Натан Геллер (№4) - Неоновый мираж

Закончили свое выступление стройные темнокожие танцовщицы-красотки в юбочках из разноцветных перьев. Затем настала очередь певца по имени Лэрри Стил, за ним выступил известный комик, он снимался в фильмах вместе с Абботом и Костелло.

Представление шло своим ходом, мы решали, где нам поесть, – здесь или где-либо еще, и тут наконец появился «Пит-Двухстволка», в двубортном коричневом с отливом пиджаке, застегнутом на все пуговицы, под которым выпирал по крайней мере один из его револьверов. Под руку он вел молодую симпатичную довольно светлокожую негритянку. На ней было ярко-желтое платье, которое подчеркивало ее фигуру; когда она вошла в полутемный зал, мне даже показалось, что от нее исходят солнечные лучи. У меня было впечатление, что я где-то ее видел, только не мог припомнить где.

Пит представил ее нам. Ее звали Реба Джонсон. Я пожал ее маленькую, гладкую руку.

– Ты выглядишь вполне сносно для парня, который провел полдня в участке, – заметил Пит, ухмыляясь.

– Я был там не больше часа, – сказал я. – Но мне действительно показалось, что я провел в камере как минимум полдня. Хорошо, что ты заглянул в полицейский участок. Ты встречался со своими свидетелями?

– Да. Если бы День Бада Биллихенса завершился пикником, как обычно, я бы, возможно, там задержался.

Мне совсем не хотелось возвращаться ко всему, что было связано с этим чертовым Днем Бада Биллихенса, и я спросил:

– Ты показал им фотографии подозреваемых? Он кивнул:

– В той дюжине, что принес Друри, были также фото Финкеля и Леонарда. Они оба указали на них.

– Оба? Ты говорил, что у тебя четверо свидетелей.

– Я этого парня, продавца газет, так и не нашел; я сегодня встречаюсь с другим свидетелем – Тедом Джонсом в клубе «Де Лиза», примерно через час. У меня никаких сомнений нет, что Финкель и Леонард были теми двумя в белых рубашках с винтовками, в том зеленом грузовике. Это факт.

– Интересно, поймал ли их Друри или еще нет.

– Не думаю, – сказал Джефферсон.

– Молочная королева! – воскликнул я, прищелкнув пальцами.

– Что? – спросила Пегги.

Я указал на Ребу, которая улыбалась, глядя на нас.

– Вы были сегодня на той двигавшейся платформе?

Она еще шире улыбнулась и кивнула.

– И что это значит? – спросила Пегги.

– Ничего, – ответил я. – Это лишний раз доказывает, что мир тесен.

– Да, – сказал Джефферсон. – Но этот город большой. И Финкель с Леонардом забились в какой-нибудь его самый темный угол.

– Я надеюсь, с твоими свидетелями все будет в порядке, Пит, потому что я ничего не смогу выдвинуть против этих двоих: я имею в виду попытку покушения в больнице.

Пегги схватила меня за руку:

– Почему ты так говоришь? Ты же сказал мне, что теперь они у тебя в руках!

– Да, сказал. Но к тому времени, когда я вернулся в больницу, их машины там уже не было, как и пистолетов, которые я у них забрал.

– Неужели там не было ни одного свидетеля?

– Ну почему же. С десяток придурков, а может, и больше! – Я глотнул из своего бокала и откинулся на спинку стула. – Никакой обвинитель даже разговаривать со мной не захочет. А тот полицейский, который оставил свой пост у запасного выхода, утверждает, что где-то что-то слопал и поэтому был вынужден через каждые пять минут бегать на толчок. Прошу извинить меня, леди.

– Ты, наверное, должен был немного... того, потолковать с этим больным копом? – сказал Джефферсон с ухмылкой.

– Не думаю, что мне нужно об этом беспокоиться. Я попросил Друри убрать его из больницы, и, возможно, Билл как следует разберется с ним. Лично я не люблю кормить копов серебряным карасем.

– Кормить серебряным карасем? – спросила Реба.

