Глава 10

Такси высадило меня у «Интернейшнл Сиплейн Бейз» на Бискайском заливе, к югу от Майами, и я потащил свою дорожную сумку к тому, что могло бы показаться фешенебельным яхт-клубом с его подстриженными газонами и развевающимися вымпелами ВМФ, если бы не поток входящих и выходящих людей в синей униформе морской авиации. Вдоль дамбы толпились зеваки; некоторые из них, без сомнения, были туристами, но остальные — майамцы — тоже проводили этот солнечный день здесь, созерцая снижающиеся и взлетающие гидросамолеты, проносящиеся над самой водой. Рокот моторов, брызги вспенивавшейся воды и шум толпы на дамбе делали происходящее настоящим авиационным шоу.

Судя по информации на доске объявлений в зале ожидания, мой самолет не опаздывал. Я знал, что Нэнси де Мариньи уже улетела предыдущим рейсом, но все равно оглядывался по сторонам, выясняя, нет ли среди тридцати пассажиров тринадцатичасового «Карибиан Клиппера» леди Оукс. Похоже, нет, и я был этому рад. Не то чтобы я испытывал к ней антипатию, нет — она была умной расчетливой женщиной с развитым чувством своего превосходства над другими, которое обычно появляется у продавщицы, вышедшей замуж за большие деньги, но перспектива провести рядом с ней час в салоне самолета меня не привлекала.

Прокомпостировав свой билет и предъявив для проверки сумку, я вслед за маленьким широкоплечим мужчиной в ковбойке и твидовых штанах вышел из тоннеля на залитый солнцем причал. Я прошел за этим провинциалом в самолет, и оказалось, что его место было рядом — через салон, напротив моего. Он улыбнулся открытой улыбкой фермера или ранчера и спросил:

— В первый раз летите на Багамы?

У него оказался немного скрипучий, но все же располагающий к себе голос. Для человека, перешагнувшего за пятьдесят — об этом свидетельствовали морщины на его широком загорелом лице — у него был по-мальчишески энергичный взгляд. Глаза за золотой оправой очков щурились, когда он улыбался. Его темно-русые, седые на висках волосы были зачесаны назад.

— Во второй за две недели, — ответил я.

— Ого! Частенько летаете туда, а? По делам?

— Я лечу туда второй раз в жизни, но — да, по делам.

— Да нет, я так спросил, — сказал он, неловко улыбнувшись, и отвернулся, глядя в иллюминатор рядом с собой.

Четыре двигателя взревели, люк закрылся, самолет сдвинулся с места и заскользил по воде. С полмили пилот вел его, рассекая волны залива в ожидании благоприятного ветра, а потом самолет вздрогнул и рванулся в небо. Я взглянул в боковой иллюминатор, но ничего не увидел: с лицевой стороны он был забрызган водой.

В салоне находились в основном мужчины, с виду — бизнесмены. Я наклонился через проход и сказал провинциалу:

— Интересно, много здесь репортеров?

Он усмехнулся.

— Летящих в Нассау освещать дело Оукса, имеете в виду? Да почти все. Включая и меня.

— Вы — репортер?

— В какой-то степени, — он протянул мне руку. — Гарднер. Друзья зовут меня Эрл.

— Нат Геллер, — сказал я и обменялся с ним сильным рукопожатием. Пару секунд я рылся в памяти, а потом спросил:

— Не Эрл Стенли Гарднер?

— Он самый, — просиял он, явно польщенный тем, что я слышал его имя. — Читали что-нибудь из моего?

— Извините, — сказал я. — Никогда не читаю детективные романы.

— Что, не нравится?

— Да нет, просто я занимаюсь расследованиями в жизни.

— Серьезно?

Мы оба говорили чуть громче обычного, перекрывая шум двигателей.

— Я — президент «Детективного суперагентства» в Чикаго, — сказал я.

Он сощурился, вспоминая. Потом он указал на меня пальцем:

— Вы — Нат Геллер! Черт! Я должен был сразу вспомнить ваше имя.

— Ну что вы.

Но он лишь сокрушенно качал головой, криво улыбаясь.

— Нет, я должен был вспомнить. О вас столько писали в связи с делом Линдберга. Вы же почти разделали Хауптмана!

