил мне около половины девятого. Перед отъездом в Хоупуэлл я пыталась дозвониться до Реда по телефону, но не смогла – его не было дома. Поэтому я попросила передать ему, чтобы он позвонил мне в Хоупуэлл вечером.

– И он позвонил?

– Да. В тот вечер мы собирались встретиться, и когда он позвонил, я объяснила ему, почему меня не оказалось в доме Морроу. Я сказала ему... сказала, что ребенок простудился.

– Вы давно знакомы с Джонсоном? Когда вы встретились с ним?

– Я познакомилась с ним прошлым летом. Он был матросом на палубе «Рейнарда», яхты Ламонта.

– Яхта Ламонта?

– Томас В. Ламонт. Он и покойный мистер Морроу вместе работали в фирме «Джон Пиерпонт Морган и компания». Кажется, это была банкирская контора. Прошлым летом, а если точнее, в августе, эта яхта бросила якорь у берега Норт-Хейвена, штат Мэн, где семейство Морроу имеет дачу. Я поехала туда с миссис Линдберг и ребенком. Ред обычно играл в карты с шоферами Морроу. Один из них познакомил нас, и мы подружились. Потом, когда сезон закончился, яхта пришвартовалась на Гудзоне возле скал Пэлисэдз, что позволило нам продолжать встречаться друг с другом.

– У вас были серьезные намерения, мисс Гау?

Она пожала плечами и сделала глоток кофе.

– Мы встречались довольно часто. Катались на лодке, ходили в кино, на танцы – недалеко находился парк отдыха «Пэлисэдз».

– Вы были помолвлены?

– Нет. Мне нравится Ред, мистер Геллер. У него доброе сердце. Я не думаю, что он способен принять участие в таком деле. Я знаю, есть люди, которые думают, что он... использовал меня, чтобы получить информацию. Я просто не верю в это.

– Вы кому симпатизируете больше, мисс Гау Линдбергам или Реду Джонсону?

Губы ее чуть скривились в улыбке.

– Извините, но кто, по-вашему, сказал полицейским, где можно найти Реда?

Она встала и направилась в комнату для слуг, я последовал за ней.

– Спасибо, что пожертвовали для меня своим временем, мисс Гау, – сказал я.

Она не подняла на меня глаз и не ответила, с отсутствующим видом листая журнал о кино.

Я вышел.

В гараже, где находился командный пункт, царил все тот же первозданный хаос: полицейские просматривали почту, груды которой валялись у одной стены. На пороге меня встретил инспектор Уэлч, упрямый пузатый коп, с которым мы повздорили в день моего приезда.

– Ты еще здесь? – спросил он.

– Вроде бы. Где Шварцкопф?

– Он для тебя полковник Шварцкопф, сынок.

– Называй сынком его, приятель.

Я проскользнул мимо него. Шварцкопф стоял, наклонившись над коммутатором, и разговаривал с дежурившим на нем полицейским.

– О! – воскликнул он, заметив меня. – Геллер!

Он, кажется, был рад увидеть меня.

– Есть какие-нибудь новости с фронта?

– С минуту на минуту здесь должен появиться Ред Джонсон. Вы хотите присутствовать при его допросе?

– Да, спасибо, – сказал я, сознавая, что он не предложил бы мне этого, если бы его не попросил Линдберг. – Скажите мне, полковник, есть... какие-нибудь основания считать, что существует связь между этим делом и Нью-Хейвеном, штат Коннектикут?

Мне показалось, он удивился.

– Разумеется, да.

Пришла моя очередь удивляться.

– Я не шучу, – сказал я.

– А почему вы спросили, Геллер?

– Тот экстрасенс из Виргинии-Бич упомянул Нью-Хейвен.

Он явно потерял часть интереса к разговору, но сказал:

– Несколько рабочих, которые строили этот дом, были из Нью-Хейвена. Их допросили одними из первых. Детектив Геллер, я понимаю, что вы невысокого мнения о полиции штата Нью-Джерси, но мы проводили и продолжаем проводить первоклассное расследование. В течение первых сорока восьми часов после преступления мы допросили триста двадцать человек в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Коннектикуте.

– Это очень много. Я не знал, что у нас столько людских ресурсов.

– Мы работали и продолжаем работать на пределе возможностей.

– Кого вы допрашивали?