– Он хочет сказать, обработать кого-нибудь резиновой дубинкой, – разъяснила Пегги.

– Откуда ты знаешь, что это означает? – спросил я, несколько удивленный.

– Я не вчера родилась, – ответила она со скромной улыбкой.

– Иногда мне кажется, что ты родилась не в нашем столетии, – заметил я.

– Кроме того, я знаю, что ты никогда не используешь резиновую дубинку, – сказала Пегги.

Джефферсон лишь ухмыльнулся на это и попытался жестами привлечь внимание официантки, чтобы заказать какую-нибудь выпивку. Я предложил отправиться в клуб «Де Лиза», где выпивка была дешевле и где должен был вскоре появиться Тед Джонс.

Клуб «Де Лиза» на Саут-Сайде среди подобных клубов для белых и черных был настоящим долгожителем. Когда его помещение сгорело, хозяин клуба Майк Де Лиза просто перенес его на другую сторону Стейт-стрит. У меня всегда вызывают подозрение рестораны или ночные клубы, которые горят и тут же отстраиваются вновь. Но ни одна страховая компания не просила меня расследовать причину пожара в «Де Лиза», поэтому я и не стал совать в это дело свой нос. Как бы то ни было, я мог заказать себе здесь всего за шестьдесят пять центов виски с содовой и льдом, что, кстати, и делали большинство посетителей, среди которых преобладали чернокожие. Зал клуба был огромным, как трамвайное депо. Потолок здесь был низким, облицованным кафельной плиткой. Свет был приглушенным, как и в других ночных клубах, но здесь это было необходимо, чтобы скрыть трещины и подтеки в потолке и стенах.

Де Лиза, хозяин заведения, белый коротышка с невыразительным лицом, лично пожимал руку каждому мужчине, входившему в клуб, независимо от его расы. Говорили, что он был приятелем Капоне. Это производило впечатление на гостей города.

– Давно не видел вас у себя, – сказал Де Лиза. На нем был темный костюм и красный галстук-бабочка.

– Я никак не ожидал, что вы меня запомните, Майк.

– Любой, кто сидит за столом мистера Нитти, заслуживает того, чтобы его запомнили.

– Многие из тех, кто сидел за столом мистера Нитти, уже мертвы. У вас найдется столик для четырех живых? Я знаю, что по субботам ваш клуб переполнен...

– У меня есть столик, заказанный для Серителлы. Но он задерживается уже на целый час.

– Серителла? – Это было то, что нужно. – Хорошо. Посадите нас за его стол и, если он придет, направьте его к нам. Мы старые приятели.

Я протянул руку Де Лизе, и он с вежливой улыбкой пожал ее.

– Только не надо чаевых, мистер Геллер. Я не приму их от человека, знакомого с Фрэнком Нитти и «Питом-Двухстволкой» – Джефферсоном.

Он родился в Чикаго, где не принято возвращать деньги назад.

– Майк, – сказал Джефферсон, взяв за плечо коротышку, пока он вел нас к нашему столику, – если меня будет спрашивать парень по имени Тед Джонс, пришли его к нам.

– Конечно, мистер Джефферсон.

Сидя за круглым столиком, мы наблюдали за развернувшимся перед нашими глазами шоу. Под оркестровую музыку стройная темнокожая милашка по имени Виола Кемп пела и исполняла танцевальные номера, демонстрируя гибкость своей фигуры. Я мысленно сравнил ее с соленым крендельком. Потом парень по имени Гарольд Кинг с завязанными глазами катался на роликовых коньках на маленьком круглом столике. Это было захватывающее зрелище. Наконец группа красоток в балетных пачках под джазовую музыку изобразила танец-пародию на классический балет. Это было тоже довольно интересно.

Официантки здесь также были весьма недурны собой, хотя вместо ожидаемых легких символических одежд на них были простые белые блузки и голубые юбки. Одна из них принесла нам местное фирменное блюдо – бифштекс с обильным соусом и мелко нарезанными огурцами – всего лишь за четыре бакса. В какой-то момент я даже подумал, почему я не приходил в Бронзевилль чаще, но первое же резкое движение, отозвавшееся болью во всем теле, напомнило мне почему.