— "Почти" не считается.

— Но они все же поджарили того парня на электрическом стуле. А еще вы были с теми, кто застрелил Диллинджера... и потом, тот скандал в профсоюзе киноактеров — он до сих пор еще в газетах. Да вы — ходячая сенсация! Я — чертов халтурщик, хотел бы я заполучить твои мозги, сынок.

— Если вы и заполучите чьи-то мозги, мистер Гарднер, — это будут не мои. Поверьте.

Он от души рассмеялся.

— А почему автор детективов собирается освещать настоящее преступление?

— Я — дрессированный тюлень «Хирст», — сказал он с усмешкой.

— Дрессированный тюлень?

— Знаете, эти многотиражные газеты всегда норовят заполучить какого-нибудь известного «эксперта» — но не газетчика — чтобы он живописал с их страниц такие крутые истории, как убийство Оукса. Они хотят, чтобы я все время оставался в Нассау, и во время суда рассказывал их читателям, как бы вел это дело Перри Мейсон.

— Кто?

Почему-то это позабавило его.

— Главный герой моих романов.

— А... — Теперь я вспомнил. — По-моему, я смотрел фильм, снятый по одной из ваших книг.

— Очень плохой?

— Да.

— Старая история. Эти сукины дети в Голливуде сначала платят хорошие деньги за хорошую книгу, а потом придумывают тысячу разных штук, чтобы испортить ее.

— Не думал, что такой удачливый писатель, как вы, захочет связываться с газетами.

Он фыркнул от смеха.

— Да я и не хотел. Когда они обратились к моему агентству, там знали, что я не стану заниматься такой чепухой, и сразу запросили неприемлемую цену. Но эта чертова «Хирст» надула нас и приняла условия!

Что ж, «Хирст» посылает одного из популярнейших писателей Америки освещать дело Оукса не случайно. Значит, они полагают, что убийство сэра Гарри — не обычная дешевая сенсация, и рассчитывают, что процесс де Мариньи привлечет к себе немало внимания.

Гарднер оказался энергичным, общительным человеком и составил мне хорошую компанию во время полета. Его ковбойское одеяние и загорелое лицо объяснялось просто: оказалось, у него было 400 акров земли и ранчо в Южной Калифорнии. Чаще всего он писал в небольшом автоприцепе, объезжая свои владения или путешествуя по Аризоне или Нью-Мексико.

— Я — вольный писатель, — говорил он. — Это одна из редких профессий, когда можно делать свое дело и в дороге, куда бы ты ни направлялся.

Когда-то я встречался с кое-какими литературными львами Чикаго, и некоторые из них, вроде Нелсона Альгрена или Уилларда Мотли, действительно опровергали богемные стереотипы. Но этот Гарднер откровенно считал свою работу писателя ремеслом, а не искусством.

Он сказал, что в ближайшее время собирается вести в «Хирст» ежедневную рубрику о деле Оукса и одновременно работать над романом и готовить сценарий для одной из радиопостановок о Перри Мейсоне. Как и его вымышленный герой, Гарднер, несмотря на свою провинциальную внешность, был адвокатом, хотя и не практиковал больше.

— Романы, радиопостановки, статьи в газетах... Черт, Эрл, как же вы справитесь со всем этим один?

— Не знаю, как вначале, — сказал он. — Но через несколько дней ко мне приедут мои девочки.

— ??

— Мои секретарши. Их трое, и они — сестры. Прекрасные, как бутон розы, и быстрые, как удар бича. Я все диктую, Нат. Уже и не помню, когда последний раз печатал что-то сам.

Мимо прошла стюардесса, и мы оба взяли кофе. Я раздумывал, сказать ему или нет, что я работаю над делом Оукса. Прежде чем я решил, он снова заговорил.

— Итак, вы собираетесь защищать де Мариньи?

— Но откуда вы...

— Все просто, сынок. Ясно, что вы работаете не на обвинение. Для этого у них вроде есть двое майамских детективов. Зачем же еще Нат Геллер может лететь в Нассау, если не помогать защите де Мариньи, собирать доказательства его невиновности?

Я только посмотрел на его широкое простое лицо фермера и покачал головой. Кто из нас двоих был детективом, черт возьми?