– Прислугу Линдбергов и Морроу, соседей, рассыльных, плотников и разных рабочих, участвовавших в строительстве этого дома... Мы поработали очень основательно.

– Да, похоже, что так. Кстати, полковник, я могу отсюда позвонить?

– Конечно.

Он подошел к столу с телефонами, вокруг которого толпились полицейские, и очистил для меня место. Постоял, пока не понял, что я не буду звонить при нем.

Я позвонил по номеру, который мне дал Линдберг, и сразу услышал голос агента Фрэнка Уилсона из министерства финансов.

– Что у вас нового, Геллер?

– Мы собираемся беседовать с Редом Джонсоном.

– Это с тем норвежским моряком? Я слышал, в его машине нашли бутылку из-под молока.

– Правильно. Вы уже занялись его проверкой?

– Мы – нет, но я слышал, что ребята Гувера выясняют его иммиграционный статус.

– Неплохая идея. Хотите получить выход на версию?

– Почему бы и нет? Шварцкопф не оказывает нам никакой помощи – это я уверенно могу сказать.

– Вы уже разыскали человека Капоне – Боба Конроя?

– Нет.

– Вы говорили, свидетель утверждал, что Кон-рой в ту ночь находился в Нью-Хейвене, Коннектикут, так?

– Верно.

– Оказывается, этот дом строили рабочие из Нью-Хейвена. Шварцкопф даже послал туда своих копов для крупномасштабного расследования.

– Это интересно.

– И еще – это только догадка, и я буду вам признателен, если вы не станете спрашивать о моем источнике... Попробуйте разыскать в Нью-Хейвене Адамс-стрит и/или Шартен-стрит. И может быть – район города под названием Кордова.

На другом конце наступило молчание – он записывал мои сведения.

– О'кей, – сказал я.

– Что-нибудь еще?

– Если вы выясните что-нибудь, позвоните сюда и скажите, когда мне позвонить. Мне передадут. Если там есть Адамс-стрит или Шартен-стрит, то я сообщу вам другие подробности.

– Согласен. Я благодарен вам за сотрудничество, Геллер.

– О'кей, агент Уилсон.

– Зовите меня Фрэнк.

– О'кей, Фрэнк. Мне пригодится приятель из Налогового управления.

– Вы только присматривайте там за Шварцкопфом. Он чистой воды дилетант. Пусть вас не смущает его военная выправка. После окончания Вест-Пойнта, до того как он попал в полицию, он некоторое время проработал дежурным администратором универсального магазина.

– Впечатляющая карьера.

– Он сроду не патрулировал и за всю жизнь не арестовал ни одного преступника. Он взялся за то, что ему не по силам.

– Что ж, если он и это дело провалит, я брошу в него чем-нибудь тяжелым.

– Вот это правильно, – сказал Уилсон.

Положив трубку, я подошел к Шварцкопфу, который беседовал с круглоголовым Уэлчем.

– Наш бродячий моряк еще не появился? – спросил я.

– Да, – сказал Шварцкопф, – он прибыл.

– Вы шутите?

– Вы заметили будку подрядчика сразу за воротами?

Эту будку полицейские использовали в качестве сторожевого поста, чтобы не пропускать газетчиков и туристов.

– Конечно, – ответил я.

– Мы будем допрашивать его там.

– То есть подальше от дома и полковника Линдберга?

– Правильно. – Шварцкопф указал на инспектора Уэлча. – Я хочу, ребята, чтобы вы поладили. Я не терплю вражды между моими людьми.

Итак, я уже стал его человеком. Значит, полковник Линдберг действительно затягивает гайки.

– Я не обижаюсь, – сказал я и протянул руку Уэлчу.

Мы пожали руки, обменялись неискренними улыбками и пошли за Щварцкопфом к патрульной машине. Полицейский подвез нас к обветшалой будке, которая была ненамного больше уборной во дворе. Человека, сидящего на стуле с прямой спинкой, охраняли двое полицейских. Полицейские выглядели весьма элегантно, человек на стуле – нет. Было холодно, у всех изо рта шел пар.

Крупный, с лицом, покрытым веснушками, и темными, красновато-каштановыми, похожими на мои, волосами, моряк Бетти Гау выглядел усталым и измотанным; ему было чуть больше двадцати, и он был красив грубоватой красотой. Его светло-синяя рабочая рубашка и темно-синие брюки были помяты – видимо, он спал в них.