Де Лиза вел к нашему столику полнолицего белого джентльмена лет пятидесяти. Под руку он держал красивую молодую женщину – я бы назвал ее девушкой: косметика и платье с глубоким вырезом делали ее более взрослой.

Полнощекий круглолицый джентльмен – который джентльменом как таковым никогда не был – был одет в хорошо сшитый темный костюм, который сочетался с красно-бело-голубым полосатым галстуком. На нем были очки в металлической оправе с толстыми линзами, за которыми моргали круглые, как у совы, глаза. У него был маленький подбородок, большой нос и лысеющая голова.

Де Лиза показывал ему жестом на нас – его «друзей», которые ждали «сенатора» за столиком. Но стоило Серителле приблизиться к нам, как его лицо вытянулось от изумления. Рядом неистовствовал джаз-банд, создавая соответствующее музыкальное сопровождение нашей встрече.

Серителла был доверенным человеком Аль Капоне с конца 20-х годов; вращаясь в политических кругах, он помогал гангстерам обделывать свои сомнительные делишки. В свое время он был назначен коррумпированной администрацией города во главе с Биллом Томпсоном инспектором мер и весов и, находясь на этом посту, вступил в сговор с торговцами, обвешивающими покупателей. Позже, сам того не желая, он стал причиной поражения мэра Томпсона на выборах, место которого занял Антон Сермак.

Серителла вместе со своим заместителем, человеком Нитти, был обвинен в присвоении пожертвований в пользу бедных во время рождественских праздников. Это вызвало скандал, закрыть глаза на который не смогла даже чикагская администрация.

Тем не менее Дэн, при поддержке Капоне, сумел продержаться около двадцати лет в законодательных органах штата Иллинойс. Глава профсоюза продавцов газет, что объясняет его знакомство с Рэйгеном, когда-то занимавшимся распространением газетной продукции, Серителла был своеобразным символом города.

Прежде чем наш выдающийся гость успел дать деру, я поднялся, жестом показал на два свободных стула и сказал:

– Дэн! Рад тебя видеть. Присоединяйся к нам. Пегги посмотрела на меня так, словно я был сумасшедшим. Такого выражения лица я у нее прежде не видел.

Серителла, слегка замешкавшись, что-то прошептал своей симпатичной спутнице, подошел вместе с ней ближе к столу, но садиться не стал.

– Геллер, – сказал он. Его голос был высоким и хриплым. – Я знаю, ты, может быть, мне не поверишь, но я друг Джима Рэйгена. Я не имею никакого отношения к тому, что с ним произошло.

– Возможно. Садись, садись, Дэн!

Он, чуть подумав, сделал еще один шаг к нашему столу и пододвинул стул своей спутнице; она села, он – рядом с ней.

– Мы пришли сюда совсем ненадолго. А это моя протеже, мисс Рейнольдс; она занимается шоу-бизнесом, и я подумал, что ей понравится в одном из этих ночных клубов. – Он перевел взгляд на Пэгги. – Мисс Хоган, вы сегодня отлично выглядите.

Пегги ничего не ответила. Она была взбешена моей учтивостью по отношению к Серителле и сидела, сложив руки на груди, и глядела, не отрываясь, на эстраду, где сейчас толпились любители потанцевать под джазовую музыку. Пит откинулся на спинку стула и с легким удивлением наблюдал за мной и Серителлой. Реба, для которой наш разговор был совершенно не понятен, также смотрела на танцевавших, но без тех бешеных огоньков в глазах, что были у Пегги.

– Мы не видели вас в больнице, Дэн, – сказал я.

– Я... я не хотел лишний раз беспокоить Джима. Я послал ему цветы.

– О, и они были великолепны. Они для Джима много значили.

– Я рад слышать это.

– Он сказал мне, чтобы я спустил их в унитаз. Пегги искоса взглянула на меня, не поворачивая головы. Ее лицо уже не было таким сердитым. Серителла смутился.