— Правда, — я старался говорить как можно тише, чтобы меня не услышал ни один из репортеров. — Я работаю на Нэнси де Мариньи.

— Бедная маленькая богатая девочка! Она правда так красива, как говорят?

— Как бутон розы.

Его брови взлетели вверх, но он продолжал улыбаться. Он всегда улыбался.

— Как же чикагский коп ввязался в такое экзотическое дело, как это?

Я рассказал ему сжатую версию событий, которую он с жадностью выслушал.

Теперь выражение его лица стало скорее задумчивым.

— Если бы я был втянут в такое... золотоискатель становится самым богатым парнем в Канаде... убийство в тропический шторм... ритуальное убийство... соблазнитель-граф и прекрасная юная жена... Я бы или прославился, или вылетел бы к черту из своего бизнеса.

— Не забывайте и о том, что лучший друг жертвы спал в комнате в двух шагах от спальни, где произошло убийство.

— Да, я помню. Я прочитал каждый репортаж из Нассау об этом деле и думаю, что эта часть его — самая подозрительная. А что вы скажете, если я предложу нам объединиться?

— Мистер Гарднер... Эрл... Я думаю, это вряд ли возможно. Я думаю, мой клиент не поймет, если я стану работать рука об руку с прессой.

Он нахмурился, но даже сейчас выражение его лица оставалось в чем-то приветливым.

— Я — не чертова пресса! Посмотрите: всем этим репортерам лишь бы быстрее пройти таможенный досмотр, скорее попасть в бары своих отелей и надраться там. Но мы — вы и я — мы вместе могли бы сразу поехать в «Вестбурн» и все там осмотреть. Спорю с вами нас пустят туда без проблем.

Я подумал об этом.

— Я поеду туда в любом случае — с вами или без вас, — сказал он, искоса глядя на меня.

— У вас есть здесь машина? — спросил я. К завтрашнему утру Нэнси обещала арендовать для меня автомобиль или предоставить машину из семейного гаража, но сегодня я был без колес.

— Да, «Хирст» обещала подогнать ее к отелю. Я остановлюсь в «Ройал Виктория», а вы?

— В «Британском Колониальном».

— То есть в отеле сэра Гарри, — он хлопнул в ладоши, как султан, созывающий свой гарем. — Хорошо. После того как мы пройдем досмотр, я слетаю за машиной, и мы отправимся посмотреть на «Вестбурн».

В остроконечном белом шлеме багамского полицейского, стоящего у ворот «Вестбурна», отражалось яркое полуденное солнце. Гарднер не выключил мотор и остался за рулем черного «Форда», а я отправился поговорить с копом.

— Эй, полковник Линдоп в доме? — спросил я.

— Нет, сэр.

— Черт!

— Что-нибудь случилось, сэр?

— Я должен был встретиться с ним здесь.

— Встретиться здесь, сэр?

— Я — один из американских детективов, работающих над делом. Черт!

— Но его здесь нет, сэр.

— Дьявол. Тогда... я зайду и подожду его внутри.

Он переваривал мою фразу целую вечность, а потом кивнул и настежь распахнул ворота. Еще несколько чернокожих полицейских стояло у парадного входа. Я сказал им, что должен встретиться с Линдопом, и они тоже купились на это. Потом я сказал, что мне нужно еще раз взглянуть на место убийства.

Один из них спросил, кто такой Гарднер, и я сказал: «Это мой ассистент».

Такого объяснения оказалось вполне достаточно.

Даже после смерти сэра Гарри охрана здесь оставалась поганой.

Внутри в воздухе больше не пахло дымом; через неделю после убийства помещения основательно проветрили, и в доме оставались лишь незначительные следы огня. Гарднер, поднимавшийся за мной по крутой лестнице, широко раскрытыми глазами смотрел на опаленные ступени и стены.

Китайская ширма исчезла, но в остальном в комнате сэра Гарри ничего не изменилось: те же пятна сажи чернели на белой двери и платяном шкафу, та же кровь рыжела на телефонной книге и телефоне на письменном столе; даже ветер по-прежнему развевал кружевные занавески у открытого окна.