– Хартфордская полиция передала вас нам, Джонсон, – сказал Шварцкопф, встав перед подозреваемым, словно регулировщик дорожного движения. – Вы знаете, почему вы здесь?

– Я ничего не знаю о похищении ребенка Линдбергов. – У него был сильный, довольно мелодичный акцент – то ли шведский, то ли норвежский.

– Вам придется доказать это, – сказал Уэлч, ткнув его в грудь пальцем.

– Расскажите нам, где вы были, – сказал Шварцкопф, – и что делали ночью первого марта этого гола.

Джонсон тяжело вздохнул.

– О'кей. В ночь похищения около восьми часов я встретился со своим другом Йоханнесом Юнгом.

– Кто такой этот Юнг?

– Он живет в Энглвуде. Он муж швеи в доме Морроу. Мы с ним немного поездили на моей машине – примерно до четверти девятого, потом я позвонил сюда и попросил к телефону Бетти.

– Как вы узнали, что она здесь?

– На вторник у нас с Бетти была назначена встреча, но я позвонил раньше и узнал, что вечером во вторник Бетти не будет в Энглвуде. Ребенок простудился. Ребенок Линдбергов, и они решили не возить его из дома в дом.

– Значит, вы звонили Бетти Гау?

– Да. Она спросила, зачем я звоню. Я сказал: я просто решил позвонить тебе и сказать, что мне жаль, что я не увижу тебя сегодня вечером. Она говорит: я поняла. Я спрашиваю ее: как ребенок? Она говорит: я думаю, он скоро поправится. Я говорю: а когда ты вернешься? Она говорит: я не знаю; пожалуйста, не звони мне сюда больше – им это может не понравиться. Она положила трубку, и я положил трубку, – он пожал плечами.

– Чем вы занимались потом?

– Юнг и я, мы поехали в театр «Плаза» в Энглвуде, чтобы посмотреть кино. Когда кино кончилось, мы пошли в кафе-мороженое и съели по пломбиру с орехами и шоколадом. Потом я поехал домой в свой пансион.

Этот парень разговаривал, как закоренелый преступник, это точно.

– Во сколько вы вернулись домой?

– Где-то около полуночи.

Казалось, Шварцкопф озадачен откровенностью подозреваемого. Он посмотрел на Уэлча, который сказал:

– Вы не против, если я займусь им?

Я знал, что это означало, – рулетку с резиновым шлангом. Поэтому я сказал:

– Извините меня, полковник. Можно мне задать мистеру Джонсону несколько вопросов?

Шварцкопф ответил довольно холодно:

– Конечно. Джонсон, это детектив Геллер из чикагской полиции.

– Привет, Ред, – сказал я.

– Хеллоу.

– Вы курите?

– Да.

Я взглянул на Уэлча:

– Дайте ему закурить, пожалуйста.

Уэлч достал свою пачку «Кэмэла» и неохотно помог моряку прикурить. Парень жадно стал затягиваться дымом.

Я стоял и молчал, позволив ему накуриться и расслабиться.

Потом я сказал:

– Сколько денег вы потратили на тот междугородный телефонный разговор, Ред?

– Простите?

– Вы звонили с общественного телефона?

– Да.

– Из Энглвуда в Хоупуэлл? Сколько денег вы опустили в телефон-автомат?

– Тридцать пять центов.

Я посмотрел на Уэлча, который стоял, словно пожарный гидрант, и сделал движение пальцем, напоминающее движение ручки по бумаге. Он несколько мгновений тупо смотрел на меня, потом кивнул, вытащил записную книжку и начал записывать слова Джонсона.

– Какой фильм вы смотрели, Ред?

– Мы посмотрели два фильма. Я не помню названий. Извините.

– Кто участвовал в первом фильме? О чем он?

– О, веселый фильм. Про двух парней, толстого и худого.

– "Лорел и Харди"?

Он энергично закивал головой.

– Ну а второй фильм?

– Про боксера и маленького мальчика. Грустный фильм.

Я посмотрел на Уэлча.

– "Чемпион"?

Уэлч ухмыльнулся и записал.

– Вы помните, где находится это кафе-мороженое?