– Я шучу, Дэн. Он отдал их санитарке и сказал, чтобы она отнесла их самому достойному пациенту в соседней благотворительной клинике.

– Мне очень неприятно слышать, что Джим думает обо мне плохо. Я прошел через тест на детекторе лжи; результаты ты знаешь.

– Да, я слышал, какие там были вопросы. «Стрелял ли ты в Джима Рэйгена?» Как будто кто-нибудь всерьез может представить тебя в роли наемного убийцы. Или: «Когда ты в последний раз видел Аль Капоне?» Чушь.

– Но это действительно так. Я не видел Капоне уже много лет.

– Неужели? Да ведь он отошел от дел в Синдикате еще во время сухого закона.

Он поправил галстук и попытался придать лицу выражение благородного возмущения, но без каких-либо видимых успехов.

– Как бы то ни было, но Джим, кажется, считает, что Аль все еще занимается общим руководством. Именно об этом он заявил прокурору штата.

– Он сказал прокурору, что Синдикат, созданный Капоне, пытается разделаться с ним. Я думаю, ты и сам, черт возьми, понимаешь, что между Аль Капоне и Синдикатом, который он давно покинул, есть некоторая разница.

– Да, это так, я полагаю. Но ведь Джим упоминал Капоне...

– Джим говорил лишь то, что могло послужить своего рода предупреждением для Гузика, но не более того. Ты же знаешь об этом. Джим познакомил тебя со своими письменными заявлениями, сделанными под присягой.

Серителла кивнул, мигая своими совиными глазами.

– Эти его показания могут произвести много шума. Джиму лучше сжечь их. Мне так кажется.

– Я думаю, что Джим будет готов вступить в переговоры.

– Почему ты говоришь об этом мне?

– Я не хотел бы контактировать с Гузиком лично. Все эти встречи с парнями из уголовного мира не очень хорошо отражаются на моем личном досье в ФБР.

Я Бог знает сколько раз уже фигурировал в донесениях его агентов. Они даже пытались всучить мне повестку в суд по этому поводу. Между тем ты ведь своего рода посредник, Дэн. Все об этом знают. Поэтому сделай то, что у тебя хорошо получается. Передай послание.

– Что именно?

– Я уже сказал: Джим, возможно, будет готов начать переговоры. Но ему кое-что нужно.

– Что?

– Доказательства, что Гузик не имеет отношения к тому, что произошло в понедельник.

– Но ведь это был Сигел. Это всем известно.

– Даже тебе, Дэн? Который делает все возможное, чтобы знать как можно меньше? В том случае, если вдруг придется отвечать на какие-нибудь каверзные вопросы на детекторе лжи? Ты имеешь дело с этими людьми ежедневно, но ты ведешь себя подобно той жене, чей муж жулик, и она старается закрывать на это глаза, не знать об этом. Верить всему, что бы он ей ни наговорил, лишь бы без волнений принимать денежки, которые он ей приносит.

Серителла обиженно поджал губы и успокаивающе похлопал по руке свою белокурую спутницу, которая смотрела на нас широко раскрытыми глазами.

– Ты очень неприятный человек. Геллер, – сказал он.

– Я знаю об этом и сам порой не люблю быть в одной компании с самим собой. Что ты знаешь о Дэвиде Финкеле и Джозефе Леонарде?

Он пожал плечами, заерзав на стуле:

– Они, кажется, букмекеры, не так ли? С Вест-Сайда?

– Да. Как ты думаешь, они связаны с Гузиком?

– Помилуй, откуда я могу знать?

– Это именно они стреляли в твоего друга Джима Рэйгена. Разве это тебя не коробит, Дэн?

Он кивнул, прищурил свои совиные глаза, пытаясь изобразить на лице возмущение, и сказал:

– Ужасно! Полиция должна арестовать их.

– Это прекрасная идея, Дэн. Я поделюсь ею с Биллом Друри; он наверняка подумает о твоем предложении. Насколько мне известно, Финкель и Леонард скрылись. Было бы хорошо, если бы они остались живыми.