Но когда мы подошли к кровати убитого, мы узрели совершенно невероятную сцену: я не был бы так удивлен — или взбешен — даже если бы вдруг увидел, как снова убивают сэра Гарри. На полу за кроватью на четвереньках стояли двое багамских копов в своих выглаженных мундирах и дурацких остроконечных шлемах. В руках у них были губки, а рядом стояло ведро с пенной водой.

Они вытирали кровь со стен.

Особенно тщательно они стирали маленькие высохшие отпечатки ладоней на раме окна, выходящего к северному крыльцу.

— Черт, что вы делаете! — заорал я.

Казалось, Гарднер тоже остолбенел: по-моему он был в ужасе от происходящего. Мы как будто обнаружили детей, стирающих ластиком «Тайную вечерю» да Винчи.

Они спокойно смотрели на нас. Мы даже не испугали их.

— Мы удаляем вот эти кровавые пятна, — сказал один из них, не отрываясь от своего занятия.

— Но почему, черт возьми?

— Потому, что эта не отпечатки де Мариньи. Слишком маленький.

Он был прав, конечно: они выглядели как отпечатки ладоней женщины или ребенка.

— И что? — оцепенело спросил я.

Тут снова заговорил первый.

— Потому, что детективы из Майами говорить, они только путай доказательства. Зачем подставляй невиновный людей? Они говорить, вытирай стены.

— Господи Боже! — закричал я. — Да прекратите же.

Но было уже поздно.

— А кто вы? — спросил один из них, поднимаясь.

Другой сказал:

— Он не из Майами. Это тот парень, который видел де Мариньи. Что вы здесь делаете, сэр?

— Я должен встретиться с полковником Линдопом, — соврал я.

— Но его здесь нет.

— Я знаю. Сейчас он едет сюда.

Они посмотрели друг на друга, и второй полицейский тоже поднялся на ноги. На их мундирах не было ни пятнышка. Как и на стенах, впрочем. Когда они выходили из комнаты, тот, который нес ведро, сказал:

— Ничего здесь не трогайте.

— Ну что вы, — сказал я. — Я сойду с ума, если вы снова здесь что-нибудь вымоете.

Они лишь посмотрели на меня вежливыми пустыми взглядами и вышли.

— Нам надо поспешить, — сказал я Гарднеру. — Думаю, они скоро меня расколют.

Он все еще был в шоке.

— Что все это значит, Геллер? Что это за расследование преступления?

— На днях увидите Баркера с Мелченом и все поймете.

Я стал рассказывать ему, как выглядело место убийства в мое прошлое посещение. Я рассказал ему про китайскую ширму и наполовину сгоревшее тело Оукса в перьях, не забывая и о таких деталях, как четыре раны над левым ухом и обрывки синей полосатой пижамы, свисавшие с обожженной плоти.

Гарднер встал на колени, заглядывая под кровать, как муж в поисках любовника жены.

— Ткань, покрывавшая пружины, вся сожжена посмотрите сами.

Я нагнулся и посмотрел.

— Да, вы правы — полностью сгорела...

Мы поднялись.

— Значит, — сказал Гарднер, его широкое лицо светилось ликованием. — В какой-то момент кровать горела. И эти обрывки пижамы тоже должны были сгореть!

Почти вся деревянная часть кровати была черной, кроме небольшого участка, над которым разорвался мочевой пузырь сэра Оукса, погасив огонь.

— Заметьте, — сказал я, указывая на кровать. — Нельзя понять, как лежало тело Оукса. Ведь если его тело было на кровати до того, как она вспыхнула, простыня и матрас под его телом не должны были обгореть.

Гарднер кивнул, соглашаясь.

— Из-за такого положения тела доступ кислорода, конечно, прекратился бы.

Я обошел обугленную кровать кругом, изучая ее.

— Я думаю, он сидел на краю кровати, беседуя с кем-нибудь, а, может, споря.

Я поднес палец к левому уху Гарднера и сказал:

— А потом — банг, банг, банг — и он убит... или оглушен... но все равно, он падает на пол.

— А кровать в это время поджигают!

— Похоже, — я прищурился. — Посмотрите на потолок, у окна, прямо над кроватью. Что вы видите?

— Обуглившуюся раму сетки от москитов.

— Сама сетка сгорела, верно?