Джонсон кивнул и одним духом выпалил адрес. Уэлч добросовестно записал и его.

– А что вы можете сказать о бутылке из-под молока, которую нашли в вашей машине?

Он пожал плечами.

– А что вы хотите узнать?

– Почему она лежала там?

– Наверно, я забыл ее выбросить.

– Где вы ее взяли?

– Я купил бутылку молока по дороге в Хартфорд. В среду утром.

– Где?

– Я точно не помню. Наверно, где-нибудь на дороге недалеко от Энглвуда.

– Зачем вам понадобилось купить молоко? Я почему-то думал, что вы употребляете более крепкие напитки, Ред?

– Нет, нет. У меня больной желудок. Врач посоветовал мне пить много молока.

– Какой врач?

– Врач семьи Морроу в Энглвуде. Я забыл его имя.

В этот момент вмешался Уэлч:

– Послушай, Джонсон, где находится этот ребенок?

– Упаси Боже, я не знаю. Мне ничего неизвестно о ребенке!

– Ты хорошо знаешь Бетти Гау? – упорствовал Уэлч.

– Пожалуй, так можно сказать.

– Где ты познакомился с ней?

– В штате Мэн больше года назад.

– Как это произошло?

– Ну, я работал на мистера Ламонта, и его имение находилось рядом с дачей Морроу.

– Когда ты последний раз видел Бетти?

– В воскресенье. Нет, в понедельник вечером.

Уэлч подтолкнул его рукой.

– Так в воскресенье или в понедельник?

– Ив воскресенье и в понедельник. – Джонсон сморщился от боли.

– Где ты с ней встречался?

– В Энглвуде.

Уэлч схватил его за рубашку и сжал ее в кулаке.

– Почему ты звонил ей и спрашивал о ребенке в ночь похищения?

– Потому что из-за этого ребенка не состоялось наше свидание! Разумеется, я спросил о ребенке.

– Ты когда-нибудь был в доме Линдбергов?

– Да.

– Сколько раз?

– Думаю, два... или три раза.

– Когда ты в последний раз был здесь?

– Кажется, две недели назад.

– Ты хорошо знаешь расположение комнат в этом доме?

– Думаю, что да.

– Когда-нибудь заходил в детскую?

– Нет, никогда.

– Когда-нибудь поднимался на второй этаж?

– Да, в комнату Бетти. После работы ей можно принимать гостей там.

– Эта комната далеко от детской?

– Кажется, они расположены рядом.

Джонсон отвечал на сыплющиеся на него вопросы, почти не раздумывая – моряк сумел не потерять самообладания.

Уэлч отпустил рубашку моряка, повернулся к Шварцкопфу и сказал негромко:

– Выйдите отсюда. Оставьте нас с ним наедине, и я вышибу из него правду.

Шварцкопф кивнул – его это устраивало.

– Полковник, – сказал я. – Инспектор... давайте выйдем на минутку. Мне нужно сказать вам кое-что, ребята.

Мы вышли из будки. Рядом были каменная стена и ворота, за которыми, словно муравьи, беспорядочно двигались толпы репортеров. Им ужасно хотелось знать, что происходит в нашей прославленной будке.

– К чему сейчас выбивать из него признание? – спросил я. – Во-первых, он моряк и, видимо, довольно крепкий. Его трудно будет заставить в чем-нибудь признаться, не нанеся побоев, которые будут заметны посторонним.

Уэлч ощетинился:

– Ты что, вздумал учить нас, как вести нашу работу?

– Боже упаси. Я убежден, что там, где нужно выбивать бесполезное признание из подозреваемого, который невиновен, вы человек незаменимый.

– Пошел ты, Геллер!

– Взаимно, Уэлч. Полковник, почему бы вам не проверить алиби Реда Джонсона, прежде чем ваш инспектор не начнет колошматить резиновым шлангом по его шведскому черепу?

– Он норвежец, – сказал Шварцкопф, но сам задумался. – Если все эти факты подтвердятся – стоимость междугородного разговора, фильмы, которые, как он утверждает, шли в кинотеатре, кафе-мороженое и то, что врач прописал ему молоко, – то окажется, что в руках у нас невиновный человек.

– Вы правы, – сказал я. – И это будет очень печально, потому что его разговор мне очень напоминает эти чертовы письма о выкупе.