Серителла медленно кивнул:

– Ты имеешь в виду то, что, если они объявятся и во время допроса... ничего не упомянут о Гузике... а, возможно, упомянут о ком-либо другом, это сможет убедить Джима в том, что Гузик действительно настроен на деловые переговоры.

– Для парня, который стремится знать как можно меньше, – сказал я, – ты достаточно сообразителен, Дэн.

Серителла поднялся, помог выйти из-за стола своей протеже, взял ее под руку и сказал мне:

– Я попробую сделать то, о чем ты просишь. Затем он улыбнулся и кивнул всем остальным, включая Пегги, которая широко улыбнулась ему в ответ, хотя глаза ее оставались холодными. Но они уже не были такими, когда она посмотрела на меня.

– Неплохая работа, старик, – сказал Пит с улыбкой до ушей. Он развалился на стуле, скрестив на груди руки. – Ты сыграл хорошую партию с этим мастером сомнительных афер.

– Мне, может быть, следовало быть с ним чуточку построже, – сказал я. – Он хорек. Но он влиятельный хорек. С другой стороны, его покровители из уголовного мира смотрят на него «сверху вниз». К человеку, подобному Серителле, парни из Синдиката относятся снисходительно, его терпят, но не любят, тем более не уважают. Думаю, я обращался с ним так, как с ним обращаются его боссы.

– Ты проделал свою работу отлично.

– Благодарю. – Я обвел глазами зал. – Мне кажется, сегодня твой свидетель так и не покажется.

– Он должен прийти, – сказал Пит. – Тед Джонс вряд ли откажется пропустить пару рюмок в клубе «Де Лиза». Еще нет и двенадцати часов. Он обязательно появится.

– Хорошо, – сказал я, поднимаясь из-за стола и пропуская вперед Пегги. – Я думаю, я оставлю его на твое попечение. Дай мне знать, как он отреагировал на фото Фенкеля и Леонарда. Он должен их узнать. А с меня на сегодня достаточно.

– Ты думаешь, Гузик сдаст этих двоих?

– Возможно. Но есть и другая возможность: их трупы могут обнаружить в какой-нибудь канаве, особенно если Гузик все же нанял их. Тебе двенадцати хватит на все про все?

Пит сказал, что вполне, и я передал ему двенадцать долларов – плату за нашу с Пегги еду и выпивку. Это было совсем не дорого. Тем более, что мне не пришлось платить за выступление той красотки, которая изгибалась кренделем.

– Нат, – сказала мне Пег, когда мы уже лежали в постели. – Я хочу поблагодарить тебя.

– Это я должен благодарить тебя.

Она улыбнулась:

– Не за это, дурачок. А за то, что ты пытаешься сделать для дяди Джима.

– Что же я пытаюсь сделать для твоего дяди?

– Несмотря на все, что ты мне говорил, ты действительно пытаешься выяснить, кто намеревался убить его?

Я пожал плечами – попытался пожать плечами, так как лежал на боку.

– Мне это интересно – такова уж моя натура. И твой дядя прав в какой-то степени. Иметь дело с Гузиком будет легче, если мы узнаем, что это не он платил наемным убийцам.

– Что ты намерен предпринять дальше?

– Ничего. Следующего шага не будет.

– Я не могу поверить этому...

– Тебе придется, милая, потому что это правда. Друри намерен схватить этих парней, и, если все пойдет нормально, если улики против них будут серьезными, от которых не сможет отмахнуться прокуратура штата, они будут преданы суду и понесут наказание.

– А будут осуждены те, кто нанял их?

– Если только реки потекут вспять. Независимо от того, кто это сделал, Гузик или Сигел, ни один из них не предстанет перед судом.

– Почему?

– Потому что таковы правила игры. Крупные рыбины никогда в сеть не попадут; они всегда смогут разделаться с семьями или друзьями тех мелких рыбешек, которые по этой причине вынуждены принимать на себя всю ответственность. Даже если этих двух отправят на электрический стул, они все равно будут молчать и ни слова не скажут о тех, кто их послал.