— Верно, — сказал он.

— Но что не обгорело?

Гарднер задумался. Потом его глаза быстро заморгали.

— Чертов потолок!

Я улыбнулся.

— Точно. Посмотрите на эти странные круглые пятна на полу... вот там... и здесь... да и сам сэр Гарри был обожжен точно так же... местами.

— Это значит, что его обжигали газовой горелкой. Чем-то несерийным?

— Возможно. Я думаю, паяльной лампой. Чем-то, что можно направить так, чтобы поджечь кровать, сжечь сетку от москитов и даже не задеть потолок.

Теперь глаза Гарднера превратились в узкие щелки.

— Это уже кое-что, Геллер. Это уже кое-что.

— Эта кровать уже горела, когда сэра Гарри бросили на нее. Он был уже мертв, или почти мертв из-за тех ран возле уха. Убийца...

— Убийцы, — вставил Гарднер. — Их должно было быть по крайней мере двое, чтобы все это проделать.

— Возможно, вы правы. Убийцы не торопились. Они обожгли тело сэра Гарри, особенно его глаза и пах. А потом вспомнили обычаи туземных шаманов, раскидав над ним перья.

Он указал на небольшой вентилятор на полу у кровати.

— Как насчет этого? Перья разлетелись из-за него.

— Нет, — сказал я. — Перья были разбросаны по всему телу, и с другой стороны от вентилятора тоже.

Гарднер, казалось, был сбит с толку.

— Они что, хотели вообще поджечь дом?

— Не уверен. Может, они просто хотели оставить визитную карточку в виде этого шаманского ритуала. А, может, один из них обжигал тело сэра Гарри и рассыпал над ним перья, пока тело еще было на полу, а другой в это время поджигал кровать, а потом они вместе бросили на нее тело.

— И потом спокойно ушли, рассчитывая, что все сгорит!

Я нерешительно кивнул.

— Возможно. Но ветер погасил пламя. Знаете, когда человек убивает кого-нибудь из-за денег, — а де Мариньи обвиняют именно в этом — он обычно делает это простым способом, а потом как можно скорее уходит с места преступления.

— Ну, эти убийцы не спешили, — сказал Гарднер. — Они либо ненавидели сэра Гарри, либо хотели представить все как ритуальное убийство. Если только это действительно не было ритуальным убийством...

— Как бы то ни было, — сказал я, — здесь поработали люди со стальными нервами.

— Может, вам нужна помощь, джентльмены? спросил из-за двери голос. Знакомый голос.

Полковник Линдоп вошел в комнату, на его длинном лице под громоздким шлемом было суровое выражение. Руки он держал перед собой.

— Вы тут рассказывали моим людям сказки, сухо сказал он. Его улыбка была надменной и неприятной.

— Я только сказал им, что встречусь здесь с вами, — сказал я. — И вот — мы снова в старой доброй компании.

— Вы недооцениваете моих людей, — сказал он. — Цветные или нет, они — хорошие полицейские. У них хватило ума позвонить мне.

Но не остановить меня, однако.

— Между прочим, они тут уничтожили улики, — сказал я. — Они стирали кровавые отпечатки пальцев со стен, когда мы вошли.

Линдоп близоруко прищурился на стену, потом мрачно посмотрел на меня.

— Это — не моя работа, — уже мягче сказал он.

— Я знаю.

— Должен сказать, я не ожидал снова увидеть вас в Нассау так скоро, — он сказал это слишком любопытным тоном для человека, собирающегося сразу выгнать меня из спальни.

— Я теперь работаю на защиту, — сказал я.

Невозмутимый Линдоп в первый раз казался удивленным.

— Правда? На мистера Хиггса?

— Меня наняла миссис де Мариньи.

Его лицо все больше мрачнело, пока он пытался переварить эту новость. Потом он взглянул на Гарднера и спросил:

— А кто этот джентльмен?

— Это Эрл Стенли Гарднер, знаменитый писатель. Он — мой старый друг и сейчас рассказывал мне свою версию событий.

— Сочиняя, я уверен, — заметил Линдоп с чуть заметной усмешкой. — Вы не станете освещать это дело в прессе, не так ли?

— Сознаюсь, стану, — с покорной улыбкой сказал Гарднер. — Очень приятно познакомиться с вами, полковник.

Линдоп как будто не замечал протянутой ему руки. Он сказал:

— Я вынужден попросить вас уйти. Пресса будет допущена сюда на днях.

— Отлично, — сказал Гарднер.

— Прежде, чем мы уйдем, — сказал я, — мне хотелось бы, чтобы вы позволили мне взять образцы в качестве улик защиты.

Линдоп изумленно посмотрел на меня.

— Образцы? К примеру?

— Кусочки простыней, одеяла и ковра.

— Чтобы проводить эксперименты со скоростью горения.

— А... ну, я не знаю...

— Уверен, — сказал я. — Майамским копам не понравится, если вы разрешите мне это.

Он слабо улыбнулся.

— Вы думаете? Ладно, действуйте. Можете забрать ваши «образцы».

Я так и сделал. Линдоп молча проводил нас до двери. Он почти дружески смотрел на меня.

— Да, полковник, — сказал я, едва выйдя за порог спальни. — Не могли бы вы показать тот забор, откуда предположительно было взято орудие убийства?

Линдоп снова усмехнулся.

— Я полагаю, вы захотите взять с собой и кол из изгороди, тоже? — спросил он. — Для ваших научных экспериментов?

Я обменялся заговорщической улыбкой с Эрлом Стенли Гарднером.

— Вы сами предложили мне, полковник.

Глава 11

Ослепительный свет полуденного солнца падал на высокие каменные стены Нассаусской тюрьмы. Это, похожее на крепость строение в конце бедной (здесь жили только цветные) улицы, достаточно удачно названной Призон Лэйн, возвышалось на холме на южной окраине города. Грозные железные ворота распахнулись, и темно-синий «Бентли» въехал на тюремный двор под пристальными взглядами безмятежных черных охранников на стенах. Только в отличие от своих коллег с улиц Нассау, в руках у этих полицейских были винтовки.

За рулем сидел Годфри Хиггс, адвокат защиты. А пассажиром был я.

Прошлым вечером мы поговорили по телефону и договорились позавтракать вместе в кафе «Британского Колониального».

Окно, у которого я сидел, выходило на дорожки с буйной зеленью и теннисные корты. Я медленно потягивал свой апельсиновый сок, когда заметил его, широко шагающего через зал к моему столику. Несмотря на то, что он был одет в костюм-тройку, высокий широкоплечий адвокат двигался и выглядел, как атлет. У него был ястребиный нос, высокий лоб и темные, зачесанные назад волосы с пробором посредине. Глаза казались настороженными, а улыбка — широкой и дружелюбной.

— Мистер Геллер?

— Мистер Хиггс?

Его рукопожатие было крепким. Он присел и заказал у чернокожего официанта завтрак (я уже сделал свой заказ).

— Еще одно доброе дело сэра Гарри, не правда ли? — сказал адвокат.

— А что он сделал?

— Предоставил работу в отеле цветным. Это — одна из причин, почему его здесь так любили.

— По-моему, ваш клиент тоже неплохо относится к неграм.

Дружеская улыбка Хиггса чуть искривилась.

— Да, но... у него нет той широты манер, какая была у сэра Гарри. Поэтому, боюсь, сейчас мой клиент так же мало популярен у черного населения, как и у высшего общества Нассау. В последние годы он не останавливался ни перед чем, чтобы повредить себе в их глазах.

— Откуда же такая нелюбовь к нему? Я, правда, видел его только издали, но, могу сказать, мне он не показался неприятным типом.

Хиггс неловко засмеялся.

— Да, да. Но скоро вы поймете, что к чужестранцам здесь — если только они не туристы, сорящие деньгами, — относятся подозрительно... и презрительно.

Я отхлебнул кофе.

— Значит, французский акцент, покоряющий дам не срабатывает с мужчинами?

— Это — только одна из причин.

Официант принес чай, и он принялся лениво помешивать его, чтобы остудить.

— Знаете, мистер Геллер, белые в Нассау... да и цветные тоже... необычайно ленивы. И если сюда приезжает чужой, да еще имеет такой успех, как Фред с его победами на регатах и процветающей фермой, это... раздражает.