Пегги, казалось, была готова расплакаться.

– Где же тогда справедливость, правосудие?

– Скажи-ка мне, ты знаешь случаи, когда правосудие вершилось до конца? Я что-то не припомню таких случаев.

Она села на кровати. Маленькая, как ребенок, она держала в руках одеяло и смотрела прямо перед собой.

– Если бы я знала, кто это сделал, я бы сама убила его.

– Это глупо.

Она посмотрела на меня сверкающими глазами:

– Это не глупо. Они пытались убить дядю Джима!

– Эй, но они и меня пытались убить. Ты, кажется, всегда упускаешь эту маленькую деталь.

Какое-то время она молчала. Я тоже. Затем, не глядя на меня, она сказала спокойным тоном:

– Я снова разговаривала с Джинни – перед тем, как она уехала из города на этой неделе.

– С Джинни? – сказал я отнюдь не спокойным тоном. – С Вирджинией Хилл? О чем вы с ней могли разговаривать?

– Мы с ней друзья. Я, думаю, имею право общаться с теми, с кем мне хочется.

– Конечно, конечно. Но только она дрянная девчонка, отбившаяся от рук. Тебе следовало бы поменьше с ней общаться.

Она помолчала, как будто что-то взвешивая, и выложила свой козырь:

– Она знает Багси Сигела. Она сказал мне об этом.

– Да?

– Она... она что-то вроде его подружки.

– Его подружка? Прекрасно. Значит, она пыталась выудить у тебя сведения о твоем дяде в тот раз...

– Возможно. Но она не знает, как я отношусь к нему. Ко всему, что случилось с ним. Как мы дружны с ним.

– Ну и что? Что из этого следует?

– Она предложила мне работу.

– Работу! Какую? Доставлять клиентам портфели, набитые деньгами, спать с сенаторами?

Она проигнорировала мои слова и сказала:

– Ей нужна секретарша.

– Для чего?

– У нее есть свой бизнес.

– Ну и где это? В Голливуде?

Она кивнула.

– Не думаешь же ты серьезно...

Она коснулась моей руки:

– Нат, подумай немного. Если я буду работать у Джинни, я могу быть ближе к этому «Багси» Сигелу. А значит, мне, возможно, удастся что-то выяснить.

– Что-нибудь выяснить? Ты что, шутишь? Или, может, ты сумасшедшая? Или ты решила стать детективом?

– Если я буду рядом с ним, я смогу узнать, какие у него планы в отношении дяди Джима.

– Это глупо. Сигел не дурак, чтобы говорить о чем-либо в присутствии племянницы того, кого он хочет убрать – предположим, что хочет убрать. Все это сумасшествие. Даже и не думай об этом.

– Джинни совсем не знает, как я отношусь к дяде. Я могу сделать вид, что мы с ним в ссоре, что его ненавижу.

– Ты что, собираешься играть в школьном спектакле? Не помышляй даже об этом. Тебе ничего не удастся сделать, ты лишь накличешь на себя беду.

– Я надеялась, что ты одобришь мою идею.

– Да, это хорошая идея для радиоспектакля. Для реальной жизни – это бред. Я ничего не хочу слышать об этом.

– Ты действительно настроен решительно против?

– Конечно.

– Тогда... тогда я не поеду.

Я ничего не сказал. Я чуть было не сказал: «Ты будешь чертовски права, если не поедешь». Вместо этого я прикоснулся к ее лицу и нежно ей улыбнулся. Она также улыбнулась мне, но чувствовалось, что она разочарована.

– Хорошая девочка, – сказал я.

Я поцеловал ее, погасил настольную лампу и накрыл ее и себя одеялом, кондиционер в отеле «Моррисон» в эту ночь работал на полную мощь. Я обнял ее.

– Я люблю тебя, девочка.

– Я люблю тебя, Нат. Очень.

Мы уже почти спали, когда зазвонил телефон. Было около двух часов ночи, и так поздно мне никто не звонил. Я подбежал к телефонному аппарату, который стоял в другой комнате. На проводе был Друри.

– Нат, – сказал он. Его голос звучал глухо. – Это началось.

– Что началось?

– Тед Джонс мертв.

– Что? А, черт...

– Его убил другой чернокожий. Пьяная ссора.

– Пит собирался встретиться с ним сегодня вечером...

– Тед так и не появился в клубе «Де Лиза». Пит отправился на место убийства. Нам будет трудно что-нибудь доказать в этом деле...

– Это может испугать других свидетелей.

Он вздохнул:

– Я знаю. А я-то думал, что эти ублюдки уже у меня в кармане.

– Что ты предпримешь?

– Я не собираюсь отступать, – сказал он, словно обиженный тем, что я мог допустить обратное, хотя у меня и в мыслях этого не было. – Я приставлю к оставшимся свидетелям охрану, пока мы не схватим Финкеля и Леонарда. Если свидетели снова укажут на них и мы получим соответствующие показания, то мы еще повоюем.

– Кто это все-таки? Гузик?

– Или Сигел, как ты сам говорил мне недавно.

– Финкель и Леонард – евреи, – сказал я, размышляя вслух. – Гузик с Сигелом тоже.

– Но Дэви и Блинки ни с тем, ни с другим особых связей не имели.

– Но в то же время они букмекеры, – заметил я, – это значит, что какие-то связи они могли иметь.

– Верно.

– Мне очень жаль, что все так вышло, Билл.

– Ничего, – сказал он усталым голосом. – Спасибо тебе за помощь, Нат. Ты хороший парень, несмотря ни на что.

– Я князь тьмы, – сказал я и повесил трубку.

– Что там случилось? – спросила Пегги.

Я повернулся к ней. Она была в коротенькой голубой ночнушке – совсем юная – и своими фиалковыми глазами встревоженно смотрела на меня.

Я передал ей наш разговор с Друри.

Ее лицо горело; она сжала кулаки:

– Они хотят замести следы? Да?

Я подошел к ней, обнял ее маленькую, хрупкую фигурку:

– Я так не думаю – я не думаю, что Билл позволит им улизнуть.

Она чуть отступила от меня. Ее лицо выражало волнение.

– Разве ты не сможешь идентифицировать их? Ты же узнал их, не так ли?

– В больнице – да, но не тогда, когда они стреляли. Я уже сделал соответствующее заявление в прокуратуре. Оно хранится там.

– А ты не можешь изменить свои показания?

– Прийти спустя неделю и сказать, что меня вдруг осенило? После того, как столкнулся с ними недалеко от больничной палаты Рэйгена? Обвинитель не станет говорить со мной на эту тему.

На ее лице появилось выражение отчаяния.

– Я хочу, чтобы ты... схватил их.

– Это тебе не Додж-Сити тысяча восемьсот восьмидесятого года. Это Чикаго тысяча девятьсот сорок шестого года, что намного хуже. И все-таки времена меняются, и я могу сделать для тебя не так уж и мало. Я думаю, ты знаешь это. Но я не могу начать отстреливать парней из Синдиката.

– У нас нет никакого правосудия, правда?

– Безусловно, это так. Тут даже не приходится говорить о соблюдении каких-либо законов вообще.

– Поэтому мы должны сами что-то предпринять.

– Нет, – сказал ей я. – У нас есть честнейший коп, у которого трое живых свидетелей. Он схватит этих подонков. А мы с тобой сейчас пойдем спать. Это все, что нам следует делать.

И мы вернулись в спальню.

В темноте она сказала:

– Если даже ему удастся упрятать их за решетку, что будет с теми, кто их нанял?

Я больше не мог говорить на эту тему.

– Девочка, – сказал я, – давай спать!

Не знаю, уснула она или нет. Я уснул, и мои сны были довольно приятными: я сидел на той самой движущейся платформе, у меня на коленях – Реба. Вернее, это была и Реба, и Пегги, и красотка из ночного клуба, которая изгибалась, словно крендель.

Я любил Пегги, но оставлял за собой право обладать во сне любой женщиной, которая мне нравилась.