— Но ведь сэр Гарри никого не раздражал?

— Да, но Оукс только и делал, что привозил сюда деньги и тратил их... что, кстати, и должны делать белые на Багамах. Фредди же, напротив, приехал сюда со своим акцентом и титулом, и трудился бок о бок с черными да соблазнял местных женщин. Короче, был для всех занозой в заднице.

— Он уже больше нравится мне. Но мысль, что все население Багам «лениво», кажется мне... немного глупой.

Его улыбка стала совсем кривой.

— Вы, по-моему, из Чикаго. Мне говорили, что там каждый житель держит руку в кармане другого. Ну, как, это обобщение тоже несправедливо? Или, может, я слишком грубо говорю?

Теперь пришла моя очередь улыбаться.

— Отнюдь. Скорее, как адвокат со своим мнением.

Он отхлебнул чай. При всей его мускулатуре, у него были грациозные движения.

— Понимаете, мистер Геллер, Нассау — город, где легко сделать деньги... Но у его жителей немного пиратский склад ума.

— Что вы имеете в виду?

Выражение его лица стало почти снисходительным.

— Не обманывайтесь, глядя на все эти красивые цветы и ослепительное солнце. Нью-Провиденс — бесплодный остров. Слой почвы здесь очень тонок, а дальше — порода. Здесь не вырастить ничего полезного. Главный урожай, который снимали и будут снимать Багамы, — результат пиратства в той или иной форме.

— Короче говоря, раньше это была подпольная торговля спиртным, а теперь — туризм.

Он кивнул.

— Точно. И до сих пор такие богатые пираты, как Оукс, — о мертвых ничего, но — они находят здесь себе убежище от цивилизации... от налогов, к примеру. Так поступали и Черная борода, и капитан Генри Морган, и Анна Бонней... Для всех их эти острова становились тихой, безопасной гаванью.

Я улыбнулся, прихлебывая свой кофе.

— Предки пиратов с Бэй-стрит?

Хиггс похлопал меня по руке.

— Да, но многие из них — мои клиенты, поэтому я прошу вас сохранить конфиденциальность того, что я вам сейчас говорю. Выясняя правду на этих островах лжи, всегда помните, мистер Геллер, что предки многих местных жителей сколотили свои состояния на грабеже потерпевших кораблекрушение.

— Но каким образом?

Он взглянул отсутствующим взглядом в окно, а потом снова посмотрел на меня.

— Лет сто назад здесь занимались особым бизнесом: заманивали торговые суда на рифы, и потом грабили их. Грабеж был официально санкционирован правительством... выдавались специальные «лицензии на потерпевшие суда» — в них речь шла о «спасаемых кораблях». Городом легких денег — вот чем всегда был Нассау. И поэтому-то здесь так не любят Фредди де Мариньи.

— И насколько плохи его дела, учитывая общественное мнение?

Улыбка и вовсе исчезла с его лица.

— Есть признаки того, что против моего клиента существует заговор влиятельных на острове лиц.

— Каких?

Он ткнул чайной ложкой в мою сторону.

— Во-первых, надо учитывать заметную неприязнь между Фредди и нашим Его Величеством губернатором. Герцог как-то попросил Фредди отвести воду от деревень аборигенов к владениям одной из богатых знакомых герцога, Розиты Форбс. Фредди отказался, и герцог затаил на него обиду. А граф де Мариньи, как обычно, тактично отозвался о нем перед его клевретами, назвав его «прыщом на заднице Британской империи».

— Именно так завоевывают расположение бывших королей.

Он продолжал:

— Потом есть еще Хэллинан...

— Генеральный прокурор?

Хиггс кивнул.

— Недавно на пляж, принадлежавший Фредди, пляж на Эльютере, выбросило лодку. В ней было семь полумертвых беглецов с Острова Дьявола.

— Это где французская колония?

— Да. Когда Франция капитулировала, тамошнюю тюрьму открыли, и всех заключенных объявили свободными людьми. Но из-за огромной психологической и физической нетерпимости к ним там эти семеро рискнули отправиться на утлой лодке в Нассау. Фредди понравилось их мужество: он накормил их и дал им одежду. Местная церковь поддержала его. Но против выступил Гарольд Кристи.