Я проспал до десяти часов утра. Пегги к этому времени уже ушла. Я не придал этому особого значения. Так было не раз. Позже, в течение дня, я пытался дозвониться до нее. Я звонил ее тете, за которой она сейчас ухаживала, но мне сказали, что она не может подойти к телефону.

Наконец, в понедельник, моя секретарша, Глэдис, передала мне записку от Пег, которая все-таки позвонила в офис. Она сообщала, что «к сожалению, ей пришлось вылететь утренним рейсом в Голливуд».

Глава 11

Красивая обнаженная девушка плескалась в голубой воде бассейна, размеры которого позволяли проводить в нем Олимпийские соревнования. Если быть точным, девушка была не абсолютно голая – на голове у нее красовалась белая купальная шапочка. Она медленно, лениво двигалась в воде, на поверхности которой играли солнечные блики, слепя глаза, так что приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть девушку. Но зрелище стоило того. Была среда, вторая половина дня, я сидел у кромки бассейна во внутреннем дворике просторной виллы, выложенной из белого кирпича, в Беверли Хиллз. Ее хозяин, небольшого роста темноволосый мужчина, сидел рядом. На нем был темно-голубой шелковый халат с вышитыми инициалами – «Д. Р.». Его слегка поредевшие волосы были зачесаны назад в стиле Валентине – прическа, которую он носил с тех времен, когда был профессиональным танцором. Его глаза по-прежнему были выразительны, а сам он – привлекателен. Хотя, безусловно, годы оставили на нем своей отпечаток. Он набрал лишний вес; его подбородок несколько отяжелел, появился животик. Он сидел на складном стульчике рядом с небольшим столиком, закрытым от солнца большим, подобно шатру, зонтиком, потягивая из бокала чай со льдом, и медленно тасовал карточную колоду, с легкой улыбкой наблюдая за плавными движениями купающейся девушки. Из дома доносились звуки джазовой музыки: работал радиоприемник.

– Рад, что ты нашел время заскочить ко мне, – сказал Джордж Рафт в своей обычной бесстрастной манере.

Я чувствовал себя в своем коричневом костюме так, словно на мне была зимняя одежда. Мне хотелось расслабить галстук, снять шляпу, вообще раздеться, но я не стал этого делать, тем более, что моя рука была занята – я держал бокал с чаем со льдом, который мне вручил телохранитель Рафта – этакий увалень, передвигавшийся тяжело и неуклюже. Его звали «Киллер». Он был одет в голубую футболку и белые широкие брюки и смахивал на вышибалу из ресторана. Как бы то ни было, он оправдывал свою кличку «Киллер», по крайней мере здесь, в Калифорнии.

Я не хотел бы оставаться здесь надолго. Это место было для меня чем-то вроде заграницы. По мне, эти пальмы и виллы в испанском стиле были уместны для какой-нибудь экзотической страны, но только не для Соединенных Штатов. Здешний климат располагал лишь к безделью; я имею в виду жару и влажность.

– Мне приятно это слышать, Джорж, – сказал я. – Прошло столько времени, хотя я, конечно, надеялся, что мое имя тебе кое о чем напомнит.

Он слегка улыбнулся:

– Как я могу забыть о том времени, когда нас связывало общее дело?

Речь шла о работе, которую он однажды поручил мне. Это было в 1933 году. Правда, говоря откровенно, эту работу я выполнял не для него, а для Аль Капоне, который в то время сидел в тюрьме в Атланте. Рафт действовал лишь в качестве посредника; эту роль он исполнял в жизни так же часто, как на экране – роль крутого парня.

Ни для кого не было секретом, что Рафт в свое время был бутлегером и что его приятель – гангстер Оуни Мэдден отправил Рафта на западное побережье и с помощью своих связей помог ему начать карьеру киноактера. Итак, бывший вор-карманник Рафт стал сниматься в фильмах, выступая с танцевальными номерами. Чарльстон или чечетку он исполнял совсем недурно. При этом он по-прежнему, так сказать, «на стороне» занимался бутлегерством для своего приятеля Мэддена.